Плясун

Журналист глупо улыбался, чувствуя, как к горлу подступает комок. Учитель говорил с ним так, будто они расстались только вчера. И не было этих долгих лет разлуки.

– Мне не дали шанса, – виновато развел он руками. – Парни были настроены на войну, а не на мир.

– Ладно, – отмахнулся Спитамен-ака. – Будет им теперь мир.

– Тут еще одно, домулло, – замялся Темир, не зная, как сказать о втором инциденте.

Без лишних слов протянул старику копье, извлеченное из крыши автомобиля. Учитель, глянув на трофей, нахмурился и произнес пару ругательств. Питерцу показалось, что бранился наставник на фарси, что случалось крайне редко и служило явным признаком раздражения.

– Кто это был?

– Какой-то придурок в черном верхом на верблюде. У него там еще такое странное седло было…

– Якши, разберемся, – перебил учитель. – А пока идите-ка сюда. Я осмотрю, все ли с вами в порядке.

Повертел туда-сюда сначала одного, затем второго ученика. Осуждающе покряхтел, поцокал языком, но в целом остался доволен обследованием.

– Ничего, – констатировал. – Будете жить… До меры, положенной вам Всевышним.

Это уточнение отчего-то не понравилось Градову. На душе ни с того ни с сего сделалось тревожно. Как морозным ветром подуло среди знойного лета.

А Усто ракс, словно дразнясь, добавил:

Пусть сегодня спаял вас в бою общий враг,

Но играет судьбой всемогущий Аллах.

Тот, кто другом и братом твоим был сегодня,

Завтра может под дых тебе сунуть кулак.

Ох, уж эти его рубаи. Но что-то не помнил Роман у Омара Хайяма такого четверостишия. Не сам ли Мастер танца их и выдумывает, сообразуясь с ситуацией. С него станется.

– Живо в лазарет! – скомандовал учитель. – От зеленки и йода никуда не денетесь. А то помрете раньше времени от какой-нибудь ничтожной инфекции. Затем приведете себя в порядок – и за дастархан.

Он распахнул дверь одного из многочисленных зданий, расположившихся по периметру дворика.

За дверью оказалось белое, явно медицинского назначения помещение, на что указывали операционный стол, застекленный шкаф, на полках которого стояли коробки и пузырьки с лекарствами да кюветы с инструментами, и раскладная ширма, обычно скрывающая топчан для осмотра.

В кабинете на первый взгляд было так же пусто, как и во дворе. Темир успел шепнуть журналисту на ухо, что сейчас каникулы и в школе нет учеников.

Но тут из-за ширмы послышался стон, а затем невнятный говор. Голос был мужской. Ему ответил тихий и ласковый женский голосок, показавшийся Градову знакомым.

Снова заколотилось сердце. Тревожно и радостно.

Ширма немного сдвинулась.

Роман успел заметить металлическую больничную койку, на которой лежал бородатый мужчина средних лет с болезненно желтым лицом. К его руке змеилась пластиковая трубочка капельницы.

Потом внимание парня сосредоточилось на некоем видении, белой бабочкой выпорхнувшем из-за ширмы навстречу ему.

– Привет, – улыбнулось видение.

– П-привет, Бахор, – слегка запинаясь, ответил он.

г. Бустон, Каракалпакстан, 2007 г.

Помните ли вы свою первую любовь?

Сначала то непонятное и необъяснимое раздражение, которое вдруг стало возникать при виде соседской девчонки, несколько лет ходившей с вами в один класс и не замечавшейся из-за «серьезных мужских проблем», поминутно возникавших и нуждающихся в срочном решении. Чего она постоянно вертится перед глазами, кривляка? И невдомек, что это не она крутится, а вы то и дело ищите ее взглядом, пытаетесь обратить на себя внимание, вызвать улыбку.

Потом вы обнаруживаете, что, оказывается, девчонка эта самая красивая в вашем классе. Да что там в классе, во всей школе нет ей равных.

