Долина Новой жизни

Она инстинктивно устремилась на небольшой открытый холмик, подальше от леса. Тут она опустилась на траву. Она раскаивалась в своей затее.

Когда отчаяние достигло предела, вдали, на темнеющем небе, она увидела черную точку. Точка все увеличивалась, и вскоре стало ясно, что это человек. «Куда же он летит? Наверное, сейчас повернет в сторону, иначе с ним будет то же самое, что и со мной. Я должна что-то сделать, чтобы он меня заметил».

Анжелика встала и начала махать над головой носовым платком. Человек стал опускаться и пропал за верхушками деревьев.

До нее донесся неясный крик. И хотя она не поняла слов, сердце ее забилось радостно. Она тоже крикнула и через несколько мгновений получила ответ. Потом крик раздавался все ближе и ближе. Она отзывалась. Страх прошел; хотелось скорее узнать, кто же идет на помощь.

На темном фоне леса обрисовался контур человеческой фигуры.

– Кто вы? – спросила она.

– Мадам Гаро, я спешу к вам на выручку.

Голос Роберта Куинслея звучал радостно, возбужденно.

– Каким образом вы узнали, что я здесь?

– Не скрою, – отвечал он, подходя почти вплотную, – я следил за вами. Мне ваши полеты казались иногда очень рискованными.

– Я, кажется, не давала вам ни права, ни повода следить за собой.

– Теперь вы можете убедиться, что я не напрасно это делал, – добродушно произнес молодой человек, не обращая внимания на резкое замечание. – Но обсудим наше положение. Вы не можете подняться, ваш аппарат, я полагаю, поломан. Но вы сами, кажется, невредимы?

– Я отделалась ушибами, – отвечала Анжелика.

– Какое счастье! – проговорил Роберт. Анжелика обратила внимание на тон, каким были сказаны эти слова. Она промолчала.

– Наша задача, – продолжал Роберт, – выбраться отсюда как можно скорее, но как это сделать? Если я полечу назад, за аппаратом для вас, то придется оставить вас здесь одну, и навряд ли я ночью смогу найти вас. – Он помолчал. – Я думаю, придется ночевать здесь. – Он опять замолчал, предоставляя ей решить этот вопрос. Анжелика колебалась. Ей не хотелось оставаться наедине с мало знакомым человеком, но еще более тяжелым представлялось ей остаться одной на всю ночь в этом пустынном и мрачном месте.

– Если вы согласитесь остаться здесь, я могу только быть вам благодарной за это, – сказала она.

– В таком случае постараемся расположиться на ночлег как можно комфортабельнее. У меня есть небольшой флакончик виски и плед, который я всегда имею при себе во время полета. Перед нами скалы, я их знаю издавна, там есть укромное местечко.

– Я в темноте ничего не смогу разобрать.

– Идите за мной.

Бесчисленные звезды зажглись на небе. Млечный путь туманным облаком разрезал темное небо. Горы вокруг казались черными. Мир заснул, но проснулось все, что живет ночью: что-то стучало вдали, что-то скрипело между деревьев, откуда-то неслись заунывные звуки, завывания, кто-то вблизи как будто стонал.

Мадам Гаро и Роберт выбрали место на небольшом каменном уступе, высоко над лесом, под прикрытием нависшей скалы. Роберт был предупредителен и заботлив. С большой осторожностью он помог своей спутнице подняться наверх и усадил ее на разостланный плед, набросав под него сухого мха.

– Вы можете здесь уснуть, – говорил он, возвратившись с охапкой сучьев. – Я разведу костер, и вы согреетесь. Я советовал бы вам проглотить две-три таблетки и запить их глотком виски. Это вернет вам энергию.

Огонек побежал по тоненьким сухим веточкам, а Роберт, нагнувшись, старался раздуть его. Скоро сучья затрещали, веселое пламя высоко взвилось вверх, освещая серый, поросший мхом гранит и фигуры двух людей, так неожиданно оказавшихся вместе в столь необычной обстановке.

