Ложь и секреты - Услышь голос сердца

Чатем-Лодж. Какое милое название! Но оно не вызывало у Эллиота никаких ассоциаций. Он вдруг подумал, что если бы сейчас вышел из этого дома, чтобы вернуться сюда завтра, то обнаружил бы, что Чатем-Лодж исчез, будто его не бывало, словно это ему пригрезилось.

В этот момент распахнулась дверь в глубине холла и на пороге появилась еще одна служанка. Между ее ног прошмыгнула, свесив розовый язычок, маленькая черная собачонка, которая стремглав бросилась туда, откуда доносился шум голосов. Служанка не обратила на нее ни малейшего внимания.

— Миссис Пенуорти, — обратилась к экономке девушка, — мисс Стоун велела проводить джентльмена из Лондона прямо в студию. Она сказала, что хочет посмотреть на него, пока не исчезло хорошее освещение, а сегодня из-за дождя оно продержится недолго.

Эллиот подумал, что он жаждет увидеть загадочную мисс Стоун не меньше, чем она его.

— Да-да, конечно, — пробормотала экономка и, бросив последний неодобрительный взгляд на его сапоги, торопливо пошла по коридору, жестом пригласив гостя следовать за собой.

Ну что ж, как говаривал Железный Герцог[3], взявшись за гуж, не говори, что не дюж. Эллиот отправился вслед за экономкой, по дороге бросив взгляд в открытые двери комнаты, в которой было полно молодежи. В центре хохочущей группы красивый юноша с кружевной косынкой на голове с серьезным видом танцевал с черной собачонкой, очевидно, тем самым Фрицем, которого все искали.

Эллиот едва сдержал смех, но тут экономка повернула направо и открыла двустворчатую дверь в конце короткого коридора.

Эллиот оказался в помещении, стены которого были окрашены белой краской. Южную стену комнаты занимали высокие сводчатые окна. В узкой галерее вдоль южной и западной стен стояло множество загрунтованных холстов и несколько мольбертов, а также полдюжины почти законченных картин. Старинный каменный пол был ничем не покрыт, если не считать пары роскошных турецких ковров, один из которых был постелен под письменным столом, размещенном вместе с двумя креслами в северо-восточном углу комнаты. Напротив стоял грубо обтесанный рабочий стол, на котором размещалось множество горшочков и баночек самой разнообразной формы. На другом ковре возле дальней стены величественно располагались кожаный диван и два кресла с резными спинками. Картины — акварели и масло — самых разных размеров и стилей покрывали почти целиком всю стену, а в свободных местах были аккуратно приколоты карандашные наброски. В воздухе остро пахло растворителем и масляной краской. Центр комнаты украшал мольберт.

Со стула, стоявшего рядом с мольбертом, поднялась, безусловно, самая прекрасная женщина из всех, которых Эллиот видел за свои тридцать четыре нечестиво прожитых года. Наверное, это и есть загадочная мисс Стоун, предположил он.

Его взору предстала изящная девушка лет двадцати семи, с чувственными полными губками и высокими скулами. Небесно-голубые, широко расставленные глаза, прямой нос, аккуратно заплетенные в косы белокурые волосы, уложенные в простую, но элегантную прическу, — все это подчеркивало в ней странное сочетание невинности, чувственного притяжения и твердости характера. На мисс Стоун было надето простое темно-синее платье, поверх которого красовался грубый рабочий халат с пятнами краски всех цветов радуги.

Она подошла к нему решительной походкой, которая, как и ожидал Эллиот, не очень сочеталась с ее внешностью.

— Спасибо, миссис Пенуорти, — сказала хозяйка глубоким контральто, в котором явно прослеживался континентальный акцент, хотя Эллиот не смог определить, какой именно. — Вы можете идти.

Мисс Стоун подошла к нему и протянула руку, держа ее, однако, слишком высоко для рукопожатия. Она ухватила и приподняла его подбородок. Это было так неожиданно, что Эллиот чуть не охнул. Потом ее тонкие пальцы скользнули по скуле, и она неторопливо обследовала так и этак все его лицо. Пальцы у нее были теплые, удивительно сильные и двигались очень уверенно.

