Волшебная реликвия

Три небольших отряда, один из которых целиком состоял из ополченцев, ринулись из засады на площадь и прилегающие закоулки с трех сторон. Заговорщики отчаянно сопротивлялись, однако были окружены, смяты и обезоружены. К пяти утра все было кончено. В этот момент у Южных ворот появился второй отряд. Гертик ожидал, что прибудет отряд примерно такой же численности, как и первый. Но прибывших оказалось чуть ли не втрое больше. Это была неприятная неожиданность. Бой разгорелся с новой силой. Однако шансов у заговорщиков было немного. Хриплые крики, звон оружия, четкие команды офицеров и сержантов, обороняющих замок. Первые лучи солнца осветили лишь два десятка раненых, которые не могли передвигаться и ждали помощи. Остальных пленников уже увели в Большой Южный замок, в подвалах которого уже второй месяц действовала временная, но довольно вместительная тюрьма.

Три друга сражались храбро, обезоружили не меньше десятка врагов, среди которых оказались два их старых знакомых по парку Лабара, но вышли из боя без единой царапины. Зато нелегко пришлось сержанту Подороге. В какой-то из моментов, когда сражение переместилось к Южным воротам, он остался у Западных ворот один-одинешенек. Это было просчетом, тактической оплошностью, но чего не случается во время боя! Не успел сержант выйти на горбатый мост через Ленивку, как из темных кустов на него кинулись семь или восемь человек. Будь мост пошире, сержанту бы несдобровать. Но мост, к счастью, был узок. Стоя посередине в его верхней части, сержант был способен достать шпагой и левые перила, и правые. Нападавшие, с ужасом взиравшие на сверкающий клинок сержанта, никак не могли заскочить ему в тыл. А ведь у сержанта была еще и пика, которую он не выпускал из левой руки. Вот так, в одиночку, яростно орудуя шпагой и пикой, Подорога более десяти минут, пока не подоспела подмога, сдерживал целый отряд наседающих бунтовщиков. Но на исходе боя все-таки получил неприятную рану, задевшую его левый, здоровый глаз.

— Ну здравствуй, Гораций Коклес! — Утром после боя генерал обнял Подорогу и осторожно прикоснулся к белой повязке, идущей наискосок через широкое лицо сержанта. — Глаз-то видит?

— Видит чуток, господин генерал, не беспокойтесь.

— Я теперь не просто генерал, — хмыкнул Рас. — Я теперь еще и президент. Вот какая, брат, штука!

— Понимаю, господин генерал.

— А ты чего вздыхаешь, мой славный воин? Чай, не доволен чем?

— Я всем доволен, господин генерал. А кто этот Коклес или как его там?

— А, ты про это? Не обижайся. Это был такой герой в Древнем Риме. Один, он спас от врагов целый город, а заодно и императора. Но потерял при этом глаз. Его так и называли — кривой Коклес.

— Красивая история. Но я, надеюсь, не окривею.

— Конечно, мой друг. Конечно. Ты мне нужен с обоими глазами. Дел у нас невпроворот. Ты видишь, мой старый товарищ, сколько врагов вокруг? Да и королю пора пинка дать хорошего! Где он, кстати, этот предатель?

— Я же привык любить батюшку-короля, — тихо ответил сержант Подорога, — я, наконец, присягу давал.

— Эка ты заговорил. Присяга! Я, брат, тоже давал. А кому? Где он есть? Сбежал как последний трус. Теперь присягу по-новой организуем. Иначе армию потеряем.

— Это уже не для меня, — вздохнул сержант. — Я по-старому привык. Горбатого могила исправит. Простите, господин генерал.

— Не говори о могиле, сержант! Не надо! Мы еще повоюем.

— Горбатого могила исправит, — упрямо повторил Подорога.

Глава 56

Призрак Нозано — призрак смерти

Придя к власти и став, по сути, единоличным правителем, одним из первых указов Рас отменил смертную казнь. Его офицеры были недовольны этим решением. Да и многие граждане города бурно протестовали. «Смерть предателям!», «Смерть ворам!», «Смерть мошенникам!» — кричали на площадях. «Смерть! Смерть!» — подхватывала толпа. Подойдя однажды к окну, выходящему на площадь, генерал услышал мощный рык толпы и поморщился, как от зубной боли.