– Надо стараться ко всему относиться философски, – говорил Роберт Куинслей, усаживаясь рядом с Анжеликой. – Конечно, легче давать советы, чем исполнять их. По крайней мере я всегда чувствую, что я не философ. – Он засмеялся.

– Вы признаете, что не всегда спокойно переносите треволнения жизни? спросила мадам Гаро.

– Мы, Куинслеи, не отличаемся особенной сдержанностью. Дед, отец и я мы весьма разные по характеру люди, но у нас есть общая черта – мы несдержанны, темперамент во многом мешает нам…

Анжелика с горечью подумала, что это правда – ей был известен темперамент Макса.

– Да, да, – продолжал Роберт, – многие наши разногласия надо объяснять этим.

– Я думаю, ваши разногласия основаны на различии взглядов, проговорила Анжелика, пододвигаясь ближе к огню и чувствуя уже, как живительная теплота проникает в ее захолодевшее тело.

– Это верно. Я представляю себе будущее земли иначе, чем отец. Молодой человек лег у костра и, смотря прямо в огонь, продолжал: – Вильям Куинслей мечтал переделать человека, чтобы тот стал выше и лучше, совершеннее; с помощью этого нового человека он хотел пересоздать мир. Мой отец решил сам пересоздать мир, сделав людей безгласным и безвольным орудием своих желаний. Он предал забвению высокую идею деда и все более и более отклоняется от намеченного им пути. Он хочет силой завоевать мир, чего никогда не замышлял мой дед. Для достижения своей цели отец готов еще более снизить интеллектуальный уровень людей, лишь бы они были ему послушны.

Роберт замолчал. Тишина прерывалась потрескиванием горевших сучьев. Темнота, отступившая на несколько шагов от костра, стала еще более густой и непроницаемой.

Они долго молчали.

– Ваше положение – не из легких, – сказала, наконец, мадам Гаро.

– Да, – согласился Роберт. – Я ведь не могу молчать, я заявляю о своем несогласии на каждом шагу и постоянно убеждаюсь, что мои слова не действуют, наоборот, отец вооружается против меня… Пока я надеюсь, что смогу переубедить его. Если я похож на него внешностью, то я похож на него и упрямством. Боюсь, что нам будет трудно дальше вести дела вместе. Кому-нибудь придется уступить.

– Я думаю, что вам, – вставила Анжелика. – Насколько я знаю вашего отца, он не из тех, кто уступит.

– А вы, кажется, хорошо познакомились с моим отцом? – спросил Роберт.

– Что вы хотите этим сказать? – насторожилась молодая женщина.

– Вы помогаете ему в работе… Он проводил в вашей комнате целые часы, – говоря это, молодой человек перевел свой взгляд на мадам Гаро. Та вспыхнула. В словах собеседника ей почудился намек.

– Я ненавижу вашего отца, – сказала она резко.

– За что? – просто спросил Роберт.

– О, он причинил мне ужасные страдания, он исковеркал всю мою жизнь.

Глаза Роберта расширились.

Он вопросительно смотрел на Анжелику.

– Он похитил у меня мужа, он убил его здесь, потому что ему надо было избавиться от него… Он подло заманил меня сюда в собственных видах… Когда я полюбила Герье, он стал преследовать его и не оставлял своих домогательств по отношению ко мне… Так я оказалась здесь совсем одна, совершенно беспомощной.

– Не может быть! Вы клевещете на моего отца! – вскричал с негодованием молодой Куинслей. – Я не верю вам, это гнусная ложь. – Он вскочил, освещенный пламенем, с горящими гневом глазами, он имел вид разъяренного человека.

Анжелика спохватилась. Она сделала большую ошибку, кинув в глаза сыну все, что думала об его отце. Но делать нечего, сказанного нельзя возвратить; уверять, что она права – глупо, выпутываться – унизительно и бесполезно.

