Дочери Альбиона (№8) - Роковой шаг

— Милая девочка, это ужасно. Я бы никогда не позволила тебе ехать одной. Я думала, что Реджи будет сопровождать тебя.

— И я так думала. Но этот человек замышлял иное. Он поджидал меня. Это было ужасно. Он сказал, что всегда хотел меня. Он сказал, что это — семейное дело и что между отцом и дочерью должна быть любовь…

Я пыталась вырваться и подбежала к окну. Думаю, что я выпрыгнула бы из него, если бы смогла. Но он уже оказался сзади меня. Он сбросил одежду, которая была на нем, и остался голым. Это было… отвратительно. Он тащил меня на кровать, рвал корсаж и юбку.

Сабрина снова повернулась ко мне и уткнулась в меня лицом, словно стараясь заслониться от происшедшего.

— Он сказал, что я мегера… но ему нравятся мегеры.

Он говорил, что это очень возбуждает, когда девушка сопротивляется. Он говорил ужасные вещи и все время злобно смотрел на меня, облизывая губы… ужасные отвислые синие губы. Я боролась изо всех сил, Кларисса, но он был сильнее, и я боялась, что он одолеет меня. — Она содрогнулась и крепко зажмурилась. — Он ругал меня, смеялся надо мной, рвал мою одежду. И вдруг я почувствовала, что его хватка ослабла. Я провела рукой по его рту, отстраняя эти ужасные губы… меня тошнило от их вида. А потом… он перестал держать меня. Его лицо посинело, и он хрипло дышал. Я оттолкнула его., он свалился с кровати и тихо лежал на полу. Его дыхание остановилось, а глаза широко открылись и остекленели. Мгновение я не могла понять, что произошло. Потом до меня дошло, что он мертв…

— Ты вернулась домой и правильно поступила.

— Но он… Кларисса, я оставила его там. Я нашла этот плащ, вероятно, его собственный. Мне нужно было чем-то прикрыться. Я без размышлений взяла его и выбежала из дома. Мимо проходил носильщик портшеза, он и привез меня сюда. В моем кошельке как раз хватило денег, чтобы расплатиться с ним. О, Кларисса, что теперь будет?

— Ничего. Ты не совершила ничего предосудительного. Это была его собственная вина, и ты не ответственна за его смерть. Но ты уверена, что он мертв? Он мог упасть в обморок… или что-то в этом роде.

— Он не дышал, я уверена в этом. Кларисса, как же я испугалась! Я буквально убежала… Я утешала ее.

— Позволь мне отвлечь тебя от этого. Я отведу тебя в кровать и принесу чего-нибудь выпить. Чего-нибудь успокаивающего. Нэнни Керлью знает подходящее средство.

Сабрина прижалась ко мне.

— Я думала только о тебе, — сказала она. — Как добраться до тебя… Как найти убежище.

Я была глубоко тронута. Она словно стала частью меня самой. И мне хотелось, чтобы это продолжалось всегда, всю нашу жизнь. Я верила, что только смерть сможет разлучить нас.

Это была бессонная ночь. Я сидела с Сабриной, пока питье Нэнни не оказало своего воздействия. Наконец она крепко уснула.

Когда Ланс вернулся, он сиял от успеха, потому что ему выпал крупный выигрыш. Я все еще сидела. Не было смысла ложиться в постель, так как я знала, что не засну. Я продолжала спрашивать себя, к чему все это приведет. Если сэр Ральф в самом деле мертв, неизбежно расследование, и тогда всплывет имя Сабрины как женщины, которая находилась с ним в момент смерти. Возможно, появятся злобные слухи. В обществе всегда имеются люди, готовые бросить тень на чужую репутацию.

Вот куда привела Сабрину ее жалость.

Ланс был изумлен, обнаружив, что я еще бодрствую. Я наскоро рассказала ему, что случилось.

— Вот свинья! — закричал он. — Ей-Богу, если он действительно мертв, мир от этого ничего не потерял.

— Но что будет с Сабриной?

