Дьявол в бархате

Поднявшись, Фентон подошел к книжной полке, взял оттуда том проповедей Тиллотсона91 (что за полоумный ханжа был этот, Тиллотсон!) и спрятал в нем записку Мег. Закрыв книгу и вернув ее на полку, он вернулся назад, когда в кабинет вошел Джайлс.

На подносе Джайлс нес свечу, стеклянный графин с нантским бренди, на который пламя отбрасывало коричневато-янтарные отблески, и бокал из дымчатого стекла. Бренди следовало пить аккуратно, в отличие от воды, которую, как было известно всем — от окружения короля до последнего оборванца — пьют только животные.

Джайлс замялся, строя гримасы.

— Если вы намерены… — начал он.

— Премного благодарен, но я не нуждаюсь в советах. Можешь быть уверенным, что я не собираюсь напиваться пьяным.

Когда Джайлс вышел, Фентон налил себе почти полный бокал и сделал несколько медленных больших глотков. Нантское бренди начало уменьшать головную боль, причиненную Лидией.

Завтра он должен уладить свои отношения с Лидией и более никогда не нарушать верность ей! Что касается отравления, то хотя Фентон и продолжал испытывать перед ним панический страх, оно не могло произойти, так как он окружил Лидию мощной охраной.

Он видел перед собой словно написанные четким почерком даты жизни сэра Николаса Фентона: «родился 25 декабря 1649 г., умер 10 августа 1714 г.» Перед ним и Лидией должны развернуться грядущие события — в основном, связанные с изменой и мятежами, но иногда озаренные пламенем величия — и он умрет счастливым, прежде чем первый из проклятых ганноверцев явится бесчестить британский трон92.

Предвидя это счастливое будущее, Фентон понимал, что бренди несколько помутило его разум.

Но ум его должен оставаться ясным, иначе ему не удастся уберечь Лидию! С трудом поднявшись и уцепившись за край стола, Фентон протянул руку к подсвечнику. Освещая им путь, он, стиснув зубы, направился к себе в спальню, споткнувшись лишь один раз, когда закрывал дверь.

Потушив свечу, Фентон грохнулся на кровать и тут же заснул.

На следующее утро яркий солнечный свет рассеял сомнения Фентона, несмотря на ощущаемые им стук в голове и тошноту. Вчерашняя ссора начала казаться глупой.

После ванны, побритый Джайлсом, которому он позволил одеть себя более изысканно, чем обычно (к величайшему одобрению слуги), Фентон почувствовал душевный подъем. Перед ним на туалетном столе лежала тщательно выстроганная Большим Томом зубная щетка с рукояткой, выкрашенной в ярко-красный цвет, и с такой великолепной щетиной, что Фентон не решался спросить о ее происхождении.

Вторая щетка, выкрашенная в голубой цвет, находилась на туалетном столике Лидии. Хотя достать зубную пасту было невозможно, ее отлично заменяло душистое мыло, обеспечивающее ощущение чистоты во рту.

Лидия во время чистки зубов всегда укоризненно смотрела на мужа.

Этим утром Фентон, как обычно, поспешил на кухню и попробовал утренний шоколад Лидии, прежде чем его отнесут к ней. Так как новую кухарку еще не нашли, Нэн Кертис возвели в эту должность. Большой Том так пристально наблюдал за ней, что не раз доводил ее до слез.

После этого Фентон проводил Бет, новую горничную, когда она несла шоколад наверх, дабы убедиться, что никто не прикасался к напитку. Все еще ощущая последствия вчерашней ссоры, он уже приготовил извинения, когда Бет стучала в дверь.

— Да? — энергично откликнулась Лидия, в последовавшем молчании которой чувствовалось высокомерие.

— Это Бет, миледи. Я принесла шоколад.

— О! — последовала более длинная пауза. Затем Лидия осведомилась чуть дрожащим голосом: — Мой муж с тобой?

— Да, миледи.

— Тогда будь любезна, дорогая Бет, скажи ему, что его отсутствие предпочтительнее его компании.

