нас обращает мелкий бес.
183
Я вдруг понял – и замер от ужаса,
словно гнулись и ехали стены:
зря философы преют и тужатся —
в Божьих прихотях нету системы.
184
Покуда все течёт и длится,
свет Божий льётся неспроста
и на высокие страницы,
и на отхожие места.
185
Как бы ни было зрение остро,
мы всего лишь наивные зрители,
а реальность и видимость – сёстры,
но у них очень разны родители.
186
Когда устали мы резвиться
и чужды всякому влечению,
ложится тенями на лица
печать покорности течению.
187
Веря в расцвет человеческой участи,
мы себе искренне врали,
узкие просеки в нашей дремучести —
это круги и спирали.
188
Дабы не было слово пустым
в помогании душам пропащим,
чтобы стать полноценным святым,
надо грешником быть настоящим.
189
Звуков симфония, зарево красок,
тысячи жестов ласкательных —
у одиночества множество масок,
часто весьма привлекательных.
190
От жизни утробной до жизни загробной
обидно плестись по судьбе низкопробной.
191
По жизни понял я, что смог,
о духе, разуме и плоти,
а что мне было невдомёк —
душа узнает по прилёте.
192
На торжествах любой идеи,
шумливо празднуя успех,
различной масти прохиндеи
вздымают знамя выше всех.
193
Давно томят меня туманные
соображения о том,
что все иллюзии гуманные
смешными кажутся потом.
194
Когда б достало мне отваги
сказать мораль на все века,
сказал бы я: продажа шпаги
немедля тупит сталь клинка.
195
Природы пышное убранство
свидетельствует непреложно,
что наше мелкое засранство
ей безразлично и ничтожно.
196
Страх бывает овечий и волчий:
овцы блеют и жмутся гуртом,
волчий страх переносится молча
и становится злобой потом.
197
Прекрасна образованная зрелость,
однако же по прихоти небес
невежество, фантазия и смелость
родили много более чудес.
198
Сценарист, режиссёр и диспетчер,
Бог жестокого полон азарта,
и лишь выдохшись жизни под вечер,
мы свободны, как битая карта.
199
При Творце с его замашками,
как бы милостив Он не был,
мир однажды вверх тормашками
всё равно взлетит на небо.
200
Одни летят Венеру посмотреть,
другие завтра с истиной сольются...
На игры наши молча смотрит смерть
и прочие летающие блюдца.
201
Чувствую угрюмое томление,
глядя, как устроен белый свет:
ведь и мы – природное явление:
чуть помельтешили – и привет.
202
Мне любезен и близок порядок,
чередующий пламя и лёд:
у души за подъёмом – упадок,
за последним упадком – полёт.
203
Киснет вялое жизни течение —
смесь докуки, привычки и долга,
но и смерть – не ахти приключение,
ибо это всерьёз и надолго.
204
В череде огорчений и радостей
дни земные ничуть не постылы,
только вид человеческих слабостей
отнимает последние силы.
205
В духе есть соединённости,
неразрывные в их парности —
как весёлость одарённости
и уныние бездарности.
206
Крупного не жажду ничего,
я земное мелкое творение,
из явлений духа моего
мне всего милей пищеварение.
207
Так он мыслить умел глубоко,
что от мудрой его правоты
кисло в женской груди молоко
и бумажные вяли цветы.
208
Умом хотя совсем не Соломоны,
однако же нисколько не калеки,
балбесы, обормоты, охламоны —
отменные бывают человеки.
209
Шалопай, вертопрах и повеса,
когда в игры уже отыграли,
для утехи душевного беса
учат юных уму и морали.
210
Битвы и баталии мои
спутаны концами и началами,
самые жестокие бои
были у меня с однополчанами.
211
Клопы, тараканы и блохи —
да будет их роль не забыта —
свидетели нашей эпохи,
участники нашего быта.
212
Такой останется до смерти
натура дикая моя,
на симфоническом концерте —
и то, бывало, пукал я.
213
Рука фортуны загребает
из неизведанных глубин,
и в оголтелом разъебае
вдруг объявляется раввин.
214
Увы, но все учителя,
чуть оказавшись возле кассы,
выкидывают фортеля
и сотворяют выкрутасы.
