Эльрик де Фокс - Волчья верность

Если бы только…

Тогда она отправилась бы на Айнодор сразу, прямо из Рогера. И никто бы не погиб. И Тир отступился бы. Даже он – отступился бы. Даже ему не по силам проникнуть на эльфийский остров: здесь он был бы виден, как грязное пятно на белом платье. Грязь. Да, именно так относились к нему эльфы. Просто грязь.

Катрин было обидно: ее сын был сыном Тира, ее Гуго, он не мог быть грязным. И Тир… убийца, демон, чудовище – да. Но не только. Иначе Катрин не полюбила бы его. И эльфы не правы, относясь к нему с брезгливым пренебрежением. Впрочем, это там, дома, в Вальдене Тир был героем, живой легендой, небесным рыцарем, чья демоническая природа в глазах большинства людей, даже в глазах христиан, только добавляла ему благородства. А здесь, на Айнодоре, все, что он делал, рассматривалось лишь как все новые и новые убийства.

И, наверное, эльфы были правы.

Наверное? Наверняка.

– Грязь или нет – не знаю, – высокомерно сказала Светлая Госпожа Хелед, – но мои пилоты учатся по его книгам и фильмам, и за все это Айнодор платит Лонгви приличные деньги. Впрочем, священникам виднее.

В порту Айнати Катрин прожила всего неделю. А потом Светлая Госпожа Хелед прислала за ней шлиссдарк с распоряжением доставить Катрин Зельц и Гуго фон Рауба в столицу. Катрин Зельц и Гуго фон Рауба – именно так было сказано в приказе. У Катрин заледенели руки, а сердце сжалось так, что превратилось в камешек. Но ее увозили в глубь эльфийской земли, подальше от границы, а значит, подальше от Тира. К тому же ей все равно некуда было деваться. И ведь… ей же обещали! Ей обещали, что на Айнодоре она будет в безопасности. И Гуго – тоже.

Гуго фон Рауб…

«Господи, – молилась Катрин, – спаси хоть младенца, неужели он виноват в том, кто его отец?»

Она боялась Светлой Госпожи, не понимала ее. И даже не пыталась понять – Хелед и эльфы-то не всегда понимали. Зато ее уважали и любили. Катрин ее тоже уважала, но предпочла бы держаться от правительницы Айнодора как можно дальше. Хелед, однако, держала ее при себе, прямо во дворце, и хотя Катрин не возбранялось гулять по столице или, если заблагорассудится, по всему Айнодору, надолго покинуть свои роскошные покои она не могла.

А Хелед, она… странно относилась к демонам. Она вообще была странная. Кажется, она не любила своего мужа, хоть и позволяла любить себя. А еще всем известно было, что ее сын Хеледнар поклялся уничтожить ее первого мужа – барона де Лонгви – за то, что сердце Хелед до сих пор принадлежит барону. Катрин боялась, что Хелед отдаст ее Тиру, понимала, что боится напрасно, и все равно страх не отпускал. Она была бы счастлива хоть раз услышать от Хелед те самые, пренебрежительно-брезгливые отзывы о Тире, которые злили и обижали, когда Катрин слышала их от других эльфов. Но нет. Хелед пожимала плечами и говорила, что, несколько столетий прожив замужем за шефанго, другими глазами начинаешь смотреть на убийства.

– Да и убивал-то твой парень только людей, так ведь? В чем же проблема? Эльфы тоже людей убивают. Ах, да кто их не убивает, скажи на милость?

Нет, Катрин не понимала Светлой Госпожи.

Чем же так привязал мою бедную душу,

Что иду за тобой, этой песне послушна,

Тихой флейте перечить не в силах?

Может, ты Крысолов?

Но любовь – не улов,

И, поверь мне, насильно нет милых.

– Стишки? – прохладно поинтересовалась госпожа Хелед, поймав выскользнувший из книги листок бумаги. – Твои?

– Отдайте!

