Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Бесконечная война (№1) - Бесконечная война

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Холдеман Джо / Бесконечная война - Чтение (стр. 11)
Автор: Холдеман Джо
Жанр: Фантастический боевик
Серия: Бесконечная война

 

 


— Есть вопросы? — Вопросов не было. — Тогда позвольте представить капитана Антопол. Капитан, прошу вас.

Антопол, едва скрывая скуку, обрисовала перед сборищем наземников основные характеристики и возможности «Масарика II», мое внимание особо привлек последний абзац, все остальное мне было известно.

— Сад-138 — самый отдаленный коллапсар из тех, что посещались человеком. Он находится даже не в нашей Галактике, а в Большом Магеллановом Облаке, примерно за 150 световых лет отсюда. Полет наш будет состоять из четырех прыжков и займет примерно четыре месяца субъективного времени. Разница во времени с базой Старгейт к моменту достижения Сад-138 составит триста лет.

«И еще семь веков, если я доживу до возвращения. Какая, собственно, разница? С Мэригей мы расстались навеки, и больше никто и ничто для меня особого значения не имеет».

— Но не заблуждайтесь насчет противников, они тоже отправятся к Сад-138. Это будет нелегкая гонка, и выигрыша во времени у нас почти нет.

— Майор, у вас есть еще что-нибудь?

— Я… — начал я, привстав.

— Смирно! — прогремела Холлибоу. Мне следовало бы уже привыкнуть.

— Я бы хотел собрать всех офицеров четвертого эшелона и выше на несколько минут. Взводные сержанты, вы отвечаете за построение ваших людей в зале 67 завтра утром в 4.00. Сейчас вы свободны. Разойдись!

Я пригласил пятерых офицеров в свой кубрик и вытащил бутылку настоящего французского коньяка. Стоила она два месячных оклада. Но на что мне еще тратить деньги?

Я раздал стаканы, но Алсевер, наш доктор, отказалась. Вместо этого она разломила маленькую ампулу и глубоко втянула воздух носом. Потом попыталась, без особого успеха, скрыть выражение эйфории на лице.

— Давайте сразу поговорим вот о чем, — сказал я, разливая коньяк по стаканам.

Смешанный хор — «да, сэр», и «нет, сэр».

— Считаете ли вы, что это… усложнит мое положение как командира?

— Сэр, я не… — начал Мур.

— Можно и без формальностей, — сказал я. — Здесь мы все свои. Я сам четыре года назад был еще рядовым — по субъективной временной шкале. Среди офицеров, в домашней обстановке — я просто Манделла или Уильям. — Пока я все это говорил, у меня появилось чувство, что я делаю ошибку. — Продолжайте.

— Хорошо, Уильям, — продолжал он, — я думаю, что лет сто назад это и могло бы стать проблемой. Знаете ведь, как люди тогда смотрели на такие вещи…

— Вообще-то я не в курсе. После двадцать первого века мои знания истории ограничиваются военным искусством.

— Гм, это считалось… как это сказать?

— Это считалось преступлением, — коротко заключила Алсевер. — Совет по евгенике тогда начал осуществлять план глобального перехода к гомосексуальности.

— Совет по евгенике?

— Да, это часть ИСООН, но действует только на Земле. — Она последний раз глубоко втянула носом воздух из пустой ампулы. — Идея была такова — вообще прекратить воспроизводство людей естественным путем. Во-первых, люди выказывали досадное отсутствие здравого смысла, выбирая генетического партнера, и, во-вторых, Совет считал вредным влияние расовых различий. Взяв полный контроль над воспроизводством, можно было за несколько поколений свести эти различия на нет.

Вот, оказывается, до чего уже дошло. Что ж, логично.

— Вы их одобряете? Как врач?

