Грань креста

      Люси не упустила случая уколоть меня:
      - Ну что, сигаретку с фильтра прикурим или пилочку поищем?
      - Задача... Ведь не вынуть ее, однако. Кузов резать нужно.
      - Чем? Зубами грызть?
      - Грызун здесь не я, а ты. Тебе и знать лучше. Позвонить, чтоб подмогу прислали?
      - А где ты находишься?
      -Черт его знает...
      Задача, похоже, становилась неразрешимой. Или съездить в поселок, поискать инструмент по металлу? На худой конец, пару грузовиков - растянуть кузов. Там пока найдешь, пока обратно - беспокоиться не о ком будет.
      - Что стоишь?
      - Жду руководящих указаний.
      - Ну, стой...
      Послышалось урчание хорошо отрегулированного мощного двигателя, шорох шин по асфальту. Снова из ниоткуда возник и мягко встал рядом с нами великолепный, ослепительно снежный фургон со знакомой надписью на бортах и вертящимися на крыше проблесковыми маяками.
      Дверцы его широко распахнулись, и оттуда выскочили подтянутые крепкие ребята в голубых комбинезонах.
      - Добрый день, коллеги. Припухаете? Что тут у нас?
      - Три трупа, в самом низу женщина жива. Осмотреть не смогли - не подлезешь.
      - Не беда.
      Повинуясь жесту старшего, один из медиков установил маленькую фырчащую машинку, оказавшуюся чем-то вроде портативного компрессора, и присоединил к ней шланг с механическими ножницами на конце. Захрустел металл кузова, легко поддаваясь усилиям инструмента. Другие члены бригады в это время уже приволокли жесткие носилки, воротничок на случай травмы шейных позвонков, развернули ящик, приготовили шины. На крышке ящика в нужном порядке выстроились флаконы с растворами, капельницы, шприцы и бинты.
      Ножницы на конце шланга сменил пневматический домкрат. Еще пара минут и разрезанный кузов заскрипел, раскрываясь коробочкой. Мертвецы отнесены в сторонку и аккуратно уложены на траву. Под спину и шею пострадавшей подведен жесткий ворот-подкладка, застегнут на груди ремешками.
      Больная подхвачена тремя парами сильных рук, бережно перемещена на носилки. Умело подогнана и наложена на сломанную ногу шина, одновременно установлена капельница. Носилки бесшумно скользнули внутрь фургона. За матовыми стеклами загорелся свет. Старший опустил видеокамеру, при помощи которой он документировал слаженные действия своей бригады.
      - Счастливо, коллеги. Полицию на место происшествия мы вызовем сами, можете ехать.
      Вся операция заняла от силы десять минут. Мы поблагодарили избавителей за помощь и уселись в свой побитый вездеход, ощущая себя нищими родственниками на купеческой свадьбе.
      Я тихонько объехал роскошный реанимобиль слева и двинулся далее. Начальница взялась было комментировать:
      - Умыли...
      И вдруг больно, с размаху вцепилась мне зубами в мочку уха.
      - Охренела?!!!
      - Обернись!
      В боковом зеркале медленно удалялся выручивший нас реанимобиль с нарисованным на капоте красным шестиконечным крестом...
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
      Узнав, где мы находимся, и подрядив водителя из местных за довольно грабительскую сумму перегнать наш горемычный транспорт на базу, мы наконец-то сумели отзвониться. Голос диспетчера выражал недовольство:
      - Пауль-Борис один-девять, слышу вас. Где столько шлялись? Записывайте... . Я, не слушая, бросил трубку на капот.
      - Как поняли, один-девять?
      - Мы не можем выполнять вызов.
      - В чем дело?
      - У нас человеческие жертвы.
      - Кого убили? Полиция в курсе?
      - Не мы. Нас.
      - Не поняли вас, один-девять.
      - Бригада неполная. Один убит.
      -Врач?
      - Нилыч.
      Вскрик. Тишина. Только через пару минут всхлипнула не вовремя включенная рация.
      - Зу... Предлагаемый маршрут...
      Захлопнулась левая дверца. Молодой кудрявый парубок швырнул кепку на капот.
