Любовь и деньги

Диди, привыкшая к тому, что ее баловали и исполняли все ее желания, зарделась от восторга. На нее произвело большое впечатление не только размах, но и спонтанность его щедрости.

– Ты бы не должен так поступать, – упрекнула она его, тем не менее восхищенная его поступком, когда они шли в гостиницу, а за ними шествовали три мальчугана, которых Слэш нанял на ярмарке, чтобы донести цветы. – Ты не должен…

Когда они вернулись к себе, Слэш рассыпал цветы по резной и пестро раскрашенной балинезской брачной кровати, которая стояла в их номере. И Диди, обнаженная, возлегла на спину, принимая их рельефные бархатистые лепестки тяжестью тела, а они наполняли всю комнату своим душным, одуряющим ароматом.

– Не надо бы тебе столько покупать, – опять сказала Диди, одурманенная запахом цветов и все еще не пришедшая в себя от экстравагантного поступка Слэша.

– Ты должна усвоить, – сказал Слэш наставительно, словно упрекая ее за то, что она была слишком рациональна, – что только шейкеры и японцы могут находить счастье в чересчур малом. Для остального человечества, включая нас, слишком много – это и есть вполне достаточно…

– Но мы действительно станем богаче Лютера? – спросила Диди, поглаживая его длинную узкую спину. Она имела в виду обещание, данное им перед их свадьбой, то, о котором она рассказала матери.

– Гораздо богаче, – ответил он, уже не в первый раз замечая, как возбуждает эту богатую женщину перспектива стать еще богаче. – Гораздо.

И Диди даже почувствовала, как по телу пробежала сладостная, жадная дрожь предвкушения. Она воображала, как было бы чудесно иметь свои собственные деньги и тратить их как хочется, и почувствовать себя, наконец, свободной от ограничительной осторожности деда и довлеющей предусмотрительности матери. Диди не сознавала этого, но как, очевидно, все бы на ее месте, усвоила миропонимание и отношение к вещам, свойственные ее семье. Для нее деньги были больше, чем просто доллары и центы, деньги были центром ее личностного самосознания. И чем больше их было у нее, тем, совершенно безотчетно, она больше себя уважала. Деньги означали ценность личности и ее самодостаточность, и это было самое для нее существенное. Большие деньги, думала Диди, могут вполне компенсировать тот факт, что она родилась девочкой.

Именно во время их медового месяца Слэш начал понимать всю тонкую иронию ситуации и причину своей почти мистической власти над Диди: нет, это не он женился из-за денег, это – она.

Но пройдет еще несколько лет, прежде чем Слэш полностью убедится в правоте своего прозрения и будет способен применить его на практике… А тем временем ой обожал Диди и постоянно удивлялся, что он, когда-то бедный мальчик, воспитанник из приюта святого Игнатия, без семьи, без всяких средств к существованию, не считая ума и энергии, действительно оказался на ней женат.

Их знакомые говорили, что он относится к ней как к богине, и они были правы.

– Я хочу, чтобы ты полюбила меня. Всем сердцем и сознанием. Телом и душой, – сказал ей Слэш в последний день их медового месяца. Их самолет сделал остановку в Сингапуре, и они сидели в саду «Раффлс отел» за только что выжатым соком из малазийских ананасов, которые считаются гораздо лучше гавайских.

– Но я тебя люблю, – сказала она, порывисто к нему наклоняясь и желая, чтобы он понял: она принадлежит ему, и только ему.

– Нет, еще не любишь, – ответил он, и его серые глаза стали очень-очень серьезны. – Сейчас ты просто от меня без ума…

Позднее, вспоминая об этом разговоре, Диди поймет, что Слэш был прав. Но в тот момент, распаленная и одурманенная жарой тропиков, сильным ароматом гардений и вспоминая романтические рассказы Сомерсета Моэма о любви в знойном, влажном климате, она решила, что это еще одна сумасбродная, обычная для Слэша выходка. И еще она думала, и тогда, и годы спустя, что все, кроме ее отца, ошиблись и что она самая счастливая женщина на свете.

