Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Полоса невезения

ModernLib.Net / Каплан Виталий / Полоса невезения - Чтение (стр. 5)
Автор: Каплан Виталий
Жанр:

 

 


      Кстати, на ноги меня поставили быстро, даже фантастически быстро. В обычной больнице я бы с искореженной ногой пару месяцев провалялся... Или я и в самом деле слегка подвинулся после следственных процедур?
      Бессмысленных, нелогичных... Все, что только можно, черные маски выжали из меня в самом начале, но деловито продолжали обработку, словно надеясь на какое-то глубочайшее откровение. А может, развлекались просто?
      Интересно, способны ли здешние ребята так развлекаться? Вот тот же благоприобретенный друг Женя - мог бы он, укрывшись под черной маской, взять в руки бамбуковую палку? Макал бы в мутную, вонючую жижу, держа мою голову за волосы? Причем на руке - предусмотрительно надетая резиновая перчатка...
      О чем это я? Здешний народ, конечно, небезгрешен - но нормальные ведь все люди! Эти черную маску не наденут. Хотя тоже "Струна". Под одну музыку балдеют...
      А ведь слабая тень этих звуков коснулась уже и меня - в кабинете Кузьмича, когда пили коньяк. И еще странность - как это я не смог прочитать текст, под которым оставил подпись? Чтобы я, придирчивый и осторожный я, подписывал бумаги не читая? Да никогда! Но факт остается фактом - текст от меня попросту спрятался. Точно так же, как в Мраморном зале, лица членов Трибунала. Точно невидимую пленку повесили... Прозрачную - и в то же время искажающую...
      Наверное, и этому есть объяснение. Пускай не лежащее на поверхности, пускай цепочка причин и следствий прячется во тьме, но ни к чему умножать сущности.
      Вот и случай с телефоном при желании тоже тянет на магические заморочки, хотя, если вдуматься, все довольно рационально. А хорош бы я был, поверь в чудо... А может, зря не поверил?
      ...Август, теплый и сухой август, последний осколок разбившегося лета. Солнце, бесконечно сползающее к изрезанному зубьями крыш горизонту. Золотисто-оранжевое, точно очищенный, налитый соком апельсин. Чуть слышный лязг трамвая за окном, звуки чьего-то телевизора... Я, разомлевший от жаркого, полного беготни и суеты дня, лежу на диване, я опустошил упаковку мягкого пива "Хольстен", я погружен в новый роман Зарова. Родители блаженствуют на даче, я же отдыхаю и от них, и от осточертевшего сельского хозяйства.
      Правда, через неделю мне выходить из отпуска, а значит, нужно наваять нечто вроде перспективного планирования, тематического планирования, обновить арсенал заданий на карточках... Это все действительно надо делать, но не сегодня, а завтра. Или послезавтра. А сегодня я погружаюсь в обманчивую, невинную и жестокую виртуальность, где люди меняются местами со своими электронными двойниками, где врут зеркала, а сделанные детским карандашом наброски говорят правду - слишком страшную, чтобы ее смогли и захотели понять. Правду, которая может многое - превращать изображение в оригинал, отменять физические законы и создавать красоту из пустоты. Одного она не может - защитить себя...
      Я лежу на диване, и рядом, на столе, красный телефонный аппарат. Толку от него как от пьяного ежика - третий день авария на линии, и судя по всему, чинить не торопятся, люди же еще в отпусках.
      А потом аппарат взрывается непривычно низким, мрачным гудком. Я подскакиваю, книжка валится на пол, почему-то я все никак не могу схватить трубку, хотя она рядом, руку протянуть... И что-то обрывается внутри, становится зябко, а телефон трезвонит, и это даже не звон, это рычание, хищное, голодное...
      - Я слушаю! Алло! - кричу я в трескучую тишину.
      - Костя? - слышится скучный, совершенно незнакомый голос. - Плохо ты себя ведешь, Костя... Тебя предупредили, по-хорошему, гуманно... А толку? Ты трубочку-то не клади, ты послушай. Ты когда конвертик наш получил? Правильно, в июне. А сейчас что? Угу, август. Два месяца ты думал, да, видать, ничего не надумал. Где твое заявление?