— Как им нравится смерть! — пробормотал генерал. — Почему они не кричат «Жизнь! Жизнь!»?

— Чего вы хотите от толпы? — усмехнулся адмирал Чак. — Это же дети! А дети жестоки и неразумны.

— Боюсь, что после таких призывных криков смерть и вправду заявится к ним в гости.

— Дикие люди, генерал. Бог с ними!

— Вот именно! Жизнь дает Господь, и мы не вправе забирать ее, — тихо сказал генерал, отойдя от окна и вглядываясь в своих новых министров. — Суды наши по большей части неправедны и слепы. Как же можно отправлять людей на тот свет? Грех! Великий грех. Иное дело — тюрьма! Свободу народу даем мы. Стало быть, и отнимать ее можем у того, кто свободы не заслуживает. Я не возражаю против крепких тюрем для преступников и негодяев. Пусть сидят в зловонных ямах, пусть хоть в кандалах. Но убивать людей, чьи руки связаны, чей рот заткнут, убивать в подвалах и на заднем дворе — это не занятие для благородного человека.

Один из министров не казался довольным этим решением.

— Первый раз вижу военного диктатора, который начинает с такого непопулярного и даже вредного и опасного акта, — пробормотал он. — Кругом столько врагов!

— Вредного? — Генерал озорно блеснул глазами. — Опасного? А вот мы посмотрим.

— Казнь — это возмездие! — процедил упрямый министр.

— Э, батенька, — сказал генерал, — кто измерит суровую тяжесть возмездия? На каких весах?

В результате этого указа президента молодой республики многие бунтовщики сохранили жизнь, хотя и оказались за решеткой. В том числе офицеры Винк и Роппо, принимавшие активное участие в двух заговорах против генерала. Впрочем, Роппо не долго сидел в подвале Южного замка. Ему удалось убедить коменданта тюрьмы, что в его, лейтенанта, помощи нуждается покинутая всеми Татинда, дочь старого короля. Бедная девочка ждет его как спасителя и единственную опору в это жуткое время. Ждет и горюет. Нет, Роппо не обманывается на свой счет. Он не единственный на свете рыцарь с благородным сердцем. О нет! Она ждет любого офицера с пылким сердцем и честной шпагой. «Но кто, если не ты сам!» — вскричал Роппо, и крупные слезы потекли по его щекам.

Комендант, в душе которого еще не растаяли остатки воспитанной с самого детства любви к королевской семье, махнул рукой и отпер дверь. Несмазанный замок клацнул. Роппо, тревожно согнувшись, пошел по темному сводчатому проходу. Но он зря опасался, задержать его было в ту ночь некому. Караульные до утра пьянствовали в левом крыле замка. Рыжеволосый старшина кордегардии, свой в доску парень, бесплатно поил вином всех, кто забредал на его огонек.

— Ну что ж, — пробормотал Роппо, выходя на свежий ночной воздух, — вот мы и на свободе. А гордец Марис пусть посидит. Он покрутил с королевской дочкой. Теперь моя очередь.

Поздним вечером Арик, Галик и Валик, побывав в гостях у Жоржа-Пирожка и выпив несколько стаканов расчудесного сладкого вина, шли на отдых в свою казарму по темной улице в пригороде Грома. Белая луна плыла над ними в прозрачных серебристо-сизых облаках. Сзади, отстав от своих солдат на полмили, брел подвыпивший сержант Подорога. Повязку с глаза он уже снял и считал себя совершенно здоровым.

Времена наступили сравнительно мирные, и ребята не всегда брали с собой оружие. На этот раз шпага была только у Галика, который с ней старался не расставаться. Сержант был без оружия.

