Шотландская любовь

Впрочем, в данный момент у нее не осталось времени на ласковые увещевания.

– Фергус, прошу тебя. Мне необходимо ехать, а ты не в том состоянии, чтобы предпринимать длительные путешествия.

– Я не хочу, чтобы ты продавала замок.

Шона с самого начала не скрывала от него своих планов. Неужели он думал, что до этого попросту дело не дойдет? Или что не найдется человека, у которого хватит денег на покупку замка?

Она могла бы рассказать ему, что у них совсем нет средств к существованию, но тогда он взял бы на себя ответственность за их благополучие – а сейчас у него нет возможности нести такую ношу.

Он уже достаточно настрадался. Уже доказал свою смелость. Хватит с него тревог, тем более сейчас, когда он еще не оправился от ран.

– Если ты не хочешь ехать к Гордону, только скажи, – проговорила она, тщательно скрывая панику в голосе. – Я договорюсь с другими людьми. Он будет здесь с минуты на минуту. Чего ты хочешь?

Он внимательно смотрел на нее – глазами того же оттенка серого, что и у нее. Он улавливал каждое ее движение. В прошлом он частенько дразнил ее, но после возвращения с войны делал это все реже и реже.

– Я поеду к Гордону. Но я не хочу, чтобы ты продавала Гэрлох.

Стук в дверь избавил Шону от необходимости продолжать тягостный разговор.

Хелен открыла. Вошел Гордон, одетый на этот раз в черное шерстяное пальто, подчеркивавшее его рост и стать. С ним был еще один человек, такой же высокий. Под одеждой незнакомца бугрились мускулы.

– Ну, ты готов? – спросил Гордон Фергуса, не удостоив Шону даже взглядом.

Фергус кивнул.

– Это твои вещи? – спросил Гордон, указывая на пару чемоданов в углу.

Фергус кивнул.

Гордон подал знак своему спутнику, и тот без всяких видимых усилий подхватил чемоданы, как будто они ничего не весили, и исчез за дверью.

– Помочь тебе? – спросил Гордон.

Фергус широко улыбнулся – впервые за день.

– Подняться помоги, а дальше уж я сам.

Гордон взял Фергуса под локоть и поставил на ноги. Он явно ловил каждое движение друга.

Они шли к двери, а Шона стояла не шелохнувшись и сжимала руки перед собой.

– До скорой встречи, – сказала она, но Фергус не обернулся, только кивнул, очевидно, все еще сердитый на нее.

А вот Гордон посмотрел на нее, и, судя по выражению его лица, он понимал, как ей сейчас больно. Как будто он знал, до чего ей претит полагаться на его милость. Или о том, с каким трудом она сейчас удерживается от слез.

Ну уж нет. Рыдать у него на глазах она не станет.

Молчание далось ей нелегко, однако она справилась с собой. Фергуса усадили в карету Гордона. Гордон стоял рядом с ней на крыльце. Он оказался выше, чем она помнила, и шире в плечах. От него пахло каким-то мужским парфюмом – а может быть, это был его собственный запах.

Ей хотелось придвинуться ближе к нему. Вместо этого она обхватила себя за талию и терпеливо ждала с безмятежной улыбкой на губах.

Гордон вытащил из кармана жилета карточку и протянул ей. Шона взяла ее, ощутив пальцами отголосок тепла его тела, и уставилась на строчки, написанные его незабываемым почерком.

«Давай сегодня встретимся. Думаю о тебе. Скучаю». Сколько лет они обменивались подобными записками…

– Это мой адрес, – сказал он.

– Да.

Он, кажется, хотел добавить что-то еще, но передумал и вместо этого сказал:

– Сегодня холодно.

Сколько раз ей говорили, что, если сказать нечего, говори о погоде – не ошибешься!

Гордон окинул ее взглядом с головы до ног – того же рода взглядом она наградила его всего несколько дней назад. Шона надеялась, что ей удалось раздосадовать его хотя бы вполовину так сильно.

– Я совсем не замерзла.

