Эльрик де Фокс - Волчья верность

За другой дверью была чья-то боль и в перспективе – посмертный дар. Кстати, девочка за дверью тоже могла располагать какой-нибудь полезной информацией. Можно будет допросить ее, а потом съесть.

Нет ничего лучше, чем совмещать приятное с полезным.

Увидев девочку, он задохнулся, как от удара.

Это была…

Нет! Стоп. Расслабься, Зверь, дыши ровно и думай головой, а не охвостьями сентиментальности. Эту девочку ты убил лет пятьдесят назад.

Мать твою! Не эту, а ту, другую. Другую девочку ты убил пятьдесят лет назад, или сколько прошло времени, хрен его поймет со всеми этими путешествиями через гребаную преисподнюю…

Тихо. Успокойся.

Маринке было тринадцать. Если бы она дожила до двадцати, то выглядела бы сейчас так или почти так, как эта девушка. Конечно, при условии, что родители позволили бы ей постричься и разрешили курить. Эта курит, по ней видно. А Маринка никогда бы… Но как посмела эта дрянь походить на нее?!

Зверь встряхнул жертву, чтоб привести в чувство. Она была в сознании, просто недостаточно внятно воспринимала окружающую действительность. Потом он вынул кляп у нее изо рта. И тут же, как прорвало, жертва разразилась потоком слов:

– Тебе надо бежать! Тебя хотят убить, Олег! Твой отец…

Как она сказала?! Олег… Это его имя. Откуда она знает?! Что она? Обманка? Фантом? Образ, вытащенный из его памяти? И съедобна ли она вообще?

Плачет. С виду – живая. Значит, наверное, можно будет съесть.

– Ты убил меня. Меня – первую. Я спасла тебе жизнь.

Действительно. Убил. Но не ее. Тварь, кем бы она ни была, хорошо играет, но, кажется, не понимает, с кем связалась и насколько опасны такие игры.

– Неплохо выглядишь для мертвой. – Зверь старался говорить спокойно и тщательно давил любой намек на чувства, потому что тварь могла оказаться из породы тех существ, что кормятся чужими эмоциями… тварь могла оказаться кем-то сродни ему самому. Разве не смешно? – Обычно из моих рук выходят в худшем состоянии. Ты упырь?

– Это ты упырь! – Тварь аж завизжала от злости. Забавно, ей было по-настоящему больно. – Я не знаю, что с тобой сделали, ты должен помнить меня, ты обещал, ты оказался здесь, потому что я чуть не умерла…

Вот как?

Что ж, он помнил. Не ее, но помнил, и иногда даже лучше, чем хотелось бы.

Тварь поняла, что сказала лишнее, и заткнулась. Поздно. Думать надо, прежде чем что-то сказать, так-то, голубушка. Особенно, когда имеешь дело с демоном, который ну очень любит жить. С упырем, как ты верно заметила.

И откуда же она столько знает, а? Упырем его до сих пор вообще никто назвать не решался, даже Князь, несмотря на прямые намеки…

…возможно, каждая твоя смерть – это новые возможности…

– Я упырь, – он поймал ее взгляд, – ты и об этом знаешь? Ладно, расскажи мне, кто именно хочет меня убить. И что там с тобой? Ты – маг, это я вижу. Говоришь, я оказался тут по твоей милости? Рассказывай все.

Начала она неплохо. Несколько сбивчиво, но, в общем, понятно. Несла чушь, но в нынешних обстоятельствах имело смысл прислушиваться ко всему, включая то, что казалось полным бредом. Кто же знает, что может оказаться правдой?

Тем более что в процессе бреда тварь неоднократно назвала его Волком.

Чушь выходила недостоверная, но складная. Правда, чушью она от этого быть не переставала. Зверь уже смирился с тем, что он Черный, и с тем, что он демон, и даже с фактом своей неоднократной смерти начал потихоньку свыкаться. Но будущий Черный Властелин – это, извините, что? Это из какого кино? Если про «Звездные войны», тогда ладно, там плохие парни не дураки полетать на разнообразных болидах, но если, например, фэнтези, то спасибо – перебьемся. В фэнтези из летательных аппаратов только драконы, а с драконами еще поди договорись, драконы, они нервные и до того обидчивые, что только держись.