      - Как поедем, господа? - Он обернулся в салон. - Эй, а это что? Я трупы возить не подряжался! Цену давали - перегнать машину, а такого уговора не было. И вообще, я не знаю, от чего он сдох. А ну, зараза какая... Э-э, ты чего, ты брось... - забормотал, увидев наши глаза, затеребил дверную ручку, тщась вылезти.
      Не успел. Мой удар вышвырнул его из кабины. Парень с трудом встал на ноги, шатаясь, зажал рукой разбитый в кровь рот.
      - Да я что... Я ничего... - залепетал он растерянно, - так-то можно бы...
      - Отдай деньги и убирайся! - прошипела Люси злобно.
      Потрясенный ненавидящим выражением в ее маленьких глазах, водитель дрожащими руками положил деньги на капот и поспешил исчезнуть. По-моему, он так и не понял, что случилось.
      - Ничего, Шура, сами доедем как-нибудь. Ты потихонечку, полегонечку, и не переживай - все у тебя получится.
      Я перебрался на водительское место, отправил в окно чужую кепку и включил зажигание.
      До станции добрались только к исходу дня, несмотря на небольшое (как выяснилось) расстояние. У меня никак не получалось развить сколько-нибудь сносную скорость. Только лишь стрелка начинала приближаться к сорока, машина в моих неумелых руках тут же принималась петлять от одной обочины к другой. Благо, что из-за включенных средь бела дня фар, габаритов и маяка полиция не обращала внимания на наши странные эволюции. В общем, наше перемещение в сторону Центра проистекало со скоростью погребального катафалка, каковым в настоящий момент мы и были.
      Скрипя замученными сочленениями, вездеход полз на базу и замер посреди двора. Посадив мышку на плечо, я вывалился из кабины. Со всех сторон стекался народ. Кто-то выволок из машины носилки, поставил на скамейку, открыл лицо Нилыча. Коллеги окружили его. Огромная фигура старшего врача возвышалась в головах. Подходили все новые и новые сотрудники. Многие, не стесняясь, плакали. Я опустился на землю, прислонился спиной к грязному колесу. Силы иссякли. Завод кончился.
      Чьи-то ноги заслонили обзор. Человек присел рядом со мной на корточки и заглянул мне в лицо. Я узнал Роя.
      - Досталось, братан? Не отвечай, вижу. На-ка, хлебни. - Он. сунул мне в руку армейскую металлическую фляжку.
      Я механически поднес ее ко рту и сделал большой глоток, надеясь глотнуть спирта или водки. Но это оказался просто холодный крепкий кофе с щепоткой соли. Рой закинул мою руку себе на плечо и помог встать.
      Тело убитого водителя подняли на руки, медленно понесли ко входу в станцию. Толпа следовала за ним. В это время во двор влетела машина. Двое ребят весело выпрыгнули из нее, громко хлопнув дверцами. Автомобиль отправился в гараж, а парни, пересмеиваясь, подошли к толпе. Процессия привлекла их внимание. Будучи явно не в курсе происходящего, один из них поинтересовался у нас:
      -Что там несут, коллеги?
      - Груз двести, - бросил Рой.
      Вчера я был слишком измотан, чтобы испытывать хоть какие-то чувства. А вот с момента, как проснулся, хожу смурной. Умом-то понимаю, что, останься я тогда с Нилычем, в лучшем случае стало бы одним покойником больше. В худшем же... Об этом даже думать не хочется. Понимать-то понимаю, а ощущение вины не проходит.
      Я прячу глаза - мне кажется, что во взглядах коллег я читаю упрек. Слоняюсь бестолково по станции, не зная, куда приткнуться. На пороге курилки возник Павел Юрьевич, поманил меня коричневым от никотина пальцем. Бреду, как на казнь.
      Старший доктор шумно прихлебнул из своей колоссальной кружки, выпустил облако дыма и вынес приговор:
      - Сегодня ты до работы не допускаешься. Сердце мое упало.
      - Служебное расследование?
      - Сдурел? Просто ты, гляжу, небоеспособен. После пятиминутки отдыхай, приходи в норму. Да, и переодеться не забудь. Ходишь, как оборванец.
