Симфония веков (№4) - Реквием по солнцу

Этот обелиск, сформированный морем и землей, проделавшими немалое путешествие, содержал бесценные минералы, руды и соль. Он стал одним из чудес света: прозрачная вода посреди бескрайней иссушенной пустыни. В гладкой слюде, покрывавшей его стены, отражались далекие звезды — знак его волшебной силы.

Так прошло еще немало тысячелетий. Наконец дающий жизнь источник обнаружили люди, которые тут же принялись его использовать. Вскоре его обожествили, и за ним стали ухаживать жрицы племени шанойнов, происходивших от митлинов. Митлины являлись одной из пяти древнейших рас, они были рождены в начале Времен из стихии Воды. Шанойны получили в наследство способность находить воду в пустыне. Они умели отыскивать места для колодцев, и все решили, что именно им следует поручить заботу об Энтаденине.

Шанойны следили за Фонтаном в Скалах — так на языке Ярима называли Энтаденин. После пробуждения источника на протяжении всего первого дня они не разрешали никому брать воду: в это время она вырывалась с такой силой, что легко могла сломать человеку спину. Шанойны контролировали сбор воды в течение семи дней, получивших название Недели Изобилия, а когда яростно бьющий фонтан превращался в спокойный поток, наступала Неделя Отдыха. Потом течение меняло свое направление, и начиналась Неделя Утраты, когда источником позволяли пользоваться только тем, в чьих семьях имелись серьезно больные или старики. Наконец во время последней фазы луны наступала Неделя Сна, и поток засыпал, дожидаясь, когда луна вернется на небосвод и фонтан забьет с новой силой.

Так проходили год за годом, складываясь в века и тысячелетия, пока не пришел День Перемен.

Внезапно голос Земли изменился, и голова Грунтора резко дернулась. Приятная повторяющая мелодия несла умиротворение. Но теперь все стало иначе: музыка достигла крещендо и внезапно смолкла. Грунтор слышал лишь печальный шепот земли.

На расстоянии многих миль к западу от Энтаденина, почти на границе с Кандерром, находилось одно из опаловых полей Ярима, Збекаглу, что на языке здешних обитателей означало «Конец радуги» или «Место, где небесные цвета касаются земли». Збекаглу в течение столетий являлся неиссякаемым источником сокровищ, его поверхность была вся изрыта шурфами, откуда добывали самоцветы, а потом, когда месторождение истощалось, рудокопы переходили в другое место. Там, где производили раскопки, земля становилась неустойчивой даже на уровне грунтовых вод.

Сильные колебания могли вызвать оползень. Однажды так и случилось, в результате русло потока оказалось полностью засыпанным.

Поскольку это произошло в Неделю Сна, никто ничего не заметил. А потом вода не вернулась. Энтаденин уснул и больше не проснулся.

Рапсодия пересказывала Грунтору легенды Ярима, а еще поведала о том, как жители провинции отреагировали на катастрофу: сначала их охватил ужас, потом они принялись винить друг друга, и наконец наступило тупое оцепенение. Прекрасный город постепенно превращался в пустыню, жара отнимала последние силы. Но они продолжали жить.

Земля тихо поведала Грунтору о дальнейшей судьбе Энтаденина.

Он умирал медленно и мучительно.

Как у великих Деревьев Земли, у огромных каньонов, пробитых реками, у морского прибоя и в любых других местах, где поработала магия стихий, у Энтаденина имелось некое подобие души. В прежние времена он был полон энергии и веселья — созданное природой существо, подверженное чуть ли не человеческим сменам настроения: ревущее от восторга в Неделю Пробуждения, счастливо хохочущее, когда водой наполнялись сосуды, фонтаны и каналы Ярим-Паара. Когда же наступала Неделя Утраты, Энтаденин погружался в размышления о бренности всего сущего. Потом он спокойно засыпал, цикл заканчивался, и снова приходило время чудесного пробуждения.