Катрин разозлилась на себя. Писать стихи в состоянии душевного разлада – это естественно, но забывать их в книгах – очень глупо. Тир посмеялся бы над ней.

Хелед, пожав плечами, протянула Катрин исчерканный листок.

– Он действительно такой?

– Какой? – насторожилась Катрин.

– Как в твоих стихах.

Чем же так привязал золотые рассветы,

Все снега февраля и застенчивость лета,

Чтобы вечность исчезнуть не смела?

Может, ты Крысолов?

Но твой образ из снов –

Только хрупкая мертвенность мела.

– Ты не дописала. Хочешь, подскажу концовку?

– Да! – вырвалось у Катрин.

Да, ей очень нужно было, чтобы кто-нибудь, кто понимает ее хоть немного, сказал ей, чем заканчиваются ее стихи.

Хелед ненадолго задумалась. И кивнула:

– Вот. Слушай.

Чем же так привязал мою горькую память,

Что сгорает она, словно яркое пламя?

Но тебе я ее уступаю.

Знаю, ты Крысолов,

И покорно, без слов,

Я за сказочной флейтой ступаю[3].

– Светлая Госпожа… – Катрин крутила в пальцах бумажный листок. Спросить было неловко. И страшно. Не спросить – невозможно. – Хелед… – Она вздохнула и будто шагнула в пропасть: – Хелед, если он зовет вас, что мешает вам к нему вернуться?

– Он? – Хелед взглянула с великолепным и холодным изумлением.

– Лонгвиец. – Катрин уставилась в пол, рассердившись уже не на себя, а на Светлую Госпожу. Корчит из себя ледяную эльфийскую стерву, а ведь ее сын прав – Хелед до сих пор любит. И ее – любят. И ей-то никто не угрожает смертью.

– Он не зовет, – спокойно произнесла Хелед. – Больше не заговаривай об этом.

Время шло, а ничего страшного не происходило. Миновала осень, пришла зима – айнодорская бесснежная зима, почти ничем не отличающаяся от лета. Здесь не было ни одной церкви, и даже на Рождество Катрин не могла подойти к Чаше, и оставалось только радоваться, что Гуго – невинный младенец, которому не нужно пока ни отпущение грехов, ни причастие.

Кормить его грудью становилось все сложнее. Он родился с зубами, а сейчас, в восьмимесячном возрасте, кусался уже так, что пил больше крови, чем молока. Катрин начала отучать сына от груди.

Ей не хватало снега. Ей необходимо было исповедаться. Ей иногда до слез хотелось увидеть Рогер. И еще она начинала думать, что госпожа Хелед не так уж ошибается, когда говорит, что Тир – не чудовище. Хелед конечно же ошибалась – как она могла судить о том, чего не знает? Ведь Хелед же не видела, как выходит из морозного облака ледяной ангел, несущий смерть. Хелед никогда не заглядывала ему в глаза. Хелед никогда… никогда не видела, как пляшут в его зрачках веселые язычки пламени, как он улыбается, как, задумавшись, покусывает нижнюю губу. Хелед не знает, какими нежными, настойчивыми, бесстыдными, родными могут быть его губы, его руки, его взгляд, всегда насмешливый, всегда теплый… Хелед не представляет, сколько в нем силы, как щедро он делится этой силой с любым, кто нравится ему, с любым, кому нужна поддержка. Разве демоны могут делиться? Демоны могут только отбирать. Только убивать. Разве нет?

Почему же тогда?..

Катрин боялась этих мыслей. Катрин слабела. Ей все больше хотелось вернуться в Рогер.

…Знаю, ты Крысолов,

И покорно, без слов,

Я за сказочной флейтой ступаю.

– Он дал слово чести, что не сделает тебе ничего плохого. Не только не убьет – вообще ничего не сделает. И он совершенно определенно не собирается убивать своего сына.

– Что? – Катрин не сразу поняла, о чем речь, слишком неожиданно госпожа Хелед начала разговор. Слишком… – Нет! Вы же не хотите отдать ему Гуго?!