Тощие косички, за которые вы еще совсем недавно дергали на переменках, а затем убегали, сопровождаемые возмущенными воплями и летящим в спину учебником, вдруг превратились в тугие канаты. Которые в распущенном виде превращаются в густую иссиня-черную копну, благоухающую какими-то немыслимыми и таинственными ароматами. Маленькие глазки, поблескивавшие из-за очков и все время источавшие соленую влагу, стали двумя озерами, куда хочется нырнуть и долго-долго не выбираться на поверхность. Нос после того, как с него волшебным образом исчезла неуклюжая пластмассовая оправа, перестал быть похожим на совиный клюв. На щеках появились две милые ямочки (или они и были, но как-то не замечались?). А уж о том, что находилось чуть пониже шейной впадинки, и говорить нечего. Едва взгляд натыкался на два бугрившихся под школьным передником холмика, как мигом начинало першить в горле, а сердце выбивало такой бешеный ритм, что куда там за ним угнаться самому искусному ударнику из самой знаменитой рок-группы.

И муки ревности при виде того, как ОНА разговаривает с другими парнями. Почему это им адресована такая улыбка? Что она означает? Что сегодняшний их поход в кино на «взрослый» вечерний сеанс отменяется? И не будет теплой маленькой ладони в твоей руке, сладких и мягких, словно халва, губ, тихого ласкового шепота, прогулки-провожания до дома в свете полной луны.

А мальчишеские потасовки? Те самые «рыцарские турниры», где главным и самым желанным призом становились смоченный под краном девичий платок, заботливо вытирающий кровь из твоего разбитого носа, да укоризненные слова, утверждающие, что ты самый глупый и притом еще и слепой парень на свете, раз мог подумать, что ей кто-то, кроме тебя, нужен.

И, наконец, зареванное лицо, уткнувшееся в твою раздираемую мукой расставания грудь. Тоненькая фигурка, бегущая по перрону вслед уходящему на север поезду и выкрикивающая обещания ждать твоего возвращения хоть всю жизнь…

В общем, над выполнением ответственного редакционного задания нависла серьезная угроза. И имя ей было – Бахор. Что в переводе с узбекского означало «весна».

Роман почувствовал, что пропал, едва услышал это ее «привет» и взглянул в такие непривычно светлые для узбечки глаза.

Хотя чего тут странного, ведь девушка являлась узбечкой лишь наполовину. Ее мать (увы, уже покойная) была родом из Белоруссии, училась вместе с отцом Бахор в московском мединституте, перед самым выпуском вышла за него замуж и приехала в Бируни. Дочка также пошла по родительским стопам, закончив медицинский, но уже в Ташкенте.

Надо же, и ямочки со щек никуда не делись. Вот только косы остригла. Но эта короткая задорная мальчишеская стрижка ей тоже ужасно идет, заставляя забывать о возрасте и серьезной профессии.

Не обращая внимания ни на отчего-то вдруг задумавшегося и приумолкшего наставника, ни на грозно нахохлившегося Темира, зыркающего на них с неприкрытым осуждением, молодые люди, точно голодные, накинулись друг на друга.

Это, конечно, фигурально. На самом деле Бахор, сыпля вопросами и слушая несвязные Ромкины ответы, ни на мгновение не забыла о своем долге медика. Деловито раздела обоих парней до плавок и приступила к ним с пучком ватных палочек, грозясь разрисовать молодых людей под «индейцев».

Рахимов не захотел «терпеть унижения» от рук женщины. Отобрав у медички пузырек с пиоктонином, напоминавшим чернила, он сам стал наносить «татуировку» себе на кожу. Девушка хмыкнула, пожала плечами и занялась исключительно Градовым.

Теплые ласковые пальцы пробежались по его спине, плечам и груди. Заметив, что Роман морщится, Бахор заволновалась.

– Где, где болит?

– Да ничего у него не болит, – хмуро прокомментировал Темир. – Здоров, как бык!