      - Кто это? С кем имею честь? - я пытаюсь говорить жестко и уверенно, но выходит лишь сдавленный писк.
      - Чести ты не имеешь, Демидов, - усмехаются в трубке. - Но вдобавок, не имеешь еще и мозгов. Короче, если до конца недели не увольняешься и не платишь положенный штраф, будет плохо. Звонить больше не станем. Только вот с родителями попрощаться не забудь... Все, Демидов, салют! Конец связи.
      И короткие гудки, острыми иглами в ухо.
      Несколько минут я тупо сижу на полу. Потом резко хватаю брошенную на рычаг трубку. Там ватная тишина. Ни шороха, ни писка. Авария, линия обесточена... И мне, наверное, почудилось... Только вот валяется на паркетном полу книга, страницы смялись, а солнце за окном еще висит, еще лижет огненным краем горизонт. И веет легким ветерком от раскрытой двери балкона... Вьется под потолком, зудит одинокий комар...
      Значит, до конца недели? Увольняйся, значит, гони три штуки зеленых? Как же! Разбежались!
      Я встаю, поднимаю пострадавшую книгу, отряхиваю от возможной пыли страницы. Включаю настенное бра - в комнате стало слишком темно... Выдергиваю телефонный шнур из розетки - просто так, сорвать злость. Какая теперь разница?
      Ну и как прикажете сие понимать? Такого не может быть, потому что не может быть никогда? Выбросить из головы? Нет, применяем бритву Оккама. Отстаиваем рациональную картину мира. Ну, телефонный звонок, хотя линия обесточена. А что значит "обесточена"? Это значит, ведутся восстановительные работы. Кем ведутся? Правильно, людьми. В том числе и заинтересованными. Наверняка у этих бандюг имеется свой человек на АТС. На пару минут подключился, позвонил, нагадил в трубку - и снова отключил питание. Или более изощренный вариант. Техника, воздействующая на неподключенный аппарат. Какое-нибудь пульсирующее электромагнитное поле генерится... Если и фантастика, то ближнего прицела. Говорят, спецслужбы такое уже применяют.
      Да, все объяснимо. Если найти объяснение... Наверняка и Вибрация Великой Струны - тоже какая-то секретная разработка, типа инфразвуковых излучателей с тщательно подобранными параметрами. Создается гипнотический эффект, и...
      - Стой! - раздался приглушенный голос Жени. - Пришли.
      - Сейчас тихо! - шепнул подобравшийся сзади Кузьмич. - Сейчас ни одного слова, кроме как по моей команде.
      Перед нами - массивная железная дверь. Замочной скважины в ней не видно. Впрочем, несложно догадаться, что такие двери запираются иначе.
      Кузьмич, вывернувшись из-за моего плеча, подошел к двери, несколько секунд стоял неподвижно, затем извлек откуда-то маленькую деревянную дудочку. Потом обернулся к нам, предостерегающе поднял палец - и заиграл. Вот уж не думал я, что из дешевой игрушки можно извлекать такую чистую, прозрачную мелодию.
      Спустя секунду-другую дверь беззвучно дрогнула - и поползла в сторону. Открылся темный проем, дохнуло холодом.
      - Сюда! - глазами показал Кузьмич.
      И мы шагнули в плотную, густую тьму.
      Сперва ничего не было. Потом, медленно и словно нехотя начал разгораться свет. Сперва едва заметное зеленоватое мерцание, точно от гниющего дерева, потом пляска лазурных огней перед глазами, клочья лилового тумана, пронизанные яркими голубыми лучами - и вот уже видно стало как днем.
      Оглядевшись, я беззвучно охнул.
      Мы стояли в Мраморном зале. Те же черно-зеленые, в узких прожилках стены, те же дуги люминесцентных ламп, тот же расчерченный на метровые квадраты пол. Разве что не было молчаливых людей в лазоревом и не стоял на возвышении судейский стол. Зато, как и в прошлый раз, опрокидывалась с потолка острая пирамида-метроном, и сухие четкие удары разрезали застывший холодный воздух.
