Дерево дракона

Взгляд ее был устремлен на улочки Порт-Карлоса, на залитую солнцем желтовато-розовую мозаику каменных домиков, и на лице ее читалось полное отсутствие всякого выражения. Отец добродушно улыбнулся. Вот она, его девочка… Опять о чем-то мечтает.

С минуту он наблюдал за нею. У самого-то у него лицо, должно быть, напоминает обезьянье… Не раз губернатор уже слышал об этом и не удивлялся. Помнится, еще в Веллингтоне его окрестили «мартышкой», и старые друзья по Карлтон-клубу до сих пор любовно называют его этим прозвищем…

Зато какая дочка у него родилась! Правда, и жена приложила здесь свою руку. Только ведь и она отродясь не была красавицей и до самой своей смерти (а Дафни тогда исполнилось двенадцать) вместе с ним не переставала удивляться этому дивному белокурому созданию, которое они произвели на свет. И вот какая дочь теперь стала. Сколько ей сейчас? Двадцать семь? Высокая, плечи немного узковаты и чуточку ссутулены вперед. Правда, говорят, это сейчас модно — такие фигуры бывают у манекенщиц… А кожа…, нежная и гладкая как персик. Но самое красивое у нее — это волосы. Мягкие, блестящие и так игриво отливают на солнце. Дафни задумчиво потянулась к пачке сигарет, лежавшей на столе, и сэр Джордж протянул дочери зажигалку.

Она посмотрела на него поверх пламени, они понимающе улыбнулись друг другу, и сэр Джордж нежно проговорил:

— Ты была сейчас где-то очень далеко.

— Прости, папа.

— Не нужно извиняться. Это действительно скучно, то, о чем я говорил. Ни одной женщине не интересны подобные вещи.

Скажу только, что мы должны радоваться, что Хадид Шебир и Моци пойманы. А жена у него англичанка, знаешь?

Дафни состроила гримаску. Откровенно говоря, ей не было никакого дела до этих людей, которых везли сюда.

— Ей понравится на Море, — сказала она, чтобы что-нибудь ответить отцу, и, немного помолчав, спросила:

— А этот майор Ричмонд… Что он собой представляет?

— Не знаю. Я был знаком с его отцом, Билли Ричмондом.

Мы вместе служили в Сэндхерсте. Храбрый малый! В сорок лет сломал позвоночник. Это добило его окончательно…, я имею в виду службу, конечно. А умер он несколько лет назад.

Сэр Джордж достал из кармана письмо, прокашлялся, словно в знак того, что собирается сменить тему, и протянул письмо Дафни:

— Вот, пришло вместе с почтой. Очень конфиденциально… только между нами. Ты же знаешь, как я прислушиваюсь к тебе, когда нужно составить о ком-нибудь определенное мнение. Прочти и скажи, что ты думаешь о Грейсоне.

Дафни надела солнцезащитные очки, взяла письмо и принялась внимательно читать. Оно было от старинного друга ее отца, крупного химического промышленника и политика, занимавшего ответственный пост в партии консерваторов. Он просил сэра Джорджа подробно написать ему о Грейсоне.

Молодой человек был замечен в высоких кругах, где по достоинству оценили его здоровое честолюбие и дипломатические манеры. Такая кандидатура со временем могла бы получить поддержку подавляющего числа избирателей. А его нынешняя бедность не имела значения: в случае прихода в большую политику не составит труда подыскать ему что-нибудь в области химической промышленности. Всегда нужно смотреть в будущее и помогать молодежи, подающей надежды… Так думала и сама Дафни.

Она вернула письмо отцу и некоторое время молчала. Ей нравился Грейсон, и она догадывалась, что и он к ней не равнодушен. Временами она ловила на себе его взгляд, но молодой человек всегда держался безукоризненно, был неизменно вежлив и обходителен и не позволял себе ничего лишнего.