215
Жар любви сменить морозами
норовит любой народ:
обосрёт, засыпет розами,
а потом – наоборот.
216
Усердия смешная добродетель
поскольку мне природой не дана,
то я весьма поверхностный свидетель
эпохи процветания гавна.
217
Про загадку факта важного
каждый знает, но молчит:
время жизни в ухе каждого
с разной скоростью журчит.
218
Есть люди редкого разлива,
у них и мужество – отдельное:
являть, не пряча боязливо,
живое чувство неподдельное.
219
Даже наш суровый век
полноту ничуть не судит:
если славный человек,
пусть его побольше будет.
220
Я ощутил сегодня снова —
так были споры горячи, —
что в нас помимо кровяного
есть и давление мочи.
221
Есть люди с тяжкими кручинами,
они не видны в общей массе,
но чувствуют себя мужчинами
не возле бабы, а при кассе.
222
Тернистый путь к деньгам и власти
всегда лежит через тоннель,
откуда лица блядской масти
легко выходят на панель.
223
Желанье тёмное и страстное
в любом хоть раз, но шевелилось:
уйти пешком в такое странствие,
чтоб чувство жизни оживилось.
224
От неких лиц не жду хорошего —
они, как язвой, тайно мучимы,
что были круто недоношены,
а после – крепко недоучены.
225
Блажен любой, кто образован;
я восхищался многократно,
как дух у них организован
и фарширован аккуратно.
226
Хочу богатством насладиться
не для покоя и приятства,
а чтобы лично убедиться,
что нету счастья от богатства.
227
Я за умеренную плату —
за двести грамм и колбасу —
иду к себе в ума палату
и, пыль обдув, совет несу.
228
Заранее я знаю о соседе,
в вагоне оказавшемся бок о бок:
дежурное меню в такой беседе —
истории наёбов и поёбок.
229
Новых мифов нынче много,
личной жажде сообразно
кто-то всуе ищет Бога,
кто-то – общего оргазма.
230
Гуманность волнительным кружевом
окутала быт наших лет:
наружу выходят с оружием
и плачутся в бронежилет.
231
Травя домашних насекомых,
совсем не вредных и не злых,
мы травим, в сущности, знакомых,
соседей, близких и родных.
232
Мы очень прагматично и практично,
весьма рационально мы живём,
и все наши дела идут отлично,
а песни мы – унылые поём.
233
Забавно мне, что поле брани
всех политических страстей
влечёт к себе потоки срани
различных видов и мастей.
234
Любую кто собрал коллекцию,
её холопы и фанаты —
глухую чувствуют эрекцию,
чужие видя экспонаты.
235
Имеют острые глаза
и мудрецы, и прохиндеи:
они пластичны, как лоза,
когда им виден ствол идеи.
236
Суке, недоноску и бездарности
выдано Творцом для утешения
дьявольское чувство солидарности
и хмельная пена мельтешения.
237
Есть люди – их усилия немалы, —
хотящие в награду за усердствие
протиснуться в истории анналы,
хотя бы сквозь анальное отверстие.
238
Кто к жалостным склонен рыданиям
и ранен мельчайшим лишением —
завидует ярким страданиям
и даже высоким крушениям.
239
Кругам идейного актива
легко понять посредством нюха,
что слитный запах коллектива —
отнюдь не есть единство духа.
240
Известно даже медицине
и просто видно трезвым глазом,
что кто романтик, а не циник,
тому запудрить легче разум.
241
Стихает и вянет мыслительный бум,
на днях колосившийся тучно;
решили, как видно, властители дум
насиживать яйца беззвучно.
242
В улыбке, жесте, мелкой нотке —
едина личная черта,
есть люди – видно по походке,
что плохо пахнет изо рта.
243
Везде, где дорожки ковровые,
есть тихие люди живучие —
то ветки сплетают лавровые,
то петлю завяжут при случае.
244
Я тех люблю, что опоздали —
хотя бы раз, но навсегда —
к раздаче, к должности, к медали,
к делёжке с запахом стыда.
245
Благословенны лох и лапоть,
себя хотящие сберечь
и вдоль по жизни тихо капать,
а не кипеть и бурно течь.
246
Не злобы ради, не с похмелья
дурак – орудие судьбы —
стрижёт кудрявые деревья
под телеграфные столбы.
