Серафима прекрасная

– Зорин, шел бы ты отсюда, а? Иди, говорю! С какой бы я радостью схватила тебя за шкирку и вышвырнула сама, как щенка паршивого. Ни на что ты не годен, Витя, ни на что! В такой момент… пьяный… тьфу!

Доктор Морозов – пожилой, огромный, как гора, и впрямь очень суровый – вышел из кабинета:

– Тише, пожалуйста! Вы родственники Серафимы?

– Да, а что с ней? – встрепенулась Мария Ивановна.

– Сделаем, что можем, но, если честно, готовьтесь к худшему. Я, знаете ли, не оптимист по жизни. Правду люблю.

– Да что же вы такое говорите? – испугалась учительница.

– То, что есть! Ты муж? – схватил доктор Виктора за плечо.

– Да какой он муж! – завопила женщина. – Это не муж, это просто недоразумение!

Доктор поднял брови:

– Не понял?

– Да муж он, муж! – пролепетал Леша.

– Ты останешься, остальные пусть уйдут, – подвел итог Морозов, – а то кричите тут, как цыганский табор!

– Никуда мы не пойдем! Я ее тут не брошу. Какой он муж к чертовой матери – название одно… – продолжала возмущаться Мария Ивановна.

– Ну это вы потом решите. А пока один остался, другие – ушли. Положение, повторяю, серьезное, шутить с вами некогда!

Лешка еле увел возмущенную Марию Ивановну. А Виктор вдруг кинулся к Морозову:

– Доктор, ты мне ребенка спаси, спаси ребенка, слышь? Главное, чтоб ребенка ты спас!

– Пошли к ней! – приказал Морозов.

И, точно щенка в прорубь, закинул Витю в палату к Серафиме…

Она лежала на койке, корчась от боли.

– Мама! Ой, мамочка, ой… За что?

Витя вошел и опустился на стул. Жена кричала так, что ему стало страшно! Лицо Симы было покрыто испариной. Было очевидно, что ей очень плохо. Но Сима узнала его. Повернулась к нему:

– Чего пришел? Посмотреть на меня? Я виновата сама… Сама виновата… Украла тебя у Ирки… А вот теперь расплачиваюсь!

Виктор молчал.

– Одно прошу – обещай. Если со мной чего случится… сына не бросишь. Обещаешь?

Он кивнул.

– Ты поклянись!

– Клянусь! – еле выдавил из себя Зорин.

А сам с ужасом смотрел на перекошенное от боли лицо Серафимы.

– А теперь уходи! Уйди же, тебе говорят! Да уйди ты! – закричала Сима.

И он выбежал из палаты…

Ирочка в новеньком шелковом халатике в своей уютной квартирке наводила красоту – опробовала новые тени.

В дверь позвонили. Ирочка открыла дверь. О, как угадала! На пороге стоял красавчик шофер Валя с сумками.

– А, это ты. Ну проходи, – промурлыкала Ирочка.

– Вот, Геннадий Васильевич просил к вечеру все доставить. Ой, а какие духи у вас, Ирина Александровна. Прям не жить! – Он закатил глаза.

– Да ладно! Французские, «Мажи нуар» называются. Черная магия! Проходи, неси продукты на кухню!

Шофер с сумками охотно двинулся на кухню. Ира возмущенно закричала ему вслед:

– Ну ты посмотри! Наследил по чистому-то паркету! Хоть бы ноги вытирал. Вот, честное слово, как будто не я из деревни, а ты. Господи, только ногти накрасила! Вот, вычищай теперь за тобой грязь, оно мне надо, а?

– Вам домработницу надо, Ирина Александровна! Как же можно такими-то ручками полы мыть? – Валя выгружал продукты на стол.

– Так и я давно говорю мужу! Продукты хоть хорошие принес?

– Простите уж меня, Ирина Александровна, ради бога простите! Вот, видите, сколько я хорошего принес! Тут и икорка свежая, и колбаска копченая…

Ира улыбнулась, увидев продукты:

– Ну, неплохо. А за Геной когда поедешь?

– Так ведь еще не скоро, Ирина Александровна. У них совещание сегодня, а это надолго!

Валя вдруг двинулся ближе к Ире.

