Давите их, давите (№1) - Если бы у меня было много денег

«А ведь она права», – мелькнула спасительная мысль. Как это я забыл брошенный на обочине пластиковый киоск? Там кто-то безуспешно пытался организовать придорожную торговлю, и то ли конкуренты выжили, то ли дело негусто шло, но киоск бросили, и он стоял, с битыми стеклами, расписанными похабщиной стенами, загаженный, как символ ненадежности нашего дикого бизнеса.

Вот и он, родимый. Я кинул взгляд в зеркало, резко свернул, не включая указателей, объехал киоск и вмазал машину в его заднюю стенку, невидимую с дороги. «Козлик» с легким треском влетел в укрытие, нас окружило облако пыли и затхлая вонь. Спрятались…

Но не поздно ли?

– Яна, быстрее в лес, – коротко повторил я свои инструкции, так как не был уверен, что в тот раз она что-либо поняла и запомнила. – Если услышишь выстрелы, уходи совсем. Выжди немного, выбирайся на шоссе и лови попутку, лучше – грузовик. Доедешь до сорок четвертого километра, сойдешь и – направо, там уже не заблудишься. Полковник сделает для тебя все, что сможет. Все, беги!

Я лесом подобрался к трассе и залег за отзолом поваленного дерева.

Машин шло уже много, сплошной поток. Вот промчался и мой заносчивый, но несколько обескураженный красавчик. Мне показалось, что на его самоуверенной западной морде застыла растерянность – как у собаки, потерявшей след и ожидающей взбучки от строгого хозяина.

Сейчас они еще сколько-то будут гнать вперед, лотом вернутся, потом снова… Так и будут рыскать, пока не поймут, что я свернул с трассы. Хорошего в этом мало. Невольно я все-таки сузил для них район поисков, приблизительно указал место своей дислокации. И рано или поздно они разыщут «имение» – настойчивости им не занимать, выйдут на мое родовое гнездо и безжалостно разорят его, не оставив там камня на камне… Впрочем, смешно так далеко заглядывать вперед. Они и так все время «на хвосте».

Весь этот сумбур бурно роился в моей голове, пока я бежал к машине. Яна на этот раз послушно пряталась в кустах и бесшумно и так же послушно вышла из леса на мой свист.

– В машину! – Я запустил двигатель и вывел «козлика» из палатки. – И что ты за мной бегаешь, как влюбленная пионерка!

Теперь счет уже шел на секунды и метры. До поворота на Васильки оставалось всего-то чуть, а впереди уже несся навстречу белый «Мерседес» – ушки насторожены» ноздри раздуваются, пасть оскалена: чувствует, гаденыш, что вот-вот снова возьмет след. И уж тогда с него не собьется, будет гнать добычу, пока не вонзит в нее свои клыки. Такой распаленный преследованием собачий азарт опасен своей неуправляемостью: если догонят, то хозяину достанутся только наши рожки да ножки…

Узнать нас на таком расстоянии они, скорее всего, еще не могли, разве что в бинокль, но вряд ли они его захватили в спешке. Но и сворачивать у них на виду я не мог – наверняка обратят внимание, решат проверить я пройтись за нами следом.

Приближался поворот, еще быстрее приближался «Мерседес»…

Но Господь милосердный не оставил нас и эту трудную минуту. Сзади стала пристраиваться, готовясь к обгону, длиннющая западная фура, сдавшая в Москве свой залежалый товар и спешащая за новой партией. Я вежливо и культурно взял к обочине, пропустил ее и пристроился за ее здоровенной кормой, не отставая; так, чтобы она прикрыла меня во время поворота. И мне это удалось.

Мы скользнули на заросший травой ухабистый проселок, нырнули меж расступившихся на мгновение елей, и крутой поворот надежно скрыл нас от преследователей – я увидел в зеркальце лишь короткий белый промельк их машины, которая одураченно мчалась к Москве.

– Все, – сказал я, вздохнув, – оторвались. Дня на два.

– Ты – мой спаситель, – проворковала Яна, – И я должна тебя отблагодарить…

– Опять за свое? – улыбнулся я.