— Как врач? Я не уверена. — Она вытащила еще одну ампулу и задумчиво катала ее между большим и указательным пальцами, глядя в пространство. — В определенном смысле мне теперь работать легче. Множество болезней теперь просто исчезли. Но мне кажется, что они не так уж хорошо разбираются в наследственности, как они думают. Это совсем не точная наука. Если они что-то испортят, результаты проявятся через несколько веков. — Она сломала ампулу, поднесла к носу и два раза вдохнула. — Как женщина, впрочем, я весьма рада. — Холлибоу и Раек согласно кивнули.

— Избавились от необходимости рожать ребенка?

— И не только. — Смешно скосив глаза, она посмотрела на ампулу и сделала последний вдох. — Главное… можно обходиться без мужчин. Вы понимаете. Это было бы отвратительно.

Мур засмеялся:

— Диана, если ты никогда не пробовала, то и не…

— Да ну тебя, — она игриво кинула в Мура пустую ампулу.

— Но ведь это вполне естественно, — запротестовал я.

— И по деревьям прыгать — тоже естественно. Или выкапывать коренья тупой палкой. Это тоже естественно? Прогресс, майор, прогресс.

— Во всяком случае, — сказал Мур, — только некоторое время это считалось преступлением. Теперь… они, э-э, лечат…

— Как эмоциональное расстройство, — сказала Алсевер.

— Благодарю вас. Но ведь так, как это редкость… В общем, думаю, все прекрасно уладится.

— Да, это считается большим чудачеством, — сказала Диана. — Но не ужаснее каннибализма.

— Верно, Манделла, — сказала Холлибоу. — Мне, например, совершенно безразлично.

— Что ж… я рад. — Я действительно чувствовал облегчение. Хотя начал понимать, что совсем не знаю, как вести себя в новом обществе. Мое «нормальное» поведение целиком основывалось на различии между мужчинами и женщинами. Что же делать теперь? Поменять все наоборот? Или относиться к ним, как к братьям и сестрам? Очень все запутано.

Я выпил свой коньяк и поставил стакан на стол.

— Хорошо, благодарю вас, это основное, что я хотел выяснить… Наверное, у вас у всех есть дела. Не буду вас задерживать.

Они разошлись, все, кроме Чарли Мура. Мы с ним отправились в прощальный тур по барам и офицерским клубам. Когда счет дошел до двенадцати, я решил, что нужно хоть немного поспать перед завтрашним днем.

Один раз Чарли показал очень вежливо, что он ко мне расположен. Я так же вежливо дал понять, что остаюсь при своих склонностях. Я предчувствовал, что это только начало.

ГЛАВА 3

Первые звездолеты ИСООН обладали красотой, родственной красоте паутины. Но постепенно, с развитием техники, прочность конструкций начала играть более важную роль, чем энергия массы. (Корабль старого типа мог бы сплющиться в гармошку, выполняя маневр на двадцати пяти «же».) Изменилась и конструкция кораблей — прочные, солидные, функциональные машины. Корпус нашего крейсера украшала только надпись «Масарик II», сделанная голубыми буквами на стеклянной посверкивающей броне.

Наш человек проплыл как раз над этой надписью, направляясь к грузовому шлюзу. В одном месте виднелась группа людей, занятая работой. Используя их как шкалу отсчета, можно было видеть, что каждая буква имеет добрую сотню метров в высоту. Сам крейсер достигал в длину километр (1036,5 метра, как подсказала моя «встроенная память») и около трети километра в диаметре (319,4 метра).

Но это не означало, что нам будет просторно. В брюхе крейсера размещались шесть больших тахионных штурмовиков и пятьдесят робоснарядов. Десантникам отводились остатки свободного места.

До погружения в противоперегрузочные резервуары имелось еще шесть часов. Я закинул сумку в крохотную каюту, которой суждено было стать моим домом на все ближайшие двадцать месяцев, и отправился на разведку.

Чарли меня обогнал, он уже, оказывается, добрался до комнаты отдыха и пробовал местный кофе.

— Желчь носорога, — сказал он.