Часть третья

ПРИКОСНОВЕНИЕ МИДАСА

1964–1976

Он никогда не ошибался. В течение нескольких лет все чего он ни касался, превращалось в золото. Люби начинали думать, что он просто не способен ошибаться. И я так же думал. И, к сожалению, так думал он.

Артур Бозмэн

Во фраке и в белом галстуке даже биржевой брокер может заработать репутацию цивилизованного человека.

Оскар Уайлд

Но Уайлд ошибался.

Слэш Стайнер

I. СОБЛАЗНИТЕЛЬ

– Главное правило: если ты хочешь, чтобы тебя любили, полюби первый, – сказал Слэш Диди во время медового месяца, признаваясь, что он чувствовал к ней с самого начала их отношений. – Теперь я хочу, чтобы и твоя семья меня полюбила.

– И ты тоже собираешься полюбить их первый? – спросила Диди, думая о подозрительности Лютера, недовольстве Эдвины и отчаянном и горьком сопротивлении матери. Нет они не очень были способны любить, этого про них сказать нельзя.

– Ну, что касается твоей семьи, к ней первое правило не относится, – сказал Слэш со своей всепобеждающей улыбкой, – тут надо применить мое второе правило.

– А оно какое?

– А второе правило, по которому можно заставить полюбить себя, – сказал он, – это сделать людей богатыми.

Диди улыбнулась и кивнула в знак согласия. Слэш, по-видимому, очень хорошо понимал, что собой представляют ее родные.

– А как ты это собираешься сделать?

– Ну, у меня есть кое-какой опыт по этой части, – сказал он, отказываясь входить в подробности, – и одна замечательная мысль.

Один из секретов успешной карьеры Слэша состоял в умении реалистически, ясно видеть факты жизни, как бы они ни были неприятны или нелестны для самолюбия. Он знал, что семья Диди, против волн принявшая его в свое лоно, хотела бы освободиться от подозрений на его счет, и точно так же, как он уже соблазнил Диди, так теперь Слэш начал соблазнять ее родных. Он понимал, что положил этому хорошее начало дополнительным условием к трастовому соглашению.

Он знал, что Далены все еще считают его беспринципным ловкачом и охотником за легкой наживой, и искал способы развеять их сомнения относительно своих мотивов. Любовь и благие намерения, полагал он, для них недостаточно убедительны. С такими богачами, как Далены, такое не проходит.

Для таких богатых людей, как Далены, доказательством могли быть только деньги, и точно так же, как Слэш перед свадьбой обратился за помощью к Ван Тайсону, так он после свадьбы высказал свою новую идею Расселу. Он напомнил тестю, что в последние пятнадцать месяцев вклады его клиентов возросли больше, чем у кого-либо еще из служащих фирмы «Ланком и Дален».

– И я бы хотел оказать те же услуги партнерам, какие оказываю своим клиентам, – сказал Слэш Расселу. – Я бы хотел сделать их богатыми людьми.

– Но они уже богаты, – возразил Рассел.

– Богаты, но недостаточно, – ответил Слэш, прибегая к уже однажды использованному приему. Тогда с Диди он не прошел, но Слэш не сомневался, что мужчины, чье дело было – делать деньги, отреагируют на его предложение иначе.

– Вы знаете, как я действую с акциями. Предположим, «Ланком и Дален» создадут особый партнерский вклад и, предположим, я его инвестирую. По своему способу.

– Но партнеры считают тебя человеком безрассудным, – возразил Рассел.

– Мои клиенты так не считают, – напомнил ему Слэш. – Особенно когда расписываются за кругленькую сумму в платежной ведомости.

Рассел кивнул.

– Я поговорю с Младшим, – сказал он.

