Трудная миссия

      Довольно широко писали газеты о случае с полицейским.
      Его даже возили по Лондону, показывая как местную достопримечательность. А дело было так. Полицейский дежурил у шестиэтажного отеля, как вдруг услышал рокот самолета-снаряда. Не зная, куда деваться, он заскочил в свою стеклянную будку. ФАУ-1 грохнулся на асфальт перед отелем. Взрыв разрушил здание до основания. А полицейский остался целым и невредимым. Его даже не поцарапало. Видимо, по какой-то случайности взрывная волна обошла будку. Не знаю, от чего-то ли от неожиданно свалившейся на него популярности, то ли от нервного потрясения - полицейский заболел и попал в психиатрическую больницу.
      Однако, как ни интенсивен был обстрел Лондона самолетами-снарядами, район, где находились советское посольство и миссия, не пострадал. Поблизости не упало ни одного снаряда. И все же противник доставил и нам много неприятных минут.
      Я отдал приказ: всем сотрудникам миссии во время обстрелов выходить из здания и прятаться в щелях. Поскольку взрывная волна от места удара шла не по поверхности земли, а под углом в сорок пять градусов, человек, находящийся даже в 20-30 метрах от эпицентра взрыва, мог и не пострадать, если укрылся в щели или просто прижался к асфальту. Вначале приказ выполнялся неукоснительно, но затем кое-кто, привыкнув к треску снарядов, уже не считал нужным выходить из здания. Возможно, сказывалась апатия эта ответная реакция организма на постоянное напряжение нервов. И все же я требовал неукоснительного выполнения приказа: не хотелось, чтобы миссия несла неоправданные потери. Пришлось применить даже дисциплинарные меры. Это возымело действие.
      И еще одно правило существовало в миссии. Если когонибудь из наших сотрудников обстрел заставал на улице и он при этом был в гражданской одежде, то он мог, не стесняясь, падать на асфальт. Но если на сотруднике была военная форма, то он должен был держать себя с особым достоинством. И это правило соблюдалось строже первого:
      офицерам миссии не нужно было объяснять, что они представляют в союзной стране победоносную Красную Армию.
      Обстоятельства сложились тяк, что в запуганном ФАУ-1 Лондоне мне пришлось пробыть не более двух недель.
      Где-то в середине лета имперский генеральный штаб пригласил представителей миссии посетить фронт. Собственно, наша поездка была "обменной": примерно в то же время английская и американская миссии во главе с генералами Борроузом и Дином отправились на наш фронт - под Бобруйск.
      К тому времени союзники несколько продвинулись в глубь Франции. Поздно вечером мы выехали из Лондона на автомашинах. Ла-Манш пересекли на корабле и высадились в Шербуре. Мы - это А. В. Васильев, А. Р. Шарапов, И. А. Скляров и я, а также трое секретарей и переводчик.
      И еще сопровождавший нас помощник начальника имперского генерального штаба бригадный генерал Файербресс со своим штатом. На французском побережье снова пересели на машины и по разбитым дорогам, обгоняя колонны танков, грузовиков, бронетранспортеров с пехотой, двинулись в расположение штаба командующего 12-й группой армий генерала Омара Брэдли. (В 12-ю группу входили 1-я и 3-я американские армии.)
      Мы ехали через небольшие рощицы в багряном наряде:
      они были бы прекрасны, если бы не черные отметины воронок и обгорелые пни и кустарники. Иногда путь наш лежал через городки с черепичными крышами, булыжными улочками, аккуратными рядами тополей и платанов. Дорога обогнула гряду холмов, изрезанных крохотными лоскутками полей. Каждое такое поле было ограждено рядами тополей и кустарника, иногда - рвами с блестевшей в них желтоватой водой. "Краем изгородей" называли эту часть Нормандии.
