Наследник волшебника (Лайам Ренфорд - 2)

Если саузваркское воровское сообщество настолько опасно, что его не решается тревожить сам Кессиас, то, возможно, Лайам совершает ошибку. Может статься также, что здешнее ворье вовсе не придерживается правил, принятых во многих сообществах подобного толка, или совсем не склонно держать себя в каких-либо рамках. Тогда вполне вероятно, что они обойдутся с незваным гостем по-свойски. Воображение Лайама тут же услужливо нарисовало впечатляющую картину: его обнаженное тело лежит на столе в мертвецкой матушки Джеф, между ног - мешочек, предохраняющий ткани от разложения, из уст вырываются струйки голубого огня.
      "Если, конечно, моя душа к тому времени не двинется по следу убийцы", - подумал Лайам и поплотней завернулся в плащ.
      Интересно, а способна ли его душа на самостоятельные блуждания? Ведь часть ее присвоил себе Фануил. Удержит ли это обстоятельство душу в пределах тела? Или, наоборот, вынудит ее покинуть его? Лайам решил было окликнуть дракончика, чтобы тот высказался по этому поводу, но воздержался. Ему вдруг расхотелось заглядывать в эту пропасть.
      Он уже забрел в ту часть города, где проживал люд средней руки. Темные улицы там лишь изредка освещались светом, падающим из окон, или скудным пламенем факелов, прикрепленных на перекрестках к углам зданий. Лайам ощутил себя призраком, скользящим через ночной город мимо уютных, натопленных жилищ горожан. Это ощущение доставило ему переживание более неприятное, чем, то, которое он только что испытал, вообразив свое тело в мертвецкой. Лайам зябко передернул плечами.
      Между тем ноги сами несли его в сторону кабачка "Веселый комедиант". Подойдя к двери, из-за которой доносился гул голосов, Лайам остановился. Это заведение он успел полюбить. Здесь собирались менестрели, актеры, фокусники и вообще искусники разного рода - люди пестрые, горластые, неунывающие, заряжающие пространство вокруг себя духом неиссякаемого веселья. Однако Лайам усилием воли переборол искушение туда заглянуть. Ему хотелось сохранить голову ясной, а в кабачке выпивка в малых дозах не отпускалась.
      Вдруг внимание его привлек отблеск света, исходящий из-за дальнего угла погруженной во тьму улицы. Лайам знал, что за тем углом находится "Золотой шар" - единственный саузваркский театр; ему там приходилось бывать, разыскивая убийцу Тарквина. А еще он знал, что театр сейчас должен быть закрыт, - по особому распоряжению герцога, пекущегося о здоровье своих подданных. Зимой большие скопления горожан не могли не способствовать распространению заразных болезней.
      Удивленный Лайам оставил шум кабачка за спиной и двинулся к дальнему отблеску. Свернув за угол, он обнаружил, что вход в театр освещен, но позолоченный деревянный шар, висевший над ним еще недавно, исчез, а на его месте красовалась вывеска с неряшливыми изображениями разных животных. Лайаму удалось опознать льва и гигантского кабана.
      У открытой двери переминался с ноги на ногу продрогший подросток, сжимавший в руках пачку афишек. Щеки его раскраснелись от холода; обтрепанный шарф спускался до самых коленей.
      - Эй, малый, что там внутри? - спросил, останавливаясь, Лайам.
      - Звери, - насмешливо хмыкнул подросток, указывая на вывеску. - Разве вам не видать?
      - Я думал, театр закрыт.
      Оборвыш посмотрел на открытую дверь, задумался на мгновение, затем фыркнул и перевел взгляд на Лайама.
      - Ну, похоже, теперь он открыт - верно? Мне кажется, что туда можно даже войти.
      - И то верно. Сколько же стоит вход?
      - Спросите там, - отозвался подросток, ткнув пальцем в сторону входа, и снова принялся притопывать то одной, то другой ногой.
      Улыбнувшись, Лайам вошел в помещение и услышал, как неприветливый зазывала, невзирая на то, что улица была совершенно пуста, забубнил:
      - Приходите взглянуть на заморских животных. Приходите посмотреть на зверинец. Приходите посмотреть на проклятых животных, набитые дураки.