247
Гляну что направо, что налево —
всё на свете ясно всем вокруг,
так умудрена бывает дева,
истину познав из первых брюк.
248
Всё же я ценю ханжу
за безудержный размах:
всем Венерам паранджу
он готов надеть на пах.
249
Спокойно плюнь и разотри —
забудь о встрече с этой мразью...
Но что-то хрустнуло внутри,
и день заляпан липкой грязью.
250
Повсюдные растут провинциалы,
накачивая сталь мускулатуры,
чтоб вырезать свои инициалы
на дереве науки и культуры.
251
В себе таит зачатки вредности
и может вспыхнуть, как чума,
слиянный сок душевной бедности
и ярой пылкости ума.
252
Мне порою встречаются лица —
поневоле вздохнёшь со смущением,
что мечта наша в детях продлиться
так убога своим воплощением.
253
Глядя пристально, трезво и здраво,
можно много чего насмотреться;
омерзение – тоже забава,
только зябко в душе и на сердце.
254
По службе жаждал повышения,
смотрел в экран от делать нечего,
а ночью штопал отношения,
в семье сложившиеся вечером.
255
Всё вообразимое – и более —
в меру современной технологии
вытворит над нами своеволие
и к нему примкнувшие убогие.
256
Люблю я в личности следы
учительского дарования,
но просвещения плоды
гниют ещё до созревания.
257
Своя у каждого таинственность,
и мы вокруг напрасно кружим:
Творец даёт лицу единственность,
непостижимую снаружи.
258
Поскольку был мой дом распахнут
любым и всяким людям риска —
я знаю, как живут и пахнут
герои, видимые близко.
259
Тому на свете всё видней,
в ком есть апломб и убеждения;
чем личность мельче, тем крупней
её глобальные суждения.
260
А наблюдая лица потные
и то, как люди мельтешат,
забавно думать, что животные
нисколько в люди не спешат.
261
Томясь в житейском общем тесте,
вдруг замечаешь тайным взглядом,
что мы живём отнюдь не вместе,
а только около и рядом.
262
Хотя покуда всё в порядке,
такая к худу в нас готовность,
что вдруг душа уходит в пятки
и в пах уносится духовность.
263
Я соблюдаю такт и честь
по месту, в коем нахожусь, —
то я кажусь умней, чем есть,
то я умней, чем я кажусь.
264
Вижу я за годом год
заново и снова,
что поживший идиот
мягче молодого.
265
О, я отнюдь не слеп и глуп:
везде, где чинно и серьёзно,
внутри меня большой тулуп
надет на душу, чтоб не мёрзла.
266
Забавные печали нас измучили,
былые сокрушая упования:
не знали мы, что при благополучии
угрюмее тоска существования.
267
При спорах тихо я журчу,
чтоб не являлась пена злая;
когда не знаю, то молчу,
или помалкиваю, зная.
268
Рождённые кидаться на врага —
томятся, вырастая, и скучают,
потом их держат быта берега,
где чахнут эти люди и мельчают.
269
Потоки знания волной
бурлят уже вдоль носоглотки,
поскольку разум бедный мой —
не безразмерные колготки.
270
Хотя уже ушли те времена,
и чисто на житейском небосводе,
подонков и мерзавцев имена
в душе моей болят к сырой погоде.
271
Терпя с утра зеркал соседство,
я бормочу себе под нос,
что время – сказочное средство
для выпадения волос.
272
Нет, я умнее стал навряд ли,
но безразличнее – стократ:
и руку жму я всякой падле,
и говорю, что видеть рад.
273
Увы, над этим неуклонно
трудились лучшие умы:
дерьмо сегодня благовонно
намного более, чем мы.
274
К работе азарт у меня —
от опыта жизни простого:
гулять после полного дня
приятней, чем после пустого.
275
Порой дойдёшь до обалдения
от жизни кряканья утиного,
и в сон тогда плывут видения,
и все про бегство до единого.
276
Сейчас такая знаний бездна
доступна всякому уму,
что стало спорить бесполезно
и глупо думать самому.
277
Изрядным будет потрясение,
когда однажды – смех и плач —
везде наступит воскресение,
и с жертвой встретится палач.
