Миры (№3) - Миры неукротимые

Я где-то читала, что сточные каналы Лондона в девятнадцатом веке были настолько зловонны, что хитрые торговцы придумали продавать аристократам апельсины, утыканные гвоздиками, чтобы уберечь их нежные носы от неприятных запахов, когда те по дороге из оперы к своим машинам вынуждены были проходить мимо черни Впрочем, я подозреваю, что тогда на Земле еще не было машин. Лошади, впряженные в кареты, оставляли позади себя огромные кучи навоза, чем способствовали загаживанию мостовых. Представить себе такое почти невозможно.

Да и кому придет в голову представлять такое, если все, кто знал Землю, умерли? Слайды с изображением Земли и ее городов, включая Лондон, исчезли. Возможно, кто-нибудь прочтет эти строки, спустится в кратер, или что у них там есть на Эпсилоне, сорвет апельсин и гвоздику, вдохнет их смешанный аромат и попытается представить себе эту картину. Может быть, аборигены Эпсилона поведут его в конюшню, если, конечно, у них там есть конюшни.

Кстати о чернокожих. Мне представилась замечательная возможность провести день в обществе Мэтти Бофорд, родившейся около восьмидесяти лет назад в Мобиле, штат Алабама. Незадолго до начала войны она гостила у родственников, а затем получила докторскую степень за разработку питания для «Дома» и добровольно вступила на его борт. Она знает множество старых песен — диксиленд, регтайм, бисбон, рок. Мэтти пела их чудесным хриплым баритоном, аккомпанируя себе на пианино. Из-за полувекового пренебрежения к инструменту ее игра мало чем отличалась от моей, и дребезжащие клавиши выдавали ужасно фальшивые звуки. Но когда она начинала петь, казалось, что расстроенный инструмент звучит прекрасно. Если все опять придет в норму, я попрошу ее стать во главе музыкальной группы, какие были в прежние времена.

Джиролано и Блексли будут счастливы подыграть ей на гитаре и тромбоне. А Хермос доставил бы мне море удовольствия, сыграв диксиленд. Если мне удастся найти трубу и барабан, нам будет чем заняться.

Вряд ли мы соберем большую аудиторию. Но люди просто не знают, чего они лишены, какой несказанно счастливой и грустной в одно и то же время может быть хорошая музыка. Вы злитесь на жизнь, но радуетесь, что живете, не боитесь смерти, но и не торопитесь умирать. Всем нам не мешало бы испытать подобные эмоции.

ГОД 1. 33

Глава 1

ДОЛГОСРОЧНЫЕ ПЛАНЫ

Прайм

После всеобщих недельных дебатов, состоявшихся в декабре, референдум вынес на рассмотрение результаты голосования, удивительно совпадающие с предыдущими. Прежнее состояние — 20 процентов к 76-ти. Теперь за возвращение проголосовали 21 процент, за полет к Эпсилону — 72 процента. (Предположительно, воздержались циники, решившие, что эта кампания лишь фарс; координаторы все равно поступят так, как сочтут нужным.)

В начале января инженеры доложили, что им удалось собрать достаточное количество данных для внесения изменений при повторном включении двигателей, чтобы удвоить ускорение. Согласно предложению О'Хара, никаких публичных заявлений не делали. Двигатели были включены 14 января 2099 года.

Ничего не произошло.

Первоначально неудача тщательно скрывалась Службой движения. Элиот Смит и Таня Севен обо всем знали, но не доложили Комитету. Правда, после того как не удалось включить шестнадцатый, а затем и восемнадцатый блоки, поползли слухи.

Мариус Виеджо указал на то, что неудачу нельзя назвать роковой. Энергия жизнеобеспечения израсходована менее чем на один процент, и они могут спокойно дрейфовать в космосе более 25 000 лет, если не произойдет новая катастрофа или резко не возрастет численность населения. Передвигаясь со скоростью 3, 670 км/сек, они достигли бы Эпсилона менее чем за 900 лет, хотя, конечно, потеряли бы большую часть светового года и в итоге остановились бы во времени. Но об этом будут беспокоиться последующие сорок поколений.

