Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Оппозиция: выбор есть

ModernLib.Net / Политика / Кара-Мурза Сергей Георгиевич / Оппозиция: выбор есть - Чтение (стр. 18)
Автор: Кара-Мурза Сергей Георгиевич
Жанр: Политика

 

 


Не будем обсуждать выгоды и потери для коммунистов от того, что они проиграли выборы. Эти выгоды и потери почти очевидны, и их баланс сегодня подвести невозможно — он определится тем, как пойдут дела дальше. При сохранении минимума стабильности и соблюдении минимума демократических норм время работает на коммунистов, и лучше было, на мой взгляд, сейчас не принимать власть. Но настаивать на этом не буду, это вопрос больной, множеству людей терпеть уже невмоготу. Примем результат как горькую реальность и подумаем, как лучше использовать то время передышки и размышлений, каким для любой партии является пребывание в оппозиции. Все прорехи в идейном оснащении сразу вылезли бы наружу, приди партия к власти. Сейчас их можно выявить и заштопать спокойно.

Когда я говорю «партия», то имею в виду не именно КПРФ, а всех тех, кто понимает, что по пути, проложенному бригадой Ельцина, мы из трясины не вылезем. КПРФ стала ядром этой части народа, но думать приходится всем.

Перед выборами всякая критика и даже сомнения были неуместны, бой есть бой. Хотя, быть может, широкое обсуждение предвыборной платформы оппозиции пошло бы ей на пользу даже в тактическом плане. Ну а уж теперь-то совершенно необходимо разобраться в основных тезисах.

Можно сказать, что своей социальной философии левая оппозиция в России еще не выработала, она в процессе становления. Но уже есть много текстов, речей, документов, из которых можно, «отжав воду», вычленить что-то вроде доктрины на период завоевания власти и прохождения фазы острого кризиса. Плохо, что КПРФ унаследовала от поздней КПСС негодную «аппаратную» традицию — анонимность утверждений. Это очень затрудняет и понимание, и тем более сотрудничество. Когда видишь важное утверждение и знаешь, кто его выдвинул и отстоял в партийных дебатах, то становится ясно, что за ним стоит. Автор обычно развивает свое положение в более подробных статьях, выступлениях. Ты знаешь его более общие установки, и все укладывается в систему. У нас же в важной декларации или программе видишь странный тезис и начинаешь гадать: откуда? почему? зачем? каков его тайный смысл?

Дело даже не в том, правильно или ошибочно то или иное положение. Человека сразу настораживает как раз тот факт, что концы с концами не вяжутся и невозможно ухватить смысл. Перед выборами это мало кого трогало, надо было постараться победить. Но сейчас, если не провести основательную чистку доктрины, может произойти отток и так немногочисленной интеллигенции, тяготеющей к коммунистам.

Давайте для примера разберем положение, которое в последнее время настойчиво подчеркивается во всех заявлениях оппозиции, в том числе от лица КПРФ: «защита отечественного производителя».

Обещание настолько сложное, что подбираться к нему надо постепенно. Сразу отбросим сомнения, которые могут возникнуть у любителей русского языка: в документах КПРФ производители — это не быки и не жеребцы. Этих не защищать надо, а хоть сеном бы подкормить.

Ясно, что кому-то, кого назвали «отечественный производитель», угрожают опасности, с которыми он сам не может справиться. Если коммунисты придут к власти, они этого «кого-то» защитят. Причем гораздо лучше, чем режим Ельцина. Реально это значит, они перераспределят собираемые с общества средства в пользу этой страдающей фигуры, которую Ельцин обделяет.

О характере опасностей и способах защиты — позже. Сначала о самой фигуре: кого будет защищать КПРФ? Хотел бы я знать имя ученого или политика, который ввел в лексику коммунистов слово «производитель» — лживый термин Гайдара и Чубайса. Уже приняв этот термин, коммунисты утрачивают четкость позиции, и даже сами стесняются его расшифровать. Кто у нас производитель — литейщик на «Уралмаше» или Каха Бендукидзе, которому Чубайс этот «Уралмаш» подарил?