      После вчерашних приключений вид у меня и впрямь был непрезентабельный.
      - Похороны Прохора Нилыча вечером. Я скажу Лизавете, она тебя разбудит, если заспишься.
      - А я не знал, что его звали Прохором...
      Пятиминутка сегодня закончилась на диво быстро. После отчета старшего врача слово взяло верхнее начальство:
      - Двадцать четвертого числа текущего месяца психиатрическая бригада в составе врача Закариаса и фельдшера Бадри прибыла к больному в деревню Расплюево. Повод к вызову - неправильное поведение. Больной находился в состоянии острого психомоторного возбуждения, был агрессивен, вооружен заряженным арбалетом и топором. Бригада в течение двадцати минут ожидала прибытия полиции, не заходя в избу. За это время больной, запершийся в доме соседей, изрубил в щепки мебель, отсек хвост домашнему коту и выпил все имевшиеся алкогольные напитки, в связи с чем поступила жалоба от хозяев дома на нерешительные действия бригады. Следует заметить, что на вооружении психбригад имеются пневматические винтовки, позволяющие дистанционно производить инъекции подобным больным... Наш долг- оградить население... Быстрота принятия решений... Честь медика... Безусловно, администрация сделает надлежащие выводы в отношении...
      Как мне это все надоело!
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      Вереница автомобилей "Скорой помощи" тянулась бесконечной лентой. До самого горизонта не кончалась белая река, сверкающая синими волнами работающих проблесковых маяков. Стон десятков включенных сирен вдавливал барабанные перепонки в мозг. Брошенное на произвол судьбы население тщетно пыталось получить медицинскую помощь, неизменно слыша в ответ: "Извините, все врачи заняты. Пару часов придется потерпеть". Станция прощалась с Нилычем.
      Я приехал на кладбище с бригадой зеленокожих коллег, чья машина двигалась сразу за возглавлявшим процессию вместительным джипом администрации, на крыше которого был закреплен гроб.
      На дне отрытой в топком грунте могилы стояла лужа зацветшей мутной воды. Меня поразили размеры кладбища - десятки рядов одинаковых бетонных плит. На каждой - эмалированная табличка с красным крестом в верхнем правом углу. Сколько ж наших ребят осталось навеки в земле чужого мира?
      Автомобили подъезжали один за другим, разворачивались передом к могиле, образовывая полукруг. Еще один, еще и еще, они заполняли поле за кладбищем неровными рядами. Вскоре к могиле стало невозможно подойти, и медики начали влезать на крыши ближайших к ней машин. Водитель джипа протянул главному врачу трубку рации.
      - Все собрались? Машины "Скорой помощи", есть кто-нибудь отставший? Отсутствие ответа было сочтено за общее согласие начать похороны.
      Администрация заняла место у лежащей на земле серой плиты - такой же, как и на других захоронениях. Без халата, в темном платье, с черным платком на голове, главврач лишилась своего неприступного вида и стала похожа на обыкновенную немолодую усталую бабу. Ее лицо, утратив обычную надменность, приобрело вполне человеческое выражение печали, тушь на ресницах расплылась.
      - Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека...
      Один за другим выступило все начальство.
      - Прекрасный работник...
      - Добрый и отзывчивый...
      - На протяжении многих лет мы знали его как...
      - Не забудем...
      - ...спокойно, дорогой товарищ...
      Пустые, ничего не значащие, не стоящие слова, какие говорят о каждом. "Аут бене, аут нихиль". Ничего, не узнать из бестолковых казенных фраз о седом спокойном мужике в замасленной майке. Народ не вслушивается в трескотню, переговаривается. Им вовсе не безразлично происходящее. У них - свои некрологи:
      - ...у бронетранспортера накрылся. Сам прикинь, эту дуру на буксир не возьмешь. А тут, на счастье, Нилыч мимо...
      - ...двух с ногами стоил. А уж какие теперь водилы - лучше не говорить...
      - ...в жизни не напомнит. Наживешь - отдашь... И то тут, то там хлеставшее, как пощечина:
      - А где ж бригада была?
