Бесконечная война (№3) - Бесконечная свобода

Я снова прочел английский текст.

— Предупреждение о том, что мы направляемся навстречу непознаваемому?

— Может быть и другой вариант: непознаваемое направляется к вам. Неименуемое. Я задумался.

— В таком случае здесь могли иметь в виду даже последствия релятивистских эффектов. Фраза становится все более таинственной

Существо прокаркало на своем языке слог, означающий отрицание.

— Не для нас.

ГЛАВА 5

Сначала это были просто мелочи. Ни малейшего намека на тенденцию.

Обитатели одного из устричных садков вдруг перестали расти. В других прудиках все шло благополучно.

У меня это вызвало чисто академический интерес, так как я однажды — очень давно, даже в исторических масштабах — попробовал устриц и решил, что одного раза мне хватит на всю жизнь. Но, как бывший рыбовод, я помог Хуану и Шаунте провести анализы окружающей среды. Нам не удалось обнаружить в этом водоеме ни единой молекулы вещества, хоть как-то отличавшей его от других садков. Не похоже было также, чтобы что-то нехорошее случилось с устрицами. Они были в полном порядке, если не считать того, что отказывались становиться крупнее ногтя большого пальца среднего человека.

В конце концов мы решили пожертвовать садком и возможным урожаем устриц и сварили около десяти литров совершенно безвкусного, на мой взгляд, супа. Затем мы осушили садок, простерилизовали его и повторно запустили в него споры.

Все кинофильмы и голографические записи, названия которых начинались с английской буквы С, куда-то запропастились. У нас не было ни «Casablanca», ни «Citizen Капе». Но загадочное явление «не знало» о значении артикля. Такие фильмы, как «The Cat Women from Mars» и «A Cunt for All Seasons» остались на своих местах, и кое-что из древней культуры все же сохранилось.

Мелочи.

Терморегулятор в детском бассейне отказался работать. Один день он прекрасно нагревал воду, а на следующий день отказывался это делать. Лючио и Елена отсоединили прибор, осмотрели и поставили на место; затем то же самое повторил Мэтью Андерсон, который понимал и чувствовал приборы, пожалуй, лучше, чем людей. Но терморегулятор так и не удалось наладить, а потом Елена вообще отсоединила его от системы после того, как однажды утром сунула руку в воду и чуть не ошпарилась. Дети, казалось, не возражали против холодной воды, лишь стали немного больше шуметь

Что-то произошло с полом гандбольной площадки. Он стал липким, и двигаться по нему было все равно, что бегать по наполовину засохшему клею. Мы отциклевали пол и заново покрыли его, но лак был тот же самый, и вскоре после того, как пол высох, он опять начал липнуть.

На это можно было не обращать внимания — неудачно выбранный материал, и ничего больше, — но это был тот же самый лак, который мы использовали для всех деревоподобных поверхностей корабля, а липким он стал только в одном месте. Было мнение, что это происходит потому, что игроки в гандбол потеют. А те, кто занимается на силовых тренажерах, не потеют, что ли?

Затем случилась еще одно мелкое происшествие, которому вообще невозможно было найти какого-нибудь разумного объяснения. Это могла быть только сложная, но бессмысленная шутка: в одном из маленьких отсеков продовольственного склада полностью исчез воздух.

Раздраженный Рудковский сразу же сообщил мне о том, что у него на складе завелась «чертовщина», и я отправился вниз посмотреть, что случилось. Отсек был простой кладовой для хранения зерна и гарантированно не имел отношения к вакууму.

На двери не было никакого замка, но, когда Рудковский, высокий сильный толстяк, потянул за ручку, дверь не открылась. Другой повар пришел ему на помощь, вдвоем они сдвинули дверь с места, и она внезапно распахнулась; послышался характерный звук воздуха, врывающегося в безвоздушное помещение. На следующий день повторилось то же самое, и он решил поставить в известность совет.

Мы извлекли из кладовки все, что в ней было, и самым внимательнейшим образом осмотрели стены, пол и потолок. К нам присоединился и Антрес-906, обладавший другими органами чувств. Единственный способ удалить воздух из этого помещения состоял в том, чтобы откачать его оттуда, но никто из нас не смог найти какого-нибудь отверстия.

— Это страшно, — такова была единственная реакция тельцианина. Ну а мы пока что чувствовали скорее раздражение, а не страх. Но все же решили оставшуюся половину дня и всю ночь следить за помещением. К нему никто не подходил, но на следующее утро воздуха в нем снова не оказалось.