— По крайней мере, это не соя, — сказал я, делая осторожный глоток. Да, через неделю я могу соскучиться по сое

Офицерская комната отдыха имела четыре метра в длину и три в ширину, металлические стены и пол, кофейный автомат и терминал библиотеки. Шесть жестких стульев и стол с печатной машинкой.

— Уютная комнатка, а? — Он от нечего делать набрал общий индекс на терминале. — Сплошь военное дело.

— Это хорошо. Проверим нашу память.

— Ты сам записался в офицеры?

— Кто, я? Нет. Приказ.

— Тебе легче. — Он ткнул пальцем выключатель терминала, наблюдая за гаснущей зеленой точкой на экране. А я сам записался. Если бы я знал, что так получится…

— М-да…

— Говорят, постепенно она выветривается. Эта информация, что они в нас заложили.

— А, вот вы где. — Вошла Холлибоу, приветствуя каждого из нас. Быстро оглядела комнату. Спартанский стиль пришелся ей явно по душе. — Вы скажете что-нибудь группе, прежде чем мы погрузимся в резервуары?

— Нет, по-моему, в этом нет… необходимости. — Я едва не сказал «смысла».

— Лучше соберите взводных командиров и проработайте с ними процедуру подготовки к погружению. В дальнейшем мы займемся тренировкой аварийного погружения. Но сейчас, я думаю, солдаты могут отдохнуть несколько часов. Особенно если у них тоже болит с похмелья голова, как у командира.

— Есть, сэр. — Она повернулась кругом и вышла. Наверное, немного разозлившись, ведь это работа для Риланда или Раек.

Чарли устроился на одном из жестких сидений и вздохнул:

— Двадцать месяцев внутри этой консервной банки. Вместе с ней. Это конец.

— Ну, если ты будешь себя хорошо вести, я не стану помещать вас в один кубрик.

— В таком случае я твой вечный раб. Начиная, э-э, со следующей пятницы. — Он глубокомысленно рассматривал дно своей чашки. — Нет, серьезно, с ней мы еще хлебнем. Что ты думаешь делать?

— Не знаю. — Чарли держался запанибрата, но все-таки он мой старший офицер, кроме того, должен же у меня быть хоть один товарищ. — Возможно, по ходу дела.

— Возможно.

Технически «дело» уже началось — мы не спеша подползали к коллапсару Старгейт на одном «же». Чтобы команда не путалась в петлях и не страдала от тошноты при невесомости. По-настоящему все начнется только после нашего погружения в резервуары.

Комната отдыха навевала грустные мысли, поэтому мы с Чарли все остальное время бродили по кораблю.

Капитанский мостик ничем не отличался от компьютерного зала — от роскоши экранов был он избавлен. С достаточно солидного расстояния мы следили, как Антопол и ее офицеры последний раз проверяют компьютер, прежде чем лечь в резервуары и доверить наши судьбы машинам. Но иллюминатор все-таки имелся, пузырь из толстостенного пластика, в навигационной комнате, дальше по носу крейсера. Лейтенант Уильяме был свободен, сейчас его заменяли автоматы, и с удовольствием показал нам свое хозяйство.

Он постучал по иллюминатору ногтем.

— Надеюсь, нам не придется им пользоваться в этом районе?

— Как так? — сказал Чарли.

— Мы пользуемся окошком, только если потеряемся. Если корабль отклонится от угла входа в коллапсар на долю радиана, мы вполне можем вынырнуть на другом краю Галактики. Мы можем грубо определить позицию по спектрам наиболее ярких звезд, это как отпечатки пальцев. Достаточно определить три звезды и можно триангулировать.

— И найти ближайший коллапсар, и попробовать вернуться на старый путь, — сказал я.

— Это не просто. Сад-135 — это единственный известный нам коллапсар в Магеллановых Облаках. Мы открыли его, только перехватив вражеское сообщение. Если мы найдем другой коллапсар, в случае если заблудимся в Облаках, то как мы узнаем угол входа?

— А что же делать?

— Можно залечь в резервуары, нацелить крейсер на Землю и дать полную тягу.

Через три месяца бортового времени мы будем дома.