Он задумался. Ланс был человеком, который понимал все тонкости общественной жизни, и я чувствовала, что он рассуждает так же, как и я. Найдутся такие, кто скажет, что Сабрина добровольно пришла в тот дом; некоторые станут утверждать, что она его любовница и что ее предполагаемый брак с Реджи должен был служить для них прикрытием. Репутация Сабрины будет замарана.

Ланс и я долго советовались. Наконец Ланс сказал, что он знает, как устроить дело, и это будет довольно легко, пока никому не известно, что Сабрина — та самая женщина, которая присутствовала при смерти сэра Ральфа. Поскольку многие женщины находились в связи с ним, в том числе куртизанки, посещавшие его и по ночам, может оказаться нежелательным включать в расследование вопрос о личности его гостьи. Тогда можно было бы доказать, что он умер от сердечного приступа, вызванного сильным волнением.

Я сказала:

— От него было письмо к Сабрине с приглашением.

— Мы должны уничтожить его, — сказал Ланс.

— Я сделаю это немедленно.

Я знала, что письмо оставлено на трюмо, я видела его там, когда помогала Сабрине ложиться в постель. Я тихо вошла в ее комнату. Она крепко спала. Я взяла письмо и принесла его Лап су.

Он поднес письмо к пламени свечи. Мы оба молча наблюдали, как взметнулось синее пламя.

— Теперь, — сказал Ланс, — если никто не видел ее, нет никаких доказательств, что она была там. Никто не будет подозревать девушку, которая собиралась выйти замуж за его сына.

— А почему бы и не подозревать? — спросила я, — Те, кто знал его, решат, что идея заняться любовью со своей невесткой могла показаться ему довольно заманчивой.

— Это не придет им на ум… разве что экономка признает Сабрину.

— Постой, постой! — вскричала я. — А кучера? Он ведь послал за ней карету. Они могут вспомнить ее. Ланс был обескуражен. Наконец он сказал:

— Я с ними повидаюсь. Придется им заплатить, чтобы они забыли, что привозили Сабрину и отвозили обратно.

— Ланс… разумно ли это?

— Это необходимо, — уточнил он.

— О, Ланс, я так рада, что ты помогаешь мне. Он взглянул на меня с нежностью и сказал:

— Служить тебе — это цель моей жизни.

Я была очень благодарна ему. Он всегда был так добр и великодушен и всегда оказывался рядом при серьезных неприятностях.

На следующий день Сабрина проснулась успокоенная. Со свойственной ей логикой она сразу поняла, что нет оснований порицать ее за случившееся вчера. Ланс и я сказали ей, что лучшим способом избежать неприятностей будет сохранение спокойствия. Единственными людьми, которых нам следовало опасаться, были кучера и экономка. Мы поинтересовались, отчетливо ли ее разглядела экономка.

— Вряд ли. Уже стемнело, а дом был слабо освещен. Она быстро провела меня в спальню сэра Ральфа. Мы общались с ней только около минуты.

— Пойдем на риск с экономкой, — сказал Ланс. В то же утро нас посетил сэр Бэзил Блейдон. Он был сильно потрясен. К моей радости, в это время Ланс был дома.

Гость сразу разразился тирадой.

— Слышали ли вы новость? Ральф умер прошлой ночью. Говорят, что у него была какая-то женщина. Полагают, что причина смерти — апоплексический удар.

Я всегда говорил ему, что, если он продолжит тем же аллюром, это непременно однажды случится с ним.

— Боже! — воскликнул Ланс. — Что за конец! А кто был с ним в это время?

— Кажется, насчет этого есть некоторые сомнения.

Экономка говорит, что она впустила женщину, но не разглядела ее и не слышала ее имени. Она только знала, что хозяин ожидал кого-то, и провела гостью наверх.

Сэр Бэзил был явно расстроен. Он так долго ходил в тени сэра Ральфа, что не мог представить жизнь без него.

Как только он ушел, Ланс вышел из дому и вскоре вернулся довольный.