Загадочным образом на пути молодых солдат встал бледный как смерть полковник Нозано, бывший военный комендант захваченной Ламы. Откуда взялась эта тень, почти привидение, освещенное бледной луной? Где он скрывался? Прятался в лесах? Сидел на сеновалах в брошенных почерневших от дождей сараях? Бродил по дорогам вместе с шайками воров и нищих? Кто ответит на этот вопрос? Одна-единственная страсть иссушила беглого полковника — отомстить! Отомстить, победить, вернуться к власти, восстановить былую мощь империи. Применив все свое тайное искусство, он наконец вычислил своих главных врагов. Врагов, которые когда-то были в его руках. Ах если б знать тогда! С каким удовольствием он вздернул бы всех троих на ратушной площади Ламы. Больше он этих солдатиков не отпустит.

Высокий угловатый человек, сплетенный из одних железных мышц, закутанный черным плащом, под которым была спрятана неимоверной длины шпага, занял удобную позицию на повороте дороги у развалин невысокой каменной стены. Это было все, что осталось от сгоревшего постоялого двора.

Обезумевший Нозано — маг, колдун и офицер одновременно — мнил себя наследником Правителя. Ему нужна власть! Ему нужна слава! Ему нужно восстановить величие империи. Ему нужна Сфера! Он сам не понимает, что ему нужно. Кто внушил ему, что путь ко всему этому начинается с победы над ненавистными тремя молодыми солдатами из армии противника, которых он так глупо упустил тогда в Ламе? В той самой честно завоеванной Ламе, безраздельным хозяином которой он был. Но что Лама? Расправившись с этими тремя, он возглавит армию. Он должен стать хозяином Грома. И он победоносно войдет в него. Войска империи признают его военные успехи и провозгласят новым императором. Под гром оваций вернется он на родину, в благословенные теплые края. Он станет хозяином Целесты! А это значит — хозяином мира!

Он встретил их почти случайно. Но сразу опознал «три комка земли». Вот кто погубил победоносную армию, вот кто довел до краха великую империю. Каким образом проделали это три молодых малообразованных солдата? На этот вопрос не может сам себе ответить полковник Нозано, умелый колдун и таинственный маг. Но о том, что это действительно проделки троих негодяев, прошипели змеи, об этом прошептали листья драконового дерева, об этом пропел ветер, принесший запах пожаров и мертвых солдатских тел. Об этом рассказала его главная реликвия — шкатулка из черного дерева с землей, взятой с могилы Великого Тритона.

Из-за поворота показались три друга. Они шли быстро, но как-то беспечно, даже разгильдяйски. Галик насвистывал, Валик напевал. Арик бормотал нечто похожее на стихи. На целую милю позади, безуспешно пытаясь догнать свою команду, петляя, спотыкаясь и чуть не падая, плелся сержант Подорога.

Нозано достал шпагу.

«Они заплатят за все!»

Бывший комендант Ламы был суровым виртуозом шпаги. Во всей империи не было ему равного. Сколько единоборств позади, сколько кровавых победных дуэлей! Бросив быстрый взгляд на припозднившихся путников и заметив, что из них вооружен только один, он усмехнулся дьявольской усмешкой. Напал он неожиданно и резко. Не успел Валик увидеть метнувшуюся тень, как шпага со свистом рассекла его портупею и поясной ремень. В ужасе Валик отскочил, схватившись обеими руками за падающие штаны, а сверкнувший клинок проделал то же самое с портупеей и поясом Арика. Галик, не сразу осознавший, что происходит, встряхнулся и вытащил шпагу.

— Иди сюда, мой красавчик! — прошипел Нозано, жадно ждавший этого движения.

