Бесконечная война (№3) - Бесконечная свобода

Антресу-906 было, вероятно, хуже, чем всем остальным, хотя, конечно, никто из нас не разбирался достаточно хорошо в эмоциональном состоянии тельциан. Насколько Антресу-906 было известно, он (а может быть, она или оно — в их языке не было родов) являлся последним оставшимся в живых представителем своей расы. С половыми различиями у них дело тоже обстояло как-то непонятно, но они не могли воспроизводить свой род без обмена генетическим материалом — пережиток древнего прошлого, так как уже на протяжении нескольких тысячелетий все тельциане были генетически идентичны.

Люди все чаще замечали, как это существо ходит вокруг работающих, стараясь быть полезным, но пока что положение напоминало ситуацию, сложившуюся на борту «Машины времени». Тельцианин, в общем-то, не имел никаких навыков; он являлся знатоком языка, на котором говорил только он сам, и дипломатом, представлявшим самого себя. Как и шериф, тельцианин мог вливаться в Дерево, и, в частности, они могли соединяться с сознанием друг друга, но обладали практически одинаковым опытом.

Во всех документальных свидетельствах, обнаруженных нами, не оказалось ни малейшего намека на надвигающуюся опасность или даже появление проблемы, но после Дня информация перестала поступать. Последнее коллапсарное сообщение с Земли, поступившее за три недели до Дня, также не содержало никаких предупреждений о грядущем бедствии, ни для Человека, ни для тельциан.

Антрес-906 неизменно высказывался в пользу полета на Землю или Кисос — номинально, родная планета тельциан — и даже вызвался совершить коллапсарный скачок в одиночку и возвратиться с сообщением. Мэригей и я полагали, что это намерение было совершенно искренним, а мы, я думаю, знали Антреса-906 лучше, чем кто бы то ни было, за исключением одного шерифа Но большинство считало, что момент взлета окажется последним мгновением, когда мы сможем видеть судно или тельцианина (правда, кое-кто говорил, что стоит лишиться космического корабля, чтобы избавиться наконец от последнего уцелевшего врага).

Отправиться, чтобы выяснить, что случилось с Землей — с Антресом-906 или без него — было много желающих. Мы оставили лист бумаги на столике для меню в столовой и получили тридцать два имени добровольцев.

В их числе были Мэригей, Сара и я. Совет решил, что следует отобрать двадцать пять не слишком необходимых людей и из этого числа выбрать двенадцать путешественников. (Когда я доказывал, что не отношусь к необходимым людям, то получил на огорчение мало возражений.) Шериф и Антрес-906 должны были отправиться как наблюдатели с уникальными точками зрения.

Но эти четырнадцать человек все равно не могли покинуть планету до наступления глубокой зимы, когда у нас будет сравнительно меньше работы. Экспедиция могла слетать на Землю, осмотреться там и вернуться обратно до наступления весны.

Когда определиться с составом экспедиции? Стивен и Мухаммед — они оба записались — доказывали, что нужно поскорее назвать имена и покончить с этим делом. Я приводил доводы за то, что следует дождаться последней минуты, якобы сделать выбор более случайным и дать людям немного драматических переживаний, которые не имели бы отношения к ежедневной борьбе за выживание. Вообще-то мои побуждения в значительной мере диктовались законами статистики. Полтора года — это довольно большой срок, в течение которого кто-то из двадцати пяти может под влиянием обстоятельств изменить свое мнение, или умереть, или по какой-то иной причине стать непригодным для путешествия, что может в значительной степени затруднить наш выбор.

Мы с Мэригей решили, что полетим только в том случае, если в экспедицию выберут нас обоих. Сара заявила, что если выберут ее, то она полетит, и точка. Она говорила об этом извиняющимся тоном, но оставалась непреклонной, и я втайне гордился ею, ее независимостью, которой она не желала поступиться, несмотря даже на боязнь расставания с нами.

