Коробка в форме сердца

      – Обычный старик. Одет в этот костюм.
      «А вместо глаз у него проклятые черные каракули – как здесь», – мог бы сказать Джуд и протянуть снимок Джорджии. Но он этого не сделал.
      – Он просто сидел там? – спросила Джорджия. – Больше ничего не случилось?
      – Потом он поднялся и показал мне бритву на цепочке. Забавная такая бритва.
      В тот день, когда Дэнни сфотографировал их, Анна еще была самой собой. Пожалуй, думал Джуд, она была тогда счастлива. Джуд тогда проводил целые дни под днищем своего «мустанга», и Анна находилась поблизости, иногда даже залезала к нему под машину, чтобы подать деталь или инструмент. На фото было видно, что подбородок у нее испачкан моторным маслом, на коленях и на руках тоже грязь – почетная трудовая грязь, какой можно гордиться. Она подняла брови домиком, отчего между ними образовалась славная ямочка, и приоткрыла рот, будто смеялась… или, скорее всего, собиралась спросить у него что-нибудь. «Ты часто ездишь рыбачить на озеро Понтчартрейн? А какая собака была лучшей из всех, что у тебя были?» Ох уж эти ее вопросы.
      Тем не менее Анна не спрашивала, почему он прогоняет ее, когда между ними все закончилось. Ни о чем не спрашивала – после той ночи, когда он нашел ее на обочине трассы, бредущую куда-то в одной футболке под гудки проезжающих автомобилей. Он втянул ее в машину и уже замахнулся кулаком, чтобы ударить, но вместо этого стукнул по рулю – раз, другой, третий, пока на костяшках не выступила кровь. Хватит, сказал он тогда, он сейчас сам соберет ее дерьмовые пожитки и отправит домой. Анна прошептала, что умрет без него. Он ответил, что пришлет на похороны цветы.
      Что ж, по крайней мере, она сдержала свое слово. А Джуду выполнять свое обещание уже поздно.
      – Ты случайно не выдумал все это? – спросила Джорджия. Ее голос раздался неожиданно близко. Она постепенно приближалась к нему, несмотря на отвратительную вонь. Он тайком сунул фотографию обратно в карман костюма, чтобы не увидела Джорджия. – Если это шутка, мне совсем не смешно.
      – Это не шутка. Существует вероятность, что я схожу с ума, но мне кажется, дело не в этом. Женщина, что продала мне… костюм, отлично знала, что делает. Ее младшая сестра была моей поклонницей, а потом совершила самоубийство. Теперь ее родственники – старшая сестра, в частности, – винят в ее смерти меня. Я говорил с ней по телефону всего час назад, и она сама мне все рассказала. Так что в этой части можно быть уверенным — это не плод моего воображения. Дэнни был рядом, он слы­шал, что я говорил. Она хочет отомстить мне. Поэтому-то и послала привидение. Кстати, вчера ночью я его тоже видел.
      Джуд стал складывать костюм, намереваясь убрать его в коробку.
      – Сожги его, – выпалила Джорджия с такой горячностью в голосе, что Джуд удивился. – Сожги этот мерзкий костюм к черту.
      На миг его охватило почти неудержимое желание именно так и поступить: найти какую-нибудь горючую жидкость, облить ею костюм и сжечь на подъездной дорожке. Но почти сразу Джуда охватили сомнения. Его останавливала бесповоротность такого действия. Кто знает, какие мосты он сожжет вместе с этим куском ткани? Где-то на краю сознания промелькнула мысль о вонючем костюме и о том, как его можно использовать, но она ускользнула прежде, чем Джуд успел поймать ее. Он устал. Сейчас он не в состоянии ни о чем думать.
      Причины, побудившие его отказаться от идеи сожжения, были нелогичны, основаны на предрассудках и неясны даже ему самому. Однако когда он заговорил, оказалось, что у него есть вполне разумное объяснение:
      – Мы не можем сжечь его. Костюм – улика. Если я подам на эту женщину в суд, мой адвокат обязательно захочет его увидеть.
      Джорджия рассмеялась – слабо и невесело.
      – За что? За нападение с помощью злого духа?