Чтобы исключить всякую возможность розыгрыша, я отстоял в карауле еще одну ночь, разгоняя сон каким-то странным напитком, носившим громкое имя кофе. Воздух опять исчез.

Сохранить происходившее в тайне не удалось, и реакция у разных людей была очень разной. Особо спокойные, а также скептики считали, что не стоит обращать внимание на такую ерунду. Кладовая была маленькой, и ежедневная потеря воздуха из нее составляла даже менее одного процента от расхода на запланированную утечку. Если больше не открывать дверь, то мы не будем терять и этих крох.

Многие были испуганы, и я склонялся к тому, что бояться стоило. Так как мы не знали, каким образом воздух исчезал из крохотной каморки, то разве могли мы быть уверенными в том, что точно так же воздух не исчезнет из целой каюты… целого этажа… целого корабля!

Терезу Ларсон и ее единоверцев прямо-таки распирало от гордости: наконец-то произошло нечто такое, что ни ученые, ни инженеры не могли объяснить. Нечто мистическое, служащее некоей цели, которую бог, когда Ей заблагорассудится (в религии Терезы бог был женского рода), укажет. Я спросил Терезу, не хочет ли она провести ночь в кладовой зерна, чтобы проверить, угодна ли богу ее вера, но она терпеливо объяснила ошибку моей логики. Если человек захочет «проверить» бога, что есть прямая противоположность вере, то Она, несомненно, покарает строптивца.

Я промолчал в ответ на эту благоглупость. Я любил Терезу, она была, вероятно, лучшим знатоком сельского хозяйства на корабле, но ее восприятие всего, что не касалось возделанных грядок и гидропонных плантаций, страдало изрядной экзальтированностью.

А большинство народа находилось в том же состоянии, что и я. Происходило что-то серьезное, чего мы пока что не понимали. И на сегодня единственным практическим решением было закрыть и запереть кладовую и хранить зерно в другом месте, пока мы будем разбираться со всеми этими вещами.

Наиболее тревожной оказалась реакция Антреса-906. Он попросил разрешения с помощью нескольких инженеров провести полную проверку систем на спасательных шлюпках. Они вскоре понадобятся нам, заявил он.

Антрес-906 сначала обратился ко мне. Окажись на его месте человек, я отказал бы ему: мы и так уже находились на пороге паники, и вовсе не следовало подбрасывать лишних дров в огонь страхов. Но логика и эмоции тельциан сильно отличаются от наших, и поэтому я повел его к Мэригей, чтобы решение принял капитан.

Мэригей отказалась отдать специальный приказ о проверке: такие работы проводились по графику, а в случае внеочередного обследования экипаж мог бы подумать, что командиры тоже ударились в панику. Но, если такая проверка будет проведена негласно и без привлечения внимания, как самое обычное рядовое дело, то вреда она, конечно, принести не сможет. К тому же Мэригей сочувствовала Антресу-906 в его изоляции. Человеку, запертому в космическом корабле с сотней тельциан, тоже нужно было бы прощать многие странности.

Но когда она попросила тельцианина, чтобы он подробнее обосновал свое убеждение о необходимости проверки, ответ прозвучал зловеще:

— Недавно Уильям спросил меня о значении одной фразы в документе. Том, который вы получили с Земли. «Внутри чуждого неведомое, за его пределами непознаваемое».

Существо исполнило свой танец, выдававший сильнейшее волнение.

— Мы находимся внутри чуждого. А ваша безвоздушная кладовая представляет собой неведомое.

— Подождите, — вмешался я. — Вы хотите сказать, что это поучение из вашей религии — своего рода пророчество?

— Нет, ни в коем случае. — Он снова заплясал. — Пророчества — это глупости. А эти слова — формулировка постулата.

Мэригей задумчиво посмотрела на него.

— Вы хотите сказать, что нам следует готовиться к встрече с непознаваемым?

Существо потерло шею, а затем, после паузы, прорычало согласие с ее словами. И все это время оно продолжало приплясывать.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КНИГА МЕРТВЫХ

ГЛАВА 1

Чтобы добраться до нас, непознаваемому потребовалось два месяца. Мы с Мэригей спали, и корабль разбудил нас веселым звоном колокольчиков.

— Извините, что пришлось побеспокоить вас. Мэригей села в кровати и включила свет.