      Вестибюль был пуст, поэтому Лайам открыл дверь, ведущую в зрительный зал, и заглянул внутрь.
      - Эй! - позвал он. Откуда-то издалека донесся высокий голос:
      - Проваливай отсюда, паршивец, и приведи мне хоть какого-нибудь дуралея! - Лайам кашлянул.
      - Я и есть нужный вам дуралей. Зрительный зал театра представлял собой неправильный шестиугольник; пять сторон его занимали устроенные в два яруса ложи, шестую, и самую длинную, составляла сцена. Высоко под потолком висела огромная люстра. Обычно в ней горели сотни свечей, сейчас же их было не больше дюжины. Поэтому Лайам лишь по звукам определил, что обладательница высокого сердитого голоса словно бы обо что-то споткнулась, прежде чем поспешить к двери.
      - Прошу прощения! - выдохнула хозяйка зверинца. Она остановилась перед Лайамом и быстро присела в вежливом реверансе. - Я думала, что это снова негодный мальчишка явился сюда жаловаться на холод. Вы пришли взглянуть на зверей?
      - Да, - с улыбкой отозвался Лайам. В глаза ему бросился весьма своеобразный наряд женщины: длинная юбка, столь широкая и бесформенная, что под ней свободно мог разместиться еще с десяток таких, и мужская куртка из вываренной, усеянной заклепками кожи. На одной руке ее красовалась перчатка для соколиной охоты. Серо-стальные волосы были зачесаны назад, а изрытое оспинами лицо покрывал яркий, неумело наложенный грим. Во второй руке хозяйка держала освежеванную тушку кролика.
      - Ну что ж, - бодро произнесла она, - будем последовательны. Сначала я должна попросить вас внести плату за вход, серебряную крону или равную сумму другими монетами, - только, пожалуйста, без сдачи. Я вас уверяю, наш зверинец того стоит. Вы не пожалеете, что потратили свои деньги.
      Лайам достал монету, но женщина, сообразив, что руки у нее заняты, рассмеялась.
      - О, сэр, придется вам оставить ее при себе - пока я не избавлюсь от этого кролика. А теперь окажите мне услугу, затеплите огонь в одном из стоящих на полу фонарей, и я покажу вам самый большой зверинец, когда-либо посещавший Саузварк со времен... ну, скажем так, со времен его предыдущего в этот город приезда!
      На полу действительно обнаружились покрытые ржавчиной фонари, а при них - огниво и трут. Когда огонь вспыхнул, женщина повела посетителя по театру, непрерывно и оживленно болтая.
      - Видите ли, сэр, обычно в это время у нас закрыто, но стужа и снег отпугивают людей, дела идут неважно, и мне приходится торчать здесь безвылазно, чтобы не упустить даже припозднившихся посетителей, таких вот, как вы. Осторожнее, здесь клетка! - На самом деле клеток вокруг имелось достаточно много, как маленьких, так и больших. Они были разбросаны по всему залу и накрыты залатанной парусиной. - Лучше держитесь от них подальше.
      Женщина провела Лайама к сцене и, подхватив длинную юбку, проворно вскарабкалась наверх по какому-то подобию трапа. Лайам последовал за своей провожатой. Они остановились перед самой большой клеткой. Возле нее стояло ведро, в нем валялась окровавленная кроличья шкурка.
      - Этого зверя я приберегу напоследок, - продолжала болтать женщина. Начинать отсюда не стоит - тут гвоздь коллекции и огромная редкость. Но его следует накормить, и непременно свежим мясом - от несвежего этот красавец, представьте, воротит морду.
      Она ловко отвернула край парусины и бросила тушку в клетку. Послышался шорох, затем хруст костей. Женщина радостно улыбнулась.
      - Ну, а теперь, - произнесла она, снимая перчатку и протягивая руку, мы можем познакомиться. Я - мадам Рунрат, хозяйка величайшего в Таралоне зверинца.