Легат фон Рауб! Прекратить истерику!

Голос Эрика оказался очень к месту, хотя откуда взялся – непонятно. Чудеса самовнушения.

Истерику Зверь дисциплинированно прекратил.

Что же ему грозит, по словам твари? Некто, по имени Змей, хочет убить его, чтобы, воскресив, сделать Кощеем Бессмертным и таким образом спасти мир? Отличные новости! Змей – полный псих, это ясно. Но убивать-то и психи умеют. А у этого на службе к тому же какие-то невероятные маги, и тот священник снаружи, про которого страшно даже думать. И факт, что этот псих, возможно, – только возможно, – расстроится, выяснив, что убить получилось, а воскресить не получается, совсем не утешает. Псих пойдет искать другого кандидата в Кощеи, а Зверь – куда? Опять в ад?

Нет, спасибо!

С тварью тем временем происходило что-то совсем непонятное. Она запаниковала, хотя он и не думал ее пугать, она начала говорить все более сбивчиво, а потом и вовсе сбилась на непрерывный, истошный вопль, как будто ее уже начали пытать, как будто с нее уже живьем сдирали кожу…

Это раздражало!

Она вспоминала! Она помнила! Тварь, сука, обманка, она действительно помнила о том, что он сделал с ней.

Не с ней!

Нет.

Да!

Убил. Воскресил. Оставил жить здесь.

Как можно дальше.

От себя.

От смерти.

От воспоминаний…

– Твою мать! – Ему одновременно хотелось и бежать от нее, и задушить ее, и забрать ее с собой, чтобы изучить, чтобы понять… – Не ори ты так, я ж еще ничего не делаю.

Она замолчала. Приказ есть приказ. А до Зверя только сейчас дошло, что все это время и он и… эта девочка говорили на русском. И что? Разве это имеет значение?

Сейчас уже ничего не имело значения. Он не успел убежать, да ему и некуда было бежать. Сзади надвинулось… Небо.

Нет. Человек.

Нет…

Чем бы оно ни было, оно подавляло, и потрясало, и было прекрасно, как самая невозможная мечта!

Зверь не оборачивался. Он ждал, пока рассеется наваждение. Собирался с силами.

Он – демон. Он – Черный. Он… у него есть небо, и ему не нужно ничего больше. У него есть небо, и больше он ни о чем не мечтает. Ни о чем!

– Она спасла тебе жизнь, – голос был гипнотическим, дома сказали бы «чарующий», – и ты любил ее, Волк. А ведь тебя не назовешь влюбчивым, верно? Оставь девочку, зачем тебе невинное дитя, ты не насытишься ею. У меня есть для тебя пища. Человек, которого ты призвал сюда. Возьми его, если голоден.

Гипноз? Чары? Нет уж, нашла коса на камень, чародей на чародея, эти фокусы мы знаем.

– Ты сильнее, – признал Зверь.

Да. Он – оно? – нет, все-таки «он» сильнее. И не нужно смотреть на него, чтобы увидеть и не поверить. Его не может быть! Такая красота невозможна, такая красота убивает. Взглянуть на это и остаться в своем уме сможет разве что шефанго… Князь! Ради всех богов, Князь, мне позарез нужна твоя Пустота! Прямо сейчас!!!

– Я сильнее, – ответил чужак, – но ты нужен мне.

– Чтобы принести себя в жертву, спасти мир, убить Антихриста и бла-бла-бла… – Зверь вспоминал Пустоту, пытался сжиться с ней и вместе с Пустотой вспоминал яд в низком, рычащем голосе, насмешливый изгиб черных губ, равнодушие под этой маской.

Равнодушие.

Равнодушие.

Пустота.

