Зов сердец

— О, перестань, мама! Никто никогда и не думает переезжать в город, по крайней мере, до апреля! Во всяком случае, никто из тех, кого мы пригласим. Уверен, мы можем пригласить человек сто. Ну, пусть пятьдесят, не считая старых ворчунов, которые готовы приехать куда угодно, лишь бы сыграть в вист!

— Однако состояние моего здоровья вряд ли позволит пригласить в дом такое большое общество, — объявила графиня, предпринимая еще одну попытку перехватить инициативу.

Но поскольку все прекрасно знали, что при ее железном здоровье она отродясь не жаловалась даже на обычный насморк, сын от этих слов попросту отмахнулся. Зато вмешался Жервез:

— Ни за что на свете, ваша милость, я не взял бы на себя смелость сделать что-либо, что могло бы повредить вашему драгоценному здоровью! Конечно, признаю, просить вас принять у себя и развлекать такое немыслимое количество гостей было непростительной дерзостью с моей стороны. Поэтому мне пришла в голову счастливая мысль послать письмо моей тетушке Доротее и попросить ее взять на себя этот труд. Уверен, она не откажется приехать из Студэма и вместо вас выполнить столь тягостные и утомительные обязанности хозяйки Стэньона. Думаю, если я попрошу ее провести здесь недельку-другую, она согласится.

В комнате воцарилось гробовое молчание. Губы Тео дрогнули, Шаплэн в немом изумлении уставился на вазу с первыми весенними цветами, которая украшала теперь середину стола. Mapтин, ничуть не испытывая сыновнего почтения, взглянул с благоговейным трепетом на кузена. Только мисс Морвилл и ухом не повела, продолжая есть с самым невозмутимым видом.

— Леди Джипджерфорд, — поджав губы, словно выплевывая имя золовки, проговорила вдовствующая графиня, — будет распоряжаться в Стэньоне только через мой труп!

— Да, согласен, это выглядело бы довольно странно, — тут же согласился эрл.

Мисс Морвилл, оторвавшись в эту минуту от тарелки с аппетитным фрикандо из говядины, от которого шел пар, украдкой бросила на Жервеза любопытный взгляд. Потом повернулась к графине:

— Не сочтите за дерзость, ваша милость, но, может быть, я могла бы чем-нибудь помочь? Например, написать все эти приглашения? Или заняться другими приготовлениями к балу?

Это был последний удар. Послав ей самую любезную улыбку, графиня обвела взглядом притихшую аудиторию и торжественно объявила, что при таких условиях для нее не остается никакого другого выхода, как только лично заняться устройством бала, который должен так сильно порадовать ее горячо любимого пасынка. И почти сразу же обрушила на головы присутствующих поистине бесконечный перечень того, что будет необходимо сделать в самое ближайшее время, хотя это несколько не вязалось с ее предыдущими утверждениями о крайней усталости и плачевном состоянии здоровья. Еще задолго до окончания обеда к ней вновь вернулось хорошее настроение. Она договорилась даже до того, что, вставая из-за стола, с радостной улыбкой прощебетала, как это будет прекрасно вновь увидеть в Стэньоне дорогую графиню Рутленд и как счастливы будут все те, кто удостоится приглашения в замок.

Пока в Итальянской гостиной ставили неизбежный карточный столик, эрл вдруг заметил, что они с мисс Морвилл оказались немножко в стороне от остальных. Слегка приподняв брови, он не удержался, чтобы не спросить:

— Кажется, я вызвал чем-то ваше неудовольствие?

— Нет, с чего вы взяли? Ах, наверное, вы имеете в виду то на редкость странное предложение, которое сами сделали графине? Но ведь я не имею никакого права судить ваши поступки, милорд, а если вы подумали, что это так, смиренно прошу у вас прощения.

— Умоляю, прекратите! Я и без того чувствую себя виноватым. Скажите, а вам тоже не по душе эта моя затея с балом?

— Не по душе? Нет, конечно! Не сочтите за дерзость, но я считаю, что это великолепная идея!