      Над нами то и дело с гулом проносились бомбардировщики: они шли в направлении Сен-Ло и Кана, где союзники, как мы уже знали, ввязались в затяжные бои. Вести, поступавшие с плацдарма, особенно не радовали: англо-американские войска по-прежнему продвигались медленно, хотя обладали завидным превосходством в силах над противником.
      Чем ближе мы подъезжали к линии фронта, тем явственнее были его приметы - гуще поток техники, больше патрулей и регулировщиков на перекрестках, все отчетливее доносился гул из-за горизонта.
      Дорога из Кана оказалась забитой колоннами автомашин: лица шоферов были веселы и беспечны, как и лица солдат в кузовах. Никто даже не смотрел на небо: немецкая авиация не грозила наступающим. Вдоль дороги возвышались штабеля снарядов, бочки с горючим, рулоны плетеной проволоки... "Если бы немецкие бомбардировщики, - подумал я,-нагрянули сюда, то они причинили бы войскам массу неприятностей". Но немецкая авиация была в основном задействована на полях сражений в Белоруссии, в Прибалтике, на западе Украины, и это обстоятельство позволяло союзникам так беспечно относиться к военному небу.
      Пусто было лишь на дорогах, ведущих непосредственно к передовым позициям: то и дело здесь попадались предупредительные знаки: "Стоп! Впереди - враг!"
      Прежде чем рассказать о встречах с командующим 12-й группой армий генералом Омаром Брэдли и командующим 21-й группой армий Бернардом Монтгомери, мне бы хотелось вкратце обрисовать обстановку, сложившуюся в начале августа на севере Франции.
      Наступление союзников, как я уже отмечал, протекало в исключительно благоприятных условиях. Немецкое командование растерялось в первые часы высадки, гадая, основные ли силы союзников прорвались на полуостров Котантен или это какой-то вспомогательный, отвлекающий удар, и своевременно не перебросило силы из других районов.
      А когда картина для гитлеровцев стала проясняться, то изменить что-либо было уже трудно: союзники прочно закрепились на плацдарме, расширили его в глубину и по фронту и с каждым днем наращивали свои силы. Сотни десантных судов с ж_ивой силой и техникой причаливали к песчаным берегам Котантена.
      Десантная операция в Нормандии совпала с успешным летним наступлением Красной Армии, развернувшимся чуть ли не по всему фронту - от Карелии до берегов Черного моря. Десятки вражеских дивизий попадали в котлы и уничтожались. Гитлеровское командование вынуждено было заделывать зияющие бреши в своей обороне и перебрасывать на Восток из Франции и Германии все новые и новые части.
      Как только стало известно о высадке союзников в Нормандии, по всей Франции активизировало свои действия движение Сопротивления. В стране, по существу, вспыхнуло национальное восстание, во главе которого стояли коммунисты. В своем воззвании ЦК ФКП осуждал тактику выжидания буржуазных партий и призывал народ браться за оружие. "Священный долг всех патриотов, в первую очередь коммунистов, - говорилось в воззвании, - объединяться, вооружаться, сражаться, с тем чтобы как можно скорее вовлечь всю Францию в беспощадную борьбу против захватчиков и предателей и приблизить тем самым час победы".
      Всюду трудящиеся массы Франции брали в руки оружие Ч 1 Позднее стало известно, что отряды движения Сопротивления и восставшие трудящиеся освободили многие города, в том числе такие, как Лион и Тулуза, очистили от врага значительную часть территории к югу от Луары и к западу от Роны. К середине августа 1944 года оккупанты были изгнаны из 18 департаментов этого района, а также со всей территории от Западных Альп до итальянской и швейцарской границ. 19 августа началось восстание в Париже.
      Союзпые войска устремились к Западному валу (линия Зигфрида), встречая сопротивление лишь со стороны отдельных частей противника. Стоит напомнить, что германское командование все еще находилось под впечатлением тех репрессий, которые обрушились на него после заговора 20 июля.