– Я многим нужен, но с такой херней ко мне еще не подкатывались. – Вот теперь насмешка была настоящей. И равнодушие было настоящим, хоть и с чужого плеча. – Отвали, красивый мальчик.

Чужаку нужна девочка. Маринка.

Козырь в игре.

Значит, так тому и быть. Этот, кем бы он ни был, боится за нее. Не понимает, не знает, что Зверь никогда, никогда больше, даже ради спасения своей жизни, – никогда больше…

Он сдернул Маринку с матраца, развернулся.

Показалось на миг, что ослеп. Настолько яростно, непостижимо для восприятия, ярко и пронзительно-чисто ударило по глазам.

Тарсграе, теперь ясно, кто это! Ангел. Ну да. Мог бы сразу догадаться: кто же еще рискнул бы в одиночку выйти против демона?

– Это хуже, чем магия, – Зверь упер в подбородок Маринки ствол автомата, – но выстрелить я успею.

Интересно, ангелы умеют читать мысли?

А эмоции?

Если этот поймет, что Зверь блефует…

Не умеют. По крайней мере, не все. И Зверь чуть не рассмеялся от облегчения, когда в голосе ангела появился едва уловимый, но уже необратимый надлом. Ангел оказался с червоточиной.

Как и демон, впрочем. У обоих место надлома – вот эта девочка. У обоих разрывается сердце при виде слез на ее лице.

Два идиота!

– Ты ничего не помнишь, – сказал ангел, – как это случилось, Волчонок?

– Не болтай! – приказал Зверь. – Иди вперед, открой дверь и скажи магам и священнику, чтобы убрались подальше.

– Обещай, что отпустишь девушку.

– На черта она мне сдалась? Девственница… не еда.

– Обещай.

Гадство! Ангел, может, и не умеет он читать мысли, но к операции его подготовили неплохо.

– А ты хорошо меня знаешь, – констатировал Зверь, – лучше, чем я сам. Ладно, обещаю. Вперед!

Маринка плакала. Ей было больно, но забрать эту боль мешало – что? память? – может, и память. Ей было больно, она была живая, настоящая, значит, он действительно сумел вернуть ее. Убил и создал заново. Сможет она жить без его поддержки?

Сможет. Вот он, ангел, идет впереди, молчит. И не нужно особо всматриваться, чтоб понять, он отдаст Маринке свою жизнь, и не часть жизни, как Зверь, а всю целиком, если понадобится.

Всю без остатка.

Любит ее. У ангелов не бывает детей, в этом смысле демонам повезло куда больше. У ангелов не бывает детей и не бывает младших сестер, так что этого ангела можно считать счастливчиком. У него есть Маринка.

Которая даже не понимает, как сильно ей повезло.

И плачет.

Ей не о чем плакать. Правда.

– Он хороший парень, да? – весело сказал Зверь. – Обменял Вселенную на девчонку. Кто ты ему? Сестра? Дочь?

– Заткнись, – прошептала Маринка.

– Дура! – Сердиться на нее он не мог, а хотелось бы сейчас. Было бы полезно. Всем троим. – Из-за тебя жертвуют целым долбаным миром, а ты рыдаешь о детской влюбленности.

Ангел вышел в дверь первым. Следом за ним Зверь швырнул Маринку в прямоугольник яркого света. Он уже почуял биение жизни рядом.

Машина. Его путь к спасению.

Прежде чем они опомнились – все, кто был там, включая чудовищного священника, один взгляд которого наверняка испепелял демонов на месте, – Зверь метнулся в машину и стартовал.

Посмертные дары, информация, продуманные пути к отступлению – все потом.

Потом.

В идеале – уже после того, как он вернется домой.

Задерживаться в этом мире слишком опасно.

Эльрик де Фокс

Он взял и исчез. Раньше за ним такой привычки не водилось. Блудница осталась в Раубе, а Гуго знать ни о чем не знал, поэтому те, кто был заинтересован в благополучии Черного, немедленно заподозрили плохое.