Дафни понимала, что это из-за отца. Она вдруг поймала себя на одной весьма крамольной мысли — а ведь Грейсон, пожалуй, мог бы отважиться завести любовную интрижку с замужней дочерью сэра Джорджа…

— Ну, что скажешь? — спросил отец.

— Ты же знаешь, что я могу сказать, — ответила она. — Я согласна с твоим мнением. Могу дать ему десять очков из десяти.

Правда, есть одна вещь… — поправилась она, — есть у него некоторая склонность к антуражу, некой пышности.

— Что да, то да! Но, уверен, со временем это пройдет. Например, правильно выбранная жена… Ведь он поднялся из ниоткуда и у него нет за плечами ничего. А такие люди нуждаются в хорошей жене больше, нежели в деньгах.

— Дафни промолчала. Перед глазами у нее всплыло миловидное, продолговатое лицо с округлым, твердым подбородком, и в мозгу промелькнула холодная мысль. Сейчас она смотрела на Грейсона с более реалистичных позиций, нежели раньше. А мысль, внезапно осенившая ее, была проста до невозможности: она-то сама как раз и является той женщиной, которая ему нужна. Оба они одинаково честолюбивы, только у нее, в отличие от него, кое-что имеется за плечами. Она могла бы способствовать его взлету: провести туда, куда когда-то мечтала провести Тедди.

Инстинктивно она почувствовала, что могла бы изложить все это Грейсону, изложить спокойно и хладнокровно, как деловое предложение, и тот смог бы по достоинству оценить его, не будучи ни потрясен, ни обижен. Она поняла, что могла бы сделать это, только вот…, сначала нужно кое-что уладить. Тедди всегда недооценивал ее, нередко его приводили в смущение проявления страстной натуры женщины… Но в конце концов, они мужчина и женщина и могут найти выход из сложившегося положения. Определенно, с этим пора кончать…

Улыбаясь, она встала, потянулась и наклонилась, чтобы поцеловать отца:

— Надеюсь, ты не скажешь Грейсону об этом письме?

— Господи, детка, ну конечно нет! Я напишу, что меня просили, а остальное уж не мое дело. Но я ужасно рад за парня.

— Я тоже.

Он нежно похлопал ее по плечу. Все-таки до чего ж замечательная у него девочка. В ней столько тепла и душевной щедрости. Ему так спокойно, когда она рядом. В это мгновение сэр Джордж и предположить не мог, какие мысли бродили в голове его любимицы всего несколько минут назад. И узнай он о них, его ждало бы настоящее потрясение.

***

Для капитан-лейтенанта Берроуза это явилось бы не меньшим потрясением. С капитанского мостика «Дануна» он вглядывался в шапку облаков, которые по полгода и больше висели над еще далеким Сан-Бородоном. Именно сгущение облаков и привлекло, очевидно, когда-то внимание Зарко и Ваца, и они открыли эти острова. И вот, рассматривая облака и легкую дымку, окутывавшую остров и приобретавшую все более четкие очертания по мере того, как «Данун» приближался к нему, Тедди Берроуз все более думал о своей жене. Давным-давно их дела шли кое-как. Правда, еще не настолько, чтобы это было заметно со стороны. Он женился на ней, когда ей было двадцать два.

Тогда он принял решение уйти из флота и податься в Сити к брату, который был биржевым маклером и совладельцем одной. преуспевающей фирмы. Но в последний момент — это случилось сразу после их возвращения из свадебного путешествия — он неожиданно передумал и захотел остаться на флоте, так как понял, что флот — это единственная вещь на свете, хоть что-то для него значащая. Дафни это пришлось не по нраву, и она не скрывала своего отношения к его решению. Она была молода, однако не настолько, чтобы его первоначальное желание перебраться в Лондон и заняться бизнесом могло так повлиять на нее. Была здесь, правда, и другая причина.

Он любил Дафни, однако интуитивно чувствовал, что она хочет большего… Черт возьми, может быть, тут как раз есть и его вина! В конце концов, будь он кудесником в постели, ему бы никогда не пришлось выслушивать недовольных жалоб женщин, с которыми он имел дело, тогда, давно, еще до свадьбы…

От этой неприятной мысли Берроуз недовольно крякнул.