      Но было и новшество. Тонкая прямая колонна, вырастая из пола, уходила в полутьму потолка и терялась там. Впрочем, слишком уж тонка эта колонна. Не толще каната. Не сравню с корабельным, не доводилось видеть, но в любом спортивном зале есть такой же.
      От колонны исходил слабый, но все-таки заметный свет. Голубовато-лазоревое сияние, некая полупрозрачная дымка. Странная, совершенно неуместная аналогия пришла мне в голову. Бледная поганка на длинной тонкой ножке. Настолько длинной, что и шляпки не видать, теряется на фоне потолка. Или сам потолок и есть шляпка чудовищного гриба?
      - Мы пришли! - медленно проговорил Кузьмич. Тяжелые слова, точно гири, падали на черно-зеленый пол. - Мы пришли, и с нами - Приходящий, взыскующий твоей музыки, Струна. Он отрекся от зла и суеты внешнего мира, просты его слова и чисты намерения. За его плечами исполненный скорбей путь, но сердце горит светлым пламенем любви. Мы, недостойные твои служители, рассудив по-земному, приняли решение. Но что наши мысли пред твоей волей, Струна? Скажи свое слово, прими этого человека либо угаси его свет, наполнив последней тишиной.
      Он замолчал, но эхо его слов долго еще кружилось по залу, отражаясь от слепых стен, вплетаясь сухой травой в размеренное щелканье метронома.
      Потом Кузьмич обернулся ко мне:
      - Гляди, Приходящий. Ты в зале Испытания, Великая Струна слышит тебя. Та, чьи вибрации порождают жизнь, свет, радость. Та, благодаря которой существует и наш мир, и множество других, звучащих в иных тональностях. Сейчас Струна заглянет в твою душу, впитает твою сущность и изречет слово. Знай - у тебя есть еще возможность повернуться и уйти. Ибо если Струна найдет в тебе скрытую тьму, ты не выйдешь из этого зала. Тело твое умрет, застынет горой праха, а душа отправится в басовые тональности, в темные миры Искупления. Если же Струна найдет в тебе свет, она прозвенит - и с той минуты ты полностью с нами. Решайся же, Приходящий.
      Интересно, что же конкретно от меня ожидают? Я бы спросил, да Кузьмич сам не велел рта открывать. Оставалось лишь растерянно моргать.
      - Если ты готов довериться воле Струны, просто подойди к ней и коснись рукой. Струна скажет свое слово - и либо зазвучит в тебе, либо...
      Кузьмич замолчал. Оба они с Женей испытующе поглядели на меня.
      А что тут, собственно говоря, решать? Убьет ли меня эта самая штука, еще неизвестно, а вот отказаться - значит поставить на себе крест. Ажурный такой металлический крест на могилку. Хотя, разумеется, не будет ни того, ни другого. Утилизируют биомассу. Может, человека с улицы они и отпустили бы восвояси, настрого запретив рассказывать о Струне.
      Но я - не с улицы, новые друзья вцепятся в меня по-бульдожьи, заново прошерстят всю мою легенду - и поползет она гнилыми нитками... Трудно, что ли, затребовать из Дальнегорска все материалы по Косте Ковылеву? Наверняка найдется и что-то написанное его рукой, и какие-нибудь снимки, да и просто знавшие его люди. Смешно думать, что в Дальнегорске у "Струны" нет своего отделения. Тоже детей защищают от взрослой жестокости...
      Только вот Костиных девочек почему-то не спасли. И десятки тысяч таких вот девочек и мальчиков, погибших при бомбежке, застреленных в "акциях умиротворения", да и просто умерших от голода и холода...
      В конце концов, должна же у них быть картотека разыскиваемых врагов? С фотографиями, графологическими образцами, записями голоса и отпечатками пальцев. Ведь не могли они прекратить поиски. Такое ж дело - исчезло тело... Чудо, что до сих пор меня не раскрыли. Неужели замкнуло что-то в их чудовищной системе?
      В общем, хуже не будет. Как говорится, "чего тут думать? Наливай да пей".
      Я кивнул Кузьмичу с Женей и медленно пошел вглубь зала, к тонкой колонне-поганке...