Арик и Валик, оцепенев, смотрели на двух схлестнувшихся фехтовальщиков. Бой был коротким и яростным. Впрочем, не таким уж и коротким. Галик успел перепробовать почти все свои приемы. Не выходило ничего. Одежда его была рассечена в трех местах, в левом боку Галик чувствовал жжение и влагу. Рубаха там прилипла к телу и мешала двигаться. Или это ему казалось? Оставалась надежда на прием «обратной мельницы». Кончик его шпаги стремительно описывал круг. Сейчас Галик переменит направление вращения и... Но противник сделал это раньше. Галик мгновенно проделал то же самое, но неведомая сила вдруг подхватила его шпагу и унесла куда-то. Он даже не услышал ни удара, ни звона. Зато почувствовал прикосновение острого металла к горлу. Инстинктивно он сделал шаг назад. Еще один. Дальше идти было некуда. Он уперся спиной в стену. А неумолимая шпага напавшего врага в этот момент нашла в полутьме двух других парней и не торопясь, шаг за шагом, царапаясь и словно играя, собрала их в единую плотную кучу. Да, человек в плаще прижал троих друзей к каменной стене в том месте, где для этого было удобное углубление, что-то вроде ниши, и, поигрывая шпагой, смотрел на них холодным цепким взглядом. И тут они вспомнили его.

— Узнаете? — Дьявольская улыбка раздвинула тонкие губы человека в плаще.

«Он их убьет, — размышлял Нозано о самом себе в третьем лице. — Разумеется. Тут нет вариантов. Зарежет, как баранов. Великий Тритон оценит эту жертву. Но они еще не знают об этом, хотя уже и почувствовали спиною смертельный холод. Но прежде они должны отречься от своего святого покровителя. И он заставит их сделать это! Иначе все напрасно. Только так!»

— Повторяйте за мною: «Мы вместе и каждый из нас в отдельности... — глухо шипел он, — ...тут каждый громко и четко произнесет свое имя — имя! и громко! — отрекаемся от тебя, святой наш крепкий и святой наш бессмертный. Отрекаемся отныне и навсегда!» Поняли? — Шпага уперлась в белое горло Валика.

Арик непроизвольно шевельнулся, и клинок, мгновенно вспорхнув, тут же оказался у его лица.

— Я вас не отпущу, — проскрипел Нозано. — Не надейтесь. От моей шпаги еще никто не уходил. Отрекайтесь! Отречетесь — пойдете на все четыре стороны. Зачем вы мне нужны! Смотрите только, чтобы штаны не свалились. — Он хрипло усмехнулся. — Итак: «Мы вместе и каждый в отдельности...» Ну, повторяй же, скотина! — яростно прошипел он и больно проколол Арику кожу на шее.

Сержант Подорога обо что-то споткнулся. Он наклонился и с удивлением поднял шпагу.

— Вот это находка, — пробормотал сержант.

Он медленно выпрямился и в слабом свете луны увидел странную картину. Три молодых солдата стояли, прижавшись спинами к чернеющей полуразвалившейся стене, а перед ними закутанный в плащ высокий человек слегка размахивал сверкающим клинком.

— А-а! — заревел сержант и бросился на эту жуткую фигуру.

Изумленно смотрели на смертельную схватку не успевшие сбросить оцепенения ребята. Ах если бы Нозано применил свой коварный прием не с левой стороны, а с правой. Сержант увидел бы опасность своим еще кое-что видящим левым глазом. Но шпага вспорхнула слева, и сморщенный правый глаз сержанта не справился. Шпага вошла ему в правый бок. Но в тот же миг шпага сержанта почти по рукоятку ушла в грудь полковника. Оба врага какое-то время стояли, впившись друг в друга безумным взором. Первым, бешено сверкнув угасающими глазами, упал Нозано. Упал, судорожно дернул руками, словно хотел выдернуть клинок из своей груди, но передумал и затих.

Вслед за тем медленно опустился на землю сержант. Ребята кинулись к нему. Он с силой открыл глаза и улыбнулся. Начал что-то шептать. Ребята в ужасе прислушались.

— Горбатого могила... Генерал мне: не говори так, не смей... Да что там? Говори, не говори — все одно... Куда денешься? Теперь уже исправит... Окончательно... Поехать все собирался... старушка мать у меня... вот кого жаль... непутевый я, так и не женился... она мечтала... внуков... не повторяйте моей... моей ошибки... Ни за что! Понятно? — Голос его булькнул. — И еще... возьмите это, — он тронул слабеющей рукой правый карман, — это остаток нашей общей кассы... это все ваше... шестьдесят золотых... каждому, стало быть, по пятнадцать...