— Боюсь только, что у вас из-за нее прибавится хлопот…

Он, естественно, ожидал, что она вежливо опровергнет его слова. Но вместо этого девушка с обычной для нее прямотой невозмутимо заявила:

— Конечно, ведь я сама вызвалась помочь, а леди Сент-Эр этого терпеть не может. Стало быть, придется убедить ее, что она сама до этого додумалась. Очень надеюсь, что ей не придет в голову переложить все приготовления на меня, правда, если честно, я была бы только рада. Но ведь этого не приходится ожидать, не так ли? Глупо было с моей стороны даже заговорить об этом.

— Вы были бы только рады, если бы она переложила на вас бремя по устройству бала?! Мне бы такое и в голову не пришло! Это же такая скука!

— Для вас, может, и так. Я знаю, многие джентльмены терпеть не могут заниматься подобными вещами. — Она обвела глазами комнату, где Мартин в уголке громко обсуждал с матерью, кого из соседей следует пригласить на бал. — Надеюсь, он решится напомнить ей, что надо обязательно послать приглашение Болдервудам. А на вашем месте, милорд, я бы поостереглась упоминать, что вам хочется видеть их в числе гостей. Это только выведет ее из себя и заставит заупрямиться. Вы вполне можете положиться в этом смысле на Мартина — он обо всем позаботится.

— Позвольте спросить, мисс, — поинтересовался Жервез нарочито безразличным тоном, — с чего это вам показалось, что я захочу пригласить именно Болдервудов?

Она подняла к нему лицо, и он увидел широко распахнутые глаза, которые смотрели на него с открытым, доверчивым выражением.

— А разве нет? Простите, мне почему-то казалось, что именно Марианна заронила идею о бале в вашу голову. Вы ведь как раз сегодня утром были в Виссенхерстс?

Жервез не знал, то ли ему сердиться, то ли смеяться.

— Будь я проклят, мисс Морвилл, похоже, мне и шагу нельзя сделать без того, чтобы об этом немедленно не стало известно!

— А мне казалось, вы уже к этому привыкли, — отпарировала она. — Вы же сами понимаете, вашим близким интересно все, что вы говорите или делаете. А в связи с этим вы вряд ли могли надеяться сохранить вашу поездку в секрете. Хотя, если честно, не понимаю, зачем вам это понадобилось, да еще при том, что внучка вашего грума служит в Виссенхерст-Грейпдж!

— В самом деле? Я потрясен!

— Да, и хозяева так ею довольны, что даже хотят взять с собой в Лондон в следующем месяце, что очень мило с их стороны. — Она снова перевела на него взгляд и неуверенно спросила: — Вы влюбились в мисс Болдервуд?

— Конечно же нет! — нарочито возмущенным тоном заявил он.

— Вот как? А многие влюбляются. С первого взгляда! — отозвалась она. — Да и чему удивляться, все говорят, что она необыкновенная красавица! Мне не раз приходило в голову, как это, должно быть, удобно — быть красивой! Мама, конечно, считает, что для девушки важнее всего иметь разносторонние интересы, но вынуждена признать, я не могу с ней согласиться.

В этот момент вдовствующая графиня обернулась, чтобы подозвать Жервеза к карточному столику. Он вежливо отказался под тем предлогом, что ему еще надо написать несколько писем, с которыми ему может помочь мисс Морвилл. Она тут же поднялась, а Мартин, который уже некоторое время слонялся по комнате, тоже подошел к брату и, глядя под ноги, неуклюже пробормотал:

— Послушай, я вовсе не хотел ничего плохого! То есть… В общем, прошу прощения… Но ведь ты сам, заметь, предложил драться! И потом, было бы чертовски странно, если бы мне удалось тебя поцарапать!

Жервез в этот момент был занят тем, что изящным движением подносил понюшку табаку к носу, но при этих словах рука его опустилась.

— Какая откровенность! — бросил он.

— Откровенность? О! Ну конечно, я не хотел сказать… То есть я имел в виду, что это была бы чистая случайность, если бы ты допустил оплошность, или… или что-нибудь в этом роде!