Красивый обелиск, лишившийся дара воды, — поначалу он просто удивился. Он слышал молитвы людей, чувствовал их беспокойство, хотя и не понимал его причин. Постепенно их уныние передалось Энтаденину, и вскоре он погрузился в пучину отчаяния. Шло время, но вода не возвращалась. Энтаденин мечтал о спасении, обращался с молитвами к своей Матери, но Земля не могла исцелить раны, нанесенные человеком.

Наконец, исполненный горечи, обелиск смирился с неизбежностью. Он продолжал стоять под жарким солнцем, чувствуя, как покидают его остатки влаги день за днем, год за годом, столетие за столетием, постепенно рассыпаясь в прах. Сначала он стал ниже, потом словно усох, и прекрасное многоцветье юности уступило место уродливым, ржавым краскам старости и дряхления. Энтаденин безутешно горевал о каждой капле влаги, которую терял.

Однако он продолжал сопротивляться солнцу и времени.

Его упрямая душа не желала покидать обелиск, по-прежнему высившийся среди выжженной земли Ярима, и кусочки сохранившейся слюды еще изредка поблескивали в лучах безжалостного солнца.

Голова Грунтора закружилась, песня Земли смолкла.

И великан ощутил боль. Связь с могучей стихией, согревавшая его сердце, неожиданно распалась. Удар был так силен, что у него подкосились колени. Грунтор упал, опираясь о землю руками, он бессознательно пытался восстановить контакт, но Земля молчала.

Через мгновение он ощутил, как ему на плечи легли чужие руки. Он отмахнулся, сопротивляясь подступившей к горлу тошноте. Лишь через несколько секунд он собрался с силами и сел, надеясь, что в голове прояснится.

В янтарных глазах Грунтора вновь появился блеск, к нему вернулось зрение, и он увидел перед собой Рапсодию, Акмеда и Эши. Собравшиеся в шатре болги тихонько перешептывались, напуганные слабостью своего могучего сержанта.

Грунтор вновь отмахнулся от руки Акмеда, встал, слегка пошатнулся и сделал несколько глубоких вдохов через широкие ноздри. Затем он повернулся к своему королю и коротко кивнул. Сложная паутина внутренних ходов под обелиском навечно запечатлелась в его сознании.

— Порядок. Вот план: мы отсечем руку в месте сгиба — она почти совсем усохла и стала слишком хрупкой, чтобы выдержать напор.

— Отсечь руку? — вмешался Ирман Карскрик. — Так поступать нельзя, это же священная реликвия!

— Ваша священная реликвия перестала давать воду, — возразил Акмед, стоя спиной к Карскрику и не сводя глаз с Грунтора, который тут же смолк, едва в разговор вступил герцог. — Что вам нужно: мертвое украшение или вода?

Герцог немного подумал и положил руку на плечо короля фирболгов.

— Вы можете дать гарантии, что вода потечет, если я разрешу отсечь руку у обелиска? — с сомнением спросил он.

— Нет, но могу с легкостью гарантировать, что потечет кровь, когда я отсеку вашу руку, — ответил Акмед, глядя на ладонь Карскрика.

— Акмед, — укоризненно произнесла Рапсодия, — прояви хоть немного учтивости.

Король болгов вздохнул, и Карскрик быстро убрал руку.

— Я мало что могу гарантировать, Карскрик. Во всяком случае, вода не входит в этот список. Но я уверен в одном: если вы ничего не станете делать, она точно не появится. Если он говорит, что руку следует отсечь, значит, так и нужно сделать. А теперь, будьте любезны, помолчите немного: нам необходимо выслушать дальнейшие указания.

Герцог кашлянул и кивнул Грунтору.

— Высверлим отверстие в обелиске и заберемся под землю на тридцать ярдов, — продолжил сержант, стирая пот с широкого лба. Его кожа постепенно приобретала свой обычный оттенок, цвет застарелых синяков. — Тогда обелиск выдержит напор вернувшейся воды. Если это произойдет сейчас, обелиск развалится на части. — Он посмотрел на сухой рыжий гейзер. — Дальше проход свободен, настоящий завал находится почти у самой границы с Кандерром. С этой проблемой Ой справится сам, сэр, нет никакого смысла тащить туда людей. Как только они закончат здесь, их можно будет отвести обратно в Илорк, а Ой поедет к границе, расчистит завалы и вернется домой.

