Кстати, методику усвоения языков я тоже выловил в Океане. Поразительно, насколько она оказалась эффективней той, которая применялась в советских школах. За пару месяцев уходишь намного дальше, чем за годы прежней учебы. Если бы я хоть немного уважал тогдашних правителей, решил бы, что нам специально морочат головы, лишь бы мы не слышали мир, пытавшийся докричаться до нас из-за «занавеса».
И вот сейчас я все глубже погружался в Океан, безграничный, неиссякаемый. Правда, по ощущениям это скорее походило на космос, причем не здешнюю пустошь, а центр Галактики, где от светил рябит в глазах. А пуще всего я шалел от ощущения полета, лишенного даже инерции. Когда паришь в невесомости, пронизанной мириадами серебристых нитей, и каждую ощущаешь едва-едва, как легчайший запах, по которому можно взять след… а затем устремляешься на цель – мгновенным, невероятным броском, так что прочие звезды сливаются в марево.
С «хвостами» я разобрался быстро – подгоняло желание переключиться на новое дело. Что и сделал, пока не растерял инерцию. Обычно я воспарял в такие дали, что едва различал здешние окрестности. А теперь принялся штудировать местную прессу последних недель, вылавливать телепрограммы, куда прежде не заглядывал, листать странички информаторов, успевших зарекомендовать себя, как толковые, – даже перебирать мусор, какой сбрасывали в Океан досужие болтуны. Я забрался в архивы губернским полиции и скачал оттуда, что смог. Даже в секретные банки федералов сумел проникнуть, хотя не почерпнул там особо ценного, касающегося наших проблем. Конечно, губернский «народ» старались уберечь от пагубного влияния Океана. Еще пуще стерегли коммунаров – их и вовсе отгородили забором, заперев в Лагере. Но и оттуда информация поступала. или просачивалась. или ее можно было выцарапать, взломав энное число замков.
Действительно, ситуация вырисовывалась странная. В большинстве губерний тенденции схожи, но здешняя выбивалась из общего ряда, шла с немалым опережением. А пуще всего отличился наш городишко, свежеиспеченный губернский центр. Кривые убийств, насилий, несчастных случаев взмывали тут много круче, а статистика людских пропаж и вовсе зашкаливала. И происшествия – как на подбор. Ну, навскидку…
Один идиот вообразил, будто ему изменила подружка, хотя та даже не знала его имени, и порешил обоих, девицу и соперника, – в полной уверенности, что карает предателей. А трупы укатал в фундамент строящейся дачи, чтобы остаток жизни топтаться по их телам. Кстати, «остаток» получился недолгим: у бедняги-соперника оказались настырные родичи.
Другая дурища подговорила любовника избавить ее от мужа, и они обстряпали дельце в лучших традициях французского кино, где принято умиляться любви, замешанной на крови. И этих уже прибрали копы.
Третий без лишних слов зарезал приятеля, в запале окрестившего его козлом, – ну «не вынесла душа» бывшего зэка, рефлексы включились.
Четвертый, еще совсем щеня, разобиделся на свою мать настолько, что натравил на нее старших дружков, и от пережитого общения с молодняком у той поехала крыша – это не считая «разрыва вагинальных тканей».
Пятый пришил маменьку самолично – вот тоже, пошло поветрие. Конфликт поколений, разрешаемый по-новому.
Шестой зарезал и расчленил папашу, а для подкормки домашних кошечек не пожалел плоти, от коей произошел сам. И поминал об этом так обыденно.
А вот седьмой, тоже подросток, вздумал повеситься – в надежде, что возвращающийся домой отец вынет из петли. Но тот чуть замешкался, заболтавшись с соседом, и фарс превратился в трагедию.
Восьмой – это и вовсе бред. Скромный, вежливый парень, классический «тихий омут». Бог знает, где он набрался этого, но главной его страстью стало пожирание девиц, вылавливаемых в соседнем парке. Даже свою кошку ими питал (еще один), а в морозильнике держал запас любимых частей. Десятка два расчленил прежде, чем его взяли, – куда Джеку-Потрошителю! Однако тот прославился на века, а этого забыли сразу.