      Лайам хотел было пожать протянутую ему руку, но потом заметил, что женщина держит ее ладонью вверх, и, спохватившись, вручил ей серебряную крону. Мадам Рунрат быстро попробовала монету на зуб и снова улыбнулась:
      - Не обижайтесь, сэр. Ничего личного. Простая предосторожность.
      - Ничего-ничего, я понимаю.
      - Отлично! Тогда давайте спустимся вниз. На осмотр величайшего в Таралоне зверинца потребовалось не так уж много времени. Мадам Рунрат вела Лайама от клетки к клетке, сдергивая парусиновые накидки. Большинству из животных это не нравилось. Вниманию гостя были представлены три волка, медвежонок, умеющий удерживать на носу мячик, очень большая и очень сонная змея, горный козел с огромными закрученными рогами, четыре обезьянки в одинаковых, но разноцветных жилетках и три крупных ястреба. В общем, ничего особенного. Но Лайаму нравилась болтовня женщины. Как только мадам Рунрат поняла, что посетитель кое в чем разбирается, она перестала угощать его досужими байками и заговорила доверительным тоном.
      - Обезьянкам тут скверно, - пожаловалась она, - очень уж холодно. Их привезли из жарких краев, так что зимой они выглядят скучно. Зато летом... о, летом они неумолчно трещат и носятся по клетке, как хвостатые демоны... я даже обучила их разным забавным штукам. Но сейчас от них нечего ожидать.
      Они подошли к жердочке, где восседали хищные птицы с колпачками на головах. Неподалеку стояла клеточка с воробьями.
      - Я полагаю, сударь, что вы имеете представление о ястребиной охоте? Обычно для развлечения публики я выпускаю в зал воробья, потом ястреба. Это зрелище весьма впечатляет простых горожан, но... сейчас тут темно, и...
      - Мне случалось охотиться с ястребами, - вежливо произнес Лайам. - Я думаю, вам не стоит изводить на меня воробья.
      Мадам Рунрат вздохнула с явственным облегчением:
      - Воробьи нынче дороги.
      В конце концов они добрались до клетки, стоявшей на сцене, и хозяйка бросила на нее неуверенный взгляд.
      - Вы так много знаете о животных, образованный господин, что наш гвоздь программы, скорее всего, не очень-то вас впечатлит. - Она сдернула покрывало. - Это всего лишь лев.
      В Таралоне львы не водились, но Лайам в своих странствиях повидал достаточное количество этих животных, чтобы определить, что мадам Рунрат владеет прекраснейшим экземпляром, - о чем он и не преминул сообщить хозяйке зверинца.
      - Я хорошо о нем забочусь! - с гордостью сообщила мадам Рунрат. Лев тем временем величаво рыскал по клетке, хлеща хвостом и толкая лапой железные прутья. - Большая клетка, много свежего мяса. Это - самый лучший лев в Таралоне. Он даже лучше того, что содержится в столичном зверинце. Если бы мне только удалось заполучить еще какого-нибудь интересного зверя, я могла бы покинуть пределы Южного Тира и отправиться в более северные края.
      - Какой породы?
      - Простите?
      - Я хочу спросить, какое именно животное вы хотели бы приобрести?
      Мадам Рунрат пожала плечами, словно считала подобное дело несбыточным.
      - Ну, единорога или там саламандру - хотя, наверно, ее придется постоянно держать в жарком пламени, а это опасно, да и не напасешься дров. Нет, саламандру не нужно. Не нужно и мантикор с их чудовищным видом. Мне сгодились бы вирмы или какой-нибудь сфинкс. Я слыхала о зверинце, в котором имелся демон, но однажды он вырвался и сожрал всех окружающих. Еще говорят, будто на дальнем юге водятся животные величиной с дом. У них носы, как хвосты, и они умеют ими выделывать разные штуки. Вот одного из таких неплохо было бы заполучить.
      - Слоны, - сказал Лайам. - Они называются слонами.
      От удивления глаза женщины округлились.
      - Вы их видали?
      Но Лайам пропустил вопрос мимо ушей. Он смотрел на льва, который все рыскал по клетке и начинал легонько порыкивать.
      - В храме Беллоны держат грифона.