— Превосходные кости, — пробормотала она сама для себя, вглядываясь в лицо гостя с нескрываемым восхищением. — Вы просто поразительны, мистер… — Она взглянула на стол, пытаясь отыскать что-то важное. — Извините, я уверена, что именно сюда положила записку Питера Уэйдена. Вы хотели… — говорила не останавливаясь мисс Стоун, продолжая поиски, но, поняв, что они напрасны, повернулась к нему. — Прошу прощения, сэр, но я не понимаю, куда положила записку. Может быть, вы напомните мне свое имя и объясните сами, что бы вам хотелось иметь.

— Мое имя?

На лице мисс Стоун застыло ожидание, и Эллиот понял, что она действительно ждала кого-то из Лондона. Кого-то, кто не приехал. И никакого волшебства здесь не было, он оказался здесь случайно. И если сейчас назовет этой прекрасной женщине свое имя, она, возможно, узнает его и немедленно выставит вон из дома на холод и дождь, откуда он только что появился. У него не было выбора. Каким бы мерзавцем он ни слыл, Эллиот гордился тем, что он человек чести. Поэтому, заранее смирившись со своей участью, он неохотно произнес:

— Меня зовут Эллиот Роберт…

В этот момент в холле раздался звон стекла, оборвавший мелодию, исполняемую на фортепьяно, и веселье, царившее в гостиной. Наступила гробовая тишина.

— Силы небесные! — Мисс Стоун прижала руку к виску. — Извините, мистер Робертс. Кажется, мы лишились еще одной вазы. Или зеркала. Я просила мальчиков не выделывать курбеты и не играть в мяч в холле, но слишком уж велико искушение. Тем более в такую ужасную дождливую погоду… — сказала мисс Стоун и направилась к двери.

Мистер Робертс? Мистер Робертс. Как просто. Вполне хорошее имя.

К тому же сам он не говорил, что он мистер Робертс. Девушка назвала его так по собственной инициативе, неправильно поняв сказанное. И оставаться в этом доме он не собирался, ну, разве что на несколько минут. Немного устыдившись своих мыслей, Эллиот уставился на носки своих сапог и вдруг заметил, что его огромная ножища стоит на сложенном листке бумаги. Эллиот медленно наклонился и поднял его. Это была записка, адресованная мисс Стоун. Очевидно, ее доставили не по почте, потому что почтовый адрес не был указан.

Снова испытав чувство стыда — кажется, во второй раз подряд за последние десять лет, — Эллиот развернул листок и взглянул на подпись. Записка была написана не по-английски и не по-французски, а кроме этих двух языков, Эллиот не потрудился изучить ни одного другого. Но подпись он разобрал. Питер Уэйден. В коридоре послышались шаги, и Эллиот, спрятав записку за спину, повернулся к двери.

На пороге появилась встревоженная мисс Стоун.

— Ваза? Или зеркало? — спросил он, стараясь придать голосу сердечность. Это было непросто, потому что Эллиот, вообще говоря, никогда не трудился проявлять подобные качества.

— Хуже, — пробормотала мисс Стоун, на которую явно не произвели впечатления ни его сердечность, ни обаяние, — Оконное стекло!

Эллиот окинул взглядом стройную фигурку Эванджелины, отметив изящный изгиб бедер.

— Какая незадача! — посочувствовал он, беспардонно засовывая записку поглубже в карман.

Мисс Стоун пожала плечами.

— Завтра позову стекольщика. А пока я заставила Майкла и Тео, как виновников происшествия, убрать стекла.

— Майкла и Тео?

Она устало улыбнулась:

— Да, моего озорного младшего брата и, можно сказать, моего кузена — Теодора Уэйдена.

— Уэйдена? — словно попугай, повторил Эллиот.

Мисс Сгоун расположилась на стуле справа от мольберта и жестом пригласила гостя сесть напротив.

— Да. Я совсем забыла, что вы знакомы с Питером Уэйденом. Видите ли, Тео — его племянник.