Глава 2

НОВЫЕ НАЧАЛА

31 января 2099 года (9 Эдисона 293).

Сработало! С седьмой попытки нам удалось включить все двигатели. Корабль, как говорится, совершил резкий рывок вперед, с головокружительной скоростью.

Проблема состояла в обеспечении безопасности. В этой мощнейшей системе заложен гибельный потенциал. Специалистам понадобилось больше времени потратить на расчеты страховочных приборов, чем на разработку схем двигателей.

Мой живот округлился. Приятно осознавать, что кроме отсутствия менструации и присутствия тошноты по утрам появилось другое, не менее очевидное подтверждение беременности. Кажется, сейчас тошнота уже прошла, но кто знает. Последний раз это случилось около недели назад — легкий приступ тошноты. После того как целую неделю меня выворачивало наизнанку, и в желудке не оставалось и следа от завтрака, — но, насколько я помню, рвота не была столь ужасной, как пятнадцать лет назад на пассажирском шаттле, опускавшемся на околоземную орбиту. Нас было тогда девять или десять человек, чуть не сдохших от рвоты, а туалетов на борту было всего два.

Мне кажется, я соскучилась по Дэниелу, хотя вряд ли это чувство можно назвать половым влечением.

Вчера доктор осмотрел меня и сказал, что примерно через неделю я почувствую, как шевелится ребенок. Наверное, я жду этого момента. Начинаю считать дни.

По случаю включения двигателей сегодня состоится вечеринка. Раньше мне нравились вечеринки, но тогда участие в подобных мероприятиях не означало обеспечить едой и напитками восемь тысяч дражайших моих друзей.

Конечно, я могла бы написать и больше, но лучше пойду займусь делом.

Глава 3

НЕ ВОВРЕМЯ СОРВАННАЯ

2 февраля 2099 года (11 Эдисона 293).

В самом разгаре вечеринки я почувствовала боль. Эви и Галина предложили проводить меня в «комнату скорой помощи», что оказалось очень кстати. В лифте боль вдруг резко усилилась, и началось кровотечение. Кровь хлынула из меня пугающим сплошным потоком и разлилась по полу.

Я поняла, что потеряла ребенка, хотя позже узнала, что в подобных ситуациях эмбрион можно было перенести в среду искусственной матки. В данном случае он был мертв уже несколько часов.

Я его так и не увидела. Мне дали наркоз, и, когда схватки вытолкнули эмбрион, его сразу же убрали. Они сказали, что для четырехмесячного он выглядел нормально.

Эви извинилась, что взяла на себя процедуру, за выполнение которой я была ей очень признательна. У меня возникло странное чувство, когда до моего сознания дошло, что она видела его, а я — нет.

Вся моя жизнь была наполнена множеством разрешимых и неразрешимых проблем, сопровождавшихся раздражением и депрессией, но я уверена в том, что большинство из них не идут ни в какое сравнение с тем, что случилось со мной сейчас. Чувства очень зависят от состояния организма, иногда мои железы вырабатывают химикалии, не способствующие жизни, вследствие чего мозг и тело не могут противостоять неурядицам.

Сознание этого не избавляет от переживаний, потому что приходит уже постфактум. Во время интенсивного выброса этих химикалий в кровь окружающий мир становится устрашающим, я вижу его только в черно-белых красках.

Но иногда мое внутреннее состояние влияет на экзогенные, или внешние, факторы. Два раза меня изнасиловали, я участвовала в бесчисленных потасовках на игровом поле, была похищена, моего любовника убили — кстати, лучшего из них. Вместе с другими я пережила события, произошедшие 16 марта 2085 года, когда десять биллионов человек было стерто с лица Земли.

Так что в сравнении со всем этим значит потеря сомнительного эмбриона, которому предстояло расти еще месяцы, прежде чем он начал бы отдаленно напоминать человеческое существо?