– Скажите, что это неправда! Что вы преувеличили! Убил Леона Гаро, великого Гаро! Это же страшное обвинение. О, скажите, что вы солгали! кричал Роберт. Он тронул ее за плечо. Она продолжала хранить молчание.

– Хорошо, я этого так не оставлю. – Роберт заметался вокруг костра. Анжелика не ответила.

Пламя поглотило уже все сучья, только раскаленные угли еще разгоняли темноту.

Роберт сел рядом с Анжеликой, тихо заговорил:

– Вы ударили его ножом, я знаю… Теперь мне все понятно. Так иногда делаются неожиданные открытия.

Мадам Гаро сидела не шевелясь. Роберт устроился у скалы.

Так прошел час, другой. Холод давал себя знать, и Роберт встал, снова раздул огонь. Неверный свет костра падал на две молчаливые фигуры.

Медленно тянулось время.

Звезды давно погасли. Небо светлело. Трава и деревья, покрытые росой, еще спали в предрассветном полумраке. Но вот проснулись птицы, их гомон несся отовсюду: они наперерыв рассказывали друг другу сны, которые видели ночью.

Заря накладывала на землю розовые тени.

Анжелика тоже проснулась, дрожа от холода. Она сразу вспомнила свой рискованный разговор с Робертом. Молодой человек лежал возле потухшего костра, положив голову на руку, и крепко спал. Лицо его, несмотря на резкие черты, хранило во сне выражение детской беспомощности.

Мадам Гаро тихо встала и, наскоро поправив волосы, осторожно принялась разжигать огонь.

Лучи еще невидимого из-за скалы солнца, как золотые стрелы, пронзили небо. Птицы сразу замолкли – начался день с его повседневными заботами.

Роберт Куинслей проснулся и устремил взор на молодую женщину. Оба они, по-видимому, чувствовали одинаковую неловкость, не знали, о чем говорить.

– Сейчас я разыщу свой аппарат и полечу домой, чтобы принести вам новый, – сказал наконец Роберт, грея над костром руки.

– Вам незачем беспокоиться, – отвечала Анжелика сухо, – вы можете прислать его с кем-нибудь.

– Мне будет приятно сделать это самому.

Анжелика промолчала. Слова Роберта удивили ее. После вчерашнего приступа гнева он говорил с ней совсем не так, как она ожидала.

– Я отправлюсь сейчас, чтобы не терять времени. Вот вам таблетки. Внизу, под скалой, есть небольшой родник, там прекрасная вода. Ожидайте меня здесь, я схожу за водой. – Но, уже уходя, он обернулся. – Прошу прощенья за вчерашнее. Моя горячность извинительна. Обвинения против отца слишком неожиданны и чудовищны…

– Это моя вина. Я не должна была говорить с вами об этом. Забудьте все, – сказала Анжелика.

– Мне жаль вас. Впредь я обещаю вам…

– Благодарю вас. Я надеюсь, что не буду злоупотреблять вашим расположением.

– Вы относитесь ко мне с недоверием. Я понимаю это, но будущее покажет, что вы можете на меня положиться. – Молодой Куинслей повернулся и исчез за скалой.

Мадам Гаро осталась одна.

Солнце величаво выплыло из-за гор. Остатки тумана поднимались из глубоких ложбин, как дым, скользили меж деревьев и быстро таяли.

Мадам Гаро умылась, проглотила таблетки, напилась и села греться на солнце.

«Нет, Роберт не похож на своего отца; он вспыльчив, но, по-видимому, добр и сердечен. Каюсь, что бросила ему в глаза все эти обвинения. Его горячность хорошо характеризует его как сына, его негодование по поводу ужасной расправы с Леоном показывает, что он действительно ничего не знал о действиях своего отца… Это сильный, энергичный, настойчивый и умный человек, этот Роберт, и в то же время он благородный человек. Недаром о нем прекрасно отзываются все. Он расположен ко мне. И это его бескорыстное расположение трогает меня. Конечно, я не буду пользоваться им, но все же, на всякий случай, я имею заступника, – размышляла она. – На свете легче живется, если имеешь хороших друзей».