      И все же, несмотря на столь благоприятные условия, несмотря на подавляющее превосходство в живой силе и технике, английские и американские дивизии продвигались в глубь континента с черепашьей скоростью - иногда по одному километру в сутки [Уже потом, после войны, о наступательных боях союзников начали сочинять легенды, говорить как о самой блистательной победе западного оружия, как о величайшем торжестве военной мысли, оперативного и тактического искусства, как об образце четкости и слаженности многочисленных планирующих и снабженческих организаций. Думается, что все это сильно преувеличено.
      Разумеется, Нормандская операция была самой крупной морской десантной операцией второй мировой войны. Как я уже отмечал, она положила начало открытию второго фронта в Европе.
      Командование союзников успешно решило ряд сложных военно-технических проблем: скрытность подготовки и внезапность высадки, согласованность действий крупных сил флота, авиации и сухопутных войск в ходе десантирования и в борьбе за плацдарм, переброска в короткие сроки через Ла-Манш огромного количества войск. Однако чрезмерная осторожность, образование пробок в районе высадки, другие недочеты помешали осуществить стремительное наступление. Так, городом Кан союзные войска овладели лишь спустя месяц после высадки, хотя захватить этот ключевой пункт планировалось уже в первый день операции.
      В августе, несмотря на благоприятные условия, союзное командование из-за нерешительности и излишней осторожности не сумело окружить и уничтожить немецко-фашистскую группировку войск в Нормандии. На заходящих флангах здесь действовало всего по адному корпусу, в то время как основные силы двух армий вели фронтальное наступление, сжимая фалезский мешок и выталкивая из него противника. В последующих боях союзникам не удалось окружить и разгромить ни одной крупной группировки врага на юге и севере Франции, в Бельгии и Нидерландах. Какое уж тут "торжество военной мысли"?!
      Серьезные просчеты были допущены при проведении Арпемской операции-ее цель (рывок за Рейн) оказалась недостигнутой. И это несмотря на явное превосходство в силах (по личному составу- 2:1, по артиллерии - 2,5:1, по танкам 20:1, по самолетам - 25: 1).
      Просчеты были и в Арденнах: союзники не смогли своевременно раскрыть план контрнаступления противника. Его мощный удар вызвал у англо-американского командования большую тревогу. Союзники действительно попали в тяжелое положение. Напомню, что Черчилль обратился с просьбой к Советскому правительству предпринять крупное наступление и тем самым оказать помощь союзным войскам. Как известно, Советский Союз, верный союзническому долгу, пошел навстречу этой просьбе. 12 января 1945 года, раньше,
      чем планировалось, наши войска перешли в развернутое наступление - от Балтийского моря до Карпат. Это позволило сорвать планы противника на Западе. Гитлеровцы были вынуждены в срочном порядке отправить с арденнского направления на Восточный фронт свою 6-ю танковую армию, затем еще 16 дивизий].
      Наши машины свернули на проселочную дорогу, спустились в овраг, поросший орешником. Здесь нас встретила группа американских офицеров на джипах, высланных, как потом выяснилось, самим Брэдли.
      Еще с четверть часа мы петляли по узкой дороге, подпрыгивая на ухабах и корнях деревьев, и остановились на небольшой поляне. Один из встречавших сообщил нам, что Брэдли сейчас в войсках, что на три часа назначен обед, к которому генерал непременно будет. А пока нам предложили отдохнуть и привести себя в порядок с дороги.
      Каждому из нас отвели палатку - очень удобную, с подвесной койкой, умывальником, складными столиками и стульчиками.
      Нетрудно было догадаться, что противовоздушная оборона в штабе Брэдли находится на высоком уровне и вероятность прорыва вражеских самолетов в эту зону минимальна.
      Надо сказать, что американцы встретили нас радушно:
      улыбались, хлопали по плечу, наперебой приглашали выпить виски, делились последними новостями. Мне показалось, что офицеры несколько иронично относятся к англичанам и их командующему. Кто-то напомнил такой факт.