      Идти почему-то было чем дальше, тем труднее. Воздух заметно уплотнился, я не чувствовал ветра, но какая-то огромная невидимая ладонь тормозила меня, и вскоре мне почудилось, будто я иду по горло в воде, движения мои легки и плавны, но скорость черепашья, ноги способны делать лишь крошечные шажки, а быстрее никак не получается.
      К тому же странные чудеса стали твориться с освещением. Нет, никуда не делись лампы со стен, но свет их простирался едва ли на метр, стены виднелись ясно, а вот всю сердцевину зала точно заволокло темным облаком. Я с трудом различал свои руки и ноги, а оглянувшись назад, вообще не увидел Женю с Кузьмичом, их силуэты размыло нахлынувшей тьмой. Зато колонна-Струна с каждым шагом светилась все ярче, голубоватое сияние набирало силу, слегка пульсировало и, если меня не подводили глаза, тянулось ко мне. Струна явно меня почуяла - и встрепенулась, точно гигантское хищное растение.
      А в довершение всего тишина сменилась негромким рокотом. Сперва это напоминало шум бьющихся о парапет волн, но затем рокот стал тяжелее и громче, заглушая даже щелканье метронома. Если поначалу звук можно было списать на шум крови в ушах, то сейчас я понимал - гудела сама Струна. И с каждым моим шагом гудела она тоньше и жалобней. Постепенно стоны ее превратились в музыку, ту странную музыку без мелодии и ритма, музыку, которая нарушала все каноны, выворачивала наизнанку всё, что только возможно, и даже то, что нельзя.
      Пространство раздвинулось, время растянулось бесконечно упругой резиной, не было уже ни Мраморного зала, ни пола, ни потолка, над головой плыли звезды, которым нисколько не мешало жгучее злое солнце, под ногами без всякого ветра колыхалась жесткая рыжая трава, огромные тени вставали и справа, и слева - не то далекие горы, не то наклонившиеся надо мной, готовые стереть в порошок исполины. А впереди, у бесконечно далекого горизонта высилась лазоревая колонна, уходящая в черное небо и исчезающая в нем круглым голубым облаком. Грибовидным, разумеется.
      Похоже, в этом мире не было воздуха, я пробовал вдохнуть - и не мог. Но это нисколько мне не мешало. Более того, все происходящее казалось естественным, хотя я не забыл ни себя, ни своих обстоятельств, хотя умом я понимал, что по-прежнему нахожусь в Мраморном зале, а все это - тщательно наведенная галлюцинация.
      - Это не галлюцинация! - раздался над ухом высокий, чуть ломающийся голос.
      Я резко обернулся.
      За моим плечом стоял мальчишка. Лет тринадцати-четырнадцати, рыжеволосый, в желтой застиранной футболке и надорванных под коленями джинсах. На футболке черными, похожими на японские иероглифы буквами было написано: "спроси меня - и я не скажу".
      - Это не галлюцинация, Константин Дмитриевич, - повторил мальчишка. Это хуже, гораздо хуже. Но идти все равно надо.
      Я вгляделся в загорелое, усыпанное веснушками лицо. Зеленоватые, глубоко посаженные глаза, прыщик над губой, щербатые зубы, открывшиеся неуверенной улыбкой. Нет, я никогда раньше его не видел, и все же это лицо было мне смутно знакомо.
      - А почему надо? - хриплым голосом спросил я, замедляя и без того медленные шаги. - Потому что меня убьют, если вернусь?
      - Это не самое страшное, Константин Дмитриевич, - серьезно ответил пацан, приноравливаясь к моей скорости. - Зато если вы дойдете до нее - вы можете убить себя. Сами.
      - Интересно, как это мы разговариваем, ведь тут нет воздуха? - мне захотелось переключиться на что-нибудь более спокойное.
      - У меня нет времени на глупости! - резко оборвал меня мальчишка. Меня не для того к вам послали, чтобы лясы точить.
      - Ты всегда грубишь старшим? - не нашелся я что сказать.
      - Нет, только по вторникам, - ухмыльнулся пацан. - Слушайте, у вас есть еще шанс. Остаться собой. Но это очень трудно. Многие пытались - и не смогли. Не смогли захотеть. И тогда она их высасывала...
      - Она - это кто?
      - Струна, - махнул мальчишка рукой в сторону лазоревой колонны.