Совет согласился подождать, и мы возвратились к работе по созданию в Центрусе приемлемых условий жизни. Самой тревожной была проблема обеспечения энергией. Мы всегда имели ее если не в неограниченном количестве, то, во всяком случае, с хорошим запасом: над планетой уже более столетия висели три спутника, которые улавливали солнечную энергию, превращали ее в микроволны и транслировали вниз. Но у спутника планеты, обращающейся сравнительно недалеко от двойной звезды и имеющей две больших луны, не могло быть устойчивой стационарной орбиты, так что, оказавшись без присмотра, все три спутника разбрелись куда глаза глядят. Рано или поздно мы, конечно, должны были оказаться в состоянии найти их, вернуть на место и заставить работать или же построить и вывести на орбиту новые, но пока что в индустриальном отношении наша планета находилась ближе к девятнадцатому столетию, чем к двадцать первому. И, конечно, мы не забывали о том, что каждая из космических шлюпок, мирно стоявших в космопорте, обладала запасом энергии, которого нам хватило бы на несколько десятков лет, но мы не знали, как научиться медленно и безопасно выпускать ее.

Вообще-то существовала одна крикливая группа, возглавляемая Полом Грейтоном, которая желала немедленно отправить шлюпки на орбиту — прежде, чем что-нибудь случится с их силовыми установками и все мы, вместе со значительным куском планеты, в течение нескольких миллисекунд превратимся в радиоактивный пар. Я понимал его тревогу и не мог полностью отрицать ее основательность, невзирая даже на то, что силовые поля, удерживавшие антивещество на месте, не могли дать сбоя, пока законы физики элементарных частиц сохраняли свою силу в этом мире. Но нельзя же было забывать и о том, что физика элементарных частиц не предсказывала и того, что антивещество сможет по собственному желанию за неполный час удрать из этих самых ловушек.

Перевод судов на орбиту требовал начать постоянные полеты челнока, а я нисколько не возражал против дополнительной практики. Но остальная часть совета единодушно отклонила предложение Грейтона. На большинство людей вид космических кораблей на горизонте действовал успокоительно, как символ наличия выбора, возможности действия.

ГЛАВА 8

Нам удалось запустить два многоцелевых сельскохозяйственных трактора, и я с удовольствием передал полную власть для решения этого комплекса проблем Аните Шидховске, которая прежде пользовалась колоссальным авторитетом среди пакстонских фермеров.

У нас был чересчур широкий выбор. Если бы мы приземлились на случайно подвернувшейся землеподобной планете, то эта проблема не возникла бы: на спасательных шлюпках в условиях, гарантирующих полную сохранность в течение многих десятилетий, хранилось множество семян супервыносливых сортов восьми основных видов овощей. Но, чтобы добиться высочайшей выносливости, селекционерам пришлось в значительной степени пожертвовать такими качествами, как вкус и урожайность.

Ни одно из земных растений на Среднем Пальце не пережило восьми тяжелых зим, но в запасе имелось множество семян, значительная часть которых неизбежно окажется жизнеспособной; это не считая коллекции из сотен сортов и разновидностей, хранившейся в глубоко замороженном состоянии в университете. После долгих раздумий, достойных царя Соломона, Анита решила посадить сверхвыносливые сорта в количестве, достаточном для того, чтобы обеспечить нас на весь следующий год, а затем на пробу засеять множество достаточно крупных делянок традиционными зерновыми культурами — здесь из-за возраста семян существовал риск неурожая. Ну и напоследок надлежало обработать еще несколько акров прямо в университетском городке для троих экс-фермеров, которые прямо-таки подпрыгивали от зуда: им не терпелось наложить лапы на экзотические растения из университетской коллекции, которые прежде было почти невозможно получить.

Я возобновил уроки по примерно тому же расписанию, которому следовал на борту «Машины времени» — правда, к радости учеников, занятия стали чаще. Мне с горечью пришлось выкинуть вводный курс, так как двое самых младших моих учеников умерли, не выдержав анабиоза, а взамен добавить курс вычислительной математики, так как ее преподаватель Грейс Лани тоже погибла. Это оказалось нелегко. Проводить вычисления самому намного проще, чем обучать этому, а мои ученики обладали лишь зачатками знаний. В результате у меня почти не оставалось времени для хозяйственных работ.

Спустя месяц мы решились съездить в Пакстон. Для этого пришлось на два дня забрать оба наших грузовика: радиус действия каждого составлял порядка тысячи километров, и поэтому один кузов пришлось почти полностью загрузить аккумуляторами.