– А духи у вас и правда магия. И вся вы – магия. Колдунья! Я вас как первый раз увидел, меня как током прошибло! Честно, не вру…

Ира смущенно запахнула шелковый халат поглубже.

– Ты это брось, брось… Что ты несешь…

А у самой грудь ходуном ходит от дыхания неровного – видно, что взволновало ее Валино признание!

Валя подвинулся к Ире еще ближе, взял ее за руки.

– А не брошу! Не могу бросить. Нет у меня таких сил!

– Перестань!

– Ни за что! Ирочка, Ирина Александровна…

Он набрался смелости и… кинулся коршуном на Ирку. Красотка сначала отпрыгнула от него к холодильнику, но когда он прижал ее к двери, ноги у Ирочка словно обмякли. Тут Валя и не растерялся, кинулся целовать ей шею…

– Я понимаю, как тебе несладко со старым мужем. Такая молодая, красивая… Королева прямо. Не бойся, не догадается, ни о чем он не догадается… Никогда.

Поцелуем впился в ее губы. А она и не вырывалась… Подхватил ее Валя на руки и понес в спальню, на супружеское ложе…

– Не бойся, ты ничего не бойся… Никто не узнает! Моя ты! Моя…

Ирочки закрыла глаза и млела от страстных Валиных поцелуев…

* * *

Вечером в доме Симы Витя и Леша пили, не закусывая.

Сима еще не родила. Ну чего им в больнице торчать? Взяли у Нинки бутыль – и домой, переживать, так сказать…

За окном гроза, грохочет гром.

– Ну а помрет она – вдовцом останешься. Вот и строй свою жизнь как хочешь… – тихо прошептал Лешка.

Витя угрюмо опрокинул стакан.

– Хоть и жалко ее, конечно, – вздохнул гость, – а на все, как бабушка моя говорила, воля Божья… Я слыхал, у Симки и родители молодыми померли.

– Вон они! – кивнул Зорин на портреты Ивана и Лиды. Смотрели они с фотографии, точно осуждали зятя.

– Страшно-то как! Молодому помирать вообще страшно… – опять зашептал Лешка. – Нет, ты пойми, я тебя, конечно, больше жалею – все знают, что окрутила тебя, жениться насильно заставила… А все же смерти желать ей – грех на душу брать…

– Да заткнись ты, балабол! – озверел от его речей Витя.

– Вить, а ты чего же, хочешь, чтобы она… Того?… Не, ну честно, хочешь, а?

Витя с ревом вскочил вдруг, стол уронил. Точно кто его позвал – метнулся к двери. Ни зонта не взял, ни сапог не обул! Как есть выскочил на улицу. Побежал под дождем.

– Ты куда? Стой же, а! Стой! – орал из окна Леха. – Да бутылка ж еще почти целая! Недопили ж!

Бежал Витя так, точно его кто гнал. Спотыкался спьяну, падал в лужи, но не останавливался. Дождь нещадно лупил его по лицу. А он все бежал…

Ноги сами его привели к роддому. У входа санитар преградил ему путь:

– А ну, домой заворачивай, ты же пьяный в лоскуты! Домой, я кому сказал…

Но Витя грубо отшвырнул санитара:

– Пусти! Пусти! Жена там рожает да помереть может… Сын мой там! Сын! – И ворвался в больницу.

* * *

Ирочка нежилась в постели с Валей.

– Ну ты сумасшедший! Десятый час уже! – счастливо улыбаясь, вздыхала Ира. – А домой тебе не пора? Муж ведь скоро вернется!

– Да брось ты! Гена твой раньше одиннадцати не освободится. Дела у него поважнее, чем наши. Ах ты моя красавица! – Валя снова нежно обнял Иру. – Иди ко мне…

– Ой, как есть – псих ты! – захихикала она.

– Этот псих теперь от тебя не отстанет ни за что на свете, Ирулька моя!

– Да пойми ты, я Гены боюсь как огня! Хорошо, будем встречаться, только обещай, что не здесь! Он же в любой момент может вернуться!

– Ирина Александровна! Какая ты недоверчивая. Партия занята заботой о судьбах народа, – серьезно сказал Валя. – До одиннадцати вечера народ может отдыхать спокойно – начальство обкомовское к ним приперлось, я ж тебе уже говорил! Совещаться будут до потери пульса! А потом пить за всех членов политбюро по очереди и поименно! А я любить тебя буду до потери пульса!