— Я тебе нужна? — спросила она, потирая глаза. — Что случилось?

— Мне нужны вы оба. Мы теряем топливо.

— Топливо?

— Это началось менее минуты назад. Масса антивещества стабильно уменьшается. Пока я докладываю, мы потеряли приблизительно полпроцента.

— Боже мой! — воскликнул я. — Это что, утечка? — (А если это так, то почему мы еще сидим здесь, разговариваем и вообще существуем?)

— Утечки в физическом проявлении нет. Хотя все равно топливо каким-то образом исчезает. — Корабль издал густой жужжащий звук, означавший, что он думает. А думал его электронный мозг настолько быстро, что был в состоянии решить большинство проблем в неуловимом ухом промежутке между слогами обычного разговора.

— Я могу с уверенностью утверждать, что утечки нет. Если бы она была, то антипротоны удалялись бы от нас с ускорением 1 g. Я распылил воду за кормой, и никакой реакции не последовало.

Я не знал, было это хорошо или плохо.

— Ты послал сообщение на Средний Палец?

— Да. Но если это явление будет продолжаться с такой же скоростью, то антивещество иссякнет намного раньше, чем там его получат.

Конечно, нас отделяло от планеты уже более четырех световых дней.

— Доведи заряд всех топливных ячеек до максимума.

— Я сделал это, пока мы разговаривали.

— Как долго… — медленно заговорила Мэригей, — как долго мы сможем продержаться на вспомогательных источниках энергии?

— Приблизительно пять дней, при обычной норме расхода. Несколько недель, если мы отключим большую часть систем жизнеобеспечения и соберем всех на один этаж.

— Мы все еще продолжаем терять топливо?

— Да. Скорость его исчезновения, кажется, увеличивается. Если эта динамика сохранится, то мы останемся без топлива через двадцать восемь минут.

— Будем давать общую тревогу? — спросил я у Мэригей.

— Пока еще нет. У нас и без этого достаточно поводов для беспокойства.

— Корабль, есть ли у тебя какие-нибудь соображения по поводу того, куда может деваться топливо, и можем ли мы вернуть его?

— Нет. Происходящее не соответствует законам известной мне физики. Можно усмотреть аналогию с ремеровской моделью замещения виртуальных частиц при фазовом переходе, но она ни разу еще не получила экспериментального подтверждения.

Мне, пожалуй, стоило когда-нибудь в будущем познакомиться с этой теорией.

— Подожди! — прервала корабельный мозг Мэригей. — Спасательные шлюпки. Их антивещество тоже испаряется?

— Пока нет. Но его невозможно переместить.

— Я не имею в виду перегрузку топлива из шлюпок в корабль, — сказала Мэригей, обращаясь ко мне. — Я думаю о том, как бы убраться отсюда к чертям, прежде чем случится что-нибудь похуже.

— Очень разумно, — одобрил корабль.

Мы быстро оделись и помчались на первый этаж. С наблюдательного поста мы смогли увидеть на экране сокращающуюся сферу антивещества. В нем не происходило никаких резких внешних изменений: все тот же шар, состоящий из голубых искр, но он на глазах становился все меньше и меньше и наконец мигнул и погас.

Ускорение прекратилось; тут же автоматически развернулись тросы для передвижения в невесомости. Послышались сигнальные звонки, не слишком резкие, но достаточно громкие для того, чтобы разбудить большинство спящих. Из-за дверей некоторых кают мы слышали более громкие сигналы — для тех, кто слишком крепко спит.

Мы уже пять раз устраивали тренировки по пребыванию в невесомости, причем дважды без предупреждения, так что и в этот раз больших волнений не было. Полностью и полуодетые люди выплывали из своих жилищ и по-обезьяньи карабкались в зал для собраний, находившийся на общем этаже.

Элой Каси, скульптор, был полностью одет; к его рабочему фартуку пристали деревянные стружки.

— Чертовски дурацкое время для того, чтобы устроить тренировку, Манделла. Я пытаюсь работать.

— Хотел бы я, чтобы это была тренировка, Элой, — ответил я, проплывая мимо.

— Что, что?

— У нас нет энергии. Нет антивещества. Нет выбора.

Эти же самые шесть слов составили весь наш доклад собравшейся компании. Корабль уточнил численные и временные данные событий.