      – Нет. Может быть, за хулиганство. Или преследование. Она угрожала мне, а это серьезно, даже если она сумасшедшая.
      Он закончил складывать костюм и уложил его обратно в коробку, в гнездо из вороха упаковочной бумаги. Дышал он все это время через рот, отвернувшись в сторону от источника смрада.
      – Вся комната провоняла. Меня сейчас вырвет, кажется, – выдавила Джорджия.
      Джуд искоса глянул на нее. Она рассеянно прижала правую руку к груди, уставившись на черную глянцевую коробку. До сих пор она прятала руку у себя за спиной или под мышкой. Большой палец распух, и место, куда пришелся укол, воспалилось и загноилось. Джорджия увидела, что Джуд смотрит на палец, сама взглянула на руку, потом улыбнулась печально.
      – Да у тебя там инфекция.
      – Я знаю. Я мазала ранку противовоспалительной мазью.
      – Может, стоит сходить к врачу? От столбняка никакая мазь не поможет. – Она потрогала ранку пальцами, осторожно сдавила края.
      – Я укололась об иголку, спрятанную в костюме. А вдруг она отравлена?
      – Вряд ли. Если бы там был цианид, мы бы уже догадались.
      – А если сибирская язва?
      – Я говорил с той женщиной. Она, конечно, полная идиотка, и ей давно пора отправиться к психиатру, но не думаю, что она послала бы мне что-либо отравленное. Она же понимает, что можно загреметь за решетку. – Он взял Джорджию за запястье, притянул к себе и изучил раненый палец внимательнее, чем в первый раз. Кожа вокруг зараженной области стала мягкой и сморщилась, как от долгого нахождения в воде. – Знаешь что, посиди пока перед телевизором, а я попрошу Дэнни записать тебя к врачу.
      Он отпустил ее руку и кивнул на дверь, но Джорджия не двинулась с места.
      – А ты не посмотришь, сидит ли он там? – попросила она Джуда.
      Помолчав, Джуд кивнул и пошел к двери. Через приоткрытую на пол фута щель он выглянул за порог. Солнце за это время передвинулось или скрылось за облаком, оставив холл в прохладной тени. Кресло-качалка у стены была пуста. Никто не стоял в углу с бритвой на цепочке.
      – Чисто.
      Джорджия тронула его за плечо здоровой рукой.
      – Однажды я тоже видела привидение. В детстве. – Джуд не удивился. Он не встречал ни одной поклонницы «готики», которая бы не сталкивалась со сверхъестественными явлениями или не верила с безоглядной детской искренностью, неуместной во взрослом человеке, в астральные тела, ангелов либо колдовство.
      – Я тогда жила с Бэмми, своей бабушкой. Это было после того, как отец впервые выгнал меня из дома. Однажды я зашла на кухню, чтобы налить себе стакан бабушкиного лимонада – она делает очень вкусный лимонад, – и случайно посмотрела в окно. Я увидела в нашем дворе девочку. Она рвала большие одуванчики и дула на них – ну, знаешь, как делают все дети, – и напевала что-то. На вид она была немного младше меня, в каком-то очень бедном платье. Я распахнула окно, чтобы спросить у нее, что она делает в нашем дворе. Она услышала скрип рамы, подняла голову, и я сразу поняла: она мертвая. У нее были неправильные глаза.
      – Что значит «неправильные»? – спросил Джуд, чувствуя, как кожа по всему его телу стягивается и покрывается колючими мурашками.
      – Такие… черные. То есть это были даже не глаза, а что-то поверх них. Как будто их закрыли чем-то.
      – Закрыли, – повторил Джуд.