      Я стараюсь сжаться, сделаться как можно мельче и незаметней. Вот и начальство начало искать бригаду - сказать слово. Меня, слава богу, пронесло. А Люси отловили и, передавая из рук в руки, доставили к могиле, поставили на холмик выброшенного грунта.
      Мышка прыгала, бессильно размахивая лапками, пищала что-то. За гулом толпы не было слышно ни единого слова.
      Сообразив это, Люси, цепляясь за чью-то одежду, влезла наверх - на плечи коллег, пробежалась по ним и заскочила через открытое стекло в кабину высокого реанимобиля. Коротко мяукнула ошибочно включенная сирена, провернулся маяк. Наконец мышка нашла нужную кнопку, заставив работать внешний громкоговоритель:
      - Не буду повторять сказанное. Все знали Нилыча - доброго и честного человека. Я... я никогда, никогда не забуду, кому мы с Шурой... кому мы обязаны жизнью. Если бы...-Тонкий голосок мышки пресекся, раздалось несколько скрипучих звуков, потом она заговорила вновь, справившись с собой. Голос ее внезапно окреп, набрал силу. - Не нужно винить в его смерти только того одураченного мальчишку, что спустил курок. Будь отсюда дорога домой, Нилыч давно бы нянчил внуков в Айове или Тамбове, не помню точно... Он стал бы хорошим дедом, я знаю. Вспомните, как вы сюда попали и почему финал ваших жизней - под этими серыми плитами. Кто помолится за ваши души?
      Люси выскочила из кабины, бросив невыключенный микрофон, оставшийся болтаться на длинном шнуре, подобно маятнику, из стороны в сторону, ударяясь о стойку кузова. При каждом ударе над толпой проплывал неприятный скрежещущий звук.
      Начальство поторопилось поскорее свернуть церемонию. По жесту главврача гроб закрыли и опустили в яму. На дне хлюпнуло.
      - Прощай, Нилыч. - И она первой бросила горсть земли. Комья гулко ударились о крышку гроба.
      Люди подходили друг за другом, склонив головы, говорили что-то, бросали свои пригоршни сырого грунта. Кинул и я, прошептав: "Прости", отошел, освобождая место следующему. На ладони остался мокрый след болотной зелени.
      В лопатах не было нужды. Народа было столько, что могила заполнилась, вырос холмик. Водрузили плиту, помолчали немного, разошлись по машинам.
      Начальница вновь взяла рацию:
      - Выезжаем, начиная с внешнего ряда, слева направо. Центр, диктуйте.
      - Белая Топь, улица-Болотная, восьмой дом. Плохо с сердцем. Время приема... Передачи... Рекомендуемый маршрут...
      - Линейная сто двенадцать, вас поняли, Центр. Выполняем.
      - Город, улица... Время, маршрут...
      - Линейная девяносто семь, принято, поехали.
      - Время... Маршрут...
      - Поняли...
      - Поняли...
      Машины, бригады которых получили вызов, разворачивались и, включив на прощанье последний раз сирены и маяки, уходили от кладбища по чавкающей под колесами гати одна за одной выполнять свою работу. Сегодня. Завтра. Ежедневно.
      - Нет, нет! - раздались вблизи душераздирающие вопли. - Я не хочу! Не буду, не поеду! Мы все, все погибнем здесь! Нет спасения! Нет спасения!
      Я протиснулся между пыльными кузовами, влекомый профессиональным любопытством. У распахнутой дверцы автомобиля на краю площадки билась, металась по земле молодая женщина, почти девочка. На запыленном лице - дорожки, проложенные слезами. Из прокушенной губы течет на подбородок струйка крови. Перепачканный зеленью халат распахнулся, сбился, обнажая исцарапанные до самых штанишек ноги, из-под которых выглядывал краешек казенного бинта. Тело женщины сотрясали судороги, выгибали его дугой. Рядом растерянно переминался с ноги на ногу немолодой водитель в роговых очках.
      Я с размаху залепил ей пару хлестких пощечин - без эффекта. Забыв, где нахожусь, требовательно протянул руку назад, щелкнув пальцами. Кто-то, чей ход мыслей был сходен с моим, истолковал жест адекватно и сунул мне в ладонь набранный шприц.