— Понимаю. Видимо, я ошибся, потому что мне показалось, будто у тебя было чертовски сильное желание нанизать меня на шпагу.

— Ты сам виноват — вывел меня из себя! — буркнул Мартин, опустив голову. Щеки его пылали.

— Да, похоже, у меня несчастная способность вечно выводить тебя из себя. Не так ли? — заметил эрл.

Глава 6

Больше имя мисс Болдервуд сводными братьями не упоминалось. Казалось, Мартин избегал называть ее имя в присутствии Жервеза, помня о том, что послужило причиной последней стычки. А эрл со своей стороны не считал нужным рассказывать брату о своих визитах в Виссенхерст-Грейндж, понимая, что не встретит понимания с его стороны. Впрочем, это относилось и ко многим другим молодым джентльменам, которым юная наследница успела вскружить голову. Не преминув наведаться в Виссенхерст-Грейндж под благовидным предлогом осведомиться о состоянии здоровья Марианны после постигшего ее ужасного происшествия, Жервезу удалось без особого труда убедить девушку составить ему компанию для прогулок верхом по окрестностям. Из оброненных ею ненароком замечаний он сделал вывод, что Марианне еще не приходилось ездить на чистокровных лошадях, и не замедлил воспользоваться представившейся счастливой возможностью предложить свои услуги. Это сработало. Сэр Томас, который благодаря своему опыту обращения с лошадьми быстро догадался, что эрл принадлежит к числу прекрасных наездников, не возражал. И вот несколько дней подряд многие поклонники мисс Болдервуд, имевшие несчастье благодаря некоему странному стечению обстоятельств совершать прогулки в окрестностях Виссенхерста, стали свидетелями, как их богиня беспечно скачет по извилистым тропинкам вдоль берега в сопровождении нового блистательного обожателя. Затем им представилась возможность не раз и не два встретиться с ним за чаепитием в Виссенхерст-Грейндж. Подобные неофициальные приглашения на чай или на небольшую семейную вечеринку с танцами, за которыми последовало и приглашение на ужин, лишь забавляли эрла, тем более что долгая служба на Апеннинах, с ее бесшабашными привычками, порой делала для него томительное пребывание в Стэньоне, с его строгим этикетом, невыносимым.

Сэр Томас был радушным хозяином, а его супруга — хлопотливой и хлебосольной. Казалось, ничто не доставляло им большего удовольствия, чем бесчисленная вереница юных безусых лиц, собиравшихся в гостиной. Что же касается Марианны, то не было никакой возможности догадаться, кому из пылких и нетерпеливых поклонников она отдает предпочтение. Казалось, она была рада всем без исключения, и если сегодня ее расположением пользовался один, то на следующий день эта привилегия даровалась уже другому. Не пренебрегала она и женской дружбой. Не раз бывало так, что преисполненный самых радужных надежд джентльмен оставался с носом, когда Марианна неожиданно заявляла, что договорилась отправиться на прогулку с подругой, и ничто в мире не могло заставить ее нарушить данное ею слово. Молодые джентльмены уверяли, что мисс Болдервуд — самое прелестное создание, которое они когда-либо встречали, а огромное большинство леди было о ней еще более высокого мнения. Некоторые даже называли ее на редкость доброй и милой девушкой. Конечно, были у нее и недоброжелатели. Не прошло и недели после приезда эрла в Стэньон, как несколько заботливых маменек, у которых были хорошенькие дочери, с самым жалостливым видом позаботились сообщить ему, что мисс Болдервуд, хоть кто-то и считает ее привлекательной, вряд ли можно назвать красавицей, тем более с такими тонкими губами. На фортепьяно она играет всего лишь бегло, на арфе так и вовсе не научилась. Никто не помнил, чтобы леди Болдервуд когда-нибудь предлагала гостям полюбоваться акварелями дочери, из чего был сделан вывод, что таланта по части рисования у Марианны нет.