— Мы могли бы запереться в спасательные шлюпки и удрать отсюда подобру-поздорову, — сказала Мэригей. — Каждая секунда нашей задержки здесь — это лишние двадцать четыре тысячи километров обратного пути.

— Наша скорость составляет восемь процентов от скорости света, — сообщил я. — Спасательные шлюпки имеют неизменную тягу, которая сообщает им ускорение 7,6 сантиметра в секунду за секунду. Нам понадобится десять лет, чтобы замедлить движение до нуля, и еще четырнадцать, чтобы вернуться на СП.

— Но зачем так торопиться с этим? — спросила Алиса Бертрам. — Ведь антивещество может вернуться таким же загадочным образом, каким и исчезло.

— Ну, предположим, что так случится, — сказал Стивен Функ, подплывая ко мне поближе. — И вы намерены удовлетвориться благополучным исходом? А что, если еще пару месяцев все будет нормально, а потом топливо исчезнет уже навсегда? Вы хотите рискнуть провести десять тысяч лет в анабиозе?

В дверь вплыл Антрес-906. Я взглянул на него, и он кивнул головой, как будто хотел сказать: «Кто знает?»

— Я согласен со Стивом, — сказал я. — Будем голосовать? Кто хочет, не откладывая, убраться отсюда? Чуть больше половины людей подняли руки.

— Подождите минутку, — вмешалась Тереза Ларсон. — Я еще не успела выпить мой проклятый кофе, а вы уже хотите, чтобы я, не продрав глаза, решала, стоит ли покинуть все это и броситься в космос?

Никто не вложил столько сил в возрождение корабля, как она.

— Мне очень жаль, Тереза. Но я наблюдал за исчезновением антивещества и не вижу иного выхода.

— Возможно, это испытание нашей веры, Уильям. Хотя ты ничего не хочешь знать об этом.

— Да, для меня это не аргумент. К тому же я не считаю, что антивещество может вернуться на свое место только потому, что мы действительно искренне хотим этого.

— Спасательные шлюпки — это просто герметичные гробы, — проскулил Элой Макэби. — Сколько народу не выходит из анабиоза? Каждый третий? Четвертый?

— Норма выживания в системе временного прекращения жизненных функций составляет более восьмидесяти процентов, — ответил я. — Норма выживания здесь, на борту судна, может оказаться нулевой.

Диана подплыла и зависла у меня за плечом.

— Чем меньше времени мы проведем в анабиозе, тем вероятнее, что удастся выжить. Тереза, тебе никто не помешает выпить свой кофе. А потом возвращайся сюда и врубайся в суть дела. Я как можно быстрее займусь подготовкой людей.

— Мы больше не ускоряемся, — сказала Эми Ларсон. — Мы можем позволить себе выждать и обдумать события.

— Ладно, висите здесь и думайте, — резко заявила Диана. — Я хочу выбраться отсюда прежде, чем случится что-нибудь еще, например, полное исчезновение воздуха.

— Если даже кто-то захочет остаться здесь до последней минуты, — заметил я, — то не следует рассчитывать, что Диана будет ждать вместе с ними.

— Они смогут приготовиться и сами, без доктора или другой няньки, — откликнулась Диана. — Но если что-нибудь пойдет не так, как надо, они просто умрут.

— Во сне, — добавила Тереза.

— Не знаю. Возможно, пробуждение так затянется, что человек задохнется. Никто еще не возвращался, чтобы сообщить, что происходит в случае повреждения системы временного прекращения жизненных функций.

На минуту наступила враждебная тишина, и в этот момент в зале появилась Мэригей. В руках у нее был блокнот.

— Я хочу узнать имена людей, желающих отправиться на первой и второй шлюпках. Это шестьдесят человек. Вы можете взять с собой не более трех килограммов личных вещей. Первая группа, сбор в десять часов. — И, повернувшись к Диане: — Сколько времени потребуется на подготовку?

— Очистка организма происходит молниеносно. Поэтому лекарство лучше принимать, уже сидя на унитазе. — Несколько человек нервно рассмеялись. — Я говорю серьезно. После этого потребуется минут пять, чтобы подсоединить биодатчики и прочее. Те из нас, кому приходилось участвовать в боях с высокими перегрузками, успевали проделать это за минуту. Но мы утратили навык.

— К тому же стали немного старше. Значит, вторая группа будет готова к полудню?

— Это разумно. Никому до тех пор не есть и не пить ничего, кроме воды. Не принимайте никаких лекарств, если только я не порекомендую их вам.