— Я повидал кучеров, — сказал он. — Я убедил их на время забыть о том, что они стучались в наш дом и отвозили молодую женщину. Они будут говорить, что подобрали ее в другом месте, например, на Дувр-стрит. Теперь нам нечего бояться. Они и не подумают искать его гостью здесь.

Как благодарна была я Лансу!

Все наши знакомые обсуждали внезапную смерть сэра Ральфа. Было несколько самодовольных ухмылок, поскольку многие пророчили, что он встретит свою смерть именно так. Мужчина не может бесконечно предаваться излишествам, рано или поздно он умрет от изнурения. Всем было очень любопытно обнаружить ту женщину.

Затем грянул гром. Я не заметила отсутствия жемчужной накидки и забыла, что отдала ее Сабрине в ту ночь. Конечно, Сабрина вернулась домой без накидки. Ее нашли в комнате покойника. Она была необычна, даже уникальна, и многие знали, кому она принадлежит.

С этого и начался скандал.

Личность той женщины была установлена, и кто же еще мог ею быть, как не владелица жемчужной накидки Кларисса Клаверинг!

Ланс пришел в ужас. Сабрина была испугана и сказала, что ей лучше сразу же признаться. Но Ланс остановил ее.

Сложилась крайне затруднительная ситуация. Мы должны были хранить полное спокойствие. Тем временем Ланс старался найти другую накидку, подобную купленной им раньше, но это ему не удалось. Тогда ему пришлось срочно заказать новую, и он хотел, чтобы я появилась в ней.

Но появилась еще одна проблема. Один из кучеров, которых подкупил Ланс, решил заговорить, когда сэр Бэзил Блейдон обещал ему большую сумму, чем заплатил Ланс. И он сказал сэру Бэзилу, что приезжал к нашему дому на Альбемарл-стрит, где подобрал даму в жемчужной накидке. Она добровольно приехала в резиденцию сэра Ральфа, где он ждал ее.

Шепот перешел в крик. Всюду шли пересуды. Тайна была раскрыта, и общее мнение склонилось к тому, что женщиной в этом деле была жена Ланса Клаверинга.

Сабрина была вне себя от горя.

— Необходимо все рассказать людям, — твердила она. — Я пошла туда, потому что ему предстояло стать моим свекром. Разумеется, это нетрудно понять.

— Никто не поверит этому, — сказала я. — Нет, пусть лучше подозревают меня, чем тебя. Твоя жизнь еще только начинается, ты молода. Мы не хотим, чтобы скандал навредил тебе.

Ланс принес новую накидку.

— Теперь, — сказал он, — тебе остается только появиться в ней.

— А что если изготовитель накидки заговорит, как это сделал кучер? — спросила я.

— Мы должны рискнуть, — сказал Ланс.

— Ланс, ты слишком много рискуешь.

Вскоре появилась в обращении очередная новость. Мастер, изготовивший накидку, не терял времени, распространяя слух о том, что он изготовил для Ланса новое изделие — точную копию обнаруженного в спальне сэра Ральфа.

Однажды Ланс пришел бледный и очень серьезный. Я никогда не видела его таким прежде. Его глаза блестели, губы были плотно сжаты.

Он сказал:

— Я вызвал Блейдона на дуэль.

— О чем ты говоришь?! — воскликнула я.

— Он оскорбил тебя и меня. Он сказал, что ты была любовницей Лоуэлла. Там было несколько свидетелей, и… и я вызвал его. Мы встретимся в Гайд-парке завтра утром.

— Нет, нет, Ланс!

— Это необходимо сделать. Не мог же я стоять и позволять ему оскорблять тебя.

Как это было похоже на него. Он всегда подчинялся светским правилам. Для него это был единственно достойный образ жизни. Ланс привык рисковать своей жизнью, так как считал, что это единственное благородное дело.

— Какое имеет значение, что обо мне говорят? — вскричала я. — Мы с тобой знаем, что это не правда. Но Ланс ответил:

— Завтра на рассвете я встречусь с ним. Я прошептала:

— Какое должно быть оружие?

— Пистолеты, — ответил он.

— А если он убьет тебя?