Мартин почти всегда участвовал в виссенхерстских чаепитиях. Как-то раз, по приглашению, переданному через эрла, там появился и Тео. Наблюдая, как он ни на минуту не отрывает глаз от Марианны, Жервез мог только тяжело вздохнуть — ему и в голову не приходило, что она может отнестись к Тео с большим вниманием, чем к нему самому, или к Мартину, или, скажем, к бессловесному мистеру Уорбойсу.

Приглашения на бал были уже разосланы. Свое Марианна приняла с восторгом. И если леди Болдервуд не слишком нравилось появление дочери на балу в Стэньоне задолго до официального дебюта во время лондонского сезона, то сэр Томас считал, что на подобные мелочи просто не стоит обращать внимания. Поэтому все возражения леди Болдервуд были решительно отметены, а счастливой Марианне оставалось только сделать выбор между двумя восхитительными платьями: белым атласным с корсажем из настоящих русских кружев, расшитым мелким жемчугом, и другим, тоже белым, воздушным, в котором пена шелковых кружев красиво выделялась на фоне атласного чехла.

Но детская радость ее понемногу меркла, сменяясь беспокойством при упоминании каждого нового имени той счастливицы, которая, подобно ей самой, была удостоена высокой чести дождаться вожделенного приглашения в замок. К тому же испортилась погода. Солнечные весенние дни сменились холодным дождем и порывистым ветром. Шумная компания очаровательных девушек, идиллически собиравших первые фиалки в лесу возле Виссенхерста, попала под проливной дождь, и бедняжки вымокли до нитки. Когда же по поводу погоды спрашивали таких испытанных знатоков, как садовники и фермеры, то те только сокрушенно покачивали головой — но их мнению, погода испортилась надолго. День бала тщательно выбирали с тем расчетом, чтобы он непременно пришелся на полнолуние. Ведь даже такой снисходительный отец, как сэр Томас, вряд ли решился бы тащиться целых шесть миль под дождем ради сомнительного удовольствия полюбоваться небом, сплошь затянутым тучами.

— Приуныли, мисс Морвилл? — как-то поинтересовался эрл.

— Нет, но, если погода и дальше будет выделывать такие шутки, боюсь, немногие решатся приехать и в замке будет довольно пусто, — уныло откликнулась она. — Те, кто приедет издалека, на несколько дней, конечно, прибудут все равно, ведь всегда, знаете ли, есть надежда, что утром тучи разойдутся, выглянет солнце и все такое. Уверена, что приедут и из Бельвуара, но вот что касается наших ближайших соседей, боюсь, вам стоит заранее подготовиться к тому, что беднягам не очень-то захочется выбираться из дому, если дождь будет лить как из ведра.

— Непременно учту ваши слова, — серьезно отозвался Жервез.

До бала оставалось всего лишь три дня, а мерзкая погода, вместо того чтобы хоть немного улучшиться, стала еще хуже. Местные жители мрачно уверяли, что надвигается буря, и были правы. Ветер выл и бушевал весь день. Когда же все расселись вокруг обеденного стола, Мартин, который до сих пор высокомерно отказывался даже слышать о приближении ненастья, занял свое место с самым мрачным выражением лица и сквозь зубы пробормотал, что не иначе как сам Сатана вздумал поиграть в кегли.

— М-да, если будет продолжаться в том же духе, боюсь, бал придется отложить, — жизнерадостно объявил Жервез.

— Угу, как раз до тех пор, пока все не переберутся в Лондон, — с грустной ухмылкой откликнулся брат.

Похоже, он просто не мог говорить ни о чем, кроме как о возможном крушении их грандиозных планов. Никто из присутствующих не выразил готовности хотя бы попытаться вывести его из плохого настроения, и даже собственная мать, судя по всему, испытала облегчение, когда, вскоре после того, как вся компания поднялась из-за стола, Mapтин, зевнув несколько раз, наконец объявил, что скука смертная, голова у него разболелась не на шутку и самое лучшее, по его мнению, немедленно отправиться в постель.

