Дом без родителей

      - А он ее узнал разве?
      - Да не перебивай же!.. Она улетела, а кукушонок расстроился и заплакал. И тут он услышал крики. Это кричал медвежонок, он попал в капкан.
      - Кукушонок помог ему открыть капкан...
      - Опять лезешь... Медвежонок от радости подпрыгнул до неба. А потом вспомнил, что по лесу летали воробьишки - искали кукушонка.
      - Он позвал воробьишек...
      - Правильно, у него голос громкий. Воробьишки прилетели и попросили прощения.
      - Тут и сказке конец...
      - Ну как, Сергей Иванович, понравилось?
      - Ага!.. Слушайте, а давайте сказку придумаем с песнями! Песня воробьишек, песня кукушонка...
      - Правильно!.. - У Сережи загораются глаза.
      Лена ничего не говорит. Она глядит задумчиво Мне кажется, она уже сочиняет песни...
      Наташа:
      - Сергей Иванович, вы так хорошо про свою маму рассказывали! А моя мама все равно лучше! Она была больная очень, сердце не в порядке. Ей запрещали меня рожать, а она взяла да не послушалась. Очень хотела быть со мной вместе. Мы с ней хорошо жили, весело. В кино ходили, по лесу гуляли. Я от мамы научилась любить лес. А однажды купались - я тогда в детсадик ходила, - и я как закричу: "Мама, тону!.." Пошутить хотела... Мама на берегу лежала. Она села, когда я закричала. А потом снова легла. Я как закричу снова: "Мама, тону!.." А она даже не шевельнулась. Я вышла на берег, а она, оказывается, умерла...
      Наташа глядит на меня безмятежными глазами. Ей пока что не приходит в голову страшный вопрос: не она ли убила маму?..
      Утром в понедельник делаю обход помещений. Нет в детях наших стремления к порядку, к чистоте. Ну хорошо, убирать кровати их научили. Но почему же бачки для мусора переполнены? Почему на полу возле них обрезки и обрывки бумаги? Почему горы мусора за бачками, на полу? Неужели трудно подсказать ребятам, внушить простейшую мысль - самим вынести мусор? Но детдомовцы считают это зазорным. Я понял по их репликам, когда разговаривал с ними. Вот уж барчуки, вот уж неженки! Откуда в них-то потребительская психология: сори, сколько хочешь, - убирать не тебе! Ответ, видимо, один сами так воспитываем. Сами выбиваем почву у них из-под ног. Сами лишаем реального шанса осознать свое достоинство...
      Какое уж тут самоуправление! Все разговоры о нем - блеф, игра в бирюльки. Потому что нет элементарного самообслуживания. Если школьник мусор не может убрать за собой, не дорос до этого, то как он будет сам управлять детдомом? На мой взгляд, самоуправление реально тогда, когда является потребностью, необходимостью детского коллектива. А его подсовывают, как погремушку, - нате, позабавьтесь. Какая от него польза? Ребятам-школьникам предлагают управлять старухами-уборщицами - вот что такое самоуправление в нашем детдоме...
      Приехала комиссия - два санитарных врача для плановой проверки детдома. Директор сам водил комиссию. А мы с завхозом ходили как свита. Ругал директор производственное объединение, которое было тут же, в поселке, и считалось шефом детдома. Оказывается, директор просил построить хоккейную коробку и спортплощадку, но ему отказали. Я подумал: не проще ли было сделать спортплощадку силами самих ребят? Но вслух свой вопрос при комиссии не задал. Ругал также директор председателя попечительского совета. Ругал своих предшественников и медиков - моих предшественников. Мол, почему и те и другие не ставили раньше серьезных вопросов - и медицинских, в том числе, - решать которые надо сейчас. Меня бы, видимо, директор тоже ругал. Но я был тут же и стеснял его.
      В результате всех его демаршей в воздухе выткался образ незаурядного человека, полного творческих планов, но опутанного цепями по рукам и ногам...
      - Ну и прожектер ваш директор! - шепнула мне одна из санитарных врачей...
      Сочиняем дальше с Леной и Сережей свою сказку.