— Да, — сказал я, — и всего 150 000 лет временной разницы. — На двадцати пяти «же» до субсветовой скорости можно разогнаться за месяц. После этого остается молиться святому Альберту.

— Да, это большой недостаток, — согласился он. — Но, по крайней мере, мы узнаем, кто выиграл войну.

Вы бы удивились, если бы узнали, сколько народу выпало из хода войны таким, очевидно, способом. Сорок две ударные группы пропали без вести. Наверное, они все ползут сейчас сквозь нормальное пространство и через века начнут появляться на Старгейте, одна за одной.

Это был бы идеальный способ дезертировать. Но только процедура прыжка программируется командованием ударных групп, человек может вмешаться в работу компьютера, только если корабль действительно выныривает в неизвестном районе космоса.

Мы с Чарли заглянули в спортзал. Он был достаточно просторный — вмещал одновременно целую дюжину людей. Я велел Чарли составить расписание, чтобы каждый мог упражняться в зале регулярно, как только мы покинем резервуары.

В столовой было едва ли просторнее. Даже если организовать четыре смены, не обойдется без толкотни. А комната отдыха для рядового состава производила еще более удручающее впечатление, чем офицерская. Я начал подозревать, что задолго до конца двадцати месяцев у меня возникнут проблемы.

Оружейная по размерам равнялась спортзалу, столовой и двум комнатам отдыха, вместе взятым. На то была причина — большое разнообразие видов оружия, эволюционировавшего сквозь столетия. Основным видом оставался боекостюм, хотя он стал куда сложнее ранних моделей.

Лейтенант Риланд наблюдал за своими подчиненными, они в последний раз проверяли укладку оружия. Если только что-то вдруг случится с этими запасами взрывчатых и радиоактивных веществ, да под ускорением…

Я ответил на его небрежный салют:

— У вас все в порядке, лейтенант?

— Да, сэр, кроме проклятых шпаг. — Шпаги предназначались для использования в стазис-поле. — Как их ни укладывай, все равно могут погнуться. Хоть бы не поломались.

Я даже приблизиться не мог к пониманию принципа стазис-поля. Современную физику и мою степень магистра разделяла пропасть шире, чем пропасть между Галилеем и Эйнштейном. Но я знал результаты его действия.

Внутри этого поля, сферического объема пятидесяти метров в радиусе, ничто не могло двигаться быстрее 16,3 метра в секунду. Внутри поля не существовало электромагнитного излучения — ни света, ни магнетизма, ни электричества. Окружающее виделось там жутко одноцветным, как на гравюре. Этот феномен мне объясняли фазовым переходом квазиэнергии из соседствующей тахион-действительности — для меня это то же самое, что флогистон. Но в результате этого все обычные виды оружия теряли эффективность. Даже нова-бомба превращалась в безжизненный кусок металла. И любое существо, оказавшееся в поле без особой изоляции, умирало в мгновение ока.

Сначала все шло так, словно нам удалось найти, наконец, абсолютное оружие. Пять тельцианских баз были уничтожены без единой потери с нашей стороны.

Нужно было только дотащить генератор до строений базы (при земной силе тяжести с этим управятся четыре крепких солдата) и наблюдать, как враг выскакивает наружу и умирает, попав в сферу поля.

Но на шестой раз тельциане были уже готовы встретить нас. Они создали защитные костюмы и вооружили солдат острыми копьями, которыми можно было проткнуть защитные костюмы наших солдат. После этого мы тоже начали вооружаться. История войны знала только три таких сражения, хотя более десятка ударных групп отправилось в рейд, вооруженных стазис-полем. Очевидно, остальные еще сражались, или были в пути, или были полностью уничтожены. Выяснить пока не представлялось возможным. Им и не рекомендовалось возвращаться без победы — это приравнивалось к «дезертирству в бою», что означало мозгостирку для всех офицеров (ходили слухи, что им потом накладывают новую личностную матрицу и отправляют обратно в «печь»).