Она не хотела, чтобы он демонстрировал какую-то заботу, или вел себя по-джентльменски, или – упаси, Господи! – напоминал ей, каким добрым он может быть, когда захочет.

«Просто уезжай. Забери с собой Фергуса и помни, что когда-то называл его лучшим другом».

Гордон сел в карету. Хелен тепло простилась с Фергусом, а Шона отступила назад и помахала рукой. Она заняла выигрышную позицию, учитывая, что с такого расстояния никто не мог разглядеть слез в ее глазах.

Гордон откинулся на сиденье. В последний раз они ехали вместе с Фергусом из Индии, и тот все путешествие провел в лихорадочном бреду.

Даже сейчас, спустя полгода, Фергус был слишком бледен и худ, но Гордона гораздо больше беспокоило даже не физическое состояние друга, не его вид, а то, что воодушевление и азарт, всегда сиявшие во взгляде Фергуса, куда-то исчезли. В Севастополе он в любой ситуации первый находил, над чем посмеяться. Даже в Индии он то и дело отпускал такие шуточки и комментарии, что все вокруг разражались дружным хохотом. Острый язык не давал Фергусу продвинуться по службе. Сколько раз он высмеивал глупость генералов, их приказов, кампаний в целом! Сколько раз Гордон страстно желал, чтобы Фергус просто заткнулся!

Однако теперь он с радостью предпочел бы видеть рядом с собой Фергуса времен Севастополя или осады Лакхнау, а не этого холодного, вежливого незнакомца.

– Я солгал твоей сестре. И тебе, – отрывисто сказал Гордон.

Фергус повернул голову и посмотрел на него без тени улыбки на лице.

– У меня есть дом в городе, но я намерен побывать в родных краях. Давненько я там не был и изрядно соскучился по Инвергэр-Глен.

Он посмотрел на Фергуса и удивился – тот улыбался.

– У тебя есть выбор, – продолжал Гордон. – Можешь отправиться в мой дом, слуги предупреждены о твоем приезде. А можешь поехать со мной.

– На родину? В Инвергэр-Глен?

Гордон кивнул.

– Конечно, я выбираю родные края. Счастье-то какое, что снова туда поеду! – добавил Фергус.

Улыбка на лице Фергуса делалась все шире и шире. У Гордона создалось впечатление, будто его друг смеется над какой-то шуткой, понятной ему одному.

Карету наняли – у Шоны не хватало денег содержать собственный выезд. И теперь они с Хелен сидели внутри. В ногах стояла маленькая корзинка с едой. Кожа на сиденьях растрескалась, пахло плесенью, обивку покрывали пятна. Шона искренне надеялась, что образовались они от того, что в карете протекала крыша, а не от чего-либо другого. Доставив их в Гэрлох, кучер отправится обратно в Инвернесс, а через две недели вернется и заберет их. Чтобы заплатить ему, Шона продала две шляпки и несколько нарядных платьев.

Боже правый, если так и дальше пойдет, то вскоре ей придется торговать своим исподним!

Интересно, как воспринимает это путешествие Хелен? Хелен почти никогда не жалуется, что делает ее идеальной компаньонкой, однако она так же редко задает вопросы, и временами эта ее покладистость действует на нервы.

Странное дело, но сегодняшний день напоминал ей о дне прибытия в Инвернесс, – скорее контрастами, чем похожестью. Тогда она искренне оплакивала Брюса – он был славным человеком, добрым и заботливым мужем. Да, в ее браке не было ни капельки страсти, один день вяло перетекал в другой, точь-в-точь похожий на предыдущий, и она иногда буквально умирала со скуки – но другого она и не ждала. Брюс, в конце концов, был намного старше ее, и их быт соответствовал его возрасту. Как-то раз она услышала слова одной старой сплетницы: та шептала, что Брюс годится ей в дедушки, – Шона старалась не думать об этом в те редкие ночи, когда он посещал ее спальню.

Тогда ее окутывала темнота, охватывала туго, так туго, что казалось, уже нечем дышать.