– Ты хочешь, чтобы Гуго вырос без отца?

– Нельзя ему верить, – безнадежно сказала Катрин, – неужели вы не понимаете? Слово чести… Да у него нет чести! Он же… он – воплощение лжи, он пообещает все, что угодно, и ничего не выполнит. Ему наплевать!

– Правда? – улыбнулась Хелед. – Ты уверена?

Да! Да, она была в этом уверена…

Да.

Но Тир никогда не лгал ей. Тир вообще никогда не лгал. Даже в мелочах. И если он обещал что-то, он выполнял обещание. Об этом всем было известно, даже тем, кто его ненавидел. И все же…

Как сложно, господи, как тяжело.

– Он просто хочет забрать у меня Гуго, – сказала Катрин.

– Он, может, и хочет просто забрать у тебя Гуго, но кто ж ему даст? – Хелед нехорошо усмехнулась. – Ты не шефанго, ты имеешь полное право не отдавать сына. Фон Рауб сказал: «Если это необходимо, я готов принять ее в своем доме». Он тебя имел в виду. И обещал, что не убьет.

– Ему нельзя верить, – повторила Катрин.

– Возможно. Я хотела заглянуть ему в душу, но, знаешь, Эрик очень щепетилен в таких вопросах. Он считает, что это унизительная процедура, и вообще… – Хелед сморщила нос. – Не понимаю, чем можно унизить демона, но Эрику виднее. Да, кстати, он, в свою очередь, гарантирует безопасность тебе и Гуго.

– Его величество? – изумленно уточнила Катрин. – Император?.. Сам?

– Боги, ну разумеется, сам. Эрик – сюзерен фон Рауба, кто же еще за него поручится? А что, Эрику ты тоже не веришь?

Это был нечестный прием. Нечестный вопрос. Катрин не могла сказать «нет». Потому что не могла не верить своему императору. Правители не лгут – они не способны на ложь, Бог отвернется от них, если они не сдержат слово.

– Да ты же сама хочешь вернуться, Катрин, – Хелед, подпиливая ногти, наблюдала за ее переживаниями, – ты уже извелась без своего демона. Не знаю, любит ли он тебя, но ты-то точно его любишь.

– Это чары. Он навел на меня порчу.

– Насколько мне известно, именно ты прибегла в свое время к колдовству, чтобы заполучить от фон Рауба ребенка. О наведении порчи с его стороны история умалчивает. Разве не так? Да не бойся ты, ради всех богов! Один обещал не обижать, второй обещал, что проследит за этим. Уж если я им верю, Катрин, а в моем возрасте, знаешь ли, привыкаешь не доверять ни смертным, ни бессмертным, то ты тем более должна поверить. Ну так как? Ах да, забыла упомянуть: фон Рауб знает, что, если с тобой что-нибудь случится, я убью его лично. Своими руками. Тем способом, который покажется ему наименее предпочтительным.

– Не надо! – вырвалось у Катрин раньше, чем она сообразила, что делает. – Не убивайте его, госпожа Хелед! Мало ли… мало ли что может со мной случиться. Он ведь не может всегда быть рядом.

– Стало быть, согласна, – сделала Хелед совершенно неожиданный вывод. – Ну тогда готовься. Завтра пойдем в Рогер.

История третья

РАИМИНЫ

ГЛАВА 1

Ты, победа – штучка злая.

Э.Р.Транк

Акигардам. 2566-й год Эпохи Людей. Месяц даркаш

Старая Гвардия и «Дрозды» снова столкнулись лбами, лязгнули воображаемые доспехи, полетели искры от скрестившихся взглядов.

– Почта! – донесся от командного пункта голос дежурного.

Почта – это святое. Когда приходят письма, все дела откладываются, даже такие важные, как выяснение, которое же из двух особых подразделений круче.

Казимир презрительно скривил губы и отвернулся, взмахнув черной пышной гривой.

Тир ухмыльнулся и вздернул подбородок.