— И одновременно ваш кузен?

— В некотором роде. — Внимательный взгляд мисс Стоун на секунду задержался на его глазах. Она взяла альбом для этюдов и, перевернув страницу, положила его на мольберт. — А теперь скажите, мистер Роберте, что бы вы хотели.

Эллиот судорожно глотнул воздух.

— Думаю, что-нибудь обычное… Губы Эванджелины дрогнули в улыбке.

— Обычное? Никакой экзотики? Ни символизма? Ни абстракционизма?

«Издевается». Эллиот почувствовал себя ужасно глупым, громоздким и глупым, как тот голенастый шотландский парень, каким он был десять лет назад. Он понурил голову.

— Прошу прощения, мадам. Боюсь, что я в этом не разбираюсь.

Мисс Стоун рассмеялась. У нее был удивительно мелодичный смех, который, как ни странно, вызвал у Эллиота ассоциации с журчанием чистого холодного ручья, стекающего по зеленому склону холма.

— Хорошо, мистер Робертс. Не буду вас терзать. Насколько я поняла, это должен быть подарок для вашей невесты…

— Моей невесты?

— Надеюсь, я поняла правильно? Мистер Уэйден написал мне, что портрет будет подарком по случаю помолвки.

Эллиот постарался избежать ответа на ее вопрос.

— Я хотел бы, чтобы вы написали портрет, руководствуясь своим вкусом, потому что сам я в этом не разбираюсь.

— А что предпочитает ваша невеста?

— Сомневаюсь, мисс Стоун, что суждение любой женщины в этом вопросе сможет сравниться с вашим, — сказал Эллиот, окидывая взглядом великолепные полотна, развешенные по стенам.

— Допустим, — кивнула она. — А сообщил ли вам мистер Уэйден размер моею гонорара за эту работу? — поинтересовалась мисс Стоун, быстрыми и четкими движениями карандаша делая набросок в альбоме.

— Я готов заплатить за портрет любую цену. Мисс Стоун удивленно приподняла брови:

— Вот как? Но вам следует знать, что существует не менее десятка хороших художников, проживающих в удобной близости от центра Лондона, которые написали бы ваш портрет за половину моей цены.

— Это не имеет значения, — прервал ее Эллиот. — Я хочу, чтобы портрет написали вы. К тому же я получил удовольствие от прогулки верхом по сельской местности.

— Удовольствие от прогулки под проливным дождем? — удивилась мисс Стоун. — Боюсь, что вам это быстро надоест, если придется приезжать позировать несколько раз подряд.

Эллиот промолчал. Об этом он не подумал. По правде говоря, он вообще пока не обдумывал свои дальнейшие действия. К тому же его ничуть не пугала перспектива провести какое-то время в студии наедине с мисс Стоун, позируя для портрета.

Силы небесные, что он делает в этой глухомани, притворяясь каким-то другим человеком? Надо остановить это безумие. Однако Эллиот не мог заставить себя ни объяснить ситуацию, ни извиниться, ни уйти отсюда — то есть сделать то, что давным-давно следовало бы сделать. Он чувствовал, что его заворожил этот дом. И околдовала эта женщина.

Эллиот позировал, наблюдая за ее работой. Этот процесс тоже его завораживал. «Интересно, что она видит, когда так пристально вглядывается в мои глаза? «

— Пока я лишь изучаю ваше лицо, — сказала она, будто подслушав его мысли. — Я предпочитаю сначала сделать наброски. Будьте любезны, поверните голову чуть влево. Вот так, благодарю вас.

Она продолжала работать еще около четверти часа, однако Эллиот не замечал, как летит время.

— Давно ли вы стали портретистом? — спросил он и тут же исправился: — Извините, я хотел сказать — художником?

— Вы ничуть меня не обидели, назвав портретистом. Я знаю, что в наши дни портреты, в отличие от ландшафтов, не слишком высоко ценятся как произведения искусства. Но я горжусь любыми видами своей работы.

— Еще бы! Эти полотна великолепны, — сказал Эллиот, обводя взглядом стены галереи.