Из угла его рта вытекла струйка темной крови. «Будьте...», — прошептал сержант и закрыл глаза.

Глава 57

Рыцарское сердце петуха Жана

Отправляя парней в отпуск, генерал Рас подарил каждому по отличному жеребцу. «Кто доберется первым — тот на коне», — вспомнил Галик выражение сержанта, когда они, молодцевато подбоченясь, въезжали в родную деревню.

Открыв рты, смотрели жители деревни на трех лихих конников. Копыта цокали, грязь весело летела из-под копыт. Девушки украдкой смотрели на возмужавших Арика, Галика и Валика. Но больше всего сельчан потрясло то обстоятельство, что на огромном красавце — гнедом коне Валика — сидел не только Валик. Позади него, в кавалерийских штанах, заправленных в сапожки, в походной замшевой куртке, сидела удивительно красивая девушка с распущенными каштановыми волосами. Но мало того, на плече у девушки сидела небольшая обезьяна, по виду живая и смышленая. Обезьяна непрерывно крутила головой и строила смешные рожи.

Арик с едва заметной улыбкой на губах посматривал вокруг, отлично понимая, какой эффект производит их конная процессия. И вдруг... вдруг в толпе девушек он увидел знакомое лицо. Мой Бог! Что это? Не может быть! Как расцвела скромная белошвейка. Как она хороша! И как мила! Сердце Арика дрогнуло.

На дальнем краю деревни спокойно, с достоинством, их встретил петух Жан-наглец. Поначалу, в судорожном восторге встречи, они решили переименовать своего любимого петуха. Жан-храбрец? Жан-гордец? Жан-молодец?

— А я бы не стал менять имя, — сказал вдруг Арик. — Как это мило и привычно звучит — Жан-наглец. Вон смотри — и петух согласен. Посмотри, как он радостно роет землю своей мощной лапой. И как нахально при этом глядит. Я его люблю, честное слово!

— Твоя правда! — сказал Валик и шмыгнул носом.

Сзади стояла Сэнди и с нескрываемым интересом смотрела на красавца-петуха.

Примерно в это же время далеко от столицы, в глубокой провинции, на дороге, живописно обсаженной тополями, отряд добровольной сельской охраны остановил подозрительный экипаж — глухую черную карету с занавешенными окнами, ведомую парой отличных рысаков.

— Клянусь брюквой, какой-то беглый аристократ, — сказал командир отряда, сжимая в руках допотопную кремневую фузею. О том, что порох давно кончился и фузея не заряжена, знал только он один.

— Проверить не грех. — Его товарищ встал посреди дороги, картинно выставив старый заржавленный бердыш. Остальные пятеро были вооружены вилами и кольями.

Кучер натянул вожжи, карета остановилась. Кучер смотрел на вооруженных мужиков, мужики на кучера. Молчание затянулось.

— Ну, я поехал, что ли. — Кучер хотел стегнуть лошадей кнутом.

— Э, нет. — Двое с вилами присоединились к приятелю с бердышом. — Кто таков будешь? Кого везешь?

С треском распахнулась правая дверца кареты, на ступеньке возник военный с обнаженной шпагой в правой руке и с пистолетом в левой. Мужики опешили.

— Я полковник Роппо, — надменно сказал военный, — везу особо секретный груз — архив по делам республики.

— Республики! — важно повторил командир отряда.

— Архив! — сказал мужик с бердышом, испуганно и восхищенно одновременно.

— Пропустить бы надобно, — робко сказал один из крестьян и опустил вилы. Но тот, что с ружьем, засомневался.

— Досмотрим, тогда отпустим.

— Смотрите! — холодно бросил офицер и немного посторонился.

В тесном пространстве кареты один на другом стояли два высоких сундука. В углу на сиденье куталась в шаль и платок молодая женщина. В полумраке кареты разглядеть ее было трудно. Мужики молча сопели.

— Архив опечатан, открывать нельзя, — сухо сказал офицер.

— Оно понятно. — Мужики чесали затылки. — Секретное дело. Документы!