Но его слова пропали втуне. Девушка, смешно дуя на каждую прижигаемую антисептиком ссадину, попутно успокаивала журналиста, будто маленького:

– Потерпи, потерпи немного, Ромчик. Смотри, это совсем не больно. Ведь правда же?

– Угу, – неловко поглядывая на Спитамена-ака, подтверждал молодой человек.

Он и в самом деле не испытывал боли.

Наметанным глазом определил, что все царапины на его теле пустячные. Следовательно, не стоили внимания. Тем более что с ними уже поработал учитель. Но не говорить же об этом милому созданию, так заботливо хлопочущему над его «ранами», словно питерцу угрожала газовая гангрена.

Если облик любимой пред взором возник —

Образ света иль мрака несет ее лик.

На влюбленном лице он найдет отраженье,

Как сияньем кумира рожденный двойник!

Да, видно, Усто ракс сегодня в ударе. Так и сыплет цитатами из Хайяма. Подобное обычно случалось с ним в том случае, когда Спитамен-ака волновался. Казалось бы, что может вывести из душевного равновесия такого человека? И тем не менее.

Но что взволновало мастера?

Нападение на его учеников?

Он, по-видимому, не сомневался, что парни справятся с таким препятствием. Пятеро недругов против двух людей, практикующих шиванат, – это несерьезно.

Так, может быть, последствия стычки?

Бандюки, скорее всего, не утихомирятся. Если их не успокоят радикальным образом. С Рафика станется. Градов уже не сомневался, что верному нукеру Рахимовых все сойдет с рук.

Интересно, знает ли учитель о том, чем промышляет семейка его покровителя? Наверняка не без того. Хоть школа и расположена в малолюдном месте, но не на Марсе же. А земля, как говорится, слухами полнится.

Тогда из-за чего сыр-бор?

Неужели из-за их с Бахор встречи? Смешно. Если бы опасался, что двое бывших одноклассников увидятся, не стал бы приглашать их к себе в гости одновременно.

Из-за ширмы донесся стон, а затем последовала какая-то фраза.

Бахор, занятая градовскими синяками, не обратила на это внимания. Зато Усто ракс встрепенулся и подозрительно зыркнул на молодых людей.

Роман, возможно, ничего бы и не заметил. Не до того ему было. Мысли витали вокруг двух убийственных ямочек на милых щечках.

Если бы не одна странность.

Чуткое ухо филолога разобрало, что фраза была произнесена на фарси. Причем на некоем архаичном диалекте. Что-то слишком часто он стал слышать это наречие.

Во, точно. Тот придурок на дромадере ведь тоже им что-то орал на этом самом языке.

– Так, охламоны! – хлопнул в ладоши Спитамен-ака. – Ну-ка живо одевайтесь! Нечего здесь конкурс «Мистер Каракалпакстан» устраивать! Пора обедать!

Чуть ли не пинками он заставил молодых людей облачиться, приговаривая нараспев:

О, если б каждый день иметь краюху хлеба,

Над головою кров и скромный угол, где бы

Ничьим владыкою, ничьим рабом не быть!

– Тогда благословить за счастье можно б небо.

– Ты, дочка, приберись тут, – учитель скосил глаза в сторону ширмы, – и тоже перекуси. Надо бы и тебе отдохнуть…

Часа через три Темиру позвонили на мобильник, и юноша засобирался.

– Надо ехать, – категоричным тоном заявил он, обращаясь к Роману.

– Поезжай, – пожал плечами журналист, которому и здесь было совсем неплохо.

Но Рахимов, похоже, не собирался убираться в одиночку. Наставил на Градова лоб, как бы собираясь забодать, и чуть ли не копытом стал рыть землю.

– Я за тебя отвечаю! Раз привез сюда, значит, и назад отвезти должен.

Вот же обложили, скис питерец.

Словно подслушав его мысли, неожиданно вступился Усто ракс.

– Да пусть еще посидит! Давно не виделись же. Вон, через час его Бахор в город отвезет.