А я знал о том, что он той ночью покинул Саэти, и о том, что он не вернулся, но не знал о том, что он исчез, а не выполняет какой-то приказ Эрика. В конце концов, могут же у императора Вальденского быть интересы за пределами этого мира. Если даже их не было раньше, то они могли появиться с того момента, как Черный научился выходить на Дорогу.

У меня бы точно появились. Зеш! Если б не появились, хрен бы я тут оказался.

Ладно. Неважно.

Когда мне доложили о том, что Черного ищут и не могут найти, прошло несколько часов. В том, что Черного нет в Саэти, успели убедиться. Искали на Дороге – безрезультатно. Но если его нет в Саэти, и если Эрик запретил ему покидать пределы мира, то парень мог быть уведен отсюда только насильно, а в этом случае он мог оказаться в двух местах: либо в Инферно, либо на Земле. Спросите меня, я скажу, что не вижу большой разницы, хотя это будет и не очень справедливо.

В Инферно мне было кому задать вопросы. Там живет Артур, он не сторонник возвращения Черного на Землю, поэтому охотно помог бы мне отыскать его и вернуть в Саэти. У Артура свой интерес, ему Конец Света нужен, а Черный, возвращенный на Землю, Концу Света воспрепятствует.

На Земле я тоже мог задать вопросы. На Земле тоже жил Артур, тот самый Артур, только несколькими годами младше. Но тот Артур еще не был со мной знаком, а на Землю мне проще было с Дороги глянуть и выяснить, там Черный или нет. Я и глянул. Понял, что Черный там. Пора бы уже, кстати, и по имени его называть. Сколько же можно – по одной только видовой принадлежности? Имя Черного – Волк. Приемные родители назвали его Хельгом… э-э… Олегом, да, но его настоящее имя, данное отцом, – Волк. Это у них тоже семейное. Одно имя дает отец, другое – люди. С Гуго так же получилось.

В общем, Волк был на Земле, и мне оставалось только отвернуться и уйти. Спасать парня все равно было поздно. Да и потом, что значит «спасать»? Это он должен спасать – спасать свой мир, отдавать душу и восходить на крест. Его для этого создали. Если он Землю на произвол судьбы бросит, я же ее сам уничтожу. Или Артур это сделает во главе Небесного воинства. Работа у нас с Артуром такая. Поэтому я отвернулся и пошел себе обратно в Саэти – объяснить Эрику ситуацию. Мол, его легат, вообще-то, никакой не демон, а заготовка под Вайрд Итархэ – Владыку Темных Путей, каковой Владыка должен принести себя в жертву своему миру, дабы мир мог продолжить существование. Волей обстоятельств этот печальный момент оказался отложен лет на сорок, но теперь жертва неизбежна, мир почти спасен, а о легате фон Раубе можно забыть.

Я уже почти придумал, как бы так изложить все это поделикатнее, когда меня перехватил отец Волка. Змей. Его имя Змей, или Наэйр, если на их языке. Друзья называют его Крылатым. Иногда и я его так называю. Под настроение.

– Плохо дело, – сказал он мне в спину, – когда Меч присматривается к миру с таким интересом.

– Особенно если мир неблагонадежный, – согласился я.

Мы оба знаем, что мне не нравится это делать – уничтожать миры в смысле. Я не люблю становиться Мечом и не люблю видеть то, что остается после… ну после мира. Так что в утверждении Змея крылся вопрос. Как и в моем ответе.

Не можем мы с ним без этого. Два провидца – два психа. Как не поиграться?

– Я не знаю, где он, – признался Змей. – Мир по-прежнему неблагонадежен.

Вот так новости! Волк умудрился спрятаться от отца на Земле? Там, где Змею было послушно все, начиная с небес и заканчивая подгорными безднами? Повод спрятаться у него, безусловно, был: Змей собирался убить его. Но как это вышло?

Мы сели на обочине. Закурили. Змей не мог пригласить меня в гости: мне не стоило появляться на Земле. Сам он иногда гостил у меня – у Старшего, но сегодня был тот случай, когда лучше поговорить на нейтральной территории. А нейтральней Дороги нет ничего.