— А это кто? — мотнул головой в сторону пассажирки подозрительный командир с ружьем.

Женщина, гордо взмахнув головой, откинула платок. Красивые, жесткие, наглые глаза пыхнули темным огнем.

— Королевская дочка! — обалдело прошептал командир сельской охраны. — Точно она!

— Ва! — прошептали мужики.

— Прочь с дороги, канальи! — закричал Роппо, поднимая пистолет и пытаясь закрыть дверцу кареты. Мужики расступились.

Кучер стегнул лошадей. Те, захрипев и кося глазом на людей с вилами, неожиданно рванули в сторону. Правое заднее колесо кареты не выдержало и отвалилось. Из распахнувшейся дверцы резко накренившейся кареты выехал верхний сундук. Какое-то мгновение он висел в воздухе, а затем, миновав ловко увернувшегося щуплого полковника, с глухим стуком упал на землю и развалился. Золотые монеты брызнули и потекли тяжелым ручьем.

Сельские охранники не могли прийти в себя от изумления.

— Прочь! — заорал Роппо, кидаясь к золоту и размахивая шпагой.

— Вон они какие документы везут! — сказал один из мужиков. — Надо бы и второй ящичек глянуть.

— Прочь, негодяи! — вопил Роппо, стараясь занять выгодную позицию между разбитым сундуком и каретой. Мужики осторожно приближались. Их командир направил ружье прямо в грудь полковнику. Тот нехотя отбросил шпагу и пистолет. Двое мужиков ухватились за боковую ручку второго сундука и попытались его вытащить. Сундук не поддался.

— Тяжелый, черт, — пробормотал один, — а ну, братцы, подсобите.

Общими усилиями сундук извлекли, замок сбили. И оторопели. На груде золотых монет сверкали камни — белые, зеленые, красные, тускло блестели жемчужные ожерелья, фигурные кресты, золотые цепи, инкрустированные камушками корпуса брегетов.

— Что ж это вы, полковник? — немного придя в себя, насмешливо спросил командир сельчан. — Такие важные документы — и без охраны!

— Не твое дело, мерзавец! — прошипел Роппо.

В этот момент молодая женщина с воплями выскочила из кареты и, размахивая кулачками, набросилась на сельских охранников.

— Мое! — закричала она высоким голосом. — Мое это! Все до последней монеты. А вы... вы... подлый народ... Мужичье!

— Во дает! — удивленно закричал один из них, в то время как другой бесцеремонно оттолкнул взбесившуюся девицу, успевшую оцарапать третьего.

— Воровка! — закричал третий мужик и ударил бедную королевну по шее. Та остолбенела. Четвертый сорвал с ее шеи ожерелье с кулоном.

— Истинное дело, воровка! — согласился мужик с бердышом. — Нешто она это заработала?

— Молчать, быдло! — прохрипел Роппо.

Недолго думая мужик сунул кулак под глаз полковнику. Тот вскрикнул и закрыл лицо руками. В этот момент королевна подскочила ко второму сундуку и, порывшись, извлекла из-под камней небольшую изящную корону.

— А ну отзынь от золота! — заорал четвертый мужик.

— Сам отзынь! — спокойно и грубо сказала королевна и пошла на мужика, угрожающе выставив зубцы короны.

Мужик смущенно попятился.

— Моя это корона. Моя наследственная, — глухим голосом просипела молодая женщина. — Понял?

— А ну ее, ведьму! — пробормотал мужик и отступил еще на два шага.

— Да оставь ты ей побрякушку! — сказал его товарищ, взвешивая на руке цепочку с кулоном. — Но больше ни-ни.

— А что вообще делать с ними будем, командир? — спросил мужик с бердышом.

— Делать-то что? Да пущай идут на все четыре стороны, — миролюбиво сказал командир патруля. — Золотишко и прочее мы, конечно, здесь оставим. Пересчитаем, а там решим, как с ним быть. А кругляш этот зубчатый пущай берет. Может, и вправду наследство. Все же королевская дочка. Тоже уважение имеем. А вы, — он сверкнул глазами на полковника и молодую женщину, — валите, пока мы добрые. Неровен час под замком окажетесь.