— Удача всегда на моей стороне.

— А если ты убьешь его?

— Я буду целиться ему в ноги. Я преподам ему урок, если прострелю одну из них. Ему придется лечиться и, возможно, сожалеть о том, что он сказал.

— Ланс… остановись. Это не стоит того.

— Это важно для меня, — сказал он, и в его сжатых губах было что-то, говорящее мне, что он не отклонится от своей цели.

— Пожалуйста, не делай этого, Ланс, — умоляла я. — Давай оставим Лондон. Пусть говорят, что угодно. Какое нам до этого дело? Мы знаем правду. Ясно, что сэр Ральф сам виноват в своей смерти. Давай на время скроемся. Скандалы не вечны.

— Нет, — отрезал он. — Я буду защищать твою честь. Это единственная вещь, которую я могу сделать в данных обстоятельствах.

— Должен быть и другой выход. Этот глупый кодекс чести не годится в нашей ситуации.

— Но он важен для меня, Кларисса. Предоставь это мне. Я заставлю его пожалеть. Он возьмет свои слова назад. И я не позволю порочить твое имя.

Мне не удалось переубедить его.

Я ничего не сказала Сабрине. Она извела бы себя угрызениями совести. Я скрыла от нее и то, что изготовитель накидки и кучер разговорились. Она не выходила из дому, и я была ей благодарна за это. Она больше не виделась с Реджи. Я чувствовала, что она не сможет и думать о нем теперь, так как он, конечно, напоминал бы ей о той ужасной сцене с его отцом.

Я не спала всю ночь. Мне хотелось поехать с Лансом в парк, но он не допустил этого.

— Тебя там не должно быть, — сказал он. — Я скоро вернусь, и тогда мы уедем из Лондона, обещаю тебе. Мы уедем в деревню и захватим с собой Сабрину, Сепфору и Жан-Луи. Мы забудем этот кошмар.

На рассвете он вышел из дому вместе с Джеком Эферингтоном, его давним другом, согласившимся стать секундантом.

Я сидела у окна и ждала… ждала…

Когда Ланса внесли, я едва узнала его. Из раны в боку обильно шла кровь. Он был очень не похож на того беспечного мужчину, которого я знала. Ни его беззаботной улыбки, ни былого легкомысленного отношения к жизни. Теперь он был так серьезен, что я испугалась, не собирается ли он оставить эту жизнь.

— Я послал за доктором, — сказал Джек Эферингтон. — Нам надо уложить его в постель.

Время тянулось бесконечно. Ланс смотрел на меня, пытаясь заговорить. Я склонилась над ним, чтобы его расслышать.

Он сказал:

— Это был единственный путь, пойми, Кларисса. Но я слишком промедлил. Он выстрелил первым.

— Скоро придет врач, — сказала я, — и тебе будет легче.

Он улыбнулся, отчего у него выступила кровь на губах, и это испугало меня больше всего остального.

Пришедший врач сокрушенно качал головой. Пуля глубоко проникла в тело, и он не смог удалить ее. Кроме того, Ланс потерял много крови. Не было никакой надежды, и жить ему оставалось один-два часа.

Так умирал Ланс, галантный джентльмен, изысканный денди, отчаянный игрок, и его смерть соответствовала его образу жизни. Мне было так горько думать, что он отбросил свою жизнь бесполезно, напрасно. Но таков был Ланс.

Я слышала, как Джек Эферингтон сказал, что Блейдон готовится быстро выехать из страны. Значит, знал, что убил Ланса.

Ланс угас за несколько часов, и в течение всего этого времени он был в сознании и немного говорил со мной. Я просила его беречь дыхание, но, казалось, ему было легче, разговаривая со мной.

— О, Кларисса, моя Кларисса, — сказал он. — Я всегда любил тебя, ты знаешь. Правда, это не было то, к чему мы стремились… не вполне то, верно? Между нами были тени… Я был игроком. Я не мог остановиться, хотя и знал, как это тебе ненавистно. Но я продолжал и продолжал играть. Это стояло между нами, не так ли… этот барьер? И еще долги, Кларисса. Мне бы следовало оплатить их… во время… моих выигрышей.