      - Давайте сову введем! Для нее будет хорошая ночная песня!
      - Пусть она будет умницей! Все не спит, все думает и думает!
      - И крот нужен! Он такой... Как некоторые папы: все тащит себе.
      - А я для лисы начало песни придумала!
      - Спой, светик, не стыдись!..
      Ленка свысока нас оглядывает, встает в позу и поет "лисьим" голосом:
      - Я рыжа, рыжа, рыжа. Я хитра, хитра, хитра...
      - Зайцы ждут меня, дрожа. Ждут и птенчики с утра! - подхватываю мотив.
      - Не птенчики, а курочки, - поправляет Сережа.
      - А медвежью песню кто придумает?
      - Давайте я!.. - предлагаю ребятам.
      - Хорошо, Сергей Иванович! А я лисью песню закончу!
      - Так, может, магнитофон завтра принести?
      - Подождите, Сергей Иванович! Прорепетируем, как следует, - потом и запишем!..
      Юная педагогиня мимоходом заглядывает и скрывается. Мы не обращаем на нее внимания. Передо мной лежит тонкая тетрадка. В нее записаны первые слова нашей сказки. Я читаю предложение вслух. Ребята меня поправляют...
      Осматриваю седьмой класс. Мальчишки проходят быстро и деловито. С девочками начинается мучение. Хихикают, огрызаются. Сбились, будто овцы, кучкой посреди кабинета и ни шагу к столу.
      Входит Люда-беглянка - накрашенная, веселая, - и ситуация резко меняется.
      - Девочки, я припоздала. Вы меня ждете, да?
      Ей что-то шепчут на ухо, и она заразительно хохочет.
      - Глупые! Доктор почти молодой мужчина! И безопасный - по должности. На нем надо тренировать свои охмуряющие силы! А вы упускаете возможность!..
      Она быстро раздевается до пояса. Плавным шагом, работая на публику, подходит ко мне.
      Я проверяю осанку, слушаю стетоскопом, спрашиваю, нет ли жалоб на здоровье.
      - Есть!.. - Она делает серьезное лицо. - Хочу убежать снова да погулять. А в левой груди колет. Где точно - не пойму. Как нажмете, скажу.
      Я осторожно пальпирую ее развитую по-взрослому грудь.
      - Нет... Нет.. Не здесь... Очень уж вы слабенько... Тут забыли...
      Опускаю руку. Гляжу на Люду.
      - Я красивая, да?
      - Да! - отвечаю ей в тон.
      Другие девчонки начинают раздеваться.
      - Хотите, я после этих дурочек снова приду? - говорит Люда. Потренируетесь, может, и найдете, где больно...
      Я не отвечаю, осматриваю других. Чувствую, что уши горят...
      Самый частый вид болезни в детдоме - травма. Порезы, синяки, укусы это вообще мелочи быта, о них и вспоминать нечего. Случаются сотрясения головного мозга. Вчера третьеклассница спрыгнула с крыши сарая и ударилась о землю спиной. Сегодня у нее боли в пояснично-крестцовой области. Я ее госпитализирую в больницу, выдерживаю при этом ее яростные слезы, ее "не хочу", "не буду", "не пойду". С ней дружит моя Ленка. Когда я говорю, Ленка мурлыкает лисью песню из нашей сказки. Когда я замолкаю, Ленка подключается к уговорам...
      Мы написали нашу сказку. Мы высидели ее в моем кабинете. Мы сочинили, спели ее, записали на пленку. Нам она понравилась. И ребятам, которые случайно забрели на первое представление, тоже. Наша сказка задевает, будоражит зрителей. Они ее не просто слушают - они ее переживают. Песни запоминаются тут же. И не беда, что мы даем спектакли не на сцене, а в медкабинете, - мы говорим о важном и нужном для ребят. Вот она, эта сказка, столько времени, сил, надежд у нас отнявшая...
      На уютной лесной опушке жила-была звонкая воробьиная семья. Папа-воробей и мама-воробьиха с утра до вечера летали по делам. А детишки-воробьишки играли, ссорились и мирились - в общем, занимались обычными ребячьими делами.