      – Да. Закрасили. Черным. Затем она отвернулась и посмотрела куда-то через забор. Потом вдруг выпрямилась и пошла через двор. Она двигала губами, как будто говорила с кем-то, но никого не было видно, и я не слышала ни слова. Когда она собирала одуванчики и пела, я ее слышала, а когда она встала и с кем-то заговорила, я уже не различала ни звука. Мне это всегда казалось странным, что я слышала ее, только когда она пела… В общем, потом она потянулась кверху, словно перед ней, по ту сторону забора Бэмми, стоял кто-то высокий, и она взяла этого человека за руку. И вот тогда я вдруг страшно испугалась, даже задрожала вся. Я почувствовала, что с ней случится что-то очень плохое. Я хотела сказать ей, чтобы она не брала человека за руку. Кем бы он ни был, тот невидимый человек, нужно отойти от него немедленно. Только я так испугалась, что почти не могла дышать. А маленькая девочка еще раз оглянулась на меня, посмотрела печально своими закрашенными глазами, оторвалась от земли, Богом клянусь! – и перелетела через забор. Перелетела, конечно, не как птицы, а будто перенесенная невидимыми руками. И все, больше я ее не видела. Меня прошиб холодный пот, и от слабости пришлось сесть на пол. – Джорджия бросила короткий взгляд на Джуда: может быть, хотела проверить, не смеется ли он над ней. Но он кивнул, прося продолжать. – Бэмми нашла меня на полу кухни. Она захлопотала, стала спрашивать, что случилось. А когда я все объяснила, она ужасно расстроилась и даже заплакала. Она села на пол рядом со мной и сказала, что верит мне. Сказала, что я видела ее сестру-двойняшку – Рут. Я и раньше знала, что у Бэмми была сестра, и она умерла совсем маленькой. Но только в тот день бабушка поведала мне, что случилось с Рут на самом деле. Я-то думала, что ее сбила машина или что-то в таком роде, но все оказалось не так. Однажды, когда им было лет по семь или восемь – в середине пятидесятых, – их позвали домой обедать. Бэмми послушалась, а Рут осталась на улице, потому что есть она не хотела и вообще всегда была непослушной. Пока Бэмми и взрослые члены семьи обедали, кто-то похитил Рут со двора. Больше ее никогда не видели. И с тех пор живущие в этом доме люди время от времени видят ее привидение: она рвет одуванчики, дует на них и поет, пока кто-то не забирает ее через забор. Моя мать видела призрак Рут, и муж Бэмми видел ее однажды, и кое-кто из друзей Бэмми, и она сама: тоже видела. И те, кто видел ее, чувствовали то же самое, что и я: хотели сказать девочке, чтобы она не шла к человеку за забором, чтобы держалась от него подальше. Но, как и я, они были слишком испуганы, чтобы сказать хоть слово. Бэмми считает, что так будет продолжаться до тех пор, пока кто-то не решится предостеречь Рут. Что призрак Рут словно заснул и видит сон о последних минутах ее жизни. Нужно, чтобы кто-нибудь разбудил его.
      Джорджия сглотнула слюну, закончив свой рассказ, и опустила голову. Черные волосы упали ей на лицо.
      – Я не верю, что мертвые хотят причинить нам вред, – заговорила она снова. – Скорее им нужна наша помощь. Да, думаю, они просят помощи. Если ты увидишь того старика еще раз, попытайся заговорить с ним. Надо понять,чего он хочет.
      У Джуда не было сомнений, увидит ли он привидение еще раз – конечно, увидит. И он уже знал, чего хочет от него отчим Анны.
      – Он приходит не за тем, чтобы разговаривать со мной, – ответил он.
 
      Джуд не совсем представлял себе, что делать дальше, поэтому заварил чаю. Простые, доведенные до автоматизма движения – наполнить чайник водой, отмерить заварку, найти кружку – обладали способностью прояснять мозг, замедлять время… придавать смысл молчанию. Он стоял у кухонного стола и ждал, когда закипит вода.
      Паники не было. Осознав это, Джуд испытал некоторое удовлетворение. Он не был готов уехать отсюда и сомневался, что бегство ему поможет. Куда он отправится? Где будет лучше, чем дома? Джессика Прайс сказала, что покойник принадлежит ему и последует за ним повсюду. Джуд вообразил, как он садится в кресло в салоне первого класса рейса на Калифорнию и обнаруживает рядом мертвеца с черными каракулями вместо глаз. Он вздрогнул, стряхивая наваждение. Обороняться от призраков с тем же успехом можно дома. Во всяком случае, сначала нужно придумать, где спрятаться. К тому же Джуд не любил оставлять собак на чужом попечении. Раньше, когда он ездил в туры, собаки всегда путешествовали в автобусе вместе с ним.