– Учитель, – встрепенулась девушка, – я не собиралась сегодня… Как же я вас одного оставлю?..

– Ничего, ничего, – успокоил ее Спитамен-ака, – как-нибудь справлюсь. На тебе и так вся городская медицина, а ты тут застряла. Порешаешь там все нужные вопросы, а послезавтра заглянешь на часок-другой сюда. Договорились?

Медичка кивнула и, глянув на Романа, смутилась.

Этот взгляд перехватил Темир, и его лицо сделалось холодным и злым. Он хотел было что-то возразить, но, видимо, постеснялся вступать в спор с наставником. Закусив губу, парень кивнул сотрапезникам и вышел, хлопнув дверью чуть громче, чем следовало бы.

Чего он бесится? Из-за отказа Романа ехать с ним в город или неровно дышит к Бахор? Так он для нее слишком зеленый.

С уходом младшего Рахимова беседа как-то расклеилась. В комнате повисла неловкая пауза, время от времени нарушаемая Усто раксом, громко прихлебывающим чай из пиалы.

– Ладно, детишки, – пригладил Спитамен-ака усы, покончив с напитком, – собирайтесь-ка и вы тоже. Время позднее, до города не близко, а вам ведь еще поговорить нужно, да.

Проводил их до ворот, где была припаркована небольшая двухдверная «шкода».

– За дорогой присматривайте, не гоните, – напутствовал на прощание Мастер танца.

– Не беспокойтесь, домуло, – улыбнулась Бахор и чмокнула старика в щеку. – Послезавтра увидимся.

– Можно и мне приехать? – поинтересовался Градов.

– Зачем спрашиваешь? – нахмурился наставник. – Это твой дом. Вот только отпустят ли тебя радушные хозяева?

В его голосе слышалась неприкрытая издевка.

– Кстати, – как бы невзначай обронил Роман, когда они уже были на полпути и успели повспоминать школу, учителей и однокашников, – а что это за больной там был?

– Где?

– Ну, в медпункте, за ширмой.

– Гм, – задумалась девушка.

Она явно была озадачена.

– Не хочешь, не говори, – пошел на попятный журналист.

– Да нет, – тряхнула головой. – Просто я сама толком не знаю, кто он. Меня пригласил Спитамен-ака и попросил осмотреть своего, как он сказал, дальнего родственника. Вроде бы это пастух из какого-то горного селения.

– С Султануиздага?

– Кажется, других-то гор поблизости нет.

– И что с ним?

– Ну, – Бахор неловко замялась. – Он серьезно болен. Очень серьезно.

– Это как-то связано со здешней эпидемией? – спросил прямо в лоб.

Девушка кивнула.

– Значит, угадал, – констатировал парень. – Сама не боишься заразиться?

– Жутко, – призналась она. – Ты же знаешь, я всегда была трусихой. Но еще больше боюсь, как бы кто не пронюхал. Беды не оберешься. Учитель просил сберечь все в тайне. Представь, что будет, если узнают, что главврач городской больницы укрывает разносчика эпидемии…

Главврач? Даже так. Вот что подразумевал наставник, говоря, что на ней вся здешняя медицина.

– А что известно о причине болезни? Откуда она взялась?

– Все оттуда же, – тяжело вздохнула врач, – с гор. Сначала заболели две коровы, их не успели прирезать, и они сбежали. Пастух отправился за ними, но в пути его самого подкосила болезнь.

– Это он тебе сам рассказал?

– Нет, домуло. Больной не говорит по-узбекски. Я его не понимаю. Общаемся через учителя…

– А насчет всяких аномалий он ничего не говорит? Вблизи Топрак-калы опять завелись призраки. В день моего приезда я, прикинь, видел практически живого динозавра. А сегодня явился еще один гость из прошлого.

Он рассказал девушке об атаке черного всадника.

– Не знаю, – нахмурилась Бахор. – По-моему, Спитамен-ака что-то знает об этом. Пару раз слышала от него что-то типа «темпоральной бури», вызывающей «искривление пространства». Я не поняла, что он имел в виду. Кстати, вот мы и приехали.