Стоявший рядом Имрей кивнул в сторону Сан-Бородона и с иронией спросил:

— Что, сэр, повеяло дымом родного очага? Даже в горле запершило? А этот запах рыбы…

— Меня он не беспокоит, — пробурчал Берроуз и на мгновение пожалел, что не сдержался и выдал себя. Ему нравился лейтенант Имрей. Мысли его вернулись к Дафни. Что ж, ничего удивительного, рано или поздно этим должно было кончиться. Зато сэр Джордж всегда восторгался их союзом. Когда-то он учился вместе с отцом Берроуза, и их семьи дружили на протяжении многих лет. Поэтому Дафни вряд ли пойдет на решительные меры и уйдет от него. Ведь это расстроило бы старика не на шутку, а она сильно любит отца, и он ее тоже. Но, так или иначе, это должно как-то разрешиться. Иногда она позволяет себе немного пофлиртовать, но он никогда не обращал на это внимания, так как знал, что жена чертовски благоразумна и всегда сумеет остановиться у запретной черты… Взгляд Берроуза упал в этот момент на Мэрион Шебир, которая вышла из-под навеса, чтобы полюбоваться показавшимися вдали очертаниями Сан-Бородона. Господи, до чего же странные существа эти женщины! Вот, например, эта… Ведь наверняка жалеет, что ввязалась в такую историю. Только разве угадаешь, что у нее на уме? Не исключено, что это ей как раз и нравится, ведь женщины любят быть в центре внимания.

Мэрион Шебир подняла глаза, почувствовав, что он наблюдает за нею. Она без робости посмотрела ему в глаза, желая показать, что мысль о предстоящем изгнании нисколько не пугает и не удручает ее. Во взгляде ее был вызов, брошенный скорее ради собственного самоутверждения, поэтому она не испытывала чувства ликования, когда наконец отвела глаза.

Грубоватый, ворчливый, но добродушный человек, подумала она о капитане. Когда-нибудь он расскажет своим внукам о том, как вез в ссылку Хадида Шебира и его англичанку-жену.

Интересно, много ли будет в этом рассказе правды? Хотя в тот момент правда ее не очень-то интересовала. Ей вдруг представилась картина далекого будущего этого человека, когда он, отслужив сколько положено, выйдет в отставку, осядет в своем родовом имении, откуда лишь изредка будет наведываться в Лондон. Таких, как он, ей не раз приходилось обслуживать, когда она работала в магазине Хэрродса. Пожилые, приятной наружности отставные военные приходили, как правило, со своими женами, и глаза их горели, когда они с неизменно галантным видом беседовали с хорошенькой продавщицей… Его будущее… А что оно готовит ей? Судя по всему, оно не за горами, оно приближается по мере того, как «Данун» подплывает к Сан-Бородону. Но что ждет ее там, она пока не могла себе даже и представить.

Мэрион повернулась, намереваясь отправиться в свою каюту, и шагнула к трапу. Внизу она увидела майора Ричмонда, тот отступил назад, чтобы дать ей сойти. Когда она преодолела три последние перекладины, он протянул руку и взял ее за локоть, чтобы поддержать. Мэрион поблагодарила, и он ответил едва заметным кивком. Но она не уходила, а продолжала стоять неподвижно.

— Скажите, майор, нам разрешат сойти на берег на Сан-Бородоне?

— Нет, мадам. Губернатор сам прибудет на корабль, после чего «Данун» отправится дальше, на Мору.

Когда ее называли «мадам», у нее всегда возникало какое-то странное ощущение, будто ей уже давно за шестьдесят, но майор произнес это слово как-то вскользь, незаметно, не выделяя его.

— И губернатор поедет с нами на Мору?

— Нет. Только я. — Слегка приподняв брови, он изобразил на лице некое подобие улыбки, как бы извиняясь за то, что церемония обещает быть не столь пышной.