      - Что там?
      - Реланиум.
      - Два?
      - Четыре.
      - Годится. Держите руку.
      Полностью ввести лекарство не удалось - при очередном рывке игла вылетела из вены, но сделанного хватило, чтобы истерика мало-помалу угасла. Вот уже женщина начала успокаиваться. Перестала дергаться, замолчала. Затем присела, обвела нас глазами так, словно видела впервые. Спохватившись, стыдливо одернула халат. Встретившись со мной взглядом, покраснела.
      - Извините меня, пожалуйста... Поймите, у меня там ребенок остался.
      - У меня-трое...
      Я помог ей влезть в кабину. Материализовавшийся возле нас Павел Юрьевич выдрал из ее пальцев скомканную бумажку с вызовом, через голову протянул следующей бригаде.
      - Ты - в конец очереди, - жестко объявил он, - чтоб через десять минут в порядке была.
      - Я ей реланиума вкатил, - попытался заступиться я, - может, дадите полежать?
      - Пока доедет, выспится. Задержки выезда на три часа уже. А с тобой, голубь, мы еще побеседуем.
      - Да я-то что... - начал было я, но тут раздался хлесткий выстрел, за ним другой. Я даже не представлял себе, до какой степени можно выдрессировать человека - тем более меня самого! - за такой короткий срок. Прежде чем голова успела что-либо сообразить, мускулы самопроизвольно сработали, бросив мое тело наземь и перекатом переместив под днище ближайшего автомобиля.
      Боязливо выглянул из-под бампера. Руки мои пытались нащупать отсутствующее оружие.
      Пьяная в дым троица: высокий мускулистый водитель, седой унылый доктор с трясущимися руками, коренастый фельдшер азиатской наружности. В руках последнего - карабин. На земле, у колеса - открытая емкая бутыль с белесо-мутным содержимым, огрызки хлеба. Судя по вываливающимся из кармана водителя наручникам - коллеги-психиатры. Фельдшер передернул затвор и пальнул в воздух. Павел Юрьевич надвинулся на него.
      - Вы что, ироды, творите?!
      Водитель засунул пудовые кулаки в карманы широких порток, качнулся с пяток на носки..
      - Дык... Нилыча провожаем. Во мужик был!
      Фельдшер снова выстрелил. Карабин дернулся, едва не выпав из неверных рук. Из дула тянулся сухой беловатый дымок. Резко пахнуло горелым порохом.
      - Отдай пушку! - Старший врач уверенно и властно протянул руку.
      - А ты забери! - злобно ощерился узкоглазый смуглый парень, опуская ствол на уровень его груди. Палец с коротко обгрызенным ногтем танцевал на спуске.
      Снулое лицо водителя оживилось. Руки он вынул из карманов. На кулаке правой блеснули кольца наручников, взятых, как кастет.
      - Шел бы ты, Юрьич, - ласково посоветовал он, - не мешал бы. Завтра ж нам тут лежать.
      Врач не принимал участия в конфликте. Его тихо рвало в сторонке.
      - Черт с вами! - Старший доктор сплюнул досадливо, махнул рукой, взвесил на ладони бутыль и неожиданно приложился к грязному горлышку. Вновь цикнул тягучей слюной и, сгорбившись, поплелся к джипу администрации. Пьяный салют продолжался. Остро и пряно пахнущие теплые гильзы одна за одной отлетали, выброшенные отражателем затвора. Пиф-паф. Пиф-паф.
      Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
      - Ты ночевать здесь собрался? Не советую, - услышал я голос водителя.
      Последний автомобиль собирался отчаливать с кладбища.
      - Садись, парень. До базы подбросим.
      Дважды повторять мне не нужно. Перспектива остаться на ночь среди болот вряд ли кого обрадует. Я скоренько вскарабкался в салон, просунул голову через окошко перегородки. Девчонка, которую я лечил недавно, сидела в кабине, демонстративно отвернувшись в сторону, и боролась со сном. Борьба, похоже, была неравная.