– Не обращай внимания. – Она снова положила руку мне на плечо и на секунду прижалась к нему растрепанной головой. – Я просто очень волновалась. Это реакция.

– Я знаю. – Голос мой неожиданно прозвучал теплее, чем мне хотелось бы. – Но ты держалась молодцом.

– Ты – тоже. Ты, оказывается, многому научился в своей милиции.

– Я рад, что ты это поняла…

– Как здесь славно! – Яна резко сменила тему. – Я ведь давно не была здесь. Такая уютная глушь… Тут хорошо провести детство, правда?

Я остановил машину возле своей хижины и посигналил. В доме Полковника распахнулась дверь, он быстро пошел нам навстречу, размахивая на ходу автоматом. Впереди него, вприпрыжку, задрав хвост, бежал Поручик. Он вспрыгнул мне на грудь и ткнул мордочку в шею.

– Какая прелесть! – завопила Яна и выхватила у меня кота.

Поручик внимательно обнюхал ее, легко и деликатно потрогал лапкой сережку и замурлыкал, устраиваясь поудобнее у нее на руках. В глазах бедной Яны блестели слезы.

Полковник строевым подошел к нам, забросил автомат за спину.

– Привез? – Он строго оглядел Яну. – За такую женщину я бы на любой бой пошел, хоть на последний. А ты ее чуть не бросил.

Яна притянула его седую голову и благодарно поцеловала в небритую щеку.

– Иди в дом, – сказал я. – Отдыхай. Я скоро приду.

– Плохи дела? – проницательно спросил Полковник, когда за Яной закрылась дверь.

Я кивнул.

– Пойдем ко мне – проинформируешь. Будем думать…

Когда я вернулся, Яна уже бессильно спала в кресле, откинув голову, уронив руки. Поручик, свернувшись, лежал у нее на коленях.

Я перенес Яну на диван, укрыл пледом и долго сидел рядом. Мне не хотелось думать о том, что я вижу ее скорее всего в последний раз, что завтра ночью я отвезу ее к Прохору, а сам вместе с Полковником буду чистить и смазывать оружие, готовиться к последнему бою…

… – Что будешь делать? – спросил Полковник, откупоривая бутылку.

– Думаю… Мне не наливай, еще в город ехать, Яну отвозить.

– В таких случаях вызывают огонь на себя. Заманивают противника. Внезапность на внезапность. Так мы и сделаем.

– Никаких – мы. Это мое дело.

Полковник сердито помолчал, обиделся,

– Ты за кого меня считаешь? Во-первых, у меня с ними – свои счеты. Во-вторых, меня армия учила не бросать друга в беде. В-третьих, хочешь, я своих ветеранов соберу? Отпетые старики, на все готовы за поруганную Родину-мать. И стволы у них кое-какие найдутся.

– Не имеем права, Петрович, чужие жизни подставлять. А тебе – спасибо.

– Пожалуйста, – съязвил Полковник. – Значит, какая будет стратегия и тактика? Ты их выманиваешь… Какими силами, думаешь, будут атаковать?

– Мои четверо приедут наблюдателями – четыре пистолета; боевики – человек шесть-восемь, не больше, – автоматы.

– Вот именно. Главная задача – твоя. Значит, повторяю, ты их выманиваешь, они на тебя бросаются. Я со «шмайссером» отвлекаю на себя основные силы боевиков. Ты разделываешься со своими. Все.

– Вот именно, – усмехнулся я.

– А ты что, четверых не сделаешь?

– Сделаю. Но один твой автомат против восьми…

– Да, арсенал у нас слабоват. Сюда бы пару ручников, да сорокапятку, с которой я начинал. У тебя гранат нет?

Я покачал головой, вспомнил о «вальтере». Как бы пригодился!

– Ладно, отдохни, езжай в город, а я начну оборудовать позиции. Дня два-то у нас есть?

– Думаю, есть. Раньше не найдут.

Я отвез Яну к Прохору, наказал ей два дня не высовывать носа, легко попрощался и поехал а контору.

– Я замуж выхожу, – встретила меня Женька.

– Наконец-то, – улыбнулся я. – Уж не за меня ли?

– Щаз-з! Мне нужен молодой, крутой, богатый. А ты – старый и битый.