По сложившейся традиции оставшиеся уселись за вист, и вскоре все четверо настолько увлеклись игрой, что даже не обратили внимания, что ветер за окном перестал выть, тряся тяжелые ставни и испуская пронзительные вопли в темных закоулках замка. Только мисс Морвилл, которая сидела возле камина, задумчиво глядя на пляшущие языки пламени, вдруг подняла голову.

— Послушайте, а ветер-то утих! — удивленно произнесла она.

— Давно пора, — пробурчала графиня, разглядывая свои карты. — А ведь и в самом деле утих! Недаром я только сегодня говорила Эбни: «Попомните мои слова, ветер непременно уляжется и в день бала погода будет отличная!» Льщу себя надеждой, что редко ошибаюсь в таких вещах. Боже мой, Сент-Эр, если бы я знала, что у вас на руках король бубен, мы с вами взяли бы лишнюю пару взяток!

— Боюсь, что это всего лишь затишье перед бурей, — произнес осторожный Тео.

Так оно и оказалось. После краткой тишины где-то вдалеке глухо, будто из-под земли, пророкотал гром. Графиня немедленно заявила, что она, собственно, так и предполагала с самого начала, потому что у бедняжки Мартина с детских лет перед грозой начиналась ужасная мигрень.

Прошло полчаса. Раскаты грома следовали один за другим, гроза постепенно приближалась, и наконец мисс Морвилл тоже решила отправиться к себе, сказав на прощанье, что раз уж грозе суждено разразиться, то пусть уж она поскорее закончится.

— Бедная Друзилла! — улыбнулся Тео. — Неужели вы так боитесь грозы?

— Я ее не люблю, — с достоинством пояснила она. — Бояться грома может только существо, стоящее на низшей ступени развития. Конечно, кому понравится, когда все вокруг грохочет, но вреда от этого ведь нет, не так ли? — Как всегда благоразумная, она аккуратно свернула свое вязанье, пожелала всем доброй ночи и отправилась в спальню.

— Кажется, нам предстоит на редкость беспокойная ночь, — проговорил мистер Клаун, сокрушенно покачав головой. — Вы заметили, весь день в воздухе чувствовалось какое-то напряжение — похоже, оно предвещало бурю! Остается надеяться, что это не потревожит сон вашей милости.

— Абсолютно в этом не сомневаюсь! — отозвалась графиня. — Уверяю вас, я не подвержена глупым страхам. Думаю, нужно что-то посерьезнее обычной грозы, чтобы разбудить меня и заставить мучиться бессонницей. У нас в Стэньоне сильные грозы достаточно обычное дело. Ах, вот наконец и чай! Бедняжка Друзилла! Жаль, что у нее не хватило терпения его дождаться — ведь обычно она разливает чай. Ну, ничего не поделаешь, придется на этот раз все сделать мне.

По мере того как сгущались сумерки, буря разбушевалась не на шутку. Не успевал стихнуть один оглушительный раскат грома, как вслед за ним раздавался другой, еще более ужасный. Казалось, небеса над Стэньоном были готовы вот-вот разверзнуться и поглотить злополучный замок со всеми его обитателями. Ветер, будто обезумевший дикий зверь, тряс тяжелые деревянные ставни, пронзительно завывал в каминных трубах и дымоходах, вздымая тучи золы в очаге, зловеще стонал в многочисленных темных коридорах и закоулках замка, издавая порой ужасающий вопль, который заглушал даже грохот грома.

Воспользовавшись тем, что его покровительница благоразумно удалилась в постель, Шаплэн тоже незаметно ушел к себе. Жервез и Тео остались в гостиной одни. Эрл закурил и предложил кузену присоединиться к нему, но тот отказался.

— И тебе не советую! Стоит только тетушке унюхать запах табака в этой комнате — а уж будь уверен, она унюхает! — как начнется такой тарарам, что и буря покажется детской забавой, можешь не сомневаться!

Жервез расхохотался:

— И что же она сделает, по-твоему? Отшлепает меня?! Боже, клянусь, у меня от страха сердце ушло в пятки! Она страшная женщина, Тео!