      Мы - веселые девчонки.
      Мы - веселые мальчишки.
      Наши песни очень звонки.
      Мы - малышки-воробьишки.
      Мы с утра по веткам скачем,
      Мы устраиваем драки.
      Не умеем мы иначе,
      Воробьишки-забияки.
      Вкусных червяков и зёрна
      Нам приносят папа с мамой,
      Мы хватаем их проворно
      С ненасытностью упрямой.
      А потом опять хохочем,
      А потом опять играем.
      Так живем мы в доме отчем
      Над лесным пушистым краем...
      Звали воробьишек так: Чирик, Чивик, Чулик, Чивка, Чирка, Гук. Всё они облазают, всё высмотрят и обсудят. А когда устанут от беготни, начинают дразнить Гука, чтобы не скучно было. Гук - большой, неповоротливый, черный.
      - Ты какой-то неправильный! - говорит Чирик.
      - Ты, наверное, ворона! - говорит Чивик.
      - Воробьи такими не бывают! - говорит Чулик.
      - Все перья перекошены - как с чужого плеча! - говорит Чивка.
      - Кто тебя полюбит, нескладеху! - говорит Чирка...
      Гук и сам чувствовал, что не похож на других. Он молча слушал братцев и сестричек и не возражал. Когда ему совсем грустно становилось, он уходил в лес и пел свою песенку.
      Я не знаю, кто я такой,
      Каково мое имя?
      На меня махнули рукой
      Кто всерьез меня примет?
      А я, может быть, самый внимательный,
      Самый щедрый и самый заботливый,
      Самый ласковый, обнимательный.
      Самый добрый и нерасчетливый.
      Все хотят меня заклевать,
      Но за что же, за что же?
      Где отец мой и где моя мать?
      Кто понять меня сможет?
      А я, может быть, самый внимательный,
      Самый щедрый и самый заботливый,
      Самый ласковый, обнимательный,
      Самый добрый и нерасчетливый...
      Однажды Гук спросил
      - Что же мне делать? Как узнать, почему я такой?
      - А ты сходи к сове! - сказал Чирик.
      - Говорят, она мудрая, - сказал Чивик.
      - Своим клювом она любую тайну раскусит, - сказал Чулик.
      - А глаза у нее большие, как Луна! - сказала Чивка.
      - Она тебе все объяснит, - сказала Чирка.
      Целый день искал Гук сову и только к вечеру нашел. Сидит она в чащобе на березовом пне и мурлыкает что-то. Гук прислушался и вот какую песенку разобрал:
      Легко ли это - быть совой,
      Быть вечно на посту,
      Глядеть бессонной головой
      В ночную темноту!
      И все на свете понимать.
      И видеть, что Луна,
      Как будто ласковая мать,
      Вниманием полна.
      И сожалеть о тех, что спят,
      Всей мудростью совы
      Они от головы до пят
      Как будто бы мертвы.
      Лишь умный ночью на посту.
      Лишь умным не до сна.
      И понимают красоту
      Лишь совы да Луна...
      - Здравствуй, сова! - сказал Гук.
      - Ты кто? - спросила сова.
      - Я не знаю.
      - Зато я знаю. Сейчас вспомню... Ты - кукушонок!
      - А что это значит?
      - Это значит, у тебя никогда не будет своего дома.
      - А мама с папой у меня есть?
      - Твои родители - кукушки.
      - А как их найти?
      - Путешествуй, спрашивай...
      Отправился Гук на поиски родителей. Идет и поет:
      Пока смеюсь, в моей груди как будто в яркий сад окно.
      Что? Неудача впереди? Разлука? Слезы? Все равно!
      На небе мало ль было туч? Но побеждает солнца луч,
      И ты таинственно могуч, как бог, пока тебе смешно...
      Вдруг песенка прервалась, потому что Гук увидел кого-то белого и пушистого.
      - Какой ты мягонький! - сказал Гук - Тоже, наверное, птенец?
      - Я заяц.
      - А что значит быть зайцем?
      - Это значит бояться и смеяться. Бояться, что кто-то тебя съест. И смеяться над тем, кто хочет тебя съесть.