Мэрион Шебир улыбнулась:

— Насколько я поняла, вы учились в колледже святой Магдалины вместе с Хадидом?

Джон с трудом сдержал удивление: стало быть, Хадид все-таки помнит?

— Да. Но мы мало знакомы.

— А он помнит вас. Наверное, мне не стоило заводить этот разговор. Просто показалось, он сам никогда не заведет его. И это вполне понятно. — Лицо ее вдруг сделалось жестким и суровым. — У него нет ни малейшего желания предаваться воспоминаниям о своем прошлом в Англии…

— Понимаю. И благодарю вас, мадам.

Всегда вежлив и корректен, подумала она. Настоящий англичанин. В том обществе, где он воспитывался, хорошие манеры принято ставить превыше всего. В Лондоне она встречалась когда-то с молодыми людьми, которые теперь стали такими же, как майор Ричмонд и капитан Берроуз. Не теряющие благородных манер даже в гневе, они с равной степенью уважения относились как к девушкам-продавщицам, так и к своим сверстницам из высшего общества, с той лишь разницей, что последние могли ходить в гости в их семьи.

— Прошу вас, майор, извинить меня за бестактность в нашу первую встречу, — проговорила она вдруг.

— Пожалуйста…

Чтобы не длить ощущения неловкости, Мэрион поспешила в свою каюту. Ей, конечно, еще хотелось поговорить с этим человеком, рассказать ему, что ей известно о жизни Хадида в Оксфорде… Ведь они познакомились позже, когда Хадид после Оксфорда поступил в Лондонскую школу экономики.

У Хадида была прекрасная память на места и лица. Придя в каюту, Мэрион раскрыла небольшой саквояж и вынула из него толстый, распухший блокнот в кожаном переплете. Его страницы были исписаны плотным, стенографическим почерком. Это был ее собственный почерк, но чтобы разобрать, что там написано, нужно было владеть арабским языком. Это Хадид настоял на том, чтобы она выучила арабский, и она по праву гордилась своими достижениями. Мэрион уселась на краешек постели и, наугад открывая страницы, принялась перечитывать свои записи. Ее окутало мягкое тепло воспоминаний.

Глава 3

В середине дня «Данун» бросил якорь у входа в гавань, а уже через десять минут шлюпка с сэром Джорджем Кейтором направлялась к судну. Он поднялся на борт, где его приветствовал почетный караул. Губернатор любил торжественные церемонии и сейчас был при полном параде. Вместе с ним на судно прибыли начальник местной полиции и один из секретарей.

В сопровождении Берроуза, Ричмонда, Грейсона и начальника полиции он спустился в кают-компанию, где его ждали Хадид Шебир с супругой и полковник Моци. В дверях Берроуз выставил часовых, так как знал, что старику это нравится. В кают-компании сразу стало тесно.

Джон торжественным, официальным тоном объявил:

— Его превосходительство, губернатор Сан-Бородона, сэр Джордж Кейтор.

После обмена формальностями сэр Джордж, держась строго и официально и давая понять окружающим, что не намерен торопить события, приступил к протоколу.

Слушая его, Джон вспомнил, что губернатор был знаком с его отцом и всегда очень нравился ему. Сейчас он оглашал официальное заявление, чеканя увесистые фразы, которые перекатывались в кают-компании, как тяжелые валуны, попавшие на дощатый настил.

— От имени ее величества и британского правительства…

Джон заметил, что полковник Моци не сводит глаз с пятна солнечного света на стене. Его худое, смуглое лицо оставалось неподвижным, и только длинные, загнутые ресницы время от времени подрагивали.

Далее перечислялись имена, отчего трое присутствующих показались еще более далекими и отчужденными.

— Хадид Бен Сулейман Шебир, торговец…

Ну, это уж слишком, подумал Джон. Похоже на издевку, придуманную каким-нибудь ослом с Уайтхолла. Да, Шебиры занимались торговлей, по крайней мере отец Хадида. Только не нужно забывать, что семейство принадлежит к самой высшей знати.