      - И чем же она тебе не нравится? - протянул я иронично. - Живая она, что ли?
      - Блин, да ты тупой! - взорвался мальчишка и воспроизвел характерный жест пальцем у виска. - Тоже нашелся поклонничек. Вспомни лунное поле!
      - А ты откуда знаешь? - глупо таращась на него, выдавил я.
      - Ладно, - вздохнул мальчишка. - Не хотите - как хотите. Думаете, мне легко сюда пройти было? И опять все зря... В общем, я пошел. А вы сами решайте. Только когда дойдете... вы это... не касайтесь ее. Ни рукой, ни чем... Может, и удастся вытянуть... - непонятно произнес он и, резко повернувшись, двинулся назад.
      - Постой, - окликнул его я. - Скажи хоть, как тебя звать?
      - Да на кой вам? - обернулся пацан. - Меньше знаешь - крепче спишь. И вообще, пора мне...
      Он сделал шаг, другой - и вот уже нет на дороге никакого мальчишки, только желтая сухая глина. И все так же соседствуют в небе звезды с солнцем, а впереди раскинулась Струна, она зовет, она тянется ко мне, и надо шагать вперед, к горизонту. Потому что позади - смерть. А впереди, наверное, тоже...
      Что было дальше, я просто не запомнил. Черный всплеск, пустота - и вот я сижу на холодном полу, изумленно таращу глаза, и всё кажется необычайно ярким, четким - и линии квадратов, и синеватые лампы, свет которых, как выясняется, способен слепить, и, конечно, замершая в отдалении колонна Струны - та прямо-таки сочится голубоватым сиянием, меркнет на мгновенье и тут же вспыхивает, кидает в пространство пучки лазоревых молний.
      Голова прямо-таки раскалывается, а в ушах звенит, как при высокой температуре. Мышцы болят, словно я целый день долбил ломом вечную мерзлоту или еще как издевался над своим телом.
      А самое главное - я не знал, что же случилось после того, как этот непонятно откуда взявшийся мальчишка непонятно куда и делся. Смутно припоминал, как упрямо тащился к горизонту, и с каждым моим шагом Струна делалась ярче, тонкая ножка чудовищного гриба изгибалась в безвоздушной черноте, тянулась ко мне, а потом... Не было никакого "потом". Провал, абсолютное ничто, где ни метров, ни секунд, ни вкуса, ни цвета, там даже и меня, наверное, не было, и единственное, что осталось - это тупая, саднящая обида.
      Ну и что теперь? Струна-то, может, и сказала какое-то слово, только вот я его не услышал. Не удивлюсь, если слово то оказалось нецензурным. Правда, если верить Кузьмичу, неугодных ей Струна просто убивает, а я вроде еще жив. Но не зря же сидит во мне досада пополам с обидой. Значит, что-то где-то не срослось... Сейчас Женя с Кузьмичом достанут пистолеты...
      Женя с Кузьмичом достали - один пластиковый стаканчик, другой пузатую темную бутылку, с которой мы все трое уже пообщались сегодняшним утром. Вернее, вчерашним - на моих часах половина второго ночи.
      - Ну, давай! - до краев набулькал мне в стаканчик Кузьмич. - После этого дела всегда полагается. Как лекарство. Ты сейчас залпом!
      Залпом так залпом. Горло обожгло, слезы выступили на глазах, но тут же исчезли под воздействием чудесного напитка. И вновь всколыхнулся во мне запах горячих степных трав, и тот же ястреб в том же небе застыл той же мертвой точкой, и теплая волна прокатилась по желудку...
      - Ну, пошли, пошли! - скомандовал Кузьмич, и они с Женей буквально потащили меня к стене, которая тут же отъехала перед нами, явив черный коридор, кончавшийся знакомой уже стальной дверью. На сей раз не понадобилась и дудочка - дверь была открыта. И вот мы уже на стальной лестнице, дверь, выполнив долг, неслышно задвигается за нами.
      Я прислонился к шершавой каменной стене.
      - Ну и каковы результаты? - мне не хотелось ждать. В конце концов, самое страшное уже случилось. Или все-таки нет?