— Не все эти картины мои, мистер Робертс. Но я действительно с удовольствием пишу пейзажи. Хотя стремление современников увековечить самих себя делает портретную живопись более прибыльным занятием. Я занималась живописью всю свою жизнь, но некоторую известность приобрела только за последние семь лет.

— У вас очень приятный акцент, мисс Стоун. Похож на французский. Вы учились за границей?

— Да, — просто ответила она, и он заметил, что выражение ее лица смягчилось.

— Какая великолепная возможность для…

— Для женщины? — Голубые глаза блеснули. — Я фламандка, мистер Робертс. Мой отец был английским художником. Они встретились с матерью в художественной школе в Брюгге. Поскольку его семья не пожелала признать ни его увлечение живописью, ни его молодую жену, родители предпочли жить за границей.

— А сколько лет вы живете в Англии?

— Мы приехали сюда после смерти матери, то есть почти десять лет назад. Отец умер пять лет назад.

— И у вас нет ни мужа, ни других близких родственников, кроме вашего брата?

Девушка подняла голову и наградила его холодным укоризненным взглядом, и он понял, что перешел в разговоре границы дозволенного. Что это на него нашло, почему он позволил себе задавать столь неуместные вопросы? Он попытался принести запоздалые извинения, но мисс Стоун остановила его:

— Ничего, мистер Робертс. Я понимаю, что вы руководствовались добрыми намерениями. Так вот слушайте: у меня есть еще младшая сестра Николетта и кузина Фредерика д’Авийе, а также одиннадцатилетний Майкл.

— И все они находятся на вашем попечении? — удивленно спросил он.

— Разумеется. К счастью, мне помогает Питер Уэйден. Он долгие годы был деловым партнером моего отца. А теперь выступает для нас в роли дядюшки, доверенного лица и опекуна. Он помогает контролировать наши инвестиции, проверяет работу управляющего и регулирует мои заказы, а все остальные вопросы решаю я сама. Мы неплохо справляемся, мистер Робертс, и, уверяю вас, не такие уж несчастные.

— Простите, мисс Стоун, я совсем не хотел сказать…

— Не сомневаюсь, мистер Робертс. Поднимите чуть-чуть подбородок, пожалуйста. Вот так, отлично! — Сделав два-три решительных штриха, она отложила карандаш. — Уже темнеет. Боюсь, нам придется на сегодня закончить сеанс.

— Понятно, — с трудом подавив разочарование, сказал Эллиот.

— Когда вам удобно приехать в следующий раз? Эллиот хотел было ответить, но его прервал какой-то шум в холле. Дверь распахнулась, и в комнату вошла миловидная полненькая дама в платье ярко-малинового цвета. За ней по пятам следовали мальчик и девочка, которых он уже видел в гостиной.

— Дорогая моя, я и не знала, что ты не одна! — воскликнула дама.

— Вот видишь, тетя Уинни. Мы тебе говорили, что у Эви гость! — заявил очаровательный мальчик с льняными волосами. Это, несомненно, был Майкл Стоун, потому что его сходство с сестрой было поразительным.

— Правильно, теперь я и сама вижу. Извини меня, Эви, — сказала, мило покраснев, дама в малиновом платье. На вид ей было около сорока лет и она была на редкость привлекательной.

— Ничего, мы уже закончили, — ответила Эванджелина. — Позволь представить тебе мистера Робертса. А это Уинни Уэйден, моя компаньонка и невестка Питера Уэйдена. А также мой младший брат Майкл и кузина Фредерика д’Авийе.

Дети дружелюбно поздоровались с ним. Эллиот, испугавшийся было, что его разоблачат, вздохнул с облегчением.

— Я уже ухожу, — сказал он.

— Я провожу вас, — сдержанно произнесла Эванджелина Стоун.

Эви. Ему очень понравилось ее имя.

— Будьте осторожны, мистер Робертс, — сказала Уинни Уэйден. — Дождь усилился, и дорогу совсем размыло. Я была у приходского священника и едва добралась оттуда до дома. Наш кучер сказал, что за свои пятьдесят семь лет он ни разу не видел подобного ливня. Надеюсь, вы, мистер Робертс, приехали верхом? Экипаж едва ли проедет сегодня по этой дороге.