Может быть, оба они производители? И обоих будет защищать КПРФ? В их назревающем классовом конфликте? И Каху, который платит литейщику в 15 раз меньше, чем на нормальном рынке труда, и рабочего, ярость которого рано или поздно прорвется?

А между тем, слово «производитель» — не новое. Но русский язык, как огромный и чуткий охранитель смыслов, включил его в себя без перевода с латинского, так, как это слово работает на Западе — фабрикант. Это — не ругательство, а точное понятие. Кому же надо было заменять давно известное слово фабрикант его русским аналогом «производитель»? Ведь эта замена искажает смысл не безобидно, она меняет его социальную и, значит, политическую сущность. Пусть бы КПРФ заявила: «Мы будем защищать отечественного фабриканта лучше, чем Ельцин». Тогда все стало бы яснее.

Под словом производитель (фабрикант) понимается именно частный владелец производства, индивидуальный или акционерный. Чтобы напустить туману и затушевать суть конфликтов, пытаются примазать к этому понятию, например, директоров государственных заводов (их еще стали называть «промышленник»). Это — дешевая подтасовка. Никогда и нигде они в понятие фабрикант не включались. На Западе они менеджеры, наемные управляющие производства на службе у капитала. У нас это были члены трудового коллектива, поставленные государством руководить технологическим процессом. Хотя в личном плане кто-то может совмещать в себе две социальные фигуры: директор, скупивший у рабочих их жалкие акции, становится одновременно фабрикантом (потому и ходит в цех с телохранителями).

Перейдем к слову «отечественный». По какому критерию того или иного фабриканта КПРФ будет считать отечественным? По паспорту? По фамилии? По форме носа? Каха Бендукидзе — отечественный? Те два брата из Израиля, которые «купили» Братский алюминиевый завод — отечественные? Хозяева Норильского комбината, которые по дешевке гонят на Запад никель и медь — отечественные? Ведь защищать всех их будут за мой счет, из моего кармана и кармана моих сограждан. Имею я право спросить? Ведь я задаю вопросы, которые сразу возникают в уме человека, внимательно прочитавшего платформу КПРФ.

Могу только предположить (ибо четкого ответа никогда получить не пришлось), что за использованием термина «отечественный производитель» кроется утопическая, но совсем уж неприличная для коммунистов вера в «отечественного предпринимателя», который якобы рачительным трудом вытянет Россию из кризиса. «Строительство капитализма под красным знаменем» — ходит уже такая формула. Это фантазии «свихнувшегося от ужасов российского капитализма мелкого буржуа» — так можно перефразировать Ленина. Какие могут быть капиталисты-патриоты в побежденной стране, вся экономика которой ставится под контроль интегрированного и крайне политизированного капитала крупных держав! В каком брянском лесу может укрыться такой капиталист! Никакого левого террориста не будут так отлавливать, как его. Но это — отдельная тема.

Допустим, что «отечественный производитель» — это фабрикант, чьи предприятия находятся в России и используют ресурсы и рабочие руки нашего Отечества, а на всяких банкетах и презентациях его представляет тип с русской фамилией и даже внешностью. Лучшего портрета не нарисовать. Так, видимо, и подразумевается идеологами КПРФ.

Почему его надо защищать? Потому, что другой фабрикант, из-за рубежа, привозит к нам на рынок свой товар того же назначения, но лучше и дешевле (у него лучше соотношение «качество/цена»). И любой разумный покупатель, естественно, выбирает то, что лучше, и разоряет нашего «отечественного». Тот к властям: защитите! КПРФ тут и предлагает себя: выбери нас, мы тебя защитим. Как?

