Перемена мест

Но я теперь мог проститься с другом только издали и мысленно.

Потому что в толпе вокруг Гошиной могилы, кроме родственников, коллег-писателей и подтянутых прототипов героев его книг, я заметил не менее четырех граждан иного сорта. Они внимательно оглядывались по сторонам, кого-то высматривая. Я мог поклясться, что ожидали именно меня. Гражданин, скупыми жестами рук направляющий деятельность остальных трех, одновременно делал вид, будто захвачен очередной речью оратора. Не исключено, что иногда он мог бы и пустить слезу. Однако все это было чистой фикцией. Я-то прекрасно знал, что и Гоша, и его книги того типа совершенно не интересовали, а из всей мировой литературы он признавал лишь ту, которая сразу бы могла принести ему доход. Ему и его «Папирусу»…

Сам господин Лебедев — вот кто это был.

Очевидно, потеряв двух своих молодчиков из автобусика с «Омни-колой», Лебедев решил возглавить охоту на Штерна сам. Что ж, похороны Черника были бы оптимальным местом встречи. Я ведь и пришел сюда на самом деле, только не спешил объявляться. Пусть эти деятели сообразят, что я пренебрег старой дружбой из соображений собственной безопасности — и удалятся. В ближайшие тридцать шесть часов стычка с Лебедевым мне была совсем без надобности. С меня, извините, «ИВЫ» хватает поверх головы. А про засаду возле дома лучше до поры и просто забыть. Переживать, так сказать, неприятности по мере их поступления.

Оценив опасность, я стал еще более сосредоточенно ковырять землю своею лопатой. И когда в очередной раз поднял глаза, то с облегчением обнаружил, что лебедевцам надоело ждать у моря погоды. Они покинули траурную толпу и, продолжая обозревать окрестности, направились к автостоянке. Я догадался, что припаркованный серый «бьюик» — лебедевский. Видимо, после моей братской помощи «Папирусу» дела у них пошли не слишком гладко, не на уровне «мерседесов» или «вольво». Это было более чем отрадное наблюдение. Я еще сильнее надвинул на лоб свой огрызок кепки и решил не поднимать головы, пока Лебедев с компанией не пройдут мимо. В таком облачении узнать меня довольно трудно, но береженого Бог бережет. Бог не выдаст, свинья не съест, понадеялся я, изображая напряженную работу и даже от усердия чуть не опрокидывая лопату с землей на туфлю ближайшей даме из числа скорбящих по майору Гейзину.

Бог, разумеется, тотчас же выдал.

Чуть не обсыпанная дама сказала мне с достоинством:

— Хам!

— Полегче… — буркнул я, не выходя из образа третьего могильщика. — Не видишь, что люди работают?… — С этими словами я инстинктивно поднял голову. Лучше бы я этого не делал! Лучше бы я молчал в тряпочку, нишкнул, заткнулся, втянул голову в плечи и прикинулся шлангом.

Капризная дама была мне знакома. Более чем знакома.

Дама оказалась моею бывшей женой Натальей.

Другая бы на ее месте и внимания не обратила на отвратительную небритую рожу под чудовищной кепчонкой. Но с Натальей мы прожили вместе, увы, шесть лет, и она меня видела всяким.

— Яков! — удивленно-радостно сказала она. Краем глаза я заметил, что лебедевская четверка слегка замедлила ход. Тет-а-тет расфуфыренной дамы и оборванца-могильщика тут же стал заметной картинкой. Я мысленно наслал на мою бывшую супругу мор, глад и семь казней египетских. Та, естественно, ничего не почувствовала.

— Яков! — повторила она, повышая голос. — Что с тобой?!

Кажется, она вообразила, что после нашего развода я окончательно опустился и вот уже дошел до такого скотского состояния. Мысль о том, что я могу находиться при исполнении, элементарно не приходила в ее маленькую головку. Я ощутил острый приступ бешенства, но не знал, что поделать.