Совет великодушно решил, что вылазку должен возглавить один из членов совета, и мне досталась короткая соломинка. В качестве своего помощника и второго водителя я выбрал Сару. Как и большинство, она была очень любопытна. Молодая и сильная, она вполне должна была справиться с управлением машиной — конечно, мы собирались вести наши грузовики вручную — оказать существенную помощь при замене тяжелых аккумуляторных батарей. Мэригей одобрила это решение, хотя она, несомненно, желала бы сама поехать со мной. Сара быстро отдалялась от нас, но эта экспедиция относилась к одной из тех областей, в которых наши интересы совпадали.

Грузоподъемность машин составляла три тонны, так что мы могли привезти кое-что оттуда. Я поручил Саре собрать народ, мы сели с листом бумаги и принялись размышлять. Это напоминало в миниатюре процесс выбора груза для «Машины времени». Чисто сентиментальных пожеланий оказалось не так уж много, так как большую часть милых сердцу сувениров наши спутники взяли с собой в космическое странствие и либо привез обратно с собой, либо оставили на борту. К тому же были ограничены временем и собственными силами — например, было целесообразно посетить кабинет Дианы и забрать оттуда тридцать одну медицинскую карту — столько из нас были в прошлом ее пациентами, то я вовсе не собирался рыться в жилище Елены Моне поисках комплекта для крокета.

Среди решений, принятых нами, были и достаточно: спорные: мы исходили из имеющегося времени, веса вещей, наших нужд, индивидуальных и общественных потребностей. Так, мы намеревались привезти Стэну Шанку его печь для обжига керамики, несмотря даже на то, что она весила полтонны и была, в общем-то, далеко не единственной на планете. Но он внимательно обыскал Центрус, и те девять печей, которые ему удаюсь найти, оказались непоправимо испорчены: все они были покинуты хозяевами во включенном состоянии.

Мы с Сарой ничего не добавили к списку. Но, впрочем, у машин имелся небольшой резерв грузоподъемности.

Мы выехали с первыми лучами солнца, по хорошей погоде. Поездка, для которой обычно требовалось восемь часов, заняла на этот раз двадцать. В основном мы неторопливо ползли по обочинам дороги, почти не пытаясь выезжать на бугристое крошево, в которое превратилась мостовая.

Прибыв на место, мы сразу же направились через весь город в наше старое жилище. Билл намеревался поселиться там как временный жилец до тех пор пока не найдется кто-нибудь еще, умеющий и желающий заняться рыболовством и получить при этом хороший старый дом.

Мы прошли прямо в кухню и разожгли огонь. Я оставил Сару следить за очагом, а сам отправился к озеру принести пару ведер воды. Для этого мне пришлось расколоть лед.

В бочке у края причала все еще было включено стазис-поле: для его поддержания не требовалось внешних источников энергии. Хранилище было на четверть полно рыбой. Я вернулся в кухню за клещами и достал несколько штук. Конечно, они все это время хранились при абсолютном нуле, но все равно успеют оттаять к завтраку.

Мы поставили воду на огонь, выпили старого вина— я выменял его у Харраса каких-нибудь пять месяцев тому назад, — а когда вода достаточно нагрелась, взял свечу и ушел в холодную гостиную, чтобы немного почитать, пока Сара будет мыться. Сам я вырос в нудистской коммуне, потом, во время службы в армии, много лет пользовался общими для всех душевыми, так что нисколько не стеснялся мыться в чьем угодно присутствии; так же к этому вопросу относилась и Мэригей. Ну а наши дети, конечно, оказались скромниками.

Было ясно, что, когда наступил День, Билл все еще жил здесь, и жил не один. Я увидел кучку его одежды в гостиной там, где он сидел на кушетке, рядом с кучкой женской одежды. Зрелище одежды сына потрясло меня; голова закружилась, и я вынужден был на ощупь найти кресло.

Когда я почувствовал, что вновь способен держаться на ногах, то, движимый любопытством и неясным чувством вины, поднялся наверх. Да, на его незастеленной кровати спали двое людей. Я глядел на постель и думал, кто она была и имели ли они время или желание полюбить друг друга.

Вымывшись, Сара тоже вошла в комнату и молча застыла при виде одежды брата. Она нашла свежие (если можно было воспользоваться этим словом) простыни и поднялась наверх, чтобы спать в своей комнате, но я долго слышал, как она ворочалась на кровати. Я сделал себе логово на полу у очага: спать одному в нашей старой спальне у меня не было ни малейшего желания.