Она огляделась, и окружающий ее ландшафт показался ей не столь суровым и диким, как раньше.

Вскоре мадам Гаро получила приказание снова явиться в лабораторию Куинслея. Когда она явилась в свою комнату, ее удивила происшедшая там перемена: удобный письменный стол был отодвинут в сторону, на месте его стоял другой – длинный, неуклюжий, специально приспособленный для больших чертежей и таблиц. Характер ее работы изменился. Она должна была раскрашивать непонятные для нее наброски, сделанные карандашом на больших листках. Объяснения давал Крэг, причем держал себя крайне сухо.

Дни тянулись однообразно. По вечерам Анжелика не могла уже летать так далеко, как прежде, и чаще совершала короткие прогулки пешком по своей любимой дорожке. Несколько раз навстречу ей попадался Роберт. Они обменивались малозначащими фразами и расходились, как бы не желая затягивать разговор. Когда темнело, Анжелика возвращалась домой, в свою уютную квартиру; она любила сидеть на большой веранде, закрытой со всех сторон виноградными листьями, погрузившись в чтение книг, которые поглощала с жадностью. Это были в большинстве случаев романы, старые и новые, переводные и оригинальные, на французском языке. Перед тем, как ложиться спать, она обыкновенно спускалась в сад и бродила там с полчаса. Деревья плотно прикрывали дорожки своими ветвями, так что мрак, господствующий там, пронизывался только едва достигающими сюда лучами электрических ламп на веранде.

Стояли душные вечера. Воздух был неподвижен. Запах зелени и цветов особенно сгущался в эту пору.

В один из таких вечеров Анжелика чувствовала какое-то необъяснимое беспокойство. Что-то угнетало ее, но что именно, она не могла понять. Она оставила книгу и раньше обычного сошла в сад. Огибая большую круглую клумбу, она увидела около дерева затаившуюся фигуру. Дрожь пробежала по ее телу; она подавила готовый вырваться крик и устремилась к дому. Сильная холодная рука схватила ее за локоть.

– Остановитесь. Я должен сказать вам несколько слов. – Макс Куинслей стоял перед Анжеликой, загораживая ей дорогу, и продолжал сжимать ей руку.

Небольшое пятнышко света попало на лицо, искривленное зловещей гримасой.

– Ради бога, пустите меня. Как вы смеете обращаться так со мной?

– К чертям эти тонкости! – голос Макса был неузнаваем. – Я готов простить вам все – удар ножа не разрушил вашего очарования, я готов лобызать руку, нанесшую мне глубокую рану… Я говорил вам, что значите вы для меня. Я, человек, равного которому не видела земля, я стоял бы перед вами на коленях, больше того… – Голос Макса прерывался, хриплый свист вылетал из его груди. – Я, не колеблясь отказался бы от всего, чем жил до сих пор, чтобы… чтобы… получить вас… чтобы вы снизошли ко мне. И вот… Куинслей не мог больше говорить. Анжелика выдернула свою руку.

– Пустите!

– Теперь я знаю вас, – голос Куинслея приобрел шипящий оттенок. – Я знаю вас, змея! Леон Гаро, Герье, а теперь Роберт Куинслей! Восстановить сына против отца, сделать его орудием своей мести и получить молодого любовника! Ловко!

– Пустите! Я презираю вас! – воскликнула Анжелика, вырываясь.

– Чьи это слова: «Он похитил у меня мужа, он убил его здесь, потому что ему надо было избавиться от него… Он подло заманил меня сюда в собственных видах… Когда я полюбила Герье, он стал преследовать его?» Чьи? – шипел Куинслей. наклоняясь все ближе к лицу мадам Гаро. – А это чьи: «Впредь я обещаю помогать вам»? Кому это было сказано?! Вы успели уже окрутить юного болвана?

Мадам Гаро удалось освободить свою руку, она бросилась бежать к лестнице.