– Ну и шуточки!

И они снова слились в поцелуе…

Витя бежал вверх по лестнице, туда, откуда доносились крики Серафимы. Это кричала она – он точно знал! За ним гнались два санитара, только ему на это было плевать. Ступени мелькали перед глазами, он оступился, остановился на мгновение… Вверх, вверх, вверх…

В городском доме Иры другие ноги в хороших ботинках поднимались по лестнице к лифту. Лифт открылся, оттуда вышла женщина с собакой.

– Добрый вечер, Геннадий Васильевич. А я думала, вы давно дома! Машина ваша служебная за углом с шести часов стоит! – улыбнулась она.

Геннадий Васильевич посмотрел на соседку ошарашенно:

– Машина? Ах, да-да, я знаю. Спасибо.

Гена, представительный сорокалетний мужчина, выскочил из лифта на своем этаже. Остановился перед дверью в квартиру, тревожно прислушался. Вытащил из кармана ключи, стал нервно открывать дверь. Руки не слушались, ключ не лез в замочную скважину…

Наконец он открыл дверь. Не зажигая света, он быстро прошел через все комнаты к двери спальни… Тихо заглянул туда.

На кровати в недвусмысленной позе лежали, обнявшись, его шофер и жена.

– Убью, сука! – Гена ворвался в комнату.

Ира завизжала, шофер вскочил как ужаленный, успев прикрыться простыней.

– Геннадий Васильевич, вы не так поняли, простите! Геннадий Васильевич, это не я, честное слово не я… Она меня…

Валя не договорил. Мощный уверенный удар боксера, пусть и легковеса, свалил его с ног замертво. Ира страшно закричала:

– Не-е-е-ет!

Глава 4

Витя Зорин услышал крик. Нет, не Серафимин. Это кричал его ребенок, только что рожденный Серафимой сын.

Витя вздрогнул! Лицо его как будто озарилось светом. Он закрыл глаза от страха и неожиданности.

Из родильного отделения вышел доктор Морозов. Маску с лица снял. Сразу стало видно, как он устал.

– А, ты тут… Не ожидал, честно скажу.

– Ну? Доктор! Чего там?

– Сын у тебя.

– Сын… А она? Что? Живая или… нет?

Морозов внимательно посмотрел на Витю:

– Жить она будет. Только ребенок…

– Что с ним! Говорите, доктор!

– У ребенка, кажется, проблемы… Похоже на врожденный порок сердца. Ты бы пил меньше, парень! Ты бы думал немного о других, а не только о себе. Иди, завтра придешь, как протрезвеешь. Вот и поговорим.

– Да чё я, пьяный? Да я… – завелся было Зорин.

– Завтра поговорим. Я же сказал тебе! А сейчас – убирайся, я сказал.

Доктор так рявкнул, что Виктор мигом скатился со ступенек вниз…

Жива. Она жива… Ребенок… Ребенок болен…

Валя бездыханный лежал на полу. Ира в ужасе, завернувшись в простыню, встала с кровати. Она подошла к Валентину, тот не подавал признаков жизни.

– Ты… Что же ты наделал. Ты же его убил… Нет, Гена, нет!

Она перевернула тело любовника. Валя не подавал признаков жизни.

Муж сидел на кровати, закрыв лицо руками.

– Это же всему конец, Гена. Всему, понимаешь! Только жить начала, как человек, – вот так, глупо, почем зря! Господи, да за что же? Что же это такое ты наделал!

В истерике Ира металась по комнате.

– Тебя посадят, обязательно посадят! Господи, как же ты мог! Зачем ты это сделал? Зачем? А что со мной теперь будет? Ты об этом подумал?

Гена вдруг схватил ее, с силой бросил на кровать. Его перекошенное злобой и ужасом лицо склонилось над Ирой.

– Заткнись! Иначе удавлю! Мне теперь все равно… Сука! Ты во всем виновата!

Ира зарыдала в голос:

– Нет! Нет!

Солнце встало над рекой, над бескрайними полями, над крышами деревенских домишек.