– За одного битого…

– Смотря как битого, – резонно заметила Женька. – Свадьба послезавтра. Приходи, скучно не будет. Мама гуся зажарит. Павло баян принесет. И даже шеф придет. Знаешь, как он поет и пляшет?

Блеск! Полная программа: жареный гусь, гармошка и пляшущий под нее шеф.

– Спасибо, Евгения Семеновна. А нельзя ли получить порцию гуся сухим пайком? Я скорее всего не смогу приехать.

– Попробуй только!

О нашем решении дать честный бой врагам я шефу, конечно, ничего не сказал. Доложил о своих приключениях, сказал, где искать мои материалы, и попросил особого внимания, если у меня самого руки не дойдут, к сейфу в кабинете Руслана.

– Отдохни пару дней. Самых опасных. Пока я силы соберу. Есть где укрыться?

– Есть. Пистолет я пока у себя оставлю, ладно? Пару обойм мне не найдешь?

– Найду, – помедлил Шеф. – А зачем тебе столько?

– Вдруг отбиваться придется? Запас не помешает.

– Ой, Леха, смотри у меня!

– Ты же знаешь, я – немного честный.

– Знаю. Потому и боюсь за тебя.

Вернувшись в Васильки, я не узнал нашей резиденции. Поработал Полковник на славу. По фасаду своего дома отрыл траншею. Ячейки соорудил. Перед моим сараем – тоже. Замаскировал их с умом: где – старой бочкой, где – травкой и ветками, где – тачкой. На штакетник напутал ржавую колючку – с заброшенной фермы притащил. И надо всем этим боевым великолепием реял укрепленный на коньке его дома красный флаг.

Полковник заканчивал выкашивать бурьян за забором. Подошел ко мне, вытирая косу пучком травы. В защитной рубашке с закатанными рукавами, потный, счастливый, будто для коровы косил, а не для боя.

– Тылы у нас, Леша, закрыты. По болотам и на танке не пройдешь. А тропку, кроме своих, никто не знает. В блиндаже бы моем засесть. Но там – ни одной амбразуры. А то бы век нас оттуда не выбить. – Вздохнул. – Но у нас и задача иная.

Я показал ему обоймы к «Макарову».

– Молодец. Итого – четыре? По одной на каждого гада. Управишься. Пойдем, освежимся. Пока время есть. Когда будешь звонить?

– Да сейчас и позвоню.

Мы сели на терраске, как в нашу первую встречу. Стол был накрыт. Полковник умылся, принес из комнаты телефон. Я набрал номер Руслана. Он схватил трубку, будто только и ждал моего звонка.

– Круче говори, – шепнул Полковник. – Зли его больше, чтобы голову потерял.

Я кивнул и сказал в трубку:

– Здесь Серый…

Совершенно ошалелое молчание.

– Ты слышишь, Рустик? Это я. Мальчиш-Плохиш, сорвал тебе дело с банком, это я навел на тебя Фишера, это я увел у тебя лакомый кусочек – свою жену. Ну что, будем вместе трудиться в «долларовой зоне»?

– Ты… Я…

– Он, она и так далее.

Наконец-то Руслан смог говорить:

– Я найду тебя, Серый. Очень скоро. Ты будешь умолять меня, чтобы я тебя застрелил. Но я не буду торопиться. А потом я найду твою жену, твоих, детей, всех твоих родственников и любовниц. И на том свете тебе не будет покоя от их мук…

– Не выйдет, Руслан Олегович, – спокойно и равнодушно перебил я. – Не выйдет потому, что я убью тебя раньше. Ты помнишь, милиционера, которого вы застрелили из своего вонючего «мерса»? Это был мой друг. Ты понял, мразь?

– Сука, я засек твой номер. Жди!

Отбоя не было, связь прервалась – видимо, он разбил трубку.

Полковник молча показал мне большой палец и протянул наполненный золотистым вином стакан.

Вошла Груня в сопровождении Поручика, поставила на стол молоко.

– Вот что, Аграфена Петровна, – торжественно сказал Полковник. – Выпей-ка с нами доброго вина за Победу и спой нам песню «Широка страна моя родная». А мы подпоем.