Машина остановилась возле нового многоэтажного дома, по всему видно, элитарного.

– Ты не спешишь? – посмотрела она на Романа в упор. – Зайти на кофе не хочешь?

И закусила губу.

Градову стало жарко.

– А удобно? – затянул старую, как мир, песню. – Муж, дети…

– Я в разводе. Муж был настолько учтив, что при расставании купил мне эту квартиру. Детей нет…

Сказано было достаточно жестко. С расстановкой всех точек над «i».

Журналист не стал разводить канитель.

…Аллах хочет обратиться к вам, а те, которые следуют за страстями, хотят отклонить вас великим отклонением. Аллах хочет облегчить вам; ведь создан человек слабым…

Признаться, Бахор его удивила.

Не ожидал, что в этом маленьком теле столько скрытой страсти. Как будто копилась там не одну сотню лет и вдруг вырвалась наружу мощным водопадом.

Да и как-то необычно. Привык думать, что восточные женщины более сдержанны в постели. Ну, разумеется, не те, для которых любовь стала профессией (взять хотя бы его впечатления от тайского массажа, ух!), а… порядочные. Или как тут выразиться поточнее?

Стереотипы, сплошные стереотипы. Ломать их всегда тяжело. А когда это связано с кем-то, кто тебе небезразличен, то нелегко вдвойне.

Девушка, сперва взявшая инициативу в свои руки, умудрялась быть одновременно дикой и необузданной, словно тигрица, и ласковой и нежной, как домашняя кошечка. Вероятно, не забывала, что с нею рядом находится «раненый».

Но это только поначалу, пока Градову не надоела роль хрупкой фарфоровой вазы, с которой бережно сдувают мельчайшие пылинки. Он живо убедил Бахор, что «антиквариат» – это не о нем сказано.

Несколько движений шиваната (из разряда тех, которым Усто ракс начинал обучать мальчишек, когда им переваливало за шестнадцать), и об осторожности было забыто. К старым царапинам на его груди и спине добавились свежие.

Когда они наконец насытились друг другом, девушка удивила его еще раз. На этот раз неприятно. Оказывается, она курила.

Сам Роман табаком не баловался. Попробовал как-то в детстве, еще в четвертом классе. Не понравилось. А потом начались тренировки, и зелье стало вовсе под запретом. Это притом, что Спитамен-ака дымил, как паровоз. Но, как известно, что позволено Юпитеру, не позволено быку.

– Не одобряешь? – заметила она его недовольство. – Понятно. А что прикажешь делать, когда нервы сдают и хочется волком выть от тоски и одиночества?

– Все так плохо? – заглянул ей в глаза Градов.

– А ты думал, сладко все время жить под колпаком? Вроде бы и свободна, а шагу ступить нельзя.

Выпустила кольцо дыма.

Славно, однако, у нее это получается, не мог не отдать должное сноровке подруги парень.

– Даже представить не могу, что теперь будет, – призналась Бахор.

– Жалеешь?

– Что ты, – она ласково коснулась губами его виска. – Может, я все эти годы только об этом и мечтала… Но он не простит, если узнает…

– Твой бывший?

– Ага. А он точно узнает. Мне показалось, что всю дорогу от школы за нами кто-то ехал следом.

Журналист ей не сказал, чтоб лишний раз не тревожить, но «хвост» он вычислил сразу. Думал, что это его пасут, а оказывается, дело не в нем.

– И кто твой благоверный? Из местных авторитетов?

– Мирза…

Вот это финт ушами. Питерец даже не удержался и присвистнул.

– Он мне ничего не говорил о том, что был женат. Да еще и…

– А кто я для него? Так, пустяк. Попытка самоутвердиться, потешить уязвленное самолюбие.

– Не понял, – признался журналист.