      - Как тебя зовут, слышь, красивая?
      - Вам-то что? - буркнула та, не отводя взгляда от унылого заоконного пейзажа. Я выудил из кармана бинт, заложил конец толстенькой салфеточкой. Наклонившись, пошарил в чужом ящике. Найдя спирт, обильно намочил ее. Протянул вперед.
      - Эй, красивая! Локоток перевяжи. Я там напортачил маленько.
      Она посмотрела на свою руку. У локтевого сгиба расплылось неэстетичное синее пятно - следствие моих манипуляций. Перевела взгляд на меня, видимо ища в моем лице осуждение или насмешку. Не найдя ни того, ни другого, смягчилась:
      - Меня зовут Дженифер. Дженни.
      И в знак примирения, протянула ко мне "подпорченную" руку:
      - Сделай, пожалуйста.
      Я аккуратненько приспособил компресс на локтевой сгиб, завязал, стараясь не затягивать слишком туго. Улыбнулся, попытавшись сделать это как можно дружелюбнее. Представился.
      - Спасибо, Шура. - И, не сдержавшись, широко зевнула. - Что ты мне там вколол? Спать хочется - сил нет.
      - Ну так и спи. На меня внимание обращать необязательно.
      Дженифер отвернулась, прислонилась светлой головкой к боковой стойке, закрыла глаза. Я откинулся на спинку вертящегося кресла салона, тупо глядя на бесконечную гать в бесконечных топях.
      Безветрие. Мягкие редкие хлопья снега вертятся, как отпущенные в полет перышки, оседают неслышно. Вечер сиренев и тих. Ветки яблонь сверкают длинными иголками стеклянных кристаллов. Темные еловые лапы согнулись до земли под толстыми мягкими подушками. Наст хрустит, как целлофан. Скатерти на крышах окаймлены стеклянной бахромой сосулек. Русло реки съела лиловая тень. Над пропадающей в поле лыжней встает низкая луна в двойном круге света. Ранняя, еще не запылившаяся звезда заглядывает в печную трубу, жмурясь от пышного белого дыма, прямым столбом уходящего ввысь. Чурки лопаются под топором и брызжут щепочками. В воздухе запах мерзлой березы.
      Высыплю свежую охапку на некрашеный пол, швырну телогрейку в угол. Скрипнет закопченная задвижка. Огонек сначала робко скручивает бересту в рулончик, скручивает и вдруг вспыхивает бело и ярко, охватывая поленья. И вот уже накалилась чугунная дверца, набравшее силу пламя шкворчит и постреливает угольками. Медный чайник свистит, суля закипеть. Смородиновая настойка, недавно выуженная из снега, обтекает крупными слезами на хрусткие огурчики в глиняной миске. Ворошу кочергой уголья, отворачивая лицо от алого жара. Чуть прикрываю вьюшку.
      Когда ты успела войти, милая? Я не слышал скрипа двери. Твои щеки красны от холода и в .ресницах запутались снежинки. От тебя пахнет морозом и хвоей. Замерзшие пальцы не справляются с пуговицами серой шубки. Дай я помогу тебе ее снять. Какие у тебя холодные руки... Щеки... Губы... Протяни ноги к печке. У меня есть немного клубничного варенья к чаю. Какой холодный вечер... Ты останешься у меня? Пожалуйста...
      Тряхнуло машину на неровно уложенных плитах. Как там говорила Владычица Ночи? Это стихи? Нет, это бестолковые мысли. Водитель что-то бубнит себе под нос, странным образом в согласии с моим воображением:
      -А здесь и зимы-то никакой нет совсем... Господи, я бы каждую снежинку расцеловал, каждую сосулечку обнял! И Новый год тут не празднуют. Вот у нас, бывалоча... Э, здеся на базу поворот, а моя, вишь, разоспалась. Будить, что ли?
      Я потряс Дженни. Голова девчонки беспомощно перекатилась с одного плеча на другое, упала на грудь. Открылась хрупкая беззащитная шейка с крупной родинкой у основания. Перелечил...
      - Что делать-то? - забеспокоился водитель.