      - Грифон! - вздохнула мадам Рунрат. - Чего бы я только не отдала за грифона! Посетители бы валом валили!
      Мысль о грифоне напомнила Лайаму о его собственных делах, и он отвернулся от клетки.
      - Благодарю вас, мадам. Это зрелище действительно стоило кроны.
      Хозяйка зверинца проводила посетителя до дверей, бормоча слова благодарности и извиняясь за скудное освещение. Она попросила важного господина порекомендовать свой зверинец друзьям.
      - Только не тем, сударь, какие знают о разных животных столько же, сколько и вы, а не слишком образованным людям. Таким, что и носа никогда не высовывали за городскую черту. Ручаюсь, они получат огромное удовольствие. И посоветуйте навестить меня вашим слугам! Уж слуги-то точно будут в совершенном восторге!
      Что ж, у него и впрямь имелся слуга, являвшийся также и чем-то вроде близкого друга. Не слишком образованный и вряд ли когда-либо покидавший окрестности Саузварка. Лайам улыбнулся и сказал, что непременно сделает то, о чем его просит хозяйка.
      6
      Угрюмый подросток по-прежнему топтался у выхода. Лайам молча прошел мимо него и зашагал по улице. Некоторое время его сопровождал мускусный запах животных, слабеющий с каждым порывом встречного ветра. Удалившись от театра на приличное расстояние, Лайам сосредоточился и вытолкнул за пределы сознания мысль.
      "Ну что, милый друг? Не хочешь ли посетить величайший в Таралоне зверинец?"
      "У меня нет кроны, чтобы заплатить за вход", - почти мгновенно отреагировал Фануил.
      "Возможно, тебя впустят бесплатно, чтобы потом предоставить лучшую клетку", - усмехнулся Лайам.
      Фануил не ответил.
      Лайам шел медленно: для того, что он задумал, время было недостаточно поздним. Посещение зверинца, несмотря на то, что оно навеяло неприятное воспоминание о плененном грифоне, ему понравилось. Мадам Рунрат явно любила своих питомцев и старалась обеспечить им хорошую жизнь, если только жизнь в клетке можно назвать хорошей. Интересно, как она с этим справляется? Если посетителей всегда так немного, ей очень непросто прокормить этакую ораву. Помещение, которое арендовала мадам, также наводило на размышления. Из него на зимний сезон выселили театр, чтобы избежать больших скоплений народа, и тут же вселили туда зверинец, способный привлекать немалое количество горожан. Кессиас весьма своеобразно выполнял распоряжения герцога.
      Кварталы города были безлюдны; в большинстве домов, мимо которых проходил Лайам, свет погас, а уличные факелы почти догорели. Лайам пожалел, что не позаимствовал у мадам Рунрат хотя бы самый заржавленный из ее фонарей.
      "Посмотри вверх".
      Лайам мгновенно взглянул на небо, разыскивая там Фануила.
      - Ты где?
      "Смотри южнее".
      Лайам продолжал безуспешно разглядывать усыпанный звездами небосклон, пока в глаза ему не бросилось нечто вроде пылающей кляксы. Клякса двигалась, влача за собой лохматый сияющий хвост.
      - Комета!
      Комета словно бы разгоралась: небо вокруг нее из черного становилось бархатно-синим. Душу Лайама объял благоговейный восторг; теперь он понял, почему Кессиас был так взволнован. Лайаму довелось в своей жизни повидать немало крупных и ярких звезд, но ни одна из них не могла соперничать с этой.
      - Даже если эта красавица - не божественный знак, все равно она порождена небесами, - сказал он сам себе, затем с сожалением оторвал взгляд от знамения и двинулся дальше. Сияние кометы отзывалось в улицах мрачноватым мерцанием, оно делало черное серым, а белое заставляло сверкать. Лайам поймал себя на том, что, то и дело озирается по сторонам. Дверные проемы, переулки и арки, ранее укрывавшиеся во тьме, внезапно заполнились неясными угрожающими тенями.
      "Фануил!" - мысленно окликнул Лайам.
      "Я жду возле дома".