Хотя ее траур официально закончился, денег на новые наряды ей не хватало, поэтому она надела обычное черное платье, освежив его белым воротничком и манжетами. Будь они с Хелен одинаковой комплекции, она могла бы одолжить у нее пару платьев. Но компаньонка была значительно меньше ее ростом, и природа не наделила ее таким пышным бюстом, как Шону, так что в платье Хелен она смотрелась бы нелепо, как откормленная куропатка.

– Разве мы не проведаем Фергуса перед отъездом? – спросила Хелен.

Шона покачала головой:

– Он еще не успел устроиться. Всего два дня прошло. – Шона отвернулась, желая, чтобы Хелен сменила тему.

– Ты не хочешь, чтобы он знал.

– Он уже знает, – быстро ответила она. – Просто не хочет продавать Гэрлох.

– Тогда почему ты не хочешь повидаться с ним перед поездкой?

Перчатки опять порвались, нужно заштопать. Она ненавидела чинить перчатки, но если этого не делать, швы расползаются, и она выглядит как нищенка. Да, а ведь бывали времена, когда она просто выбрасывала износившуюся пару, да еще и выказывала свое неудовольствие модистке.

Когда она купила эту пару? Года три назад, не меньше…

– Или ты не хочешь видеть полковника сэра Гордона?

С чего это Хелен вдруг стала такой любопытной?

– Не знаю никакого полковника сэра Гордона, – едко ответила Шона. – Для меня он просто Гордон. Мы с ним с детства знакомы.

– Как по-твоему, он очень изменился?

Такой невинный вопрос – из уст человека, который обычно вопросов вообще не задает. Неужели Хелен вдруг сделалась проницательной? Досадно, если так.

Ей чрезвычайно не хотелось думать о Гордоне – как о герое войны, как о полковнике сэре Гордоне, как о первом баронете Инвергэре, как о наследнике инвергэрских оружейных мастерских. Тем более – как о Гордоне, своей первой любви и первом любовнике.

– Да, – уверенно ответила она. – Я нахожу, что он разительно изменился. Я едва его узнала.

Шона откинула голову назад и закрыла глаза. Подумать только, с какой легкостью она лжет – постыдилась бы…

Пришло время жить своей собственной жизнью, какой бы она ни была. Брюс теперь – тень из прошлого. А Гордон – тень из далекого прошлого.

Глава 3

Более трехсот лет назад Англия вывела из Шотландии остатки разгромленной и изможденной армии. Генрих VIII так долго и грубо добивался Шотландии, что до крайности истощил свою собственную страну.

Мария, королева Шотландская, пятнадцати лет от роду, должна была вот-вот повенчаться в Париже с дофином Франции. В Эдинбурге были этим очень обеспокоены. Если она произведет на свет дитя, короны Шотландии и Франции объединятся. Если же она окажется бесплодной, корона Шотландии отойдет к французам.

Джон Нокс начал проповедовать доктрину, призванную реформировать церковь в Шотландии.

А в Инвергэр-Глен, на берегу Лох-Мора, неподалеку от Мори-Ферт, клан Имри начал строительство Гэрлоха.

Они высекли фундамент в основании Бан-Ломонда. Имри воспользовались тем, что им даровал Господь, и с одной стороны, создавали природный фундамент для своего замка, а с другой – добывали желто-белый камень для последующего строительства. Через три года была возведена крыша первой укрепленной постройки, и кое-кто из членов клана поселился в Гэрлохе. В последующие двадцать лет они продолжали строительство – когда не воевали за свои земли и свою страну.

В 1592 году строительство завершилось. Наступила эра герцога Леннокса и его людей: декретом шотландского парламента им было предписано искоренить горцев. Любыми методами, включая самые кровопролитные.

Клан Имри рассчитывал на свои укрепления. Они добавили к Гэрлоху еще два крыла и три башни. Дорогу тоже проложили другую, извилистую, длинную, чтобы гости не застали членов клана врасплох.