— …его супруга Мэрион Эдит Шебир…

Джон видел, как Мэрион бросила взгляд на Шебира, но его отсутствующий вид свидетельствовал о том, как далек он от всего происходящего. В этой крохотной, переполненной людьми каюте он и полковник Моци были единственными, кто держался с поистине царским достоинством.

— Фадид Сала Моци, фермер…

Ну и придурки, подумал Джон и почувствовал, какого снова охватывает приступ гнева. Моци прирожденный солдат, воин, а то, что он владеет несколькими акрами апельсиновых плантаций не означает ровным счетом ничего. И называть Моци фермером глупо и унизительно для тех, кто знает Кирению и арабский мир, Поэтому Джон даже почувствовал некое удовлетворение, когда, посмотрев на сэра Джорджа, Моци сухо произнес:

— Я полковник, ваше превосходительство.

Сэр Джордж оторвал взгляд от документа, и Джону показалось, что губернатор в какой-то момент понял нелепость написанного, однако не подал вида.

— Полковник какой армии? — спросил он отрывисто.

— Киренийской национальной армии.

— Правительство ее величества не признает такой армии.

Моци пожал плечами и улыбнулся:

— Странно. Последние шесть лет армия ее величества воюет против Киренийской армии.

Рядом с собой Джон услышал шепот Грейсона:

— Господи, какой осел насочинял все это?!

Сэр Джордж продолжил чтение документа:

— …по приказу ее величества подлежат содержанию под стражей в Форт-Себастьяне на острове Мора…

Мэрион не сводила глаз с орденов на мундире сэра Джорджа. Прямо у нее над головой висела цветная репродукция с изображением королевы Елизаветы и принца Филиппа; а теперь напротив нее, на другой стороне каюты, представитель ее величества, невзирая на собственное мнение и чувства, зачитывал вслух официальную ноту…

— …принимая во внимание вышеупомянутые причины, сочли целесообразным…

А что, неплохо звучит — «сочли целесообразным», подумал Грейсон. Надо будет взять на вооружение. В его будущей политической деятельности без такого выражения ему явно не обойтись.

— …а посему ее величество, учитывая мнение тайного совета, приказывает…

Господи, подумал Тедди Берроуз, выставив вперед ногу, это сколько ж надо иметь времени, чтобы сочинить подобную дребедень! Делать им там нечего, что ли?

— …однако ее величество оставляет за собою право отменить приказ, вносить в него поправки и добавления…

Это конечно же означает, подумал Джон, что если они вдруг передумают и решат предать Шебира и Моци трибуналу, вместо содержания под стражей на атлантическом острове, они без труда смогут сделать это. С другой стороны, судебный процесс над этими двумя в состоянии спровоцировать бунт в Кирении, и британское правительство не может не осознавать этого. Гораздо проще запрятать куда-нибудь пленников подальше, сделав так, чтобы о них со временем совсем забыли, а вопрос будущего Кирении со временем тоже как-нибудь разрешится.

Правда, Джон с трудом представлял себе как. Он был уверен, что Хадид и Моци наверняка не захотят мириться с тем, что их собираются упрятать подальше и предать забвению.

Сэр Джордж Кейтор окончил оглашение документа, сложил бумагу и посмотрел на пленников.

— Комендантом форта назначен майор Ричмонд. Он будет выступать как мой представитель, и с этого момента вы поступаете в его распоряжение. — Немного помолчав, он менее официальным тоном спросил:

— Вопросы у кого-нибудь есть?

Тишину нарушил Хадид Шебир:

— Какой степенью свободы мы будем располагать, находясь в форте?

— Это предстоит решать майору Ричмонду. Ваша свобода передвижения в любом случае будет обусловлена мерами безопасности и ограниченностью территории.

— А связь с остальным миром?

Полковник Моци снова занял позицию за спиною Хадида.