– Ты пришел из-за Волка, – сказал он. – Может быть, ты сможешь найти его.

– Извини, – сказал я, – Мастера не убивают Мастеров. А если я его найду – это будет убийство.

Нет, я не люблю делать больно тем, кто мне симпатичен. Тем более я не люблю делать больно друзьям, а Змей мне друг, что бы ни случилось между нами в прошлом. И все же из песни слова не выкинешь: он хотел убить своего сына, а я хотел, чтоб парень выжил. И теперь я, похоже, мог на это рассчитывать.

Я спросил:

– Как ты нашел его в моем мире?

Змей в ответ дернул плечом:

– Я не нашел. Я даже не знаю, в котором из твоих миров он был. На Земле Волк оказался случайно и не вовремя, – досадливая гримаса. – Он когда-то убил девочку, которую… хм… любил. Считается, что он не умеет любить, но на самом деле его любовь просто не приобретает клинической формы. В общем, девчонку он убил, а когда понял, что сделал, тут же воссоздал в другой реальности.

Тарсграе! Эта семейка никогда не перестанет меня удивлять. Ладно, я могу понять, что убить женщину, которую любишь, – это не клиническая форма любви, а естественное поведение для Змея и Змеевичей. Но нельзя же таким досадливым тоном рассуждать о способностях, превосходящих мое разумение! Я знаю, что Волк – талантливый парень, я знаю, что он особенный, даже для этой семьи, где особенные все. Но о том, что он может создавать живое и одушевленное, я понятия не имел.

– Живое, – согласился Змей, – одушевленное… безмозглое! Дурища такая, хоть бы подумала, чьей жизнью рискует! – Он сердито выдохнул. – Девчонка от Волка зависела, сам понимаешь, наверное, да? Он поддерживал ее существование, а она, эта идиотка, чуть не погибла. Точнее, она погибла – технически, – но связь с Волком сохранила ей жизнь и вернула мальчика на Землю. Его чуть не убили!

– Да его хрен убьешь, – сказал я, чтоб хоть как-то утешить.

Заработал в ответ испепеляющий взгляд:

– Ты что, пробовал?

– Нет.

– И правильно. А то кто тебя знает, – Змей изобразил улыбку, но получилось так себе, – у тебя, может, хобби такое: поодиночке нас уничтожать.

Он давно не держал на меня зла за убийство его деда, этот вопрос мы решили и закрыли раз и навсегда. Так что сейчас это был просто ответный укол.

– Я закрыл Землю сразу, как только Волк там появился, – сообщил Змей, – как выяснилось, правильно сделал. Он почти сразу попытался уйти. Улететь. Захватил пассажирский самолет – вместе с пассажирами, замечу, – и сбежал бы, я даже не сомневаюсь.

Я кивнул.

Возможности потренироваться в выходе на Дорогу у Волка не было. Книгу, присланную мной, он наверняка прочел, но теории недостаточно. Он так ни разу и не попробовал выйти на Дорогу или выехать – умел только вылетать туда. А пассажирский самолет – это запас жизней. Волк предусмотрительный парень.

– Он научился выходить на Дорогу, да?

Вопрос задан таким тоном, что я почувствовал себя конунгом, которому другой конунг отдал сына на воспитание. У нас так принято…

Зеш! В следующий раз, когда я решу, что у меня слишком трудная судьба, я буду вспоминать этот вопрос и этот взгляд.

Я сказал:

– Он много чему научился. Я тебе расскажу, если хочешь.

ГЛАВА 3

Мы возвращаемся из странствий,

Но возвращаемся не мы.

Карен Джангиров

Империя Вальден. Рогер. Замок Рогер. Месяц рефрас

Хильда фон Сегель была Эльрику симпатична. Он не назвал бы ее красавицей, но Хильда была умна, любознательна и наделена редким талантом: она умела быть женой императора и матерью наследного принца. Редчайший дар – это Эльрик знал по своему опыту. С императорами и принцами обычно невозможно ужиться, тем более сложно держать их в руках, не злоупотребляя при этом своим влиянием.