Кузен улыбнулся:

— Ну ты и шутник, Сент-Эр! Будто я не знаю, что тебе и дела нет до того, сердится она или нет. Все это сплошное надувательство с твоей стороны — на самом деле ты просто наслаждаешься каждой минутой этого спектакля!

— Военная выучка, Тео, только и всего! Врага следует прежде всего ввести в заблуждение, — твердо заявил Жервез. — Не переживай — к утру в комнате и без того будет полно дыма, так что никто не заметит, что я курил. Мой маленький грешок останется без последствий. Конечно, это дурная привычка, но я приобрел ее еще в Испании, а потом, сколько ни старался, так и не смог от нее избавиться. Да и не думаю, что это так уж необходимо. Господи ты боже мой, вот это ветер! Еще немного, и тебя просто выдует из твоей башни.

— Только не меня! Если хочешь знать, стены там такие толстые, что я буду сладко спать всю ночь, а вот тебе, боюсь, придется куда хуже!

— Можешь на это не рассчитывать, черт подери! Я привык к грозам еще в Испании, теперь могу спать мертвым сном, даже если буря разразится прямо над моей головой. Я позаботился сказать Турви, чтобы он погасил огонь в камине, так что, когда приду, там хоть дыма не будет. Как сказала бы ее милость, я редко ошибаюсь в подобных вещах.

— Во всяком случае, можно хотя бы надеяться, что ветер разгонит тучи и очень скоро выглянет солнце. По-моему, еще рано расстраиваться из-за того, что из затеи с балом ничего не выйдет. Да и потом, если честно, я думаю, на самом деле это уж не такая страшная буря, как можно подумать судя по завыванию ветра. Я-то к этому привык, но вот ты… Тебя ведь так долго не было! Ты, пожалуй, будешь дрожать под одеялом от страха всю ночь напролет, представляя, что это стонут и вопят во тьме души бедных грешников.

— Да нет, я еще не забыл все прелести Стэньона в дурную погоду. Так что пойду-ка спать. Представь себе, Тео, один вечер в компании моей досточтимой мачехи — и я устал так, будто участвовал не меньше чем в дюжине кавалерийских переходов!

— К этому я тоже привык, — мрачно буркнул Тео.

Они покинули гостиную вместе, рука эрла чуть заметно сжала плечо кузена. На Парадной лестнице и в полумраке коридоров мерцали одинокие огоньки свечей — сразу же по приезде в замок эрл очень мягко, но весьма доходчиво объяснил экономке, что не имеет ни привычки, ни желания укладываться спать в десять часов и не намерен блуждать в темноте, поэтому надеется, что замок будет освещаться допоздна. По этой причине в холле теперь обязательно оставались два лакея, чьей обязанностью было тушить свечи только после того, как эрл закроет за собой дверь спальни. Вот и сейчас они с самым равнодушным видом слонялись взад и вперед в ожидании хозяина. Жервез усмехнулся:

— Мой бедный Турви! Никак не может привыкнуть к прелестям сельской жизни. Ему, бедняге, непонятно, как это можно пробираться ощупью к себе в комнату при свете одной-единственной свечи. Остается только надеяться, что он не бросит меня из-за всех этих кошмарных неудобств! Ни одному лакею до него не удавалось наводить такой блеск на мои сапоги!

— И таким невероятным образом завязывать тебе галстук! — с иронией фыркнул Тео.

— О нет, боже упаси! И как это тебе только пришло в голову?! Чтобы я подпустил лакея к моему галстуку?! Да никогда в жизни! Впрочем, Тео, твои слова не пропали впустую! Я тоже нахожу, что этот восточный стиль, который вызвал у тебя такое изумление, несколько вульгарен. Узел прямо под подбородком. Решено! Вот завтра ты увидишь, какой я сделаю трон любви!

— Отправляйся лучше в постель! Уже слишком поздно, чтобы валять дурака! — расхохотавшись, сказал Тео. — Спи спокойно!

— Даже не сомневайся! Я зеваю уже не меньше часа. Доброй ночи, кузен!

Эрл прошел к себе в спальню, где верный Турви ждал своего господина, глядя на почти потухший камин.

— Чертовски мерзкая ночь, — буркнул Жервез.