      - Ну ты дал, мужик! - широко осклабился Женя. - Струна аж полыхнула вся, от пола до потолка. И звон такой, вроде как колокольный... Такое с ней редко бывает.
      - Поздравляю, Константин Антонович, - тиснул мою руку довольный Кузьмич. - Высокая Струна вас признала, теперь уже никаких сомнений. Теперь вы полностью наш.
      Я кивнул. Не хотелось мне быть чьим-то, хотелось - своим.
      - Сейчас, айн момент! - Кузьмич провел пальцем по дикому камню стены, брызнуло сияние невесть откуда возникшей кнопки, а потом тонкой линией света в камнях очертились двери. Створки разъехались в стороны, обнаружив за собой просторный, сверкающий лифт.
      - Ну, чего стоишь? - толкнул меня в плечо Женя. - Поехали. Не заниматься же альпинизмом...
      - Угу, с меня хватило и спелеологии, - ответил я уже внутри.
      Кузьмич надавил неприметную кнопку на серебристой панели, двери сомкнулись - и нас потащило вверх.
      - Зачем же мы спускались как дикие люди? - не выдержал я.
      - Ну как зачем? - усмехнулся Кузьмич. - Так положено ритуалом. Для приведения чувств в надлежащее состояние. Проще говоря, на горку пешком, с горки на санках. Только наоборот.
      Часть вторая.
      Приструнение
      1.
      Ветер удачи ломится в дверь,
      Ветер удачи стучит в стекло,
      Эхо вчерашних твоих потерь
      Жертвенной кровью на пол стекло...
      Я уменьшил громкость. И без того хватало шуму.
      - Зачем? - спросил сидевший за рулем Женя. - Надоели "Погорельцы"?
      Сам он от этой группы мало что не фанател. Вроде бы и взрослый мужик, под тридцать, а словно прыщавый старшеклассник.
      - Ты сам-то не устал от них? Круглые ж сутки гоняешь. - Я прокашлялся. Все-таки боком вышла мне вчерашняя прогулка под дождичком. Конечно, середина мая - это не стылый ноябрь, но когда, купившись на жару, ты фланируешь по улицам в легкой рубашке... В итоге - катаральные дела. И мелочь вроде, стыдно с таким к слоноподобному доктору Степану Александровичу бегать, а в то же время весьма неудобственно.
      - Великое не надоедает, - торжественно изрек Женя, чуть притормаживая и пропуская вперед похожую на бронтозавра тушу фургона-дальнобоя. - Просто отдельные, упертые на классике личности не в силах оценить.
      - Зато в силах приглушить, - мрачно отозвался я. - И вообще, отдохни от эстетических переживаний, за дорогой вон лучше смотри. Сверзимся сейчас в кювет, а после Кузьмич скажет: "Работа, конечно, проделана большая..."
      Я и не знал, блуждая во тьме,
      Бешеной музыкой ей платя,
      Что у больной судьбы на уме,
      И для чего принесли дитя.
      Хоть и негромко, а рваный ритм песни бил по ушам. Нет, не люблю я этих "Погорельцев", хоть у них и осмысленные тексты. Как будто жуткие сюжеты Гоголя проросли в современной реальности. Пускай это и поэзия, но не в моем вкусе. Музыка, правда, неплохая, в чем-то шокирующая, в чем-то заводящая...
      - Кстати, прошлым летом я в похожей операции работал, - точно прочтя мои мысли, ухмыльнулся Женя. - Та же фиговина, жертвенная чаша, кремневые ножи, ну и само собой, ребятенок в саване. Сатанисты, понимаешь.
      - Что, и впрямь человеческие жертвы? - присвистнул я. До сих пор о подобном мне доводилось читать лишь в газетах, падких на обжаренных в собственном сале уток.