      - А ты не знаешь, где мои родители? Они кукушки.
      - Не знаю Но если услышу про них, я тебя догоню.
      - Спасибо, зайка! - сказал Гук и отправился дальше. Он шел и пел:
      Пока смеюсь, в моей груди как будто в яркий сад окно.
      Что? Неудача впереди? Разлука? Слезы? Все равно!
      На небе мало ль было туч? Но побеждает солнца луч,
      И ты таинственно могуч, как бог, пока тебе смешно!
      А если в гневе голова и злые плещутся слова,
      Глаза - как дохлая плотва, как ржавое веретено.
      И думаешь "Смеяться? Нет! Пускай смеется тот, кто сед!
      Он видел свет прожитых лет, а у меня в душе темно!.."
      Смех - пограничная черта... Но правит миром Доброта,
      И у последнего крота найдется яркое зерно.
      Один живет, как будто спит. Второй, как злой шакал, вопит.
      А третий годы просидит за картами и домино...
      Но улыбается малыш: "Ах, глупый мир! Ты так болишь!
      Как будто, кроме трудных слез, тебе другого не дано!
      Засмейся, и любой вопрос, оттаяв, сделается прост,
      И ты дотянешься до звезд, живя красиво и умно.."
      - Кто тут хулиганит? - вдруг раздался голос из под земли, и оттуда высунулся недовольный коричневый зверек .Он щурился и моргал, хотя вокруг была уже настоящая ночь.
      - Ты птенчик? - спросил Гук. - Ты тоже кукушонок?
      - Я взрослый и преуспевающий крот.
      - А ты добрый?
      - Мне некогда быть добрым! Мне надо преуспевать!
      - Преуспевать - значит, быть одиноким, да?
      - Какой ты глупый! Слушай и запоминай!
      Я блаженствую в теплом жилище.
      И пускай позавидуют мне!
      Ах, как много одежды и пиши,
      Ты ее не износишь во сне,
      Ты ее не сжуешь и во сне!
      Я все понял, всего я добился,
      Я во всем в этом мире успел.
      Не постился и не утомился,
      Потихоньку до счастья дорылся,
      От любых непогод уцелел.
      Говорят о каком-то там "свете",
      О мерцанье какого-то "дня".
      Я не слушаю сказочки эти,
      Только норку родную ценя
      Ничего нет светлей для меня!..
      - А моих родителей ты не видел? - спросил Гук.
      - Какое мне дело до твоих родителей! - сказал крот и спрятался под землю.
      Гук подождал - может, он появится, прилег под кустик и уснул. Утром он снова пустился в путь. Шел он, шел и вдруг наткнулся на спящего зверя.
      - Эй ты, - проворчал зверь, открывая глаза, - куда торопишься?
      - - Иду искать папу с мамой.
      - А у тебя их разве нет? Вот бедняга!
      - А у тебя родители кто?
      - Они медведи. Я бы пошел с тобой, но медведь может дружить только с медведем, так меня учат.
      Если ты силен безмерно
      И при том несуетлив,
      Значит, ты умен, наверно,
      И красив, и справедлив.
      Если ты силен безмерно,
      Значит, ты умен, наверно!
      При тебе любые звери
      Тише солнечных лучей.
      Для тебя открыты двери
      Без отмычек и ключей.
      Если ты силен безмерно,
      Значит, ты умен, наверно.
      Мы не любим всяких вредин,
      Подхалимов, злюк, хитрюг,
      Лишь медведь, дружа с медведем,
      Знает, что такое друг!
      Если ты силен безмерно,
      Значит, ты умен, наверно...
      - А про кукушек ты не слышал?
      - Папа говорит, что они от зависти мешают чужому счастью.
      - Будь счастливым всегда! Я тебе не помешаю!..
      Гук долго шел, никого не встречая. И загрустил. Чтобы себя приободрить, он запел песенку.
      Если дома папа, мама,
      Лампа светит на столе,
      Это значит, самый-самый
      Ты счастливый на земле.
      Если братья, сестры рядом
      Все с тобой до одного,
      Это значит, что не надо
      В жизни больше ничего.