Никто, по крайней мере из членов клана, никогда не называл это массивное сооружение замком, нет – только Гэрлохом и никак иначе, так повелось с момента закладки первого камня.

Когда последний камень был уложен на место, волынки запели в честь тех, кто погиб во время строительства Гэрлоха и кому еще предстояло погибнуть ради выживания клана. И они гибли. Поколения сменяли друг друга, и каждое проливало кровь за Шотландию, за Нагорье, за ту самую землю, на которой стоял Гэрлох. Казалось, она, эта земля, требовала крови, и отважный шотландский народ с непоколебимой твердостью и огромным почтением отправлял мужей, сыновей и братьев на межклановые войны и бесчисленные битвы с англичанами.

Сто лет назад состоялась последняя битва, и вздох облегчения пронесся над Шотландией и Инвергэр-Глен. Пришло время залечивать раны, взращивать сыновей в осиротевших кланах и строить планы на будущее.

Гэрлох прекрасно выдержал натиск времени. Люди за много миль видели его и смотрели на него как на чудо. Темно-зеленые шотландские сосны расступались, открывая взору огромное строение желтого камня, за которым возвышался Бан-Ломонд.

Гэрлох издали излучал гордость – как будто знал и помнил свою историю.

О жестоких и беспощадных лэрдах, охранявших Гэрлох поколение за поколением, ходили легенды – здесь, в Нагорье, клан Имри снискал себе громкую славу.

А теперь у Гэрлоха осталось всего двое наследников – Фергус и его сестра, Шона.

Хелен открыла рот от удивления.

– В Гэрлохе будем не раньше чем через час, – сказала Шона. – Знаю, кажется, что он ближе, но это из-за размеров.

– А ты не говорила, что он такой огромный, – благоговейно протянула Хелен.

Гэрлох со своими пятью башнями издали казался массивным круглым строением, но на деле вокруг первой квадратной башни были выстроены четыре крыла. Замок представлял собой лабиринт залов и коридоров, в которых гость мог блуждать очень и очень долго.

В детстве Шона задавалась вопросом: а не специально ли Гэрлох выстроили таким запутанным? Отец подтвердил ее догадку: «Клан Имри хотел обезопасить себя на случай вторжения чужаков».

– В нем, наверное, можно заблудиться, – заметила Хелен.

Шона улыбнулась:

– Однажды в детстве я заблудилась. Мы с Фергусом очень быстро зарубили себе на носу, что лучше держаться в общих залах. В Гэрлохе по большей части так холодно, что отходить от камина совсем не хочется.

В отдалении переливались и сверкали, отражая солнечные лучи, воды Лох-Мора. Холмы Инвергэр-Глен казались пурпурными от цветущего вереска. Все это согревало Шоне душу и в то же время напоминало о том, как давно она не была дома – целых семь лет прошло с того момента, как она вышла замуж и уехала. Но здесь все выглядело по-прежнему.

– А это что?

Она и не глядя знала, о чем спрашивает Хелен. На противоположной стороне лощины стоял другой дом, конечно, не такой огромный и величественный, но тоже по-своему гордый. Его выстроили около сотни лет назад из такого же желтого камня, что и Гэрлох, и он выглядел как его младший брат.

– Там живет полковник сэр Гордон Макдермонд. Генерал, его отец, назвал этот дом Ратмором. – Шона улыбнулась, вспомнив, с какой плохо прикрытой насмешкой отреагировали на это пышное название жители деревни, когда на воротах вывесили соответствующую табличку. – Ему нравилось гордое звучание этого имени. – Она посмотрела на дом Гордона. – История гласит, что после сорок пятого[1] лэрд Гэрлох подружился с южанином по имени Макдермонд. Он предложил другу переехать на север и поселиться в тени Гэрлоха. Макдермонд был волынщиком и очень образованным человеком. – Эту же сказку она рассказывала американцам. – И Макдермонд вместе с семьей и остатками клана перебрался на север и поселился в Инвергэр-Глен.

– Эта история плохо заканчивается, да?