Будучи расположен к госпоже фон Сегель, Эльрик обычно не отказывал ей в просьбах высказать мнение очевидца о той или иной исторической ситуации. Другое дело, что времени на это у него обычно не было. Но уж если время находилось – вот как сегодня, – они с Хильдой могли надолго уединиться в ее кабинете, листая исторические книги, вспоминая, споря. Хильда защищала книги, которые читала. Эльрик относился к ним со сдержанным пренебрежением. Официальная история – все версии официальной истории – отличалась от реальности так же, как отличались от реальности волшебные сказки, сложенные по мотивам исторических событий.

Этим вечером на улице было прохладно – конец лета, ночи все холоднее, дни все пасмурней. Хильда приказала разжечь камин, но Эльрик решил вдруг, что камин – это лишнее. В конце концов, с ним всегда был Пожар – огненный дух, которому не составило бы труда прогреть весь замок целиком, не то что один-единственный кабинет.

Пожару не составило бы труда за несколько минут превратить замок в груду оплавленного камня, и, признаться, это было его излюбленным занятием, но Эльрик редко обращался к нему с подобными просьбами.

– Не понимаю, как это работает, – призналась Хильда. – Не могу поверить, что оно – живое.

– Он, – поправил Эльрик. – Пожар считает себя мужчиной. Хотя в действительности он – пацан лет шести. Причем это человеческие шесть лет, равные всего-то шести навигациям. И я не изменю своего мнения, – добавил он чуть громче, – до тех пор, пока Пожар не перестанет требовать у меня сказок на ночь.

Хильда улыбнулась:

– Я помню, что такое шестилетний ребенок. Пожалуй, из моих мальчишек… то есть из моего мальчика, и из Гуго… из них в том возрасте получились бы огненные духи невероятной разрушительной мощи.

Она относилась к Гуго как к сыну. Это Эльрику тоже нравилось.

Между тучами каким-то чудом умудрилась проглянуть звезда. И в это мгновение в замкнутое тепло кабинета, в камень, шелк, бархат и пергамент ворвалось ледяное и ясное пространство Дороги.

Эльрик одним движением отодвинул Хильду к стене, закрыл собой. Клинки блеснули в руках, чтоб тут же стать невидимыми.

С Дороги… могло прийти что угодно.

Как доброе, так и бесконечно злое.

Оно, это бесконечно злое – залитое кровью, страшное, – огляделось по-волчьи, сверкнув желтыми глазами из-под отросшей челки. Хмыкнуло, оскалившись:

– Князь… об этом в твоей книжке не написано.

В правой руке – нож, по лезвию которого еще расплывается красное, резко пахнущее. И эта рука поднимается – бурые пленочки крови отслаиваются с хирургических перчаток.

В жесте нет угрозы. Только неслышная даже для самого Волка просьба о помощи.

– Дай сюда. – Эльрик шагнул вперед. Забрал нож.

Хильда метнулась из-за его спины. Не обращая внимания на кровь, на запах, вгоняющий в дрожь, молча, отчаянно обняла явившееся перед ними чудовище. Волка. Вальденского демона. Черного…

– Я тебя лучше сама убью, – она зарылась пальцами в серые волосы, целовала, не разбирая, лоб, щеки, изумленные глаза, безответные губы, – в следующий раз… лучше сама! Попробуй только исчезнуть…

Эльрик подбросил нож на ладони, пожал плечами и вышел из кабинета. Третий там был явно лишним. Любой третий, кроме Эрика фон Геллета.

Право, есть что-то ненормальное в отношениях этой троицы. Женщина вносит сумятицу даже тогда, когда, казалось бы, все решено, разграничено и поделено. Но о чем он говорил? О чем не написано в книжке? И в какой именно?