– Недомерок, – процедил светлый князь.

Последнее заявление полностью соответствовало действительности, так что комментировать его Тир не стал. Пожал плечами и направился в сторону старогвардейского домика, насвистывая: «…вы слыхали, как поют дрозды…»

Песенка, переделанная в совершенно нецензурные куплеты, давно уже была у всех на слуху, и любой, кого «Дрозды» заставали за ее напеванием, насвистыванием или хотя бы выстукиванием ритма, получал строгий наказ больше так не делать. Тир шел, сунув руки в карманы, чувствовал спиной следующих за ним старогвардейцев и почти жмурился от удовольствия. Он обожал делать гадости.

За стычкой наблюдал весь гарнизон – все, кто не был занят, – а сейчас зрители расходились по домам, по пути обсуждая очередное столкновение.

Закончившееся ничем.

Учитывая, что после предыдущей стычки половина «Дроздов» и Шаграт на двое суток загремели на гауптвахту (условно – то есть отсидеть им предстояло уже по возвращении домой), пусть лучше конфликты ограничиваются несколькими язвительными замечаниями. Конечно, «Дрозды» потеряли четверых, а старогвардейцы – одного-единственного, и то зеленого, но так получилось только потому, что эти четверо попытались отлупить Шаграта. Все на одного… да уж, чему Казимир научил своих ребят, так это групповой работе. И хорошо, что выбрали именно Шаграта, а не Риттера, например. Шаграт-то душа простая, кошкой взлетел на ближайшую крышу, еще и помочился оттуда на изумленных таким маневром злоумышленников. А Риттер или Мал, да и Падре, если уж на то пошло, непременно ввязались бы в драку. И быть им тогда битыми. Это без вариантов.

Самого Тира трогать не рисковали. Все-таки легат. Хоть и известен безответностью и привычкой любым способом уклоняться от драки, но в небе – правая рука самого императора, а на земле – особа почти неприкосновенная. Звание опять же генеральское. Если очень хочется, то можно, конечно, так что Казимир иногда позволял себе… но Казимир, тот не со зла, а только когда ответить больше нечем.

И, кстати, не прилюдно. Дабы не вводить подчиненных в искушение.

«Дрозды» были нужны Вальдену. Нужны не меньше, чем старогвардейцы, а иногда даже больше. Все-таки Старая Гвардия – это в основном средство для поднятия боевого духа. На тех участках, куда их направляли, дополнительные пятеро пилотов ничего не решали сами по себе, но к этим пятерым пилотам нередко прилагался его императорское величество и весь гвардейский полк в придачу.

А да, еще они сопровождали бомбардировщики, в полетах на стратегически важные объекты.

«Дрозды» не так бросались в глаза – чаще всего они вообще в глаза не бросались – совершали диверсии на объектах не менее важных, похищали инженеров и ценную документацию… А два дня назад убили Орсия.

Молодцы.

Старогвардейцы два дня назад захватили в плен кертского царя.

Ну вот как тут выяснить, кто круче?

Оно и не надо, с одной-то стороны. А с другой, Эрик доволен конкуренцией, и он прав – конкуренция нужна. Казимир, кстати, здорово придумал насчет сети. Странно даже, что «Дроздам» удалось реализовать его задумку…

Тир наблюдал за их тренировками, давал советы, когда спрашивали, и все-таки не верил до конца, что Казимировы парни сработаются настолько, чтобы поймать неуловимого Орсия в сеть, закрепленную на четырех болидах. А ведь поймали. Да как ловко! Запутали сетью, вздернули в воздух, а уж там… не зря, нет, не зря у них фюзеляж шипами утыкан.

Он вошел в дом, с опаской взглянул на печную дверцу, за которой гудел огонь, и растянулся на койке.

Остальные собрались у стола в ожидании, пока курьер принесет письма.