Фентон сжал кулаки и глубоко втянул в себя воздух.

— Делай то, что тебе велит эта чертовка! — громко сказал он Бет.

И Фентон зашагал по коридору, топая по доскам. Краем глаза он заметил в темном углу Джудит Пэмфлин, стоявшую, скрестив руки на груди. Хотя он ее терпеть не мог, нельзя было пренебрегать лишним наблюдателем.

Ровно в полдень, как всегда, Фентон открыл ключом запертый ящик внизу одного из книжных шкафов в его кабинете. Маленьким ключиком он отпер дневник, который никогда никому не показывал.

Окунув перо в чернила, Фентон написал дату: «6 июня», хотя до полуночи нельзя было считать, что день прошел благополучно. Оставалось еще четыре дня…

Фентон знал, что может выйти победителем. Нужно только дождаться момента, когда можно будет перечеркнуть дату «10 июня». Он слишком любил Лидию и беспокоился за нее, чтобы пренебрегать чем бы то ни было. Перебирая в уме меры предосторожности, он не нашел в них изъяна, но решил усилить их.

В тот жаркий дань ничего не произошло. Лидия отказывалась от пищи, и Фентон делал то же самое. Затем прибыла вежливая, почти робкая записка от владельцев Весенних садов, подписанная ром Томасом Киллигру, эсквайром, руководящим развлечениями при дворе его величества. В записке содержался счет за причиненные повреждения. Хотя сумма была явно завышена, Фентон выплатил ее посыльному, чтобы поскорее покончить с делом.

К вечеру, когда зажгли свечи, ничего не изменилось. Фентон сидел в кабинете, читая Монтеня93, который его успокаивал, и Овидия94, который этого не делал. Наконец, захлопнув книгу, он принял решение.

Потихоньку спустившись в кухню, Фентон взял там маленький топорик с короткой рукояткой и поднялся наверх, держа его за спиной. При свете настенных канделябров он ясно видел дверь спальни Лидии.

Тремя ударами топора, отозвавшимися по всему дому, Фентон сломал замок и засовы, затем спокойно и аккуратно расправился с петлями, в результате чего дверь упала в комнату.

— Слушай меня, женщина!.. — начал он и остановился, словно атакующий отряд кавалеристов, встреченный тучей стрел.

Сидя в дальнем конце кровати, Лидия протягивала к нему руки. Губы ее дрожали, по щекам текли слезы. Подбежав к кровати, Фентон крепко обнял ее.

— Это моя вина! — воскликнули оба. В дальнейшем слушатель мог бы различить только невнятное бормотание, так как Фентон и Лидия одновременно осыпали себя упреками, именуя себя презренными созданиями, недостойными даже взгляда порядочного человека.

В коридоре Джайлс с сардонической усмешкой на лице терпеливо приколачивал гобелен к дверному проему, забивая гвозди так легко, что его не слышала даже Джудит Пэмфлин, и думая, сколько времени понадобится Большому Тому, чтобы починить дверь.

После бурного примирения Фентон и Лидия перешли к нежностям, тихо шепча их друг другу, пока догорала последняя свеча.

Они говорили о том, какими были глупцами, и бессчетное число раз клялись в вечной любви, обещая больше никогда-никогда не ссориться… Все это нам хорошо известно, ибо говорится во все века.

На следующее утро они встали только после полудня. Фентону нужно было сходить по делам в Сити. В дневнике он отметил дату. «7 июня».

День был слишком жаркий даже для лета, над городом низко нависли серые облака. Несколько раз из конюшен доносился какой-то шум, и Фентон послал узнать, в чем дело. Как правило, он держался от конюшен подальше. Будучи в прежней жизни не более чем сносным наездником, Фентон не разбирался в лошадях, как, несомненно, это делал сэр Ник, и боялся совершить ошибку.

Дик, мальчик-конюх, доложил, что одна из упряжных лошадей заболела, но коновал, безусловно, ее вылечит. Фентон распорядился оседлать Красотку, его черную кобылу, и привести ее к парадному входу.