Зверь не ожидал такой встречи. Но он и прямиком в личный кабинет Хильды попасть никак не рассчитывал. Большая удача, что там оказался Князь – кто бы мог подумать, что неожиданную встречу с Князем придется считать удачей? – большая удача, что он не стал задавать вопросов, забрал нож и ушел.

Вместе с ножом.

Что избавляет от необходимости объяснять, каким образом блудному демону, недо-Кощею, удалось покинуть Землю.

Удалось вернуться в Саэти.

Нет, насчет последнего Зверь и сам ничего понять не мог. Он собирался выйти на Дорогу – тем единственным способом, действенность которого ему гарантировали на Земле, – и вроде бы он как раз на Дорогу и вышел. Только не задержался там ни на миг. Его как будто подхватило воздушным течением, завертело, и – пожалуйста – вышвырнуло пред очами Хильды, как есть – с головы до ног в детской крови.

Хильде на кровь оказалось наплевать. В этом она вся: ей главное, чтобы кровь чужая. Не Эрика… и не Зверя. Сейчас она злится, сейчас она счастлива и не торопится разомкнуть объятия.

Зверь и сам не спешил ее отпустить.

Хильда…

Все надежно и все правильно. Он дома. В его руках женщина – чужая, но родная, настолько, насколько это возможно для человека. Неужели это она вызвала его с Дороги, притянула к себе – вернула в Саэти? Неужели это из-за нее он вернулся, сразу, как только сумел преодолеть притяжение Земли?

Все может быть.

Эрик появился очень скоро. Похмыкал. Принюхался и ухмыльнулся уголком рта:

– Верен себе. Ни дня без крови. Отправляйся в свои покои и приведи себя в порядок. Мы ждем тебя в эльфийской гостиной. Хильда, распорядись насчет чая для этого… трезвенника.

– А для тебя насчет чего распорядиться? – Хильда с легким недоумением взглянула на испачканный в крови рукав и нахмурилась.

– И для меня – насчет чая, – вздохнул Эрик. – Надо быть ближе к подданным.

…Семь месяцев его не было. На Земле прошло семь дней. Получается день за месяц. Впрочем, соотношение временных потоков может изменяться. Не в том дело.

У каждого из старогвардейцев было жилье в замке Рогер – на случай войны, на случай любой чрезвычайной ситуации. Его покои за семь месяцев так и не были законсервированы.

Его ждали. Все это время. Верили, что он вернется.

Домой…

Он вернулся.

Он вернулся?

Он вернулся?

Вопросы были.

Вопросы задавал Эрик. Вопросы задавала Хильда.

Ответы были не всегда. А те, что были, Зверь предпочитал оставлять при себе.

Пока он смывал с себя кровь и переодевался, в Рогер примчался Гуго. И этот вечер, и немалую часть ночи они провели вчетвером. В извращенном подобии семейного круга.

Что за грязь в мыслях?

Почему?

Это один из вопросов, на который не хочется искать ответ. Хотя, конечно, придется.

– Как там было? – Это спросила Хильда. Внимательная, чуткая Хильда, всегда тонко чувствующая любую напряженность.

Любую.

Зверь ухмыльнулся. И услышал свой голос:

– Весело, Хильда. Очень весело.

Он сказал правду. Терпеть не мог врать. Может быть, лучше было промолчать, но молчать придется о многом, о столь многом, что от маленькой и незначительной по сравнению с молчанием правды никому не станет хуже.

На Земле было весело. На Земле так быстро терялось все человеческое.

Он убивал людей, априори считал врагами всех, а потому кормился без зазрения совести. И ему это понравилось: понравилось убивать в таких масштабах. Его искали твари, каждая из которых по отдельности, явись она сюда, заставила бы поволноваться даже всемогущих Мечников. А он водил их за нос в одиночку и вынуждал действовать так, как ему нужно.

Гордился собой?

Нет. Вообще никак себя не оценивал.

Веселился. Развлекался.

Боялся, да. И если бы не страх, ни за что не ушел бы из того мира.