      "Хорошо", - отозвался Лайам, хотя на самом деле ничего хорошего в этом не находил. Ему сейчас очень хотелось, чтобы дракончик сопровождал его, а не торчал где-то вдали. Однако он постарался взять себя в руки, нарочито замедлил шаг и перестал вертеть головой.
      Богатые кварталы не спали, во многих окнах горел свет. Добравшись до нужной улицы, Лайам постарался сосредоточиться. Он видел заброшенное строение лишь сверху - глазами маленькой твари, и ему потребовалось какое-то время, чтобы этот дом отыскать.
      Над улицей пронесся шелест. Фануил, сидящий на крыше соседнего здания, приветственно распахнул крылья.
      "Я здесь. Я буду тебя ждать".
      "Хорошо. Следи за моими мыслями, но ни во что не вмешивайся, пока я сам тебя об этом не попрошу".
      "Как будет угодно мастеру".
      Лайам одобрительно кивнул, но не сдвинулся с места. Он подумал, что мысленное общение с Фануилом дается теперь ему на удивленье легко, потом погрузился в размышления о том, почему кометы выглядят так странно.
      Внезапно Лайам осознал, как все это выглядит со стороны. Глухая ночь. Улица. Какой-то олух пялится на пустой дом. Эта картина заставила его встряхнуться.
      "Шевелись-ка, - приказал он себе и решительно зашагал по булыжной мостовой к дому. - Не волнуйся, там никаких призраков нет.
      Впрочем, сейчас - в зловещем свете кометы, с окнами, прикрытыми ставнями и отороченными снежным покровом, - заброшенное строение и впрямь стало походить на прибежище всяческой нечисти.
      "Именно так и должно быть, - обозленно бросил себе Лайам. - Здесь тайный притон, а не гостиница!" Он стиснул рукоять кинжала, в три приема одолел ступени крыльца и толкнул дверь. Та нимало не подалась, и на миг Лайама затопила жаркая волна облегчения. Но он быстро совладал с ней и снова толкнул дверь.
      "Дверная ручка, идиот".
      Ручка легко повернулась у него под рукой, словно ее лишь недавно смазали маслом, и дверь беззвучно отворилась. За ней обнаружился темный коридор; в конце его, едва освещенная неверным светом кометы, угадывалась черная штора. Лайам глубоко вздохнул и осторожно двинулся по коридору, раскинув руки, чтобы нашарить стены. Он ощутил, что ноги его ступают по чему-то вроде ковра - и руки также касались какой-то ворсистой ткани. Ковры приглушают звуки и сохраняют тепло, догадался он, неспешно продвигаясь вперед. Ведь обитателям притона ни к чему лишний шум, а отапливать заброшенный дом они тоже не могут. С этой мыслью Лайам добрался до конца коридора.
      Несколько мгновений он прислушивался к царившей вокруг тишине, ко так ничего и не услышав. А потому он почти без опаски отодвинул тяжелую штору и свет единственной горевшей за ней свечи заставил его на миг прищурить глаза.
      А затем, ощутив сильный толчок в спину, Лайам полетел на пол; но его мгновенно перевернули и лопатками прижали к стене. В живот Лайама уперлось чье-то колено, тяжелая рука закрыла ему рот, а к горлу прижалось холодное острое лезвие Яростные глаза обитателя дома вонзились в лицо незваного гостя. Губы его насмешливо шевельнулись.
      - Привет! Являться с визитом посреди ночи? И без предупреждения. Что за дурные манеры!
      - Эй! - донесся из коридора довольно приятный, но тонкий голос. - Он оставил дверь открытой!
      - Ну так закрой ее, шлюха! - отозвался человек, удерживавший Лайама.
      "Мастер?"
      Лайам качнул головой, но послать мысль не удалось. Нажим лезвия немного усилился, равно как и хватка руки, сжимающей его челюсть.
      - Он еще и дверь оставил открытой! Скверно, скверно, скверно!
      С каждым "скверно" Лайама стукали затылком о стену, а нож чуть глубже входил в его кожу. Потом мужчина прищурил один глаз и внимательно оглядел своего пленника.