Шона покачала головой:

– Волынщик влюбился в Инвергэр-Глен и построил здесь дом. Но также он влюбился и в жену лэрда.

Давным-давно, в крохотной хижине, которую они с Гордоном облюбовали для встреч, они гадали, правдива ли эта легенда. Возможно, сама судьба привела Макдермондов на земли клана Имри именно для того, чтобы Шона Имри и Гордон Макдермонд полюбили друг друга. В те времена так легко верилось в сказки…

– И что с ними стало?

Шона повернулась к Хелен:

– Они исчезли.

Хелен ничего не ответила, и Шона продолжила:

– Лэрд объявил, что жена его нарушила обет верности, и запретил кому бы то ни было упоминать о ней до скончания его дней.

– Может, он умер от того, что ему разбили сердце? Умирают ли от разбитого сердца?

Нет, не умирают. Просто сердце долго-долго болит. Годами. Она, однако, не собиралась говорить этого вслух.

– Насчет заблудиться – не бойся, – заверила компаньонку Шона. – Восточное и западное крыло давно не используются. Мы с Фергусом закрыли большую часть Гэрлоха и жили буквально в нескольких комнатах. Кроме того, у нас есть смотритель, который знает Гэрлох лучше всех.

Старый Нед предложил себя на эту роль, когда Фергус уходил на войну, и на протяжении нескольких лет исправно нес службу.

Что же делать со стариком Недом?

– И американец хочет купить такой огромный замок?

– Очевидно, он очень богатый человек, – ответила Шона, вспомнив письмо от юриста. – Он сколотил огромное состояние, занимаясь самыми разными делами, а теперь вот затосковал по земле предков. – Слова ее звучали горько, и она умерила пыл. – Его бабушка была урожденной шотландкой, а теперь он хочет купить замок для своей маленькой дочки.

– Жалко, что в Гэрлохе не водятся призраки, а то бы это добавило ему колорита, – заметила Хелен.

Она ошибалась, в Гэрлохе призраки жили – и тени усопших, и тени воспоминаний. Но Шоне хотелось, чтобы Хелен сначала прониклась любовью к Гэрлоху, а потом уж узнала все его секреты.

– У нас едва хватит времени, чтобы немного убраться и привести Гэрлох в порядок к их прибытию, – сказала Шона, взглянув на Хелен. – Жаль, что приходится тебя просить о помощи в этом деле: я знаю, что уборка не входит в число обязанностей компаньонки.

– Я люблю разнообразие в делах, – невозмутимо ответила Хелен, расправляя плечи и одергивая корсаж. – Ничего не имею против того, чтобы поработать уборщицей в замке шотландских горцев.

Шона почувствовала необычайное тепло к Хелен и сильнейшее желание отблагодарить ее за готовность помочь.

Четыре года назад Хелен объявилась на пороге их с Брюсом дома. Она не плакала, но сообщила троюродному брату, что идти ей больше некуда.

– Мне больше некуда податься, Брюс, – спокойно объявила Хелен. Ее отец умер, не оставив ей средств к существованию, а собственные деньги ее закончились. Она оказалась полностью зависима от своих, как она говорила, преуспевших родственников.

Брюс беспомощно посмотрел на Шону.

– А мне как раз нужна компаньонка, – сказала она и вышла вперед, чтобы поприветствовать Хелен.

С того дня она ни разу не пожалела о своем решении. Интересно, не жалела ли о нем сама Хелен?

Досадно, что у нее самой нет парочки родственников, к которым можно было бы обратиться за поддержкой. А ничего получилось бы зрелище: она, Фергус и Хелен на крылечке какого-нибудь дядюшки выпрашивают кров и пропитание.

Она тряхнула головой, чтобы отогнать эту неприятную мысль.

Хелен никогда не была замужем – и, как она однажды заявила, ни разу не испытывала подобного желания.

– Я не думаю, что они глупы, – как-то сказала она. – Но они почти не слышат того, что им говорят, а то, что слышат, нарочно истолковывают как-то иначе.