      -Что-что... Куда у нее вызов? - Погонщик скоропомощной телеги завозился, зашебуршился и, чертыхаясь, выудил откуда-то огрызок бумаги с координатами вызова.
      - "Плохо". Что плохо? Где плохо? Диспетчеры напринимают хрен знает чего, не спросивши! Ровница. Это далеко?
      - Да не-е. Соседний сектор, верст двадцать по прямой.
      Я покрутил носом, в который раз бесцельно удивляясь здешним понятиям о "близко" и "далеко".
      - Поехали, я обслужу Все одно безлошадный пока. Но чтоб потом на базу!
      - А где ж твой транспорт?
      - На базе.
      - А водила где?
      - В могиле.
      Охота разговаривать у пилота пропала. Он сгорбился над баранкой, упытрившись на косые трещины в мокром бетоне дороги.
      Сзади раздалось шуршание, скрипение, хруст и несколько погодя сонный писк:
      - Проблемы, коллега?
      Мятая и взъерошенная со сна Люси выбралась из внутреннего кармана моей куртки, брошенной на носилки. И как это она там оказалась?
      - Есть некоторые. - Я передал ей бумажку с вызовом.
      - Ха, тоже мне, проблема! Эту дуру здесь все знают как облупленную. Она каждый день вызывает.
      - Что, такая больная?
      - Здоровей тебя.
      - Так зачем?
      - А на белый халат посмотреть.
      Есть такая категория больных, каких в районе обслуживания любой станции "Скорой" двое-трое найдется. Вряд ли существует разумное основание тому, почему они ежедневно хотят видеть медиков, которые со временем начинают их тихо ненавидеть и испытывать на их организмах самые изуверские лекарства в надежде отучить от скверной привычки хвататься за телефон. Их задубелым задницам, однако, все нипочем. Дикие разумоотшибающие коктейли и зверские смеси снотворного с мочегонным благополучно усваиваются их организмами, не принося желаемого результата. В борьбе клиентов со "Скорой" неизменно побеждают клиенты, и многострадальная бригада, исчерпав все возможные поводы к проволочке, вновь обреченно тащится на вызов, проклиная бабку или деда на чем свет стоит.
      Были такие и на той станции, где я волок службу в течение большей части своей убогой карьеры: бабка с идиотической лягушечьей рожей Дуремара, утверждавшая, что "весь организм болить"; другая, имевшая полный набор таблеток от своей полувымышленной хворобы, ежедневно требующая объяснить, как их правильно принимать; дед-астматик, желавший получать бронхолитики внутривенно при полном отсутствии одышки. И каждую смену раздавался тоскливый вой очередного неудачника, получившего вызов: "Ну почему, почему мы не имеем права послать их на..."
      - Чем она замечательна?
      - Ничем. Дура дурой. Вроде как радикулит у нее. Померяешь давление, уколешь тем, что под руку попадет, и все дела. Зачем такой вызов взял?
      - Да я и не брал. - В двух словах обрисовал ситуацию.
      - Что ж, сам себе работы надыбал, сам и расхлебывай, - зевнула мышка, а я еще присплю, раз есть возможность.
      И полезла обратно в куртку. Логично. На "Скорой" есть и спать нужно, когда дают, а не когда хочется. А не то так и останешься не жрамши да не спамши.
      - Что болит, родимая?
      - Ой, милок, все болить!
      - Давно болит-то, бабка?
      - Ой, давно, я и не упомню скольки.
      -Ясно...
      Я озадаченно искал в дряблом заду место, куда бы всадить иголку Обнаружение оного представлялось делом почтенным и требующим трудозатрат, достойных лучшего применения. После длительного изучения мне примерещился участок помягче. Замах был могуч. Раздался громкий стук вколачиваемого в доску тупого гвоздя. Игла согнулась пополам. Я выждал приличествующую случаю паузу, спрятал в карман полный шприц, объявил:
      - Вот и все, отдыхай.
      - Ай, спасибо, милок. Мне уже легче.
      Облезлое домашнее животное обошло вокруг меня, с сомнением глядя на промокающий анальгином карман, роняя мне на брюки клоки линючей шерсти. Я ретировался со всей возможной скоростью.