Бросив на мужиков полный ненависти взгляд, полковник и его спутница удалились, держась друг за друга и спотыкаясь. Он с синяком под глазом, а она в разодранном платье и без своего ожерелья с кулоном, который один стоил столько, сколько стоит небольшая страна. Отойдя шагов на тридцать, она гордо, хотя и слегка набекрень, нахлобучила корону. Мужики смотрели им вслед, пока они не скрылись за ближайшим поворотом. Куда делся кучер, никто и не заметил.

* * *

В те же часы в городе Блиссе, в таверне, сидели Якоб Якоби, математик и врач.

— Знаете, что рассказывают?

— Что? — оживились оба собеседника и даже отодвинули тяжелые фаянсовые кружки, в которых пенилось золотистое пиво.

— Рассказывают, что желтоглазая саламандра и толстый неопрятный попугай каким-то образом оказались вместе. И это правда. Я понял это сегодня на рассвете. В момент бессонницы я их увидел так явственно. Со мной это бывает в последнее время. Сон так реален, протяни руку — и словно дотронешься. Они сидят по концам большой заплеванной, загаженной клетки и бранятся, бранятся...

«Это ты виноват!» — «Нет, это ты!» — «Я весь мир мог вот так держать ...в кулаке ...а ты, недоумок, вмешался...» — «Нет, это я весь мир мог вот так... одной левой ногой... небрежно... это ты, дубина, зачем-то полез...» — «Нет, ты!..»

До сей поры они мир не поделили.

— Никак не могу поверить, что с нами нет нашего сержанта, — сказал Галик.

Арик лишь тихо вздохнул. А Валик почему-то посмотрел на Сэнди.

Они все четверо сидели за сколоченным из простых досок столом в дальнем конце заглохшего сада позади Галикова дома и неспешно уплетали картошку с луком, которую приготовила тетушка Агнесса, мать Галика.

— Я знаю, почему он погиб, — внезапно сказала Сэнди.

Трое друзей удивленно уставились на девушку, а Валик даже поперхнулся горячей картошкой.

— Он отказался встать под отраженный луч малой Сферы. И во всех передрягах оказался без защиты.

— Неужели ты думаешь? — начал было Арик, но оборвал себя на полуслове.

— Очень похоже на правду, — задумчиво произнес Галик.

— Бедный наш сержант Подорога, — сказал Валик. — Как нам его не хватает!

* * *

Голубоглазая женщина Эльдина Корич ехала на простой пролетке по разбитой дороге, ехала в никуда. Она зябко куталась в скользкий, блестящий плащ. В ногах у нее стояла большая давно не чищенная клетка.

— Сфера? Да нет, правильно произносится — Сфира. Сфира? Или я путаю? Да нет, я помню, я знаю... Почему они называют меня Сфирой? Неужели я — Сфира? Или я опять не туда попала? Не на ту планету... Неужели я Ева? Ева? Первая женщина? Странно! Мне кажется, я читала о чем-то похожем в книге Иббур. Там утверждалось, что символ Евы — это желание. И что желание — это десятая Сфира. Из всех Сфирот, может быть, самая нежная. Мне это мнится? Что значит мнится? Неужели я схожу с ума? Медленно, тихо впадаю в помешательство...

Она держала на руках маленькую золотисто-зеленую саламандру, злобно стреляющую желтыми глазками, и кормила ее комарами, которых, отбросив полы скользкого плаща, шлепала на собственных голых коленках.

— А где наш толстый попугай? — спохватилась Эльдина, тревожно оглядываясь на грязную клетку с открытой дверцей. — Неужели улетел?

Валик и Сэнди сидели на высоком стогу сена посреди скошенного пожелтевшего поля. Поле было такое большое, что им казалось, что они одни в целом мире.

— Как странно, — говорила Сэнди, — вот уж не думала, что окажусь в северных лесах, в таком красивом поле...

— Да, — неопределенно протянул Валик, — я тоже не думал.

Ему совсем не хотелось разговаривать, ему хотелось обнять девушку, прижать ее к себе и поцеловать. Но он не мог решиться.