Девятый пристрелил женушку со всеми детьми, затем и себя кончил – лишь бы та не бросила его. Вот так понимают у нас большую любовь. И чего б ему было не начать с себя?
И прочих мстителей развелось столько, будто все разом вспомнили прошлые обиды и решили за них поквитаться. Впечатление, словно плотину прорвало.
А местный фольклор обогатился многими байками. Дешевых-то выдумок и раньше хватало, но при нынешнем обилии дыма, даже если рассеять его весь, должен обнаружиться и огонь – или я ничего не смыслю в добыче знаний. Какая-то загадочная живность, замечаемая тут и там, чаще под землей, или вблизи вод, или в самом море. Опять пошли россказни про исполинских крыс, якобы нападающих на людей, – любимые персонажи зачуханных бытом горожан. И про гигантских пауков. (Это уже по моей части: арахнофобия.) Сюда же примешивались истории о смертоносных роях пчел и несметных стаях саранчи, частью подтвержденные документально.
Расслоение – и расселение – происходило у нас быстрей, чем где бы то ни было. За последние пару десятилетий здешний люд сильно поредел, зато жилищная проблема наконец разрешилась. Освободившись от крепости, горожане дрейфовали по городу, образуя новые сообщества, сцементированные интересами или убеждениями. В разных его районах даже валюта разная: деляги перешли на «менчики», приплывшие из Европы, у «народа» в ходу местные фантики, кое-где еще предпочитают федеральные деньжата, а в Лагере и вовсе талоны.
Вообще, что имеем тут?
Во-первых, сферу влияния Двора с достаточно внятной, хотя бестолковой структурой власти. Во-вторых, разбросанные по всему городу участки, где смешались торгаши, частники, наемы всех сортов, бандитские Семьи и простые банды, одиночки вроде меня или, скажем, Гая, вольного репортера. В-третьих, таинственный, зато четко очерченный Лагерь, который потому и таинственный, что никому на фиг не нужен, – вроде «неуловимого Джо» из популярного анекдота. В-четвертых, общину казаков, вдруг вспомнивших о своей самобытности, – с собственным самоуправлением, но явно тяготеющую ко Двору, практически подчиненную ему. Чуть поодаль, в горах, кучкуются муселы: от воинственных абреков, промышляющих набегами, работорговлей, наркотой, до мирных торгашей, земледельцев, ремесленников, еще не разучившихся работать. Да, еще и Кампания! На каковую, собственно, и пашут лагерники-коммунары… хотя охраняют ее сторожевики Двора… кстати, как и сам Лагерь. Сия троица, видно, плотно увязана общими интересами, если все там настолько дружны.
А вокруг этих стержней чего только не наверчено: национал-патриоты, чаще именуемые «нашистами», старозаветные монархисты с претензией на сословные льготы, самозванные демократы, ухватками напоминающие большевичков, верующие разных конфессий, полоумные сектанты, «тарелочники», свихнувшиеся на пришельцах. И все суетятся, обличают, агитируют, заключают союзы и объявляют войны, воздвигают пьедесталы себе, а другим роют могилы. Тоже мне, спектр!.. Впору из него делать колечко, сомкнув краями. И уж они сцепятся так, что не растащишь, – с общим языком проблем не возникнет.
Тенденции тоже не радовали. Бывший губер, а ныне президент с подозрительной фамилией Алмазин и заслуженной кличкой Клоп пустил тут такие корни, что сковырнуть его можно, лишь разворотив полгубернии. Прожорливый его Двор занял на местности ключевые высоты, подступы окружив свирепыми сторожевиками, а на вольнодумцев натравив «бесов», злобных и въедливых. Впрочем, как и во всех приличных державах, у Двора завелась собственная оппозиция, ведомая горлопаном Дарыговым. Еще при Дворе имелся Собор, опять же Народный, вполне заменявший большинству горожан театр, своя телестудия, вещавшая на всю губернию и даже дальше, парочка весьма лояльных газет да серенький журнал для домохозяек.