Князь прав – он стал сильнее. Гораздо сильнее того Зверя, которого когда-то застрелили при попытке к бегству.

Империя Вальден. Поместье Рауб. Месяц даркаш

Напади Казимир сейчас на такого Зверя, и лежать бы ему в ущелье Зентукор со сломанной шеей. Зверь разучился разговаривать. Он вспомнил о том, что нужно стрелять.

В сущности, не так уж это было и плохо. Задевать перестали сразу. А летал он еще лучше, чем раньше.

Процесс очеловечивания пошел по кругу и завершился там же, откуда начался. Смешно было вспоминать, как менялся когда-то, и боялся этих перемен, и спорить с ними не хотел. Не хотел, потому что… потому что тот, новый, совсем иной взгляд на жизнь и людей нравился. Стыдно было признаться, но ведь нравился. Когда думаешь не только о себе. Когда дорог кто-то, кроме себя. Когда – не один.

Сейчас было смешно.

В нем потихоньку накапливалось глухое раздражение. Но Блудница заставляла забыть о плохом и Гуго… Риддин…

Это счастье, что он есть – Гуго фон Рауб, Риддин, сын Волка. Его сын. Родившийся, чтобы жить, а не для того, чтоб принести себя в жертву.

Не заготовка под великие отцовские планы.

Настоящий.

В отличие от своего отца.

Не нужно думать об этом. Не стоит оно того. Безумная тварь по имени Змей осталась на Земле, эта тварь – никто и ничто для Зверя, мнение этой твари не имеет значения, пожелания этой твари смешны и бессмысленны.

Вот если бы настоящие родители пожелали принести его в жертву, тогда да, имело бы смысл переживать и расстраиваться, и думать о собственной неполноценности. Но настоящие, разумеется, никогда бы не сделали ничего подобного. На то они и родители.

А Князь прав. С каждой новой смертью – новые возможности, переход на новую, более высокую ступень.

Судьба манит окончательной смертью.

Судьба манит. А Зверь умирает по чуть-чуть, затягивает процесс, мучает сам себя. Нужно бросить все и умереть окончательно, ведь это единственный способ стать собой настоящим. Стать тем, для чего был создан.

По-настоящему нужной вещью.

Будь оно все проклято!

Мир потихоньку возвращался сам в себя. Зверь потихоньку возвращался в мир вокруг. Такой же черный, как когда-то. Такой же равнодушный, как когда-то. Такой же лживый.

Мир?

Нет, Зверь.

Чернота перестала быть взбаламученной взвесью и осадком ложилась на дно души.

Он не понимал, что с ним происходит, не понимал, что же ему не нравится, чего он хочет? Он даже не пытался понять. Сам себе изменил, предал собственную уверенность в том, что все должно иметь объяснения.

В том, что на все вопросы должны быть ответы.

Слишком много здесь было условностей. Слишком много бессмысленных обязанностей, странных приказов, неясных отношений. Слишком нерационально его использовали.

Когда ему стало все равно? И что изменилось теперь?

На этот вопрос ответ был. Страшный, но честный. Если ему наплевать на то, как его используют, значит, его настоящее предназначение действительно только в том и заключается, чтобы умереть. В смерти – цель и смысл, а все остальное не имеет никакого значения.

Но это неправда. Никто не живет только для того, чтобы умереть! Значит, нужно понять, чего же ему хочется. Понять – и сделать это. Найти цель, проложить курс и взлетать.

Не получалось.

Зверь не знал, чего он хочет, но начал понимать, чего не хочет.

Он не хочет больше оставаться в Вальденской армии.

Его убьют, как только он уволится. Увольняться неразумно. Но разумность бывает разная. Его убьют, как только он уволится, но если он останется здесь, он перестанет быть. Остановится. Или взорвется.

Когда решение было принято, даже дышать стало легче.

Рапорт об отставке Зверь подал Эрику следующим же утром. И выяснилось, что в кои-то веки Эрик стал рассуждать гораздо рациональнее своего легата.