      Недавно Брэдли получил звание генерала армии, и англичане, узнав об этом, тут же - через каких-нибудь сорок минут после объявления этого приказа по радио-присвоили Монтгомери звание фельдмаршала.
      Когда мы подъезжали, наши машины уперлись в колючую проволоку, вдоль которой расхаживали часовые. Неподалеку стоял прицеп Брэдли, окруженный такими же прицепами, в которых работали пять генералов - начальник штаба и четверо его начальников отделов. В отдалении, в кустарнике, стояло еще два прицепа. В одном из них висела оперативная карта, на которую наносились последние данные, поступавшие из войск. Прицеп был узкий и длинный, как барак. На стендах другого прицепа располагались разведывательные карты. Нас в этот прицеп, естественно, не пригласили. Он тщательно охранялся часовыми.
      Из бесед с офицерами мы поняли, что немецкая оборона в этом районе в значительной мере разрушена. Перед 1-й и 3-й американскими армиями существовали участки, где вообще не было войск противника, если не считать небольших отдельных гарнизонов да учебных лагерей. По существу, дорога на Германию была открыта. Правда, гитлеровцы спешно подтягивали колонны пехотных дивизий из Люксембурга.
      Мне сообщили, что воздушная разведка не зарегистрировала какого-либо передвижения вражеских частей с советско-германского фронта. Бездействовала и немецкая авиация. Так почему же союзники не предпринимают решительного наступления? Почему даже в штабе Брэдли царит обстановка благодушия? Эти вопросы из чувства такта не принято задавать. В конце концов, я был просто гость.
      Брэдли появился в точно назначенное время. Это был крепкий широкоплечий человек с прозрачными голубыми глазами, с манерами простодушного ковбоя. Он говорил тихим, спокойным и даже скучным голосом, без интонации и жестов. С прямотой и точностью школьного учителя, каковым он в молодости и являлся, Брэдли рассказал об обстановке на фронте.
      У меня сложилось впечатление, что прямота его не была наигранной: он старался, насколько это было в его возможностях, честно нести миссию солдата. Миссию трудную, особенно в обстановке всякого рода интриг и разногласий между англичанами и американцами, о чем широко писала в те дни западная пресса.
      Суть этих разногласий сводилась к тому, что Брэдли, его помощники и штаб были убеждены: командование английских сухопутных войск действует слишком робко и всякий раз, когда нужно идти на риск, неизбежный в войне, обнаруживает недостаток решительности.
      На эту тему велось немало разговоров среди американских офицеров.
      - А что вы хотите? - заявляли одни. - Осторожностьприрожденная черта англичан.
      - При чем здесь прирожденная, - возражал другой,- просто они вынуждены быть осторожными: у них ведь нет собственных людских ресурсов...
      За обедом Брэдли произносил тосты с какой-то неуклюжей приветливостью. Вообще весь его облик - куртка с засученными рукавами, подчеркнуто неофициальные манеры - плохо вязался с нашим представлением о военачальнике такого рапга. И все же он оставлял прекрасное впечатление именно своей непосредственностью.
      Мы побывали на передовых позициях, побеседовали с солдатами. Нам предоставили также возможность посетить лагерь немецких военнопленных.
      Нас покорила и сердечность американцев, и прекрасная организация снабжения, и изобилие военной техники и транспорта. Об этом мы откровенно сказали нашим гостеприимным хозяевам. Каково же было мое удивление, когда после войны в мемуарах Брэдли я прочел несколько строк о нашей миссии, пропитанных тщательно завуалированной недоброжелательностью. Но оставим эти строки на совести автора!
      На другой день мы прибыли в штаб Монтгомери, который располагался в окрестностях небольшого городка. Нас провели в какой-то домик. В уютной гостиной с камином попросили подождать. Вскоре появился фельдмаршал Б. Монтгомери.
      Мы обменялись любезными фразами, после чего командующий пригласил нас на обед.