Он держался гордо и непреклонно, в его хрипловатом голосе слышалось величавое достоинство.

— Ваши просьбы будут поступать ко мне через майора Ричмонда. Вся переписка будет отправляться в Лондон и там подвергаться цензуре, так что ее дальнейшая судьба будет зависеть не от меня.

— То есть вы хотите сказать, что если я попрошу прислать мне пару новых чулок, то какой-нибудь чиновник из Уайтхолла волен решать, могу я получить их или нет? — тихо проговорила Мэрион Шебир.

Пытаясь скрыть улыбку, Джон прикрыл рот ладонью, а сэр Джордж кашлянул, смущенный этим его невольным жестом.

— Полагаю, — мадам, что список необходимых предметов личного пользования будет со временем составлен.

Да, подумал Грейсон, впервые слышу, чтобы дамские чулки называли предметами личного пользования. А ножки, между прочим, у нее что надо. И Нил погрузился в раздумья по поводу красоты женских ножек.

Хадид, который, казалось, не обратил внимания на едкое замечание, отпущенное женой, вдруг сказал:

— Ваше превосходительство, я хотел бы отметить, что в заявлении, которое вы только что огласили, наше устранение из Кирении мотивировано необходимостью прихода нового правительства и поддержания порядка в стране. Но если против нас выдвигаются какие-то обвинения, мы хотели бы предстать перед судом в Кирении. В противном случае будем считать наше удержание здесь незаконным актом и нарушением прав человека. Я хочу, чтобы этот протест был направлен правительству ее величества.

— В таком случае вам следует подать его в письменном виде, а я прослежу, чтобы он был передан по назначению.

Вряд ли это поможет вам, подумал Джон. Все эти их гаагские конвенции и организации объединенных наций… «Их»… почему я говорю «их», когда имею в виду «наши»?… Конвенции конвенциями, а в результате всегда делается ставка на силовое давление. Да в общем-то так оно и должно быть.

Хадид Шебир провозглашен мучеником. Но разве можно забыть о море крови, пролитом в Кирении, о турецких фермерах и лавочниках, сгоревших дотла вместе со своими хозяйствами, об английских солдатах, убитых выстрелами в спину, полицейских джипах, то и дело взлетающих на воздух?… Все это отнюдь не добавляет ореола к мученическому облику Шебира.

Оставив пленников в кают-компании, все вышли на палубу, где уже ждал накрытый стол. Сэр Джордж, приняв из рук стюарда огромную порцию розового джина, наконец расслабился.

Немного погодя он сказал Берроузу:

— Тедди, ты останешься на Море, пока Ричмонд не обживется. — Потом, повернувшись, обратился к Джону:

— Неофициально мне разрешено предоставить им свободу в разумных пределах. Они не просто заключенные, и их нельзя запереть в камере. Однако привилегии, которые они получат, должны находиться в полном соответствии с мерами безопасности… Мы вовсе не хотим, чтобы они удрали у нас из-под самого носа. — Губернатор усмехнулся, отчего его обезьянье лицо покрылось мелкой сеткой морщин. — Мне осталось совсем немного до пенсии, а их побег может запятнать мой послужной список, да и вам, сэр, он ничего хорошего не сулит. Вы, кажется, сын Билли Ричмонда?

— Так точно, сэр Джордж.

— Мы с ним были большими друзьями. На Море вам будет скучновато, там нечем заняться. Правда, можно поохотиться.

Перепела, кабаны… Я как-нибудь приеду на пару дней посмотреть, как вы там устроитесь. «Данун» будет приходить раз в неделю. Кроме того, между островами есть прямая телефонная связь, хотя и очень плохая — кабель старый. Лично я никогда не могу разобрать ни одного слова. — Он поставил стакан, и Нил протянул его стюарду, чтобы наполнить снова.