Блокнот пошел по рукам.

— Как только я получу шестьдесят имен, — сказала Мэригей, — те, кто записался, смогут идти. Тогда мы начнем набирать шлюпки три и четыре. Сколько людей категорически против того, чтобы покинуть корабль?

Руки подняли человек двадцать; часть из них сделали это довольно нерешительно. Думаю, что некоторые поступили так, не желая идти против желания своих супругов. А, возможно, потому, что не желали расставаться с ними.

— Пойдемте со мной и Уильямом в кафетерий.

Машина, в которой кипяток протекает сквозь смутно напоминающий кофе-порошок, больше не заработает. Хоть какой-то плюс.

Мэригей поцеловала воздух, обращаясь к кораблю.

— Насколько велик шанс, что эти люди выживут?

— Я не могу рассчитать это, капитан. Я не знаю, куда делось антивещество, и поэтому не знаю, какова вероятность того, что оно вновь появится.

— Как долго они смогут прожить, если оно не появится?

— Если двадцать человек останутся в этом помещении и будут держать его изолированным, то смогут жить много лет. Правда, моя вода начнет замерзать через несколько недель, и один человек должен будет отправиться к бассейну и наколоть льда. Воды в бассейне хватит на десять лет, если люди будут только пить ее и не тратить на умывание. Положение с продовольствием более сложное. Еще до исхода первого года им придется обратиться к людоедству. Конечно, при выбраковке одной персоны количество потребителей пищи уменьшится на одного человека, а из среднего тела должно выйти приблизительно три сотни порций. Поэтому последний оставшийся пробудет в живых одну тысячу шестьдесят четыре дня после того, как первый будет убит, при том условии, что он или она остается в состоянии полного сохранения жизненных функций.

Мэригей на мгновение замолчала, улыбаясь.

— Подумайте над этим. — Она оттолкнулась от стола и поплыла к двери. Я менее изящно последовал за ней

Около двери кафетерия находился телефон для связи с ходовой рубкой. Я поднял трубку и сказал, не дожидаясь никаких сигналов:

— Корабль, у тебя есть чувство юмора?

— Только в тех случаях, когда я могу провести различие между неразумными и разумными действиями и решениями. Данное решение было неразумным.

— Что ты намерен делать после того, как экипаж покинет тебя?

— Ждать. У меня нет другого выбора.

— Ждать чего?

— Возвращения антивещества.

— Ты на самом деле считаешь, что оно вернется9

— Я «на самом деле» не считаю, что оно исчезло. Я понятия не имею, где оно находится. Но, независимо от того, какие силы заставили его пропасть, они должны быть ограничены физическими законами сохранения материи.

— Значит, ты не будешь удивлен, если оно появится вновь?

— Я никогда не удивляюсь.

— И если оно вернется на место?..

— Тогда и я вернусь к Среднему Пальцу, на мою стационарную орбиту. С некоторыми новыми данными для вас, физиков.

Меня уже давно никто не называл физиком. Я учитель, рыбовод и вакуумный сварщик.

— Я буду тосковать без тебя, корабль.

— Я понимаю, — ответил электронный мозг и издал звук, похожий на покашливание. — В вашей партии с Чарльзом вам нужно перевести ферзевую ладью на h6. Затем пожертвуйте вашего последнего коня за пешку и давайте мат чернопольным слоном.

— Спасибо. Я постараюсь это запомнить.

— Мне будет не хватать всех вас, — продолжал корабль без моего вопроса. — У меня есть много информации, которую я могу анализировать, обобщать и строить модели. Этого занятия мне хватит надолго. Но все это не то же самое, что постоянное хаотическое поступление информации от вас.

— До свидания, корабль.

— До свидания, Уильям.

Я ухватился за канат, ведущий к лифту, и пополз по нему, перебирая руками. Я чувствовал себя спортсменом.

У меня возникло ощущение, что в моей эмоциональной сфере произошли какие-то изменения, похожие на те, что совершались перед неизбежным сражением. Нечто, не подвластное мне, внезапно поставило меня в положение, в котором у меня было четыре шанса из пяти уцелеть, и один — погибнуть. Вместо предчувствий я ощущал своеобразное спокойствие и даже нетерпение: давайте, так или иначе, покончим с этим.