— Боже, в каком ты виде! — тем временем продолжала Наталья. Она пыталась выглядеть расстроенной, но самодовольство так и сверкало зайчиком на ее передних золотых зубах. Конечно, без ее благотворного влияния я просто обязан был спиться, потерять человеческий облик и закончить свои дни кем-то вроде помощника сельского ассенизатора.

— Уйди, Наташа, умоляю, — сквозь зубы, шепотом попросил я. — Я на работе…

— Что это за работа для юриста — землю копать? — все так же громко проговорила Наталья. — Ты мог бы устроиться в какую-нибудь контору… юрисконсультом… Ты не женился? — с внезапным беспокойством спросила она и сама, похоже, устыдилась нелепости своего вопроса. Ну, какая дура теперь польстится на этого конченого человека! — прочел я в ее глазах.

Господин Лебедев тем временем быстрыми жестами перегруппировал своих мальчиков по системе 4-2-4, и они с деловым видом стали приближаться к нам. По-моему, шеф «Папируса» меня узнал. Или по меньшей мере что-то заподозрил. Редкое имя Яков наверняка донеслось до его команды. За поясом у меня, правда, имелся «Макаров» на крайний случай — после вчерашней заварухи в «Олимпийце» я не забыл выцарапать его обратно. Но омрачать похороны — и Гошины, да и майора Гейзина — перестрелкой мне не хотелось. К тому же люди в толпе могли бы пострадать. Да и я, собственно, тоже.

Осталось последнее средство. Я сильно закашлялся и шепотом объявил своей бывшей супруге:

— Я болен, Наталья! У меня открылся туберкулез…

Последнего слова было достаточно, чтобы испуганная Наталья отшатнулась от меня метра на три. Она очень чтила санпросвет и не желала рисковать здоровьем. Да и кто я был, собственно, для нее теперь? Бывший муж, превратившийся в настоящего бомжа.

Маскировки моей для господина Лебедева и так больше не существовало, но я хотя бы получил путь к отступлению. Отшвырнув лопату и бросив напарникам «Я сейчас…», я стал торопливо отодвигаться в сторону, противоположную той, откуда шествовали Лебедев с лебедятами. Преодолев толпу скорбящих по майору, я с шага перешел на бег, держа курс на старый район кладбища. Убежище за любым из монументов могло быть только временным, зато вот склеп графа Понятовского, смачно описанный шофером, должен был стать неплохим убежищем. Пускай попробуют выкурить меня из этого дзота. Ручаюсь, что среди лебедят ни одного Александра Матросова не найдется…

Я бодрился, понятное дело. Я даже слабо представлял, в какой именно части старого кладбища находилась постройка пана Понятовского и насколько она удобна для обороны. К тому же я мог бы еще и не добраться до склепа: стоило и мне, и лебедятам скрыться в аллее из прямой видимости двух траурных процессий, как господа из «Папируса» немедленно выхватили свои стволы и открыли по мне прицельную стрельбу. На этот раз глушители, навинченные на стволы их пушек, им очень пригодились; поблизости не было видно ни жести, ни стекла, и пристрелить меня они могли тихо. А главное — очень хотели тихо. Пару раз обернувшись на бегу, я пальнул по лебедятам из своего «Макарова». Больше для острастки, чем всерьез надеясь попасть. Даже не самый плохой стрелок Яков Штерн в таких условиях не выбил бы десять из десяти. Звуки моего «Макарова» растворились в осенней сырости и ушли в землю; наивно было надеяться, что кто-то, услышав, придет мне на помощь…

Короткими перебежками, от монумента к монументу, я продирался в сторону небольшого сооруженьица со входом и крышей. По-видимому, это и была усыпальница пана Понятовского, польского гэбиста, вспомнившего о шляхетской чести. Мне самому, правда, казалось, будто честь и госбезопасность — есть две вещи несовместные…

Чпок! Пуля кого-то из лебедят стукнула в мраморную плиту, за которой я искал временного убежища. От плиты откололся кусочек. Чпок! Чпок! Еще две пули начали отыскивать меня за монументом.