— Совершенно верно, милорд.

— Мой кузен, однако, считает, что мы не должны тешить себя пустой надеждой, будто после бури небо непременно прояснится и выглянет солнце.

— В самом деле, милорд?

— Но мне почему-то кажется, — продолжал эрл, вытаскивая драгоценную булавку из пресловутого восточного галстука и кидая ее на туалетный столик, — что если выйти наружу, то окажется, что там не так уж страшно, как представляется, когда сидишь за закрытыми дверьми и слушаешь завывания ветра.

— Если ваша милость не настаивает, я бы все-таки предпочел остаться здесь и не подвергать себя разгулу стихии.

— Мои сумасбродные желания отнюдь не простираются настолько далеко, — мрачно буркнул эрл.

Турви поклонился. Но лицу его было видно, что он отнюдь не считает себя побежденным и готов обсуждать эту тему и дальше. Но его хозяин недовольным жестом положил этому конец, дав попять, что желает раздеваться в молчании. Лакей подал ему ночной халат, и Жервез отпустил его, усевшись перед туалетным столиком, чтобы подпилить ногти. Турви между тем собрал разбросанные по всей комнате принадлежности туалета, пожелал хозяину доброй ночи и выскользнул в соседнюю комнату, откуда еще некоторое время доносились его шаги, звук открываемых и закрываемых ящиков и какой-то скрип.

Подправив ногти, эрл погасил горевшие на туалетном столике свечи, закрыл дверь и, обнаружив, что она то и дело со скрипом приотворяется, сунул в щель сложенный в несколько раз клочок бумаги, после чего взобрался на свою огромную кровать. Ее украшало нечто вроде балдахина внушительных размеров с тяжелыми, расшитыми золотом темно-алыми портьерами, которые плотно задергивались, отгораживая спящего от всего окружающего мира. Но Жервез, который во время военной кампании несколько раз лишь чудом избежал смерти благодаря тому, что спал на открытом месте, категорически запретил лакею задергивать их. Он со вздохом откинулся на подушки, придвинул поближе стоявшую у изголовья свечу и, немного поколебавшись, взялся за книгу. Ее прислала вдовствующая графиня, после того как он несколько необдуманно объявил, что она ранее ему не попадалась. Называлась книга «Самообладание», а поскольку, по словам графини, была просто очаровательна и весьма полезна именно для него, то эрл с тяжелым вздохом открыл ее, не ожидая найти в ней ничего особенного. Гром по-прежнему оглушительно грохотал над его головой, ветер свирепо стегал окна тугими струями дождя. Но этот оглушительный грохот, от которого, казалось, сотрясались стены, был так же бессилен помешать его глазам слипаться, как и высокоморальная книга миссис Бартон. Вскоре Жервез заметил, что буквы расплываются перед глазами, поэтому отшвырнул книгу в сторону, задул свечу и минут через десять уже спал сном младенца.

Внезапно он проснулся, как от толчка. Какой-то неизвестный звук, проникнув в его затуманенное сознание, вернул его к действительности. Комната была погружена во мрак, огонь в камине потух давным-давно, до слуха его не доносилось ничего, кроме монотонного стука капель, барабанивших в оконное стекло, и унылого завывания ветра, по-прежнему рвавшегося в комнату. Ему показалось, что к утру буря немного стихла. Не понимая, что его разбудило — то ли стук сорванной с крыши черепицы, то ли скрип приоткрывшейся двери в спальню, — Жервез тем не менее почему-то был совершенно уверен, что, кроме него, в комнате кто-то есть. Он быстро приподнялся на локте, вглядываясь в пропитанную едким запахом дыма темноту. Не было слышно ни единого звука, кроме заунывных стонов ветра за окном, но ощущение, что он не один, почему-то его не оставляло. Эрл не чувствовал страха, одну лишь злость, поэтому коротко спросил:

— Кто здесь?