— Мы будем использовать поле, сэр? — спросил Риланд.

— Возможно, но не сразу, если только тельциане нас не опередили. Я не в восторге от перспективы жить день за днем в боекостюме. — И я был также не в восторге от перспективы сражаться шпагой, копьем или метательным ножом, сколько бы электронных врагов ни отправил я в Валгаллу с их помощью.

Я посмотрел на часы:

— Так, нам не мешает наведаться в резервуары. Проверить, все ли готово.

До прыжка оставалось еще два часа.

Резервуарный зал напоминал химический завод — круглый пол имел добрую сотню метров в диаметре, и весь зал до предела был заполнен разнообразными машинами, выкрашенными в одинаковый тускло-серый цвет. Восемь противоперегрузочных резервуаров располагались симметрично вокруг центрального лифта, симметрию немного портил тот факт, что один резервуар был в два раза больше остальных — в нем должны были помещаться офицеры и экипаж крейсера.

Из-за резервуара показался сержант Блазинский и отдал честь.

— Что это такое? — Среди всеобщего царстаа серого цвета какое-то яркое пятно.

— Это кот, сэр.

— Еще бы. — Здоровенный котище, полосатый. На плече у сержанта он выглядел нелепо. — Скажем по-другому: что здесь делает этот кот?

— Это талисман отделения техобслуживания, сэр. — Кот слегка приподнял голову, пошипел и снова задремал.

— Довольно жестоко, — сказал Чарли. — После начала ускорения от него одна шкура останется.

— Нет, нет, сэр! — Сержант почесал кота по спинке. Оказалось, что там имеется вводной клапан для флюокарбона, точно такой, как у меня под бедром. — Мы его купили на Старгейте. Такие коты сейчас есть на многих кораблях, сэр. Капитан подписала нам бланки.

— Что ж, она имела право, это ее корабль. А собаку нельзя было купить? — Боже, я ненавидел котов, они вечно лезут под ноги.

— Нет, сэр, собаки не приспосабливаются. Не выносят невесомости.

— А как вы его поместите в резервуар? — спросил Чарли.

— Мы поставили добавочную кушетку. — Великолепно, значит, вместе со мной в резервуаре будет это животное. — Мы только укоротили привязные ремни.

— Ему требуется особый препарат для упрочения стенок клеток, но он входит в цену кота.

Чарли погладил кота, почесал ему за ухом. Кот замурлыкал, но не шевельнулся.

— По-моему, он довольно глупый.

— Мы ему уже ввели «микстуру», заранее. Вот отчего он такой сонный, наркотик снижает темп обмена веществ до предела. Так его легче укладывать.

— Ладно, пускай живет, — сказал я. — Но если он будет путаться под ногами, я лично отправлю его в регенератор.

— Да, сэр, — с облегчением сказал сержант. Думает, наверное, что я пожалел котика. Погоди, парень.

Таким образом мы осмотрели весь корабль. Кроме двигателей; мы не могли пройти в грузовое отделение, где замерли в массивных гнездах робоснаряды и штурмовики.

В воздушном шлюзе не было иллюминаторов, а возиться с накачкой воздуха и обогревом не хотелось — удовлетворенное любопытство того не стоило.

Я уже начал чувствовать себя каким-то суперкладовщиком. Вернувшись в комнату отдыха, вызвал Холлибоу. Она доложила, что все в порядке, у нас в запасе оставался еще час, и мы сыграли с компьютером в интересную игру «Кригшпиллер», что на немецком означает «Игра в войну». В самый разгар прозвучал сигнал десятиминутной готовности.

Противоперегрузочный резервуар гарантирует пятьдесят процентов выживаемости при пятинедельном погружении. То есть у вас пятьдесят шансов из ста выжить, если вы будете находиться внутри пять недель. На самом деле трудно представить такую ситуацию, когда потребуется даже двухнедельное непрерывное погружение.

Пять недель или пять часов — в резервуаре вы не ощущаете течения времени. Абсолютная изоляция от окружающего. Можно несколько часов подряд вспоминать собственное имя.