Утром я поджарил в камине рыбу и сварил кастрюлю риса, о котором трудно было сказать, что он пролежал несколько десятков лет. После этого мы вышли, чтобы взяться за порученные дела. Перед фургоном была установлена пара голографических камер. На этом настоял Стивен Функ, он был убежден, что когда-нибудь эта съемка будет представлять собой ценный исторический материал. И людям, вероятно, будет любопытно увидеть, на что похожи их дома и сады, пустовавшие в течение восьми лет.

Вряд ли большинство из них обрадует это зрелище, так как лишь немногие выращивали одни только местные растения. Существовала очень толковая агротехника посадки земных растений и ухода за ними, но лишь малая часть их была в состоянии без присмотра перенести даже одну суровую зиму. Местные формы не пострадали, особенно большие и мелкие зеленые грибы, нечто среднее между растениями и знакомыми нам грибами, казавшиеся довольно уродливыми даже в лесу, где они росли до нашего появления. Эти грибы самого разного размера — одни по колено, а другие и в человеческий рост — заполонили все лужайки. Город походил на сказку, какая могла привидеться в кошмарном сне.

Мы собрали требуемые записи, вещи и несколько редких специализированных инструментов. Печь Стэна, как он и уверял, разбиралась на десять частей, но и после этого ее погрузка потребовала отчаянных усилий. К концу дня мы, уставшие донельзя и угнетенные всем увиденным, были готовы к отъезду. Но следовало дождаться рассвета.

Я приготовил тушеный рис с консервированными фруктами, мы сели у огня, ели и слишком много пили.

— Земля, наверно, покажется тебе такой же? — задумчиво спросила Сара. — Только хуже.

— Не знаю, — ответил я, — это было так давно. Я думаю, что уже привык к мысли о том, что очень мало что смогу узнать там.

Я подбросил пару поленьев в огонь и подлил вина в кувшин.

— Наверно, я рассказывал тебе про парня из двадцать второго века?

— Давным-давно. Я почти все забыла.

— Он прибыл на Старгейт в то время, когда я сидел там, дожидаясь, пока Чарли, Диану и Аниту переделают в гетеросексуалов. Он был один, возможно, единственный оставшийся в живых после какого-то сражения. Хотя об этом мне доподлинно ничего не известно.

— Ты предполагал, что он будет душевно опустошен?

— Именно так. Но не это заинтересовало меня. — Вино было прохладным и терпким. — Он вернулся на Землю в двадцать четвертом веке. Рожденный в 2102 году, он был уволен из армии в 2300-х. Как и мы с твоей матерью, он не смог перенести тех изменений, которые произошли в земном обществе, и вновь завербовался, лишь бы избавиться от необходимости смотреть на все это. Но то, что он описывал, казалось по рассказам намного лучше, чем тот мир, в котором он родился. К тому времени прошло уже полвека после нашего с Мэригей отлета на войну, и положение на Земле стало намного хуже, чем было при нас. Преобладающей причиной смертей в Соединенных Штатах в то время являлись убийства, а большинство убийств происходило во время разрешенных законом дуэлей. Люди разрешали споры, разрешали деловые проблемы и даже играли в азартные игры при помощи оружия — я ставлю все, что имею, ты ставишь все, что имеешь, мы сражаемся насмерть, и победитель получает все.

— И ему нравилась такая жизнь?

— Он любил ее! И после всех своих тренировок, с великолепной подготовкой для рукопашного боя и умением владеть разнообразнейшим оружием, с боевым опытом, он рассчитывал, что станет очень богатым человеком. Но Земля больше не походила на знакомый ему мир. В нем имелась каста воинов, люди вступали в нее с самого рождения — их биологически проектировали для этого — и оставались до самого конца. Они попадали в армию еще детьми и никогда больше не расставались с нею, никогда не смешивались с мирными обывателями — именно мирными. Земля стала планетой послушных ягнят, живших общинами. Никто не имел и не желал иметь больше, чем кто-либо другой; никто даже не говорил плохо ни о ком другом.

Мало этого. Они сознавали, что их гармония создана искусственно, путем биологической и социальной инженерии, и были довольны этим. И тот факт, что от их имени на сотне планет проходит ужасная война, просто еще больше укреплял логическое заключение о том, что их собственная повседневная жизнь должна быть еще более безмятежной и цивилизованной.

— И он удрал обратно в армию?