Тир полевой почтой не интересовался. Хильда посылала ему письма личным телепортом, и приходили они без расписания. Письма от учеников и от коллег-инструкторов приходили в Рогер. А на фронт обычным порядком доставлялись только письма Катрин, содержание которых было ему известно заранее. Катрин рассказывала, как дела у Гуго, а потом предавалась эмоциям. Ну ее к черту. Как дела у Гуго, Тир знал без всяких писем, эмоции Катрин он изучил наизусть, и пользы от них не было никакой. Даже дома он не мог теперь использовать эту женщину как источник энергии – обещал ведь не делать с ней ничего плохого – а уж в двух тысячах километров от Рогера от ее переживаний просто тошнило.

Впрочем, те восемь месяцев, которые прошли с момента возвращения Катрин в Рогер, были почти сносны. Во-первых, Гуго… ради него можно было вытерпеть в доме хоть десяток бесполезных женщин. Во-вторых, Тир был слишком занят подготовкой к поимке царя, чтобы отвлекаться на Катрин, ее эмоции и вообще ее присутствие. Это только кажется, что все само получилось: «Дрозды» Орсия убили, старогвардейцы – царя поймали, на все про все от силы четверть часа ушло. Ага. А сколько времени и сил потрачено на то, чтобы подготовить операцию? Шутка ли – целого царя живьем взять. Цари, они ребята ушлые. Это когда столицу захватывали, он чуть по случайности не попался, а потом осторожнее стал. И охрану сменил. И ставку с места на место каждый день переносил, ему же тут, как той стрекозе, под каждым кустом и стол и дом. Полгода к операции готовились, а два года до этого вся разведка носом землю рыла, подходы к царю искала.

Словом, не до Катрин было. На Гуго едва-едва времени хватало. А вот как оно теперь будет, черт его знает. Война со дня на день закончится. Старую Гвардию в столицу отзовут – нечего им на оккупированных территориях делать. И в столице надо будет как-то жить.

Война закончилась через неделю.

Мирный договор – на сей раз именно мирный, а не о приостановке военных действий – император Вальдена и царь Акигардама подписывали в обстановке, торжественной до озноба. Старогвардейцы присутствовали, присутствовали и «Дрозды». И те и другие предпочли бы быть в это время где-нибудь подальше, в каком-нибудь уютном месте, где найдется что выпить и чем закусить. Мало радости находиться в одном помещении с царем, которого недавно собственноручно и довольно грубо брали в плен и который сейчас, уже в окружении своих гвардейцев, меряет Старую Гвардию неприятно холодным взглядом.

Царь – маг. Гвардейцы – тоже не без того. И если «Дрозды» на земле чувствуют себя уверенней, чем в небе, то старогвардейцы без машин, считай, безоружны и беззащитны. Понятно, что проблем возникнуть не должно, но кто их знает, этих кертов?

Если бы царя не поймали, если бы Орсия не грохнули, победа была бы за кертами. От какой, право, ерунды зависят порой повороты истории. Аж противно. Вот и царю, похоже, было глубоко противно видеть людей, чья разовая, сумасбродная выходка, лишь по случайности оказавшаяся подвигом, переломила исход войны. Сделала бессмысленным превосходство кертов в технике и ресурсах. Не позволила даже вернуть захваченные вальденцами города.

Вальден вновь, как и раньше, готов был отдать завоеванные территории, и вновь, разумеется, не бесплатно. Только теперь царь на девяносто девять лет лишил себя возможности взять реванш.

В ближайшее столетие Вальден мог не опасаться нападения со стороны Акигардама.

Царь внимательно оглядел Казимира Мелецкого.

Разве способны люди понять, что такое змеиная кровь? Но Вальденец – не человек, он сам непонятно кто, так что, может быть, ему ведомо больше, чем людям. И неудивительно, что Орсий погиб. Он был всего лишь воплощением Бога, всего лишь избранным человеком, а этот Мелецкий – дракон. Эрик Вальденский заставил служить себе воистину странные и страшные силы.

Дракон и… демон? Так называют его христиане. Злой дух, уничтожающий не только тела, но и души.