278
На всём пути моём тернистом —
давно мы с Богом собеседники;
Он весь играет светом чистым,
но как темны Его посредники!
279
Уже я к мотиву запетому
не кинусь, распахнут и счастлив —
я знаю себя, и поэтому
с людьми я не сух, но опаслив.
280
Во мне, безусловном уже старожиле,
колышется страх среди белого дня:
а что, если те, кто меня сторожили,
теперь у котла ожидают меня?
281
Я в поезде – чтоб ноги подышали,
ботинки снял и с ними спал в соседстве,
а память в лабиринте полушарий
соткала грустный сон о бедном детстве.
282
Мы сколько ни едим совместной соли,
а в общую не мелемся муку,
у всех национальные мозоли
чувствительны к чужому башмаку.
283
Случайная встреча на улице с другом,
досуг невеликий – на две сигареты,
но мы холоднее к житейским недугам,
когда наши души случайно согреты.
284
Взор у него остёр и хищен,
а рот – немедля станет пастью;
мы оба в жизни что-то ищем,
но очень разное, по счастью.
285
Мне мило всё: игра чужих культур
на шумных площадях земной округи
и дивное различие фактур
у ручек чемодана и подруги.
286
О чём-то говорить я не хочу,
о многом – ядовиты словопрения,
поэтому всё чаще я молчу,
в немые погрузившись умозрения.
287
Время сыпется струйкой песка,
мухи памяти дремлют в черниле;
ностальгия – смешная тоска
по тому, что ничуть не ценили.
288
В душе сильнее дух сиротства,
и нам поделать с этим нечего,
когда оплошность или скотство
мы совершаем опрометчиво.
289
Давно уже не верю в пользу споров
и беганья за истиной гурьбой,
я больше почерпнул из разговоров,
которые веду с самим собой.
290
Теперь я только волей случая
знакомых вижу временами,
тяжёлый дух благополучия
висит уныло между нами.
291
Семью надо холить и нежить,
особо заботясь о том,
чтоб нелюди, нечисть и нежить
собой не поганили дом.
292
Пребывая в уверенном мнении
обо всём, ибо тесно знаком,
дело славное – в этом затмении
величаво прожить мудаком.
293
В порядочности много неудобства,
что может огорчать и даже злить:
испытываешь приступ юдофобства,
а чувство это некому излить.
294
То, что я вижу, омерзительно,
уже на гибельной ступени,
но страшно мне лишь умозрительно,
а чисто чувственно – до фени.
295
Утратил я охоту с неких пор
вершить высоколобый устный блуд,
ведут меня на умный разговор,
как будто на допрос меня ведут.
296
Смешны сегодня страхи предка,
и жизнь вокруг совсем не та:
зло демоническое редко,
а больше – мразь и сволота.
297
Черты похожести типичной
есть у любви, семьи, разлуки —
Творец, лишённый жизни личной,
играет нашими со скуки.
298
Мне кажется, что смутное брожение,
тревогой расползаясь неуёмной,
большое обещает извержение
скопившейся по миру злобы тёмной.
299
Моей мужицкой сути естество,
чувствительную совесть не колыша,
глухое ощущает торжество,
о праведном возмездии услыша.
300
Если б человеку довелось,
пользуясь успехами прогресса,
как-то ухватить земную ось —
он её согнёт из интереса.
301
Пока не уснёшь, из былого
упрямо сочится звучание,
доносится каждое слово,
и слышится даже молчание.
302
Алкающим света мужчинам,
духовных высот верхолазам
в дороге к незримым вершинам
обузой становится разум.
303
Я понял, роясь в мире личном
и наблюдая свой интим,
что не дано сполна постичь нам,
чего от жизни мы хотим.
304
Початый век уму неведом,
и всуе тужится наука,
но стойкость к самым лютым бедам
хотел бы видеть я у внука.
305
С такой осанкой – чисто лебеди
(и белоснежность поразительна) —
по жизни мне встречались нелюди,
что красота мне подозрительна.
306
Не то чтобы одно сплошное свинство
цвело везде туземно и приблудно,
однако же большое сукинсынство
творится потаённо и прилюдно.
307
Забавно мне, что время увядания
скукоживает нас весьма непросто,
чертами благородного страдания
то суку наделяя, то прохвоста.