      Монтгомери был небольшого роста - и вообще он внешне не производил впечатления грозного полководца, победившего Роммеля при Эль-Аламейне. Но фельдмаршал слыл вдумчивым и опытным военачальником. Ходил он в черном берете, всегда подтянутый и бодрый.
      У англичан были первоклассные морские командиры, хорошие авиаторы, но с сухопутными военачальниками им почему-то не везло. После серии непрерывных поражений на суше они наконец-то одержали при Эль-Аламейне свою первую победу, которая была связана с именем Монтгомери.
      О нем, как о полководце, были разные, подчас спорные суждения. Кстати, в Лондоне ходило немало анекдотов о нем - добродушных и смешных, иногда не совсем лестных.
      Помнится анекдот о том, как король якобы осадил командующего. Монтгомери, как утверждают, хвастался перед королем доблестью английских войск, называя их "мои войска". На что король ответил: "А я думал, что они мои".
      Англичане считали этот анекдот очень смешным.
      Впрочем, анекдоты рождались в придворных сферах.
      Слава же полководца - на поле брани. Монтгомери отличился в боях, и его заслуги, как известно, получили высокую оценку.
      Итак, англичане встретили нас приветливо, хотя и без той теплоты и широты, с какой встречали американцы. После обеда, где произносились тосты за победу над фашистской Германией, мы в сопровождении офицера штаба направились на передовые позиции. По дороге я заметил, что наш невозмутимый Файербресс чем-то озабочен.
      - В чем дело, генерал? - осведомился я.
      - Видите ли, сэр. Ваши погоны. Они такие блестящие.
      Прекрасная мишень для снайперов. Может быть, вы их снимете?
      - То есть как это?
      - Ну, на время посещения передовой...
      - Нет, - возразил я, - у нас погоны не снимают,
      - В целях безопасности...
      - За нашу безопасность отвечаете вы, генерал.
      Файербресс обиженно умолк, погрузившись в глубокое раздумье.
      - Тогда сделаем так, - сказал он минуту спустя. - Вы накинете поверх кителей защитные плащи.
      - Ну, против плащей мы ничего не имеем.
      Надо сказать, что в английской зоне нас часто сопровождали корреспонденты газет. Они донимали нас просьбами поделиться впечатлениями, дать интервью.
      - Какие впечатления, господа! - отвечал я. - Дайте сначала хоть ознакомиться с союзными войсками.
      Но вот наконец трехдневное турне по передовым позициям закончилось. Поздно вечером ко мне в палатку зашел Файербресс и сказал, что корреспонденты ждут обещанного интервью. Мы условились, что на следующий день в десять часов утра проведем пресс-конференцию. Я решил подготовить текст письменного заявления.
      Утром мне сообщили, что корреспонденты уже собрались.
      Но не успел я выйти из палатки, как встретил генерала Файербресса. Он был явно чем-то озабочен.
      - Простите, сэр, - начал он, как только мы обменялись приветствиями, я бы хотел знать, о чем вы собираетесь беседовать с журналистами.
      - Пожалуйста, генерал, - и я протянул ему текст заявления.
      Он надел очки и принялся читать. Его лицо заметно бледнело - текст явно пришелся генералу не по душе.
      В моем заявлении говорилось: "Советская военная миссия ознакомилась с положением дел на союзническом фронте. Мы видели много современной могучей техники. Мы почувствовали боевой дух солдат и офицеров. Мы видели, как прекрасно организованы службы снабжения...
      Но мы видели также и слабые, оголенные позиции немцев. И нам непонятно, почему союзники топчутся на месте..."
      Текст я привожу по памяти. Но, ей-ей, я не далеко отошел от подлинника.
      Генерал Файербресс снял очки, свернул бумагу и мрачно изрек:
      - С таким заявлением мы не согласны. Вряд ли вам имеет смысл выступать на пресс-конференции.
      - Но почему, генерал? Я был предельно объективен.
      - Нет, нет, пресс-конференцию придется отменить.