Меня положили на койку со свежим бельем, пропахшим антисептиками. Я беспрестанно кусала и сосала простыню. Если бы человеческий организм мог включаться и выключаться, как машина, вы бы не читали сейчас эти строки.

Итак, мне уже лучше. В моем журнале осталось много записей о Земле, написанных антикварной чернильной ручкой Бенни, которую он купил для меня на Сорок седьмой улице. Первые записи я сделала сразу же после его гибели. Слезы непроизвольно катились из моих глаз и капали на страницы журнала, оставляя следы в виде голубых расплывающихся звезд. Наверное, мне следовало смеяться при мысли о том, какой была бы его реакция, если бы он увидел эти мелодраматические пятна. Он был немного грубоватым для поэта. И вот сейчас я снова плачу, но слезы капают уже на приборную доску, а это, вероятно, небезопасно — может замкнуть контакт.

Глава 4

ХАНДРА

Обед оказался вкуснее, чем обычно. Выведенный специалистами с агро-уровня новый сорт очищенного риса был подан с нежным козьим мясом, приправленным пряностями. О'Хара и Дэниел, воспользовавшись своими привилегиями, взяли Эви в столовую «А», где столики были рассчитаны на троих. Впрочем, меню здесь было таким же, что и во всех столовых «Дома».

После обеда они взяли по чашке кофе и по бокалу сладкого вина.

— Я сегодня была у доктора Карлуччи, — сказала О'Хара. — После выкидыша прошла неделя.

— У тебя какие-то проблемы? — Дэниел коснулся ее руки.

— В общем, нет. Но я часто вспоминаю беременность, и мне от этого делается очень грустно. А так — все нормально.

— Он попытался тебя как-нибудь утешить? — спросила Эви.

О'Хара добавила воду в свой бокал с вином. Дэн поморщился.

— Он хочет, чтобы я снова попробовала, и чем скорее, тем лучше. На этот раз используют искусственную матку.

— Очень хорошо, — сказал Дэн. Его это больше всего устраивало.

— Дэн, он не хочет брать вашу сперму. Соединение половых клеток не является строго научным, и мы, возможно, столкнемся с неизбежностью еще одной… смерти.

— Так кто же будет этим счастливчиком? — Голос Дэна звучал спокойно, но жестко. Такую интонацию О'Хара слышала только на собраниях Кабинета, когда он старался показать, что не сердится.

— Я уже думала об этом. Есть тысячи кандидатов, конечно. Может быть, хотя бы один из вас согласится с правильностью принятого решения? В конце концов, сама я согласилась.

— Партеногенез, — сказала Эви.

Дэн повторил это слово с вопросительной интонацией.

— Они берут одну мою яйцеклетку и прикрепляют к ней искусственные «усы» и искусственный «хвост», чтобы она выглядела как сперматозоид, а затем спаривают ее с другой, обычной яйцеклеткой. Начинается митоз. Все это, разумеется, выглядит гораздо сложнее, чем я описала. — О'Хара откинулась на спинку стула. — И, конечно, затем мне могут внедрить делящиеся клетки, повторяя эксперимент снова и снова. Карлуччи говорит, что есть большая вероятность повторного выкидыша. Нет уж. Лучше пусть растят ребенка в искусственной матке.

— Этот процесс длится девять месяцев? Я имею в виду, в искусственной матке? — спросил Дэн.

Эви отрицательно покачала головой.

— Пять, шесть, семь месяцев: по-разному.

— Не знаю, как нам к этому относиться. Ведь она станет точным генетическим дубликатом, когда вырастет.

— Близнецы тянутся друг к другу, — сказала Эви. — Обычно, правда, они одного возраста.

— Я как-то не задумывалась над этим. — О'Хара улыбнулась, смахнув слезы с глаз. — Сестра-близнец, на тридцать шесть лет моложе меня. — Вдруг она встала. — Знаете, я действительно ужасно себя чувствую.