Кстати, в «народе» происшествий фиксировалось мало: то ли контингент не тот, то ли действительность умело лакировалась. Даже девицы вроде не пропадали. И вряд ли в блеклой массе, которую за прошлые десятилетия разве что дустом не травили, сохранилось аппетитные цыпочки. Всё, что уцелело там живого и яркого, давно перекочевало в иные сферы, а ежели и остался кто, то разглядеть его в толпе, ряженной в ширпотреб, непросто. Стало быть, основной вклад в статистику пропаж делали торгаши да наемы, наше третье сословие.
Итак, торгаши – вот и снова вернулся к ним. Уж они в Океане представлены отменно, хотя бы ради рекламы. А где торгаши, там и муселы, – уж так сложилось тут, несмотря на прошлые разногласия. Чтоб не дразнить гусей, муселы отселились в родные горы, рассредоточась по неприступным аулам, но продолжали вести в городах дела, заручившись посредничеством славянских партнеров.
Впрочем, бандитские Семьи тоже не чурались бизнеса. Контрабанда – одно из главных и уважаемых здешних занятий, к тому ж едва не самое доходное. Потому-то на нее наложил лапу Аскольд, оттеснив в сторону даже Грабаря с родичами, основных своих конкурентов, – не говоря об Амире, Носаче и прочих главарях рангом пониже. Близость границы, удобный, недавно модернизированный порт – лучших условий трудно и желать. Функция, вторая по значимости, – охрана. Причем не только от признанного отребья да разных отморозков, но и от простого люда, всегда готового раскулачить богатых соседей. А удержать его на дистанции может лишь страх – вот крутари и сделались таким пугалом.
Когда голова стала гудеть от обилия сведений, я всплыл из Океана, нехотя возвращаясь в обыденность. Затем переключил экран на местный канал, чего не делал уже давно. Там как раз вещал обозреватель. Неизвестно, что думал он сам, но сейчас штатный говорун явно озвучивал Алмазина, гладкой речью возмещая косноязычие старого интригана. Эдакий рупор власти, всегда готовый к использованию. А невдалеке, также на подхвате, теснятся умельцы любых мастей, от борзописцев до экономов. Всё, как в «старые добрые». Собственно, что изменилось? Разве масштаб – мельчает всё. Ну, еще занавес истончился, а рядом образовались иные потоки. И если очень уж не хочешь продаваться чинушам, выбрать найдется из чего. Да только многие ль не хотят «очень уж»? Главная кормушка все-таки у Двора. И как в прежние годы, расталкивая локтями, – «выбери меня, птица счастья»!..
М-да, когда погружаешься в такое, любви к человечеству не прибавляется. Надо хотя бы дозировать. А посему самое время испить горячего коф-фе, взбодрив осоловевший организм, а заодно усладить себя выпечкой, которая удается Инессе, как немногим.
Ощутив, что я не прочь сделать перерыв, женщина снова наведалась в кабинет, доставив угощение, о коем мне мечталось сейчас. И после недавней ее выходки, так впечатлившей закаленного Аскольда, я поневоле глянул на Инессу пристальней, засомневавшись, один ли живу тут или все-таки вдвоем.
Инесса была опрятна, ухожена и, несмотря на не юный уже возраст, обладала точеной фигурой, которую не стеснялась демонстрировать. Впрочем, она настолько густо и ровно загорела, что и без одежды не выглядела голой. Иногда Инесса надевала белые носочки – то есть носки и ничего больше. То ли для контраста, то ли желая показать, насколько чисто в комнатах, – действительно, подошвы носков сохраняли снежную белизну. И лишь в самые прохладные дни она набрасывала на себя рубаху, едва покрывавшую ягодицы.
Лицо ее отличалось четким и диковинным разрезом глаз, столь же чеканным абрисом губ, высокими скулами – видимо, семитский вариант с толикой азиатской крови. Вокруг глаз проступили морщинки, честные и заслуженные, зато не было деформаций, свойственных располневшим людям. Щеки гладкие, впалые, волосы блестящие, темные сплошь. Шея высокая и на диво свежая, хотя у многих именно она выдает возраст. А судя по упругим, прорисованным мышцам, Инесса регулярно посещала мой тренажерник.