Поэтому я совсем не удивился, что не почувствовал прошедшего времени, когда вдруг все мое тело зачесалось — кровь приливала к онемевшим тканям. Зал резервуарной напоминал палату астматиков — тридцать девять человек и один кот кашляли и чихали, стараясь избавиться от остатков флюокарбона.

Около сотни людей слонялось уже снаружи резервуара, потягиваясь и массируя руки и ноги. Великий космос! Окруженный целыми акрами обнаженного женского тела, я старательно смотрел им прямо в лица, отчаянно старался решить в уме дифференциальное Уравнение третьей степени. С переменным успехом, но все же спокойно добрался к лифту.

Холлибоу уже вовсю командовала, выстраивала людей в шеренги. Я обратил внимание прежде, чем закрылась дверь, что у людей из одного взвода имеется легкий кровоподтек по всему телу — у всех до одного. Я решил поинтересоваться на этот счет у медиков и техобслуживающего персонала.

ГЛАВА 4

Мы шли с ускорением в один «же» три недели, не считая коротких периодов невесомости. «Масарик II» по широкой петле удалялся от коллапсара Реш-10. Люди вполне удовлетворительно приспособились к корабельному распорядку. Я старался загрузить их как можно больше тренировками и занятиями по теории — для их собственной пользы. Хотя я был не настолько наивен и понимал, что они смотрят на все со своей колокольни.

Примерно через неделю полета обнаружилось, что рядовой Рудковский (помощник повара) соорудил кустарный перегонный аппарат и продуцирует 95-процентный спирт. Я решил не пресекать: жизнь и без того была лишена разнообразия, но мне было чертовски любопытно узнать, где он достает сырье — это при нашем-то замкнутом цикле — и чем ему платят за «бормотуху». Я начал с конечного звена цепочки — с доктора Алсевер. Она справилась у Джарвила, Джарвил — у Каррераса, Каррерас — у Орбана, повара. Оказалось, что сержант Орбан все это и придумал, Рудковский выполнял черновую работу.

Система была такая.

Каждый день подавался какой-то сладкий десерт — желе, крем или пирог. Вы могли его есть, хотя, как правило, десерт был до невозможности приторный, — или не есть. Если десерт оставался у вас на подносе, когда вы спускали поднос в окошко регенератора, Рудковский выдавал вам расписочку на десять центов, а десерт отправлялся в чан. У них имелось два чана — один «работающий», другой в стадии заполнения. В каждый чан вмещалось двадцать литров.

Записка-десятицентовка значила, что вы находитесь в самом низу системы, позволявшей купить пол-литра чистого этилового спирта за пять долларов (в расписках). Отделение из пяти человек вполне могло позволить себе покупать литр «бормотухи» раз в неделю. Для здоровья не опасно, но достаточно для вечеринки.

Когда Диана доставила мне эти сведения, она принесла с собой и бутылку «Рудковского Худшего» — в буквальном смысле, это была неудачная серия. До меня она дошла, потеряв всего несколько сантиметров содержимого.

На вкус это была жуткая смесь клубничного сиропа и тмина. Как и все не привыкшие пить люди, Диана с удовольствием его поглощала. Я лично не допил и одного стакана.

Уже на полпути к счастливому забытью она вдруг резко подняла голову и посмотрела на меня с детской прямотой:

— Уильям, у тебя большая проблема.

— Завтра утром у тебя обнаружится проблема побольше, доктор Диана.

— Нет, что ты, — она слабо помахала рукой, — немного витаминов… глю…глюкоза, адреналин, если… не поможет У., у….. тебя… серьезная проблема.

— Послушай, Диана, неужели ты хочешь, чтобы…

— Ты должен… должен пойти на прием к нашему милому капралу Вальдесу. — Вальдес был мужским сексологом. — Он большей специалист, он… поможет тебе…

— Ведь мы уже об этом говорили, помнишь? Я хочу остаться таким, какой я есть.