К концу недели был создан первый в истории фирмы партнерский инвестиционный портфель. Членами инвестиционного объединения могли быть только партнеры, и минимальный индивидуальный вклад исчислялся в сто тысяч долларов. Ни одни из партнеров не уклонился от участия, даже оба Ланкома, и Младший, и Трип. Они хоть и презирали Слэша, тем не менее знали, подобно всем прочим, как много он зарабатывает на биржевых операциях. И поэтому выписали чеки на требуемую сумму вкладов в общий Партнерский Портфель. Рассел, знавший всю глубину их неприязни к Слэшу, только удивлялся. Слэш, напротив, совершенно не был удивлен.

– Теперь мне надо сделать их богачами, – сказал он Диди.

– А ты сумеешь? – спросила она с беспокойством.

– И даже с верхом, – ответил он, и если самую малость был в этом неуверен, то Диди абсолютно ничего не заметила.

Вклад назывался Партнерским Портфелем и в соответствии с духом времени представлял собой хеджированный фонд. Приватно наблюдаемый, он был неподвластен федеральным законам, запрещающим игру на разнице между покупной и продажной стоимостью акций или продажу акций без покрытия в данный момент определенным наличием ценностей. А Слэш это себе позволял: и долги, возникающие при купле-продаже акций и передаче акций на срок, и спекуляцию на разнице стоимостей, таким образом как бы подвизаясь по обе стороны допустимого на Уолл-стрите, но при этом все же добиваясь максимальной прибыли при минимальном риске.

В июле Слэш, со свойственной ему агрессивной уверенностью в своих действиях, стал инвестировать все имеющиеся в его распоряжении средства. В итоговой месячной ведомости фонд партнеров занимал самую высокую отметку в прибылях. И так было все лето и осень.

– Для охотника за легкой наживой он чересчур щедро делится с другими своими талантами, – сказал Рассел Лютеру в конце октября. – Фирма «Ланком и Дален» наживается на Слэше гораздо больше, чем он на ней.

– Поглядим, надолго ли его хватит, – кисло заметил Лютер и прибавил, что такое безумное везение в течение четырех месяцев может быть у каждого. Старик все еще сомневался насчет Слэша и его намерений и, невзирая на то что говорил Рассел, еще не мог относиться к Слэшу с полным доверием.

Слэш соблазнял Ланкомов, не только Даленов. Он знал, как относятся к нему Младший и Трип. Но он также знал, что ему придется работать с ними в тесном сотрудничестве. Слэш знал также, что если Ланкомы и любят деньги, то они так же ценят лояльность, сдержанность и ответственность, и проявлял их сам, хотя бы внешне, в полной мере. Младший, подобно Лютеру, питал очень большие сомнения относительно бескорыстия Слэша, но ему было хорошо известно, как много денег зарабатывает он для партнеров и своих клиентов.

– Он дрянцо, – говорил Младший Трипу незадолго до Дня благодарения, пытаясь усмотреть нечто положительное в бунтовщике, которого им навязали насильно. – Но, по крайней мере, он наше дрянцо, и если его контролировать, то все будет в порядке.

Трип таким всепрощением не отличался.

– Несмотря на дополнительное условие в трастовом соглашении, несмотря на общий партнерский фонд, я все равно ему не верю, – говорил он отцу, еще уязвленный тем, как внезапно и прилюдно ему пришлось уступить Диди этому «ничтожеству». – Чем скорее мы с ним распростимся, тем будет лучше для всех нас.

Однако на людях Трип был столь же безупречно вежлив по отношению к Слэшу, как Слэш к нему. Трип даже послал Диди и Слэшу свадебный подарок: хрустальные канделябры, но сделал это не из добрых побуждений. Он отправился за подарком к Тиффани, потому что желал выглядеть благородно и положительно в глазах окружающих.

Что касается Нины, то хотя из чувства приличия она присутствовала на свадьбе, ее отношение к Диди переменилось. Она решила, что Диди, которая могла так провести Трипа, больше нельзя доверять. Нина не могла также преодолеть ощущение, что Диди предала свой класс, хотя в атмосфере шестидесятых это могло казаться смешным.