Ответа не последовало, в комнате было по-прежнему тихо. Отбросив в сторону тяжелое покрывало, Жервез одним прыжком вскочил с постели. Как только его ноги коснулись пола, раздался чуть слышный скрип, а вслед за ним мягкий шорох, напоминающий звук осторожно притворяемой двери. Он бросился к окну, но дороге больно стукнувшись о ножку туалетного столика, и рывком отдернул тяжелую портьеру. Тусклый серый свет раннего утра осветил комнату. Эрл обвел глазами спальню — она была пуста. Вернувшись в постель, пошарил на столике возле кровати и отыскал спичечницу. Вспыхнул огонек свечи. Жервез поднял ее высоко над головой, пытливо оглядываясь вокруг. Странное дело — свернутый клочок бумаги, который он сунул в щель двери, ведущей в галерею, торчал на том же месте. Бросив взгляд на дверь, которая вела в гардеробную, он обнаружил, что она тоже плотно закрыта. Эрл молча поставил на стол свечу, сунул озябшие ноги в теплые шлепанцы с ярким марокканским орнаментом и накинул мягкий халат, продолжая ломать голову над тем, что же произошло. С одной стороны, кому могло понадобиться проникнуть к нему в такой час? С другой — он по-прежнему ничуть не сомневался в визите таинственного посетителя.

Внезапно что-то хрустнуло, на этот раз за дверью. Схватив свечу, Жервез настежь распахнул дверь, выскочил в темную галерею и чуть не сшиб Мартина. Тот, полностью одетый, но босиком, с лампой в руках, переминался с ноги на ногу как раз под его дверью. Увидев брата, бросил на него испуганный, немного смущенный взгляд.

— Мартин! — воскликнул эрл. — Какого дьявола?

— Не кричи, бога ради! — шепотом взмолился Мартин. В голосе его звучала едва сдерживаемая злость. — Ты что, хочешь разбудить мою матушку?! Нам здесь только ее и не хватает!

— Что ты затеял? — спросил Жервез уже тише, но в голосе его по-прежнему звучали стальные нотки. — Где ты был?

— Тебе-то что за дело? — огрызнулся Mapтин. — По-моему, я уже вышел из того возраста, когда ты мог потребовать от меня ответа, куда я хожу и зачем! Если тебе так уж интересно, я вышел подышать свежим воздухом!

— Свежим воздухом?! — не веря своим ушам, повторил Жервез. — В такую бурю?!

— А почему бы и нет, черт побери? Я не сахарная барышня и не боюсь промочить ноги!

— Будь так любезен и прекрати морочить мне голову! — рявкнул Жервез с такой яростью, которой брат от него не ожидал. — У тебя ведь, насколько я помню, мигрень! Ты пошел спать чуть ли не с курами!

— Ах да, конечно! — смущенно пробормотал Мартин. На щеках его вспыхнули два красных пятна. — Но вдруг вспомнил, что у меня назначено свидание… в деревне!

— Свидание в деревне?! Боже милостивый, в какой еще деревне?

— В Черингхэме. Но это тебя совершенно не касается! — сухо пробормотал Мартин.

— Странно, я готов поклясться, что дождь хлещет по-прежнему, однако ты совершенно сухой! — язвительно хмыкнул эрл.

— Конечно сухой, а ты как думал?! Естественно, я накинул плащ, когда выходил, а потом оставил его внизу вместе с сапогами, вот, можешь полюбоваться! И кстати, не вздумай проболтаться матери, что я ночью выходил из дому. Это единственное, о чем я тебя прошу! — Он бросил на сводного брата неприязненный взгляд и добавил: — Держу пари, эта проклятая дверь тебя разбудила! Скрипит как бог знает что! Да еще ветер вырвал ее у меня из рук!

— Какая дверь?

— Ну, та, что ведет во двор, естественно, какая же еще? — Он мотнул головой, указывая на видневшуюся в самом конце галереи небольшую дверь, которая, насколько знал эрл, вела к еще одному лестничному пролету. — Вот так я и вошел в дом. Я всегда так хожу!

Жервез бросил на него испытующий взгляд из-под нахмуренных бровей:

— Отлично, но для чего тебе понадобилось входить в мою спальню?