      - А теперь я хочу знать, - произнес он, - будет ли здесь вопить кто-нибудь? Если я, допустим, уберу одну руку, и совсем не ту, в какой у меня нож? Не начнет ли здесь кто-то шуметь?
      Лайам плавно помотал головой - настолько плавно, насколько позволяли нож и сжимающая челюсть рука.
      - Я закрыла дверь, - раздался тот же голос откуда-то слева, - и я никакая не шлюха!
      - Заткнись, дура, - произнес мужчина и слегка шевельнул ножом. - Ну а теперь, прежде чем тебя заколоть, я собираюсь убрать руку и спросить, зачем ты сюда заявился? Ты ведь не станешь поднимать шум, верно?
      Лайам осторожно кивнул. Незнакомец убрал колено с его живота и ладонь с лица, но нож остался на месте.
      - Итак - чего тебе надо?
      - Некий человек желает выпить с другим, - сказал Лайам и добавил с уверенностью, которой на деле совсем не испытывал: - А потому убери свой гладий от шеи брата.
      - О, Урис! - воскликнул тоненький голосок, и взгляд Лайама метнулся влево. Обладательница голоска оказалась сущей девчонкой - лет двенадцати, никак не больше, - грязной и одетой в лохмотья. - Он декламирует!
      - Заткнись! - прошипел мужчина. Затем он, хищно прищурившись, вновь обратился к Лайаму - И где же ты этого нахватался, а? Отвечай?
      Он снова надавил на нож, и по горлу Лайама потекла теплая струйка - за воротник и дальше, на грудь.
      Лайам, поскольку ему ничего другого не оставалось, напустил на себя скучающий вид.
      - Некто научился декламировать у одного неплохого певца. По-скорому убери гладий. Некто собирается пить с Оборотнем.
      Эта декламация была скорее мешаниной из словечек, используемых в преступной среде, чем чисто воровской речью, но, судя по всему, она произвела должное впечатление. Яростный огонек в глазах мужчины угас, давление лезвия немного ослабло.
      - Шутник... - прошептала девочка.
      - Иди к Оборотню, - приказал мужчина.
      - Но, Шутник...
      - Иди!
      Девочка поспешно нырнула за черную занавеску, висевшую в дальнем конце помещения. Шутник принялся внимательно изучать пленника.
      - Где ты этому научился? - снова спросил он, но на этот раз в его голосе проскользнула неуверенность.
      - В дальней караде, - ответил Лайам, что совершенно не соответствовало истине. Он перенял этот язык от вора-одиночки, который прежде имел вес в подобных карадах. Слегка нахмурившись, Лайам показал взглядом на нож.
      - Гладий?
      - Пока пусть побудет, - проворчал Шутник. Тут вернулась задыхающаяся девчонка.
      - Оборотень велел его привести. - Быстрым движением Шутник выхватил кинжал Лайама из ножен и сунул девчонке, - та тут же его выронила, - потом ухватил пленника за тунику и рывком поставил его на ноги.
      - Следи за дверью, - велел он замарашке, ползающей по полу на четвереньках.
      - Но, Шутник... - попыталась протестовать она, поднимаясь.
      - Следи за дверью, сука! - прикрикнул он, затем развернул Лайама и приставил к его спине нож. - Топай вперед.
      За занавеской обнаружилась каменная лестница, ведущая в подвал здания. Лайам с показной ленцой стал спускаться по ней.
      "Мастер! - воззвал к нему Фануил. - Правильно ли ты поступаешь?"
      "Конечно, - послал ответную мысль Лайам. - Все идет точно по плану".
      Внизу замерцал неверный оранжевый свет. Добравшись до последней ступеньки, Лайам увидел, что он исходит от небольшой жаровни, заполненной раскаленными углями. Четыре человека сосредоточенно поворачивали над ней вертела, унизанные кусочками мяса. Они разом подняли головы, чтобы посмотреть на вошедшего.
      - Аве, братья, - заговорил было Лайам, но тут пинок Шутника швырнул его на колени.
      - Так, значит, это и есть тот самый чужак, который складно поет? произнес один из сидевших вокруг жаровни мужчин. Он передал свой вертел соседу и встал. Отирая руки о штаны, мужчина подошел к Лайаму.