– Не знаю, как ты смог так скоро простить ее, – сказала Нина Трипу, не в состоянии понять его жеста со свадебным подарком.

Не разжимая губ, Трип улыбнулся.

– Почему же ты думаешь, что я склонен прощать кого бы то ни было? – ответил он, и его пронзительно-голубые глаза были неприветливы и холодны, словно тундра.

– Но ты же послал подарок, – напомнила Нина.

– Мне приходится работать с ним в одном офисе каждый день, – ответил Трип и переменил тему разговора.

Даже на взгляд тех, кто знал его очень хорошо, Трип, по-видимому, все простил и забыл. И только себе самому он признавался: если в данный момент он не может Слэша уничтожить, то использует его к своей выгоде.

И еще одного человека Слэш хотел соблазнить: он продолжал соблазнять ту, что стала его женой, ту, что стоила миллион долларов. Он ухаживал за ней и служил миллионной наследнице со все возраставшими страстью и рвением. Он желал, чтобы она, как он сказал ей в последний день медового месяца, полюбила его глубоко и бесповоротно. Он желал, как повторял Слэш в тысячный раз, чтобы она была вся, вся его. Сердцем и сознанием. Телом и душой.

– Я хочу, чтобы ты любила меня так же, как я тебя, – говорил он.

– Но я так и люблю, – возражала Диди.

– Недостаточно, – говорил Слэш. – Недостаточно.

Диди обнаружила, что вечно ускользающий, сводящий с ума поклонник, который доводил ее до бессонницы и слез отчаяния до свадьбы, после нее стал самым любящим, доступным и страстным мужчиной. Таинственный возлюбленный стал обожающим мужем. Слэш звонил ей по три раза на день, и Диди, привыкшая, как единственный ребенок в семье, быть в центре внимания, была просто ошеломлена его бурным и настойчивым вниманием.

– Я люблю тебя, – повторял он ей.

– Купи себе что-нибудь красивое, – приказывал он, уходя на работу, – я положил тебе в кошелек деньги.

– Встречай меня у офиса, – предлагал он, – мы поедем в Чайнатаун обедать – ты и я, вдвоем.

– Хотелось бы мне поцеловать тебя в ушко, – шептал он в трубку.

– Ты по мне скучаешь? – спрашивал он и, прежде чем она успевала ответить, говорил, как он ужасно по ней соскучился.

– Надень свои кружевные штанишки, – говорил он ей и расписывал, чем они займутся, когда он придет домой.

Он осыпал ее подарками, у него всегда был для нее какой-нибудь сюрприз. То букетик маргариток, то поздравительная телеграмма со словами «Я люблю тебя». Он принес ей лимонно-желтый дождевик, купленный на распродаже, талон па первую стрижку «сэссун». А то вдруг приобрел дюжину палочек губной помады всех оттенков от пастельно-розового до лилово-пунцового, как фуксия. Достал билеты на концерт Битлов, что, как все говорили, было очень сложно сделать, или принес купальник от Руди Гернрайха, первый «топлесс», который она надевала только в спальне, а то еще притаскивал дюжину бестселлеров от «Шпиона, пришедшего с холода» до «Каково быть еврейской мамой». Он выписал кредитную карточку на ее имя и никогда не проверял счета. А когда она выговаривала ему за экстравагантное поведение, он неизменно отвечал:

– Тебе надо привыкать к тому, что ты можешь получить все, что хочется, – так он обычно говорил, поощряя каждый ее каприз, каждое желание и только запрещая истратить хоть цент из ее собственных денег. – И это только начало, – говорил он.

Приближалось Рождество, и впервые за всю свою жизнь Слэш тоже ожидал каникул. В браке для них обоих все еще не кончился медовый месяц, однако он понимал, будучи человеком очень реалистического склада, что с фирмой «Ланком и Дален» такого медового месяца не получится. Все же отношение к нему со стороны партнеров постепенно менялось. И хотя на бирже он по-прежнему действовал своим собственным методом и произношение его также оставляло желать лучшего, его начинали, хоть и не очень охотно, уважать из-за его блестящего манипулирования с Партнерским Портфелем.