Мы чокнулись, расплескав вино, и встали. И пели во весь голос. Со слезами на глазах. Пели как гимн. Пели, прощаясь со своей страной. Родной. Которой у нас уже не было.

Груня утерла слезы. Стала по очереди разглядывать нас, пытаясь что-то понять.

– Вот что еще, Груня. Я – человек старый. Всякое может случиться. Так ты не оставь Поручика. Он тебя любит.

– Придумаешь тоже! Аи помирать собрался, Петрович? Не дури, старый…

– Груня! – командирским басом строго прервал ее Полковник.

– Что вы задумали, мужики? – Она повернулась ко мне, искала слабую точку в нашей обороне, – Леша, ты молодой еще. Жена – красавица. Сын – молодец…

Я отвел глаза. Что я ей мог ответить?

Груня помолчала и вдруг очень веско, глубоко произнесла:

– Леша, разгневанное сердце правды Божией не творит…

– …И аз воздам.

– Грех ведь, Леша, – ахнула она.

– Грех.

Ночь прошла спокойно. Мы по очереди несли караул, сменяясь каждые два часа.

Утро занялось славное. Настоящее летнее утро. С птичьими голосами, свежим ветерком. Запахом цветущих трав. Оно искрилось в капельках росы на листьях. Оно жило, радовалось и радовало.

Полковник брился на крыльце. Помахал мне помазком, разбрызгивая белоснежную пену.

– Иди-ка, слей мне.

Рядом с крыльцом стояло ведро с колодезной водой. Полковник скинул рубашку, нагнулся, стал ахать и стонать от удовольствия под ледяной струей. Потом сильно растерся полотенцем, надел свежую рубашку, застегнул ее на все пуговицы.

– Будто вновь родился…

И мы вдруг замерли и посмотрели в глаза друг другу. В груди возник холодок.

– Если что со мной, Леша, ты не казнись. Я знаю, за что в бой иду. По своей воле. По своему долгу. Мои товарищи тоже гибли от их рук. Еще с сорок первого. И по сей день. Счет им велик. Крови своей не пожалею.

Мы сели рядом на крыльце, Я развернул сверток с жареным гусем. Полковник наполнил стаканы. Мы завтракали с удовольствием, будто перед большой и трудной работой.

– Хорош гусь, а? – похвалился я.

– Гус-с-сак! – подтвердил Полковник, впиваясь зубами в ножку величиной с кабанью.

Но нам не дали дозавтракать. С трассы послышался шум моторов.

– По местам! – скомандовал Полковник, утирая губы полотенцем. – Занять оборону! Поручик, в укрытие!

Он обнял меня, поцеловал и, схватив автомат, нырнул в траншею. Я забежал в дом, рассовал обоймы по карманам и бросился к сараю, спрыгнул в свой окоп.

Машины вышли из леса. Впереди шел, как я и предвидел, большой джип, за ним – белый «Мерседес». Они остановились на краю леса. Еще на ходу из них высыпали люди. Шестеро боевиков. И команда Руслана.

Пошли не торопясь. Еще толпой.

– Гляди-ка, – донесся голос Черномора. – Знамя повесили. Коммуняки…

– Леопольд! – заорал весельчак Кузя. – Выходи, подлый трус!

– Щаз-з! – ответил я, не высовываясь. – Шнурки заправляю!

Наугад прогремели несколько выстрелов. Боевики рассыпались и бросились вперед, спотыкаясь в скошенной траве, цепляясь за нее своими «берцами» – один даже упал. Молодец, Полковник, старый вояка. Они бежали по открытому месту, и, если бы у нас было вдоволь патронов, мы били бы их, как мишени в тире.

Как только трое из них достигли штакетника, коротко ударил «шмайссер» Полковника, и ближайший боевик повис на проволоке, дергая ногами. Остальные бросились на землю и врезали со всех стволов. От дома полетели щепки, зазвенели стекла, подскочило и покатилось ведро, от железной тачки с визгом отрикошетили пули и улетели куда-то за болото. Древко флага надломилось, и он упал на землю. Казалось, что от нашей обороны осталось только крошево.

Боевики поднялись и, не прекращая огня, ринулись к дому.