Единственный способ защиты при «равенстве всех форм собственности», если не нанимать бандитов взрывать грузовики конкурента, — ухудшить показатель «качество/цена» зарубежного конкурента или улучшить у своего. Первое достигается установлением таможенных тарифов, которые заставят иностранца поднять на рынке цену (поскольку заставить его снизить качество — не в силах даже президент великой России). Второе — давая дотации «отечественному» (ибо помогать ему поднять качество долго, да он к этому и не стремится, он добивает изношенное оборудование советских времен, выжимает из него, что можно).

В обоих случаях при некотором уровне усилий государства иностранный конкурент сдается: все, больше не могу! И уходит с рынка. «Отечественный производитель» защищен. Что это значит для страны, для общества, для рядовой домохозяйки? Это значит, что из скудных ресурсов нашего жизнеобеспечения, я не говорю уже о развитии, изъяли еще изрядный кусок и передали его в виде дохода кучке фабрикантов, которые добились пометки «отечественный». Что они сделают с этим куском? Да то же, что и с прежними — купят еще пару вилл в Испании и пару мерседесов в Москве. Никаких обещаний вложить эти деньги в технологию или выплатить нормальную зарплату рабочим у них никто не брал и не возьмет.

Объясните мне, товарищи коммунисты, почему без возврата к социалистическим принципам хозяйства, без того, чтобы хозяйство вновь стало общественным, народным, вы обещаете вырвать у меня изо рта мой скудный кусок и защитить им Каху Бендукидзе? Если он остается хозяином «Уралмаша», так по мне более достоин симпатий немецкий фабрикант, который делает товары для меня лучше, готов продать их мне дешевле и при этом платит своим рабочим высокую зарплату. Почему же надо защищать не честный и производительный, а мафиозный капитал — одинаково международный?

Заметим к тому же, что ищущие защиты наши «производители» вздувают цены на российском рынке, а за рубеж гонят те же товары вдвое-втрое дешевле. Такие вот патриоты. Потому что то, что ушло за рубеж, там и оседает. И на деле эти фабриканты просто создали предприятия по перекачке денег из карманов наших потребителей за рубеж. «Защита» позволит им еще поднять цены и перекачать из наших карманов еще больше денег — у кого еще что-то в кармане водится.

Вводя положение о «защите отечественного производителя», составители платформ как будто не замечают, что оно находится в неразрешимом противоречии с другими положениями. Так, все время обещается «не делать резких движений» и уважать международные соглашения. Но правительство Ельцина уже подписало соглашение ВТО — Всемирной Торговой организации. Суть его — именно отказ от «защиты отечественного производителя», раскрытие внутренних рынков, отмена таможенных барьеров и дотаций. Ведь именно за этим мотаются туда-сюда западные эмиссары, отменяют последние тарифы. Где было сказано, что президент от оппозиции разорвет эти соглашения и сделает «плевок на Запад»? В Давосе?

Положение РФ в ВТО плачевно, намного хуже, чем у стран «третьего мира», которые отказались от технологической независимости, сдали свою промышленность, и им нечего защищать, не о чем заботиться. Им лишь бы без таможенных пошлин продавать в США свой арахис. А сильные мира сего, когда им выгодно, плюют на всякие соглашения — кто им слово скажет. Иногда даже со смехом плюют. Вот, Япония, которая своим крестьянам платит за рис в пять раз больше мировой цены, просто объявила свое сельское хозяйство «народным промыслом, имеющим культурно-историческую ценность» и не соблюдает запреты на дотации. Так же собирался поступать наш президент?

А возьмите другое положение: движение к воссоединению братских народов в Союз. Первый, самый простой шаг — экономическая интеграция, восстановление хозяйственных связей. Но это же означает сотрудничество, несовместимое с торговыми войнами и «защитой своего».

Вот реальный факт. Когда развалили СССР, за рубежом остался Минский тракторный завод, снабжавший прекрасным трактором «Беларусь» всю страну и еще полмира. Нашлись в РФ «отечественные» фабриканты, которые наладили производство этого трактора. Конечно, качеством намного хуже и по цене втрое выше — трудно тягаться со специализированным гигантом. Знакомый инженер из Минска, сам русский, но уже не «отечественный», тогда, еще не осознавая происходящего, говорил мне: «Вы что там, в Москве, совсем спятили?»