Так как Большому Тому каким-то чудом удалось до полудня починить дверь в спальню, Фентон перед уходом дал Лидии указания:

— Запри дверь и не отпирай никому! Если кто-то постучит и не ответит на твой вопрос, крикни из окна кучеру Уипу или конюху Джобу, чтобы они мчались сюда с дубинками. Обещаешь?

— Обещаю! — воскликнула Лидия и внезапно опустила голову. — Ник! Что касается ее… — она не могла себя заставить назвать Мег по имени, — ты правда не собирался…

— Конечно, нет! — заверил ее Фентон. Теперь он сам был в этом убежден.

Перед парадным входом находились широкая площадка и пространство между липами для подъезжавших экипажей. Фентон, усевшись на Красотку и взяв поводья у Дика, поехал кружным путем, оберегая копыта лошади от трещин в мостовых Стрэнда и Сити.

Целью его было найти хорошую кухарку, желательно француженку. Хотя Нэн Кертис делала все, что могла, Фентон мечтал о кухарке, которая будет готовить пищу, сохраняя ее съедобной. Он предвидел очередное волнение среди слуг, но был к нему готов.

У кофейни Уилла, куда Фентон однажды заглядывал, чтобы повидать Славного Джона95, сидевшего на почетном месте и покуривавшего длинную трубку, он встретил молодого ученого по имени мистер Айзек Ньютон96, который, очевидно, был другом сэра Ника. Мистер Ньютон рассказал ему о пожилой француженке, служившей в прошлом кухаркой у самого графа де Граммона97, которую можно было найти по определенному адресу на Флит-Стрит.

Фентон поскакал галопом по казавшейся сельской Оксфорд-Роуд, позади которой находились виселицы Тайберна. Красотка гарцевала по Холборну, обгоняя длинную вереницу экипажей, пока уши и нос Фентона не дали ему понять, что они приближаются к Сноу-Хилл.

Фентон свернул направо в южную сторону и пробирался узкими переулками, пока не нашел квартиру мадам Топен в аккуратном кирпичном доме на Флит-Стрит. Разговаривая, они могли слышать снаружи шум воды во Флитском рву, куда по Сноу-Хилл сливались отбросы из сточных канав.

Фентону понадобилось немало времени, чтобы уговорить мадам Топен. Ему удалось завоевать сердце этой изящной маленькой женщины, пустив в ход свои аристократические манеры. Мадам объяснила, что оставила службу, так как с ней не слишком хорошо обращались («надеюсь, мсье меня понимает?»).

Когда Фентон наконец убедил ее приступить к работе 12 июня и отправился в обратный путь, начало темнеть, но это были не вечерние сумерки. Небо напоминало взволнованное море, а облака походили на клубы пара. Гроза висела в воздухе, но еще не разразилась.

Вернувшись домой, он нашел Лидию все еще сонной, но одетой к ужину. С предгрозовой темнотой в доме возникла жутковатая таинственная атмосфера.

Войдя в кабинет, чтобы просмотреть кое-какие отчеты, подготовленные Джайлсом, Фентон нашел его таким темным, что зажег все свечи, однако их пламя колебалось, оставаясь тусклым. Им внезапно овладело чувство гнетущей тоски.

Спустя десять минут в кабинет вошел Джайлс. Лицо его казалось бесстрастным. Медленно подойдя к столу, он сообщил новость:

— Сэр, собаки отравлены.

Глава 14. Битва на Пэлл-Молл

— Собаки? — недоуменно переспросил Фентон.

Порыв сквозняка выхватил бумагу из его рук, неся ее прямо к пламени свечи. Джайлс успел поймать ее костлявыми пальцами, прежде чем она вспыхнула.

— Так как, говоря со столь ученым человеком, следует быть предельно точным, — ответил Джайлс, всегда сообщавший плохие новости самым пренеприятным образом, — то добавлю, что имею в виду мастифов.

Фентон уставился на собственные ноги.

— Как? Когда? Почему?

— Это случилось прошлой ночью, сэр… Нет, не разражайтесь проклятьями по поводу того, что вам ничего не сообщили. Еще есть надежда.