— Тебе что-нибудь понадобится? — спросил Акмед.

Великан широко ухмыльнулся, полез в свою сумку и вытащил оттуда небольшую лопатку, поцарапанную и далеко не новую. Весьма довольный собой, он показал ее Акмеду и Рапсодии. Это была Копалка, старая лопата с обрезанным черенком, при помощи которой он пробивал им дорогу во время долгого путешествия под Землей.

Рапсодия рассмеялась:

— Сэр, с этим инструментом Ой справится с любыми завалами.

— Ладно, — хмыкнул Акмед и повернулся к собравшимся в шатре болгам. — Доставайте инструменты и начинайте работать.

Вокруг шатров кольцо оцепления медленно расширялось. Толпу постепенно оттесняли с площади на соседние улицы, откуда уже не было видно, что делают болги внутри шатров, озаренных факелами.

У веревочной границы стояла Эстен, пытавшаяся вместе с другими горожанами подойти поближе и взглянуть на происходящее в шатрах. Она уже собралась уйти, так ничего и не разглядев, когда Дрант коснулся ее локтя и покачал головой, сообщив тем самым, что ни одному из его шпионов не удалось приблизиться к месту работ. Эстен вздохнула и начала пробираться сквозь толпу в сторону пустых улиц.

— У меня не хватает терпения здесь стоять, — пожаловалась она своему будущему преемнику. — Карскрик получал прибыль от всех работ по восстановлению гейзера, проводимых мной до катастрофы. Если болги разбудят Энтаденин, герцог захватит воду, которая по праву должна принадлежать мне. Почему никому не удалось пробраться внутрь? До сих пор стража охотно брала взятки, да и запугать их нетрудно.

— Госпожа, со стражниками Ярима у нас никогда не возникало проблем, — мрачно ответил Дрант. — Но вместе с ними стоят болги, их король привел с собой собственную охрану, и с ними нам не удается договориться.

Темные глаза Эстен сердито сверкнули.

— Я хочу знать, что происходит внутри шатра, — сказала она тихим угрожающим голосом. — Необходимо, чтобы кто-нибудь пробрался внутрь и предотвратил кражу моей воды. До наступления завтрашней ночи, иначе прольется кровь.

12

В БЛИЖАЙШИЕ ТРИ ДНЯ предсказание Эши исполнилось. Болги работали в несколько смен внутри шатра, под которым находился Энтаденин, а обитатели Ярим-Паара удовлетворились наблюдением за тем, как они входят и выходят оттуда.

Зеваки, собиравшиеся на площади в течение первых дней, заметно поостыли, хотя интерес к примитивному народу, который, по словам королевы намерьенов, мог оживить Фонтан в Скалах, не угасал и горожане продолжали толпиться возле шатров. Впрочем, закончивших работу болгов всяких раз сопровождали стражники, и никому не удавалось с ними поговорить. Очень скоро люди поняли, что это болгов охраняют от них, а вовсе не наоборот, и настроение изменилось от презрения и опаски к смущенному интересу.

Льняные палатки, белые как снег в начале работ, очень скоро приобрели красноватый оттенок из-за поднимавшейся в воздух во время бурения глиняной пыли. На фургонах болгов в шатры доставляли мощные деревянные балки, из них рабочие мастерили странные конструкции, которые потом забивали в землю при помощи массивных пестов, приводимых в движение сложными машинами. Их изобрели за столетия до появления Гвиллиама, а затем использовали для строительства туннелей в Канрифе. Жители Ярим-Паара, привыкшие наблюдать за шанойнами, вручную копавшими колодцы, восхищались невиданными инструментами болгов. Впрочем, более мелкие устройства, как и сами работы, они попросту не видели.

Сначала убрали отсеченную руку Энтаденина. Со всеми возможными почестями ее доставили в главную ротонду Дворца Правосудия, украшенную знаменитыми колоннами. Здесь ее выставили для всеобщего обозрения. Поскольку в Яриме не было храма стихий, жителям столицы, чтобы отправить религиозные обряды, приходилось отправляться за сто лиг в Бетани, где в базилике Огня проводил службы Первосвященник Кандерр-Ярима, Ян Стюард. В первый же день посмотреть на реликвию пришло более четырех тысяч человек, в десять раз больше, чем в те дни, когда много лет назад в этой же ротонде выставили для прощания гроб с телом отца Ирмана Карскрика.

Эши наблюдал за теснящейся в ротонде толпой с балкона башни для гостей, расположенной в западной части дворца. Потом он взглянул в лицо Рапсодии и рассмеялся.

— Ну, что теперь? — с улыбкой спросил он. — Что тебя так поразило?

— Я действительно удивлена. — Рапсодия не отрываясь смотрела на извивающуюся змеей очередь, тянувшуюся почти до центральной части Рыночной улицы. — Эта дурацкая штука простояла посреди площади сотни лет и ни для кого не представляла никакого интереса. Практически каждый, у кого были дела в центре города, ежедневно проходил мимо, и никто не обращал на нее ни малейшего внимания, если не считать нескольких пилигримов и маленького мальчика, который остановился, чтобы справить малую нужду. А теперь это священная реликвия, вызывающая трепет у тех же самых людей, что равнодушно смотрели на нее всего три дня назад. Поразительно.

Эши обнял жену:

— Ты права. Но меня интересует другой вопрос: смогу ли я отвлечь твое внимание от столь поразительного зрелища?

— Почти наверняка, — ответила Рапсодия. — Что ты предлагаешь?

— Почему бы нам не переодеться и не пробраться в город, не привлекая к себе лишнего внимания? Ты можешь надеть годин, а я — плащ с капюшоном, какой носят шанойны и пилигримы.

Рапсодия радостно рассмеялась:

— Вновь вернуться в те дни, когда ты прятал лицо? Что ж, я и в самом деле надевала годин, когда побывала здесь с Акмедом, чтобы меня никто не узнал. В Яриме не слишком много людей с такими же волосами, как у меня, и мое появление вызвало бы большой интерес, а поскольку мы собирались похитить мальчика, одного из сыновей Ракшаса из мастерской, где делают изразцы, нам это было совсем ни к чему. Да, на самом деле ты здорово придумал! К тому же развевающиеся белые льняные одежды лучше всего защищают от жары. А куда мы пойдем? Сейчас самое время заглянуть на рынок: горожане собрались возле ротонды, чтобы поклониться куску мертвого камня, так что на рынке будет пусто.

— Нет, я придумал кое-что другое.

— Да?

— Я хотел нанести визит Мэнвин. Смех в глазах Рапсодии тут же погас.

— Ты уверен, что хочешь этого, Сэм? — мягко спросила она.

— Да, — твердо проговорил он и, взяв ее за руку, увлек во внутренние покои. — Давай попробуем получить ответы на свои вопросы, хотя уверен, услышим лишь безумное бормотание. А потом пообедаем в какой-нибудь таверне или поедим у открытых жаровен и поищем на рынке что-нибудь необычное в подарок Гвидиону и Мелли.

Рапсодия сделала глубокий реверанс:

— Ведите меня, милорд.

Храм Мэнвин располагался на западной окраине города посреди роскошного сада, окруженного водой, — во всяком случае, так было в те времена, когда Энтаденин приносил в город свой чудесный дар. Теперь здесь царило запустение. Глубокие высохшие впадины — раньше в них весело плескалась вода — украшали статуи морских нимф, потерявших былое великолепие и грустно глядевших на пыльные фонтаны.

Храм, как и многие здания в Ярим-Пааре, был большим и величественным, но за ним уже давно никто не ухаживал. Построенный из лучшего мрамора, Храм Оракула состоял из центрального здания и двух боковых пристроек, идущих вдоль дороги и во многих местах обвалившихся. Потрескавшиеся мраморные ступени вели в широкий внутренний дворик, где на удивительно красивом мозаичном полу стояли восемь огромных колонн, покрытых пятнами лишайника.

Центральная часть здания представляла собой круглый зал с куполообразным потолком, который рассекли две глубокие трещины. Его венчала высокая тонкая башня, сиявшая, словно маяк, под лучами яркого солнца.

Рапсодия остановилась у основания великолепной лестницы.

— Ты уверен, что хочешь сюда войти? — вновь спросила она у Эши. — Ваша прошлая встреча показалась мне весьма необычной, не хотелось бы пережить такое еще раз.

— Тебе не понравилось присутствовать при схватке двух драконов в древнем, разрушающемся храме? — отозвался Эши, заглядывая в ее зеленые глаза — все остальное было скрыто годином. — Балансировать на краю бездонного колодца, увертываясь от обломков, падающих с купола, когда дрожит земля?

— Да, ты правильно все описал.

— Я постараюсь вести себя прилично, — пообещал Эши. — Пойдем, Ариа.

Зеленые глаза Рапсодии возбужденно блестели.

— Ты помнишь, как мы сформулировали вопрос? Эши успокаивающе погладил ее руку.

— Да. Пойдем.

Они поднялись по лестнице и вошли в открытый портал. В храме было темно, сумрак разгоняли лишь редкие светильники и свечи.

Внутри храм содержался в идеальном порядке. Возле дальней стены огромного зала, служившего чем-то наподобие холла, весело журчал большой фонтан, тонкая струя воды поднималась в воздух на двадцать футов и с негромким всплеском падала в бассейн, отделанный лазуритом. Пол в зале был выложен полированными мраморными плитами, стены украшали изящные изразцы, сияла начищенная медь подсвечников.

По бокам находились две небольшие комнаты, возле которых стояла стража Мэнвин в рогатых шлемах, вооруженная тонкими длинными мечами. За бассейном с фонтаном была высокая дверь из кедра, украшенная сложным орнаментом. Перед ней также стояли стражники.

Рапсодия внезапно остановилась и сжала плечо Эши.

— Подожди! Вспомни, как в последний раз, когда мы пришли за пророчеством, Мэнвин рассердилась, что ты скрываешь свое лицо. Быть может, нам лучше снять капюшоны? Мне бы не хотелось раздражать ее раньше времени.

— Хорошо, мы так и сделаем, как только войдем внутрь. Эши взял Рапсодию за руку и повел вокруг фонтана.

Они остановились перед стражниками.

— Десять золотых крон за визит к прорицательнице, на ее содержание, — холодно произнес стражник.

Эши вытащил из кошелька требуемую сумму.

— Если эти деньги и в самом деле идут на содержание Мэнвин, то сейчас она одета в новое платье, — пробурчал он, бросая монеты в протянутую коробку. — В прошлый раз она показалась мне слишком худой, ей давно не расчесывали волосы, а вот ты, солдат, выглядишь прекрасно. Ты ведь не станешь присваивать пожертвования, не так ли?

Стражник сплюнул на пол и, открыв красивую кедровую дверь, мрачно предложил им войти.

— Ты ведешь себя просто превосходно, — сухо заметила Рапсодия, когда они вошли во внутреннее святилище.

— Я дракон. Моя натура требует, чтобы я досаждал людям.

— Да, ты никогда не упустишь случая.

— Ну, если мы намерены открыть лица, чтобы не раздражать Мэнвин, лучше это сделать прямо сейчас. — Эши откинул капюшон, повернулся к Рапсодии и удивленно заморгал: в тусклом свете свечей лицо его жены было таким же бледным, как ее белые одеяния. — Ариа, с тобой все в порядке?

Рапсодия молча кивнула.

Эши вновь взял ее за руку. Холодные пальцы слегка дрожали.

— Рапсодия, если ты не хочешь говорить с Мэнвин, мы можем повернуться и уйти.

Она покачала головой и сжала его ладонь.

— Просто я все вспомнила, — тихо проговорила она. — Я успела забыть, какое жуткое впечатление производит этот храм. Мэнвин меня пугает.

— Тогда отправимся на рынок.

Эши повернулся, чтобы постучать по кедровой двери, но Рапсодия его остановила:

— Нет. Мы должны услышать ее ответ, должны спросить о ее прошлом пророчестве, иначе событие, которое может стать самым замечательным моментом в нашей жизни, принесет лишь тревоги и страх. Извини, что я струсила. Пойдем.

Не выпуская руки Рапсодии, Эши решительно двинулся вперед.

Огромное помещение за кедровой дверью освещалось светом, падавшим из целого ряда небольших окон, проделанных в потолке, и множеством горящих свечей. В центре комнаты находился помост, висящий над широким колодцем.

Как и всегда, Мэнвин сидела посреди помоста — высокая и худая, с розовато-золотистой кожей и огненно-рыжими волосами, в которых пробивалась седина. На лице появились морщины, свидетельствующие о наступлении среднего возраста. В левой руке она держала изящный секстант. Как и во время прошлого визита, на ней было платье из зеленого шелка, давно утратившее свое былое великолепие.

Глаза Провидицы Будущего представляли собой идеальные зеркала, лишенные зрачков, радужной оболочки и склеры. Когда Рапсодия в первый раз заглянула в них, она едва не утонула в бездонных ртутных колодцах, глядящих мимо настоящего, в царство еще не наступившего.

Теперь Рапсодия знала, как опасно смотреть в глаза драконов или их родственников. Поэтому она почтительно опустила взор, дожидаясь, пока прорицательница соизволит к ним обратиться.

Сначала Мэнвин не обращала на них никакого внимания. Ее длинные пальцы вращали колесико секстанта, а губы напевали тягучую мелодию без слов. Король и королева намерьенов молча ждали, изредка переглядываясь.

Вдруг Мэнвин наклонилась вперед и принюхалась, словно уловила запах пожара в воздухе. Ее удивительные глаза заметались по залу и наконец остановились на Рапсодии и Эши. Она слегка приподнялась и указала на темную дыру колодца.

— Посмотрите туда, — приказала она тем же резким каркающим голосом, который Рапсодия запомнила после первого посещения.

Рапсодия вновь начала дрожать. Мэнвин принимала участие в недавнем совете намерьенов, побывала на их свадьбе, и тогда в ней не чувствовалось угрозы, она выглядела отрешенной и слегка смущенной. Но здесь, в своем храме, она производила ужасающее впечатление, а ее улыбка была уверенной и жесткой.

— Пусть Единый Бог дарует вам хороший день, мой внучатый племянник и его леди-жена, — прокаркала пророчица, низко кланяясь и приветствуя их, как это было принято на Острове Серендаир. — Впрочем, так и будет: вас ждет очень интересный день.

— Благодарю, тетя, — поклонился в ответ Эши. — Надеюсь, что на этом твое пророчество не заканчивается. Я щедро заплатил у входа.

Прорицательница рассмеялась.

— Ты всегда будешь моим любимым внучатым племянником, Гвидион из Маносса. И твоя прелестная жена. Она чудесная шляпа к твоему перу. Перо и шляпа, и перо, перо и шляпа!

И она радостно захихикала.

Рапсодия поклонилась и вопросительно посмотрела на Эши, но тот лишь пожал плечами.

— Ну, спрашивайте, — махнула рукой Мэнвин, и ее веселость мгновенно исчезла.

Король и королева намерьенов переглянулись, вспоминая свой вопрос.

— Я хочу уточнить смысл двух противоречащих друг другу пророчеств, которые ты сделала для нас несколько лет назад, — начал Эши.

По челу прорицательницы скользнуло облако сомнений.

— Пророчества?

— Да, — быстро заговорила Рапсодия. — Вы сказали мне: «Я вижу противоестественного ребенка, рожденного в результате противоестественного акта. Рапсодия, тебе следует опасаться рождения ребенка: мать умрет, но ребенок будет жить».

— А мне, ее мужу, ты заявила: «Гвидион, сын Ллаурона, твоя мать умерла, дав жизнь тебе, но мать твоих детей не умрет при их рождении», — добавил Эши. — Мы хотим знать, что ты имела в виду, тетя.

Сомнения на лице Мэнвин сменились полным недоумением. Она провела рукой по гриве спутанных рыжих волос, дергая их, как ребенок, а затем покачала головой.

— Вы спрашиваете о Прошлом, — недовольно заявила она. — Я не способна видеть Прошлое. И не понимаю, чего вы от меня хотите.

Горло Рапсодии сжалось.

— Конечно, она не знает, — прошептала она Эши. — Как глупо я поступила, задавая такой вопрос!

Недоумение исчезло с лица прорицательницы, она выпрямила спину и медленно повернулась в сторону Рапсодии, словно хищник, выслеживающий жертву. Потом легла на живот, и помост начал медленно раскачиваться над колодцем. Взгляд Мэнвин застыл на королеве намерьенов.

— Остерегайся прошлого, леди, — мрачно заявила она, хотя ее губы улыбались. — Прошлое может быть охотником, не знающим устали, стойким защитником или мстительным врагом. Оно стремится добраться до тебя; оно стремится тебе помочь. — Она переместилась еще немного вперед, так что верхняя часть ее тела свесилась над колодцем, и прошептала: — Оно хочет уничтожить тебя. — Мэнвин отодвинулась от края помоста, довольная впечатлением, которое произвела на Рапсодию. — Как Будущее постоянно пытается уничтожить меня.

— Ответь на мой вопрос, — громко велел Эши, встревоженный словами прорицательницы, вселившей страх в душу его жены. — Если у нас с Рапсодией будет ребенок, что ждет ее и мое дитя в будущем? Я устал от этих игр.

Прорицательница ошеломленно посмотрела на него, затем поднесла секстант к глазам и направила его на потрескавшийся купол. Из колодца подул темный ветер. Рапсодия вздрогнула и прижалась к Эши. Тысячи горящих свечей разом потускнели, в зале сразу же стало темно. Купол у них над головами превратился в ночное небо, усеянное звездами, между которыми неторопливо проплывали легкие облака. Холодный ветер ударил им в спины, широкий годин Рапсодии развевался, точно белые паруса.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Мэнвин опустила секстант и посмотрела на Эши. Ее лицо превратилось в маску, в вытянутой руке она держала секстант, навигационный прибор, который привел прадеда Эши и ее отца, Меритина-Исследователя, к берегам, где властвовала дракониха Элинсинос. Эши понял смысл жеста Мэнвин: она напоминала ему, что оба они появились на свет в результате этого союза, и хотя она не могла видеть Прошлого, кровь дракона, текущая в их жилах, и древние легенды являлись их общим проклятием и благословением.

— Ты всегда будешь опасаться собственной крови, Гвидион, — спокойно сказала она. — Но не волнуйся, твоя жена не умрет, когда на свет появятся твои дети.

Эши обвиняюще ткнул в нее пальцем.

— Рапсодия, — сурово промолвил он. — Скажи, что Рапсодия не умрет.

— Рапсодия не умрет, когда на свет появятся твои дети, — послушно повторила Мэнвин.

— И не пострадает, не станет калекой? Отвечай четко и ясно.

Мэнвин пожала плечами:

— Беременность не будет легкой, но она не убьет Рапсодию и не причинит ей вреда. Точно.

Эши задумался: ему показалось, что он уловил в словах Мэнвин какой-то подвох.

— Поклянись мне, Мэнвин, как твоему племяннику и королю. Мне необходима твоя клятва. Поклянись мне, твоему кровному родственнику, королю намерьенов, взошедшему на престол законным путем. Поклянись, что ты совершенно уверена — моя кровь не причинит вреда стоящей здесь женщине и она благополучно родит нашего ребенка.

— Не причинит, я клянусь, — все так же спокойно проговорила прорицательница.

Эши продолжал внимательно смотреть на Мэнвин.

— Спасибо, тетя.

— Всегда рада служить, милорд, — с почтительным поклоном ответила прорицательница.

— Ты не хочешь поведать нам еще что-нибудь важное относительно будущего? — спросил Эши, когда Рапсодия собралась вновь надеть капюшон.

Мэнвин задумалась, подперев подбородок кулаком.

— В «Горшке и котелке» будут подавать превосходную баранину с пряностями, — вежливо сообщила она. — Мастер по изготовлению луков и стрел сегодня выставит на продажу чудесные стрелы с прекрасным оперением — ему доставили альбатроса, пойманного в Кесел-Тэй. Эти стрелы принесут вашему воспитаннику успех на состязаниях лучников.

— Спасибо. — Эши надел капюшон. — Пусть Бог дарует тебе приятный вечер и мирную ночь.

Он взял Рапсодию за руку и собрался уходить.

— Прежде загляни в колодец, — едва слышно приказала Мэнвин.

Эши обменялся с Рапсодией недоуменными и встревоженными взглядами, выпустил руку жены и шагнул к колодцу.

— Не вы, милорд, — остановила его Мэнвин. — Леди.

— Ты хочешь, Ариа? — Рука Эши легла на ее плечо. — Мы можем уйти прямо сейчас.

— Мэнвин такой поступок обязательно обидит, а я этого не хочу, — быстро ответила Рапсодия.

Она повернулась и сделала несколько осторожных шагов к колодцу, стараясь держаться подальше от трещин.

Подойдя к нему, она несмело заглянула в темные глубины, где когда-то увидела несчастную лиринскую мать, исполнившую пророчество Мэнвин о смерти во время родов. Послышался негромкий свист ветра, но внизу клубился мрак. Рапсодии ничего не удавалось рассмотреть.

— Я ничего не вижу, — наконец призналась она. Прорицательница широко улыбнулась, ее серебряные глаза вновь засияли жутким светом.

— Ничего? Очень жаль. Значит, сегодня для тебя больше не будет предсказаний. — Мэнвин вновь опустилась на живот и улеглась, упираясь подбородком на скрещенные пальцы. — Так бывает со всеми, кто, в отличие от тебя, не наделен даром предвидения, — заявила она, и в ее голосе послышалось высокомерие. — Кто не является Певицей, кому не снятся сны о Будущем, — короче говоря, со всеми остальными людьми, леди. С теми, кто ступает по земле, не имея представления о том, что их ждет.

Она вновь захихикала, но вскоре тихий смех сменился Диким хохотом.

— Ария, пойдем.

В голосе Эши появились стальные нотки, и его приказ пробился сквозь обволакивающую Рапсодию пелену безумия.

Рапсодия встряхнула головой, отвернулась от колодца, быстро подошла к Эши, взяла его за руку, и они решительно зашагали к кедровой двери.

У них за спиной Мэнвин принялась громко скандировать:

Давным-давно обещание дано,

Давным-давно имя произнесено,

Давным-давно голос смолк —

Уплати тройной свой долг.

Против собственной воли Рапсодия остановилась и обернулась. Прорицательница не смотрела в ее сторону, а танцевала на раскачивающемся помосте, держась за тросы, которыми он крепился к потолку.

Затем Мэнвин принялась бормотать:

— Предательство! Помощь! Задержка! Твои глаза — цвета нефрита!

Наконец их взгляды встретились.

— Боишься? — участливо спросила Мэнвин. Рапсодия сердито расправила плечи, ей надоели штучки Мэнвин.

— Нет! — крикнула она в темноту. — Нет, Мэнвин, я не боюсь ни Прошлого, ни Будущего, ни твоей бессмысленной болтовни. Я буду счастлива в Настоящем, там, где тебе было бы неплохо хотя бы иногда появляться. Однако спасибо тебе за совет относительно ужина. Если после него у меня будет сытая отрыжка, я непременно посвящу ее тебе. Но поскольку она останется в Прошлом, ты об этом не узнаешь.

Рапсодия развернулась и устремилась к кедровой двери. Эши, с трудом сдерживая смех, едва за ней поспевал.

— Ну, Ариа, — сказал он, утирая слезы, — ты вела себя превосходно. Пойдем, мысль о баранине звучит весьма привлекательно, и я готов заплатить любую сумму, чтобы услышать твою отрыжку.