Они даже держаться стараются рядом – дракон в человеческом облике, надменный черноволосый красавец, высокий и статный, и тот, второй… словно в насмешку, выглядящий дракону полной противоположностью. Маленький даже для человека. Лицом похожий на эльфа. С виду – опасный, как какая-нибудь быстрая, очень ядовитая тварь.

Царь уперся взглядом в лицо легата Старой Гвардии. И отвел глаза. Смотреть на это существо оказалось жутко и холодно, все равно как не увидеть своего отражения в зеркале. Смотришь, заранее зная, что увидишь, а натыкаешься на пустоту… на выстуженное пространство, в котором есть все, кроме тебя.

Но странное дело, это создание казалось гораздо более живым в тот злосчастный день, когда старогвардейцы, разметав охрану, ворвались в царскую ставку. Возможно, демон живет, только пока находится в своей машине или только пока летает.

Духи принимают разную форму, и почти любая их форма имеет слабые места – немногим удается добиться совершенного воплощения. Не исключено, что слабое место вальденского демона – отсутствие болида. По имеющимся данным, он уделяет своей машине очень много внимания, утверждает, что она живая, и маги, занимающиеся проблемой Старой Гвардии, уже высказывали предположение, что дух, порабощенный Эриком Вальденским, частично воплощен в подобии человеческого тела, а частично – в болиде либо какой-то части болида.

Помимо прочего, это объясняло бы исключительное мастерство Тира фон Рауба.

Сейчас царь готов был признать правоту ученых. Но в данный момент его внимания требовали вопросы гораздо более важные, чем исследование демона.

Интересно, не согласится ли Вальденец продать его? Оскил обещал за его жизнь столько золота, что можно утверждать – за деньга демона не купить. А за что купить? У людей все имеет свою цену, даже честь и любовь, значит, цена должна быть и у демона.

– Представь себе, эти мерзавцы брезгуют обществом генералов, – печально сообщил Эрик.

– Представляю. Они и полковников – не очень, – кивнул Тир, многозначительно глядя на Алекса фон Ольтана.

– Отстаешь от жизни, Суслик. – Тот подвигал челюстью и надул щеки.

– Мундир полковничий, – буркнул Тир.

– А это потому, что его величество не счел нужным предупредить о производстве меня в генералы.

– Можно подумать, за сутки ты успел бы пошить мундир, – недовольно заметил Эрик, – производство я только вчера подписал.

– В Лонгви мне бы все за два часа сделали, – парировал фон Ольтан.

– И прислали телепортом, – скептически покивал его величество. – Отставить выражать недовольство императором.

– Есть отставить! – Алекс вытянулся. – Разрешите приступать, ваше величество?

– Разрешаю. Идите, барон.

Эрик вздохнул и, глядя вслед Алексу, отвел Тира в сторону.

– Они сейчас приступят, продолжат на шлиссдарке по пути в столицу, а Старая Гвардия, видишь ли, не желает праздновать победу в компании генералитета, а желает пьянствовать в гарнизоне. Ты как? У вас ведь все уже готово к переброске в Рогер? Твой присмотр не нужен. Полетишь с нами?

– Чего ради?

– Мне казалось, ты хочешь как можно скорее вернуться домой.

– Хочу, конечно. Но если я за ними не пригляжу, от гарнизона ничего не останется.

– М-да. Как у тебя дома-то?

Тир пожал плечами. Пока его не было дома, там все было в порядке. Если не считать того, что Гуго отчаянно нуждался в его присутствии. Если не считать того, что Катрин сходила без него с ума… а с ним – сходила с ума гораздо быстрее. Интересно, если она окончательно рехнется, это поставят ему в вину?

– Вопрос не имеет смысла, – сказал он, подумав. – Ни я, ни вы ничего уже не изменим. Я выполняю свои обязанности и буду их выполнять, независимо от того, что происходит у меня в доме. Это все.

– Царь хотел купить тебя.

– Да? Сколько предложил?

– Понятия не имею. Я сказал, что ты не продаешься.