– Эх, Ромка, – погладила она его по голове. – Ты всегда был таким наивным. Да Мирза же тебе с самого детства завидовал. Тому, что не он тебя, а ты его спас тогда на реке. Что именно ты, русский, стал любимым учеником Спитамена-ака. Что тебя, а не его, сына секретаря райкома, завидного жениха я полюбила…

– Зачем же ты пошла за него? Могла бы послать подальше со всеми его комплексами.

– Не могла. Он нам сильно помог, когда мама… заболела. У нее был рак. Рахимовы достали лекарства, обеспечили уход. Мирза же оплатил и мою учебу в медицинском. У нас это теперь дорогое удовольствие.

– Да и у нас тоже. А почему вы расстались? Если он такой… собственник, то как мог отпустить?

– Из-за детей. Мы прожили почти три года, а их все не было. А Улугбек Каримович хотел внуков. Он-то, собственно, и настоял на официальном разводе, чтобы Мирза мог еще раз жениться. У них, – она кивнула куда-то в сторону, – внешне все должно выглядеть благопристойно. Кутак!

Грязное ругательство из нежных уст показалось чем-то чужеродным, неестественным.

– Как же, святоши хреновы! Занимаются всем, на чем только можно сделать деньги! Наркота, работорговля, оружие. Вся местная милиция у них в руках!

– А насчет фальшивых денег ты ничего не слышала? – закинул удочку Роман.

– Да вроде с месяц назад Темир о чем-то таком обмолвился. С кем-то чего-то не поделили. Но ты в их дела не суйся, слышишь?!

Она сорвалась на крик. Девушку всю трясло, словно в лихорадке.

Градов притянул ее к себе, обнял покрепче, но Бахор никак не могла успокоиться.

– Не лезь, Ромка! Они тебя не пощадят! Это страшные люди, уж я-то знаю. Насмотрелась за три года. Да и потом не стала свободной, будто их собственность. А я ничья, я сама себе хозяйка. Мерин! – крикнула в потолок. – Никогда не будет у него собственных детей! Это он, а не я, бесплоден! Уж мне-то лучше знать!

И вдруг громко разрыдалась.

– Тише, тише! – гладил ее по спине журналист, пробегая ловкими пальцами по нервным окончаниям.

Всхлипы становились все слабее и слабее, пока, наконец, не перешли в мерное посапывание.

Журналист еще долгое время лежал без сна, обдумывая сложившуюся ситуацию, однако под утро и его таки сморило.

Проснувшись, он не застал хозяйку дома. Та уже ушла, успев сготовить легкий завтрак и оставив для него записку:

«Ромчик! Не забивай себе голову всякими глупостями. Все было чудесно. Ни о чем не жалею. Будешь уходить – захлопни дверь. Люблю, целую. Твоя (надеюсь на это) Бахор».

Парень улыбнулся и пошел принимать душ, но тут разухабистой петушиной трелью разразился домофон. И кто только додумался поставить столь мерзкий сигнал? Не иначе, Мирза.

Подойдя к двери, Градов посмотрел в глазок.

На лестничной площадке, переминаясь с ноги на ногу, стояла девочка-узбечка лет тринадцати.

– Тебе чего?

– А тетя Бахор дома? – спросило дитя, невинно теребя одну из многочисленных косичек, в которые были заплетены ее волосы.

– На работу ушла, – сообщил журналист.

– Да-а? – разочарованно протянула девочка. – А мне соль нужна. У нас кончилась, и мама меня к тете Бахор послала.

– Так ты соседка? – открывая дверь, поинтересовался Роман.

Узбечка, не дожидаясь приглашения, проскользнула внутрь квартиры и ткнула пальцем куда-то себе за спину.

– Да, из сорок седьмой. А почему вы голый?

Уставилась на него с каким-то непонятным выражением лица. То ли любопытства, то ли осуждения.

– Ну, вообще-то не совсем голый, – возразил, чуть смутясь, молодой человек. – Я душ принимать собрался, а тут ты со своей солью.

Дитятко по-хозяйски протопало на кухню.

– А вы, дядя, кто? Новый муж тети Бахор?