308
Слежу с неослабным вниманием,
как ровно журчат за столом
живые обмены незнанием
и вялым душевным теплом.
309
Я верю аргументу, постулату,
гипотезе, идее, доказательству,
но более всего я верю блату,
который возникает по приятельству.
310
Порою встречаюсь я с мудростью чистой,
её глубина мне близка и видна,
однако для жизни, крутой и гавнистой,
она бесполезна и даже вредна.
311
Вся беда разве в том, что творится вовне?
Это вряд ли, ведь было и хуже.
Просто смутное время клубится во мне,
крася в чёрное всё, что снаружи.
312
Судьба у большинства – холмы и сопки,
в ней очень редки скалы или горы,
зато у всех у нас на пятой стопке —
о кручах и вершинах разговоры.
313
Только выйдя, ещё на пороге,
при любых переменах погоды
ощущаю я токи тревоги,
предваряющей смутные годы.
314
Ровесник мой душой уныл
и прозябает в мудрой хмурости,
зато блажен, кто сохранил
в себе остатки юной дурости.
315
Везде, где все несутся впрыть, —
моя незримая граница:
решая, быть или не быть,
я выбрал быть, но сторониться.
316
Давая вслух оценки фактам,
полезно помнить каждой личности,
что такт ума с душевным тактом —
две очень разные тактичности.
317
Я не боюсь дурного слуха,
не страшно мне плохое мнение,
поскольку слушаю вполуха
и мне противно вдвое менее.
318
Слова пусты, напрасны знаки
и всуе предостережения,
когда подземный дух клоаки
созрел для самовыражения.
319
Мы к житейской приучены стуже,
в нас от ветра и тьмы непроглядной
проступила внутри и снаружи
узловатость лозы виноградной.
320
Мы не знаем хотя ни бельмеса,
как устроены разумы наши,
только разум крутого замеса
мы легко отличаем от каши.
321
Сегодня мания лечения —
почти повсюдный вид недуга,
творят искусные мучения
душа и тело друг для друга.
322
В мире много всякого всего,
надобны ухватка и замашка,
каждый – повар счастья своего,
только подобрать продукты тяжко.
323
Хотя окрестная история
творит судьбе немало хамства,
но личной жизни траектория —
рисунок личного упрямства.
324
Больших умов сижу промеж
и жду с надеждой весть благую,
но в каждой мысли вижу плешь,
а то и лысину нагую.
325
Не знаю в жизни я плачевней,
чем то мгновение в пути,
когда любуешься харчевней,
а внутрь – не на что войти.
326
Я с русской речью так повязан,
любя её ручьи и реки,
что я по трём порою фразам
судить могу о человеке.
327
Поскольку мы в рутинном быте
к волненьям склонны гомерическим,
то в нём достаточно событий,
равновеликих историческим.
328
Забрать меня в жестокие тиски
ещё покуда хвори не полезли,
а приступы беспочвенной тоски —
естественность пожизненной болезни.
329
Обживая различные страны,
если выпало так по судьбе,
мы сначала их жителям странны,
а чуть позже мы странны себе.
330
Мои греховные уста
в порывах радости и страсти
лобзали разные места
за исключеньем зада власти.
331
Найдётся ли, кому нас помянуть,
когда про нас забудут даже дети?
Мне кажется, найдётся кто-нибудь,
живущий на обочине в кювете.
332
Жизни многих легко наперёд
описать, исключая подробности,
человек – это то, что он врёт,
во вранье проступают способности.
333
Как моралисты ни старались
и ход их мыслей как ни вился,
а хомо сапиенс вульгарис
ни в чём ничуть не изменился.
334
Кипит разруха моровая,
но подрастает поколение,
и торжествует жизнь живая
себе самой на удивление.
335
Любой обязан помнить, всяк и каждый,
свой тягловый верша по жизни труд,
что рельсы наши кончатся однажды,
а после их и вовсе уберут.
336
При проводах на жизненном вокзале
немногое сказать нам удаётся,
а всё, что мы, волнуясь, не сказали,
тупой и долгой болью остаётся.
337
Завершатся однажды и враз
наши подвиги, наше засранство,
и закончится время для нас,
а душе – распахнётся пространство.