      - А как ты думаешь? - отозвался Женя. - Начинается, конечно, с кошечек-собачек, потом хочется чего-нибудь поострее. И пошло-поехало. Особенно когда вожак у них без тормозов, да еще дурью люди балуются. Короче, это в Ель-Пожарском было, отсюда километров двести. Глухое село, три бабки доживают свое, зато дачники на лето ездят. Там избу купить за копейки можно, добираться, правда, хреново, даже и с машиной. Дорог, сам понимаешь, никаких. Ну вот, там заброшенная церковь есть, вернее, развалины. Как в тридцатых взорвали пережиток, так и осталось - купол снесло, стены покорежило, но все-таки стоит. Ну и повадилась туда теплая компашка ездить, в черные мессы по ночам играть. Компашка так, ничего особенного, молодежь сопливая, двадцати нет. Только вот что смешно заправляла у них бабка. Изрядно так за шестьдесят. Потомственная, блин, гадалка, целительница и всякое такое... Короче, на черной магии у нее крыша поехала.
      - А мы тут при чем? - удивился я. - Ну, в смысле, "Струна"?
      - Да вроде не при чем, - вздохнул Женя. - Там же все совершеннолетние, то есть нас как бы и не касается. Дерьмо, конечно, зверюшек мучают... стоило бы шкуру спустить в воспитательных целях... Но все-таки, сам понимаешь, не наш объект. Тем более что и по закону не прикопаешься. Демократия, всяк по-своему с ума сходит. Но вот видишь ли, в деревне дачники летом отдыхают. С детьми, что характерно. И вот как-то пожилая чета идет в лес с корзинками. Рыжиков тьма там была. И натыкаются они на рыхлую такую свежекопанную землю, и оттуда, из земли, торчит что-то белое. Мелкий такой краешек. Дедок, надо заметить, попался энергичный, потом с сыном туда пришли, с лопатами... В общем, детский трупик. Обескровленный. В какую-то простыню завернутый, что ли. Козлы и закопать-то как следует не закопали, видать, под дурью были.
      Ну, ясное дело, паника в деревне, милицию вызвали, приехал полупьяный участковый, почиркал в блокноте и укатил в райцентр. А дальше - никакого шевеления. Ты сам прикинь - дело тяжелое, надо возиться... Землю рыть буквально... За обгрызенную штуку деревянных. Тем более, заявления безутешных родителей нет. Мусора на это дело плюнули за раз, но мы не менты, менты не мы! - Женя гордо воздел к потолку палец. - Кузьмич решил надо съездить, посмотреть. Ну мы и поехали с Лешкой Ольшевским, ты его не знаешь, его еще осенью в Павловск перевели, с повышением. Остановились у одной бабки сознательной, вроде как родня. Кстати, неплохо - речка, лес... Природа, блин. Неделю мы там загорали, приглядывались. Полнолуния ждали.
      - Дождались?
      - А то! - судя по тону, Женя хотел сплюнуть, но не рискнул открыть пепельницу. Месяц назад он забросил курить и пока что упорно держался. Залегли мы с биноклями, наблюдаем. Приехали наконец господа бесноватые, и что ты думаешь - вытаскивают из джипа ребятенка. Совсем мелкого, лет пяти от силы. Такая вот сомнабулка - видать, вкололи ему чего.
      Ну, порядку ради мы дождались, когда они свою бодягу доведут до кондиции и мальца на камень положат. Тут уже пора настала двигаться.
      - И чего? - сглотнул я.
      - А чего? - удивился Женя. - Повязали мы их. Быстро и культурно.
      - Так вас же только двое было?
      - А разницы? - Женя снисходительно хохотнул. - Мы же тогда в Резонансе были. Десять ублюдков да бабка - это не проблема, когда вибрируешь. А, ты еще этого не видел. Бережет тебя Кузьмич, на боевые выходы не пускает. Короче, когда в тебе Струна звучит, пофигу, сколько их и чем вооружены. Правда, бабуська непроста оказалось, ее чуть не упустили. Как потом выяснилось, тоже кой-чего умела.
      - И чего вы дальше с ними? - в горле у меня вновь пересохло. - Привели в исполнение?
      - Хотелось бы, - зевнул Женя. - А не положено. Тут же сам глянь - без следствия не обойтись. Сколько и когда детей погибло узнать, связи опять же. Так что вызвали мы нашу бригаду, приехали ребята, отконвоировали нечисть в Столицу. Тут ведь уже и не региональный масштаб. Ну а потом, конечно, их в другую тональность транспонировали. Причем, подозреваю, помирали они плохо. Но заслужили. Вот... А ты говоришь...