— Яков Семенович! — услышал я спокойный голос Лебедева. — Вам конец! Зря бегаете, уверяю вас.

Я не выдержал и выстрелил на голос. Что-то громко стукнуло. Кажется, теперь уже я попортил памятник, скрывающий Лебедева. Что за черт! Вандализм, да и только. Я мысленно вписал в свой расходный ордер еще и сумму прописью на бескорыстную помощь Солнцевскому кладбищу. Беда в том, подумал я, что у господина Лебедева из «Папируса» уже выписан другой расходный ордер — на МЕНЯ. Самому интересно, кто сможет расплатиться первым? Чур не я!

— Яков Семенович! — сказал мне надежно скрытый Лебедев. — Вы зря тогда не пошли нам навстречу. Я до последнего ждал вашего звонка…

Монументы стояли близко-близко, я не мог с ходу определить, за каким именно скрывается господин Лебедев. И, главное, — как его оттуда выкурить. И, сверхглавное, — как сделать, чтобы не выкурили уже меня.

На всякий случай я выстрелил в примерном направлении и, судя по шуму соударения свинца с камнем, выстрелил крайне неудачно. Плохо тренируюсь, подвел я итоги. Бывший лучший, но опальный стрелок… Теперь просто бывший лучший.

Чпок! Чпок! Звуки сместились немного вправо, и я, быстро отползая налево, привстал и, пригибаясь, добежал до склепа. Вот будет новость, если местные власти довели до ума замысел пана Понятовского и успели все-таки заварить входную дверь. Краеведческий шофер, однако, дал верные сведения: дверь открылась от толчка, и я заполз внутрь и вжался в угол, отыскивая оптимальное положение для стрельбы. За спиной своей я ощущал спасительную стену, вдобавок здесь можно было хорошо прицелиться.

Ну, давайте, голубки, мысленно попросил я. Возьмите этот дзот, если сможете, без потерь. Положение мое, впрочем, было аховым. Бежать некуда, зато лебедята могли бы, сколько душа пожелает, медлить со штурмом. Им было проще, чем мне. В поисках наилучшего убежища я, кажется, загнал себя в ловушку. И все оттого, что приехал на Солнцевское, не успев хорошенько его изучить. В «Олимпийце» у меня было бы уже три… пять выходов из такой ситуации. Здесь же — только один, да и тот под обстрелом.

Снаружи послышались неразборчивые возгласы, потом шум. Готовятся к штурму? — предположил я. Но почему так шумно?

Тем временем снаружи наступила тишина. Она мне понравилась еще меньше, чем шум. Выжидают? Ну, где же вы?

За стенами склепа посвистывал только ветер. В мое не очень солидное убежище стал проникать сквозняк, однако запах мочи, который я почувствовал, как только зашел, выветриваться не собирался. По-моему, мои коллеги-землекопы использовали пустующий склеп по всяким надобностям… Но где же Лебедев? На слабо меня берут?…

Прождав минут двадцать, я не выдержал: подполз ко входу в дзот (он же — выход) и очень осторожно глянул, опасаясь, что сейчас же над моей макушкой свистнет пуля. Тишина. Я приоткрыл металлическую дверь пошире, готовый в любую секунду пальнуть во все, что движется… Тихо. Мертвая кладбищенская тишина, даже ветер стал испуганно стихать. Что же, придется идти на прорыв. Бежать на прорыв. Короче говоря, прорываться куда-нибудь. В склепе хорошо, а дома лучше. Ко всему прочему я, занимая фамильную усыпальницу графа Понятовского, чувствовал себя почти самозванцем. Не для того этот склеп везли по частям из самой Польши и собирали здесь, чтобы в этих стенах упокоился совершенно посторонний Штерн. Не шляхтич, заметим, и даже не поляк.

Я пинком распахнул дверь и, волчком вертясь, чтобы не попасть сразу под лебедевский прицел, выскочил наружу. Мишенью я был довольно вертлявой, трудной для попадания… Однако мой маневр был излишен.