      Только б знать родную дверцу.
      Знать, что дом твой не вокзал.
      Только б тот, кто дорог сердцу,
      Никогда не исчезал!
      Только б знать, что ты с друзьями,
      Только б знать - с тобой друзья.
      Над полями, над лесами
      Светит звездочка твоя..
      И тут он увидел рыжего зверя, который подкрадывался к нему.
      - Ты чего? - закричал Гук. - Я маме скажу!
      - У тебя мамы нет! Я все подслушала!
      - Ой, кто там? - крикнул Гук. - Обернись!.. Лиса обернулась, и Гук спрятался за дерево.
      - Что ты зря кричишь?.. Где, где ты?.. Забрался небось на дерево?..
      Лиса уселась на землю и, подняв голову, стала ждать. При этом она напевала.
      Я рыжа, рыжа, рыжа,
      Я хитра, хитра, хитра,
      Зайцы ждут меня, дрожа,
      Ждут и курочки с утра.
      И любой, кто не хитер,
      Попадет ко мне на зуб.
      Я как будто бы костер
      В нем сгорает тот, кто глуп.
      Никому не одолеть
      Сети, свитые лисой.
      Я сильнее, чем медведь.
      Я быстрее, чем косой.
      Не сумеешь обмануть
      Не сумеешь победить.
      Только в этом жизни суть,
      Только в этом к счастью нить...
      Я рыжа, рыжа, рыжа.
      Я хитра, хитра, хитра.
      Зайцы ждут меня, дрожа.
      Ждут и курочки с утра...
      - Ку-ку!.. - вдруг прозвучало с соседнего дерева.
      - Кукушка, - крикнула лиса, - сосчитай мои годы!
      - Ку-ку... - сказала кукушка и замолчала.
      - И все?.. - спросила лиса с досадой. - Глянь-ка, нет ли там птенчика не ветках?
      - Нет! - сказала кукушка.
      - Вот негодник! Обманул! Пойду других искать!.. Лиса удалилась, напевая свою песенку.
      - Мама, - крикнул Гук, выйдя из-за дерева, - это я, твой сынок!
      - "Мама", "сынок" - непонятные слова! - сказала кукушка. - От них делается скучно!
      - Мама, где твой дом? Пойдем туда!
      - Еще одно непонятное слово! У меня нет дома!
      - Тогда построим его, хорошо? И будем жить вместе!
      - Я ни с кем не могу жить вместе! Я наблюдаю за временем, я им распоряжаюсь! Всякие мелочи не для меня!
      На перекрестиях дорог сижу в засаде,
      Я не жалею рук и ног - чего же ради?
      Слежу за временем, связать пытаюсь нити,
      Когда какая-то гроза разъединит их!
      Есть у других и дом и сын, а мне не надо.
      Отдам я годы, дни, часы другим в награду.
      Мне не понять, зачем ругать мои вояжи!
      Пусть я одна! Пусть я не мать! Но я на страже!..
      Кукушка замолчала и улетела. Гук хотел броситься за ней. И вдруг услышал крики:
      - Ой-ой ой! Как больно!
      - Я сейчас! Я бегу! - Гук бросился на помощь. Он увидел между деревьями того медвежонка, с которым встречался раньше.
      - Ой ой-ой!
      - Что случилось?
      - Моя лапа! Она попала в капкан! Папа говорил, что надо быть осторожным! А я не послушался!
      - Сейчас!.. Я помогу!..
      Гук попробовал разжать капкан, но ничего не получилось. Тогда он стал ползать вокруг капкана и разглядывать его. В одном месте он увидел маленькую дырочку и сунул в нее клюв. Он повертел клювом туда-сюда, и вдруг капкан, щелкнув, открылся.
      - Не понимаю, как я это сделал! - сказал Гук.
      - Ура! - закричал медвежонок. - Твой клюв стал ключиком, вот и все!
      - Как это просто! - сказал Гук.
      Медвежонок прыгал вокруг него и выкрикивал радостную песню:
      Как хорошо скакать, бежать, вертеться, кувыркаться!
      Как хорошо пройти, смеясь, по тысяче путей!