«Проклятье! Механические уши подслушали нас на скале», – пронеслось у нее в голове. Куинслей догнал ее на первой ступени, схватил за плечи.

– Запомните, пока не поздно: кто против меня, того я стираю с лица земли. Для вас еще будет время раскаяться.

Голос, полный угрозы, вдруг упал до стона.

Макс спрыгнул на дорожку и исчез во мраке сада. 

ГЛАВА VI

Мартини испытывал прилив энергии. Он чувствовал необычайную легкость, как будто помолодел на десяток лет. В нем пробудилась жажда деятельности, работа больше не утомляла его.

Между тем, условия, создавшиеся в Высокой Долине, были очень сложны. Чтобы угодить Блэкнайту и Роберту, надо было затягивать создание сети механических ушей и глаз, внушители не должны начать работать раньше определенного срока. Между тем, такая затяжка могла обратить внимание Макса, который привык, чтобы все его распоряжения выполнялись точно и быстро. Пожалуй, Мартини при своем простодушии не сумел бы найти достаточных оправданий своей медлительности.

В этом отношении Блэкнайт действовал с полным успехом. Он ухитрился завоевать расположение обоих Куинслеев и пользовался у них одинаковым довернем.

Позже на помощь пришел случай.

Макс Куинслей так увлекся своими лабораторными исследованиями, что, кажется, забыл обо всем прочем. Затем его свалила болезнь, и управление перешло в другие руки.

Главная задача Блэкнайта – найти новые породы, содержащие радиоактивные элементы, была блестяще им выполнена. Долина Новой Жизни приобрела теперь неиссякаемый источник энергии, которой приводились в движение все машины ее заводов и фабрик, все автомобили, все аэропланы. Эта энергия давала свет, тепло и жизнь.

Если Леон Гаро нашел способ регулировать скорость распада атомов и подарил этим Куинслею чудодейственную силу, то Блэкнайт добыл ему источники сырья. Леон Гаро был капризный, неуживчивый ученый; он не умел ладить с правителем страны. Блэкнайт отличался тонким пониманием людей и умел приспосабливаться к каждому. Этим обстоятельством можно объяснить то, что проницательный, всезнающий Макс Куинслей просмотрел, как рядом с ним, над его же подданными производился широкий опыт.

Христиансен, сменивший Фишера на заводах питательных веществ, стал отпускать в Высокую Долину таблетки, предназначенные для иностранцев. В них не содержалось тех депрессирующих веществ, которые угнетали у местного населения естественные инстинкты. Наоборот, применение радиоактивных вод и вдыхание радиоактивных газов будило эти инстинкты и, таким образом, общая жизнедеятельность организма повышалась. В этом направлении производились многочисленные наблюдения и весьма интересные исследования.

Мартини был мало с этим знаком, так как был занят своими работами и своей любовью. Но все же он знал многое, в общих чертах, и был сторонником Роберта и своих новых друзей в Высокой Долине. Да и как же он мог не быть сторонником этого эксперимента, когда, благодаря ему, Милли превратилась в настоящую женщину? Все шло хорошо, и Мартини был доволен своим существованием. Работа чередовалась с отдыхом. Милли являлась к нему каждый вечер, и они проводили вместе несколько счастливых часов.

Благодаря заботам Роберта, женская часть населения Высокой Долины постепенно увеличивалась. Под различными предлогами он перевел сюда многих работниц из Женского сеттльмента. Теперь на улицах часто встречались люди, одетые в обычные серые костюмы, с привычными номерами на груди, но с тонкими, красивыми, не мужскими лицами, не мужскими фигурами и походкой.

Когда Мартини вернулся домой, небо заметно посерело и горы стояли окутанные облачной дымкой. Духота переносилась особенно тяжело, голова как будто была налита свинцом. Солнце закатилось за тучу, темнота сразу опустилась на землю. Погода явно портилась, поэтому Мартини не сразу согласился на предложение Милли пойти погулять. Но разве он мог противостоять просьбам своей возлюбленной? Они быстро спустились по ступенькам лестницы и пошли по знакомой дороге, освещенной редкими электрическими фонарями. Мартини взял Милли под руку, и они зашагали к лесу, стараясь идти в ногу.