— Не сразу. Он знал, насколько ему повезло, что он вернулся живым и невредимым, и не стремился повторно испытывать судьбу. Он не мог жить с овцами и поэтому решил уйти от них: нашел малонаселенную местность, где можно было попробовать прокормиться собственным трудом на земле. Но они не захотели позволить ему этого! Не пожелали оставить его в одиночестве. Он не мог никуда спрятаться от них, и каждый день они посылали кого-нибудь нового, чтобы попытаться уговорить его прийти к ним в хлев. Он дрался с пришельцами, или по крайней мере нападал на них — они не сопротивлялись — и даже убил нескольких человек. Но каждый раз на следующий день появлялся новый посланец, исполненный жалости и беспокойства за него. А спустя месяц или два его посетил армейский вербовщик. Он ушел на следующий же день.

Некоторое время мы сидели, молча глядя на огонь.

— Ты думаешь, что не смог бы приспособиться к ним?

— Речь идет не о том, чтобы приспособиться. Я никогда не смог бы стать таким, как они. Не смог бы жить в их мире.

— И я тоже, — сказала она. — По твоему рассказу, тот мир похож на мир Человека.

— Да, видимо, так и есть. — На тот самый мир, от которого я удрал на Средний Палец. — Это был, вероятно, первый шаг. И даже несмотря на это, мы продолжали воевать с тельцианами еще добрую тысячу лет.

Сара взяла наши тарелки и ложки и отправилась в кухню. Было заметно, что она неуверенно держится на ногах.

— Я надеюсь все же, что он окажется другим, если я… если нас выберут.

— Конечно. Все изменяется. — Правда, я не был уверен, что этот постулат сохраняет силу и после того, как Человек завладел миром. Зачем тогда нужен весь этот беспорядок с совершенствованием рода?

Она кивнула и побрела наверх, в свою спальню. Я вымыл посуду, хотя в этом, пожалуй, не было особого смысла. Вряд ли, пока я жив, здесь вновь появятся обитатели.

Я расстелил свою постель перед очагом, предварительно запихнув в него здоровенное полено, которое должно было гореть всю ночь, лег и уставился в огонь, но не мог заснуть. Возможно, я выпил лишнего; такое со мной иногда случается.

Почему-то меня преследовали миражи войны. Не только воспоминания о кампаниях и той паре стычек, в которые пришлось вступить мимоходом. Я зашел и дальше, во времена обучения, к порожденным тренажерами вымышленным битвам, в ходе которых я убивал фантомы при помощи самых разнообразных средств, начиная от камня и кончая нова-бомбой. Я подумал было о том, чтобы выпить еще вина: может быть, это поможет прогнать видения. Но назавтра мне предстояло вести машину и просидеть за рулем по меньшей мере половину долгого дня.

Сара с полузакрытыми глазами, посапывая, спустилась вниз со своей подушкой и одеялами.

— Холодно, — сказала она. Затем она устроилась рядом со мной — точно так же она ложилась под боком, когда была маленькая, — и уже через минуту начала чуть слышно похрапывать. Знакомый теплый запах дочери прогнал демонов, и я тоже заснул.

ГЛАВА 9

Через некоторое время после нашей поездки другие предприняли экспедиции в Торнхилл, Лейклэнд и на Черный берег, чтобы так же, как и мы, подобрать там остатки утраченного прошлого. Никаких новых данных, которые помогли бы понять суть происшедшего, найти не удалось, зато общежитие приобрело более домашний вид и заполнилось вещами, которые они привезли с собой.

К концу весны мы начали расширяться, хотя скорее этот процесс напоминал медленное деление амебы. В городе все еще не было никаких централизованных предприятий коммунального хозяйства и не предвиделось еще в течение значительного времени, так что отделявшимся пришлось воспроизвести в миниатюре все то оборудование для производства энергии, водоснабжения и тому подобного, которое было создано в университетском городке.

Девять человек переехали в центр города, в здание, носившее гордое название «Обитель муз», где прежде жили художники, музыканты и писатели. Там до сих пор находились материалы для их занятий, хотя, конечно, кое-что погибло от холода.

Бренда Десой, любовница Элоя Каси, взяла с собой незавершенную маленькую скульптуру, которую Элой дал ей перед тем, как мы покинули «Машину времени»; она хотела сделать инсталляцию на основе этой работы, Кроме того, она знала, что Элой в молодости однажды провел в «Обители муз» глубокую зиму, обучаясь скульптурному мастерству и занимаясь творчеством. Она нашла еще восемь человек, которые тоже хотели переехать туда и начать снова заниматься искусством и музыкой.