      Как хорошо мальца-птенца любить, как будто братца,
      Как хорошо любить всех-всех, всех-всех лесных детей!
      Как хорошо узнать о том, что сила не в почете!
      Узнать о том, что доброта и разум всех сильней!
      Найдите доброту в душе, и вы весь мир поймете!
      Найдите в сердце доброту - и будьте вечно с ней!
      - А ты говорил, медведю нужны только медведи!
      - Я спрошу у папы с мамой, почему меня учили неправильно!
      - Будешь дружить со мной?
      - Буду, конечно! Ой, слушай, а вдруг это тебя иcкaли?
      - Кто искал? Когда?
      - Пролетали тут недавно воробьишки и звали Гука!
      - Это меня! Меня звали!
      - Сейчас я крикну их!.. У меня голос громкий!..
      Медвежонок набрал воздуху в грудь, открыл рот да как закричит:
      - Эй, воробьи! Гук здесь!
      - Где?.. Где он?.. - послышались голоса, и, откуда ни возьмись, появились братишки и сестренки Гука.
      - Здравствуй! - сказал Чирик. - И не сердись! Нам без тебя было скучно!
      - Ты наш братик! - сказал Чивик. - Пусть и не похож на нас!
      - Мы были глупыми! - сказал Чулик. - Папа с мамой нам объяснили!
      - Папа домой нас не пустит, если тебя не найдем! - сказала Чивка.
      - А мама сказала, что мы никогда не сможем летать высоко, если ведем себя низко! - сообщила Чирка...
      - Спасибо вам! - сказал Гук. - Вы такие хорошие!...
      Они запели песню воробьишек И медвежонок пел вместе с ними
      Мечтаем. Сережа, Ленка и я.
      - Устроим представление в детдоме. В актовом зале. Костюмы сами сделаем.
      - Потом выступим по радио.
      - Можно по всем детдомам проехать. Пусть все услышат.
      - А вдруг по телевизору покажут?
      - А что! Ведь интересно же!
      - А деньги нам заплатят за это?
      - Кучу!
      - Круглый год буду есть пирожные!
      - С лимонадом?
      - Ага!
      - Может, еще поработаем? Улучшим текст...
      - Ну что вы!
      - И так здорово!
      - Молодцы мы все-таки!..
      Мечтаем долго и упорно. Очень "вкусное" занятие...
      Отметил, что детское отделение больницы стало работать хуже. Взять выписки - тут бог знает что! Я, как врач детского дома, ничего не могу узнать из тех бумажек, что сейчас выдаются ребятам. Там указано: лечился с такого-то по такое-то с таким-то диагнозом. И все! Что получал? Какие препараты? Какие процедуры? Какие проводились обследования? Каковы их результаты? Какие рекомендации может дать стационар?
      Ответов на эти элементарные вопросы нет!
      Сходил два раза к заведующей отделением, попросил указывать в выписках хотя бы результаты обследования - анализов крови, мочи и так далее. Но безрезультатно.
      Тогда написал докладную главврачу больницы. Жду, как он отреагирует...
      Двадцать третьего февраля пришли девчонки, Ленка и еще две, поздравили с праздником и хотели мне подарить книгу - толстый томик русских народных сказок. Хорошо, что в кармане у меня были конфеты. Я отдарился ими и отказался от книги. Целая перепалка вышла, и девчонки, как мне кажется, ушли недовольные. Сережа в этот день не заглядывал, но зато двадцать четвертого я ему в свою очередь вручил книжку про пограничников...
      - Счастье ваше, что вы не педагог, - размышляет Зинаида Никитична, пока я помогаю ей комплектовать отрядную аптечку. - Можете просто общаться с детьми. Без всяких "воспитательских комплексов". А нам, учителям, плохо. Мы ведь не учим, нет. Потому что учить - значит передавать определенный стиль жизни, стиль мышления. Мы информируем детей о том, о сем. Причем информируем узко и плоско. Ибо все у нас раздроблено, в нашем деле. Учителя разделены по предметам, которые преподают. Воспитание - самый неделимый на свете процесс - мы умудрились разрезать на виды: эстетическое, патриотическое и так далее. Будто они существуют и в самом деле, эти "виды"! Если я говорю о красоте архитектурных ансамблей, чем я занимаюсь эстетическим воспитанием или патриотическим? Не дай бог, перепутаю, не тот ярлычок навешу, не в ту графу отчета запишу...