Витя, не раздевшись, спал дома у Симы на диване. Проснулся, открыл глаза, тупо осмотрелся, с трудом вспоминая, что вчера было.

Лешка, верный друг, уже тут как тут – стакан поднес.

– На, поправься. С утречком добрым – если вообще утро добрым бывает.

– Ты бы шел домой, а? – рявкнул Витя хмуро, видно, вспомнил все же вчерашний разговор с Морозовым. И сына больного.

– Не, ну нормальный расклад! У чувака ребенок родился, а он… Лучшего друга на фиг с утра посылает! Нет чтобы выпить…

– Лучший друг мой – Андрюха, – взревел Витя.

– Андрюха твой из армии за год одно письмо написал, а я вчера ночью три раза за самогонкой к Нинке бегал через все село – и вот тебе благодарность! – возмущался Лешка.

– Сам знаешь, где Андрюха служит. Не больно напишешь оттуда. А тебя за бухлом никто не посылал! Вон вызвался, потому как сам лакать любишь! – огрызнулся Зорин.

– Витек, один ведь останешься. Наедине, так сказать, со своей Симой-красавицей.

– Не твое дело!

– Ты чего? Тебя что, от счастья повело? Давай за сынка твоего, ну давай же, давай! Чтоб рос он у нас красивым, здоровым. – Леха поднял граненый стакан, доверху наполненный самогонкой.

Но Витя отпихнул его так, что Лешка в угол комнаты отлетел, и стакан разбился вдребезги…

– Да оставь ты меня в покое! Больной он у меня уродился. Понимаешь ты, больной!

– Да чего я тебе сказал-то такого? Ну, больной так больной. А что у твоей жабы еще родиться-то могло? Ты ж не виноватый, Витя! Чего зря кулаками-то махать? Так же прибить человека можно!

– Уйди, – закричал Зорин, – уйди немедленно!

От страха подхватил Леша пиджачок свой и был таков!

Лешка брел, пошатываясь, по деревенской улице и вдруг увидел бегущую навстречу тетю Веру, мать Иры. На ней была незастегнутая куртка, а под курткой та самая майка, что Ирка подарила… Майка яркая, с надписью на английском.

– Эй, теть Вер! Ты хоть читала, что у тебя на майке написано? – захихикал Лешка. – Да стой ты, я тебе прочту! «Я реально сексуальна» – написано на твоей майке. Это кто тебе такое подарил-то, а, теть Вер? Тебе не по возрасту майки такие носить!

– До пошел ты, не до тебя! – отмахнулась женщина. – Отвали, балбес, со своей Англией! На автобус вон опоздала!

– Теть Вер, чё, зять взятки брал в особо крупном размере, и его с дочкой твоей вместе посадили? А? – хохотнул алкоголик.

– Типун тебе на язык! – Тетя Вера огрела его старым чемоданчиком. И побежала автобус догонять…

Лешка орал ей вслед:

– Посадили, знаю, что посадили. Вся деревня говорит!

В кабинете следователя заплаканная Ира давала показания:

– Я же говорила… Говорила вам… Это была чистая случайность. Нас с Валентином ничего не связывало… Просто…

Следователь ехидно посмотрел на Ирину:

– Ничего не связывало, и поэтому он был в десять часов ночи в вашей постели в костюме, простите, Адама…

– Какого еще Адама? Он голый был! – всхлипнула Ира.

– Вот-вот, и я о том же. С этого момента, пожалуйста, поподробнее.

– Он приставал ко мне! – давясь слезами, рассказывала Ира. – Давно еще. Все проходу не давал: Ирина Александровна да Ирина Александровна… Я его отшивала как могла, а в тот день он решил в постель меня затащить насильно. Я сопротивлялась как могла! А потом пришел муж…

– И?…

– Но ведь мой муж все уже рассказал! Он сам к вам с повинной… Вы же все знаете, зачем вы мучаете меня?

– Все, да не все. Хочется поподробнее узнать о ваших отношениях с Валентином Воробьевым. И что думал по этому поводу Геннадий Васильевич? – ехидно спросил следователь.

– Он ничего не знал! До этого вечера ничего и не было! И вообще ничего не было… Гена же все рассказал, вы же ему верите! Он такой честный, он бы не стал обманывать!