Не последовало никаких возражений; честно говоря, большинство из нас было готово отнести Бренду туда на руках, лишь бы избавиться от нее. В космопорте мы нашли целый склад, полный панелями солнечных батарей и вспомогательным оборудованием, так что с электроснабжением здания проблем возникнуть не могло. Этта Беренджер смонтировала солнечную электростанцию на крыше «Обители муз» за несколько дней. Она также сконструировала для деятелей искусства утепленную уборную в изящной беседке, соединенной со зданием крытым переходом, хотя возможность выкопать выгребную яму предоставила им самим.

Благодаря образованию нового поселения в общежитии освободилось шесть комнат. Мы перетасовали людей так, чтобы полностью освободить западный конец здания для интерната Руби и Роберты и для тех семей, которые сами растили детей. Для детей было хорошо находиться с другими детьми, ну а для детей и для взрослых было просто изумительно, что западное крыло имело единственную дверь — несокрушимую противопожарную дверь, — за которую дети не могли выйти без сопровождения.

Этта, Чарли и я вместе с разными специалистами, которых мы время от времени призывали на помощь, каждый день тратили по нескольку часов на разработку планов оживления Центруса. Мы могли начать с маленьких колоний наподобие «Обители муз», чтобы в конечном счете вновь превратить наше поселение в настоящий город.

Это было бы не слишком сложно сделать на Земле или какой-нибудь другой планете с более ласковой природой. Но многомесячные периоды яростного мороза резко усложняли дело. Даже сохранение зданий от разрушения и то составляло проблему. В Пакстоне мы помогали электрическому отоплению каминами и печами, но там у нас были специальные посадки «топливных» деревьев — быстрорастущих местных деревьев, у которых ежегодно отпиливали изрядные куски стволов на топливо. Центрус тоже был окружен холмами, заросшими местными деревьями, но их губчатая «древесина» плохо горела, а если бы мы принялись за массовые вырубки, то вызвали бы эрозию почвы и, вероятно, наводнение во время весеннего таяния снегов.

Окончательно разрешить эту проблему можно было бы, отыскав и вернув на орбиту один из энергетических спутников. Но сделать это к ближайшей зиме мы явно не успевали. Дело было не только в том, что с окончанием лета резко холодало, главной бедой было одновременное уменьшение выработки электроэнергии солнечными электростанциями. Мы превращались в жертвы не только пресловутого закона обратных квадратов — когда солнце удалится вдвое дальше, мы будем получать в четыре раза меньше энергии, — но и нарастающего количества пасмурных дней. В прошлом значительную часть облаков разгоняли спутники управления погодой.

Поэтому единственным выходом были дровяные печи. В Лейклэнде было достаточно леса для того, чтобы обогревать нас на протяжении нескольких десятков зим. Обычно топливные деревья на плантациях держали «обезглавленными», так что они никогда не вырастали выше человеческого роста. Ну а теперь, после восьми сезонов без вырубки, эти плантации превратились в густые джунгли возобновляемого топлива.

Под навесом рядом с химической фабрикой неподалеку от Центруса мы нашли сотни стальных барабанов емкостью по 100 и 250 литров, оказавшихся идеальными для изготовления печей-буржуек. Я неплохо умел сваривать металл и за час смог научить двоих парней прорезать в барабанах нужные отверстия. Алиса Бертрам тоже владела искусством сварки, и мы с ней вдвоем приделали к печам металлические трубы. А потом в общежитии и в «Обители муз» народ принялся импровизировать, выводя трубы в окна или пробивая отверстия в стенах.

На заготовку древесины мы отправили половину нашего автопарка: один трактор и один грузовик. Чтобы получить гарантию безопасности, нам нужно было доставить 850 бревен.

Когда же пошли в рост наши первые посевы, все вздохнули с облегчением. Клонированные цыплята выросли и начали нести яйца. Художники забрали себе две пары, чтобы оживить свое существование в «Обители муз» в течение приближавшейся зимы. Мы в общежитии переоборудовали под курятник зал на первом этаже с киноэкраном и большим голографическим кубом.