— По-моему, им должно быть ясно, — Тедди Берроуз вступил в разговор, — что удрать отсюда немыслимо. Во всяком случае, без посторонней помощи. Что, в свою очередь, тоже невозможно. Все суда, курсирующие в местных водах, ходят по установленному расписанию… Банановозы и южноамериканский пассажирский лайнер. «Данун» будет патрулировать местные воды, и подобраться к острову — задача просто невыполнимая.

Грейсон протянул наполненный стакан сэру Джорджу.

— Побег, джентльмены, целое искусство! Во время последней войны это стало яснее ясного. Поэтому, даже заковав пленников в цепи, мы не можем быть ни в чем уверенными.

Полагаю, что и мадам Шебир будет им немалой помехой.

— Что ж, возможно… — Сэр Джордж просунул палец под тугой воротник мундира. — Ну что ж, пока все идет хорошо.

А теперь пора на берег. Нил, вы поедете со мной. Перенесите свои вещи в шлюпку.

— Они уже там, сэр.

— Вот и отлично! — Сэр Джордж повернулся к Джону. — Действуйте на свое усмотрение, Ричмонд. — Поступайте, как считаете нужным, и помните: я всегда рядом с вами и готов прийти на помощь.

Через пять минут губернатор уже сидел в шлюпке, беседуя с Грейсоном. А на «Дануне» загромыхали цепи, втягивая тяжелый якорь.

***

Через два часа эскадренный миноносец «Данун» бросил якорь возле небольшой деревушки Мора, давшей название всему острову и приютившейся в береговой излучине его северной оконечности. В ясную ночь, глядя на север, отсюда можно было наблюдать скользящий луч прожектора маяка на самой южной точке Сан-Бородона.

Когда подплывали к берегу, лейтенант Имрей стоял рядом с Джоном возле парапета, вглядываясь в доступные глазу очертания острова.

Над ним возвышался огромный вулкан высотою примерно в пять тысяч футов. Неровные края кратера напоминали облупленное яйцо. Два гигантских гребня высоченными скалистыми стенами спускались в море, а между ними раскинулась долина, и даже издали было видно, как тщательно возделан каждый ее дюйм.

— Вулкан называется Ла-Кальдера, — пояснил Имрей. — На южной оконечности острова есть еще три такие гряды, которые отсюда не видны. В сущности, остров напоминает гигантского осьминога, распустившего щупальца во все стороны. Долины между гребнями называются «барранкос». Правда, та, что в поле нашего зрения, единственная, где возделана почва. А так земля в основном остается нетронутой. Вон та башня с луковкой, что, виднеется среди пальм, это церковь. Справа от деревушки крепость Форт-Себастьян.

«Данун» приближался к берегу, и Джон мог теперь во всех подробностях разглядеть зубчатую башню, обращенную к морю, и еще одну, менее высокую, расположенную на покатом склоне холма. Обе башни соединялись высокой стеной, утыканной амбразурами. Построенная из черного камня крепость походила на игрушечную. Ворота крепости Джон пока разглядеть не мог, зато ему была хорошо видна пыльная дорога, спускавшаяся к деревушке, по которой брело козье стадо.

— Форт строили во времена Наполеона, — продолжал рассказывать Имрей. — Одному Богу известно зачем. Одновременно с ним построили другой, в Порт-Карлосе. Наверное, понимали стратегическую ненадежность этих островов. Воды здесь глубокие, можно проплыть возле самого мола. Бухта укрыта от ветров, кроме южного, только наш старик вряд ли рискнет сегодня пройти там. Море неспокойно.

Вдоль серповидной излучины берега валялось несколько рыбачьих лодок, остальные болтались на якоре прямо за самим молом. Сразу после береговой полосы начинались ряды пальм, среди которых приютились домики местных жителей.

Под пальмами Джон заметил небольшую кучку тесно сгрудившихся людей.

Повернувшись спиной к парапету, Ричмонд заметил Хадида.

Шебира с женой и Моци, стоявших под навесом и смотревших туда же, куда и он. Лиц их Джон не рассмотрел. Все трое словно замерли, не двигаясь и обратив взоры навстречу судьбе, готовившей им, наверное, не радостный прием.