Шона все хотела спросить, что так настроило Хелен против мужчин: несчастная любовь, однажды пережитая, или же то, что за ней никто никогда не ухаживал.

Лицо у Хелен было молодое, каштановые волосы – густые и блестящие, ни одна морщинка, ни одна седая прядка не выдавали ее возраста. Однако волосы неизменно выбивались из аккуратной прически, которую она сооружала каждое утро, и вились вокруг лица, словно желая смягчить заостренные черты и длинный нос. От природы ей достались непростительно кривые зубы, резцы, кроме того, были длиннее остальных. Она, очевидно, очень этого стеснялась, потому что улыбалась только с плотно сомкнутыми губами. И хотя она выглядела сухой и строгой, глаза ее, казалось, всегда светились мягким светом.

Хелен обладала щедрой натурой и добрым сердцем. Как бы Шона выдержала все эти испытания без Хелен? Когда ей хотелось выговориться, Хелен слушала ее, не осуждая ни словом, ни взглядом. А в те редкие моменты, когда она давала ей какие-то советы, Шона удивлялась ее практичности, рассудительности и умению ненавязчиво сопереживать.

Карета, сильно раскачиваясь, грохотала по подъездной дороге, ведущей к Гэрлоху, – явно дорожку давно не выравнивали граблями и не освежали гравий. Внезапно экипаж накренился, и Шона инстинктивно схватилась за планку над окном. Солнечный свет просачивался сквозь темные тучи, как будто ясный сентябрьский день сражался с грядущей бурей. На мгновение ей показалось, что ненастье победит, но ветер быстро отнес облака к западу. Они подъехали к Гэрлоху.

Грудь Шоны часто вздымалась. Она словно задержала дыхание на семь лет, а теперь хотела надышаться воздухом Нагорья. Фергус несколько раз наведывался в Гэрлох, а вот она не бывала здесь ни разу с тех пор, как вышла замуж.

Теперь она вернулась. Снова дома.

– Шона, – Хелен буквально прижалась носом к стеклу, – а там впереди случайно не карета полковника сэра Гордона?

– Что?! – Шона приникла к окну. Да, экипаж и впрямь похож на карету Гордона. – Это невозможно. Он должен быть в Инвернессе.

Хелен не проронила ни слова.

– Он не может быть здесь.

Хелен продолжала молчать.

Господи, ну пожалуйста, пусть это будет не он!

Однако Шона подозревала, что Бог по натуре шотландец, и милости от него в этом вопросе ждать не приходится. И потому была абсолютно уверена, что сейчас впереди них именно Гордон Макдермонд, полковник сэр Гордон.

Хуже и быть не может.

* * *

Путь, который при обычных обстоятельствах занимал день, они проделали за два – а все из-за ноги Фергуса. Они периодически останавливались, чтобы он мог размяться, потому что иначе, в неподвижном положении, боль в ноге нарастала и становилась нестерпимой.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Гордон в первый же день, помогая Фергусу сесть в карету.

– Говорят, что мне вообще повезло, что я остался с ногой. Хотя иногда я и подумываю о том, чтобы отпилить ее к чертовой матери.

Фергусу дорога давалась нелегко, но он не жаловался и стоически сносил все тяготы путешествия. Казалось, за последние полгода он постарел на несколько десятков лет.

Гордон изнывал от бессилия. Макдермонды всегда добивались своего – так говаривал старый генерал. А тут…

Гордон не видел дома уже три года. Ратмор стоял на прежнем месте. Он уступал Гэрлоху в размерах и не производил такого сильного впечатления, как «старший брат». Оно и понятно: этот дом предок Гордона выстроил какую-нибудь сотню лет назад. И по коридорам его еще не бродили призраки – разве что тень маленького Гордона, худого, изможденного и до полусмерти запуганного отцом.

Он был единственным ребенком в семье. Его мать умерла, рожая генералу второго сына, – младенец умер вместе с ней. Возможно, настанет день, когда он сможет думать об отце спокойно и призраки прошлого не будут туманить ему взор. Возможно, настанет день, когда он сумеет подумать о Шоне как о женщине, которую некогда любил, не более того. Возможно.