Дэн и Эви тут же подскочили.

— Позволь мне…

— Нет. Со мной все будет в порядке, я успокоюсь. — Она повернулась к ним спиной и быстро вышла из столовой.

Дэн и Эви посмотрели друг на друга.

— Надеюсь, так оно и будет, — сказала Эви. — Слишком много событий обрушилось на нее одновременно.

— Ты права, черт возьми, — прошептал Дэн. — На нее, на тебя, на меня и на всех нас. — Он осушил бокал с вином.

Несколько минут О'Хара провела в туалете, склонившись над унитазом, пока не убедилась, что от обеда остались одни воспоминания. Затем она ступила в гнетущую темноту агро-уровня и пошла по лабиринту ступенек и поворотов почти на ощупь, помня их расположение, потому что бывала здесь в дневное время. Тропинка вела к скамейке, стоящей у газона. Здесь можно было спокойно посидеть, окунувшись в ароматы базилика и орагано, тимьяна и майорана. Она снова и снова вдыхала воздух, пока перед глазами не поплыли круги и пятна. Затем, вспоминая здоровяка Джеффа и Новый Орлеан, она довела себя до оргазма.

Она вспомнила запах едкого сигаретного дыма и разлитого пива, себя с кларнетом в руках, мягкое прикосновение тростникового мундштука к языку, отчаянно бьющееся в груди сердце при виде толпы чернокожих мужчин и женщин, основательно напившихся, выкрикивающих какие-то ругательства на своем жаргоне. Бар Толстяка Чарли. Музыкальные переливы, пышущая жаром кухня, вкус ледяного бурбона, сливок, короткие, как пистолетные выстрелы, щелчки при ударе пальцами о струны, когда гитару брал в руки Чарли. Толпа любила все это, обожала. Да и как можно было оставаться равнодушным к перекличке ведущей мелодии с ответной импровизацией, душещипательным пассажам Тома на корнете, шутливым наигрышам Джимми на банджо, прекрасной игре Хейболла на пианино. А в перерывах между этими музыкальными сетами ей приходилось прикладывать ко рту колотый лед, потому что от судорожного напряжения при игре на кларнете ее губы синели и трескались. Она глотала соленую кровь, смешанную с потом и холодным виски, зная, что это уже больше никогда не повторится, но еще не ведая, что через четыре дня все эти люди погибнут в радиоактивном кратере Нового Орлеана, а их братская могила будет затоплена водами стремительно несущегося потока могучей реки Миссисипи.

На борту «Дома» находилось всего три человека, побывавших на Земле на той неделе — неделе, за которую земные политики превратились в неразумных тварей, вышедших из-под контроля; но она оказалась единственной, кто видел Землю и покинул ее на одном из четырех шаттлов, которые взмыли в утреннее небо Флориды непосредственно перед самым ядерным пароксизмом.

ГОД 1. 88

Глава 1

ТРУДОСБЕРЕГАЮЩЕЕ УСТРОЙСТВО

Матка представляла собой темный стеклянный цилиндр высотой около метра и диаметром в полметра, на котором значилось: «О'Хара». В комнате находилось около сотни таких цилиндров, по большей части помеченных табличками, но в основном пустых, с откинутыми крышками.

Все ее семейство, прошедшее санитарную обработку и облаченное в медицинские халаты, собралось здесь. О'Хара нервно взглянула на запястье, но часы ей пришлось оставить в санитарной комнате.

— Пора бы ему быть здесь.

— Для него это не такое уж событие, — заметил Дэн.

Двери распахнулись, и вошел доктор Кайзер в сопровождении юноши-ассистента, катившего тележку с большим прозрачным контейнером, в котором плескалась жидкость.

— Извините, что заставили себя ждать. Раствор был недостаточно теплым.

Тележку поставили перед цилиндром с табличкой «О'Хара».