Разумеется, они ни в коем случае не прониклись к нему любовью, говорил Слэш Диди в ноябре, в тот самый день, когда самый старший из неглавных партнеров Эндрю Мэкон пригласил его впервые на ленч, но, пожалуй, с уверенностью можно сказать, что лед тронулся.

– Ты хочешь сказать, что сработало твое второе правило завоевания сердец? – спросила Диди.

– В данном случае это правило должно стать главным, – ответил Слэш со своей умопомрачительной улыбкой, и Диди поняла, что, как бы ни хотел Слэш быть принятым партнерами в их круг, он все же отчасти этих людей презирает.

Как пели в одной из своих песен «Роллинг Стоунз», «время, время было с ним». Слэш, следуя за повышающимся курсом Доу, на продаже акций по повышенной цене к концу 1964 года увеличил Партнерский Вклад на невероятную цифру – шестьдесят три процента. Своими Собственными деньгами он распоряжался еще смелее и рискованнее и заработал еще больше, поэтому он смог пообещать Диди все, что она хочет, и знал, что сумеет сдержать обещание.

– Но я хочу только тебя, – честно ответила Диди, – и полный дом детей.

Однако деньги еще никому не мешали, и понемногу, даже не сознавая этого, Диди стала привязываться к деньгам, как пьяница к вину, и человек, который их зарабатывал, тоже действовал на нее будто наркотик.

Точно так же, как Слэш самым усердным образом трудился, чтобы разбогатеть, Диди тратила все свое время, измышляя все новые способы ублажения молодого мужа. Она забросила пластинки Кола Портера и переключилась на рок-н-ролл, поменяла ночные клубы на дискотеки, сменила сдержанные, с благородными трапециевидными линиями платья на полупрозрачные одеяния секс-бомбочки. Она носила юбки мини с пальто макси, пелерины от Динела и брючные костюмы, пышные цыганские юбки и яркие цвета, которые так соответствовали кислому привкусу таблеток ЛСД. Она стала самоутверждаться в постели, наслаждаясь проснувшейся чувственностью. Она изучила и опробовала все позы любви из «Камасутры», познала оральный секс и иногда храбро отправлялась на званые обеды, не надев трусиков, потому что Слэшу нравилось, когда она вот так пышно разодета, а под юбкой ничего нет.

Быстро промчались первые месяцы брака. Слэш подсчитывал прибыли, а Диди – дни. Она с нетерпением ожидала того момента, когда сможет сказать Слэшу, что беременна и что он больше в мире не сирота. Она ожидала дня, когда скажет ему, что у него теперь есть то, чего не было никогда – его собственная семья.

II. УСПЕХ СОБЛАЗНИТЕЛЯ

Первый год после свадьбы они жили в комфортабельной, но скромной квартире на Восточной Пятьдесят пятой улице рядом с Саттон Плейс. Их любимым рестораном стал «Билли», а по воскресным дням они гуляли по широкой аллее мимо здания Объединенных Наций, а затем, сворачивая все больше к югу, знакомились с приятными улицами Мёррей Хилла, застроенными темнокирпичными домами. Затем они шли дальше, в Маленькую Индию, на Восточных Двадцатых, где угощались на обед каким-нибудь острым блюдом с карри.[11] И затем отправлялись домой.

В то воскресенье, когда исполнился год со дня их свадьбы, Слэш с таинственным видом изменил обычный маршрут и направился в центр города. Они прошли по Первой авеню и повернули на Семьдесят пятую улицу.

– Он все еще нравится тебе? – спросил Слэш, останавливаясь перед элегантным каменным особняком между Лексингтон и началом Парк-авеню. Ставни дома были покрыты черным лаком, каменный фасад выкрашен в мягкий серый голубиный цвет.