      - Принцепс карады, - сказал он и протянул руку чтобы помочь гостю подняться. При взгляде на Оборотня становилось ясно, почему его так прозвали. Грива темных с сильной проседью волос обрамляла физиономию вожака, сильно выдвинутую вперед, и ниспадала на грудь. Под верхней губой его угадывались непропорционально большие клыки.
      Лайам на миг заколебался и решил все же самостоятельно встать. Он порадовался, увидев, что превосходит вожака воровской гильдии ростом. Оборотень, убрав руку, ухмыльнулся, и Лайам порадовался еще раз. Уже тому, что решение не принимать помощи оказалось верным.
      - Аве, принцепс, - произнес он и умолк.
      - Аве, - отозвался в конце концов Оборотень. Ему полагалось бы добавить к приветствию "брат", и то, что он этого не сделал, могло сулить неприятности. - Карада Саузварка не ведет игр с шалунами.
      Ага, значит, все в порядке. Неприязнь вожака была вызвана тем, что местное сообщество не позволяет пришлым ворам промышлять в своем городе. Из этого следует, что Лайама принимают за вора.
      - Один человек здесь не шалит, - сказал Лайам. - Один человек чисто резвится.
      Он дал понять, что не нарушает кодекса и не занимается здесь работой.
      - Какая у одного человека карада?
      - Бэдхэмский лес.
      Это заявление заставило мужчин, сидящих вокруг жаровни, переглянуться. Шутник, стоящий за спиной у Лайама, негромко выругался, а Оборотень вновь ухмыльнулся.
      - Бэдхэмский лес, говоришь?
      - Дох. Да.
      - Погоняло принцепса Бэдхэма?
      - Палица, - отозвался Лайам, назвав кличку давнего своего знакомца, и терпеливо принялся ждать следующего вопроса. Он приблизительно представлял, о чем пойдет разговор.
      - Ветер нанес, что карада Бэдхэм владеет свободой.
      Ходят слухи, что дела в гильдии Бэдхэм идут хорошо, перевел мысленно Лайам на обычный язык. Он покачал головой и улыбнулся, чувствуя, что на него устремились взгляды всех собравшихся в подвале мужчин.
      - Карада Бэдхэм разрушена.
      Гильдия Бэдхэмского леса распалась около десяти лет назад. Она была, собственно, не совсем гильдией, а скорее сообществом бандитов с большой дороги, которое было удостоено высокого статуса из уважения к его вожаку. Еще в юности став легендой Харкоутской гильдии, Палица был из нее изгнан за какой-то проступок и удалился с примкнувшими к нему молодцами в Бэдхэмский лес, привольно раскинувшийся на севере Таралона.
      - Палица давно не принцепс. Ветер нанес, что Палица теперь поет свои песни Фрипорту.
      Царящее в подвале напряжение спало. Шутник отнял нож от спины Лайама, а сидевшие вокруг жаровни бородачи вновь занялись мясом. Ухмылка Оборотня сделалась почти дружеской, но только почти. В его голосе все еще слышались нотки настороженности.
      - Дох, - сказал он. - Ветер сказал нам о том же. Так ты тут не шалишь?
      - Чисто резвлюсь, - отозвался Лайам. Это понятие включало в себя много значений - от простого визита, не связанного с воровским промыслом, до полного отхода от дел.
      Оборотень кивнул и умолк. Лайам рискнул предположить, что основная опасность миновала. А вот принесет ли нынешняя встреча ему хоть какую-то пользу - это другой вопрос.
      Примерно с минуту в подвале царила тишина. За это время Лайам успел ощутить, что откуда-то слегка тянет вонью, словно из выгребной ямы. Он невольно поморщился, и тут Оборотень снова заговорил:
      - Пейр пьет время карады? Зачем он ходил к работорговцам? Зачем искал встречи с гильдией? Если пейр не ворует - зачем?