Еще у нее имелись маленькие аккуратные ступни, которыми она умела неслышно ступать по здешним коврам, паркетам, лестницам. Вообще женщина оказалась тихой и незаметной, словно бы пришибленной жизнью, – меня это устраивало. Тем более, что свои обязанности Инесса исправляла с редкостным фанатизмом. Временами ее патологическая чистоплотность раздражала, но моей всегдашней небрежности требовался противовес, а лучшего трудно и желать. К тому ж Инесса никогда не корила за кавардак и вообще больше помалкивала. Мы жили, почти не пересекаясь. В доме хватало гостевых комнат (хотя гости случались редко), а также спален, кабинетов, ванн, так что мы существовали будто в параллельных пространствах. Временами я даже забывал о присутствии Инессы и, натыкаясь на следы чужой деятельности, не сразу соображал, кто тут подсуетился.
Впрочем, в моем особняке, оборудованном программируемым техноцентром, пылепоглотителем (пресиптроном), стиральным и кухонным автоматами, работы у Инессы было не много. Я вполне мог обойтись без прислуги, но женщина сделалась для меня подобием домашнего зверька, а ответственные люди не выгоняют прирученных. К тому же собственного угла у нее не осталось, и выгонять пришлось бы если не на улицу, то к очень дальним родичам, которым и без Инессы жилось тесно.
Кстати, готовила Инесса получше моего автомата, и запас блюд у нее изысканней. Я не чревоцентрист, но когда к столу подают, скажем, утку, фаршированную крабами… Стерильные полотенца, благоухающая постель, сверкающие раковины – к этому привыкаешь. И массажистка из нее классная.
Наверно, Инесса не отказала бы и в сопутствующих услугах, но как раз их от нее не требовалось. Может, и жаль: в автономном плавании удобно иметь под рукой всё, включая подружку. С другой стороны, это добавило бы мне забот, а ее подвергло бы лишнему риску. И потом, знаю, как это бывает – стоит лишь заступить. Сразу начинает вязаться цепь обязательств, обещаний, привычек, постепенно опутывающая по рукам и ногам. Конечно, с Инессой могло пойти по иному сценарию, но зачем рисковать? Мне нужней хорошая домоуправительница, чем любовница… еще неизвестно, кстати, какая.
Глава 3
После визита Инессы я проработал еще с пару часов, когда снаружи вкрадчиво поскреблись.
– Чего тебе? – откликнулся я, спуская ноги на пол и разворачиваясь вместе с креслом. – Ну, заходи!
Дверь открылась, и в кабинет вступил Хан, бережно неся в пасти пушистый комок. За пару метров от меня он опустил находку на ковер и придавил громадной лапой, чтобы не трепыхалась. Комок оказался котенком непонятной породы, эдакий дымчатый полосатик. Был он совсем крохой и, похоже, еще не научился бояться – ни людей, ни даже собак. выглядел он скорее недовольным, чем напуганным, и казался ухоженным, будто на улицу его выкинули недавно. Отвезли подальше и бросили за бордюр. А теперь кошарик пробирался домой, чтоб выяснить с хозяевами это недоразумение. То-то им будет радость!
– Тебе здесь что, ковчег? – осведомился я. – Где подобрал?
Пренебрегая вопросами, Хан с ожиданием смотрел на меня, зацепенев в изваяние. Все же он псих – нормальные собаки так себя не ведут.
– Пусти, – велел я, и пес аккуратно убрал лапу.
Слабо мяукнув, малец распрямился и тотчас устремился ко мне, будто решил познакомиться ближе. Наверно, и к Хану он так же бросился – тот и размяк. Добравшись до моих ног, котейка угнездился меж них и удовлетворенно замурчал, словно признал во мне утерянную маму. И почему меня не боятся слабые?
– Может, его со скалы, как в Спарте? – предложил я. – Тест на выживание.
Но такой исход вряд ли устроит Хана. Видимо, он нуждался в приятеле – одного меня псине мало. Возможно, и Инессе жизнь покажется веселей. А вот при моей общительности уместней обзавестись кактусом.
– Ладно, под твою ответственность, – нехотя уступил я. – Но если вздумает метить!..
Впрочем, не моя печаль. Отучить котяру от дурных замашек будет кому. Надвинувшись, Хан поднял его за шкварник, точно вступивший в права родитель, и вынес из комнаты – тот даже не пикнул. Кого ж из него воспитают, хотел бы знать, – волкодава? Ага, карманный вариант.
– И чтоб обивку не драл! – рявкнул я вдогонку, уже жалея, что разрешил. Придется теперь и в своем доме ступать с оглядкой, чтобы не раздавить малявку в кровяной блин. Много ли надо такому шкету?
И стало их… то есть нас… четверо. Не считая Дворецкого. Все ж это событие меня отвлекло. Да и хватит, пожалуй, грузить мозги – пора задействовать мышцы.
По винтовой лесенке я спустился в подвал, занимавший едва не больший объем, чем наземные этажи. Если исключить кабинет, все рабочие помещения были устроены тут. И строительством своего тела я тоже занимался под землей.
Увы, я не отношусь к феноменам, которым всё дается без усилий, и даже сила у меня приобретенная. В одном превосхожу остальных: никогда не был «лежачим камнем». Ну, угораздило родиться не там и жить не с теми – это же не конец света? Почти всего можно достичь, если не ждать, пока само свалится на голову. При должном усердии доступны любые знания, умения, навыки – хватило бы ума этим распорядиться. Даже физиологию можно подправить, хотя тут и трудно соблюсти меру. Слишком многие не удержались на лезвии, поддавшись азарту или жадности. Но не я. Уж балансировать я научился – за столько-то лет. Пожалуй, меня с полным основанием можно окрестить Self-made-man, причем мало кто из «самоделок» брался за себя столь же капитально. Я изучил свое тело досконально, прежде чем взялся за его модификацию. Существуют оптимальные пропорции, включая точки, где мышцы крепятся к скелету. И уже есть методы коррекции костей, как в длину, так и в ширь. Даже можно повысить их прочность. Шажок за шажком, я привел свой костяк к намеченному оптимуму, прибавив себе роста и размаха плеч, удлинив конечности, укрепив связки. К счастью, изначально я пребывал от этого не слишком далеко, иначе бы вряд ли добрался. Можно прибедняться сколь душе угодно, но когда видишь калеку или карлика, то понимаешь: уж с тобой природа не поскупилась.
Затем я принялся строить мышцы – точнее достраивать, поскольку крепким парнем был с юности. Но в прежние времена, когда не хватало ни знаний, ни кормежки, большие достижения требовали таких затрат, на какие решались только фанатики. А надобности особой не было, и не поощрялось это, мягко говоря. Конечно, в том возрасте все далось бы намного легче. С другой стороны, кто знает, куда занесло бы меня тогда – без нынешних-то тормозов?
Понятно, в большую мишень легче попасть – если она движется не быстрее малой. А ведь скорость задают мышцы. Видели вы, как атакует медведь, мой тотемный зверь? Эдакая глыбища, с виду неуклюжая и медлительная, вдруг срывается с места, а его разящая лапа почти растворяется в воздухе, с легкостью сокрушая хребет секачу. Упаси бог разбудить его ярость!
А кто бы знал, чего стоило мне растянуть мышцы! Силу-то можно набрать в любом возрасте, но вот гибкость… А без нее мои массивы немного стоят. Что толку в мощных ногах, если не можешь поднять их выше пояса?
Однако выстроенное наново тело еще следовало зарядить рефлексами, по возможности лучшими. Прежде мне вполне хватало боксерской подготовки, подкрепленной двумя-тремя ударами ног, теперь этого довольно разве для торгашей. Хочешь жить – умей вертеться, причем в буквальном смысле. Но вертеться тоже надо с толком, по наработанным методикам. В нашей несчастной стране ничего не умеют делать по-настоящему. На всех уровнях – тяп-ляп, сойдет и так. Даже если от этого зависит жизнь, мало кто выкладывается в полную силу. Но я упрям. И, словно древние китайцы, готов повторять движение тысячи раз, чтобы накатать для него подходящую колею. Не знаю, как другим, а мне за каждый шажок вперед приходится платить галлонами пота и неделями тяжкой работы. Это в кино возможны прорывы: сперва у героя не получается, затем его осеняет или ему объясняют что-то, и сразу дело идет на лад – вплоть до финальной победы.
Говорят, без хорошего тренера бою не выучишься. Наверное, так и было раньше. Ныне же опыт сотен мастеров отснят, изучен, обобщен и реализован в таких комп-пакетах, что конкурировать с учителем-виртуалом вряд ли возможно. Ушли времена закрытых заведений, где приходилось годами молиться на мастера, лишь бы приблизиться к его уровню, – при том, что методики других школ опробовались уже на твоих костях.
Конечно, для учебы требуется оборудование, сложное и дорогое, включающее в себя костюм и шлем для виртуальных спаррингов, а главное, робота-партнера, носителя вражеских клинков – единственных достоверных деталей в эфемерном облике, что создается вокруг него. Оружие тоже специальное. За настоящие мечи лучше не браться без крайней нужды: тут же захочется пустить в ход, а то и испытать на тех, кто подвернется. Не отсюда ль и правило: достал меч – убей. В том смысле, что, пока не решился на убийство, держись от клинка подальше. Не то он сам подтолкнет тебя, точно демон.
Традиционно лучшими бойцами считаются азиаты – с ними я и схватываюсь чаще. Но этих шустриков приходится растягивать до моих габаритов, а соразмерно возрастает скорость. И одолеть подобного рубаку сложней, чем любого из оригиналов. Одно утешение: удары имитируются тут токовыми разрядами. Хотя и от такого бывает крутенько.
Когда я основательно выдохся, не однажды умывшись потом, а мышцы задубели, отказываясь повиноваться, пришло время стрельбы. Под тир отведен самый нижний зал, широкий и высокий, превращаемый Дворецким в опасный лабиринт, нашпигованный ловушками и сюрпризами, наполненный вражинами. Конечно, почти сплошная голография, но в пылу игры трудно отличить миражи от реалий. А спецкостюм и тут недурно имитировал плюхи, выпадавшие на мою долю, – к счастью, намного их ослабляя. По-видимому, игры эти придумывались субъектами с больной фантазией, вдобавок питавшими застарелую ненависть к человечеству. Зато они приучали игрока ждать подвохов отовсюду и просчитывать ситуацию хотя бы на пару ходов вперед. «Тяжело в ученье», говорят.
И уж после всех этих измывательств над собой, приняв душ и пройдя через массажный агрегат, я смог позволить себе толику развлечений, как и прочее, черпая их в Океане. Каналов тут протекало столько, что нестойкий рассудок мог тронуться, выбирая из такого обилия. Я знавал людей, которые проводили перед экраном сутки за сутками, будто зачарованные, забыв про еду и сон, лишь заведенно щелкали клавишами, перескакивая с канала на канал, – и выводить из такого состояния приходилось силой. Для начала и я пробежался по Океанским струям, кое-где притормаживая, чтобы вглядеться.
По одному из федеральных каналов рекламировали душевую: четыре стояка, поверх которых присобачили корыто с дыркой по центру. Оказывается, эта штука «по-русски добротная, которую можно передавать от поколения к поколению»… Дичь! Они что, планируют здешнюю нищету на века?
У немцев предлагала себя красотка с чудовищно раздутыми грудями и пугающим оскалом взамен улыбки. Бр-р-р, лучше смерть! И краше, я полагаю.
Заглянул в спортивный поток. И тут глаза разбегаются – на любой вкус: от конкурса силачей до бильярда. А наши бои без правил, прежде полуподпольные, теперь набирают популярность даже на респектабельном Западе. Этого я не понимаю. Моя зрительская кровожадность не заходит дальше спортивных единоборств или эффектных киношных имитаций. Но смотреть, как соперники увечат друг друга, в месиво разбивают лица!.. Эдак и гладиаторские бои скоро узаконят.