Так что тем, кто намеревался посмотреть на большом экране кинофильм или голографическую запись, предстояло делить это удовольствие с цыплятами. Я думал, что у нас еще в течение довольно длительного времени не возникнет желания развлекаться видеопередачами. Жизнь показала, что это мнение оказалось глубоко ошибочным: во время долгих скучных зимних вечеров люди были готовы смотреть все, что угодно, даже любоваться своими соседями, прогуливавшимися перед камерой в одном из соседних помещений.

Оборудованный большими окнами спортивный зал наверху превратился в оранжерею, где мы собирались сажать рассаду. Там же можно было выращивать зелень для кухни в течение зимы, для чего Анита установила три дровяных печи и дополнительное освещение.

Что касается одной из главных зимних проблем — необходимости бегать по снегу и сидеть с голой задницей в сарайчике при температуре в пятьдесят градусов ниже нуля, — то для нее нашлось пусть не столь изящное, но кардинальное решение. Даже на этой широте имелся слой вечной мерзлоты. Он начинался на глубине примерно семи метров (это не настолько глубоко, чтобы начало сказываться глубинное тепло), и все, что попадало туда, спустя несколько часов должно было замерзнуть и остаться замороженным во веки веков. У нас не было ни землеройного оборудования, ни энергии, достаточной для того, чтобы вырыть яму достаточно глубокую и вместительную для экскрементов колонии, состоявшей из ста с лишним человек и предрасположенной к дальнейшему росту. Но в каких-нибудь десяти километрах от города находился медный рудник, где удалось найти взрывчатку и проходческий лазер, с помощью которых удалось выполнить эту работу.

А у тех, кто поселился в городе, не оставалось иного выбора, кроме как пользоваться выгребной ямой, но ведь искусство всегда требует жертв. А сидя на корточках в промороженном нужнике, творец неизбежно должен был всем своим существом вступить в тесный контакт с природой.

ГЛАВА 10

Я усиленно трудился над проектом восстановления города, вкладывая в эту работу все свои силы. Пожалуй, я еще никогда не отдавался с такой полнотой какому-либо занятию, не считая разве что боя. Тем же самым занималась и Мэригей. В воздухе ощущался отчетливый привкус отчаяния. Об экспедиции на Землю мы вовсе не разговаривали до самого дня жеребьевки.

В полдень все собрались в кафетерии общежития. Там на столе был установлен стеклянный шар — в прошлом аквариум для рыбок, — в котором лежали тридцать две одинаково сложенных бумажки. Мори Дартмаут, самый маленький из умевших твердо стоять на ногах детей, сидел на столе рядом с аквариумом и одну за другой доставал бумажки, а я зачитывал имена. Сара оказалась второй; она отблагодарила меня радостным визгом. На третьей бумажке было имя Дианы; она обняла Сару. Мэригей была восьмой; она просто кивнула.

Двенадцать имен были названы, а моя бумажка все так же лежала в аквариуме. Я не хотел смотреть на Мэригей, зато к ней обратилось много других глаз. Она откашлялась, но раньше нее заговорил Пик Маран.

— Мэригей, — начал он, — все знают, что вы не полетите без Уильяма, а я не полечу без Нормы. Похоже, возникала спорная ситуация.

— И что вы предлагаете? — насупилась Мэригей. — У нас нет монетки.

— Нет, — отозвался Пик. Ему пришлось несколько секунд соображать, что она имела в виду: он был уроженцем Среднего Пальца в третьем поколении и никогда не видел денег в любой неэлектронной форме. — Давайте вытряхнем все из шара и положим туда наши имена… нет, имена Уильяма и Нормы. А потом Мори вынет одно из них. — Мори улыбнулся и захлопал в ладошки.

Так что я победил, или мы победили, и в комнате сгустилась атмосфера затаенной ревности. Многие из тех, кто не записался в тот список, из которого сейчас отбирали по жребию окончательный состав экспедиции, были бы рады попытать счастья и отправиться в небольшой вояж сейчас, когда на носу уже была глубокая зима.

Подготовка к полету была завершена еще месяцем раньше. Мы решили использовать шлюпку номер два, которую окрестили «Меркурий». Все оборудование для освоения и колонизации планет было выгружено: если Земля окажется пустой, то мы должны были просто возвратиться с этой новостью и предоставить следующим за нами поколениям решать, заселять или не заселять ее заново.