– Милли, какая у вас чудная походка. Когда идешь с вами, кажется, что летишь.

– Я люблю слушать вас. Вы говорите приятные вещи.

– И я вам не надоел?

– Прежде я этого не понимала… Теперь понимаю. Говорите, мне приятно вас слушать.

– Милли, вы так изменились. Вы самая восхитительная женщина, которую я когда-либо видел на свете.

– Скольким женщинам вы говорили это, синьор Мартини? – засмеялась Милли.

– Смотрите, моя дорогая, вас никто не учил, а вы говорите о том же и теми же словами, что и ваши сестры на всем земном шаре!

– А вы, Филиппе, говорите то, что говорят ваши братья.

Оба весело рассмеялись.

– Милая, вы скрасили мою жизнь. Если бы завтра Куинслей отпустил меня на все четыре стороны, я никуда бы не ушел от вас.

– Я чувствую, что вы любите меня, – Милли слегка прижалась к нему.

– Моя милая, дорогая, я обожаю вас, вы для меня все.

Губы их встретились в страстном поцелуе. Тут их словно кто-то толкнул, они отшатнулись один от другого: почти рядом, под деревом, нежно обнималась молодая парочка.

– Мы им помешали, – сказал Мартини.

– Точно так же, как они помешали нам, – со смехом ответила Милли.

«Эксперимент в Высокой Долине надо считать вполне удавшимся», пронеслось в голове Мартини.

– О, синьора, – обратился он к Милли, – неужели любовь подчиняется питательным веществам и эманации радия? Я не хочу об этом думать.

– А если бы и так? Я не нахожу в этом ничего худого. Вы, Филиппе, неисправимый фантазер.

– Я уже немолод и вырос под влиянием поэзии и других, как говорят, глупостей. Не разрушайте моих иллюзий.

На небе вспыхнула яркая молния. Затем раздалось злое рычание надвигающейся грозы.

– Надо повернуть домой, – сказал озабоченным тоном Мартини.

– Вы боитесь промокнуть? А еще недавно говорили, что вам теперь не страшен сам черт.

– Но это совсем другое дело! Кому приятно гулять под дождем?

– А мне приятно, – капризным голосом ответила Милли.

– Что будет, если мы промокнем насквозь?

– В таком случае возвращайтесь, а я пойду одна.

– Вы хотите сделать мне сцену, но я не поддамся, я пойду с вами хоть на край света.

Огненная вспышка на горизонте ярко осветила дальние и близкие окрестности. Глухой рокот грома долго сотрясал воздух.

– Как красиво! – восторженно воскликнула Милли.

– Да, очень красиво, – согласился Мартини.

– Нет, нет, вы недовольны.

– Милли, вместе со всеми чарами вашего прекрасного пола вы очень быстро развиваете в себе и дурные его стороны.

– Может быть, скоро вы начнете читать мне нотации?

Новая вспышка молнии, охватившей чуть не полнеба, ослепила их настолько, что они остановились. Загрохотал гром. Его раскаты сотрясали землю, гулко отдаваясь в горах. Гроза надвигалась с поразительной быстротой. Мартини обнял свою спутницу.

– Замечательное зрелище!

– Филиппе, вы чудеснейший человек. Не сердитесь на меня, я не знаю, что со мною делается, но боюсь, что я способна на всякие гадости.

– Моя девочка, зачем вы клевещете на себя? Вы святое, чистое создание.

Милли крепко прижалась к нему, так что он чувствовал, как сильно билось ее сердце.

Порыв ветра налетел на них; они едва удержались на ногах. Ветви на деревьях под напором стихии затрещали, заволновались, как испуганные птицы.