— Взгляните. — Доктор зажег свет над цилиндром, и они увидели ребенка, спокойно парящего в красной мути. — Радуйся, малышка. — И он потянулся к выключателю.

— Минутку, — произнесла О'Хара. — Я хочу это запомнить. — Ребенок оказался меньше, чем она ожидала.

Малышка поплыла вправо, маленький кулачок прижался к губам, коленки почти касались локотков, короткий ореол пушка парил над головкой. Между коленками змеилась пластиковая пуповина. Правый бочок немного изогнулся, девочка медленно повернулась к ним лицом и замерла.

— Кого-то напоминает? — пробормотал Джон.

О'Хара засмеялась:

— Она… это просто невероятно. Она — копия меня, какой я была при рождении.

— Все дети похожи, — сказал Дэн.

— Она будет вашим точным повторением, — сказал доктор, — учитывая разницу в воспитании, а также исключая шрамы, татуировки. Но по мере того, как будет развиваться ее личность, она начнет отличаться от вас.

— Она выглядит слишком спокойной, — медленно произнесла Эви, — как будто специально притворяется.

— Ну, приступим.

Доктор Кайзер повернул выключатель, потом он и ассистент медленно подняли цилиндр и разместили его на дне контейнера, провода и трубки тянулись за ним. Доктор открыл задвижки на цилиндре, и крышка откинулась. Он вытащил малышку в мешочке из прозрачной ткани или пластика, потом взял пару изогнутых ножниц, надрезал мешок снизу, выпуская розовую жидкость, и нежно вынул ребенка, вытягивая следом пуповину.

— Со стороны, возможно, это кажется жутким, но, перерезая пуповину, мы задаем нервный импульс, стимулирующий дыхательный рефлекс. Иногда младенцы вежливо откашливаются и сразу начинают дышать. Обычно они поднимают дикий крик. Приготовьте полотенце.

Ассистент открыл боковое отделение на тележке, и оттуда повалил пар. Ассистент достал полотенце и развернул его. Доктор приподнял ребенка над раствором, потом повернул пуповину и потянул. Глазки раскрылись — ошеломляюще голубые, малышка закашлялась, извергнув удивительное количество розовой жидкости, расплескавшейся по лицу и груди доктора, и сразу же захныкала.

— Все нормально. — Доктор протянул девочку ассистенту, который, обернув ее теплой пеленкой, начал осторожно обтирать мокрое тельце. На секунду она умолкла — как выяснилось, просто чтобы набрать побольше воздуха для плача. — Мне тоже полотенце, пожалуйста. — Доктору пришлось перекрикивать громкий визг. Ассистент ловко кинул ему полотенце, и доктор вытер лицо.

В комнате зазвучал женский голос:

— Рождение в 9. 48 12 августа 2099; 21 Мухаммеда 295.

Ребенку дано имя Сандра Парселл О'Хара.

— Никогда раньше не видела металлический зажим на животике, — заметила О'Хара.

— Это нововведение. Заживление проходит легче. Через пару дней все будет хорошо. — Доктор бросил полотенце в корзинку для мусора.

— Могу я подержать… Сандру?

— Если пообещаете не ронять. — Он кивнул ассистенту, ловко запеленавшему малышку в сухую пеленку и протянувшему ее О'Хара. Существо продолжало независимо взвизгивать.

О'Хара взяла девочку и нежно дотронулась до щечки.

— Сейчас, сейчас, маленькая. — Она прижала ее к себе. Хныканье внезапно прекратилось, ручка нашарила грудь.

Крошка вздохнула, приникла к матери и зачмокала губками. О'Хара от неожиданности едва не уронила теплый сверток.

— Сильнейший инстинкт, — заметил доктор.

— Да, скажу вам… — Она кашлянула, прочищая горло. — Можете ли вы вызвать… э… лактацию? Если бы вы…

— Физически — нет проблем, просто ввести некоторые гормоны. Но мы не должны позволять девочке так связывать вас. Это создаст нам затруднения в яслях, да и для вас лично.