И вот, теперь перед нами на хилом рынке тракторов два производителя: отечественный и иностранный (в Минске). И значит, согласно платформе КПРФ, для России полезно «защитить» своего, заставив колхозы платить тройную цену за плохой трактор? И одновременно призывать братский народ Белоруссии в Союз?

Конечно, банкиры и фабриканты ни в Москве, ни в Давосе не будут задавать вопросов и указывать на эти противоречия. Их радует несовместимость утверждений платформы и ее невыполнимость. В процессе выборов это отталкивает какую-то часть избирателей, а если, не дай бог, выберут коммуниста, его будет потом легче опорочить в прессе. Все эти неувязки были бы лакомым куском для бульдогов прессы в сваре после выборов.

Так давайте, пока есть время, хоть немного поработаем над идейным оснащением оппозиции. Ну нельзя же так.

1996

Короткий ответ на длинное письмо


Константин Ковалев, которого я уважаю и проч., заступился передо мной в письме из Нью-Йорка в «Советской России» за русских рабочих. Я их упрекнул в том, что они сдали советский строй, поверив ложным идеям. По Ковалеву, этот строй жалеть нечего, ибо он со смертью Сталина стал упырем, сосущим кровь рабочих. Это видно уже из того, что чиновники стали ездить на «Волге». Ездил чиновник на «Победе» — не было эксплуатации, пересел на «Волгу» — эксплуатация. Так четыреста лет назад крестьяне бунтовали против злых помещиков и злого царя — хотели добрых.

Этот критерий Ковалев и кладет в основу своего понимания эксплуатации. Были партократы скромными — не эксплуататоры, все рабочие им в Ростове аплодировали. Стали нахальничать, послали детей в английские школы — эксплуататоры. Значит, долой КПСС, да здравствует товарищ Ельцин! В своем «марксистском» подходе Ковалев идет до конца: если получку у мужа берет добрая жена, то эксплуатацией и не пахнет, а если, стерва, купила себе серьги, то даже муравью ясно — эксплуататор, язви ее в корень.

В статье, осердившей Ковалева, я не стал говорить простую истину, которую подчеркивал Маркс: эксплуатация и угнетение — принципиально разные вещи, хотя иногда и совмещаются. Изъятие прибавочного продукта хоть злым татарином, хоть злой женой или номенклатурщиком, всегда имеет элемент угнетения, но не всегда это эксплуатация. Путать вилку с бутылкой — остаться голодным.

В статье про муравья я не стал приводить и другую известную истину, о которой напоминал Ленин: любое государство есть угнетение. Рабочие обязаны бороться даже против советского государства — и в то же время беречь его, как зеницу ока. Они же не делали ни того, ни другого.

Ковалев, изображая меня «поэтом», который из каприза «попытался доказать, что Золушка — неблагодарная тварь», постарался не заметить в моей статье такой фразы: «О том, каким образом советское государство реально оттолкнуло и даже озлобило значительную часть рабочих — особый разговор, и жаль, что мы никак к нему не подберемся». Но даже и до разговора скажу: по моему разумению, все дефекты и обиды советского строя с точки зрения интересов человека труда никак не перевешивали уже созданных благ и будущих возможностей. У Ковалева же — наоборот, и в этом наша несовместимость.

Переход от восторга к ненависти при его философии прост, как щелчок выключателя. Пока Сталин держал колхозников без паспортов, все было хорошо, и «в любом магазине было все, вплоть до черной икры». Да здравствует советская власть! А как только впустили в город «новую, деревенско-кулацкую номенклатуру», то она все в магазинах сожрала, и заступаться за такой строй рабочим уже не следовало. Так же и потом. Любил-любил Родину, а тут таможенник отнял у его жены Е.Н.Флеровой 70 книжных иллюстраций и вот вам — «жена (и я, конечно) решила не возвращаться в Россию, если ей не вернут ее произведения». Прямо-таки ленинская принципиальность.

Вот логика Ковалева и близкого ему рабочего «перед которым мы были долго виноваты» (кто это «мы»?): «Я работаю автозаправщиком, добиваясь звания ударника — а этот гад из райкома ездит на „Волге“ — так пусть „Уралмаш“ приватизирует Каха Бендукидзе». И Ковалев считает, что прав этот его двойник, а не я, который никогда не был идеалистом, не путал советскую реальность с коммунистической утопией, не добивался звания ударника, но ценил то, что имел, и не ходил под красным флагом с портретом Ленина громить горком.

Хрущеву нельзя простить Новочеркасска, но я на те красные флаги смотрю иначе, чем Ковалев. Он в них видит незамутненность идей коммунизма, которые вдохновили рабочих, а я вижу бороденку попа Гапона. А под каким портретом начали подгрызать советский строй — все, вплоть до Горбачева? Под портретом Ленина, с его цитатами в руке. Иначе и быть не могло, это старо, как мир.

Ковалев начисто исключает из своих размышлений проблему личной ошибки и исторической вины классов и народа. Рабочих, оказывается, нельзя ругать, а надо перед ними только виниться. А по мне, так прав Маркс: нации, как и женщине, не прощается, если она становится добычей проходимца. А классу тем более. Сам Ковалев поддерживал Ельцина даже в 1991 г., но ни ошибки, ни вины тут не видит: он же думал, что Ельцин борется против номенклатурного строя. Многие из тех, кто одобряет свержение советского строя, сегодня клянут «демократов». Они недовольны тем, как больно и гpубо убили СССР, но это привередливость. Все было сделано максимально аккуpатно — не по доброте, а из-за невырванного советского зуба, ядерного оружия. Менее больно сделать было невозможно, и единственно кто это мог сделать, был союз Запада и его «пятой колонны». Тому, кто хотел свержения реального, а не надуманного советского строя, нечего теперь хныкать. Или пусть признает, что в своих желаниях жестоко ошибся.

Хорошо, что Ковалев показал кончик той ниточки, которая вплетена в его мировоззрение. Это — «гениальные сценарии Е.Шварца, удивительно преображавшего старые сказки». В манипуляции сознанием «освежевание» старых сказок — одно из мощных средств, изобретенных шварцами всего мира. Мудрость старой сказки изымается, в любимую оболочку закладываются современные идеи-вирусы, и сознание беззащитно. Наш Шварц в этом преуспел — прочтите хотя бы сказку «Дракон» и посмотрите фильм. Важный кирпич у архитекторов перестройки. Герой, победивший Дракона, неизбежно сам оказывается Драконом — вот тебе и философия для Гроссмана. Вот тебе и победа над фашизмом.

Ковалев сравнил рабочих с Золушкой. Готов признать, что вообще-то Золушка не была неблагодарной тварью, а была благородная красавица, достойная хрустальных башмачков. Но что такой Золушкой был советский рабочий, а злой мачехой советское государство — не соглашусь.

Если уж следовать метафоре, то советское государство было именно матерью — но детям показалось (а хотя бы так и было — не будем спорить), что мать стала неумелой, беззубой, заглядывает в рюмочку, а то и съест что-то тайком от детей. И они эту мать помогли убить — им сосед пообещал хорошую мачеху. А мачеха оказалась людоедкой. И теперь только косточки этих деток хрустят. Тех, которые в Нью-Йорк не успели уехать.

1996

Духоносная пена


Наконец-то я удостоился целого «открытого письма» — от Татьяны Глушковой.1 Значит, надо отвечать — поэт в России больше, чем поэт.