Наивный вопрос загнал его в тупик. Вот еще не хватало удовлетворять детское любопытство. Решил проигнорировать.

– Так-с, где тут у нас соль? – зашарил по полкам и банкам.

И тут в третий раз закукарекал домофон.

«Может, Бахор вернулась? – подумалось. – Так ведь у нее должны быть ключи».

– Подожди тут, – строго приказал он девчонке, выскальзывая в коридор.

Это была не Бахор.

Перед дверью столпилось четверо людей в милицейской форме. Двое были вооружены автоматами и одеты в бронежилеты.

Сердце тревожно екнуло.

– В чем дело? – отозвался осторожно.

– Откройте, милиция! – раздался властный голос.

Как будто он сам не видит.

– А что такое?

– Проводим досмотр помещений.

– Но с какой стати?

– Получена оперативная информация, что вы насильно удерживаете в квартире несовершеннолетнюю девочку!

Опаньки! Так это провокация! Вот же ж гадство. Попал, как кур в ощип.

В дверь забарабанили. Судя по мощности звука, били прикладами.

– Немедленно откройте, а то будем вынуждены сломать дверь.

Градов прикинул. Дверь хоть и бронированная, но если подойти умеючи, то выдержит недолго.

– Помогите! – раздался мерзкий вопль откуда-то со стороны спальни. – Дяденьки, помогите! Убивают!

Журналист метнулся на кухню. Выглянул в окно.

Однако! Десятый этаж! Прыгать накладно будет. Разве что по-обезьяньи спуститься балконами. Но где гарантия, что внизу его не ждет засада?

Входная дверь жалобно зазвенела, съезжая с петель. Ага, таки домкрат используют, умники!

Раздумывать было некогда.

Рванул на себя фрамугу.

Вот шайтан, застряла!

В коридоре загрохотал горный обвал.

– А ну стой! – заорали благим матом. – Стой, стрелять буду!

«А ведь выстрелит, – пронеслось в голове. – С него станется. И награду получит за верность долгу».

От греха подальше поднял руки к потолку. На запястьях тут же защелкнулись наручники.

«Профессионалы, – презрительно ухмыльнулся Роман. – Нет бы, выкрутить руки и заковать их сзади. А так плевое дело освободиться».

Его развернули лицом к себе, и Градов нос к носу столкнулся с зверомордым мужиком в милицейской фуражке.

– Ты чито же это, кутак, наших дэтей портыш? – зловеще осклабился он, показав зубы-гнилушки.

Ухватив Романа за шею, протащил его по коридору и запихнул в спальню. Там на кровати лежала, разметав руки и волосы (когда только успела косички расплести?) «соседская» девчонка. Совершенно голая. На руках и не по-детски развитой груди красовались свежие царапины.

– Ну, чыто сикажеш? – хмуро набычился мент.

– Это не я.

– А кито? Шайтан, да? Али, давай сюда понятых!

Еще один страж закона втолкнул в спальню двух перепуганных людей – мужчину и женщину. По всей видимости, эти-то были настоящими соседями. Одеты по-домашнему, не с улицы приволокли.

– Видытэ?! – Первый мент ткнул кривым пальцем сначала во всхлипывающую девочку, а затем в обнаженную грудь журналиста. – Попытыка ызынасылованя. Царапыны, сыняки у абоых. Дэвачика атбывалась. Высе панятно?

Понятые закивали. На их лицах застыл неподдельный ужас. Признаться, было отчего. Ситуация куда недвусмысленнее. И Градов это отчетливо понимал.

– Мне нужно позвонить, – попробовал он последнее средство. – Жанобу Рахимову. Улугбеку Каримовичу. Или кому-нибудь из его близких. Мирзе, Темиру…

На сей раз «сезам» не сработал.

Роман понял это по тому, как на лицах переглянувшихся между собой ментов нарисовались гнусные улыбочки.

– Абайдошися! – отрезал старший. – Тырывожыт из-за высякой падали уважаемых людэй. Пакуй его, Али!