Лебедев не выстрелил. Его орлы тоже смолчали. И через долю секунды я осознал причины такой странной доброты ко мне.

Они, видимо, собирались брать мое убежище штурмом. Но не успели.

Кто-то очень умелый убил всех четверых выстрелами в затылок. По выражениям их лиц я догадался, что они даже не поняли, что случилось. Лица их были безмятежны. Только господин Лебедев, которого пуля настигла последним, успел испугаться. На его губах застыла тень страха, смешанного с удивлением.

Минус три, машинально подумал я, словно у меня в голове сработал арифмометр. Феденька Петрищев. Леха Быков. Господин Лебедев. Каждый из этой троицы угрожал мне и пытался меня убить. Каждый получил за это по заслугам. Но только не от меня. Словно бы материализовался в Москве какой-нибудь Клуб одиноких сердец капитана Штерна, члены которого взяли за правило отстаивать мои интересы. Хотя я как будто никого об этом не просил. Замечательно. Мои ангелы-хранители ловят мои мысленные флюиды и отливают их в пароходы, строчки и другие добрые дела. Точнее скажем, отливают они мои флюиды в первую очередь в пули. Вот и Лебедев стал жертвой смертельного флюида. Посмотрим, как прокомментируют этот странный факт в теленовостях…

Тут я сообразил, что ведь могут и не комментировать. Если я немного отсрочу эту новость. Я пошире распахнул дверь склепа Понятовского, припер ее покрепче рукояткой пистолета и начал затаскивать мертвецов туда, где было им самое место. Правда, никто из них наверняка не является графом Понятовским, и в это помещение я их вселил без ордера. Как только объявится настоящий граф, они будут немедленно выселены.

Мною овладела какая-то душевная тупость, словно я наконец дорвался до транквилизаторов и сожрал целую пачку. Трупы, мертвецы, покойники за последние три дня стали такой неотъемлемой частью моей повседневной жизни, что факт смерти — для меня все равно чудовищный, несмотря на профессию, — как-то отошел на второй план. Трупы врагов превратились просто в улики, которые надлежало получше упаковать. Всего-то.

Я и упаковал.

Когда я вернулся к моим земляным работам, оказалось, что они почти закончены. Оба моих напарника поглядели на меня с неодобрением и с ходу предупредили, что половину моего сегодняшнего заработка они изымают и делят на двоих. Потому что я сбежал и самую трудную часть работы они выполняли без меня Эту тираду бомжи-напарнички произнесли с мрачным видом, опасаясь, что халявщик начнет возникать и его (то есть меня) придется усмирять лопатами.

Однако я легко согласился.

— Как скажете, — проговорил я. — Я сам виноват, деньги ваши.

Напарнички сразу смягчились.

— А что за баба с золотыми зубами, от которой ты так сдернул? — поинтересовался один. — Знакомая, что ли?

— Супруга. Бывшая, — признался я, оценив свою удачу. Ведь со стороны и вправду можно было подумать, будто я спасался бегством от Натальи.

— Это другое дело, — сочувственно кивнул первый могильщик.

— Понимаем, — сказал рассудительно второй.

И мы пошли к своему «уазику». Траурные церемонии уже завершились, толпы исчезли. Остались только две могилы, утопающие в цветах. Я сделал крюк в сто метров и взглянул на черниковскую могилу. Памятник был самый простой: фотография, имя, две даты. Вот и все, что осталось от Гоши на этой земле… Я поправил упавший венок и стал догонять первого и второго могильщиков.

Шофер-распорядитель в «уазике» уже нетерпеливо сигналил. Мы поместились в машину, и наш фургон отчалил с автостоянки. «Бьюик» лебедят сиротливо остался стоять — одинокий, без хозяев.

— Скажите, — спросил я нашего шофера, когда мы выехали на дорогу. — А здесь иномарки, кроме этого «бьюика», еще были? Ну, приезжали на похороны?