— Кто это? — спросила Сэнди, провожая взглядом большую темную птицу, которая, раскинув неподвижные крылья, скользила над полем.

— Стервятник, — охотно объяснил Валик. — Мышь высматривает или крота. А то и зайца.

— Зайца? — не то удивилась, не то испугалась Сэнди. — Жалко зайчика!

— Еще бы! — важно ответил Валик и наклонился, словно желал сказать что-то девушке на ухо. Но вместо этого неуклюже чмокнул ее в щеку.

— Ох! — тихо произнесла Сэнди, но не отстранилась.

А Валик, словно ненароком коснувшись своими губами губ девушки, почувствовал жар и озноб одновременно. Какой-то необыкновенный огонь внезапно пронизал его — от макушки до самых пяток. Осмелев, он взял девушку за руку. Она не отняла руки, но смотрела на далекий край поля, где полыхал оранжевым и красным осенний лес. Молчание затянулось.

— Сэнди, — Валик нашел в себе силы разжать губы, которые еще горели, так же как и щеки, — помнится, ты говорила, что в детстве тебя звали, как твоих сестер.

— Не совсем так, — поправила девушка, — мое имя было составлено из их имен.

— Как это? — не понял Валик.

— Очень просто. Старшую звали Анна, среднюю Мария...

— А тебя?

— Теперь могу сказать...

— Только теперь? — удивился Валик.

— Прежде я не могла.

— Но почему?

— Ты забыл. Я говорила. На моем имени лежало заклятие. Если бы я назвала его, то неисчислимые несчастья свалились бы на мою голову. Я могла даже погибнуть.

— Какой ужас! — искренне воскликнул Валик.

— Это правда, — тихо сказала девушка. — Жизнь моей семьи служила доказательством. Все было так печально. И я вынуждена была жить под чужими именами.

— А теперь?

— Цыганка сказала мне, что заклятие рассеется немедленно, как только меня поцелует парень. Сам поцелует, без моей просьбы.

— Неужели? — вскричал Валик и сделался пунцовым. — Сэнди, милая, я готов целовать тебя с утра до вечера и с осени до весны.

— Это не обязательно, — улыбнулась Сэнди.

— А с весны снова до осени, — распалился Валик. — И так всю жизнь!

— Какой ты милый, — сказала девушка.

— И не страшно тебе назвать теперь свое настоящее имя?

— Нет, — твердо сказала девушка. — Меня звали Марианна.

Они оба вздрогнули, схватившись за руки. Но небо не упало на них.

— Вот видишь, — сказала девушка и сжала руку парня.

— Какое красивое имя! — воскликнул Валик.

— Тебе нравится?

— Чудесное имя. У тебя не могло быть иного. Можно я буду звать тебя Марианной?

— Я уже так привыкла к Сэнди, — улыбнулась девушка.

— Честно говоря, я тоже, — признался Валик. — Ну, хотя бы иногда. А?

— Иногда — можно, — тихо сказала Марианна и ответно чмокнула Валика в щеку.

— А что вы здесь, в Блиссе, делаете, Якоб? — спросил математик, нажимая большим пальцем на рычажок узорной оловянной крышки и делая глоток прохладного пива.

— Жду попутного судна, — отвечал доктор волшебных наук.

— Корабль? — удивился врач. — И куда же вы намылились?

— Это секрет, — сказал Якоб Якоби. — Очень большой секрет. Такой большой! — Якоби вытаращил глаза и расправил плечи. — Его никому нельзя доверить. Честное слово! Но вам я скажу. От настоящих друзей секретов нет. Я отплываю навсегда. На остров Надежды.

— Куда, куда? — спросил математик.

— Куда? — подставил ухо врач.

— Такого места на земле нет, — тихо произнес Якоб Якоби. — Но там меня уже ждут.

* * *

— Вам пакет из самого Грома! — сказал деревенский письмоносец, снимая шапку и вытирая потную макушку. Письмоносец был хром, но ходил очень быстро, легко обслуживая десяток окрестных деревень.