      Где цельность? Где единство педагогики? По-моему, наша раздробленность от того, что мы имеем груду развалин, а не науку. Там, где мы говорим "узкий профиль педагога", "отдельный вид воспитания", можно проще сказать: "обломок", "осколок". Среди всеобщей разделенности нас гложет тоска по гармоничной общности, по гармоничному единству. Нашу систему воспитания надо менять. Она примитивна. Даже более того - она первобытна. Но на что ее менять?..
      Димка просится в изолятор.
      - Ну положите, Сергей Иванович! Ну что вам стоит! Ну хотя бы только на завтра!
      - А что завтра? Контрольная?
      - Нет, меня завтра бить хотят!
      - Кто?
      - Ну, та "семья" рокеров! С которой ездил!..
      - За что бить-то?
      - Да я с другими поехал. А в той "семье" решили, что я их предал...
      - Конечно, ложись. Можешь не день - больше пробыть. Только следи за чистотой в палате, ладно?..
      Три дня Димка пробыл "пациентом" и никакие рокеры его не беспокоили...
      А я в это время усиленно думал о последнем разговоре с Зинаидой Никитичной. О том, что "нашу систему воспитания надо менять". И чем больше думал, тем больше понимал, что ее слова многое объясняют. Мы в медицине тоже привыкли к неправильному воспитанию - через окрик, через запрет, не иначе. Возможно, подсознательное желание "перемены системы" и подталкивало меня к перемене работы. Но осознал я это желание только сейчас.
      Но ведь мало сказать, что нынешняя воспитательная система не устраивает. Надо что-то предложить взамен. Что-то придумать, изобрести, выстрадать...
      Родные часто откупаются от наших детдомовцев, я заметил такую тенденцию. У одного на руке дорогие электронные часы, другой играет дорогими коллекционными машинками, у третьего в кармане еще какая-нибудь дорогая мелочь. Ребята лишены любви и доброты, материальных лишений они не знают. И все-таки, видимо, в каждом живет ощущение, что им недодали, которое так или иначе может прорываться...
      Вот Сережа сочинял сказку, вот с удовольствием пел песню кукушонка - и вдруг утащил баночку поливитаминов и все их съел за один присест. Потом он маялся, чесался, покрылся красными пятнами. А я недоумевал, зачем ему нужна была эта кража? Ведь поливитамины и так дают им каждый день - всему отряду, в возрастных дозировках. Или это обычная детская логика: одно-два драже малое благо, а целая баночка - большое благо? Или сработал комплекс ущемленности, обделенности, который есть в любом детдомовце? Дай-ка я компенсирую себе то, чего мало...
      Я ни слова не сказал Сереже в осуждение, не бранил его, и он продолжал ходить ко мне как ни в чем не бывало...
      Ленка прибежала, глаза большие.
      - Сергей Иванович, у Наташи кровь идет!
      - Откуда?
      - Откуда, откуда!.. Все трусы в крови, неужели непонятно, откуда.
      - Веди ее сюда...
      Ленка исчезла и вернулась вместе с подругой. Я вспомнил недавние Наташины жалобы, расспросил ее, подумав сначала о травме или почечном заболевании. Наташа себя чувствовала хорошо, и я быстро отбросил мысль о болезненной причине кровотечения. Девочке одиннадцать лет, и у нее впервые в жизни началась менструация. Поскольку мамы у Наташи нет, мне пришлось вместо мамы объяснять, в чем тут дело. Я ей рассказал о взрослении, о превращении девочки в девушку. Рассказал, как себя вести в такие тревожные дни.
      - Значит, дети будут? Не хочу!.. - очень эмоционально воскликнула Наташа после моего рассказа.
      И я ей терпеливо говорил о великом женском деле - рождении детей. И о любви.