– Гражданка Долгова, – сурово произнес следователь, – я вам на это вот что скажу: где гарантия, что он сказал правду? А может быть, это вы убили Воробьева, а муж из жалости ну… выгораживает вас! В нашей практике и такое бывало!

– Я? Убила? Да вы что? Да это он, он! Я ни при чем! Я не виновата! Я не смогла бы убить человека! – возмутилась Ирочка.

– Да вы успокойтесь!

Он сел поближе к Ире:

– Тут, понимаете, какое дело… Тут такое дело, что случись оно раньше – все можно было как-то замять, тем более что у Геннадия Васильевича покровители высокие есть! А теперь никак не замнешь! Теперь народу интересно знать: как это так, работник райкома партии убил человека! Теперь все об этом говорить будут в открытый голос – гласность называется! Так что утаить шило в мешке не удастся… Вы меня поняли?

Ирочка беспомощно закивала.

…Витя шагал из роддома через поле бурьяна, а за ним семенила Мария Ивановна:

– Ну так что же, что порок сердца! Это не значит, что смертельно. У меня ребятишки учились с врожденным пороком: их потом оперировали – и все, росли как все остальные! Витя, милый, ты Симу-то до могилы не доведи, а! Она же для тебя бьется, старается…

Витя развернулся, преградил женщине путь:

– Я вам не в пятом классе. И не в десятом. И хорош в жизнь мою лезть! Своей нету – так нами тешитесь, как куклами какими. Она вам кто, Серафима? Родня?

– Мне плевать на твои слова обидные. Она сирота, – прослезилась учительница. – Теперь вот сына больного родила. Да Сима мне как родная, понимаешь ты хоть это, сухарь! Чурбан ты эдакий!

– Да уж где мне, чурбану? Жизнь она мою сгубила, сирота ваша! Да и родила больного… Про него вон доктор сказал: не жилец! На кой мне ее забота? Оставила бы меня в покое! Вот бы я и был счастлив!

– Так и убирайся из ее жизни. Ничего, она проживет – без тебя. Она девочка сильная! – закричала вдруг Мария Ивановна громче, чем на уроке.

– Я бы из ее жизни и убрался бы. Да она из моей не уберется! – ухмыльнулся Витя и зашагал прочь…

* * *

Крохотный Симин сын лежал в кроватке, пока Сима готовила обед. Мария Ивановна помогала ей.

– Никуда я его не пущу. Пропадет он без меня. А что сына родила ему больного – так ведь это правда… – вздохнула Сима.

– Как ты можешь так говорить! Сейчас медицина шагнула далеко. Вылечите вы ребенка!

– Доктор сказал: Ванька не операбельный. Сколько протянет – столько протянет, – прервала ее Сима, – я это все знаю.

– И что ж, сложа руки сидеть будешь?

– Нет. Не буду. Немного оклемаюсь – в город поеду Ваньку лечить. Не помрет он у меня. Люблю я его очень.

– А с Виктором что делать будешь? Он же дома не бывает. Ему ж наплевать на все: на тебя, на сына… Вот не хотела, Сима, говорить, а скажу – он у Нинки-самогонщицы целыми днями отирается! – зашептала гостья.

– Да уж знаю! Я к этому запаху привыкла. Весь уж пропах самогонкой, – горько усмехнулась Сима.

– Ты что ж думаешь, на какие он пьет? В долг, что ли? Или просто так она ему наливает?

Сима отложила нож, которым чистила картошку.

– Вы что ж сказать хотите?

– Да-да, то и хочу. Ты уж не девчонка, сама догадайся! Не за так ему Нинка наливает, за ласку.

– Врете? – Лицо Симы покраснело от обиды. – Врете ведь!

– Да не вру я! Не вру! Сама проверь!

Ирочка, расфуфыренная и нарядная, шагала по улице решительно и быстро. Остановилась, достала зеркальце, посмотрелась в него, губки подкрасила. Секунду помедлила, а потом снова вперед, еще решительнее.

Ее цель была – приемная большого начальника.

– Ну, пожалуйста, будьте любезны. Я здесь уже второй час! – подлизывалась она к толстой пожилой секретарше, очень нервничая. – Ну мне очень надо попасть к Пал Палычу!