Как теперь повелось, сначала мне делаются преувеличенные комплименты («талантливейший публицист» и т.п.). Потом выливается ушат туманных, скользких обвинений, которые расползаются, как клопы — изволь чесаться и ловить их. Есть такая наивная уловка: «Мы Вас так уважаем, у Вас такие интересные статьи, позвольте Вам на этом основании плюнуть в физиономию. Только не обижайтесь, это мы любя». Конечно, сейчас такое время, что не до обид. Поэтому утираюсь и объясняюсь по существу.

Главный тезис Т.Глушковой облечен в обращенный ко мне риторический вопрос: «Вправе ли Вы выходить к читателю, не накопив в своей душе света, не неся просветляющего слова?».

На вопросы такого рода есть один ответ: «На пушку берете, гражданин начальник?» Ибо на самом деле это никакой не вопрос, а примитивная ловушка. Что бы я ни ответил — останусь в дураках и признаю скрытое обвинение: да, я не накопил в моей душе света.

Не знаю, из хитрого ли расчета или само так получилось, от чистого сердца, но всю свою торжественную речь Т.Глушкова построила в шизофренической манере (это — не клиническое, а методологическое понятие). Шизофренический стиль отличается от диалектического тем, что не видит единства и борьбы противоположностей. Он «расщепляет» реальность, причем так, что обе части оказываются исчадием зла. Таков расщепляющий взор Т.Глушковой. Что она видит, например, в нынешнем коммунистическом движении? С одной стороны, «мертво-застылые комортодоксы», которые «отвечают на колокол времени» что-то не то. А с другой стороны — «демагогические комобновленцы», которые в своем ползучем оппортунизме чего-то там «тихою сапой роют поглубже». Ну куды крестьянину податься?

Ну ладно бы говорила Т.Глушкова только о «мертво-застылых комортодоксах», но с той же логикой она берется за живых людей. Как не вздрогнуть. Вот, она запрещает мне судить о народе, ибо «это невозможно вне глубоко религиозного сознания…, похоже, достаточно чуждого Вам». Как говорится, «закладывает» меня перед Синодом РПЦ. Всякому времени — свои песни (раньше писали в газету, копия — в райком). Не знаю, нужен ли возрождающемуся Православию такой Торквемада в юбке, но в фанатизме вернувшейся в лоно блудной дочери есть своеобразная прелесть. И я снял бы перед ревнительницей религиозного сознания шляпу, если бы через абзац она не стала клеймить «фарисейство православствующих русских интеллигентов с их пуританским презрением к атеистам». Кто же у нас выходит фарисей-то?

Конечно, на четырех газетных страницах Т.Глушкова рассыпала множество верных замечаний — вроде маленьких мин для детей в виде игрушек и конфет. Как сказал философ, «нет такой лжи, в которой не содержалось бы крупицы правды». Но этих крупиц можно насобирать по газетам и на десять страниц. Собственно «глушковского» я не нашел, все надергано у тех авторов, которых она и клеймит, включая Шафаревича и меня самого. Но все эти крупицы влеплены у Т.Глушковой в надрывную патетическую тягомотину. На мой взгляд, качество текста весьма низкое. Хотя я вряд ли вполне объективен, но, согласитесь, обидно, когда единственное посланное тебе открытое письмо написано как курица лапой. Но вернусь к пунктам обвинительного заключения.

Второе обвинение Т.Глушковой: я, мол, ставлю летальный диагноз русскому народу. Это обвинение она подтверждает двумя цитатами, вырванными из контекста так, что смысл их искажен. Я, например, пишу о необходимости мобилизоваться для сопротивления и восстановления государственности и заканчиваю словами: «Нас, поскольку уже полностью остригли, будет выгоднее зарезать — если не встряхнемся». Т.Глушкова просто отбрасывает последние слова «если не встряхнемся» — и вот вам «летальный диагноз».