Стекла окон были настолько прозрачны, что казалось, дрожат в воздухе. Черную лакированную дверь, оттененную белоснежными ящиками с красной геранью, обрамляла вьющаяся зелень плюща.

– Он само совершенство, – ответила Диди, вспоминая, какое волшебное впечатление этот дом всегда производил на нее. Ей казалось, что за гармоничным фасадом, за его ухоженной, аккуратно подстриженной живой изгородью и жизнь должна быть полной счастья и веселого смеха. Дом всегда казался Диди идеальным сочетанием безукоризненной элегантности, приветливости и комфорта. – А разве ты не помнишь, что я тебе рассказывала? Я всегда мечтала иметь такой дом. Каждый день на пути в школу я останавливалась и думала, какие богатые, блестящие люди должны жить в доме.

– И у тебя по-прежнему такое чувство?

– Конечно.

Не говоря ни слова, Слэш взял Диди за руку и повел ее к лакированной двери. Она вопросительно взглянула на него, и в тот же момент дверь, словно по волшебству, отворилась изнутри. Им молча поклонился дворецкий и ушел, оставив их вдвоем. В холле поставленные рядком, стояли большие терракотовые вазы с белыми гардениями. Слэш поднял Диди на руки и переступил порог.

– Ты купил этот дом? – спросила Диди, чуть не задохнувшись от волнения, и наконец начиная понимать, что Слэш опять приготовил ей один из своих роскошных сюрпризов. – Он твой?

– Да, я купил его, но он не мой, – сказал он, осторожно опуская ее с рук и целуя. – Он наш. И здесь мы будем воспитывать наших детей.

А проблема детей становилась болезненной. На шестом месяце после свадьбы Диди с радостью узнала, что беременна. Она пошла в книжный магазин фирмы «Даблди» и купила все пособия по уходу за ребенком. Она превратила лишнюю спальню в детскую и выкрасила стены в бледно-желтый цвет. Она отдала поправить и заново отделать свою собственную ивовую колыбель. Она отправилась к «Саксу» и купила весь комплект детского приданого. Она стала составлять списки имен для новорожденного и списки школ, где ребенок со временем будет учиться. Она купила коляску, измеритель роста и стерилизатор для молока.

– Этот ребенок уже снабжен лучше, чем целая армия захватчиков, – поддразнивал ее Слэш.

Диди посмеивалась, но не отрицала. Потом она отправилась в магазин Шварца и купила игрушечного медведя, панду и куклу «Рэггеди Энн», которая у нее самой была в детстве.

На десятой неделе беременности Диди проснулась рано утром, почувствовав легкие схватки. Она пошла в ванную, и со сна ей показалось, что у нее опять начались месячные. Ничего еще не понимая, она вгляделась и увидела, что это совсем не то. Она вскрикнула, потому что схватки усилились, вбежал Слэш и еле успел подхватить ее, потому что от сильной боли у нее все поплыло перед глазами и она почти потеряла сознание. Слэш позвонил Майрону Клигману, который велел немедленно везти Диди в его клинику на Восточной Девяносто третьей улице.

– Все хорошо, – сказал доктор Клигман после осмотра, когда она опять оделась и вернулась в его мягко освещенный комфортабельный кабинет. На стене, позади его стола висели картины Миро, Колдера и Роберта Индианы. На последней было написано слово «любовь».

Дорогое модернистское искусство украшало ультрасовременную дорогую медицинскую клинику.

– Хорошо? – переспросила она тупо. Что хорошего может быть в выкидыше? Диди была бледна, еле держалась на ногах и зажимала в правой руке кусок использованного влажного клинекса.

– Вы не хотели, чтобы он родился, – ответил врач. Майрон Клигман был высокий, тощий и сутулый человек. У него был спокойный голос, и он гордился тем, что всегда откровенен, но никогда не груб со своими пациентками. Его ист-сайдская клиника походила скорее на клуб, а пациентки, объединенные духом солидарности в трудном деле рождения детей, называли себя «девочками Майрона», Диди даже сказала Слэшу, что атмосфера всегда переполненной приемной напоминала ей о школьных временах.