      И вопреки тому, что он сказал Джорджии, Джуд не имел ни малейшего желания вмешивать в дело это полицию или адвокатов.
      Обратившись к представителям закона, он только ухудшит ситуацию. Да, шансы выиграть дело против Джессики Макдермотт Прайс у него были, и это принесло бы ему известное удовлетворение. Но даже если он сведет с ней счеты, покойник все равно останется при нем. Джуд знал это – он посмотрел немало фильмов ужасов.
      Кроме того, душа Джуда восставала при мысли о визите в полицию. Поступать же наперекор себе он нежелал. Его личность – самое первое и самое мощное его творение, она стала механизмом, обеспечившим успех, наполнившим его жизнь всем, что было для него важно или приятно. И он намерен защищать ее до последнего.
      Джуд задумался о привидениях и понял, что готов поверить в существование духов мертвых, но только не потусторонних страшилищ, занятых исключительно запугиванием людей. Так что призрак старика вряд ли ограничится закрашенными глазами и изогнутой бритвой на цепочке. Внезапно Джуд задался вопросом: чем Анна вскрыла себе вены? Одновременно он осознал, что в кухне стоял промозглый холод. Джуда как магнитом тянуло к закипающему чайнику, чтобы впитать часть исходящего от него тепла. Ответ пришел сам собой: Анна резала вены бритвой, и именно эту бритву ее приемный отец использовал как маятник для введения в транс отчаявшихся неудачников и для поисков подземных источников. Джуд хотел бы как можно больше узнать об обстоятельствах смерти Анны и о человеке, который был ее отчимом и который нашел мертвое тело девушки в холодной ванне, в потемневшей от крови воде.
      Возможно, Дэнни уже нашел письма Анны. Джуда страшила необходимость перечитывать их еще раз, и в то же время он сознавал, что должен пройти через это. Он хорошо помнил их и теперь с опозданием понимал: она хотела сообщить ему о своем намерении умереть, а он не услышал этого. Нет, хуже – не захотел услышать. Он сознательно проигнорировал очевидное.
      Ее первые письма из дома были полны беззаботного оптимизма. Они говорили о том, что Анна понемногу приходит в себя и принимает разумные взрослые решения относительно своего будущего. Она писала убористым почерком на дорогой плотной белой бумаге. Как и ее речь, послания пестрели вопросами, хотя, похоже, ответов она не ожидала. Она рассказывала, например, о том, как целый месяц рассылала работодателям свое резюме, а потом риторически интересовалась, не ошибка ли с ее стороны – приходить на собеседование в приют для престарелых в тяжелых сапогах и с черной помадой на губах. Она описывала два колледжа и пространно рассуждала, какой из них подойдет ей больше. Однако все рассуждения были притворством, и Джуд знал это. Она не получила работы в приюте и больше ни разу не упоминала о нем. А когда подошло время поступать в колледж, она позабыла о своих планах и подала заявление на курсы визажистов.
      Последние несколько писем более точно отражали картину ее умственного и душевного состояния. Они написаны на листках линованной бумаги, вырванных из блокнота. Буквы прыгали, теснились и читались с трудом. Анна сообщала, что очень устала и не может отдохнуть. Ее сестра живет в районе новостроек, рядом с ее домом возводят новое здание. Анна писала, что днями напролет слышит стук молотков, и от этого ей кажется, будто она поселилась рядом с гробовщиком, у которого много работы после эпидемии чумы. По ночам, стоило ей закрыть глаза и погрузиться в сон, молотки вновь принимались за свое, хотя на стройке никого не было. Она уже отчаялась когда-нибудь заснуть. Старшая сестра пыталась вылечить ее бессонницу лекарствами или гипнозом. У Анны назрело несколько важных вопросов, но поговорить ей не с кем, беседовать с самой собой ужасно надоело. Она писала, что больше не в силах выносить эту усталость.