В другой статье я говорю о том, что нельзя полностью «сдавать» советский строй и уповать на классовую борьбу. Вот мой вывод: «Надо восстанавливать солидарный образ жизни — без дефектов советского строя. Теперь это можно сделать, ибо эти дефекты сломаны вместе со строем… Если же мы с помощью истмата поможем опорочить образ советского прошлого как один из вариантов эксплуататорского режима и попытаемся начать борьбу как бы с чистой площадки — уже пролетарскую, классовую, то мы обречены на поражение. Мы будем иметь не больше шансов на победу, чем беднота Бразилии. Отказавшись от образа советской жизни, оппозиция узаконит существующее — оно будет уже не преступлением, не изменой Родине, не оккупацией, а просто одним из вариантов общества, основанного на рынке и частной собственности… Но все это — чушь. Никакого капитализма и никакого пролетариата в обозримой перспективе в России создать никто не позволит. Не для того проводится деиндустриализация. Здесь будет зона контролируемого вымирания русского народа, очистка площадки». А Т.Глушкова отбрасывает условие «если же…, то…» и пишет: «Здесь будет зона контролируемого вымирания русского народа, очистка площадки», — уверенно пророчите Вы о России».

Такое искажение смысла — недобросовестный прием, и на этом можно было бы закончить ответ на «открытое письмо». Но продолжим ради пользы урока. Кстати, сам способ полемики Т.Глушковой поучителен. Он — как раз один из дефектов советского строя, раковая опухоль его обществоведения. В естественных науках этот стиль был изжит, и если бы, скажем, в химии или физике кто-то вылез на трибуну с такими подтасовками и натяжками, как у Т.Глушковой, он вылетел бы из приличного общества кувырком.

От абзаца к абзацу пафос Т.Глушковой крепчает: «Ваша мысль о неспособности народа к жизни… переходит в мысль, что „такой народ, какими стали сегодня русские“, недостоин жизни». Не слабо! Это какую же Вы мне статью шьете, гражданин прокурор?

Да и не только мне. Вот, Пушкин, не ведая, что в Россию грядет Т.Глушкова, с горечью сказал, что мирные народы, не способные сплотиться для защиты своей свободы, «должно резать или стричь». А я неосторожно его строчку повторил. И она у меня «звучит хотя истерично, но достаточно императивно». Т.Глушкова вцепилась и весь акцент сделала на слове «должно». Ах, должно резать? Значит, вы призываете зарезать русский народ! «Миллионы русских людей, не оплачиваемых в своем труде многие месяцы, не покидают трудового поста… Их ли всех „должно резать или стричь“?», — трясет меня за шиворот Т.Глушкова. Да не должно их резать, не должно, я пошутил, тетенька. Я не хотел императивно.

Пытаясь сейчас реконструировать мысль Т.Глушковой, пpедполагая наличие в ней «констpукции» я, наверное, совершаю насилие над материалом. В самом тексте мысль Т.Глушковой устремляется за любым попавшим в поле зрения движущимся объектом. Вдруг вспомнила, что злополучную строчку я взял у Пушкина — и давай теребить его стихотворение. В результате — очередной урок читателю по принижению идеи (вульгаризируя Бахтина, я назвал бы это «деградация ценностей через занудливость»). Оказывается, Пушкину было простительно написать те строки, ибо он был молодой (это в 1823 году) и к тому же стихотворение «не относилось к русскому народу, лишь недавно победившему Наполеона», а совсем наоборот — к испанскому, «по следам поражения революции в Испании, подавленной французскими войсками». Великая мысль сведена к региональным сиюминутным вопросам. Испанцев — да, должно резать или стричь, Т.Глушкова разрешает, ибо они революцию не отстояли и французов не победили. Ну не пошлость ли все это? Воевала бы уж Т.Глушкова со мной да с Прохановым, не трогала бы то, что не полагается трогать.