      Протирающая слипшиеся глазки измятая Люси встретила меня ехидным вопросом:
      - Ото всех болезней вылечил?
      - Безусловно. - Полный шприц полетел в кусты.
      - Поздравляю. А нас тут ищут. Рация и впрямь булькала, видимо вопрошая, где мы находимся. Ответил.
      - Девятнадцатая, как вас туда занесло?
      - С линейной шестьдесят три.
      - Не очень поняли, но вызов пишите. Вызов срочный, клиент вооружен, агрессивен, адрес... Маршрут... Записали?
      - Записали, выполняем.
      Водитель в ужасе схватился за голову:
      - Вы что же, психи?
      - Ага. Буйные. Езжай давай.
      - А Дженни?
      - Спит себе и пусть спит. Меньше шума будет.
      Бедолага включил передачу, проклиная свою горькую судьбу распоследними словами.
      - А если ты думаешь, что ты для нас подарок, так мы тебя сейчас, как подарку положено, ленточкой перевяжем - утешила пилота Люси, выкатывая из моей куртки свернутую в моток парашютную стропу. С тем и поехали.
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
      Облупившийся дом под ржавой крышей стоял на отшибе в зарослях могучих сорняков. Тощая домашняя птица мрачно восседала на оглобле разбитой телеги, отчаявшись обнаружить во дворе что-либо съестное. На солнцепеке перед гнилым крыльцом бестолково топтались двое ражих детин в полицейской форме, с лицами деревенских увальней. Из дома доносился монотонный женский крик. На мой вопрос о существе происходящего полисмены синхронно, как по команде, открыли рты, издали звук "э-э-э" и захлопнули их. Мысленно перекрестившись, я двинулся в дом. Люси на ходу заскочила ко мне на плечо. Орлы-правоохранители топали сзади, не особенно торопясь.
      Влетаю с размаха в горницу. У стены на полу сидит белая как полотно женщина, держа одной рукой другую - с отрубленным под корень большим пальцем, воет. Кровь, пузырясь, капает на шершавые доски. В угол жмется напуганный до смерти мальчуган лет десяти.
      За скобленым столом, со стаканом в руке - здоровенный, голый по пояс бугай. Под рукой - длинный тяжелый преострейший нож.
      Подавляя неимоверным усилием воли дрожь в коленках и непроизвольный позыв к мочеиспусканию, направляюсь прямо к столу, надеясь, что со стороны кажусь достаточно уверенным в своих силах. Маленькие свинячьи глазки мужика остановились на мне. Ручища поставила стакан и потянулась к ножу. Подбрасываю на ходу ногой табуретку, ловлю за ножку.
      Конечность детины меняет траекторию, перехватывает мебель за другой конец, легко вырывая ее у меня из рук, отправляет в окно. Грохот бьющегося стекла и рушащегося дерева. И вновь движение к оружию.
      Нет, не успел! Серый вихрь слетел с моего плеча, метнулся под страшную лапу, и нож зазвенел, ударившись о пол. Люси горделиво вернулась на свое место, довольная собой. Я несколько приободрился, нашариваю в кармане газовый баллончик, прикидывая свой следующий ход. Повеселели и полисмены, завозились, извлекая на свет длинные дубинки.
      Бугаина сообразил, что расстановка сил меняется не в его пользу. Глазенки его забегали по сторонам. Внезапно он вскочил, издавая звериный рев, отпрыгнул от стола, сгреб в охапку мальчонку и выхватил из кармана обыкновенную пластмассовую расческу Затрещали, выламываясь, зубья, и в доли секунды из мирного предмета обихода сделался пилящий инструмент с острым иззубренным краем. Вжавшись спиной в угол, бандит, брызжа слюной, рычит, прижимая расческу к горлу ребенка:
      - Еще шаг, и я пацана кончаю!
      Мы растерялись. Как не растеряться?! Блюстители порядка мнутся с ноги на ногу. Я подбираю с пола нож, тупо верчу в руках.
      - Слышь, тебе чего вообще-то надо?
      Детина щерится, обнажая гнилые корешки съеденных зубов.