Экономка ждала их в холле, держа в руке шляпу Эллиота. В этот момент распахнулась входная дверь и в холл, ссутулившись, вошел пожилой человек в длинном черном плаще. Отложив в сторону шляпу, экономка принялась стаскивать с него промокшее пальто. Это был дворецкий Болтон, который ездил в соседнюю деревню навестить только что разрешившуюся от бремени замужнюю дочь.

— Я ее так и не видел! Доехал до ручья, но мост затопило. Судья Эллоуз крикнул мне с другого берега, что она и ребенок чувствуют себя хорошо. А потом я целых два часа помогал вытаскивать застрявшие в грязи экипажи.

— В вашем-то возрасте? Вы с ума сошли! — воскликнула экономка. — Выпейте-ка лучше горячего чая вместе с мистером Робертсом, который тоже промок до нитки, иначе оба схватите воспаление легких!

— Да уж, сэр, — сказал дворецкий. — Я на вашем месте не пустился бы сейчас в дорогу.

Словно в подтверждение его слов дождь припустил еще сильнее, безжалостно барабаня во входную дверь. Сквозь узкое окошко возле двери за завесой дождя нельзя было разглядеть даже подъездной дорожки. Не говоря уже о дальней перспективе.

Из гостиной в холл вышел красивый юноша, которого Эллиот недавно видел танцующим в кружевной косынке.

— Это Огастес, старший сын миссис Уэйден, — представила его Эванджелина.

Гас пожал руку Эллиоту.

— Мистер Робертс приехал, чтобы позировать для портрета, — объяснила она. — А теперь он собирается ехать назад в Лондон.

— Я бы вам не советовал, сэр, — сказал Гас Уэйден.

Эллиот окинул юношу явно одобрительным взглядом. Огастес Уэйден — лет двадцати от роду, высокий, стройный, с такими же, как у матери, золотисто-каштановыми волосами, — был одет даже с некоторым щегольством.

— Лучше бы переночевали здесь. Места у нас предостаточно, а на кухне готовится отличное жаркое, — добавил он.

В этот момент появился еще один мальчик — несомненно, второй Уэйден, которого звали Тео и на совести которого было разбитое стекло. Он с готовностью кивнул, подтверждая слова брата.

Уинни Уэйден улыбнулась младшему сыну и повернулась к мисс Стоун:

— И правда, Эви, пусть мистер Робертс лучше останется. Я скажу, чтобы Тесс поставила еще один прибор, — добавила она, как будто вопрос был уже решен.

— Спасибо, миссис Уэйден, — сказал Эллиот, — но я сегодня не собирался возвращаться в Лондон. У меня есть одно дело неподалеку отсюда.

— Мост ведь затопило водой, — пробормотал дворецкий таким тоном, словно засомневался в умственных способностях гостя.

— Но я не в экипаже. Уверен, что верхом… — начал было Эллиот, но его слова прервало прикосновение теплой руки, взявшей его за локоть. Он взглянул в бездонные голубые глаза Эванджелины Стоун и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Незнакомое сладостное чувство зародилось где-то глубоко внутри, совершенно озадачив его.

— Прошу вас, останьтесь, мистер Эллиот, — тихо сказала она где-то совсем близко, так что он почувствовал исходивший от нее теплый аромат. — Вы никому не помешаете, уверяю вас, — продолжала она, явно не сознавая, как воздействует на все его чувства. — У нас часто бывают гости, и я буду рада провести сегодняшний вечер в вашей компании.

— Я не хотел бы навязывать свое общество… Она покачала головой:

— Об этом не беспокойтесь. Как вы успели, очевидно, заметить, дом у нас всегда полон народа, так что присутствие еще одного человека не создает неудобств. Если вы привыкли рано вставать, то уделите мне два часа утреннего времени для сеанса, чтобы я могла начать ваш портрет. Возможно, к тому времени вода в ручье спадет и вы сможете спокойно перебраться на другой берег.