— И мы тоже. — Она смахнула слезу. Готов биться об заклад, в ней имелось не меньше процента алкоголя. — Ты же знаешь, они тебя прозвали Старый Извращенец. — Она поглядела на пол, потом на стену. — Старый Извращенец, вот так.

Я ожидал чего-нибудь похожего. Но не так скоро.

— Ну и что? Командиру всегда приклеивают прозвище.

— Я знаю, но ведь… — Она вдруг поднялась, слегка качнувшись. — Я перебрала. Нужно полежать. — Она повернулась ко мне спиной и с хрустом потянулась. Потом свистнул замок, и она стряхнула с плеч куртку. Она присела на койку и похлопала по одеялу. — Иди ко мне, Уильям.

— Ради бога, Диана. Это просто нечестно.

— Все честно, — хихикнула она. — Кроме того, я врач, мне разрешается. Помоги мне, пожалуйста. — Оказывается, застежки лифчика и через пять столетий все так же помещаются сзади.

Джентльмен на моем месте мог поступить двояко: или помог бы ей раздеться и тихонько покинул комнату, или покинул бы комнату сразу. Но я совсем не джентльмен.

К счастью, Диана погрузилась в забытье раньше, чем что-то успело произойти. Чувствуя себя последним хамом, я кое-как обмундировал ее, потом поднял ее на руки — о, сладкая ноша! — и намерился доставить доктора в ее каюту.

Но тут я сообразил, что, если меня кто-то заметит в коридоре, Диана станет притчей во языцех до конца кампании Я вызвал Чарли, сообщил ему, что мы, мол, попробовали немного нашей корабельной «бормотухи», Диана не рассчитала сил, и попросил его помочь доставить доктора домой.

К приходу Чарли Диана невиннейшим образом посапывала в кресле.

Чарли улыбнулся.

— Врачу, исцелися сам.

Я предложил ему бутылку, с предупреждением. Он понюхал и скривился.

— Это что? Политура?

— Это приготовил наш доблестный повар. Вакуумная перегонка.

Он осторожно, словно бомбу, поставил бутылку на место.

— Скоро у него поубавится клиентов. Преждевременная смерть от отравления. Неужели она действительно ее пила?

— Как он признался, это неудачная экспериментальная партия. Остальные марки, очевидно, повыше качеством. А Диане понравилось.

— Ну-у… — Он засмеялся. — Ладно, давай ты возьмешь ее за ноги, а я за руки.

— Нет, лучше мы возьмем ее под руки. Может, она сможет идти, хоть немного

Диана что-то проворчала, когда мы ее поднимали, приоткрыла глаза и поприветствовала Чарли. Потом она зажмурилась и позволила оттранспортировать себя в каюту. По дороге мы никого не встретили, но в каюте сидела соседка Дианы, Лаасонен, и читала.

— Ой, зачем же она пила эту гадость! — Лаасонен захлопотала вокруг подруги. — Давайте я помогу.

Мы уложили ее в постель. Лаасонен откинула с лица Дианы волосы.

— Она сказала, что это в качестве эксперимента.

— Такой преданности науке я еще не встречал, — заметил Чарли. — И такого крепкого желудка.

И зачем он это сказал?!

Диана кротко призналась, что после первого стакана память ей отказала. Осторожно прощупав почву, я убедился, что она уверена, что Чарли был с нами с самого начала. Оно и к лучшему, конечно. Но Диана, Диана, прекрасный ты мой скрытый носитель атавизма, если только мы вернемся на Старгейт (через семьсот лет), я куплю тебе бутылку настоящего шотландского.

Мы снова залегли в резервуары для прыжка от Реш-10 к Каппе-35. Две недели при двадцати пяти «же». Потом четыре скучные недели на однократном ускорении.

Преимуществами моей политики «открытых дверей» что-то плохо пользовались. Поэтому я мало общался с солдатами — только на проверках, сборах и на редких лекциях. Разговаривали они неохотно и малопонятно, если только не отвечали на прямой вопрос.