      Анна умоляла Джуда позвонить ей, но он не звонил. Ее вечные несчастья утомляли его. Чтобы помочь ей преодолеть депрессию, требовалось слишком много усилий. Он пытался сделать это, когда они были вместе, но у него не получилось. Он старался как мог, у него ничего не вышло, а она все никак не оставит его в покое. Он не знал, зачем вообще читал ее письма, а самое странное – иногда он даже отвечал Анне. Больше всего он хотел, чтобы письма от нее перестали приходить. И они прекратились.
      Дэнни, наверное, уже отыскал их. Надо попросить его позвонить в больницу и записать на прием Джорджию. Планов у Джуда пока немного, но это все же лучше, чем полное их отсутствие десять минут назад. Джуд налил себе чаю, и время снова пошло.
      С кружкой в руках он прошагал в офис. За столом Дэнни не было. Джуд постоял в дверях, оглядывая пустую комнату. Он напряженно вслушивался в тишину: не раздастся ли какой-нибудь звук, указывающий на местоположение Дэнни. Ничего. Джуд подумал, что его помощник в туалете, но Дэнни там не оказалось. Дверь была слегка: приоткрыта, как и вчера, но за ней виднелась лишь темнота. Может, он вышел перекусить?
      Джуд направился к окну, чтобы посмотреть, во дворе ли машина Дэнни, но по пути решил сделать небольшой, крюк и остановился у письменного стола. Среди бумаг, загромождавших лакированную поверхность, писем Джорджии не было. Значит, если Дэнни и нашел их, то убрал подальше. Внимание Джуда привлек монитор компьютера. Он уселся в кресло и открыл поисковую программу, решив поискать в сети информацию об отчиме Анны. Всемирная паутина, подумал Джуд, содержит информацию, почти о каждом человеке на земле. Кто знает, вдруг и у этого покойника была своя страничка. Из горла Джуда вырвался резкий, короткий смех.
      Имени старика он не помнил, поэтому набрал в поисковой строке только фамилию и пару ключевых слов: «Макдермотт, гипноз, скончался». Первым результатом оказалась ссылка на некролог, напечатанный прошлым летом в журнале «Пенсакола ньюс джорнал», по случаю кончины некоего Крэддока Джеймса Макдермотта. Точно: его звали Крэддок.
      Джуд нажал на ссылку… и увидел его.
      Мужчина на черно-белой фотографии был молодой версией человека, который уже дважды явился Джуду в холле второго этажа. На снимке Макдермотт выглядел крепким шестидесятилетним мужчиной с такими же короткими, как у привидения, волосами – типичный военный «ежик». Вытянутое книзу, почти лошадиное лицо, длинные тонкие губы, скопления веснушек – Макдермотт весьма напоминал актера Чарлтона Хестона. Самым неожиданным впечатлением от фотографии для Джуда стало то, что при жизни у Крэддока Макдермотта были нормальные человеческие глаза. Ясный и прямой взгляд смотрел в вечность с вызывающей самоуверенностью проповедников и агитаторов.
      Джуд прочитал некролог. В нем говорилось, что Крэддок Джеймс Макдермотт, посвятивший жизнь учебе и работе, исследованиям и приключениям, умер от церебральной эмболии в доме своей дочери в Тестаменте, штат Флорида, во вторник десятого августа. Истинный сын Юга, он был единственным ребенком священника-пятидесятника, жил в Саванне, штат Атланта, и затем в Гальвестоне, штат Техас.
      В 1965 году он играл за техасскую футбольную команду «Лонгхорнс», а после окончания университета был призван в армию, где служил в подразделении психологических операций. Именно там, после обучения методикам гипноза, он обнаружил свое призвание. За действия во Вьетнаме был награжден «Пурпурным сердцем» и «Бронзовой звездой». С почестями закончив службу, он поселился во Флориде. В 1980 году женился на Поле Джой Уильямс, библиотекарше, и стал отчимом двум ее дочерям, Джессике и Анне, которых позднее удочерил. Полу и Крэддока объединяла любовь, основанная на глубоком доверии и взаимном увлечении неисследованными возможностями человеческого духа.
      Последние слова заставили Джуда озадаченно нахмуриться. Какая заковыристая фраза – «на взаимном увлечении неисследованными возможностями человеческого духа». Трудно понять, что она значит.