– Но я хотела ребенка, – воскликнула Диди. – Это был мои ребенок! Мой ребенок! – сказала она и заплакала. Чувство потери было опустошающим. И оно не просто опустошало, оно вселяло равнодушие и безразличие. Она способна была ощущать только боль.

Майрон Клигман кротко покачал головой.

– У природы свои законы, – сказал он, выходя из-за стола и положив руку на плечо Диди. Он был спокойным человеком и умел утешать и, когда Диди вытерла слезы, продолжал: – Вы, наверное, думаете, что наступил конец света. Но это не так. Здоровье у вас прекрасное, и у вас со Слэшем еще будут дети.

Диди старалась улыбнуться, но смогла только кивнуть. Она не нашлась, что ответить, и, взяв сумку, поднялась, собираясь уходить.

– Скоро опять увидимся, – сказал заговорщически Майрон Клигман, – оглянуться не успеете, как забеременеете снова.

Диди опять попробовала улыбнуться, и на этот раз губы ее слегка дрогнули. Она отправилась домой и снова начала считать дни. Прошло еще шесть месяцев, и она начала недоумевать, сколько еще пройдет времени, прежде чем она успеет оглянуться.

Диди почти год устраивала и украшала свой новый дом. Она наняла молодого декоратора Дорсэя Миллера. Диди хотелось использовать батик, который они купили на Бали. Во-первых, потому, что питала к этой расписной ткани сентиментальную нежность. Во-вторых, она знала, что никто в городе еще не использовал батик в интерьере. И Диди решила наклеить его вместо обоев, а Дорсэю пришла в голову мысль накрахмалить его и покрыть лаком. В конечном итоге получилось нечто элегантно-уютное и в высшей степени изысканное. Фотография их внутреннего убранства была помещена в журнале «Вог», и заголовок гласил, что это прекрасный дом для прекрасных людей. И Дорсэй сказал Диди, что другие его клиенты тоже начинают отделывать комнаты батиком.

– Я тебе говорил, что мы станем лидерами и у нас появятся последователи, – сказал Слэш.

– Вот уж никогда не думала, что хоть кто-нибудь станет брать пример с меня, – ответила Диди, очень польщенная и взволнованная тем, что ей подражают.

Диди всегда чувствовала, что она никто, что принесла разочарование семье, не заменив умершего брата, который должен был сделать все то, на что она была не способна: унаследовать фамилию семьи, передать ее следующему поколению Даленов и умножить семейное достояние. Теперь, благодаря Слэшу, благодаря его деньгам и тому, как он заставлял ее тратить их, она тоже чувствовала, что стала кем-то, что она, хотя и женского пола, тоже идет в счет. Люди начинают ее замечать! Люди начинают ей подражать! Блестящие, шикарные люди, с которыми раньше она искала знакомства, теперь сами хотели познакомиться с ней. Да, это было опьяняющее ощущение.

На второй год замужества жизнь Диди уже шла по накатанной колее. Ее делом стало – быть женой преуспевающего человека. Все утра она проводила за телефонными разговорами, вникая в детали домашнего хозяйства, болтала с друзьями, узнавала новости, кто куда ездил и что делал, чей муж был на пути вверх и кто, наоборот, шел под гору. Потом она занималась приготовлением ленча и обеда и составляла планы на уик-энд: они предусматривали встречи с людьми, которые имели большой вес в обществе, но так, чтобы деловые интересы сочетались с удовольствием от знакомства, личные потребности не отменяли бы приятности общения.