— Надежда? Какая?

— Джоб помчался, как безумный, за мистером Миллигру — лучшим специалистом по лошадям и собакам, куда более надежным, чем все ваши лекари, которые умеют только отправлять на тот свет. Мистер Миллигру полагает, что ему, вероятно, удастся спасти Грома и Льва, а быть может, и Голозадого, хотя все они в плачевном состоянии. Снежка, терьера, не выпускают на ночь из дома. А вот Обжора погиб, так как вел себя соответственно своей кличке.

Фентон сел за стол, обхватив руками голову в парике.

— Каким образом это было сделано?

— С помощью отравленного мяса, — ответил Джайлс. — Вот!

Из-за спины Джайлс извлек грязный обрывок бумаги, на котором лежал кусок хорошего сырого мяса, надкусанный и посыпанный белым порошком.

— Снова мышьяк, — заметил Фентон, воткнув в мясо перо, которым писал. — Я бы мог проверить это на тебе, но в этом нет нужды. Смотри — яд представляет собой не имеющий запаха белый порошок, а не кристаллы, как например сурьма или стрихнин. Нет, это мышьяк!

— Если и так, — осведомился Джайлс, — что из этого следует?

— То, что я был дураком!

— Не стану спорить, — согласился Джайлс. — Но в чем именно?

— А вот в чем, — ответил Фентон, встав и начав ходить взад-вперед по душной комнате. — Моя первейшая забота состоит в том, чтобы уберечь от яда жену. Поэтому я тщательно проверил все и всех внутри дома. Может кто-нибудь из живущих здесь причинить ей вред?

— Нет, — покачал головой Джайлс. — Все очень любят миледи.

— Следовательно, я был дураком! Я боялся опасности в доме и ни разу не подумал искать ее за его пределами. Поискать какого-нибудь друга…

— Друга?

— Мнимого друга. Если мастифы знают его — или ее — голос, привыкли лизать ему — или ей — руки, то естественно, что они не подняли никакого шума.

Джайлс прищурился и погладил подбородок, как если бы он носил бородку.

— Это обычная практика среди грабителей, — признал он. — Но в доме не пропало даже ложки. Зачем же было травить собак?

— А вот зачем! Этой ночью мастифов здесь не должно быть. Кто-то об этом позаботился, очевидно, сделав попутно восковой или мыльный слепок замка парадного входа. Слесарь может изготовить по нему отпечаток за один день…

— Значит, ближайшей ночью…

— Кто-то (возможно, любезная Китти, которая, будучи кухаркой, кормила собак) проникнет в дом, чтобы порыться в шкатулках с драгоценностями, а заодно припрятать здесь смертельную дозу яда для моей жены. По-твоему, я прав?

Джайлс, почему-то вздрогнув при упоминании имени Китти, медленно покачал головой.

— Нет, сэр, — спокойно ответил он. — Вы слишком заняты миледи Фентон и не понимаете всей подоплеки этой истории.

Фентон молча сел, ожидая продолжения. Сквозняк, колебавший пламя свечей, внезапно прекратился.

— Сэр Ник, дело куда серьезнее, чем простая попытка отравления. Оно касается политики, а быть может, даже трона! Милорд Шафтсбери, как я слыхал, создал мощную оппозиционную партию, члены которой носят зеленые ленты и стараются возбудить волнения в народе…

— В толпе, Джайлс. Это слово более уместно.

— Пусть так! А вы один, среди сотни сторонников милорда, кричите: «Бог за короля Карла!»и каждый раз дразните и высмеиваете их. Высокопоставленные люди из партии Шафтсбери не могут допустить подобного обращения, ибо не желают, чтобы их влияние ослабло. Они должны положить этому конец!

Фентон поднял голову. Джайлс отшатнулся, увидев странную улыбку и блеск глаз на лице хозяина.

— Короче говоря, — сказал Фентон, поднимая перо, — они намерены ворваться в дом, вытащить меня отсюда и прикончить.

— Сэр, я не утверждаю, что это непременно произойдет. Но если такое случится, то сегодня ночью.