Теплая ручка мисс Стоун выпустила локоть Эллиота, и к нему возвратилась способность мыслить. Переночевать в этом доме было бы разумно, убеждал он себя. Обычно Эллиот не утруждал себя соблюдением правил приличия, но на сей раз призадумался. Однако его хозяйка была взрослым человеком, не одна, а с дамой постарше и с целой ватагой жизнерадостной молодежи, так что его пребывание ночью под одной крышей с ней не может быть сочтено неприличным.

К тому же, если бы он добрался вечером до Роутем-Форда, то ему пришлось бы заночевать на постоялом дворе мистера Таннера. А такая перспектива ему вовсе не улыбалась.

«Гораздо лучше, — нашептывал дьяволенок, сидевший у него на плече, — поехать туда завтра, когда погода прояснится».

— Решайтесь, Роберте, — настаивал Гас Уэйден, который был явно в сговоре с подстрекавшим его дьяволенком. — Стокли, Тео и мне нужен умелый четвертый партнер для игры в карты. Эви не любит карты, а мама играет из рук вон плохо.

— Огастес! — воскликнула миссис Уэйден. — Ты должен быть благодарен, что я вообще…

— Успокойтесь, — сказала мисс Стоун. — У нашего гостя, наверное, и без того голова кружится от такого количества новых людей, имена которых он не может запомнить. Давайте-ка лучше обойдемся хотя бы без споров, чтобы совсем не сбить его с толку.

— Да уж, — проворчала миссис Уэйден, — нас и без того слишком много.

— Миссис Пенуорти, проводите мистера Робертса в спальню в башне. А ты, Фредерика, — обратилась Эванджелина к маленькой кузине, — предупреди кухарку, что к ужину будет девять человек. Ты, Майкл, найди Полли и скажи, чтобы мистеру Робертсу приготовили горячую ванну, потому что он промок до костей.

Эллиот хотел было запротестовать, но хозяйка еще не закончила отдавать приказания. Его удивило, что все окружающие ждут распоряжений от такого хорошенького хрупкого создания, но потом он подумал, что внешность может быть очень обманчива и что она, очевидно, существо далеко не слабое.

— Болтон позаботится о том, чтобы привести в порядок вашу одежду, мистер Робертс, — продолжала Эванджелина. — А ты, Гас, сбегай на конюшню и скажи, чтобы коня нашего гостя пристроили на ночь.

— Ох, Эви, но дождь льет как из ведра! — простонал молодой человек жалобным голосом.

— Без возражений, Гас. Не сахарный, не растаешь, — твердо заявила мисс Стоун. — А ты, Тео, заканчивай убирать стекла в гостиной. А где Николетта? Где моя сестра?

— Я здесь, — раздался тихий голосок с порога гостиной. В холл вошла красивая девушка, очень похожая на мисс Стоун.

— Николетта. На сегодня я закончила работу в студии. Не вымоешь ли кисти? — попросила Эванджелина, и девушка кивнула. — Потом мы займемся приготовлением красок на завтра, потому что мистер Робертс согласился заночевать у нас.

Эллиот опять хотел было возразить, что он вовсе не соглашался, но в этот момент ему в голову пришли две совершенно несхожие между собой мысли. Во-первых, что с распоряжениями Эванджелины Стоун не спорят, а во-вторых, что у него нет ни малейшего желания не соглашаться с ней. Более того, ему было удивительно приятно, что кто-то со знанием дела заботится о его удобствах: ванне, чистке одежды, горячем ужине и приятной компании. И что особенно удивительно, делает это тот, кому за это даже не платят.

Поразмыслив обо всем этом, Эллиот уже не мог отказать себе в удовольствии провести вечер, наслаждаясь компанией членов этой очень большой и крайне необычной семьи.

«Всего один вечерок, — нашептывал дьяволенок. — Ничего с тобой не случится! «

Глава 2

Сохраняя внешнее спокойствие, Эваяджелина наблюдала, как ее домочадцы один за другим отправлялись исполнять ее поручения. Экономка, продолжая бормотать что-то о вреде для здоровья сырой погоды, повела несколько ошеломленного мистера Робертса вверх по лестнице, а дворецкий Болтон ушел погреться на кухню.