– Я же сказала вам, что Пал Палыч очень занят! Господи, как от вас духами пахнет. Аж голова кружится.

Иру осенила идея:

– Так, может, они вам нравятся?

– Ну… своеобразный запах.

Ира вытащила из сумочки почти полный флакон.

– Берите-берите, это Франция, настоящая! Вам подойдет, честное слово. А у меня… У меня еще есть!

Рука секретарши схватила флакончик.

– Ну, раз от чистого сердца, пожалуй, возьму! Очень пахучие духи!

Спрятав флакон, она нажала клавишу селектора:

– Пал Палыч, тут к вам гражданка по личному делу, Ирина Александровна, – и – понизив голос: – Геннадия Васильевича жена…

Мужской голос ответил из селектора коротко:

– Пусть войдет!

Пока Ира атаковала больших начальников, Сима решилась сходить в магазин, поглядеть на Нинку-самогонщицу.

Магазин был закрыт на перерыв, но Симу это не остановило, и она громко постучала в дверь своими кулачищами.

От стука в дверь размалеванная, всегда готовая к приему мужиков Нинка вздрогнула. Она разливала зелье по бутылкам. Кинулась было прятать – да тут дверь и распахнулась от сильного удара. На пороге стояла Сима – решительная, злая.

– Ты? Тебе чего? Чё пришла-то? – попятилась Нинка.

– А вот ты у меня сейчас и узнаешь!

Одним ударом Сима снесла все бутылки со стола – рука у нее крепкая!

– Чё делаешь-то? Чё делаешь? – причитала продавщица. – Э-э-э… ты тут не дома!

А Сима продолжала все крушить. Нинка бросилась на нее и отлетела к стене, словно мяч, – силища у Серафимы не женская!

– Сейчас до аппарата твоего поганого самогонного доберусь! Будешь знать, как всю деревню спаивать и мужиков чужих у себя привечать.

Она рванула в святая святых – магазинную подсобку, где прятался самогонный аппарат.

Нина грудью кинулась на защиту аппарата:

– Не тронь мое добро! А за своим мужиком лучше следи! Он сам ко мне пришел, сам!

Сима схватила соперницу в охапку. Тряхнула не по-дет ски.

– Это на помойку снесешь – добровольно. Конец твоей самогонке! А узнаю, что Витька тут еще раз был – угроблю. Я не шучу, я шутить не умею!

И ушла, топая ножищами. И так грохнула дверью, что у испуганной Нинки и вовсе сердце в пятки скатилось.

Понурая и одновременно прекрасная Ирочка сидела в кабинете начальника. На столе были коньяк, конфеты. Пал Палыч молча мерил кабинет шагами.

Пал Палычу перевалило за пятьдесят, он был грузный и лысый, но при всей своей неказистости он работал большим начальником и считался покровителем Гены. Наконец он заго ворил:

– Да, неприятная ситуация, крайне неприятная. Я имею в виду прежде всего вас, потому что, уж простите, на Гене мы все уже крест поставили!

– Что же мне делать? – заныла Ирочка. – На вас была вся моя надежда!

– Самое большее, чего я могу добиться, – это закрытого судебного заседания. Ну чтобы, так сказать, наружу все не всплыло… Квартира… Вот чтобы оставить вас в этой квартире, придется немало потрудиться…

Ира в ужасе подняла глаза на Пал Палыча:

– Меня оттуда выселят… О нет! Это ужасно! Пожалуйста, пусть Гена сидит, только квартира… Не забирайте ее! Это возможно?

Выждав паузу, хозяин кабинета внимательно посмотрел на Ирочку, а потом обнял ее за плечи.

– Я постараюсь вам помочь – если и не выйти сухой из воды, то хотя бы с минимальными потерями.

– Я на вас так надеюсь! У меня же никого нет здесь, в городе… – взмолилась Ира.

Начальник склонился над плачущей девушкой:

– Будьте только очень благоразумны. Сюда больше не приходите, – и почти прошептал ей на ухо: – Мы встретимся в воскресенье? Идет? Но чтоб ни одна живая душа не знала…

– Да, конечно! – Ира вдохновилась и обрадовалась. Большой начальник клюнул! – Конечно же встретимся!