— Со своей стороны, — беспечно откликнулся Фентон, — я бы очень хотел, чтобы они так поступили, ибо уже обдумывал подобную возможность…

— Что?

— И составил небольшой план. Посмотри-ка, что я сейчас набросаю.

Джайлс заглянул ему через плечо. Придвинув к себе лист пергамента, Фентон окунул перо в чернила и быстро изобразил нечто, напоминающее миниатюрный план сражения, давая попутно краткие объяснения. Под конец он написал пять имен, включая свое собственное, и остановился, услышав, как Джайлс присвистнул.

— Эти люди, — заговорил Фентон, указывая на имена, — мои слуги. Могу ли я просить их рисковать жизнью?

Джайлс, подойдя к другому краю стола, изумленно воззрился на него.

— Это вправе требовать каждый хозяин, — озадаченно ответил он. — А что касается вас… Сэр, вы хоть раз задумывались о том, что думают о вас слуги и служанки с определенного времени — точнее, с 10 мая?

Фентону показалось, что кружевной воротник сдавливает ему горло. Не поднимая головы, он продолжал рисовать бессмысленные узоры. 10 мая был первый день его жизни в Лондоне семнадцатого столетия.

— Разве с тех пор, — продолжал Джайлс, — кто-нибудь из них слышал от вас: «Будь ты проклят, от тебя нет никакого толку!» или «Пошел вон, черт бы тебя побрал!»с последующим броском бутылкой в голову? Разве кого-нибудь секли хлыстом или даже кошкой-девятихвосткой за малейший проступок? Разве вы устраиваете дикие сцены в конюшне, наподобие той, когда вы чуть не забили одного из конюхов до смерти? Разве вы теперь приводите в дом непотребных девок из Уэтстоун-Парка и устраиваете оргии в гостиной, выходящей на улицу, распевая с ними, раздетыми догола, пьяные песни?

Фентон протестующе поднял руку, но все еще не осмеливался поднять взгляд.

— Хватит! — взмолился он, с ужасом думая о том, что же из себя представлял сэр Ник. — Прекрати, приказываю тебе!

— Как вам будет угодно, сэр.

Джайлс пожал плечами, и оба замолчали.

— Все же должен сказать, — вновь заговорил Джайлс, — что слуги теперь имеют все, что только могут пожелать. Телесные наказания в доме запрещены. Многие видели, как вы проникли в секрет отравленного поссета, словно ваши глаза умеют смотреть сквозь стену, как вы выставили из дома эту шлюху Китти с парой гиней, вместо того, чтобы отправить ее на виселицу. Сэр, да они с радостью умрут за вас! А разве у меня нет оснований для благодарности?

— Ради Бога, перестань!

Фентон, вспоминая странный взгляд Джайлса в тот момент, когда он упомянул 10 мая, думал о том, что он знает или о чем догадывается. А Лидия? Нет, она, безусловно, ни о чем не подозревает!

— Хорошо, сэр, — кивнул Джайлс. — Но кое-что в вашем плане следует изменить.

Костлявым указательным пальцем он ткнул в пять имен, написанных Фентоном на краю пергамента.

— Сэр Ник, вы знаете меня, как хорошего фехтовальщика. В былые дни считали, что кинжалом я владею еще лучше. Почему же мое имя не значится шестым в перечне тех, кому предстоит защищать этот дом?

— Джайлс, ты ведь уже… не молод. Я заметил это, когда мы с тобой фехтовали. А это дело может оказаться долгим.

Джайлс выпрямился.

— Сэр, вы не сможете мне помешать! — твердо заявил он. — Этой ночью, с Божьей помощью, я буду рядом с вами.

Что-то защипало в глазах Фентона, и он поспешно прикрыл их ладонью. Хотя в нем почти ничего не осталось от старого профессора, он был так смущен, что смотрел во все стороны, только не на Джайлса.

— Ну ладно! — пробормотал Фентон и добавил имя Джайлса в конце списка. — Теперь ступай вниз и познакомь с нашим планом Большого Тома, Уипа, Джоба и Харри. Пусть держат оружие наготове.