Затем я пробежался по киношным анонсам. Удивительно, но достойных фильмов в мире наперечет, так что следить за новинками не составляет труда. В Океан их сбрасывают еще раньше, чем в театры, но свежачок, на который стоит тратить время, возникает даже не каждую неделю. Пара-то экранов у меня светится постоянно, но чаще я пускаю по ним клипы, вылавливаемые сообразно моим запросам. либо подключаюсь к камерам, установленным в дальних городах.
Сегодня я не стал привередничать и согласился на первый подвернувшийся боевик, как оказалось, вполне способный заменить комедию. В этой ленте собрали, кажется, полный набор проколов, кочующих из фильма в фильм. Были тут и падающие тела, в которых за километр угадывались манекены. И затаившиеся на заднем сиденье злодеи, которых в упор не замечали водители. И ближние перестрелки без всякого проку, будто палили слепые. И десятиграммовые пульки, отбрасывающие человека, точно пудовые снаряды. И прыгающие с высоты герои, явно норовящие грохнуться спиной, но в следующем кадре исправно приземляющиеся на ноги. И свистящие удары, по штуке на секунду. И протяжные стоны рубящихся на мечах, будто вместо боя они занимались невесть чем.
Досмотреть фильм мне не дали. Как и утром, Дворецкий известил о постороннем, вторгшемся на территорию, – прямо нашествие!.. К счастью, я еще не лег, иначе с пришельцем разобрались бы по законам ночного времени.
– И кто не этот раз? – спросил я.
На главном экране образовалась фигура, совершенно неуместная в пустынном парке. Уж она совершенно не скрывалась, брела напролом через кусты и валежник, спотыкаясь и чертыхаясь, рискуя загреметь в невидимый овраг либо и вовсе навернуться с берегового обрыва. На этот раз меня удостоила визитом дама, худощавая, остролицая, белокурая, одетая в длинное платье на бретельках и с глубокими вырезами. Сквозь ткань просвечивали нательные цепочки, на шее мерцало роскошное ожерелье, на руках золотые браслеты и несколько перстней с ценными камнями, в руках ничего – идеальная добыча для грабителя или насильника. Побережье уже накрыла ночь, по южному черная, и вряд ли женщина различала собственные туфли. Зато я все видел отлично, мог разглядеть каждый листок на кустах. Система «кошачий глаз» в действии – кстати, куда удобней тепловидения.
Конечно, это была Лика. Наученная опытом Инесса уже растворилась в глубинах дома, предоставив мне самому разбираться с гостьей. Действительно, кому нужны скандалы? Уж не мне.
– «Чтобы день начинался и кончался тобой», – пробурчал я словно проклятие, а Дворецкому велел: – Освети-ка ей путь, лучезарный, не то придется по частям собирать.
Впрочем, Лика не в таких переделках бывала, и хоть бы что. Повезло ей на ангела-хранителя – этот тип свое дело знал. Зато и вкалывать ему приходилось втрое: полагаясь на удачу, Лика совершенно не утруждала мозги.
Над головой гостьи, в густой кроне, вспыхнула лампа. Следом другая – чуть в стороне. Лика не удивилась, не испугалась. Только поправила сбившееся платье, сообразив, видимо, что за ней наблюдают, да взбила затейливую прическу, растрепавшуюся в здешних кущах. И двинулась в указанном направлении, нетвердо ступая по траве. Ведомая огоньками, выбралась на шоссе и скоро достигла дома, войдя в открывшуюся, как по волшебству, дверь. Прошествовав сумеречным коридором, Лика поднялась к моему кабинету и нарисовалась в проеме, на удивление эффектная – учитывая, откуда только что выбралась. Вообще, она умела себя подать. И ее наряд, несмотря на скудость деталей, был из дорогих, камушки – неподдельные. Баловал ее муженек.
– Ты вообще думаешь иногда? – спросил я. – А если бы я выставил ловушки?
– Но ведь не выставил же!..
Дескать, проскочила, и слава богу. В следующий раз попробуем минное поле.