Было ли у меня три килограмма вещей, которые я хотел бы взять с собой обратно на СП? Старый альбом репродукций картин Лувра — я выбрал его из груды земных предметов, когда отправлялся со Старгейта на Средний Палец, — это был настоящий тысячелетний антиквариат. Он не весил и килограмма. У меня еще были с собой удобные ботинки на тот случай, если через сорок тысяч лет в мире не останется никаких сапожников. Но там сейчас прошло всего лишь двадцать четыре года, и, наверно, Хершель Уйатт еще доживает свой век.

Почему-то я подумал: кто может ловить рыбу на мои переметы? Наверняка не Билл. Он, вероятно, в настоящее время находился в Центрусе, полностью объединившись с Человеком. Черт возьми, он мог даже улететь на Землю.

Мы могли никогда больше не увидеть его снова. Теперь эта мысль вызвала у меня совсем не то ощущение, что прежде. Я потряс головой; с моих ресниц сорвались четыре крошечные слезинки и поплыли в разные стороны.

Мы с Мэригей, остальные члены совета, а также Диана с Чарли ждали до конца. Последний челнок был почти наполовину пуст: тринадцать человек решили остаться.

Их предводительницей была Тереза Ларсон. Она решила остаться на «Машине времени», хотя ее «жена» Эми уже спала на борту второй шлюпки. Их дочь Стел оставалась с Терезой, а вторая дочь находилась на СП.

— Для меня не существует никакой проблемы выбора, — сказала Тереза. — Бог послала нас в это паломничество, чтобы вернуться и начать все сначала. Она прервала наше движение вперед, чтобы испытать нашу веру.

— Вы не сможете начать снова, — заметила Диана. — У вас есть десять тысяч замороженных доз спермы и яйцеклеток, но никто из вас не знает, как их размораживать и соединять.

— Мы будем делать младенцев старым способом, — бодро заявила Тереза. — Кроме того, у нас есть еще много времени, чтобы научиться всему этому. Мы освоим твое искусство.

— Нет, не освоите. Вы умрете с голоду или замерзнете здесь. Это не бог забрал антивещество, и оно не вернется на место.

Тереза улыбнулась.

— Ты говоришь это, только основываясь на своей вере. А известно тебе не больше, чем мне. И моя вера так же хороша, как и твоя.

Как я хотел бы вбить ей в башку немного здравого смысла! Я даже подумал о том, чтобы перестрелять их всех усыпляющими патронами и в бессознательном состоянии погрузить в шлюпку Но почти весь совет оказался против этого, а Диана не была уверена в том, что она сможет должным образом уложить людей в систему временного прекращения жизненных функций без их собственной осознанной помощи.

— Я буду молиться за вас всех, — сказала Тереза. — Надеюсь, что вы все уцелеете и обретете хорошую жизнь дома.

— Спасибо — Мэригей посмотрела на часы. — А теперь возвращайся к своим людям и сообщи, что в 9.00 корабль закроет эту дверь и разгерметизирует отсек. Мы сможем взять кого-нибудь, любого из вас, до 8.00. После этого вы должны будете остаться здесь и… будете предоставлены собственной участи.

— Я хочу пойти с тобой, — сказала Диана. — Попробовать использовать еще один, последний шанс, чтоб образумить их.

— Нет, — отрезала Тереза. — Мы слушали всех вас, и корабль дважды повторил свои аргументы. Мэригей, я передам им твои слова. Мы ценим ваше беспокойство. — Она повернулась и выплыла за дверь.

В этой части корабля имелся лишь один туалет, приспособленный для использования в условиях невесомости. Из него вышел бледный, как снег, Стивен Функ.

— Ваша очередь, Уильям.

Препарат, который выдала нам Диана, был на вкус похож на мед, в который добавили скипидара. А эффект от него был такой, словно кишки промывали кипятком из брандспойта.

Когда я в юности изучал антропологию, то прочел про африканское племя, которое круглый год питалось хлебом, молоком и сыром. Один раз в год они забивали корову, чтобы объесться жиром, так как считали, что понос — это дар богов, священное очищение. Это снадобье понравилось бы им. Даже я испытал благоговение. Честно говоря, я ощущал себя одной большой полой трубой.

Покончив с очищением, я выплыл наружу.

— Можешь позабавиться, Чарли. Это потрясающее впечатление.

Диана помогла мне присоединить биодатчики и различные трубки, густо покрытые смазкой, помогавшей расслабить мускулатуру. Весь этот процесс оказался гораздо проще, нежели в тот раз, когда я возвращался после своего последнего сражения. Видимо, им удалось за последние столетия узнать что-то новенькое.

Я почувствовал бедром левой ноги, возле паха, не то удар, не то шлепок, и нога сразу начала неметь сверху вниз. Я знал, что это последний акт, подсоединение шунта, через который моя кровь вытесняется полимерным кровезаменителем.

— Подожди, — послышался голос Мэригей. Она наклонилась над гробом, взяла мое лицо обеими руками и поцеловала меня. — Увидимся утром, любимый.

Я не мог придумать, что бы сказать ей в ответ, и лишь кивнул, уже погружаясь в сон.

ГЛАВА 2

Я не успел узнать, что пять человек из компании Терезы в последний момент изменили свои взгляды и присоединились к нам, так как уже находился в странном месте, которое мне предстояло занимать в течение следующих двадцати четырех лет.

Все пять шлюпок были выброшены из «Машины времени» одновременно, так что у них был шанс попасть домой с разницей всего в несколько дней или недель. Различие в силе тяги, выражающееся в седьмом или восьмом знаке после запятой, могло за двадцать четыре года обернуться изрядным временным промежутком.

Наши скорлупки сориентировали курсы на Средний Палец и в течение десяти лет терпеливо гасили скорость. В некоторой точке мы на какой-то момент оказались абсолютно неподвижными относительно своей планеты. Затем в течение семи лет мы ускорялись к ней, время от времени корректируя направление полета, а следующие семь лет опять тормозились.

Конечно, я не чувствовал ничего этого. Время прошло быстро — слишком быстро для того, чтобы можно было считать его за почти половину моей жизни, — но я все же мог сказать, что оно, время, было. Как казалось мне впоследствии, я не бодрствовал и не спал, а свободно плавал в некоем море воспоминаний и фантазий.

На протяжении многих лет — или дней длиной в год — мною владело ощущение, что вся моя жизнь, начиная с кампании на Альфе-0, а может быть на Йод-4, или Тет-2, или Сад-138, была прожита за ничтожный промежуток времени между смертельным ранением и гибелью: все миллиарды нейронов с высочайшим напряжением использовали последнюю микросекунду своего существования, пробегая конечное, но все же неимоверно большое множество комбинаций возможностей. Я не смогу жить вечно, но и не умру по-настоящему, пока нейроны продолжают действовать и искать

Пробуждение оказалось подобно смерти — все, что было реальным на протяжении столь длительного времени, медленно проваливалось в слепоту, глухоту, в холодное окоченение, которое было истинным состоянием моего тела в течение десятилетий.

Меня раз за разом многократно рвало сухим воздухом.

Когда мой живот и легкие утомились от этого, мне в рот через трубку брызнуло что-то приятное и прохладное Я попробовал открыть глаза, но влажные тампоны мягко, но непреклонно держали их закрытыми.

Два нежных жала биодатчиков покинули мое тело, и первым движением моих членов, — вернее, члена — в ответ на поступление теплой крови оказалась немедленная эрекция. Но в течение еще некоторого времени я не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Правда, пальцы рук и ног с восхитительным потрескиванием двигались, возвращаясь к жизни.

Диана сняла тампоны с моих глаз и сухими пальцами разлепила веки.

— Привет! Есть кто-нибудь дома?

Я сглотнул первую слюну и слабо кашлянул.

— С Мэригей все хорошо? — Мой голос напоминал карканье.

— Отдыхает. Я разбудила ее несколько минут назад. Ты второй.

— Где мы? На месте?

— Да. Когда ты сможешь сидеть, то увидишь внизу добрый старый СП, с виду холодный, как закоченевшая неделю назад кошка. — Я напрягся, но смог лишь на несколько дюймов приподнять голову. — Не надрывайся Просто отдохни немного. Когда проголодаешься, сможешь съесть немного древнего бульона.

— Сколько шлюпок?

— Я не знаю, как связаться с ними. Когда Мэригей встанет, она или ты сможете вызвать их. Я вижу одну.

— Сколько людей? Все вышли из анабиоза?

— Одна погибла. Леона; я оставила ее замороженной. Могут быть повреждения у остальных, но они все пробуждаются.

Я проспал пару часов и затем проснулся от негромкого мурлыканья голоса Мэригей, разговаривавшей по радиотелефону. Я сел в моем гробу, и Диана принесла мне немного бульону. Мне показалось, что он состоял из морковного отвара и соли.