      Когда замолчал, увидел по девчонкам, что они прониклись полным доверием ко мне.
      Ленка:
      - Нам мальчишки говорили, что мы рожать будем. Но ведь это больно, когда из живота ребенка достают. Да, Сергей Иванович?
      Наташа:
      - Дети тогда бывают, когда мужчина и женщина вместе в постели? Да, Сергей Иванович? Или тогда, когда они поцелуются?..
      И я снова говорил им о любви как о самом светлом чувстве. И думал о том, что детдомовских детей мещанская молва обычно представляет как "все познавших" и "испорченных". А они, в массе своей, просто дети, обычные дети, вопреки любой дурацкой молве...
      Многие наши ребята - воришки и попрошайки, я неоднократно в этом убеждался. Они набиваются в кабинет с какими-то жалобами и не уходят после оказания им помощи. Один прилипает к стеклянному шкафчику с лекарствами и как бы невзначай заглядывает в него. Другая лезет в пенал, где опять же всякие медикаменты. Третья роется в бумажках на столе, четвертый вытягивает фломастер из карандашницы, пятый что-то отвинчивает от зубоврачебного кресла, шестой... - да где уж мне уследить за шестым.
      Если я прикрикну, начну совестить, они делают послушные лица, но глаза их остаются лукавыми. Они начинают канючить, если видят, что стащить невозможно.
      - Сергей Иванович, дайте мне эту бутылочку! Ну пожалуйста!..
      - А мне - этот бинтик! Дайте, жалко, что ли!..
      Бывает, я сдаюсь. Тогда они уходят довольные. Но если они клянчат что-то невозможное (например, мой стетоскоп), тогда я, конечно, держусь. Но и они, если заведутся, остановиться уже не могут. Ноют и ноют, словно комары над ухом. Берут меня измором. В таких случаях я терплю долго, а потом, чтобы не вспылить, беру очередного попрошайку за плечи и мягко вывожу из кабинета...
      Моя докладная главврачу больницы о неправильной выписке ребят из стационара дала хорошие результаты. Заведующая детским отделением не только стала присылать правильные выписки, но и переписала старые некачественные. Я рад и за себя - можно лучше заботиться о ребятах, - и за коллегу: ведь я посчитал было, что ей на это наплевать...
      - Все меня ругают, - говорит Димка-восьмиклассник. - Но не такой уж я плохой! Меня даже усыновить хотели...
      - А почему не усыновили?
      - Очень старые были. Своих детей не завели, а я им понравился. А все отговаривать стали. Сказали, что они мучиться будут...
      - Из-за этого не взяли?
      - Из-за документов. Старикам сказали, что они выгоду ищут.
      - Как это? И откуда ты знаешь?
      - Да сами они говорили. Приходили извиняться... Одни сказали, что им надо квартиру побольше. Другие - что они себе домработника хотят. А третьим показалось, что старики из ума выжили. И направили их... ну, к этим врачам...
      - К психиатрам?
      - Ага. А им там справку, что они нормальные, почему-то не сразу выдали. Из-за этого дед в больницу попал. В сердечную. А бабка ухаживала за ним.
      - А потом?
      - А потом извиняться приехали. Мне костюм новый подарили. Красивый. Они вообще-то добрые...
      Димка грустнеет на минутку и тут же стряхивает с себя грусть, снова становится бесшабашно-разболтанным.
      А я думаю, почему не поверили в доброту стариков те, кто гонял их за бумагами? Почему искали корыстный интерес в бескорыстном решении бездетной пары? Разве доброта требует оправдания, обоснования? Разве нужно ее доказывать как некую сомнительную теорему? Разве так ее много, чтобы топтать ее и глумиться над ней?..
      Наташино признание почти совпало с Димкиным. Закон парных случаев. Вообще я заметил, что добиваться откровенности не надо, не надо напрашиваться на нее и вызывать ее искусственно. Ребячья откровенность всегда проявляется вдруг, невзначай, внепланово...
      - Меня брали в дочки, - рассказывает Наташа. - Папа был директором магазина, мама - переводчицей. Они богатые очень. Все блестит, и ничего трогать нельзя.