После вихря с минуту стояла полная тишина, потом налетел новый шквал ветра, еще более сильный, еще более настойчивый. Деревья согнулись под его тяжестью. Страшная огненная стрела пронзила небо над самыми головами наших влюбленных. Небо как будто бы раскололось. Гром ударил так резко, что надолго оглушил людей. Крупные капли дождя застучали по земле.

– Мне страшно! – воскликнула Милли, хватая Мартини за руку.

– Побежим!

Они пустились бежать вниз по дороге, держась за руки. Темнота становилась еще более непроглядной после каждой вспышки молнии. Ветер мешал дышать, дождь бил в лицо.

Мартини задыхался. Наконец, он остановился.

– Я не могу больше, – простонал он. – Бегите вперед, я приду.

– Ни за что, это я, глупая, подвела вас.

Раскаты грома, вой ветра и шум дождя заглушали их слова.

– Какое счастье быть дома в такую погоду, – говорил Мартини, входя в свой кабинет. Он переоделся уже во все сухое, только взлохмаченные мокрые волосы делали его смешным.

– Какое счастье в такую погоду найти приют в уютном доме гостеприимного друга, – в тон ему отвечал Висконти. За ним поднялся новый знакомый Мартини – Мей.

– Простите, синьор Мартини, я непрошенный гость. Буря застала нас с синьором Висконти на полпути между Старыми копями и туннелем.

– Я знал, что вы не откажете в приюте двум путникам, попавшим в грозу, – добавил Висконти. – И мы помчались к вам.

– Зато два других путника отведали вдоволь и дождя, и ветра, – весело проговорил Мартини. – Садитесь, господа, сейчас вам подадут кофе и ликеры.

– А кто же этот второй путник? – полюбопытствовал Висконти.

– Вы сейчас его увидите. Он… или, вернее, она, переодевается.

– Она! – воскликнул Висконти.

Мартини взял за руку вошедшую в комнату Милли.

– Позвольте представить.

– Милли, Милли! – вскричали с удивлением оба гостя. Милли была красиво задрапирована в цветную материю, складки которой ложились волнами вокруг ее стройного тела, ниспадая к маленьким ногам. Если она производила впечатление в сером мужском костюме, то сейчас она была просто очаровательна.

– Ба, буря посылает нам приятный вечер, – заявил Висконти.

– Женщины – те же цветы, и их присутствие может развеселить самую скучную компанию, – заметил Мартини.

– Учитесь, учитесь, Мей! Вот как надо говорить с женщинами. Учитесь, взрослый юноша, сердце которого еще никогда не билось от любви, – улыбнулся Висконти.

Мей заметно покраснел и, видимо, не знал, что делать с руками, которые плохо повиновались ему. Он то и дело менял позу.

– Мое сердце занято более важными интересами, – промолвил он заикаясь.

– Более важными интересами! Посмотрим, что будет через месяц! заливался от смеха Висконти. Мей покраснел еще больше. Взгляд Милли приводил его в полное смущение. Она пристально рассматривала Мея, находя в его лице что-то новое.

Румянец заиграл на ее щеках.

– Милли, садитесь здесь, вы будете у нас хозяйкой, – сказал Мартини. Ему не понравился немой разговор ее и Мея.

– Скажите, синьор Висконти, как здоровье доктора Бергера?

– Превосходно, он уже закончил промывание организма, и теперь чувствует себя обновленным. Собственно говоря, эти промывания не представляют ничего особенного. Идея стара, как мир. Минеральные соли, различные растворы, переливание крови – разве все это не делалось и не делается у нас, в государствах старой культуры? А здесь мы имеем питательные жидкости, которые вполне заменяют кровь. Конечно, тут нетрудно было додуматься до промывания организма. Технически это сущий вздор. В организм вводится свежая жидкость, а через вену выводится отработанная. Искусственное сердце работает. Меня более поражает замена устаревшего сердца молодым, выращенным вне организма или взятым от умершего.