Стоявшая рядом Уинни Уэйден глубоко вздохнула.

— Боже мой, — прошептала она, — какой обаятельный, какой красивый мужчина! — Она дернула Эванджелину за рукав. — Ты не находишь, что он очень красив, Эви? Клянусь, он мне очень напомнил моего дорогого Ганса.

— Уинни, каждый мужчина приятной наружности ростом более шести футов напоминает тебе Ганса, — сказала Эванджелина с притворным равнодушием, хорошо помня, что почувствовала сама, когда впервые увидела Эллиота Робертса. Когда она взяла его рукой за подбородок, чтобы беспристрастным взглядом художника оценить фактуру его лица, то внезапно почувствовала, как ее тело словно обдало жаром, и она ощутила совершенно необъяснимую интимность этого прикосновения. К тому же нельзя было не признать, что он поразительно красив. Он обладал не только красотой в общепринятом понимании этого слова, а какой-то тревожащей, загадочной привлекательностью. И сейчас, когда его длинные ноги в сапогах преодолевали вслед за экономкой последние ступени лестницы, Эванджелина вспомнила ощущение бьющей через край жизненной силы под своими пальцами, когда взяла его за локоть.

Силы небесные, что это на нее нашло? Зачем она так вцепилась в его руку? И почему это совершенно незнакомый человек взглянул на нее в ответ на прикосновение таким напряженным и будоражашим воображение взглядом? Она провела наедине с ним более часа, изучая его лицо, делая наброски… и наслаждалась каждым моментом совсем не так, как положено изучающему свой объект художнику.

Наверное, она показалась ему невозмутимой, даже холодной, потому что именно такое впечатление она старалась произвести. Тем не менее, когда она взяла его под руку, он взглянул на нее так, словно пытался проникнуть в ее смятенную душу, и Эваиджелина даже побоялась посмотреть ему в глаза. А когда заставила себя взглянуть, то увидела в них тепло и понимание. А также нечто большее… Может быть, влечение? Да, на какое-то короткое мгновение в его серых глазах, словно в зеркале, отразилось такое же влечение, какое испытывала она сама.

Нет, этого не может быть. Ей показалось. Ведь мистер Робертс всего лишь клиент — приятный, красивый лондонский джентльмен, решивший подарить женщине, на которой собирается жениться, портрет по случаю помолвки. Горячая волна? Влечение? Напряжение? Какой вздор! Что за странные фантазии она себе позволяет? Тем более в такое время, как сейчас!

Уинни Уэйден, скорчив милую гримаску, потащила свою приятельницу в библиотеку.

— Ах, Эви, — защебетала она, — зачем ты разбиваешь мечты бедной вдовицы своим холодным рационализмом?

Сознавая, как глубоко ошибается ее компаньонка, Эванджелина с трудом подавила горький смех. Однако, твердо решив сохранить хотя бы видимость самообладания, она уселась в кресло перед камином и с лукавой улыбкой сказала:

— Хочу напомнить тебе, дорогая Уинни, что мистер Робертс еще не женат. Почему бы тебе не надеть к ужину свое красное платье? То, у которого вырез до сих пор, — она провела указательным пальцем линию ниже бюста, — чтобы он сразу же заприметил все твои многочисленные достоинства?

Уинни, наполнив два бокала мадерой, вручила один из них Эванджелине.

— Выпей вина, дорогая. Может быть, щечки немного порозовеют. Ты так побледнела, что можно подумать, будто наш гость не на одну меня произвел большое впечатление.

Эванджелина с благодарностью взяла бокал и сделала глоток. Как ни жаль, но даже с Уинни она не может поделиться своим новым пугающим чувством. Добродушные поддразнивания Уинни были тут ни при чем. Несомненно было одно: Эллиот Робертс — мечта любого художника, ставшая реальностью.