      - Ваше дело, генерал. Только прошу сообщить журналистам, что отменили ее вы, а не я.
      Генерал было попытался возражать, желая создать у корреспондентов впечатление, что, мол, во всем виноват советский адмирал. Но я все-таки настоял на своем. Мы вышли в зал, где находились журналисты, и Файербресс вынужден был во всеуслышание объявить, что пресс-конференция отменяется по его решению.
      Журналисты были разочарованы, а к еще раз убедился, какую нечестную игру вел мой "опекун".
      Перед отъездом Монтгомери дал в честь советской военной миссии прощальный обед. Тепло попрощавшись с фельдмаршалом и его соратниками, мы выехали в небольшой французский порт, а оттуда - в Портсмут и Лондон.
      Итак, второй фронт, хотя и с огромным опозданием, открыт. Союзники пока что медленно, но все же продвигались к границам Германии. А тем временем советские войска, сражаясь с главными силами противника, почти полностью освободили Белоруссию, Украину, Прибалтику, Молдавию, не только вышли к Государственной границе СССР, но и приступили к выполнению своей интернациональной миссии - освобождению европейских стран от гитлеровской тирашга.
      В воздухе пахло волнующим запахом Победы.
      Возвратившись из поездки по фронту, я послал телеграмму наркому иностранных дел, еще раз напомнил о своей просьбе. Вскоре пришел положительный ответ.
      Я нанес прощальные визиты английским официальным лицам, с которыми приходилось часто встречаться по делам службы: Идену, Александеру, Бивербруку, Аллену Бруку, Артуру Харрису...
      Как водится, в посольстве и миссии устроили прощальный прием. И вот уже машина мчится на аэродром, где меня поджидает бомбардировщик. Взревели моторы, самолет взмыл, развернулся над аэродромом и лег на курс.
      Я подошел к иллюминатору: внизу сквозь разрывы облаков виднелись причудливые очертания берегов Англии.
      Прощай, Лондон! Прощай, Британия! Счастья твоему народу! Он заслужил это своей упорной борьбой против фашизма!
      ЭПИЛОГ
      В Москве я получил новое назначение [Автор возглавлял оперативное управление Главного штаба Военно Морского Флота (1944-1945 гг.), командовал Краснознаменным Балтийским флотом (1950-1954 гг.; 1956-1959 гг.), был заместителем начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. - Прим. ред.]. А в Лондоне работа советской военной миссии продолжалась. Теперь ее возглавил генерал-лейтенант А. Ф. Васильев, однофамилец моего заместителя, о котором уже шла речь. Александр Филиппович прибыл с итальянского участка фронта союзников.
      Разумеется, я с интересом следил за действиями своих товарищей, с которыми сдружился и пережил немало волнующих событий.
      Миссия по-прежнему поддерживала тесные связи с союзниками, осуществляла приемку вооружения, заботилась о том, чтобы конвои один за другим следовали в северные порты нашей Родины. В мае 1945 года отбыл последний 41-й конвой. В общей сложности за время войны союзники направили 738 транспортов. Противнику удалось потопить всего 61 транспорт, остальные благополучно прибыли в порты назначения.
      Действиям союзников, участвовавших в проводке конвоев, советские историографы дают высокую оценку. Так, в книге о боевом пути советского Военно-Морского Флота говорится:
      "Офицеры и матросы английского военного и торгового флотов, а также моряки других стран антифашистской коалиции, участвовавшие в проведении конвоев, выполнили свой долг с большим мужеством и мастерством. В исключительно сложных условиях Северного морского театра, при систематических ударах врага они делали все, чтобы доставить грузы для союзника" [Боевой путь Советского Военно-Морского Флота. М., 1974, с.
      206.].
      За годы войны из США и Англии было получено 400 тысяч автомашин, 2,6 миллиона тонн нефтепродуктов, 9,6 тысячи орудий, 10,8 тысячи танков и 18,7 тысячи самолетов.