Элликкалинский район, Каракалпакстан, 2007 г.

Это был самый настоящий зиндан.

Классическая восточная тюрьма, представлявшая собой колодец, прикрытый сверху решеткой, через которую внутрь узилища проникал свет и воздух.

Яма была достаточно глубокой, метра в четыре или даже пять, со стенами, облицованными камнем. Причем не валунами, как годилось бы, а гладким и скользким мрамором, не оставляющим арестанту ни малейшего шанса.

Будь диаметр колодца чуть поменьше, гладкость стен не имела бы большого значения. И не такие препятствия приходилось преодолевать. Однако тот, кто сунул Романа именно в этот каменный мешок, как будто знал о его потенциальных возможностях, предусмотрев все до мелочей.

Впрочем, почему «как будто»? Словно Градов не догадывается, кому он обязан такими шикарными апартаментами.

Любопытно, это личный зиндан семейства Рахимовых, или как? Судя по внешнему виду, тюряга была построена недавно. Иначе мрамор непременно покрылся бы мхом, а гладкая поверхность носила бы следы пребывания здесь «постояльцев».

Но все равно, не слишком ли круто все это даже для хозяев района? Беспредел также должен иметь свои рамки. Все-таки Узбекистан – это не Афган и не Чечня. Тут хоть видимость порядка, вроде бы, соблюдается.

Сунули, понимаешь, в подземелье без суда и следствия.

Он сильно озадачился, когда, будучи самым бесцеремонным образом выволоченным из квартиры Бахор (ему даже не дали одеться) и засунутым в милицейскую машину, понял, что никто его не собирается везти в отделение. «Луноход» свернул прямо на загородную, уже знакомую журналисту трассу. Попробовал было возмутиться, но получил пару ударов резиновой палкой по ребрам и шее. Затем ему сунули в рот кляп и накинули на голову пыльную торбу.

Везли не очень долго. Что-то около часа с копейками. Хотя он мог и ошибиться. Потому как весь путь провел в безуспешной борьбе с пылью, агрессивно норовившей проникнуть во все отверстия (вплоть до забитого тряпкой рта).

Все так же беспардонно парня извлекли из «ментовозки» и, активизируя его передвижение вперед грубыми подзатыльниками, куда-то повели.

Направо, налево, снова направо, вверх, вниз…

Когда наконец остановились, на Романа надели пояс, сняли наручники и легонько толкнули вперед. Молодой человек почувствовал, что из-под ног исчезает почва, инстинктивно задрыгал конечностями и… повис в воздухе. Над головой раздался противный гогот.

Привязанную к поясу веревку резко потянули вверх. Журналист смешно задергался, будто игрушечный паяц-марионетка.

Кто-то зло и громко выругался, после чего глупые забавы «кукловодов» прекратились, и пленник уже без всяких помех был опущен в яму.

Ощутив под ногами твердь, он первым делом сдернул с головы накидку и поспешил избавиться от кляпа. Сделав это, быстро огляделся и запрокинул голову вверх.

В круглой дыре торчали рожи тех самых ментов, которые взяли его на «месте преступления».

– Чито, сука, нэ ожидал?! – с издевкой поинтересовался «зверомордый». – Пасыдыш тут, астынэш. Болше нэ захочэш дэтэй насыльничат.

– Я требую встречи с российским консулом! – рявкнул Роман.

Кричал больше для порядка, ни на что особенно не надеясь.

– Пацэлуй миня в жопу! – глумливо предложил правоохранитель.

– Тогда с Мирзой Рахимовым…

Мент как-то странно дернулся и оглянулся.

– Мыного хочеш, – как-то неуверенно процедил сквозь зубы. – Сытанет с тобой уважаемый челавэк высытречатся…

Снова раздалась громкая брань.

– Мирза! – крикнул Градов. – Это ты там? А, Мирза?!

– Затыкныс! – прикрикнул зверомордый. – Быстро снымай рэмэн!

Парень повиновался.