Один писатель сказал мне, что «Татьяна Глушкова умна, как бес». Боюсь, что, прочитав ее «открытое письмо», он ее из бесов разжалует. Останется она всего-навсего умной, хотя и поэтессой. У них ведь ум особый, не от мира сего. Вот, помянул я где-то инженера, продающего в метро календарики. Я, мол, испытываю к нему острую жалость, но вижу, что она ему не нужна, ибо он рад этому новому порядку жизни и т.д. Т.Глушкова срезает меня своим личным примером: «отнюдь, отнюдь не всегда, вглядевшись, она видит, что этот молодой инженер рад своему образу жизни». Выходит, что я, ненавистник народа и к тому же круглый идиот, утверждаю, будто все до одного молодые инженеры и все до одной русские старушки сегодня «рады своему образу жизни». Поражаюсь проницательному уму Т.Глушковой и готов признать: отнюдь, отнюдь не все рады.

Кстати, и здесь подтасовка. В моей статье инженер вовсе не рад «своему образу жизни», он принял новый порядок жизни, при котором «пока ему лично не очень везет, но это временно». Ведь речь идет о социальном явлении, об отношении к порядку жизни целого народа. Об этом идет негласный спор, даже удивляться надо, как люди умеют удержаться от низведения его к частностям. В этом смысле статья Т.Глушковой — из ряда вон.

Исходя из «презумпции идиотизма», Т.Глушкова опять загоняет меня в угол риторическим вопросом: «Оспорите ли, что народ определяется не деградировавшими своими элементами, сколь бы много таких ни было, но духоносными, по сей день еще неодолимыми в России?». Отвечаю: разумеется, оспорю. Как бы ни кудахтали защитницы народа с их глубоко религиозным сознанием. Ибо есть и здравый смысл. Посудите сами. Численность русского народа конечна. Скажем, в этом народе ровно 148 миллионов человек. Предположим, деградировало 147 999 999 «элементов», остался один духоносный элемент — сама Т.Глушкова. Допустим даже, что она несет дух такой силы, что одна «определяет народ», и он все еще благороден. Но, не дай бог, что-нибудь случится, и останемся мы без духоносицы — что тогда?

Ну нельзя при конечной численности народа утверждать, что не страшно, если сколь угодно большое число личностей деградирует. После некоторого критического порога именно они, а не «духоносы», станут «определять народ». Ведь все мы, все-таки, учились в средней школе, такие-то вещи должны понимать.

Во второй части письма Т.Глушкова, войдя в экстаз, просто, как говорится, икру мечет — такая каша, что не от чего оттолкнуться, чтобы ответить. Барабанит, как заяц-стукач. Но в первой части еще какое-то подобие тезисов есть. Так, поднимает она вопрос о праве оппозиционной прессы на отражение реальности — ведь «мрака, отчаяния и без того довольно в современной жизни». Зачем, мол, еще и в газетах добавлять. Занимаясь по долгу службы анализом реального состояния «современной жизни», обязан сообщить, что Т.Глушкова не в курсе дела. Пресса оппозиции как раз виновата в том, что еще не довела до граждан внятно и без надрыва знание об истинном состоянии страны. Это состояние гораздо хуже нашей жизни сегодня, ибо мы еще проедаем наследство СССР, нам светит «свет погасшей звезды». Следует ли мне выполнять свой профессиональный долг и сообщать людям достоверные сведения (даже не накопив в душе света) — это я как-нибудь решу сам, тут мы без Т.Глушковой обойдемся.

Другое дело — тонкие материи, интимные вещи вроде отношения к родному народу. Т.Глушковой, видно, духовный стриптиз не страшен, из нее комплименты народу прут, как пена из огнетушителя — никаких тормозов. Понятий о чувстве меры учителя ей, видно, не привили. Ну, ладно бы выплескивала свою экзальтацию в стихах — нет, встревает совсем в чужой разговор, выговаривает мне: «Вы решительно заголяете в своем „зеркале“ безответный народ!». Заголяю! Притом решительно (фу, какой нахал!). Да еще весь наш безответный народ. Хорошо хоть, не обвинила меня Т.Глушкова в том, что я заголил старушку, торгующую носками в метро.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27