Ночью Сима мыла полы в темном школьном спортзале. Мыла руками, как дома привыкла. Добросовестно, потому что все привыкла делать только на «пять», основательно.

В зал зашла Мария Ивановна, запричитала:

– Ты на нее посмотри! Ну руками-то зачем, а? Швабра же есть! Ну чего ж ты так наклоняешься, тебе же нельзя. Вообще, Сим, это была глупая затея устроиться к нам уборщицей! Вот уж не думала, что ты будешь в школе полы мыть!

Сима выжала тряпку.

– Ничего, временно это. Отец всегда говорил: не место человека красит, а человек место.

Мария Ивановна посмотрела на чисто вымытый пол спортзала, вздохнула:

– Да уж, так чисто давно не было. Домой придешь – ложись сразу! Отдыхать тебе надо!

– Деньги мне нужны. Через месяц-другой с Ваней в город ехать надо. Поздно будет потом.

– Знаю… Буду думать, как тебе помочь, Симочка…

В комнате Витя смотрел по телевизору новости да семечки грыз.

– Да что ж он у тебя орет-то! – вошла Сима в комнату. – Сделал бы потише. Ванька только уснул!

– А чего ему будет – уснул и уснул! Ты у Нинки-самогонщицы была? – усмехнулся Витя.

– А что, не наливает больше? Да, была! И еще пойду, если надо будет.

Виктор встал, выключил телевизор. Вплотную приблизился к Симе:

– Если еще раз пойдешь – убью!

Сима глаз не спрятала, шаг навстречу сделала. Не робкого она десятка.

– Ну убей! Давай, считай, что я уже сходила. Ну!

Размахнулся он да как даст ей по лицу! Ох, сам не ожидал от себя такой смелости!

Честно – думал, сейчас она сдачи выдаст… У Серафимы-то кровь из носу потекла от удара.

Но она только прикрыла лицо, разбитое в кровь, да сказала тихо:

– Если помрет Ванька – ты ж себе не простишь, правда?

Виктор молчал.

– Не хочешь – не отвечай. Только пить брось. И в бригаду вернись. Деньги нужны, чтоб лечить его, понимаешь ты это?

И он почему-то послушался Симу. В бригаду вернулся. Без охоты, конечно, но на работу ходить стал. И пил поменьше…

Вот Витя едет на тракторе своем. Бескрайнее поле перед ним, колосится урожай, глядит он на поле, а в глазах такая тоска! И прямо перед глазами она стоит. Ирочка его любимая. И кажется ему, что бежит он за ней вдоль берега речки, а она смеется, ускользает, плещет в него водой… Локоны ее длинные и платьице светлое – все помнит, будто вчера это было! И речка горит на солнце волшебным блеском. И так счастливы они оба…

В зале суда Ира, волнуясь и теребя платочек, давала показания по делу мужа.

– И тогда мой… мой бывший супруг кинулся с кулаками на покойного, то есть на Валентина Воробьева. Я кричала, просила его не делать этого…

Ира повернула голову… На скамье подсудимых, за решеткой, Геннадий. Раздавленный, притихший, рядом – конвоиры.

– Но он не послушал, – продолжала она врать. – Я осуждаю его, я считаю, что происшедшее – трагедия, которую я лично очень тяжело перенесла… И подала, как видите, на развод. Я ни в чем не виновата…

Ирочка всхлипнула, пустила слезу.

– И я совершенно непричастна к этой истории, свидетелем которой стала случайно…

Скосив глаза, Ирочка увидела, как кивает ей из пустого зала Пал Палыч. Кивает удовлетворенно. Мол, все правильно сказала, как договаривались… Молодец!

Ирочка шмыгнула носом.

– Это все… больше мне нечего добавить!

Заседание суда окончено. Ира и ее мать шли по парку, что у здания суда.

– Квартиру, мам, к счастью, Пал Палыч помог мне оставить. Он теперь мне, мама, как родной, – радовалась дочь.

– Ну и курва ты, Ирка. О квартире только и думаешь!

– А о чем мне теперь думать? Как Гена будет жить на зоне? Так мне это все равно!

– Почему я тебя тварью такой родила? – усмехнулась мать.

– Да замолчи ты, деревенщина! Стыдно с тобой рядом ходить. Вон люди оборачиваются вслед!