К Джайлсу вернулась вся его деловитость.

— Распорядиться, чтобы закрыли ставни, сэр?

— Нет-нет! Ни в коем случае! Тогда, если они и в самом деле явятся, то поймут, что мы их ждем. Пускай все ложатся спать, кроме тех, кто отмечен в списке. Все огни к десяти часам должны быть погашены. И ни слова миледи!

— Понятно, сэр.

— Что касается мастифов…

— Они же отравлены, сэр, и от них нам не будет никакой пользы!

— Будто я сам этого не понимаю! — усмехнулся Фентон, отбросив перо и вставая. — Помести их в гостиной, вместе с мистером Миллигру, где им будет удобно… Да, Морковная Башка, я сказал «в гостиной»! По-твоему, ее могут использовать только те, которых ты недавно упомянул, именуемые человеческими существами, но значительно уступающие нашим мастифам по уму и достоинству? С меня довольно твоей наглости! Убирайся!

Джайлс поспешно вышел.

Фентон, в котором все-таки иногда пробуждался сэр Ник, особенно если речь заходила о Лидии, швырнул перо на стол и отправился наверх, чтобы умыться перед ужином.

Несомненно, это предположение о ночной атаке — чистое безумие, внушенное духотой и висящей в воздухе грозой, которая никак не разразится. И все же такая возможность не исключена. Что же касается Лидии…

Ужиная с Лидией, Фентон был преувеличенно весел и смеялся слишком много. Лидия, хотя и смеялась вместе с ним, не сводила с его лица голубых глаз.

— Ник, — спросила она наконец, — о чем ты думаешь? Нам грозит опасность?

— Что ты, конечно, нет! — улыбнулся он, стискивая ее руку. — По крайней мере, клянусь, что тебя не коснется никакая опасность.

— Я это знаю, — с искренним удивлением сказала Лидия. — Ведь ты со мной!

Опустив взгляд, Фентон отрезал Лидии кусок отвратительного омлета, приготовленного для нее.

— Умоляю тебя, Лидия, — заговорил он, — не позволяй обманывать себя тем, что обо мне говорят. Я просто везучий человек, который старается всегда быть настороже. Так что не преувеличивай моих достоинств, а думай только…

Но Лидия не стала его слушать.

— Ты хочешь задать мне какой-то вопрос, дорогой, — внезапно сказала она. — Говори, я тебя слушаю.

Инстинкт Лидии был почти сверхъестественным — стрела вновь попала в цель. Фентон хотел узнать у Лидии, что ей о нем известно, и сильно ли обижал ее прежний сэр Ник. Но он засмеялся и поклялся, что у него нет к ней никаких вопросов.

— Ну, тогда… — Лидия бросила взгляд через плечо, словно желая убедиться, что ее не подслушивают. — Обещай, что ты не будешь смеяться надо мной!

— Разве я когда-нибудь так делал?

— Уже несколько дней, — тихо промолвила Лидия, — у меня предчувствие, что я скоро умру.

Нож Фентона со стуком упал на стол.

— Лидия! Никогда так не говори!

— Это просто фантазия! — продолжала Лидия, ее глаза беспокойно бегали. — Я не хочу умереть теперь, когда мы с тобой наконец обрели друг друга. — Она обернулась к нему. — Скажи, что это глупость!

Фентон сказал, стараясь говорить как можно убедительнее, и вскоре увидел, что к ней возвращается уверенность и даже веселость.

— Я просто дура! — воскликнула Лидия, тряхнув головой. — Но теперь все прошло, и я уже забыла об этом.

Однако Фентон не забыл.

Этим вечером они отправились в постель еще до десяти и, как обычно, в комнату Лидии. На улице по-прежнему стояла духота, листья на деревьях не шевелились, словно были нарисованными.

Прежде чем лечь, Фентон приготовил старую одежду и оружие. Так как ни он, ни Лидия особенно не беспокоили себя по поводу ночного облачения, ему ничего не стоило одеться за несколько секунд. Лидия не сводила с него глаз, но молчала.