      Их отношения продолжались до 1986 года, когда Пола скончалась. За свою жизнь Крэддок облегчил страдания около десяти тысячам «пациентов» (Джуд фыркнул, читая это слово), его техника глубокого гипноза помогала и больным людям, и тем, кто хотел преодолеть свои слабости. Эту работу в качестве частного консультанта продолжает и поныне старшая дочь Макдермотта – Джессика Прайс. Джуд снова фыркнул. Скорей всего, она сама и писала некролог. Странно, что не вставила сюда свой номер телефона. «Всем, кто узнал о наших услугах из данного некролога, предоставляется скидка 10% на первый сеанс!»
      Увлечение Крэддока спиритуализмом и неизведанным потенциалом человеческого мозга привело его к экспериментам с лозоходством – старинным способом искать подземные источники с помощью прута или маятника. Точно так же он помогает множеству людей обнаружить в себе скрытые резервы силы и достоинства, и это останется лучшей памятью о нем для его дочери и всех, кто знал и любил его.
      «Голос Крэддока умолк, но он никогда не будет забыт».
      Ни слова о самоубийстве Анны.
      Джуд еще раз пробежал взглядом некролог, останавливаясь на выражениях, которые не совсем понимал: «неисследованные возможности», «неизведанный потенциал», «психологические операции». Снова всмотрелся в лицо Крэддока на черно-белой фотографии: холодная самоуверенность бледных глаз и недобрая улыбка тонких бесцветных губ. Он казался жестоким сукиным сыном.
      Компьютер пискнул, давая знать, что получено электронное сообщение. Да куда же запропастился Дэнни, черт возьми? Джуд глянул на часы и увидел, что просидел здесь двадцать минут. Он открыл почтовую программу, принимавшую сообщения и для Дэнни, и для Джуда. Новое письмо было адресовано Джуду.
      Одного взгляда на адрес отправителя хватило, чтобы Джуд отпрянул от монитора. Мышцы груди и живота сжались, будто его тело готовилось принять удар. В каком-то смысле так оно и было. Письмо пришло с адреса: [e-mail]
      Джуд открыл сообщение и стал читать.
 
      дорогой джуд
      мы помчимся в ночи мы помчимся к яме я мертв ты умрешь любой кто приблизится к тебе заразится смертью от тебя от нас мы заражены вместе мы будем в могильной яме вместе и сырая земля будет падать на нас лалала мертвые тянут живых вниз если кто-то попытается помочь тебе нам я мы стащим их вниз и наступим на них и никто не может выбраться потому что яма слишком глубока и земля падает сверху слишком быстро и все кто услышит твой голос поймут что это правда джуд мертв и я мертв и ты умрешь ты услышишь мой голос и мы помчимся вместе по ночной дороге к тому месту последнему месту где ветер плачет по тебе по нам мы пойдем к краю ямы мы упадем держась друг за друга мы упадем пой для нас пой у нашей у твоей могилы пой лалала
 
      Из груди Джуда словно выкачали воздух и набили ее обжигающе холодными булавками и иглами. «Психологические операции» – всплыло у него в сознании, и его охватил гнев. Худшая разновидность гнева – ярость, не находящая выхода, потому что вылить ее не на кого. Позволить себе разгромить офис он не мог. Часть утра он провел, швыряя книги о стенку, но лучше от этого не стало… только самую малость. В любом случае, следует держать эмоции под контролем.
      Джуд снова вывел на экран окно поисковой программы в надежде, что среди найденных страниц отыщется еще что-нибудь полезное. Закрывая страницу с некрологом в «Пенсакола ньюс», он мимоходом глянул на фотографию, и его взгляд застыл. Снимок изменился: теперь Крэддок откровенно ухмылялся. Он выглядел гораздо старше, истощенное лицо пересекли морщины, щеки впали, а глаза были яростно замалеваны черным. Первые строки некролога говорили, что жизнь, посвященная учебе и работе, исследованиям и приключениям, закончилась, когда Крэддок Джеймс Макдермотт умер от церебральной эмболии в доме своей дочери, и теперь он возвращается лалала и стоит ужасный холод холодно ему холодно Джуду тоже станет холодно, когда он зарежет себя он собирается зарезать себя и зарезать девицу и они окажутся в могильной яме и Джуд будет петь для них петь для всех них… Джуд встал так резко и с такой неожиданной силой, что стул Дэнни отлетел назад и опрокинулся. Его руки подхватили процессор вместе с монитором, оторвали от стола и бросили на пол. Тоненько и коротко треснул пластик, захрустело битое стекло, раздался хлопок электрического разряда. Потом тишина. Вентилятор, охлаждавший материнскую плату, медленно затих. Джуд действовал инстинктивно, слишком быстро для того, чтобы успеть подумать. Проклятье. Свой самоконтроль он явно переоценил.