В одиннадцать тридцать она начинала одеваться для ленча со школьными друзьями, с женами людей, которые многое значили для интересов дела, с женщинами, с которыми недавно познакомилась и которых хотела лучше узнать. После ленча она уходила покупать самые красивые платья и обдуманно выбирала подарки, чтобы нужные люди о ней не забывали. Она всегда с готовностью сообщала прессе, у кого шьет, и всегда лучезарно улыбалась для фотографов из журнала «Женская повседневная одежда», когда им удавалось запечатлеть ее выходящей из универмагов «Лафайет» и «Ла Гренуй». Она стала давать званые вечера, о которых писали в газетах, и Нина, которой хотелось почаще быть упоминаемой в хронике, помирилась с Диди.

– Я чувствую себя дурой, – сказала она и извинилась за свое прежнее поведение. Нина была белокурой красавицей в классическом ньюпортско-палм-бичевском стиле. Избегая взгляда Диди, она отвела в сторону васильковые глаза и призналась, что теперь поняла истинную причину своей недавней холодности. – Наверное, я тебе просто завидовала.

– Ты прощена, – сказала Диди, пожимая руку Нины. Диди была влюблена, и любовь делала ее великодушной. – Могу догадаться, что ты чувствовала. Слэш ведь просто замечательный. Если бы я была не я, а какая-нибудь другая женщина, я бы тоже ревновала.

Ее жизнь была просто идеальна. И Диди старалась не вспоминать о том единственном обстоятельстве, что приносило разочарование. Каждый месяц, регулярно, как по часам, приходили месячные, возвещавшие, что она не беременна.

Еще нет, упорно твердила себе Диди, но это скоро будет.

Слэш и Диди хотели стать самыми известными людьми шестидесятых годов, и их вечера были характерны для шестидесятых. Эти званые приемы, которые они давали в своем доме на Семьдесят пятой улице, были восхитительной комбинацией экстравагантности Слэша и его нежелания считаться с общепринятыми правилами и таланта Диди налаживать и поддерживать общественные связи. Диди, которая выросла, инстинктивно управляя родными, находящимися в состоянии перманентной войны, гениально использовала свое обаяние и заставляла людей поворачиваться к ней самой лучшей своей стороной.

Диди и Слэш искусно умели сочетать старые деньги с молодой энергией, юнцов-бунтовщиков со вдовами, блистающими бриллиантами, модных радикалов с «Дочерьми Американской революции» в благородных голубоватых сединах, поп-артистов с артистами-традиционалистами и привыкших повелевать автомобильных магнатов, курящих дорогие сигары, с рок-звездами, которые баловались Травкой и таблетками, носили косые челки и звенели металлическими украшениями. Еда была прекрасная, вина лучших марок, атмосфера зажигательная, сплетни захватывающими, и, разумеется, маленькие деловые советы, которые давал Слэш, всегда оказывались верными. Все замечательно проводили время, и о вечеринках Диди много рассказывали в городе. И неизбежно многие из тех, кого принимали Диди и Слэш, становились его клиентами.

– Это мои клиенты. А не фирмы «Ланком и Дален», – говорил Слэш Диди, гордясь результатами их совместных усилий. Она могла представить его нужным людям, а он умел делать так, что их вклады росли с быстротой, о которой они прежде и не мечтали. И вместе Слэш и Диди казались непобедимыми.

Руководимый точным инстинктивным чутьем, Слэш начал быстро создавать круг собственной клиентуры. Однако его клиенты были не богатые вдовы или поверенные больших семейных состояний, на которых традиционно специализировалась фирма «Ланком и Дален». Нет, Слэш имел дело с новыми деньгами, заработанными, а не унаследованными, деньгами, у которых не было прошлого, не было истории, а – иногда и чести.

Деньги, заработанные на Седьмой авеню, на шоу-бизнесе и морских перевозках, работали и зарабатывали еще большие деньги под опекой Слэша, который покупал и продавал, нарушая все установленные правила. Клиенты, приходившие к нему в офис, носили не костюмы-тройки и галстуки из чистого шелка, но джинсы, старомодные очки, хлопчатобумажные пиджаки а-ля Неру и водолазки. И среди них были не только мужчины, но попадались и юбки-мини, и даже такие, кто знал разницу между акцией обычной и акцией привилегированной.