— Конечно. Я понимаю.

— Давайте лучше устроим ее в отделение для новорожденных, — вмешался ассистент.

О'Хара протянула ему ребенка, и он перепеленал девочку в новую подогретую простынку. Малышка подарила О'Хара недовольную старческую гримасу, но не заплакала.

О'Хара смотрела, как ее уносят через двойные двери, и задумчиво терла мокрое пятнышко на груди.

— Материнский инстинкт? — спросил Джон.

— Не совсем. Возможно, в какой-то степени. Я обдумаю все причины и следствия… Привязанность к ясельной маме…

— У тебя она была, — заметил Дэн.

О'Хара с любопытством взглянула на него:

— А у тебя — нет. У тебя была настоящая мать. (Дэн был с Земли, из Пенсильвании.)

— Я вскормлен материнской грудью, — с заметным ирландским акцентом произнес Джон, — и вы, ребята, видите, что это здорово пошло мне на пользу.

Глава 2

ИЗ КОЛЫБЕЛИ В МОГИЛУ

Прайм

Через два дня после рождения — или выныривания, как это было по существу, — дочери О'Хара должна была принять участие в «специальной презентации», не представлявшей для нее никакого интереса. Женщина, председательствовавшая на этом сборище, была ее старым другом, и О'Хара не хотела обижать ее отказом. Выступать собирались человек двадцать, включая Дэна, у которого после потери связи с Ново-Йорком оставалась уйма свободного времени.

Такие специальные презентации были неформальными встречами членов Кабинета с общественностью. На презентации можно было рассказать о работе своего департамента, получить добрый совет или, на худой конец, завоевать симпатии аудитории. Это собрание вела Сильвина Хэйген, заведовавшая криптобиологией.

— Не знаю, многих ли из вас интересуют наши работы, — начала она, — по крайней мере, посетители нас не замучили.

Позади Сильвины висела схема — изогнутый квадрат, словно развернутая четвертушка кекса, разделенная на тысячи маленьких ячеек. В одном из углов светились восемнадцать секций.

— Наши хранилища закрыты для посещения. Они занимают секторы с 2105-го до 2345-го. Департамент исследований и администрация находятся в секторах с 2115-го по 2355-й. Можно неделями бродить по кораблю, прежде чем наткнешься на нас. Удивительно уже то, что десять тысяч смогли разместиться на таком маленьком пространстве. Наши пациенты много места не требуют, лежа э… в гробах. — Она указала на диаграмму. — Эти освещенные ячейки занимают наши постояльцы, из которых трое действительно мертвы. Мы поместили их в крионические ванны, надежно заморозив. Хотя некоторые возражения против этого у нас имеются.

— Вы считаете, что их нужно пустить в переработку, как все остальное? — спросил кто-то.

— Вот именно. Но дело не в личных привилегиях; они — часть долгосрочного эксперимента, который мы пока продолжаем. Как и остальные пятнадцать, они были погружены в криптобиоз, потому что умирали от болезней, которые в настоящее время не поддаются лечению, — половине из этих людей доктора не смогли поставить диагноз, но было ясно, что они на грани смерти. — Она нажала кнопку, и еще несколько дюжин ячеек вспыхнули голубым светом в другом конце таблицы. — Здесь ведутся эксперименты с животными: козами, кроликами и курами. Мы продолжаем работу, чтобы подтвердить эффективность анимационного погружения. У кур показатель выживаемости девяносто восемь процентов, у кроликов — девяносто пять, а у коз — девяносто. Успех анимации находится в прямой зависимости от природной жизнеспособности организма, как это ни печально. Для людей этот показатель не превосходит восьмидесяти, даже семидесяти пяти процентов. Вот почему не все мы там, в крионических ваннах, ожидаем прибытия на Эпсилон.

— Не могу понять, откуда у вас эти данные, — подал голос Дэн, — ведь в результате диверсии большая часть информации пропала.