Вскоре оба заснули, хотя Фентон мучился от жары. Что ему никак не удавалось сделать, так это убедить Лидию открывать окно на ночь. Она клялась, стоя на коленях, что это их убьет. Уже засыпая, Фентон увидел в окне отдаленную вспышку молнии…

Сны его были сумбурными. Они не вполне походили на ночные кошмары, но он постоянно слышал нечто угрожающее, чего не мог ни видеть, ни потрогать.

Одна сцена некоторое время мелькала перед ним. Среди других звуков Фентон слышал пыхтение и гудок паровоза. Он стоял у двери вагона в шлеме, походившем на глубокую тарелку. Когда он двинулся вперед, хорошенькая девушка лет пятнадцати с черными волосами и серыми глазами вручила ему букет цветов и унцию табаку, завернутую в серебряную бумагу.

Лицо девушки растворилось в тумане, и перед ним замелькали другие видения. «Майор Фентон?» «Да». «Телеграмма, сэр». Его пальцы вскрыли плотную бумагу телеграммы. «Боюсь, — говорилось в ней, — что в толпе на вокзале не сумею передать вам цветы и табак, поэтому примите добрые пожелания от вашего друга Мэри Гренвилл».

И сквозь все происходящее до него доносились звуки веселой песни, в едва различимых словах которой, однако, слышалась затаенная тоска:

Упакуй свои беды в мешок вещевой

И смейся, и смейся, и смейся!..

Колеса поезда все еще продолжали тарахтеть. Небо было черным, как смоль. Глаза Фентона не отрывались от светящихся стрелок и цифр на циферблате наручных часов. Он стоял на верху какой-то грязной стремянки, держа в правой руке похожее на пистолет устройство для стрельбы в воздух. Вдали загрохотала артиллерия, и небо окрасилось белым.

— Ник! — голос Лидии, проникнув в сновидения Фентона, разбудил его.

Он сразу же вспомнил, в каком обличье и где пребывает. Шум был не грохотом орудий, а отдаленными ударами грома. Так как полог кровати не был задвинут, в окнах спальни Лидии мелькали белые вспышки молний.

Фентон резко приподнялся. Лидия крепко обняла его, прижав его голову к своей груди.

— Дорогой, — с беспокойством прошептала она, — ты, наверное, видел страшный сон, потому что все время говорил.

— Да? — Дыхание Фентона стало более спокойным. — Что же я говорил?

— Я не совсем поняла, — Лидия пыталась улыбнуться. — Ты говорил по-английски, но как-то странно, и как будто обращался сразу ко многим людям.

— Ну так что я говорил? — настаивал Фентон.

Произношение Лидии казалось особенно обаятельным на фоне старых пыльных занавесов.

— «Нам нужно пробраться сквозь пулеметный огонь и колючую проволоку. Но если вы посмотрите на карту…»

Фентон усмехнулся про себя. Это было время, когда скромный майор Фентон планировал каждое движение прорыва англичан и французов, едва не сокрушившего фрицев в шестнадцатом году, за что вся слава досталась какому-то олуху-генералу. Тогда Фентон очень переживал, но теперь все уже давно забыто.

— Дорогой, — тихо добавила Лидия, — я тебя разбудила не поэтому.

— А почему?

— По-моему, перед домом стоят и кричат много людей.

Тело Лидии было теплым и влажным. Фентон поцеловал ее и вскочил, ища одежду.

— Зажги свет! — резко приказал он.

Не беспокоясь о нижнем белье, Фентон натянул старые бархатные штаны. Чиркнула трутница, вспыхнуло пламя, и свеча загорелась голубоватым светом.

Фентон надел пару тяжелых кавалерийских сапог, заменив легкие шпоры тяжелыми, с большими заостренными колесиками. После этого он пристегнул пояс со шпагой, но это был не обычный пояс с его любимым изделием Клеменса Хорнна.

На двух цепях висели новые ножны с длинным и тяжелым клинком. С другой стороны на поясе болтался main-gauche98 — кинжал для левой руки, который использовали предки сэра Ника в давние времена, когда было принято драться шпагой и кинжалом с двухфутовым суженным к концу клинком и стальной рукояткой.