      Пульс бешено скакал. Джуда трясло, колени подгибались. Спина и грудь взмокли от пота, дыхание никак не восстанавливалось. Да где же чертов Дэнни? Часы на стене показывали два часа – довольно поздно для ланча. Может быть, он уехал по делам? Однако он обычно сообщал об отъезде по интеркому, чтобы Джуд был в курсе.
      Он обогнул стол и, наконец, подошел к окну, откуда был виден подъезд к дому. Маленькая зеленая «хонда» Дэнни стояла на площадке для разворота. Дэнни сидел внутри, положив руку на руль, его лицо было пепельно-бледным.
      Вид Дэнни, сидящего в машине без движения и глядящего в никуда, подействовал на Джуда как холодный душ. Он смотрел сквозь стекло на своего помощника, но тот оставался неподвижен. Дэнни не выводил машину на дорогу. Он ни разу не повернул голову. Дэнни выглядел так – у Джуда от этой мысли застучало в висках, – словно был в трансе. Прошла целая минута, потом еще одна, и чем дольше Джуд смотрел, тем хуже ему становилось. Он чувствовал, как тошнотворная тревога пропитывает его тело до мозга костей. Он сорвался с места и выскочил из офиса, чтобы узнать, что происходит с Дэнни.
      От ледяного воздуха на глазах у него выступили слезы. Он прошел всего сотню шагов до машины Дэнни, а щеки уже щипало, кончик носа онемел. Уже давно перевалило за полдень, а Джуд все еще не оделся – так и ходил в старом халате поверх майки и полосатых трусов. Когда подул ветер, голую кожу обожгло сырым пронизывающим холодом.
      Дэнни не обернулся при его приближении, а продолжал неподвижно смотреть куда-то через лобовое стекло. Вблизи он выглядел еще более жутко. Его сотрясала мелкая ровная дрожь. По скуле стекала капля пота.
      Джуд побарабанил пальцами по стеклу. Дэнни вздрогнул, словно очнулся от забытья, заморгал, стал искать кнопку, чтобы опустить стекло. Смотреть в глаза Джуду он явно избегал.
      – Что ты тут делаешь, Дэнни? – спросил Джуд.
      – Мне нужно домой.
      – Ты видел его? – Дэнни повторил:
      – Мне нужно домой.
      – Ты видел покойника? Что он делал?
      Джуд был терпелив. При необходимости он становился самым терпеливым человеком на свете.
      – Кажется, у меня расстройство желудка. Вот и все.
      Дэнни поднял с колен правую руку, чтобы стереть с лица пот, и Джуд увидел: в его пальцах зажат нож для бумаг.
      – Не ври мне, Дэнни, – сказал он. – Я просто хочу знать, что ты видел.
      – У него были черные штрихи вместо глаз. Он смотрел прямо на меня. Я не хочу, чтобы он смотрел на меня.
      – Он ничего тебе не сделает, Дэнни.
      – Откуда вы знаете? Вы этого не знаете.
      Джуд сунул руку внутрь машины через открытое окно, собираясь похлопать Дэнни по плечу. Дэнни сжался, чтобы избежать прикосновения, и махнул в сторону Джуда ножом. Этот смешной ножик даже не коснулся руки Джуда, но тот все же ее убрал.
      – Дэнни.
      – У вас такие же глаза, – сказал Дэнни и включил заднюю передачу.
      Джуд отпрыгнул от машины, чтобы его нога не попала под колесо, но Дэнни пока не трогал машину с места.