Много лет назад мать Эванджелины, желая расширить горизонты эстетического воспитания шестнадцатилетней дочери, повезла ее за границу изучать творчество итальянских мастеров. И тогда, в палаццо одного флорентийского дожа, Эви увидела бронзовую статую, на которую как две капли воды был похож Эллиот Роберте. Хотя живопись была единственной страстью Эванджелины с тех пор, как она себя помнила, при взгляде на эту этрусскую статую она была настолько околдована ее красотой, что пожалела о том, что не стала скульптором. И пока Мария ван Артевальде гуляла по Венеции в сопровождении их гостеприимного хозяина, ее дочь часами делала наброски статуи во всех мыслимых ракурсах.

Мать называла это тогда одержимостью. Именно одержимостью можно было назвать и то чувство, которое теперь испытывала Эванджелина при виде Эллиота Робертса.

Ее потянуло к нему еще до того, как она взяла его за локоть. Нет, он не был тем этрусским героем, статуя которого была некогда отлита из расплавленного металла, давно уже ставшего холодным. Он был человеком с горячей кровью, в котором так и билась жизненная энергия, который жил, дышал, у которого были желания и который вызывал желание у нее. И сегодня, словно во сне, она торопливо делала наброски, как будто боялась, что он исчезнет, потому что в нем тоже была заметна какая-то неуверенность и даже растерянность, которую не могла объяснить себе Эванджелина.

В последнее время Питер Уэйден редко передавал Эванджелине заказы на портреты, потому что другие ее картины теперь стали приносить больше прибыли. Однако, едва увидев Эллиота Робертса, она поняла, почему Питер направил его к ней. Этот мужчина обладал редкостной первозданной красотой, которая почти никогда не встречается у англичан. Атлет огромного роста, с длинными руками и ногами, Роберте обладал чеканным, четко очерченным лицом: черные волосы, прямые и густые, были несколько длинноваты, подчеркивая твердую линию челюсти и упрямый квадратный подбородок. Холодные серые, словно подернутые дымкой, глаза, крупный надменный нос с небольшой горбинкой, высокий аристократический лоб… Он производил ошеломляющее впечатление.

Сев напротив нее в студии, он полностью завладел ее вниманием, и она, не удержавшись, протянула руку и прикоснулась к его лицу. Пристальный, проникающий в душу взгляд, который он на нее бросил, заставил ее ощутить себя не только художницей, но и женщиной, и сразу же напомнил о том, что перед ней мужчина. У Эванджелины неожиданно сладко эамерло сердце в предвкушении чего-то неизведанного, но желанного, чего она тем не менее не могла себе позволить.

Несмотря на впечатляющий рост, он был очень пропорционален — узкобедрый, широкоплечий, — и Эванджелина вновь, как в ранней юности перед этрусской статуей, пожалела о том, что она не скульптор. Двух измерений для изображения Эллиота Робертса было явно недостаточно. Его красота — настоящий подарок судьбы для художника — заставила ее поддаться глупому порыву и прикоснуться к его руке, уговаривая остаться в доме, чтобы переждать непогоду. Интересно, каковы будут ощущения, если прикоснешься пальцем к твердым мышцам его спины?

— Эванджелина, Эванджелина! Послушай нас, пожалуйста.

Эванджелина, все еще держа бокал в руке, с трудом вышла из задумчивости и вернулась к реальности. Перед ней стояли Уинни и кухарка.

— Извините, я задумалась. Так о чем вы говорили? Губы Уинни тронула лукавая усмешка.

— Кухарка хотела спросить насчет пирожков с яблоками…

— Да, мисс, — подтвердила кухарка, вытирая руки о фартук. — И еще насчет риса: отваривать ли его отдельно или тушить вместе с мясом, как обычно?

Вытаскивая запасные одеяла и наблюдая за приготовлением ванны для Эллиота, экономка без умолку болтала. Она довела до его сведения, что в Чатем-Лодже ложатся и встают по-деревенски рано, а ужинают ровно в половине седьмого. И еще Эллиот понял, что он не первый лондонский гость, который ночует в башне, и задумался над тем, что за гостей имеют обыкновение принимать у себя Стоуны.