– Это неправда.

– Знаю.

Вечер не удался, как, впрочем, любой вечер, связанный с празднованием чего бы там ни было. Можно было предположить, что празднование такого значительного события, как окончательная победа в многолетней серии войн, окажется гораздо неприятней, чем празднование какого-нибудь банального Солнцеворота, так что Тир ничему не удивлялся и ничем не проявлял недовольства.

Он держался в стороне и постарался, чтобы о нем забыли как можно скорее. Как обычно, фокус сработал. Тир убедился, что искать его не станут, и ушел в ангар. Задурить голову старогвардейцам, конечно, не получится, но они давно привыкли к тому, что Суслик – тварь, гуляющая сама по себе, непьющая и на праздниках бесполезная.

В ангаре было хорошо. Во-первых, там была Блудница, а во-вторых, снаружи стояли часовые, глубоко огорченные своим отсутствием на празднике жизни. Часовых было в два раза больше, чем обычно, поскольку ситуация внештатная – война закончилась, теперь никому не возбраняется использование магии, и от кертов можно ожидать любой пакости. Равно, кстати, как и от своих же пьяных вальденцев с недоразвитыми магическими способностями.

Много ли надо демону, которого тошнит от человеческой радости? Да почти ничего не надо – смыться от всех и присосаться пиявкой к людям, никакой радости не испытывающим.

Только Падре все равно его отыскал. Вошел в ангар с шинелью, висящей через руку, посмотрел и констатировал:

– А. Так ты в куртке ушел. А я подумал – замерзнет Суслик, жалко будет.

Он бросил шинель на Блудницу. Уселся рядом с Тиром. Помолчал. Потом спросил:

– И как оно?

– Бессмысленно, – ответил Тир.

– А ты пробовал что-нибудь предпринять? Она ведь любит тебя по-настоящему, и она далеко не дура.

– Надеюсь, Гуго надоест ей лет через пятнадцать.

– Почему бы вдруг?

– Потому что он будет похож на меня. Потому что она начнет его бояться. Нет, Падре, ничего я предпринимать не пробовал и не стану. Она и так не в себе… Пусть лучше выучится поскорее и займется чем-нибудь более осмысленным, чем попытка ужиться под одной крышей с двумя демонами.

– Где она учится?

– В Лонгви. В институте финансов.

– Молодец.

– Да уж.

Они замолчали. Падре медленно цедил что-то прямо из бутылки. Тир смотрел в пол и ждал, пока Падре уйдет. Впрочем, тот не мешал – умел не мешать, даже когда вроде бы приходил не к месту и не ко времени.

– Чтобы она перестала бояться, – вдруг подал голос Падре, – она должна быть хоть в чем-то уверена. Должна знать тебя хоть немного.

Тир ограничился пренебрежительным фырканьем. Тоже – открытие! Это и дураку ясно: того, что знаешь, – не боишься.

– Но я задаюсь вопросом, – продолжил Падре, не обращая внимания на пренебрежение, – а есть ли хоть что-то, что она могла бы знать?

Тир поднял бровь и покосился на Падре с некоторым уважением:

– И давно ты задаешься такими вопросами?

– Со времен охоты, пожалуй.

– Два с половиной года… И с чего вдруг?

– Я заметил, – Падре качнул бутылкой, – что ты знаешь всегда и обо всем, что происходит с нами и с Эриком. Когда мы охотились, это стало очевидным. Мы говорили об этом, если помнишь.

«Давно хотел спросить: ты печешься о нашем душевном состоянии для себя или для Эрика?»

Да. Он помнил. Но каким образом одно вытекает из другого?

– Это несложно. – Падре пожал плечами. – Ты знаешь о нас все, а мы, и Эрик в том числе, знаем только то, что видим, когда видим тебя. Ты – как вывернутое наизнанку зеркало, подстраиваешь оригинал под отражение и становишься таким, каким мы хотим тебя видеть. Иллюзии. Морок. Как ты живешь, чем дышишь, уходя с поля, – никому не известно. И я подумал, Суслик, что ведь никому не известно, живешь ли ты вообще, когда не летаешь с нами. Есть ли ты на свете, когда тебя никто не видит?