      – Я не вернусь, – пробормотал он, уставившись на руль.
      – Ладно.
      – Я бы помог вам, если бы мог, но я не могу. Просто не могу.
      – Я понимаю.
      Дэнни отъехал назад, развернул машину на девяносто градусов, хрустя шинами по гравию, и покатил с холма вниз, по направлению к дороге. Джуд следил за «хондой» до тех пор, пока она не выехала в ворота и не исчезла из вида. Больше он никогда не видел Дэнни.
      Он пошел к собачьему загону.
      Джуд с благодарностью ощущал, как воздух щиплет его лицо, как каждый вдох посылает в легкие сухое покалывание. Все это было настоящим. С того самого момента, как он увидел ночью призрак старика, его окружили неестественные кошмарные явления. Они будто просачивались в его жизнь из дурного сна через отверстие, которое все расширялось. Он нуждался сейчас в суровой реальности, в ее конкретных проявлениях, ему требовалось что-то, способное заткнуть то отверстие.
      Собаки печально смотрели, как он открывает задвижку на воротах в их загон. Джуд скользнул внутрь прежде, чем они успели выбежать наружу, и опустился на корточки, позволив им запрыгивать на него и нюхать его лицо. Собаки: они тоже настоящие. Он всматривался в их шоколадные глаза и длинные обеспокоенные морды.
      – Если бы со мной что-то было не так, вы бы заметили, правда? – спрашивал он у них. Вы бы увидели, если бы вместо глаз у меня появились черные каракули?
      Ангус лизнул его в лицо один раз, второй, и Джуд поцеловал его влажный нос. Бон он погладил по спине, пока она настороженно принюхивалась к его промежности.
      Он вышел из загона. Идти домой пока не хотелось, и поэтому он прогулялся до гаража. Подойдя к машине, он взглянул на себя в боковое зеркало водителя: никаких черных каракулей. Глаза такие же, как всегда, бледно-серые под кустистыми черными бровями. Смотрят напряженно, словно он замыслил убийство.
      Эту машину, «мустанг» шестьдесят пятого года, он купил у организатора своих туров. Она была в плачевном состоянии. Тогда он провел в поездках десять месяцев, практически без отдыха. Из дому он выехал почти сразу после того, как ушла жена, а когда вернулся, то его встретил пустой дом и полное отсутствие дел. Июль и большую часть августа он провел в гараже, ремонтируя «мустанг»: вынимал старые, ржавые, пробитые, погнутые, гнилые, запекшиеся в маслах и кислотах запчасти и ставил на их место новые. Блок цилиндров, коленвал, трансмиссия, сцепление, пружины, сиденья из шкуры белого пони – все оригинальное, кроме динамиков и стерео. В багажнике он установил мощный сабвуфер, прикрутил на крышу радиоантенну и встроил уникальную цифровую аудиосистему. Он весь пропитался маслом, расцарапал руки и запачкал кровью трансмиссию. Роман с автомобилем дался ему нелегко, но ему нравились такие отношения.
      Примерно в это время и появилась в его доме Анна. Конечно, он никогда не звал ее по имени – она была Флоридой. Почему-то он стал называть ее про себя Анной с того самого момента, как узнал о ее самоубийстве. Наверное, потому что у мертвых прозвищ не бывает.
      Когда он работал, она сидела на заднем сиденье, вместе с собаками, высунув ноги в тяжелых ботинках в окно без стекла. Она слушала радио, подпевала всем песням, какие знала, сюсюкалась с Бон и донимала Джуда своими вопросами. Она спрашивала, собирается ли он лысеть («Не знаю»), потому что в таком случае она немедленно уйдет от него («Я бы и сам ушел»); станет ли она сексуальнее, если обреет голову («Нет»); позволит ли он ей водить «мустанг», когда закончит ремонтировать его («Да»); не участвовал ли он когда-нибудь в драке («Обычно стараюсь их избегать – трудно играть на гитаре, если руки разбиты»); почему он никогда не рассказывает о родителях (он ничего не ответил); и верит ли он в судьбу («Нет», – сказал он тогда, но говорил неправду).