Снова расчетливо ответил Полковник – и снова задержала их его скупая очередь и хилый штакетник. Как ни слаба была преграда, даже для тренированных бойцов она была заминкой. А те уже поняли, что Полковник такую возможность не упустит.

Правда, они думали, что это я. Да какая, разница!

Руслан и его витязи подтянулись поближе. И оказались на линии моего огня. Что и требовалось, что и предусмотрел Полковник в своей стратегии.

Я резко встал и навскидку сделал три выстрела. Черномор рухнул на землю и замер. Остальные бросились под защиту машин.

– Бейте этого! – панически закричал Руслан. – У сарая!

Шквал огня, обрушившийся на сарай, казалось, сметет его. Щепки летели во все стороны. Одна из них воткнулась мне в ладонь – хорошо, что в левую. Я выдернул ее.

Полковник, мгновенно среагировав на изменение ситуации, выскочил из укрытия, сделал перебежку, на ходу открыл огонь. Еще один боевик, лежащий в траве, уронил разбитую голову.

– Еще немного, еще чуть-чуть! – орал песню Полковник. – Последний бой – он трудный самый. – Он перебегал, падал, перекатывался, стрелял. – Откат нормальный! Алеша, заходи справа! Гони их к сортиру. Там мочить будем гадов. И топить. В дерьме. Поручик, пригнись! Пригнись, мать твою кошку драную!

Руслановские молодцы, преодолев страх, бросились на подмогу. Бежали хорошо. Прямо на меня.

Я открыл огонь с двух рук, с упора. Высадил обойму, влепил в рукоять вторую. На меня бежали уже двое. Референт корчился на земле. Недолго.

– Прикрой нас, прикрой! – кричал Руслан боевикам. – Прикрой, мы его возьмем!

Снова стволы ударили в мою сторону. Но так широко, что Руслан с Карпухиным оказались в зоне огня. Залегли, уткнулись носами в землю, прикрыли ладонями затылки.

Боевики снова перенесли огонь на Полковника. Я успел сделать по ним несколько выстрелов, чтобы хоть на мгновение помочь ему. И тут Руслан поднял голову вытянул вперед руку с ддинноствольным «парабеллумом» и выстрелил в меня. Еще раз. Еще.

Я ответил. Моя пуля вошла ему прямо в лоб.

Боевики вдруг поднялись и побежали к машинам. Один кричал: «Ну их на х…. этих психов. Хватит с меня Белого дома!»

Один из них, в маске, споткнулся о тело Руслана, упал, вскочил и побежал в мою сторону, потому что Полковник слал им вдогонку очередь за очередью.

Я поднялся и нажал спуск. Выстрела не было – затвор остался в заднем положении: в обойме окончились патроны. Все, перезарядить не успею, не успею довести дело до конца. Ну и не беда, счет и так в нашу пользу.

– Батя, держи! – вдруг взвился звонкий мальчишеский голос – и через разбитый сарай перелетел черный предмет, Я подхватил его на лету5 вскинул и нажал крючок. Боевик выпустил автомат, схватился за руку, согнулся от боли, повернулся и тоже побежал к машине.

– Уходи! – закричал я. – Уходи, Костик! Сейчас же!

– Ухожу, батя. Не бойся! Я на велосипеде.

Взревел мотор джипа. Он резко развернулся, задев «Мерседес» и опрокинув его, помчался к трассе.

Карпухин вскочил, бросился вдогонку. Он бежал, петляя, всей мокрой спиной ожидая выстрела. Я не заставил его долго ждать. Поймал его в «мертвой» точке. Он вскинул руки, будто сдавался, и упал ничком.

Этот выстрел словно поставил точку. Стало тихо. Как ранним утром. Только пахло не травами, а сгоревшим порохом и смертью.

Я вытер лоб, сунул пистолет за пояс, подобрал свой «Макаров». Полковник поднялся из траншеи, помахал мне рукой.

Я побежал к нему. Остановился. Полковник улыбался. Мы смотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись.

– У тебя патроны еще остались? – спросил он.

– Не знаю, посмотрю.

– Пойдем оружие соберем – трофеи. Сгодится еще. И надо бы флаг поднять.

Но мы не трогались с места.