Позже он сказал:

— У тебя был Дикон. Ты никогда не забывала его, да? Я знаю, что он словно призрак присутствовал в нашем доме… за столом… в нашей спальне. Да, между нами были тени, Кларисса. Но жизнь была хороша… при всем при том нам было хорошо.

Я поцеловала его в губы и в лоб. Он слабо улыбнулся.

Я нагнулась над ним и тихо сказала:

— Ланс, это было чудесно. И он закрыл глаза и отошел.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Прошло почти десять лет с тех пор, как умер Ланс. Я была совершенно уничтожена его смертью, в таком же состоянии пребывала и Сабрина. В ее глазах появился тот же давний страх, который я впервые заметила после смерти Дамарис.

— Что со мной происходит? — рыдая, спрашивала она. — Почему я обречена приносить несчастье? Так было с моей матерью. Я была косвенно причастна к ее смерти. А теперь Ланс… Если бы я не решила выйти замуж за Реджи, я никогда не оказалась бы в этом доме в ту ночь, не забыла бы там твою накидку, и Ланс был бы жив сейчас.

— Ты не виновата, что обстоятельства сложились так, а не иначе, — настаивала я.

— Но почему я? Почему именно я все время приношу несчастья и смерть?

— Мне ты спасла жизнь. Помни об этом. Я этого никогда не забуду.

— О, Кларисса, я так несчастна. На мне лежит страшная вина.

— Нет! — закричала я. — Ты не должна так думать.

Будь разумной Сабрина.

Мне предстояло вывести ее из этого ужасного состояния, так же, как это уже было однажды столько лет назад, и я острее, чем всегда, ощущала, насколько тесно переплетены наши жизни. Она была мне даже ближе, чем моя родная дочь Сепфора.

Сепфора была мягкая и женственная, и тем не менее, как ни странно, она гораздо больше была способна позаботиться о себе, чем Сабрина… Она дружила с Жан-Луи и, как мне кажется, в глубине души любила его сильнее, чем кого бы то ни было.

Сабрина не вышла замуж за Реджи. После той ужасной ночи она не могла выносить его присутствия.

Он слишком о многом ей напоминал. Сердце бедняги Реджи было разбито. Он уехал за границу к кому-то из своих родственников — кажется, в Швецию. Сабрина не могла сделать для него больше, я в этом уверена. Она сохранила к нему некоторую привязанность, но скорее всего это было вызвано тем, что его отец, которого он боготворил, был мертв. Так или иначе, Реджи ушел из нашей жизни. Я продала дом на Альбемарл-стрнт, и мы поселились в деревне. Мне казалось, что там, вдали от людей, мы заживем спокойно; впрочем, как это обычно водится, страсти вокруг смерти сэра Ральфа скоро улеглись.

За эти десять лет умерли Присцилла и Ли, и дяде Карлу пришлось вернуться домой, чтобы взять на себя управление делами в Эверсли. Как-то раз я навестила его, но теперь, когда не стало Арабеллы, Карлтона, Присциллы и Ли, там было довольно грустно.

Старое поколение ушло, его сменило новое. Мне самой исполнилось сорок три, Сабрине — тридцать. Люди удивлялись, что она никогда не была замужем, такая красивая молодая женщина, как говорили о ней. У нее, конечно, были поклонники, но мне казалось, что одна только мысль о замужестве слишком живо вызывала в воображении Сабрины ту сцену в спальне и заставляла ее отказываться от подобных планов.

Мы столько времени проводили вместе, что почти научились читать мысли друг друга, и единственное, чего нам хотелось тогда, это спокойно и безмятежно жить в деревне. Нам это нравилось, и мы не скучали по дому на Альбемарл-стрит. Мы погрузились в деревенскую жизнь. Наше общество составляли люди, которых мы знали, и со всеми из них мы были знакомы еще со времени Ланса. В нашем доме не играли на деньги, разве что иногда составлялась случайная партия в вист — просто ради удовольствия. Я занималась буфетной и с увлечением работала в саду, особенно любила выращивать травы. Подобного рода жизнь была мне привычна еще по Эверсли, и, не будучи безумно счастливой, я зато была спокойна.