      - Да я ничего и не говорю, - вздохнул я, отворачиваясь к окну. Мелькавшие вдоль дороги перелески покрылись уже клейкими, готовыми вот-вот раскрыться листьями, и оттого казались опушенными светло-зеленым снегом. Лишь вкрапления темных, величественных елей нарушали мягкую цветовую гамму - синее, у горизонта подернутое клочьями облаков небо, серая стрела шоссе, а по обеим его сторонам ликующее, согретое рыжим солнцем разнотравье.
      Май плыл над миром, жаркий и ласковый. Точно такой же, как и год назад.
      Ветер удачи лупит в лицо,
      Ветер удачи дождем кропит...
      Вот и замкнулось время в кольцо.
      Сколько же этих колец в цепи!
      Думал ли я, опаздывая на утреннюю получасовую пятиминутку, что пройдет год - всего год, веточка на дереве жизни - и это дерево окажется в совсем ином лесу. Прощай Столица, прощай мама с папой... я так и не решился подать весточку. Знаю только, что они живы, звонил по междугородному автомату, слушал взволнованное "Алло?" и клал трубку. Увы, большего я сделать не мог. Если за утерянной чернильной кляксой Демидовым идет охота, любая такая засветка губительна. И не только для меня. Стоит маме проговориться... тем же соседкам, подругам - и не исключено, что как-то вечером в дверь позвонят вежливые ребята из следственного отдела. "Мы хотим вам, Мария Николаевна, задать всего пару вопросов..." По тем же причинам исключались друзья. Уж если моим пожилым родителям лучше не встречаться со "Струной", то друзьям-то...
      Допрашивать наши следаки умеют... Помню, все помню, и расщепленную на конце бамбуковую палку, и веревочную петлю, которой стягивают череп, и лохань с вонючей дрянью, в ней даже и не топят, а так... притапливают. В самом деле, чего церемониться с глиняным? Когда на карту поставлена судьба несчастных детей... и тут какие-то козлы уважения требуют? Абстрактного гуманизму хотите? Хрен вам, гипсовые болваны, у нас гуманизм конкретный. И весьма действенный. Нам некогда решать неразрешимые вопросы, нам детей от Мирового Зла спасать надо. Любой ценой. А чего дергаться? Струна сказала свое слово... Так что бывай, Уходящий, не кашляй!
      И мне приходилось кивать, слыша это от нынешних своих коллег. За меня взялись всерьез. Ежедневные тренировки в спортзале, одуряющие медитации в темной комнате - "учись слушать Струну... Расслабься... Дай Струне прозвенеть в тебе...". И конечно, изучение материалов... Странно, как я не покрылся сединой, читая их файлы? Сколько же свинства и грязи, сколько же крови... Давно уж у меня не было светлых иллюзий, знал я, что мир во зле лежит. Но одно дело знать теоретически, из прессы, а другое - вот эти сухие сводки по региону. А в скольких случаях наши не успели... Я все чаще ловил себя на этом словечке "наши".
      А ведь все наоборот, и здесь я обретаюсь чем-то вроде Штирлица. Только вот нет у него связи с Центром, да и Центра нет, и что ему делать кроме как спасаться - неясно. Мимикрировать, лавировать, оттягивая неизбежную встречу со свинцовой птичкой... Рано или поздно, я понимал это, все должно кончиться. От Струны можно бегать долго, но не вечно. И то, что меня до сих пор хранит судьба... или какая-то сила... само по себе удивительно. Все чаще я вспоминал слова рыжего мальчишки из своего не то глюка, не то сна "меня к тебе послали". Вот бы тогда спросить - кто послал? Нет же, чушь какую-то нес...
      Да и сам мой случай тоже не вписывался ни в какие рамки. Уж я подобных дел за последние три месяца вдоволь наизучался. Распустил учитель руки, доложили в "Струну". Далее схема стандартная. Являются двое-трое мордоворотов к нему домой, проводят, как это называется в отчетах "умеренное физическое воздействие", а после предупреждают харкающего кровью бедолагу: увольняйся по-хорошему. И плати к тому же крутые бабки бедному ребенку. На лечение там, на моральный ущерб... Ну, то есть не самому ребенку, конечно, а вот на такой-то расчетный счет.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27