– Откуда он взялся? – спросил Полковник.

– Болотами подобрался.

– Какой непослушный мальчик. Наверное, маме побежал рассказывать.

– На велосипеде поехал.

Полковник закинул автомат за спину, поднял голову, щурясь от солнечных лучей.

– Отойди, – сказал он. – Солнце застишь.

И раздался выстрел.

У Полковника подогнулись ноги, я успел поймать его и опустить на землю. Рядом со сбитым красным флагом,

Я оглянулся. Карпухин, опираясь на руки, смотрел в нашу сторону, в правом кулаке сжимая пистолет.

Я медленно пошел к нему. Он снова поднял пистолет дрожащей рукой, пытался выстрелить. Руки его подломились,

Я подошел. Он прижимался щекой к земле и одним глазом смотрел на меня. Перевернув его ногой, я снял с его руки часы, плюнул ему в лицо и выстрелил.

И мне не было стыдно.

У тела Полковника сидел Поручик и, задрав мордашку, требовательно смотрел на меня. Тихо подошла Груня, перекрестила Полковника и закрыла ему глаза. Ветер завернул угол знамени и положим его на грудь павшего, залитую кровью.

Полковник поймал мою нулю. Своим сердцем…

Не знаю, сколько мы просидели с Поручиком у тела Полковника.

Потом я пошел в дом и позвонил в контору. Телефон не отвечал. Я вспомнил, что у Женьки сегодня – свадьба, и перезвонил ей на квартиру.

– Позови шефа, – сказал я. – Иван, приезжай сейчас в «имение». Женька объяснит, как добраться, к задержи меня, Кого-нибудь из ребят захвати с собой.

– Хороню, – сказал шеф и положил трубку.

Дело не в том, что я надеюсь победить зло, хватило бы сил не дать ему утвердиться в окончательной победе, чтобы сохранить хотя бы то зыбкое равновесие между злом и добром, которое не дает нам погибнуть навсегда. Сегодня дадим бой мы, говорил Полковник, завтра – другие. Так, глядишь, и народ поднимется.

Чтобы остановить ветер…

Дома я переложил оба пистолета в сумку, умылся и оставил записку дня Яны и Костика. Позвонил Прохору и сказал, что Яна может ехать домой.

Остановившись у прокуратуры, я попросил шефа, чтобы поручил кому-нибудь из ребят забрать Крошку Вилли.

– Леша, – сказал шеф, – еще не вечер. Я подниму всех стариков…

Я протянул ему руку.

– Спасибо, Иван, за помощь. Пошли. Пора.

Через некоторое время меня привезли в «имение» на следственный эксперимент. Скошенная Полковником трава пахла сеном. В ней порхали бабочки. Опрокинутый «Мерседес» уже подвергся набегам водителей с трассы. Еще неделя – и от него ничего не останется. Нет, правда, даже если бы у меня было много-много денег, я вое равно никогда не купил бы себе белый «Мерседес». Я ведь – немного честный.

После проведения всех необходимых следственных действий «на натуре» следователь прокуратуры снял печать с двери, и мы вошли в дом Полковника. Внутри он весь светился от пробоин, солнечные пятна лежали на полу и на стенах.

Я сел в кресло, положил скованные руки между коленей. И я не слышал, о чем меня спрашивают.

Но мягкий звук стукнувших в пол маленьких лап я услышал. Передо мной сидел Поручик. Меж его аккуратно составленных передних лапок, будто окунувшихся в сметану, лежала мышь.

– На кухню, Поручик, на кухню, – прошептал я. И он выбросил мышь в окно, и свернулся клубком в моих скованных руках, хотя ему было очень неудобно.

Следователь тронул меня за плечо:

– В чем дело? Что это значит?

Я поднял голову. Он деликатно отвел глаза.

Разве я могу объяснить? Разве вы поймете, ребята?

Но это еще не все. Когда мы вышли из дома, я увидел за забором Яну и Костика. Они стояли обнявшись.

Я поднял руки над головой – невольно получилось наше старое семейное приветствие сжатыми ладонями, которое очень любил Костик, когда был маленьким. У него это забавно получалось, серьезно так. Он снял руку с плеча Яны и ответил мне тем же.