Мне нравилось наблюдать, как с годами все прочнее становились узы, связывающие мою дочь с Жан-Луи. Считалось само собой разумеющимся, что рано или поздно они поженятся. Они готовы были сделать это, но Жан-Луи хотел сперва убедиться, что он способен содержать жену. Жан-Луи был очень независим. Он, конечно, хорошо знал историю о притворстве его матери, и, вероятно, именно это повлияло на его желание сначала встать на ноги. Имение всегда сильно интересовало его, еще до смерти Ланса он многому научился у Тома Стэплеса, превосходного управляющего. Когда Ланс умер, Том занимался нашими делами с помощью Жан-Луи; а когда умер Том, я предложила эту работу Жан-Луи, и он с готовностью ее принял. А поскольку вместе с работой ему достался довольно хороший дом, вопрос с собственным домом для него был решен.

Именно этого он и ждал. Я знала, что теперь он и Сепфора поженятся.

Они были счастливы уже задолго до свадьбы.

Сепфора, Сабрина и я проводили долгие часы, обустраивая дом управляющего. Я радовалась, видя свою дочь такой счастливой, и у меня не было ни малейшего сомнения в том, что она поступила правильно, выбрав человека, которого знала и любила на протяжении всего своего детства. У них были одинаковые интересы, они вместе взрослели. Их брак не мог быть неудачным.

Как мне хотелось, чтобы Ланс был с нами и радовался счастью дочери!

Это было в начале 1745 года. Я сказала Сепфоре, что нужно подождать до лета.

— Июнь — это месяц свадеб, — добавила я. Она широко раскрыла свои прекрасные фиалковые глаза и сказала:

— Милая мама, какое значение имеет время года! Конечно, она была права; итак, свадьбу наметили на начало марта.

— В воздухе уже будет чувствоваться весна, — сказала Сепфора.

Я думала о том, как прекрасно быть молодой, и любить, и выходить замуж за человека, которого любишь. Я возвращалась мыслями к Дикону и опять мечтала о том, какой была бы моя жизнь, если бы он стал моим мужем.

Глупо было предаваться подобным фантазиям спустя тридцать лет.

И вот настал канун свадьбы. Дом был полон суетой приготовлений; запахи жарившегося мяса, пекущихся пирогов и всяческих других кушаний носились в воздухе. Начали прибывать гости. Сепфора хотела, чтобы свадьба была традиционной, с голубыми и зелеными лентами и с букетиками розмарина.

Я возвращалась мыслями к тому дню, когда я стала женой Ланса. Мне вспомнились все неотвязные сомнения, которые не давали мне покоя, и как, стоя у алтаря с Лансом, я словно почувствовала, что Дикон стоит рядом и глядит на меня с упреком.

Скоро Сабрина и я останемся одни. Когда Сепфора и Жан-Луи уедут, здесь станет необычно тихо. Я буду скучать по моей отсутствующей дочери. Но она уедет недалеко, и мы будем часто видеться с ней. Сабрина и я будем вместе. В те дни меня постоянно беспокоила мысль о Сабрине. Я считала, что ей следует выйти замуж и завести детей. Это вдохнуло бы в нее жизнь.

Я часто думала: не жалеет ли она о том, что не вышла замуж? Она часто совершала одинокие прогулки верхом. Мечтает ли она обо всем том, что может дать замужество? Не думает ли она, что прожила жизнь напрасно? Не появилась ли в ее глазах безнадежность теперь, когда от нас ушла Сепфора?

Я думала о Сабрине, когда услышала, что она зовет меня.

Меня удивило, почему она не поднялась ко мне в комнату, и я вышла на лестницу. Внизу, в холле, стояла Сабрина и рядом с ней какой-то мужчина.

Я спустилась пониже. Что-то знакомое было в его внешности.