Он возвращается домой, домой в Инвергэр-Глен. В дом своего детства, своих горестей, своего самого большого разочарования. Однако странным и непостижимым образом Инвергэр-Глен таил в себе бесконечную привлекательность и даже некое волшебство.

На склонах Бан-Ломонда он играл, воображая себя героем. Бросая вместе с Фергусом камешки в воды Лох-Мора, он открывал в себе дух соревнования. Из Инвергэр-Глен он ушел на войну, ушел заученно смелой походкой солдата, не зная, увидит ли еще когда-нибудь Гэрлох и Шону.

Он выжил – вопреки всему. Целым и невредимым прошел крымскую войну и сражения в Индии. От несущественных ран остались, как напоминания, мелкие шрамы, однако он мог ходить без посторонней помощи и не мучился болями.

Гэрлох приветствовал их. Он величественно возвышался над лощиной, с гордостью сообщая каждому, кто приближался, о своем вековом присутствии.

Они съехали с главной дороги и двинулись в направлении Ратмора – и тут Фергус захохотал.

Гордон не успел осведомиться о причинах его внезапного веселья – он и сам увидел приближающийся экипаж.

– Ты их знаешь? – спросил он.

Едва эти слова слетели с его губ, он увидел в окне незнакомой кареты лицо Шоны.

– Ты знал, что так будет, да? – поинтересовался он, когда карета начала их обгонять.

Фергус не ответил – он махал рукой проезжающей мимо сестре.

Гордон постучал по потолку кареты, привлекая внимание кучера. Как только тот остановил лошадей, Гордон велел ему ехать в Гэрлох.

Первый двор, именуемый также Верхним, был очень узким – он служил своеобразной ловушкой для врагов клана Имри. Путь в Нижний двор лежал через железные ворота в задней стене, и, проезжая сквозь них, Гордон приготовился к бою.

Они въехали во двор. Шона стояла на верху лестницы.

Прохладное прикосновение ветра – предвестник бури, что зреет на горизонте. Подходящее сопровождение для возвращения домой. Впрочем, это не его дом, и не важно, сколько времени он провел, глядя на Гэрлох и мечтая о его прекрасной обитательнице.

За спиной Шоны стояла, поджав губы, мисс Патерсон. Интересно, чьи именно действия она не одобряет, его или Шоны?

– Что ты здесь делаешь? – спросила Шона, когда Гордон вышел из кареты. Он хотел помочь Фергусу, но тот только отмахнулся. На лице его играла улыбка предвкушения, и от этого он так напоминал себя в юности.

Гордон начал подниматься по ступенькам, но остановился, преодолев половину пути. Он не станет нападать на могучего противника, не дождавшись подкрепления.

– Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Инвернессе, привечаешь племянника.

– Приезжает внучатый племянник моего мужа. Но я не говорила, что собираюсь оставаться в городе.

– Того, что едешь домой, ты тоже не говорила.

– Как и ты, Гордон Макдермонд.

Мисс Патерсон что-то прошептала ей на ухо, возможно, напомнила о его титуле, но Шона только отмахнулась. Как будто ей есть дело до его титула! Ха!

– Я привез Фергуса домой.

Она изменилась в лице – оно будто превратилось в холодную фарфоровую маску.

– Гордон, ты не мог выполнить даже одну-единственную мою просьбу?

– Очевидно, не мог, – огрызнулся он, раздосадованный. Он рассчитывал, что Шона будет поддерживать видимость светской любезности, но она обрушилась на него как ураган. – По-моему, он рад снова быть здесь, – добавил Гордон, но его замечание ничуть ее не смягчило.

Она взглянула на карету.

– Фергус недостаточно здоров для подобных путешествий.

И где она научилась такому ледяному тону? С ним говорила графиня Мортон, это чувствовалось во всем: в голосе, во взгляде, в позе.