– Люди-то мне вслед оборачиваются, потому что ты мне майку с поганой американской надписью подарила! – зашипела мать. – А плешивый-то, что у суда ждал, это и есть Пал Палыч, полюбовник твой новый?

– Словечки у тебя: полюбовник! Покровитель он мне, мам, покровитель! Одной женщине в этом мире и не прожить – это уж как ни старайся!

– И что ж, теперь за него замуж пойдешь? Или не возьмет тебя? Женатый?

Ирка промолчала. Потом сказала тихо:

– Не твоего ума дело.

– Значит, женатый, – захихикала мать. – Ой ты горе мое! А домой, значит, не вернешься?

– И не подумаю! Ишь, что сообразила – из городской квартиры со всеми удобствами да в ваш сарай! Погостить, может, приеду. Через месяцок. И то как сложится! – Ирка снова стала воображать. Положение ее не такое уж и страшное. Теперь у нее есть Пал Палыч! Хоть и не муж, а только любовник, но все же опора. Да и начальник повыше рангом, чем Гена!

Вдруг она остановилась, дернула мать за руку:

– Ма, гляди! Ну на ту сторону дороги – вон!

По аллее парка шагали Зорины: Сима с коляской да грустный Витька.

Ирка остановилась как вкопанная. И он словно почуял, вздрогнул, увидел Иру.

Они впились взглядами друг в друга.

Сима ушла далеко вперед. А Ира – вот она, только дорожку перебежать. Вдруг мать схватила Иру за локоть и потащила прочь.

– Да куда ты смотришь?

– Это ж Витя был со своей жабой.

– Знаю. Я ж с ними и ехала сюда, – сказала мать.

– Сын у него, да? – спросила Ира дрогнувшим голосом. – Сын, да?

– Сын. Больной только. Ты ее прокляла. Симка и ро дила больного. Лечить приехали. Только вот кто ведает – вылечат ли… Да какое теперь тебе дело до Витьки Зорина? У тебя своя жизнь, у него своя…

В кабинете городской поликлиники Ванечка кричал, не замолкая. Его успокаивала медсестра. А Сима слушала женщину-врача.

– Не все так просто, мамаша. Не делают у нас таких операций. У вас единичный случай, непростой.

– Так ведь у меня и сын единичный. Нету у меня другого, понимаете? – напирала Сима.

– Мы только областной центр. Но есть Москва. Есть уникальные кардиохирурги. Есть доктор Красин, тот вообще маг и чародей! Врач мирового уровня, лучший детский кардиохирург в стране!

– Пишите к нему направление, – потребовала мать.

– Направление! Он может не принять, не обязан. У них сотни, тысячи таких детей, к сожалению.

– Примет! Меня примет! Пишите! – настаивала на своем упрямая Сима.

– Ждать придется, очередь! И потом… Мал еще слишком ваш мальчик. Дороги-то до Москвы не вынесет. Годика через три поедешь – если доживет до трех лет, на твое счастье.

Вот такой был приговор…

* * *

Сима вышла из поликлиники. Виктор курил у входа, все не мог отойти от встречи с Ирочкой. Она стала еще красивей. Совсем городская, без косы. И глаза, ему показалось, печальные у нее. И смотрела на него так призывно… Не до Симы сейчас! А она ему:

– Доктор сказал, в Москву надо ехать, ребенка лечить!

Виктор как закричит:

– Да ты совсем очумела: какая такая Москва! С какого перепуга! Что, тут врачей нет? Или вы особенные, сахарные?

– Вить, я б тебя убила, если б могла, – спокойно ответила жена, словно поняла, что у него на сердце творится, – убила бы, да не могу, люблю. Так же сильно, как и Ваньку. А за что мне такое наказание Господне, не знаю…

– Да успокойся ты с любовью своей – сыт я по горло этой любовью! – завелся Витя. Помолчав, добавил: – Сим, а я сейчас знаешь кого видел?

– Знаю. Ирку свою. – Серафима даже не удивилась. – Мать ее с нами в автобусе ехала. Что, увидел ее и пялился, пока она из вида не скрылась? Думаешь, у меня глаз нет? Все я знаю на этом свете, Витя. Мужа ее за убийство посадили. Мать к Ирке на суд ездила.