– Кто-то есть, – хмыкнул Тир.

– «Кто-то» или «что-то»? Может оказаться и так, что лучше не знать о том, чем ты становишься, перестав быть легатом Старой Гвардии.

– Без «может».

– Обстоятельства изменились.

– Я заметил.

– Притом что знаю тебя уже двенадцать лет, – произнес Падре, – нельзя сказать, чтоб я очень быстро соображал.

– Думаешь, можно сказать, что ты меня знаешь?

– Когда ты летаешь – да. Все остальное время ты лжешь. Любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду.[4] Но в небе ты честен, и то, что я вижу, меня устраивает. Нас всех устраивает. Да ты это и сам знаешь.

Снова молчание.

Падре прав… А еще Падре мог бы добавить, что он единственный, кто более-менее в курсе, что такое Тир фон Рауб. Падре следит за ним, задает ему вопросы, требует ответов, дает полезные советы и вообще не стесняется вмешиваться в его жизнь. Интересно, это от недоверия? Падре опасается, что события, происходящие на земле, отразятся на том, что Тир делает в небе?

Или зачем ему?

– Это «что-то», – заговорил Тир, – то, что не легат Старой Гвардии, оно разное. Совсем. Поэтому Катрин никогда не сможет… ни один человек не сможет… сосуществовать. Даже при условии, что я не убью. Может, это предохранительный клапан, я не знаю, плата за способность к перевоплощению. Как бы там ни было, сделать ничего нельзя. Если я попытаюсь остановиться на чем-то одном, то рехнусь я, а не Катрин. И, знаешь, это будет гораздо хуже.

– А твой сын?

– Гуго? – Тир улыбнулся и поглядел вверх, как будто мог увидеть сквозь крышу ночное небо. – Представь себе, Падре, такую же тварь, как я, но при этом не демона. И не людоеда. Когда Гуго вырастет, я стану не нужен.

– Это вряд ли.

– Не тебе решать. И даже не Эрику…

Оборвав себя на полуслове, он прислушался к часовым.

Они заснули. Вот только что взяли и заснули, как будто выключил кто.

ГЛАВА 2

На досках стола меж кувшином

вина и ломтем хлеба

лежал стреноженный хищник,

трофей, добыча и хлам.

Евгений Сусаров

Не договорив, Тир вдруг насторожился, уставившись на дверь ангара. Взгляд его изменился. И Падре вскочил на ноги одновременно с ним.

Тир положил руку на колпак кабины Блудницы. Это было равносильно команде «по машинам». Падре кинулся к своему болиду, не дожидаясь приказа.

Запрыгнуть в болид и запустить двигатели – дело нескольких секунд.

Дверь ангара бесшумно откатилась в сторону, внутрь влетел комок пламени. Ослепил. Свалился на пол, немного не долетев до Блудницы. И Тир, вместо того чтобы сесть в машину, сдернул с фюзеляжа свою шинель, набросил ее на растекшийся по полу огонь.

В дверь метнулись тени – черные размытые силуэты. Падре не разглядел их толком: перед глазами плясали огненные точки. К болиду он уже не успевал, поэтому выхватил меч и бросился вперед. Услышал голос Тира – тот приказывал нападавшим остановиться. Но кто ж его слушать будет, это же явно керты, люди не бывают такими громадными.

В дверях уже слышались звуки ударов, но почему-то не слышно было голосов. Кто-то молча отлетел в глубь ангара. Суслик, он только с виду маленький и дохлый, а если врежет – мало не покажется. Когда Падре подоспел, тот в каком-то немыслимом пируэте ударил пятками в челюсти сразу двоих противников. Один ударился о стену и сполз, не подавая признаков жизни, второй мотнул головой, разинул рот… и налетел на меч Падре.