Он сделал еще шаг к ней. Гордон очень злился – на себя, на нее, на саму эту ситуацию.

– Он прекрасно перенес дорогу, – солгал Гордон. – Он не ребенок, Шона.

Ее лицо окаменело.

– А ты где был в последние полгода, когда он каждый день и час страдал от ран? Развлекался в Лондоне, танцевал на балах?

– Да.

Изумление на ее лице вызвало у него улыбку.

– У меня это славно получается. Мне говорили, что я наделен немалым обаянием и умею влиять на людей.

Она покачала головой и оглянулась на мисс Патерсон. Неужели ее присутствие заставило Шону прикусить язык?

– Шона, я не хочу продавать дом, – проговорил Фергус за его спиной.

– Фергус, дорогой, зачем ты приехал?

– Чтобы остановить тебя. – Он улыбнулся уголками губ. – Ты скверно поступаешь, Шона.

Она опустила голову, словно разглядывая ступеньки, тяжело вздохнула и подняла глаза. Выражение жалости на ее лице взбесило Гордона. Черт возьми, нельзя же обращаться с Фергусом так, словно он совершенно беспомощен. Да, он получил ранение, но ведь он жив. Понятное дело, ему едва не оторвало ногу пушечным ядром, но он ведь выжил, и ногу сохранил. Да, возможно, он до конца своих дней будет хромать, но Фергус от природы такой упертый, что хромота его не остановит, не помешает осуществить задуманное.

Он, в конце концов, получил Крест Виктории. За одно только это с ним можно обращаться уважительно.

Она направилась к брату, но Гордон заступил ей дорогу.

– Фергус не малое дитя, – прошептал он. – Дай ему самому подняться.

Шона взглянула на него так, будто его слова разожгли в ней пламя гнева. Серые глаза заволокло дымом от бушующего внутри пожара.

Путь вверх по лестнице давался Фергусу нелегко. Он справлялся сам, но было неясно, насколько его хватит.

Шона просто развернулась и скрылась за дверью, оставив их на крыльце.

Гордон не был уверен, что выиграл эту битву, а уж война не закончена и подавно.

Глава 4

– Неужели он голодает?

Шона, не веря собственным глазам, оглядывала почти пустую буфетную. Что Старый Нед ест? Судя по пустым полкам для мяса в кладовой, питается он все больше святым духом.

Ей сделалось ужасно стыдно.

– Может, у него в деревне есть друзья, – сказала Хелен, аккуратно заложив пальцем страницу в гроссбухе, которую проверяла. Она повернулась к Шоне. – Вдруг он и сейчас там?

Когда они въехали в Гэрлох, в сторожке у ворот Старого Неда не было. Они пробовали его позвать, но тщетно.

– Только бы он не умер с голоду, – сказала Шона.

– Он ведь взрослый мужчина, разве нет?

– Он член моего клана. – Она бросила взгляд на Хелен. – Мне следовало бы раньше о нем подумать, но я этого не сделала.

– Наверняка он и сам в состоянии о себе позаботиться.

Верно, однако она все равно чувствовала ответственность за этого человека.

Кладовая располагалась по соседству с гигантской, похожей на пещеру, кухней. Три стены были заняты множеством деревянных полок, и лишь на одной-единственной из них, в уголке, имелась хоть какая-то провизия. Кладовая для мяса также пустовала.

– Что ж, очевидно, нам нужно раздобыть еды, – провозгласила Хелен, и в ее голосе послышались нотки решимости.

Да, она права, но на какие деньги? Шона сглупила и совсем не подумала о том, что в Гэрлохе им тоже нужно чем-то питаться. Однако теперь стало очевидно, что необходимо действовать, и действовать быстро. Они с Хелен – и Фергусом – вряд ли долго протянут на мешке овса.

У нее осталась брошь с гербом клана, фамильная драгоценность, отделанная бриллиантами и изумрудами. Она решилась бы продать ее, только впав в полнейшее отчаяние. Сейчас, похоже, она близка к нему как никогда.