В кармане штанов торчал семидюймовый кусок каретной оси для ударов правой рукой.

— Почему меня не зовут? — осведомился вслух Фентон — Куда, черт возьми, запропастился Джайлс?

В этот момент послышался быстрый стук в дверь. Лидия отпрянула, завернувшись в простыню. В дверном проеме появился Джайлс, как всегда аккуратный и чопорный, но с обнаженной шпагой в правой руке и кинжалом за поясом.

Более того, на Джайлсе был старый кавалерский шлем, почти не изменившийся к 1675 году, если не считать более резких очертаний. Он оставлял открытым лицо и имел стальные наушники, которые можно было застегивать под подбородком или держать незакрепленными.

— Все готово, — сообщил Джайлс. — Где ваш шлем, сэр?

Кровь закипела в жилах Фентона.

— По-твоему, я стану надевать шлем, чтобы драться с этим отребьем? — рявкнул он. — Удостою этих свиней одеянием воина?

— Сэр, вы приказали нам всем надеть шлемы. В рукопашной схватке вас может свалить случайный удар дубинкой. — Из-за спины Джайлс извлек шлем и протянул его Фентону.

— Джайлс, — заговорила Лидия, — дайте мне этот шлем.

Джайлс повернулся и передал ей шлем. Придерживая одной рукой простыню, Лидия другой протянула шлем Фентону.

— Надень его, — попросила она, — ибо если ты погибнешь, я умру тоже. И не от руки бунтовщика, а от своей собственной.

Послышался звон разбитого стекла — камень угодил в окно на лестнице.

— Нет папизму! — послышались крики на улице. — Смерть папистам!

Фентон решительно нахлобучил шлем. Внутри он был обит войлоком и придерживался на шее кожаными ремнями. Затылок защищали соединенные стальные пластины, сужающиеся книзу. Фентон застегнул пряжку на шее и, не надевая рубашки, натянул старую бархатную куртку.

— Пошли! — сказал он.

Выйдя в коридор, Фентон поспешил к разбитому окну, чтобы взглянуть на нападающих.

— Сэр, я насчитал…

— Погоди, Джайлс!

Из окна все было отлично видно. Толпа освещала сцену фонарем на шесте и факелом, горевшим желтоватым пламенем. Люди стояли перед домом прямыми рядами. В переднем ряду, стоявшем на расстоянии шести футов от прохода между липами, Фентон насчитал восемь шпаг. В центре толпы также виднелись обнаженные шпаги, но в рукопашной схватке они были бесполезны. У многих в руках были дубинки и камни. Но основное количество дубинок, как с радостью заметил Фентон, было сосредоточено не в первом ряду и не на правом фланге.

— Нет папизму!

— Повесить колдуна!

— Пускай он выйдет, этот проклятый чернокнижник, отродье папистской шлюхи, сам ставший папистом ради своей любовницы!

Увидев в окне две фигуры, толпа разразилась воплями. Фентон мог почти физически ощущать ее бешеную ненависть. Но, как и большинство толп, эта также испытывала неуверенность и не решалась приближаться.

Фентон быстро оценил ситуацию, расставив все по местам.

— Вниз! — скомандовал он и добавил, когда они бежали по лестнице: — А где же дождь? Я не слышу его.

— Сэр, ни одной капли еще не упало! Если мы задержимся на десять минут, то нам придется драться под ливнем на дороге, похожей на мучной пудинг.

В окнах сверкнула молния; начавшись с глухого ворчания, гром загрохотал над домом.

Внизу не было света, за исключением свечи в кабинете Фентона. Когда он открыл дверь, к нему повернулись четыре головы в шлемах, яростно сверкая глазами. У каждого торчала в кармане смертоносная каретная ось. Большой Том в старомодном шлеме с защитной пластиной на носу вцепился своими огромными пальцами в короткое тяжелое бревно, словно готовясь бросить его параллельно земле, как биту; за поясом у него торчала дубинка.