338
Скажи мне, друг и современник, —
уже давно спросить пора —
зачем повсюду столько денег,
а мы сидим без ни хера?
339
Был создан мир Творцом, а значит —
и Божий дух огнём горит
не в тех, кто молится и плачет,
а в тех, кто мыслит и творит.
340
Чтобы наш мятежный дух земной
стиснут был в разумных берегах —
чуть окрепли крылья за спиной,
гири повисают на ногах.
341
Все мои затеи наповал
рубятся фортуной бессердечно;
если б я гробами торговал,
жили бы на свете люди вечно.
342
С душой у нас не всё в порядке,
подобны мы слепым и нищим,
а Бог играет с нами в прятки,
грустя, что мы Его не ищем.
343
Ручьи грядущих лет журчат
о том, что не на что надеяться,
и подрастающих внучат
ещё помелет та же мельница.
344
Небесный простор пустоты
не то чтоб мешал моей вере,
но если, Господь, это Ты,
то в дождь я не выйду за двери.
345
Есть люди – тоньше нюх, чем у собаки,
они вдыхают запахи и ждут;
едва лишь возникают сучьи знаки,
они уже немедля тут как тут.
346
Всегда был занят я везде —
всерьёз, а не слегка —
резьбой по воздуху, воде
и дыму табака.
347
Лень – это борьба, погони, кражи,
мыслей оживлённое брожение,
только лень активно будоражит
вялое моё воображение.
348
Если ноет душевный ушиб,
очень давит чужое присутствие,
мне нужней, чтоб вокруг ни души
не толпилось, являя сочувствие.
349
Учился много я, но скверно,
хотя обрывки помню прочно,
и что я знаю, то неверно,
а всё, что верно, то неточно.
350
Я в мудрецы хотя не лезу,
но мыслю я башкой кудлатой,
и неглубоких истин бездну
я накопал моей лопатой.
351
Есть между сном и пробуждением
души короткая отрада:
я ощущаю с наслаждением,
что мне вставать ещё не надо.
352
Свой собственный мир я устроил
усилием собственных рук,
а всюду, где запись в герои,
хожу стороной и вокруг.
353
Я попадал моим ключом
в такие скважины случайные,
что нынче знаю, что почём,
и мысли все мои – печальные.
354
Угрюмо думал я сегодня,
что в нашей тьме, грызне, предательстве
вся милость высшая Господня —
в Его безликом невмешательстве.
355
В мире всё расписано по нотам,
гаммы эти вовсе не сложны:
служат мысли умных идиотам,
ибо только им они нужны.
356
Когда меня от гибели на дне
лишь тонкая удерживала нить,
мгновение подмигивало мне,
зовя его забавность оценить.
357
Что суета течёт впустую,
нам не обидно и не жалко,
активность нашу холостую
огонь бенгальский греет жарко.
358
Затем лишь я друзей бы попросил
хоть капельку здоровья уберечь,
чтоб дольше у души достало сил
на радость от нечастых наших встреч.
359
В небесной синей райской выси
меня тоска бы съела – в ней
метать нельзя и скучно бисер
ввиду отсутствия свиней.
360
Течёт покоя зыбь текучая,
и тишь да гладь отсель досель;
идиотизм благополучия
неописуем, как кисель.
361
Мы спорим, низвергаем и бунтуем
в запале сокрушенья и борения,
а после остываем и бинтуем
ожоги от душевного горения.
362
Доволен я житьём-бытьём,
покоем счастлив эфемерным,
и всё вокруг идёт путём,
хотя, по-моему, неверным.
363
Кто отрешён и отчуждён
от суеты с её кипением,
зато сполна вознаграждён
живой души негромким пением.
364
Давно уже домашен мой ночлег,
лучусь, покуда тлеет уголёк,
и часто, недалёкий человек,
от истины бываю недалёк.
365
Сонливый облик обормота
предъявит Божьему суду
моя высокая дремота,
надменно чуждая труду.
366
В одинокую дудочку дуя,
слаб душою и выпить не прочь,
ни от Бога подачек не жду я,
ни Ему я не в силах помочь.
367
Моя уже хроническая праздность,
владычица души моей и тела,
корнями утекает в безобразность
того, что сотворяют люди дела.