– Ты не поддатая, случаем? Ну-ка дыхни!
– Ты не рыцарь, – сказала она. – Ты монах. Отшельник.
– Это и раньше совмещали. Но я не джентльмен – тут ты права.
– И плевать!
Почти не качаясь, вызывающей поступью, Лика прошла к соседнему креслу и расселась, закинув ногу на ногу. Гляделось это неплохо, даже в бледном сиянии экранов, – но лучше бы не видеть. Хотя в ее исполнении я уже всякого насмотрелся.
Сама она мало изменилась. Только прибавилось картинок на бледной коже, а на языке я приметил перстенек с жемчужиной. Хорошо, не стала портить ни бровей, ни ноздрей. Но при ходьбе что-то звякало, и в оформлении перебор: перламутровые веки, блестки на скулах, наклеенные ресницы, накладные ногти. А попка до сих пор как у мальчишки, узкая да компактная.
– Дай закурить! – капризно потребовала Лика.
Действительно, для полноты образа ей не хватало сигарки. И этак изящно стряхивать пепел на ковер.
– Не держу.
– Тогда выпить. Бургунского хочу!
– Доставь, – велел я Дворецкому. – Пару бутылок.
Уж лучше довести ее до кондиции. Спровадить не удастся, так хоть спать не будет мешать.
– Гарсон! – махнула Лика рукой. – Живо!..
И чуть не сверзилась с кресла – я поймал ее за голое плечо, остановив падение. А может, и бутылки хватит. Кажется, Лика приняла уже неплохой разгон. Бургунского ей – ха!.. И за какие грехи мне это наказание?
Мы и познакомились необычно – в штормовом море. Она, видите ли, решила искупаться при шести баллах, а как возвращаться через прибой, не подумала. Хорошо, по бережку прогуливались люди, и некоторые даже умели прилично плавать – к примеру, я. Вытаскивали ее, помнится, втроем, однако я подоспел первым, буксируя детскую лодочку. И как раз меня Лика попросила задержаться, когда публика уже покидала шоу, – может, оттого, что из спасителей я один оказался без подружки. Тогда я не захотел связываться с малолеткой, хотя девчушка смотрелась славно. К слову сказать, в ту нашу встречу на ней даже трусиков не случилось – что называется, товар лицом. Пришлось делиться с Ликой рубахой, к счастью, не последней, и провожать к ее одежде, брошенной на гальку едва не в километре от места, где мы выбрались. А затем доставлять на квартиру зачуханного пьянчуги, у которого Лика снимала комнату. Там обнаружилась симпатичная коечка, но сколь она мягкая, я не стал проверять.
И потом у нас ничего не произошло, хотя поползновения с ее стороны предпринимались. Честно говоря, я не то, чтобы не желал Лику, однако побаивался. Психика у нее шаткая, и что Лика может выкинуть при неосторожном с ней обращении, предсказывать не берусь. Смешно, но она ревновала даже к абстрактным журнальным красоткам, фотками которых я украшал полки, а позднее так же косилась на компьютерные заставки. Одно время Лика пыталась отвадить мою тогдашнюю подружку – любыми способами, вплоть до мордобоя. Возможно, с этой целью она и пристроилась к тайэквандистам. Хотя, скорее, горела отомстить некоему типу, насильно лишившему ее девственности, – о нем я узнал много позже. Как понял из сбивчивого объяснения, дуреха сама спровоцировала ситуацию, попробовав играть не в своей лиге. И все ж тому паскуднику стоило переломать руки!
Против ожидания, с годами Лика научилась сдерживать норов и наконец пристроилась к преуспевающему фирмачу, хотя он был старше ее вдвое. Затем фирмач сделался главой бандитской Семьи, а соответственно подскочил статус Лики. Правда, муженька к тому сроку она возненавидела, но порывать не решалась. Хотя вполне могла бы воспользоваться удобным раскладом, чтоб избавиться от него, оставив себе денежки. Во всяком случае, такой поворот меня бы не удивил – было в ней что-то от нелюбимых мной пауков… точнее от паучих.