Хотя все они знали английский как родной язык или как второй, за 450 лет он так изменился, что я с трудом понимал что-нибудь. Особенно, когда говорили быстро. К счастью, они все были обучены языку моей эпохи. Этим языком, а скорее диалектом, мы пользовались для коммуникации.

Я вспомнил своего первого командира, капитана Скотта, которого ненавидел всем сердцем, как и все наши остальные ребята, и представил, что если бы он оказался еще и сексуальным девиангом, то для общения с ним мне пришлось бы выучить новый язык.

Ясно, что у нас были проблемы с дисциплиной. Но удивительно, что у нас вообще была дисциплина. За это нужно было благодарить Холлибоу. Пусть я ее и недолюбливал, но людей она умела держать в кулаке.

Отношения между вторым боевым офицером и ее командиром служили самой популярной темой наших корабельных граффити.

От Каппы-35 мы прыгнули к Сам-78, оттуда — Айин-129 и, наконец, к Сад-138. Последний прыжок покрывал 140 000 световых лет — очевидно, самый дальний прыжок в истории земной звездной навигации.

Время, занимаемое прыжком, было всегда одним и тем же, независимо от дистанции. Кстати, раньше неправильно считали, что прыжок не занимает времени вообще, но позже какие-то сложные волновые эксперименты показали, что прыжок все-таки длится некоторую малую долю наносекунды. Всю теорию коллапсарного прыжка пришлось перестраивать от фундамента и до крыши. Физики до сих пор спорили, какой вид она должна теперь принять.

Но нас занимали более насущные проблемы, когда крейсер выскочил из поля Сад-138 на 0,75 световой скорости. Невозможно было сказать сразу, опередили нас тельциане или нет. Поэтому мы послали вперед запрограммированный зонд, который должен был «осмотреть местность». При обнаружении чужих кораблей или других признаков активности противника в системе он должен был нас предупредить.

Зонд улетел, мы погрузились в резервуары на три недели, пока корабль тормозился и выполнялись противоракетные маневры. Ничего особенного, только чертовски тяжело сидеть три недели в резервуаре — потом все пару дней не ходили, а перемещались, как в доме престарелых.

В случае сигнала опасности мы как можно скорее перешли бы к одному «же» и начали бы разворачивать штурмовики и робоснаряды, оснащенные нова-бомбами. Или мы до этого не дожили бы: тельцианам удавалось накрыть корабль всего через несколько часов после входа в систему.

Нам понадобился месяц, чтобы добраться до ближайших окрестностей Сад-138, где зонд уже отыскал для нас подходящую планету.

Это была необычная планета, размерами немного уступавшая Земле, но более плотная. И не абсолютно замерзшая — частью благодаря внутреннему теплу, а частью Дорадусу — самой яркой звезде в облаке, сиявшей всего в одной трети светового года от нас.

Но самое странное — планета не имела географии. С орбиты она очень напоминала слегка выщербленный бильярдный шар. Наш домашний физик, лейтенант Джим, объяснил, что планета, судя по «комнатной» орбите, относится к числу бывших «бродячих». Пока не попала во владения коллапсара и не присоединилась к прочим кускам камня, составлявшим систему Дорадуса.

«Массарик II» был оставлен на орбите (для лучшего наблюдения), и катерами перевезли на поверхность строительные материалы.

Все были рады выбраться наружу, хотя планета не отличалась гостеприимством. Атмосфера — жиденький ледяной ветерок разреженного водорода и гелия. Даже в полдень здесь было слишком холодно и все другие газы оставались в жидком состоянии.

«Полдень» — это когда Дорадус находился в зените, ослепительная искра. Ночью температура падала от двадцати пяти по Кельвину до семнадцати, что нас очень затрудняло — незадолго до заката водород начинал конденсироваться, и все становилось таким скользким, что оставалось только сесть и ждать, сложив руки. На заре прозрачненькая радуга вносила единственное разнообразие в монотонный черно-белый пейзаж.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14