– Такую операцию я не согласился бы проделать на себе, – сказал Мартини. – А вот что касается промывки, это другое дело…

– Нам всем, после сорока лет, следует промываться. Дорогой Мей, вам, в вашем возрасте, рано думать о каких-нибудь операциях, в вас кипит молодая кровь, только не надо ее сдерживать, – обратился к своему другу Висконти.

Милли в это время раскладывала сахар; она выронила из рук стакан, и он упал и разбился.

– Вот в ком играет кровь! – закричал Висконти.

Милли смеялась неестественным смехом; глаза ее блестели более обыкновенного. Мартини искоса поглядывал на свою возлюбленную; что-то ему в ней не нравилось. «Этот верзила, кажется, производит на нее сильное впечатление, – думал он. – Он не сводит с нее глаз; понятно, дуралей никогда не видел настоящих женщин. За каким дьяволом Висконти привел ко мне этого просыпающегося зверя?»

Ревность начинала мучить Мартини. Он сказал с некоторой язвительностью:

– Вы, Милли, сегодня удивительно рассеянны, на вас повлияла буря или что-нибудь другое?

Молодая красавица окинула говорящего грозным взглядом.

– Синьор Мартини, вы ко мне придираетесь.

Наступило неловкое молчание. Стук дождя по стеклам как будто усилился. Ветер то налетал, то стихал.

Тень неудовольствия, пробежавшая по лицу Мартини, не осталась незамеченной Висконти.

– Может показаться, что мы живем в стране чудес, а на самом деле все, что нас окружает в Долине Новой Жизни, логически вытекает из тех завоеваний науки, которыми ознаменовались конец прошлого столетия и начало нынешнего, – заговорил он. – Другой вопрос, когда все эти открытия были бы сделаны в старом мире? Войны, бедствия, болезни и лишения мешают там быстрому прогрессу. Там развитие идет по волнообразной кривой, то кверху, то книзу, достигнутое вчера – разрушается сегодня, завтра история начинается снова. Человечество топчется на месте.

– А вы находите, что здесь, в Долине, людям открыта другая дорога? Разве здесь не намечаются уже теперь признаки великого раскола? – хмуро сказал Мартини.

– Люди – везде люди. Я считаю, полного согласия и не должно быть, заметил Висконти.

– Однако, Макс Куинслей думал иначе, пуская в ход свои внушители и коверкая души своих верноподданных, созданных в инкубаториях.

– А мы их освобождаем. Посмотрите на эту молодую пару. Мей и Милли, пользуясь тем, что их старшие собеседники занялись «умным разговором», перекидывались между собой какими-то фразами; лица их говорили, что им очень весело и что они весьма довольны друг другом.

– Не знаю, что им будет полезнее, полное закрепощение или свобода? Кто истинный их благодетель – Макс Куинслей или Роберт Куинслей? – пробурчал Мартини, посматривая ревнивыми глазами на молодую пару.

Мартини получил приглашение от Блэкнайта провести у него вечер в дружеской компании.

Было уже около десяти часов. Человеческий муравейник Высокой Долины жил не прекращающейся ни на минуту работой. Стук машин, свистки, топот ног, голоса людей – весь этот неумолчный хаос звуков наполнял воздух, как рокот морских волн во время прибоя.

Бесчисленные электрические фонари заливали громадную площадь ровным, спокойным светом. Окружающие дома сверкали бесконечными линиями окон.

Мартини шел мимо строящейся мастерской. Он остановился, чтобы пропустить мимо себя подходящую смену рабочих. Они двигались, как всегда, колонной, по-военному.

«Какая поразительная перемена! – думал маленький итальянец. – Эти люди, молчаливые, сдержанные, даже суровые, теперь наперерыв болтают между собой, и шутки их возбуждают громкий, раскатистый смех. Интересно, как такая перемена могла отозваться на производительности труда?»

Так как Мартини запаздывал, он не стал продолжать дальше свои наблюдения, а поторопился перейти площадь, на которой уже разбивали парк, и стал подниматься по ступеням лестницы. Хозяин дома пошел к нему навстречу.