      Конечно же, они ждали его визита, осознал вдруг Лайам. С того самого момента, как старый пенек побывал здесь, они ожидали появления чужака. Этим объяснялся более-менее учтивый прием, который эти люди ему оказали. И лишь потому все собравшиеся мужчины себя так спокойно вели. Кроме разве что Шутника. Интересно, а почему же Шутник не был поставлен о нем в известность? Может быть, этому малому не доверяют?
      - Отдельные мелкие вещи ушли на волю, и пейр хочет вернуть их в свои владения. Оборотень пожал плечами:
      - Мелкие вещи? Открытое окно. Пей с работорговцами.
      - Закрытое окно. Вещи зеленые.
      - Ага! - с важным видом кивнул принцепс и вновь растянул губы в ухмылке. На клыках его заиграли блики света, исходящие от жаровни. Зеленые означало - наделенные магической силой. Мало какие скупщики краденого, даже в больших городах, согласились бы иметь дело с такими вещами. - Закрытое окно. Некто не может содействовать пейру.
      То есть он отказывается помочь. Лайам вздохнул. Если гильдия не хочет помочь заезжему вору, придется прибегнуть к доводам посерьезнее. Он вздохнул еще раз и скрестил на груди руки.
      - Разве карада не чтит легиум? Разве Оборотень поет по-другому?
      Лайам повстречался с Палицей вскоре после того, как гильдия Бэдхэмского леса распалась, и несмотря на двенадцатилетнюю разницу в возрасте, они почти год путешествовали вместе. Все это время легендарный вор по неясным Лайаму причинам считал своим долгом обучать молодого спутника всем тонкостям своего ремесла. Познаний была почерпнута масса, но большая их часть так и не пригодилась Лайаму. Впрочем, то, что он освоил искусство открывать любые замки и бесшумно взбираться на стены, не раз оказывалось ему полезным. А дважды Лайам, внутренне морщась, даже заимствовал кое-что у имущих людей, без их, естественно, ведома. Так что, разыгрывая из себя заправского вора, он не очень кривил душой.
      Легиум, свод воровских - передающихся изустно - законов, был создан много веков назад. В больших городах Таралона, а также Фрипорта за его соблюдением строго следили дисциплинарии, специально для того избираемые на больших воровских сходках люди. В разных краях легиум толковался по-разному, но в общих чертах все его версии совпадали с харкоутским вариантом, ибо Харкоут считался прародиной кодекса. Лайам надеялся, что основных его положений придерживаются и в Саузварке.
      Оборотень с оскорбленным видом вскинул подбородок и надменно фыркнул:
      - Карада чтит легиум.
      - Тогда она должна чтить и пре легио.
      Пре легио - первое правило легиума гласило, что воры не крадут у воров.
      - Карада не обязана чтить резвящегося певца.
      - Унум, - сказал Лайам, соглашаясь. Это был справедливый довод: гильдия не знала, что он - вор, а значит, эта кража не нарушала первое правило. И тем не менее Лайам внутренне улыбнулся. Сделав такое заявление, Оборотень фактически признал, что чужака обворовал кто-то из его людей. Однако принцепс упорно продолжал совать голову в сплетенную своими руками петлю:
      - И как чтится, что мелкие вещи освобождены певцом из карады? (Откуда гостю известно, что его обокрал вор, состоящий в караде?)
      - Карада Саузварка не ведет игр с шалунами, - с улыбкой отозвался Лайам. Заслышав это, занятые едой мужчины расхохотались. Лайам лишь повторил слова Оборотня. Тот сам несколько минут назад заявил, что в Саузварке нет воров, не входящих в гильдию.
      Принцепс угрюмо усмехнулся; чужак отыграл у него очко.
      - Если вещи были освобождены одним из певцов карады, некто не чтит это. (Если вещи Лайама действительно украдены одним из воров гильдии, Оборотню об этом ничего не известно.) Но карада Саузварка - магнум. Некто может выпить с певцами и все почтить. (Но гильдия Саузварка весьма велика. Оборотень поговорит кое с кем и все узнает.)
      "Если ваша гильдия и вправду столь велика, - подумал Лайам, - почему вы все одеваетесь как оборванцы и прячетесь в заброшенном доме?" Но он не стал говорить этого вслух, а лишь пожал плечами: