Открытие (№2) - Возвращение в рай

Когда она увидела дочь Иуды Талона, надменную иудейскую докторшу, глаза у нее чуть не полезли на лоб. Хитрая кошачья усмешка искривила ее губы, и она промурлыкала:

— Ну, Родриго, ты, кажется, заболел от нетерпения, ожидая меня? — И, повернувшись к Мириам, добавила: — Я думала, вы лечите только женщин и детей.

— Этот человек не нуждается в моем врачебном искусстве, уверяю вас. Может, вы собираетесь попрактиковать на нем свое? Уверена, у вас в этом деле гораздо больше опыта, чем у меня, — с презрением в голосе ответила Мириам, надев накидку и не обращая внимания на непристойные испанские ругательства, которыми Риго встретил приход Патрис. Потом она повернулась к нему и спокойно добавила: — Не бойся за честь своего брата. Утром я разорву нашу помолвку. Оставляю тебя с этой шлюхой, которую ты так ждал. — С этими словами Мириам направилась к двери.

Не обращая внимания на хихиканье Патрис, Риго загородил рукой дверной проем, не позволяя Мириам уйти.

— Не делай глупостей. Ты не можешь идти домой ночью совсем одна.

— Я уже сделала одну глупость… больше, чем глупость. Мириам надеялась, что ее верные слуги правильно поняли ее приказ и придут с носилками на холм. — У меня есть сопровождающие. Пожалуйста, Риго, позволь мне уйти.

— Что ты скажешь Бенджамину? — спросил он мрачно.

— Это тебя не касается. Он хочет вернуться в Новый Свет? Теперь он сможет сделать это и остаться там. Поезжай со своим братом, испанец. Я хочу, чтобы ты никогда больше не попадался мне на глаза. — С этими словами она обошла его, опустив на голову капюшон, и направилась к носилкам.

Рука Патрис, мерцавшая в темноте от множества украшавшие ее тяжелых дорогих колец, опустилась на плечо Риго, затем скользнула выше, лаская его заросшее щетиной лицо.

— . Иди же, не думаю, что эта девчонка могла насытить такого жеребца, как ты… да? — В ее голосе была одновременно и насмешка, и лесть.

Он взглянул на нее, пытаясь подавить неприязнь.

— Если вы думаете польстить моему мужскому тщеславию, не пытайтесь. Я знаю, что могу сейчас заняться любовью еще, но не стану это делать для того, чтобы поднять себя в собственных глазах. — Он смотрел на ее слуг, терпеливо ждавших с носилками в конце аллеи. Призывно помахав им рукой, он начал мягко подталкивать ее к выходу.

— Мне нужно о многом подумать, миледи. Он с важным видом пожал ей руку. Патрис вздохнула.

— Может быть, в другой раз, — пробормотала она, когда он помогал ей сесть в носилки, понимая, что другого раза уже не будет. По пути домой она проклинала своего толстого глупого мужа, который единственный раз за свою несчастную жизнь не мог напиться вовремя!

Иуда Талон сидел во главе полированного стола эбенового дерева в просторной столовой своего дворца, давно уже не замечая окружавшего его богатства. Перед ним был сыр и свежие апельсины, которыми он привык заканчивать завтрак. В немом изумлении он смотрел на свою единственную дочь.

— Ты сошла с ума. Я предостерегал тебя об опасностях работы с бедными женщинами и детьми в городе.

Мириам неподвижно сидела на краю стула, не притрагиваясь к еде.

— Нет, отец, я не повредилась в уме и не переоценила свои силы, просто я должна разорвать помолвку. Мы с Бенджамином поссорились прошлой ночью. Тоска по родному дому всегда будет непреодолимой преградой между нами. Он не может быть счастлив нигде, кроме Эспаньолы. — Она очень тщательно отрепетировала свою речь. Он человек чести и хочет быть верен своему миру. Я же хочу хранить верность себе, и требую, чтобы ты аннулировал сделку. Раввин не может объявить наш брак законным раньше, чем через месяц. Поэтому наша честь не будет задета, если мы расторгнем договор раньше этого срока. — Ее голос был таким же спокойным, как и ее холодные темные глаза. Она стоически выдержала его взгляд. — Большим бесчестьем было бы заключить этот брак и обречь Бенджамина на годы несчастья.

Иуда поднялся и нетерпеливо заходил по комнате.

— Бенджамин не будет несчастлив. Я знаю, что пошел на хитрость, использовав Дюбэ, но это только доказало, что Бенджамин любит тебя. Он не переживет, если ты выйдешь замуж за кого-нибудь другого.

— Он будет несчастлив. Неужели ты не понял этого, отец? Он только хотел избавить меня от брака против моей воли. Потом он горько сожалел бы об этом.

— Ты хочешь сказать, что он мог бы нарушить слово и увезти тебя против твоей воли? — скептически спросил Иуда.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, конечно нет. Он вернулся бы сюда после того, как познакомил меня со своими родителями, но, побывав в своем родном доме, он постоянно испытывал бы боль.

— Не стоит больше говорить об этом. Все уже решено.

Я всегда позволял поступать тебе так, как ты хочешь, Мириам, но сейчас ты заходишь слишком далеко.

Я не выйду за Бенджамина. — Она поднялась и посмотрела ему спокойно в глаза. — Сегодня я собираюсь отказать ему. Потом ты убедишься, что это только к лучшему — И с этими словами она вышла из комнаты.

В дверях он остановил ее.

— Если ты разорвешь соглашение с домом Торресов, я буду вынужден еще раз поговорить с Дюбэ. Он все еще хочет жениться на тебе. У тебя есть кое-какие обязательства передо мной, перед нашей семьей. Я всю жизнь много работал, чтобы собрать это богатство, и не желаю, чтобы после моей смерти его разделили между бедными иудеями, я хочу видеть наследников, Мириам.

Она на мгновение опустила голову, потом сказала:

— Дюбэ хочет только богатства, о котором ты говорил, но если после всего, что произошло между мной и Бенджамином, ты все еще считаешь, что я должна выйти за него, я сделаю это. — Она повернулась и вышла из комнаты, моля, чтобы время смягчило ее отца. Если же нет, то лучше уж все-таки этот холодный самодовольный Дюбэ, которого она презирала, чем благородный друг, перед которым она всегда будет испытывать чувство вины.

Глава 7

Мириам не пришлось ни обдумывать то, что она скажет Бенджамину, ни идти через весь город, чтобы поговорить с ним. Едва она опомнилась от ужасного разговора с отцом, как голоса в прихожей оповестили ее о том, что ее жених сам пришел к ней.

Как преступник при виде топора и палача, она поспешно покинула свои комнаты на втором этаже и сбежала с лестницы навстречу ему. Несомненно, пациент, у которого он был нынешней ночью, был смертельно болен. Потом она увидела свое письмо в его руке, и сердце ее замерло. Его ясные синие глаза, полные заботы и нежности, смотрели на нее.

«Господи, помоги мне. Подскажи, что делать», — в отчаянии молилась Мириам.

— Мириам, мы должны поговорить. Ты можешь выйти в сад? — спросил он.

Она молча кивнула и на негнущихся ногах спустилась с лестницы. Они прошли по длинному коридору и вышли во двор. Присев на каменную скамью в тени пинии, он наклонился к ней и протянул письмо.

— Паоло дал мне это, когда я пришел домой. И я сразу отправился сюда. Вчера, когда все уже разошлись, мне пришлось навестить старого Жана Ле Бража. — Он повернулся к ней и, виновато улыбнувшись, добавил: — Конечно, я с большим удовольствием провел бы эту ночь с тобой. Пожалуйста, прости меня.

Он обнял ее и прижался губами к ее губам прежде, чем она успела понять, что происходит. Бенджамин не сдерживал своей страсти, его губы показались ей дерзкими и… такими знакомыми!

I «В темноте мы похожи еще больше», — вспомнила Мириам.

Она окаменела от ужаса, не в силах что-либо предпринять.

— Я так боялся, что ты была ночью в городе и некому было защитить тебя, кроме слуг… — Он замолчал, заметив ее замешательство. — Я обидел тебя?

Она наконец пришла в себя и нежно коснулась его щеки.

— Нет, Бенждамин, это я обидела тебя. Видишь ли, после этой неудавшейся встречи сегодня ночью я много думала о нашем предстоящем браке. — «Ну, по крайней мере, в этом я не лгу». — И о нашей ссоре. — Она высвободилась из его объятий и, пытаясь взять себя в руки, сказала: — Эта записка была ошибкой. — «Это еще слабо сказано», — горько подумала она про себя. — Я просто хотела попытаться в последний раз закрепить нашу помолвку в надежде, что это привяжет меня к тебе и твоему миру. Если… если бы ты пришел и мы сделали бы то, о чем я просила, это не спасло бы ничего, все стало бы еще хуже. — Она почувствовала, что лицо ее пылает. Заниматься с Бенджамином тем же, чем с Риго, казалось ей невозможным. Бенджамин был ее другом и коллегой, ее защитником в Падуе, ее героем, но, как внезапно поняла Мириам, она не думала о нем как о любовнике.

— Я не уверен, что когда-нибудь сам мог оценить свою мужскую привлекательность, — сказал он, чувствуя, определенно, некоторый дискомфорт. Он с растущим беспокойством смотрел, как она поднялась и отошла от него.

— Нет, дело совсем не в том. Дело в том, что… — Она не могла больше вымолвить ни слова. Как объяснить ему?

— Итак, ты опять передумала и хочешь остаться в Марселе. — Его голос задрожал от гнева, когда он встал и подошел к ней ближе. — Ты никогда не была склонна менять решения, Мириам. Но в последнее время мне кажется, что ты просто раздваиваешься.

«Неужели он догадывается?» — Она взглянула ему в лицо.

— Да, я была очень… нерешительной. Но с тех пор как этот брак стал навязываться нас с помощью хитроумных манипуляций моего отца, я стала смотреть на чувства, которые мы испытываем друг к другу, по-другому.

«Пока этот испанец не разрушил все!»

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, и в его голосе послышалась ярость. — Мы дали обет, Мириам. — Он напряженно посмотрел ей в глаза.

Она тихо вздохнула.

— Я не выйду за тебя, Бенджамин. Ты будешь несчастлив в Марселе. Я буду несчастна в Новом Свете. Из этого тупика нет выхода.

— И ты думаешь, я поверю в то, что все это ты решила за одну ночь? Скажи… ты больше не любишь меня?

— Я люблю тебя, Бенджамин, но как друга — хорошего, доброго и верного друга, но… не как мужа, — поспешно добавила она.

— Большинство браков держатся даже на еще более шатких основаниях, чем дружба, — возразил он.

Раньше это устраивало ее. Но сейчас его аргументы явно ни к чему не привели. «Хочу ли я знать, почему она передумала?» — подумал Бенджамин.

Мириам видела по его лицу, как он растерян и обижен; голос его звенел от гнева.

— Мне очень жаль, Бенджамин.

— Я уже написал родителям о нашей свадьбе. Они будут ждать, что ты приедешь вместе со мной.

— Я прошу у тебя прощения за это. Но ты ведь написал им и о Риго. Возьми его с собой, Бенджамин. Попытай счастья в Новом Свете и, быть может, время от времени ты будешь приезжать и сюда, чтобы повидать нас.

Он вспомнил все: и как она помогала его брату, и полные ненависти взгляды, которыми обменивались они, помнил ее нелестные слова о нем, ее замешательство на балу, когда она искала Риго глазами, и ее отрицательный ответ, когда он побескоился о том, не обидел ли тот ее — все это промелькнуло перед мысленным взором Бенджамина, оглушив его неожиданным открытием.

— Это Риго, Мириам? — Он ждал реакции на свой вопрос.

Даже если бы он ударил ее, она не почувствовала бы такой боли. Мириам пыталась взять себя в руки.

«Господи, пожалуйта, не позволь мне обидеть его еще сильнее!» — молила она.

— Ты ведь не, думаешь, что я могу любить этого… этого испанца! Он презирает меня, смеется над моей работой, относится ко мне, как к своей лошади!

Он видел, как боль и гнев вспыхнули в ее глазах, отчего они потемнели подобно олову.

— Даже если все это правда, вы могли бы полюбить его, — спокойно сказал он. Потом попытался улыбнуться. — Но вы правы, это было бы совсем… неосуществимо!

Оставив ее одну, он вспомнил ее слова: «Это только к лучшему». Предпочла ли она лучшему выходу из положения просто меньшее из зол?

Риго все утро упражнялся в верховой езде, насколько позволял его бок, и чуть не падал с седла от усталости. Но ухаживать за лошадью было для него привычным и знакомым занятием, давало время сосредоточиться и обдумать происходящее.

Чудесная гнедая лошадь, которую он сейчас чистил, принадлежала его брату.

«Искупление греха?» — подумал он с усмешкой, выскребая блестящую шкуру лошади.

Перед его глазами все еще пылало лицо Мириам в бледном лунном свете, и он слышал ее жестокие слова: «Почему Господь не позволил Бенджамину дать тебе умереть в том сражении!» Что за безумие было покуситься на ее девственность! На женщину его брата! Бенджамин заслуживал лучшего. Однако, хотя чувство вины мучило его, он все еще тонул в чудесном запахе Мириам и ее ясных серых глазах, чувствовал мягкость ее кожи и знал, что она была так же не в силах остановить его, как и он сам.

Теперь она будет вынуждена разорвать помолвку с Бенджамином, лучшим из людей, кого он когда-либо встречал, и который мог любить ее, как она того заслуживала. Оба они предали его, и теперь оба должны расплачиваться за свое вероломство.

Риго чувствовал обиду на Аарона и настороженность по отношению к Исааку, понимая его неприязнь. Он был лишним в этом иудейском доме, к которому принадлежал Бенджамин. Но Риго полюбил своего брата, несмотря на то, что не доверял и стеснялся остальной семьи.

«Два брата, любящие одну и ту же женщину», — горько подумал он и замер от неожиданно определившегося чувства. — «Любят?» — Он желал ее, она казалась ему привлекательной, необычной, лишала его привычной рассудительности — но любить? Нет!

В это время в конюшню вошел Бенджамин, прервав тревожные размышления Риго.

— Тетя Руфь сказала, что ты здесь. — Он разглядывал покрытое потом тело Риго, одетого только в штаны и сапоги для верховой езды. Белая льняная туника и черный камзол висели на барьере стойла. — У нас есть слуги, чтобы ухаживать за лошадьми, — сказал он, но сразу вспомнил, что их отец любил делать это сам.

— Мне нужны упражнения. Последние несколько недель я чувствую, что слабею и теряю форму, — сказал Риго, отбрасывая волосы со лба.

Глядя на мускулистую фигуру, Бенджамин решил, что это далеко не так.

— Тебе не нужно платить за наши услуги, Риго. Ты ведь член семьи, — сказал он спокойно.

Риго пожал плечами и потянулся за туникой. Он уже обзавелся целым новым гардеробом, прекрасной одеждой от лучших портных Марселя. И собирался взять кое-что с собой в Италию.

— Мириам и я разорвали помолвку, — сказал Бенджамин, незаметно разглядывая крепкую спину брата, пока он натягивал тунику через голову.

— Почему? — выдохнул Риго, обернувшись и встретив прямой взгляд синих глаз.

— Она сказала, что не сможет жить в Эспаньоле, а я не смогу быть счастлив здесь… и… еще она сказалf, что любит меня как друга, а не так, как женщина должна любить своего мужа. — Он замолчал, все еще внимательно глядя на Риго.

За долгие годы Риго выучился скрывать свои чувства, терпеть боль, страх и прочие неприятности, которые приходилось преодолевать, чтобы выжить, — и сейчас это ему пригодилось. Он выдержал вопрошающий взгляд Бенджамина.

— Мне очень жаль. Я знаю, как ты любишь ее. «А ты тоже любишь ее?» — подумал Бенджамин, заметив отрешенное выражение на лице Риго. Он уже видел его раньше — на лице отца.

— Да, я люблю ее, но, может быть, она права. Мы никогда не стремились быть любовниками.

— Раз свадьба не состоится, ты сможешь вернуться домой раньше? — спросил Риго.

— Нет особых причин торопиться. Мне понадобится еще несколько недель, чтобы уладить свои дела здесь…

— Я не поеду с тобой, — тихо сказал Риго.

Теперь Бенджамин уже не смог скрыть душевной боли.

— Почему, Риго?

«Господи, пожалуйста, не дай Мириам встать между нами! Достаточно и того, что они понравились друг другу. Произошло то, чего просто не могло быть. Мне очень жаль, что все это приносит нам одну только боль. Мне жаль, что все мы вынуждены страдать. Но позволь мне хотя бы сохранить брата, раз уж я потерял жену».

— Думаю, мне будет лучше вернуться к привычной жизни. С Пескарей я сделал неплохую карьеру. В Италии можно еще кое-чем поживиться, и я не хочу упускать своей доли. Но я буду скучать по тебе, Бенджамин, — сказал он, на мгновение дав волю чувствам.

Бенджамин понял, что Риго не передумает.

— И я тоже. Мы не должны потерять друг друга. Я знаю, ты не веришь в то, что отец ждет твоего возвращения домой, но ты ошибаешься, Риго. Если ты не вернешься со мной в Эспаньолу, он станет искать тебя, чтобы возвратить все, что принадлежит тебе по праву рождения. Можешь ты по крайней мере написать мне и сообщить, где находишься? — Он не хотел терять брата, но не видел другого выхода.

— Я напишу, Бенджамин. Я напишу, — пообещал он. Внутри у него все сжалось от боли. Они одновременно протянули друг другу руки и крепко обнялись.

Эспаньола. Октябрь 1524 года

Магдалена Торрес смотрела, как ее муж Аарон пересекает широкий расчищенный участок у подножия холма. Кругом пышные зеленые джунгли тянули свои ненасытные щупальца к низким загонам для скота. Круглый год им приходилось заботиться о том, чтобы буйная растительность не поглотила близлежащие дороги. Она только что вернулась из фруктового сада, где осматривала новые саженцы лимонов и апельсинов, и нашла своих детей взволнованными посланием из Санто-Доминго.

— Это письмо от Бенджамина, мама, — возбужденно говорила Виоланта, их младшая дочь — нельзя ли вскрыть его и прочитать для всех нас? Я знаю, там он пишет, как любит меня! — тоскливо вздохнула она.

— Нет, крошка, я не могу. Письмо адресовано отцу. Он должен первым прочитать его, — задумчиво сказала Магдалена, глядя, как Аарон идет через ворота изгороди.

«Почему ты написал отцу, а не мне, Бенджамин?» — с тоской подумала Магдалена.

Аарон заметил, что его жена и маленькая дочка обмениваются замечаниями.

— Виоланте всегда кто-нибудь льстит, — задумчиво сказал он, озабоченный тем, что все балуют их прелестную девочку. Поднимаясь в дом по пологой лестнице, он обратил внимание на то, что Магдалена чем-то встревожена.

— Что, не все наши коровы и лошади были спокойны, пока меня не было? — встревоженно спросил он.

— Нет, кажется, налетчики убрались отсюда, по крайней мере сейчас их не видно.

— Просто мы получили письмо от Бенджамина, папа. Пожалуйста, вскрой его! — щебетала Виоланта, бросаясь в раскрытые объятия отца.

— А почему вы сами не вскрыли его? — спросил он Магдалену.

— Оно адресовано только тебе. Может быть, тебе сначала лучше самому прочесть его, например, в библиотеке? — Спросила она.

Недоуменно пожав плечами, Аарон взял письмо и поспешил в дом.

Когда некоторое время спустя Магдалена постучала в дверь, он сидел, глядя в окно, погруженный в свои мысли.

— Ты прямо переменился в лице, Аарон. Кто-нибудь заболел? Может быть, Бенджамин…

— Нет, нет. С ним все в порядке. Все прекрасно! Или, по крайней мере, все будет хорошо, — сказал он, поднимаясь и протягивая руки, чтобы обнять ее.

— Бенджамин нашел Наваро! Мой сын, Магдалена, мой старший сын наконец-то возвратится ко мне. — Он протянул ей письмо.

У Она быстро пробежала глазами строчки, написанные знакомым почерком.

— Он все время был в Севилье! Она с Аароном покинули свой родной город, поклявшись никогда не возвращаться туда. Ее отец был тем самым человеком, который выдал семью Торресов испанской инквизиции. В Севилье не осталось никого, кто помнил бы их. — Он вырос в бедности… в христианской семье… А сейчас он служит наемником в имперской армии… — письмо выпало из ее дрожащих пальцев. — У него была нелегкая жизнь, — грустно сказал Аарон, вспоминая то время, когда он сам участвовал в мавританских войнах.

— Он винит тебя во всех смертных грехах, — взволнованно прошептала Магдалена. — О, Аарон, как жестоко и несправедливо поступила Алия, отдав его тому матросу и солгав тебе.

— Я старался поправить положение. Ничего не изменится от того, что мы будем обвинять Алию. Бенджамин пишет, что Наваро ненавидит свою индейскую кровь. Мы все должны сделать для того, чтобы он гордился ею.

Она робко улыбнулась и погладила его по заросшей золотистой щетиной щеке.

— Он будет гордиться тобой. А Гуаканагари убедит его, что тайно прекрасный и благородный народ.

Марсель. Октябрь 1524 года

Мириам в задумчивости сидела перед зеркалом в своих комнатах, от бессонных ночей вокруг глаз появились черные круги. Каждую ночь она мысленно переносилась в ту темную затхлую комнату, где она оставила невинность… и свою душу.

— Я не могу не думать о нем. В нем воплотился сам дьявол. Никогда больше не стану издеваться над христианами и их страхом перед демонами, — раздался ее шепот в пустой комнате. — Никогда мне уже не придется думать о том, чтобы поразить воображение мужчины, — горько сказала она, еще раз бросив взгляд на свое отражение. Ее честь поругана, она никогда не выйдет замуж. Если Иуда попытается заставить ее вступить в брак с Дюбэ… Она содрогнулась только при мысли о том, что ей придется оставить дом своего отца, тем более — выйти за Ришара, лучше уж жить на ту небольшую плату, которую она получает от пациентов.

Она положила небольшой сосуд с настоем чемерицы в сумку. Сегодня ей предстояло отправиться за город, чтобы навестить пациентку по имени Софи Мирей.

Вилла Мирей располагалась на крутом склоне, у моря. Скрюченные от ветра сосны цепко держались за края обрыва. А внизу, у их грубых корней, пенилось море.

Был погожий ясный день, солнечные лучи озаряли воды залива. В другое время она наслаждалась бы этой идиллической картиной, обдумывая предстоящие дела и решая, какие пропитанные последними лучами осеннего солнца травы еще собрать за городом. Но сегодня она рассеянно смотрела на красоту терзаемого ветром залива. Никогда еще будущее не представлялось ей в столь мрачном свете.

Софи, как всегда, с Мириам ныла, была резка и требовала повышенного к себе внимания. С каждой неделей она выглядела все хуже, кожа становилась все более прозрачной и сухой, кости — более хрупкими.

— Вы хотите попробовать на мне новое зелье? Что это за дрянь? — спросила она раздраженно, когда Мириам, растворив чемерицу в воде, подала ей. Голос Софи дребезжал, искривленные пальцы теребили край плюшевого ковра, покрывающего римский диван.

— Это питье очищает кровь, — объяснила Мириам, хоть и знала, что старая карга игнорирует ее советы. Думая о том, как ее пациентка постарела за время осады, Мириам решила, что ей осталось жить не более трех-четырех лет!

— Отвратительное пойло, — прошипела Софи, с гримасой омерзения сделав один глоток. — Это яд, говорю вам.

— Я объясню вашей горничной, как это лекарство готовится. Вам необходимо выпивать по чашке каждый день и есть то, что я прописываю, — не обращая внимания на ее капризные замечания, заключила Мириам, после чего сразу же попрощалась, сдерживая гнев.

Но стоило ей выйти за порог, по всему дому раздался гневный крик Софи:

— Иудейская колдунья! Я знаю, ты хочешь отравить меня! Да, отравить, потому что я — добрая христианка! — Вот уж действительно добрая христианка, — бормотала Мириам, припоминая истории о ее многочисленных любовниках.

Почти в течение десяти лет она платила молодым мужчинам, чтобы те делили с ней ложе. Мириам не отреагировала на враждебный взгляд Жерве, слуги Софи, который, как она предполагала, потчевал старую женщину вином и сладостями, чтобы ускорить ее смерть. Неужели он надеялся получить часть наследства бездетной вдовы?

Жан, старший конюх, послал одного из мальчиков за ее слугами.

— Вы должны быть более почтительны с мадам, — сказал он неприязненно, когда они остались одни. Когда-то он пытался приударить за ней, за что поплатился. Скальпелем Мириам умело полоснула по его руке, умерив мгновенно любовный пыл.

Только он произнес последнее слово, как в дверях показался Жерве и две поварихи. Те начали придираться к ней, явно желая разжечь мужчин. Их злоба выливалась в гнусную брань, а вина ее заключалась лишь в происхождении.

— Убирайся и больше не приходи сюда. Мы найдем лекаря — христианина, который будет лечить мадам, а не мучить ее, — задыхаясь от злости, прошипел Жерве.

— Если он сможет вылечить ее от старости и полноты, я хочу встретиться с ним, — холодно сказала Мириам, высматривая своих слуг с лошадьми. Со всех сторон собирались работники, довольные выпавшей возможностью передохнуть и взглянуть на странное создание — женщину-лекаря, да в придачу еще и иудейку.

— Ваши слуги не придут, ваша милость, — с лукавой усмешкой сказал один из конюхов. Это был громадный детина с черными гнилыми зубами. Он переглянулся с Джоном, и от этих взглядов по спине Мириам пробежал неприятный холодок.

Она стояла спокойно и старалась не показать, что боится. «Если я побегу или позову на помощь, они набросятся на меня, как свора охотничьих собак на раненую дичь», — промелькнула мысль.

— Очень глупо с вашей стороны обижать моих людей, — вслух сказала Мириам.

— Мы не сильно их обидели, только маленько оглушили.

— Мой отец состоит в очень хороших отношениях с членами городского совета. Вас сурово накажут, если вы причините мне вред, — продолжала Мириам, надеясь, вопреки всему, на их здравый смысл.

Но Джон и Жерве давно держали зло на нее. Она видела, как они разговаривали между собой на прошлой неделе, когда пришли с просьбой от Софи навестить ее. Сейчас она была здесь одна. «Идиотка, какая же я идиотка, что пришла сюда!»

Глава 8

Уже больше часа скакал Риго по скалистой дороге, удаляясь от города. Он вновь наслаждался свободой, своими силами, хорошим конем. Наконец-то он чувствовал себя здоровым и достаточно окрепшим, чтобы отправиться в Италию.

Вдали виднелась сверкающая в солнечных лучах береговая линия, там и здесь утыканная виллами богатых Марсельцев. Вдруг он услышал рокот толпы. Развернув вороного, Риго поскакал на знакомый ему шум.

Поднявшись на пологий холм, он увидел группу людей: мужчин и нескольких женщин в грубой рабочей одежде, окруживших одинокую фигуру. Они кричали, размахивая кулаками и вилами. Он услышал слова «ведьма» и «шлюха», а потом — «иудейка»! Риго пустил коня галопом, узнав высокую худую фигуру и отливавшие бронзой волосы. Мириам! Что, ради всех святых, она делает здесь одна, среди этого сброда?

Мириам, окруженная людьми, пыталась расстегнуть свою сумку с инструментами и достать скальпель. Заметив, что она задумала, Джон грубо вырвал кожаную сумку у нее из рук и бросил Жерве.

— Нет, теперь это у тебя не выйдет. Сейчас эти ножи тебе ни к чему, иудейка! — усмехнулся он.

— Грязная убийца, язычница! — Две женщины осыпали ее ругательствами, грозя костром, мужчины же больше были возмущены тем, что она занималась мужским делом.

Мириам ударила Жерве локтем в ребра — тот от боли разжал объятия. Тогда Джон схватил ее за волосы и дернул вниз. Крик боли сорвался с ее губ. Она повернулась и, когда он схватил ее за талию и зажал рот рукой, изо всех сил ударила его в голень башмаком для верховой езды.

Он ударил ее, вокруг раздавались голоса зрителей, предупреждавших его о ее колдовской силе. И в это время топот копыт заставил толпу расступиться. Женщины закричали, мужчины разразились проклятьями, увидев черного всадника на огромном вороном коне, который надвигался прямо на них.

— Это сам сатана! — завопила кухарка, обмерев от страха.

Один из конюхов поднял вилы, Риго ударил его по руке и наотмашь хлестнул плеткой крестьянина, вооруженного ножом. Его клинок мелькал направо и налево, отчего толпа начала быстро рассеиваться. Риго пытался разглядеть, что с Мириам, которая все еще боролась с разозленным конюхом.

— Отпусти меня, сумасшедший, или он снесет твою голову с плеч, — шипела она. Джон пытался прикрыться ею, как щитом, от надвигающегося всадника. Мириам поняла, что он пытается затащить ее в здание, где Риго было бы труднее защитить ее.

Внезапно Джон почувствовал, что женщина безвольно повисла на его руках. От неожиданной тяжести он потерял равновесие. На одно только мгновение он разжал руки, выпустив Мирлам, и Риго ударил его мечом в грудь.

Свободной рукой он подхватил Мириам и подсадил в седло. Никто не пытался остановить их, когда они помчались вниз по склону к дороге, ведущей в город.

Через некоторое время Риго решил передохнуть, поскольку заметил, что Мириам буквально трясет лихорадка от перенесенного стресса.

— Никто не преследует нас. Кажется, мы уже в безопасности, — спокойно сказал он, осаждая коня.

Она вздрогнула, сообразив, как близко он от нее. Риго обнимал Мириам за талию, спрятав лицо у нее на шее. Он был одет, как обычно, в черное. Освобождаясь из его объятий, она выпрямилась и отбросила с лица растрепанные волосы.

— Я так благодарна вам, дон Родриго, — сказала она сдержанно.

Он недовольно посмотрел на нее, заметив, что она очень бледна, но вполне владеет собой.

— Неужели вас невозможно вывести из себя больше, чем на мгновение? Вас чуть не убили эти мерзавцы. Что, ради всего святого, делали вы за городом, да еще одна?

— Я была в сопровождении двух слуг, во-первых, а во-вторых, я навещала свою пациентку — госпожу этих дикарей.

— Вы что залечили ее до смерти? Почему эти люди пытались разорвать вас на куски? У Мириам внутри закипал гнев.

— Нет, просто я — иудейка, да еще женщина, осмелившаяся заниматься врачеванием. Мадам Мирей осыпает меня проклятьями, как только я переступаю порог ее дома. Что уж ждать от этих грубых и неграмотных людей.

— Женщинам не стоит покидать городские стены без надежной охраны.

— Неужели вы ничего не понимаете? Я могу попасть в такую же историю и на улицах Марселя — и если, как вы говорите, женщина не должна ходить без охраны, то, уверяю вас, и на моего отца, и на вашего дядю может напасть вооружившаяся камнями толпа. Мы иудеи, испанец! Вот почему нас преследуют. Я не могу все время сидеть дома, трясясь от страха, и позволять голодранцам вроде этих господствовать на улице.

Риго чувствовал, как из глубин ее души вырывался гнев, безысходность и горечь, и он понимал ее. Он всю жизнь прожил с такой же горечью в сердце. С его губ сорвался безрадостный смех.

— Теперь и мне тоже придется нести проклятье вашей крови, словно моего темного индейского лица было недостаточно!