Но какую бы маску пленники сейчас на себя ни надевали, Джон все равно чувствовал их внутреннюю скованность. Они жили ради идеи, и жизнь никогда не была спокойной. Джону показалось, что Мэрион Шебир напряжена более остальных.

Вдруг, словно в ответ на его мысли — хотя такого он никак не мог ожидать, — стоявший между Мэрион и Моци Хадид Шебир покачнулся и рухнул на пол. Джон подскочил к нему прежде, чем Моци и Мэрион успели понять, что произошло. Опустившись рядом с ним на колени, он успел увидеть лицо Мэрион Шебир. Вокруг глаз ее собрались морщинки. Хадид лежал на боку, прижавшись щекой к деревянному настилу, рот был приоткрыт, глаза закрыты, и он тихонько постанывал, время от времени бормоча какие-то непонятные слова, скорее всего арабские, похожие более на нечленораздельные звуки, нежели на человеческую речь. Джон перевернул Шебира на спину и принялся расстегивать ему ворот. Подошел Имрей.

— Принеси виски, — попросил Джон.

— Не надо. В этом нет необходимости.

Это был голос полковника Моци. Он тоже опустился на колени рядом с майором, будто ненароком оттеснил его и, просунув руку под голову Хадида, слегка приподнял ее.

— У него жар. Такое с ним иногда случается…

Он похлопал Хадида по щекам. Звук этих отнюдь не легковесных хлопков скорее напоминал резкий выхлоп лопнувшего от удара бумажного пакета. Моци повторил процедуру трижды, продолжая поддерживать голову Хадида. Тот прекратил стонать, несколько секунд лежал молча, потом медленно открыл глаза и сначала остановил пустой взгляд на Джоне, потом перевел его на Имрея. И вдруг увидел склоненное над ним лицо полковника Моци. Глубоко вздохнув, он на мгновение закрыл глаза и тут же снова открыл их. Взгляд его теперь был вполне осмысленным: очевидно, он вспомнил, где находится и кто эти люди, стоящие вокруг.

— Мы с мадам Шебир отведем его в каюту, — сказал полковник. — Помощь не потребуется: мы привыкли к подобным вещам.

Мэрион наклонилась и сунула свою руку Хадиду под мышку. Вместе с полковником Моци она помогла ему подняться на ноги, и теперь он стоял самостоятельно, но все еще слегка пошатываясь. Потом, не говоря ни слова, медленно повернулся и, жестом показав Мэрион и полковнику, чтобы те его не трогали, пошел прочь. Они последовали за ним, стараясь, однако, держаться к нему как можно ближе.

Имрей прикрикнул на стоявших рядом матросов и повернулся к Джону:

— Как тебе это нравится? Вырубился в одну секунду!

— Полагаю, он многое пережил, а теперь еще этот жар… Не знаю, право…

— Пойду поднимусь и расскажу капитану.

— Не надо. Я сам.

Джон повернулся и пошел на мостик. Сейчас он думал о другом. Во всей этой истории его больше всего поразил полковник Моци. Он явно не жалел сил, когда бил Хадида по щекам. Джон видел, как плотно сжимал он губы, хлеща Хадида так, словно, давно ненавидел его и теперь получил наконец возможность отыграться… А может, ему все это показалось? — засомневался Джон. Может, Моци знает лучше других, как обращаться с Хадидом в подобных случаях? Ведь, по его словам, такое происходило неоднократно. И все-таки эти звонкие удары и свирепое выражение лица Моци, его сверкающие глаза никак не шли у Джона из головы.

Глядя вперед с капитанского мостика, Берроуз проговорил:

— Ничтожество, слабак!… Надо же, завидел берег и опрокинулся! Я, признаться, удивлен. Ни за что не скажешь по его виду, что он способен бухнуться в обморок.

Джон сошел на берег вместе с лейтенантом Имреем. Сначала он решил осмотреть Форт-Себастьян и только потом выпустить Шебира и остальных на берег.