— У нас все полностью автоматизировано; семьдесят пять — это результат первых экспериментов. Мы ничего не изменили в методике с тех пор, как получили такой результат, и не собираемся ничего менять, пока не будем уверены в том, что делаем.

— Даже при семидесяти пяти процентах успеха у вас не будет недостатка в добровольцах, — заметила О'Хара.

— Верно. Редкий день обходится без того, чтобы к нам не обратился кто-нибудь из желающих проспать ближайшие полвека. Мы объясняем людям нашу политику и отсылаем их к врачам.

— А ваша политика — «никто, кроме неизлечимо больных»?

— Да, и то если они не слишком стары или молоды — для растущего организма это верная смерть — и только если сердечная и дыхательная системы будут способны перенести торможение. Для эвтаназии осуществимы более простые пути. Мы обязаны следовать замыслу авторов проекта. Наши емкости могут служить жизненным пространством для всех нас в случае непредвиденной катастрофы. Может случиться, что в конце концов мы вынуждены будем заняться всем населением, но на сегодняшний день — никаких исключений.

Она выключила диаграмму и села.

— Если бы это зависело только от меня, я бы пошла на некоторые исключения. Вы знаете, что я имею в виду. Многие из нас очень скоро обнаружили, что это вовсе не увеселительная поездка, как надеялись вначале. И совсем не похоже на жизнь в Ново-Йорке. Среди тех, кому мне пришлось отказать в криптобиозе, есть такие, что без вмешательства психиатра могут покончить с собой.

— Но вы еще не решили, кто именно, — сказал Сэм Вассерман.

— И не хотела бы брать на себя такую ответственность. Хотя человек, склонный к самоубийству, действительно болен! Людей с тяжелыми психическими травмами можно выборочно, тайно отправлять к нам, если это единственный способ спасти им жизнь. Против этого, правда, тоже есть возражения, некоторые довольно веские. Рано или поздно, об этом узнают все на корабле. Циники объявят, что мы набираем человеческий материал для своих экспериментов вместо животных, и в этом будет толика истины. При нынешнем состоянии нашей технологии мы предлагаем пациентам своего рода русскую рулетку — четыре шанса против одного. Таким образом, перед нами краеугольная проблема: право каждого человека на выбор. Если мы разрешим криптобиоз каждому, кто объявит о своем намерении покончить с собой — что, бесспорно, произойдет, как только будет сделано первое исключение, мы столкнемся с целой лавиной требований от людей, стремящихся временно «выйти из обращения». Причем некоторые из них могут оказаться абсолютно незаменимыми.

— А размораживать их по потребности нельзя? — спросил Дэн.

— Нет. Это длительный процесс, включающий медленное торможение метаболизма и еще более медленное восстановление. При сегодняшнем уровне технологии потребуется порядка сорока восьми лет. И пока мы не разработаем принципиально новый подход, этот срок не изменится.

— Я вспоминаю интервью в Ново-Йорке с первыми добровольцами-криптобиотиками, — сказала О'Хара. — Мне было около десяти. Эти люди казались такими странными, словно явились прямиком из эпохи наших дедушек и бабушек. У нас есть на борту кто-нибудь из них?

— Только один, он работает у нас. Подсобный рабочий по имени Горатио Горатио. Все остальные либо умерли, либо были уже слишком стары, чтобы отправиться с нами.

Человек, которого О'Хара не знала, поднял руку.

— Было что-нибудь необычное в том, как они умерли? Вы проанализировали причины, уровень смертности?

— Ну есть ли смысл делать обобщения на такой маленькой экспериментальной группе — двенадцать человек участвовали, и девять выжили, — если только все они умрут не по одной и той же причине? Все криптобиотики, кроме Горатио Горатио, были преклонного возраста. Теперь, оглядываясь назад, можно сказать, что это было ошибкой. Но я уверена, что все, за одним исключением, дожили до девяноста, не считая сорока восьми лет криптобиоза. Этот один умер насильственной смертью — его убили. Теперь трудно отделить факты от догадок. Многие из них могли бы поделиться более обдуманными впечатлениями, если б им хватило времени как следует все вспомнить и поговорить друг с другом.