— Неужели это… — воскликнула я. Он обернулся ко мне и улыбнулся. Я увидела те же ярко-голубые глаза, о которых вспоминала.

— Да, — сказал он, — так и есть. А ты — Кларисса.

— Дикон, — прошептала я недоверчиво.

— Вернулся на родину предков, — сказал он, взял мое лицо в свои ладони и вгляделся в него.

Внезапно меня охватило смущение. Я сильно постарела и не могла уже выдержать сравнения с девушкой, которую он знал столько лет назад. Под моими глазами пролегли тени, вокруг глаз появились морщинки, которых не было, когда он видел меня в последний раз. Моя первая молодость была слишком далеко.

А Дикон? Он тоже изменился. Он больше не был тем мальчиком, которого я знала. Худощавая фигура, бронзовое от загара лицо, волосы с проблесками седины и уже не столь густые, как раньше… Но глаза были такими же яркими, и они горели полнотой чувства, которое способно было зажечь и меня.

Сабрина говорила:

— Я застала его за разглядыванием дома. Он приехал навестить тебя. Он был в Эверсли, и Карл сказал ему, как тебя найти. Когда он увидел меня, то подумал, что это ты.

— Да, — сказал Дикон, — я думал, что узнал тебя.

— Это, наверное, фамильное сходство. В конце концов, мы ведь двоюродные сестры.

— Я так рад, что нашел тебя. Мы с трудом находили слова. Это было следствие потрясения после столь долгой разлуки.

— Ты попал прямо на свадьбу моей дочери, — сказала я.

— Да, Сабрина мне уже сообщила. Они обменялись улыбками, и я была рада, что они понравились друг другу.

— Это чудесно, — сказал он.

И так оно и было. Дикон вернулся.

Я думаю, то, что случилось, было неизбежно. Я должна была это предвидеть. Когда Дикон уехал, я была невинной молоденькой девочкой. Сабрина как раз тогда родилась. Вернувшись, он застал взрослую женщину, которая только что выдала замуж собственную дочь. Все эти годы он думал о той молоденькой девочке. Она не старела в его воображении. Конечно, Дикон не мог надеяться, что я останусь такой, какую он знал до своего отъезда. Он просто забыл о времени. Он предполагал, разумеется, что я немного повзрослею. Наверно, он надеялся застать меня примерно такой, как Сабрина.

Сепфора и Жан-Луи переехали в свой дом. Они были поглощены друг другом. Гости разъехались. Дикоп остался с нами. Мне казалось, что эта весна не будет, похожа ни на одну другую.

Я любила Дикона. Я всегда любила его, и даже пространство и время не смогли изменить этого чувства. Он вошел в мою жизнь неким идеалом и продолжал им оставаться. Когда он разговаривал с нами, я ловила приметы прежнего Дикона, Дикона, которого полюбила столько лет назад и продолжала любить все эти годы.

Я была уверена, что он чувствует то же самое. Я была уверена, что он вернулся ради меня.

Он много говорил о своей жизни в Вирджинии. Под впечатлением его речей мы живо представляли себе сосновые леса и плантации, к которым он был приписан. Уходя в тяжелую работу, он забывал о ссылке.

— Я привык считать часы, дни, недели, годы, — говорил он нам. — Мечта вернуться домой не покидала меня никогда.

Он работал с хлопком и, находя это интересным, работал много; затем получил повышение; хозяин заметил его и значительно расширил его обязанности. Со временем все это перестало быть похожим на плен.

— Если бы мне так сильно не хотелось вернуться домой, я бы, возможно, примирился с той жизнью, — сказал Дикон.

Климат был мягкий; Дикон был волен в любой момент отправиться на прогулку верхом. Он любил наблюдать за животными — бизонами и лосями, серыми и красными лисами, ондатрами и ласками; ему нравились опоссумы, а в Аппалачах он часто видел черных медведей.

В Чесапикском заливе он ловил осетра и форель, треску и королевскую макрель.

— Мы ловили, готовили и ели рыбу прямо на заливе, — рассказывал нам Дикон.

Постепенно он стал своим человеком в доме хозяина.

— Вы так и не женились, — сказала Сабрина.

— Нет… но у хозяина была дочь, вдова с маленьким сыном. Она напоминала мне о тебе, Кларисса. Когда ее отец умер, я взял на себя управление хозяйством. Возможно, мы поженились бы… но меня никогда не покидала мечта вернуться домой.

Это были счастливые дни. Я чувствовала себя на верху блаженства. Дикон вернулся ради меня, и все эти годы, когда я думала о нем, он думал обо мне.

Я смотрелась в зеркало, чтобы понять, сильно ли я отличаюсь от той молоденькой девочки. Конечно, я постарела, но и он тоже. Да и кто бы не изменился за тридцать лет? Сейчас мы стали старше, опытнее… но это не может быть помехой для взаимопонимания.

Я думала: он предложит мне выйти за него замуж. Это счастливое завершение нашей истории. «И с тех пор они зажили счастливо». Сколько раз так заканчивались сказки, которые я читала детям! И они всегда оставались довольны. Так и будет. Только такой конец мог бы меня удовлетворить.

Эти вечерние сумерки были самим прекрасным временем суток.

Сабрина постоянно находилась с нами. Я настаивала на этом, хотя иногда мне казалось, что она избегала нас. Мне хотелось, чтобы Сабрина навсегда осталась со мной. Я была уверена, что Дикон поймет это. Он часто вовлекал ее в беседу, а когда мы катались верхом, Сабрина была рядом.

Дикон рассказал нам, что, когда срок ссылки подошел к концу, он встал перед необходимостью остаться, пока не заработает достаточно денег, чтобы вернуться. Он почувствовал, что обязан остаться, пока сын вдовы не станет достаточно взрослым, чтобы управлять хозяйством. Кроме того, Дикон не знал, какова судьба его состояния на родине, не было ли оно конфисковано после подавления восстания в 1715 году. Потом он получил уведомление, что этого не случилось и что в его отсутствие делами занимался дальний родственник. Таким образом, он был владельцем значительного состояния на севере.

— Сейчас я свободный и независимый человек, — заверил он нас.

Прошло около недели. Дикон ничего не говорил мне. Порой мы вместе совершали отдаленные прогулки, иногда он уходил один.

Однажды я увидела, что он возвращается с Сабриной. На мой вопрос, понравилась ли ей прогулка, она ответила утвердительно и сказала, что встретила Дикона случайно.

Сабрина изменилась. Она выглядела моложе своих тридцати лет; на ее щеках появился румянец. Я давно привыкла к ней, но теперь ее красота вновь поразила меня.

Мне следовало бы догадаться. Мне следовало бы предвидеть это. Бог свидетель, это было достаточно очевидно. Но случилось так, что сначала я услышала об этом и только потом осознала. Я жила в выдуманном мире, далеком от реальности, и рано или поздно поняла бы это.

Однажды я спускалась по лестнице, когда Сабрина и Дикон были внизу. Они только что вошли. Я уже дошла до поворота, за которым они должны были увидеть меня, когда услышала, как Сабрина говорит:

— О, Дикон, будь осторожен. Что же нам делать?

Он сказал:

— Кларисса поймет.

Я остановилась, держась за перила и вслушиваясь. Это было так, словно я заранее знала все, что они собирались сказать.

— За все эти годы она ничего не забыла. Она ждала этого, понимаешь? Я хорошо ее знаю… лучше всех. Она любит тебя, Дикон, и всегда любила.

— Я тоже люблю ее и всегда буду любить. Но, Сабрина, я люблю тебя… по-другому. Кларисса — это память о прошлом. Ты же здесь, в настоящем. О, моя прекрасная Сабрина…

Я повернулась и медленно пошла в свою комнату.

«Безумная! — думала я. — Неужели ты не видела этого? Неужели не понимала? Ты старая женщина, а он мечтал о молодой. Ты прожила свою жизнь. Он вернулся к тебе… ради мечты… и нашел Сабрину».