      Это сравнительно небольшое количество, если учесть, что за это же время советская промышленность дала фронту 112.1 тысячи самолетов, 102,8 тысячи танков и САУ, 482.2 тысячи орудий, 351,8 тысячи минометов, 1 миллион 515,9 тысячи пулеметов, 12 миллионов 139,3 тысячи винтовок и карабинов, 6 миллионов 173,9 тысячи пистолетов-пулеметов. В целом же поставки союзниками промышленных товаров составили около 4 процентов объема советской промышленной продукции.
      В марте 1945 года члены миссии совершили еще одну поездку на сухопутный фронт, где ознакомились с ходом боевых действий, с трофеями, захваченными союзниками, - самолетами, танками, самоходными орудиями. Англичане и американцы показали советским офицерам так называемый Атлантический вал систему немецкой обороны в Западной Европе.
      Как известно, Атлантический вал всячески рекламировался гитлеровцами как "неприступный". Между тем члены миссии, осмотрев оборонительный рубеж, убедились, что он не представлял серьезного препятствия. Это были укрепления линейного типа, без эшелонирования в глубину. К тому же укрепленные участки не имели между собой огневой связи. Выделялись, пожалуй, лишь береговые и полевые дальнобойные батареи (калибр 122-406 миллиметров), но их плотность была низкой - одна батарея на 20 километров фронта.
      После окончания боевых действий, в конце мая 1945 года, союзники пригласили членов миссии посетить порты и базы Франции и Бельгии. Группа наших офицеров побывала в Бресте, Шербуре, Сен-Назере, Остенде. Руководитель группы, теперь уже инженер-контр-адмирал, А. Е. Брыкин рассказал мне, что железобетонные сооружения, созданные гитлеровцами в военно-морских базах Шербур и Остенде, позволяли подводным лодкам надежно укрываться от налетов авиации. Сооружения эти были с закрытыми входамибутопортами. Внутри каждого сооружения имелись пирсы, рассчитанные на одновременное базирование 12 подлодок, электромеханические и другие мастерские, складские помещения и комнаты для экипажей. Характерно, что при воздушных налетах союзники применяли шеститонные супербомбы, но и они не могли пробить десятиметровые стены сооружений. Благодаря такого рода укрытиям противник применял подводные лодки почти до окончания войны.
      Немало забот выпало на долю миссии сразу после войны.
      Немецкие корабли, как известно, капитулировали, в том числе 186 подводных лодок. На Потсдамской конференции союзники разделили между собой более 500 трофейных кораблей, в том числе 30 подводных лодок, а остальные, как малопригодные, было решено затопить. Подготовительную работу к этой акции вела тройственная комиссия, созданная для определения технического состояния трофейного флота.
      В комиссии советскую сторону представляли члены военной миссии: инженер-контр-адмирал А. Е. Брыкин, инженер-капитан 1 ранга П. П. Шишаев, инженер-капитан 2 ранга С. Г. Зиновьев, капитан 3 ранга Л. В. Бондарюк. В ее состав были включены также капитан 1 ранга А. Е. Орел (впоследствии адмирал) и инженер-капитан 2 ранга Егоров, специально прибывшие в Англию.
      В начале октября 1945 года советская военная миссия была расформирована, а ее члены и сотрудники вернулись на Родину.
      Без ложной скромности скажу, что годы, проведенные вдали от Родины, были нелегкими. Наши люди трудились честно, самоотверженно, не жалея сил. Они понимали, что от каждого их шага, поступка, порой даже слова зависел в какой-то мере уровень союзнических отношений. Члены миссии зачастую работали в отрыве друг от друга, принимали самостоятельные решения. Словом, это была трудная миссия. И я бесконечно рад, что небольшой советский коллектив с честью выдержал испытание. Его труд содействовал упрочению боевого союза двух народов, сражавшихся плечом к плечу против смертельного врага всего человечествагитлеровского фашизма.