— Обдуманными? — переспросил Сэм.

— Один из них был страшно расстроен. Он утверждал, что помнит каждую минуту этих сорока восьми лет..

— Я знаю его, — откликнулась О'Хара. — Но это была неправда.

— Он фантазировал, пытаясь привлечь к себе внимание. Через несколько месяцев он сам это признал. Но мы сделали бы ошибку, если б не изолировали криптобиотиков друг от друга, а сначала казалось разумным поместить их всех в одну палату, чтобы наблюдать за ходом выздоровления.

— Безумие этого парня оказалось заразительным? — спросил Сэм.

Хэйген кивнула:

— Или, возможно, просто подстегнуло воображение остальных. Но люди, поначалу уверенно заявившие, что это был просто долгий беспробудный сон, позже описывали нам сновидения, даже кошмары, терзавшие их в эти сорок восемь лет. Это не слишком похоже на правду, потому что при погружении отсутствует всякая деятельность мозга. Обычный пациент с такими симптомами отправился бы прямиком на переработку. Пробуждение криптобиотиков — все равно что оживление покойников, если не считать, что этих людей приготовили к смерти определенным образом.

— Я слышала, они способны перенести даже погружение в вакуум, — сказала О'Хара.

— Животные — да; с людьми мы таких экспериментов не проводили. Кроме того, они переносят уровень радиации в десять тысяч раз больший, чем мы. Человек в криптобиозе — абсолютно инертная субстанция. Засушенная мумия.

— В каком психическом состоянии они были при пробуждении? — спросил Сэм. — За исключением того фантазера.

— Естественно, мы предложили им стандартизованные тесты, и до, и после эксперимента. Они отвечали вполне нормально, с допустимыми отклонениями — в том числе и тот псих. Его проблемы были эмоционального происхождения. И я уверена, они имели место еще до того, как он принял участие в эксперименте, и криптобиоз здесь ни при чем.

Дэн взглянул на часы.

— Итак, какую помощь вы хотели бы получить от нас? Считайте, что мы обладаем той властью, которую нам приписывают, что бы мы могли сделать?

Хэйген устало, вежливо улыбнулась:

— Как и все остальные, мы нуждаемся в помощи специалистов по информации, чтобы восстановить нашу библиотеку. И более того… Боюсь, главная проблема в том, чтобы свалить тотемный столб приоритетов. Совместно — инженерам и политикам. Нас считают некой экзотической биотехнической отраслью. Так оно и было — перед запуском. Сейчас мы — важная составная часть Системы жизнеобеспечения.

— Пойду и подумаю над этим, — пообещал Айрон Буш, заместитель Мариуса Виеджо. — Если хотите, я могу переговорить с Мариусом о возможном взаимодействии — не таком тесном, чтобы подменить два мнения одним, но достаточно конструктивном. Система жизнеобеспечения волнует всех.

Она заколебалась:

— Я хотела бы все обдумать.

— Позвоню вам вечером, когда поговорю с Мариусом.

Координаторы редко показывались на презентациях — это считалось их привилегией. Их и не обременяли настойчивыми приглашениями. Была, правда, одна женщина из офиса Элиота Смита, Кара Лэнг. Она подошла к Сильвине.

— Я думаю, мы сможем помочь вам специалистами по информации, — сказала она. — Но мне кажется, вы далековато заходите с этим тотемным столбом… Не потому, что мы не считаем вашу работу важной. Просто с точки зрения целесообразности… — Она помолчала, подбирая слова. — Нас больше всего интересует та часть вашей программы, которая относится к практическому жизнеобеспечению. Техническая поддержка полностью автоматизирована, как вы сами говорите. Прошло уже семьдесят или восемьдесят лет. Мы уверены, что у вас все в порядке.