— Только одна еще, — откликнулся шофер-краевед. — Желтенький «фиат» подъезжал. Но стоял тут недолго.

Так я и думал, сказал про себя я, не удивляясь. Так и должно быть Убийцы приехали поглядеть на дело рук своих, а заодно, для разминки, поупражнялись в стрельбе по движущимся мишеням. Объяснение это выглядело вполне безумным, но другого у меня тем более не было.

— Интересно, — подал реплику я. — Что за типы ездят на «фиатах»? Должно быть, наши новые русские, буржуи?

— Хрен его поймет, — пожал плечами шофер, не выпуская, на мое счастье, из рук баранки. — Пара обычных парней. Архитекторы, наверное. У одного еще такой большой футляр был в руках, в каком обычно чертежи носят…

Домой я добрался без четверти три, усталый и грязный еще больше обычного. Другое дело, что новую грязь на старой было не особенно видно, а усталость можно было попытаться скрыть.

Поэтому перед Жанной Сергеевной я разыграл этакого бодрячка, вернувшегося из Луна-парка. Но птичку не проведешь.

— Ты в порядке? — тревожно, по своему обыкновению, спросила она, снимая с меня ужасные бомжевские лохмотья.

— О да, — ответил я. — С Гошей простился на Солнцевском. Теперь у меня будет еще одно дело. Шифр мне этот покоя не дает. Вот я и думаю…

— Ты же голодный! — перебила меня Жанна Сергеевна и убежала на кухню. Я, наскоро смыв с себя запахи крови, земли и кладбища, присел к телевизору. Любая новость вполне могла натолкнуть меня на разгадку. Вот только бы знать, какая именно…

Иву сменила гитара, возникли буквы, а потом диктор торжественно объявил о победе в предвыборном марафоне независимого кандидата по Щелковскому избирательному округу Иринархова Виталия Авдеевича. Данные пока предварительные, окончательные будут известны к вечеру, но победу Иринархова можно считать уже делом решенным.

— Победитель, — пробормотал я вслух. — Избранник за четыре поллитра и килограмм колбасы на нос.

Экран заняла фотография с бородой, а затем возникла Дума. Здесь царил радостный энтузиазм. Депутаты бегали от одного микрофона к другому, передавали друг другу какие-то листки. Комментатор пояснил, что рассматривается вопрос о внесении изменения в Конституцию. Большая группа депутатов, возглавляемая представителями разных фракций, обсуждала вопрос о смене принципа преемственности. По Конституции, если бы с Президентом что-нибудь случилось, исполнять его обязанности начинал премьер. Если бы премьер вышел из игры, то на его место вставал бы спикер верхней палаты. Если рок настигал и Сенатора N 1, то бразды правления переходили к спикеру нижней палаты… Теперь, оказывается, надо было ликвидировать обидную для Госдумы несправедливость. Принять поправку, по которой — в случае чего — функции Президента сразу переходят к спикеру нижней палаты. Смысл поправки объяснялся в кулуарах просто: мол, премьер — стар, сенатор N 1 — ненадежен, да и родственники в Америке. И вот лишь нижняя палата в своих рядах изыщет спасителя народных интересов. Застрельщиками этой идеи выступили такие известные лица, как Крымов, Полуэктов, Карасев, Яворский, Луговой — и комментатор уверен…

С ума сойти! — подумал я вдруг. Мысль, пришедшая мне в голову, показалась до того невероятной, что вполне могла оказаться и верной. Я подскочил к компьютеру, сунул злополучную дискету из «ИВЫ» и вывел на экран первые строки: Крм — 37 О.Д., Плкт — 30 О.Д., Крс — 15 В.Ш. О, ч-черт! Да это ведь не шифр, иначе отчего им так дергаться! Это что-то типа простой записи для памяти. Крм, Плкт, Крс, Явр, Лгв… Крымов, Полуэктов, Карасев, Яворский, Луговой… Я уже почти не сомневался, что цифры и буквы после тире как-то связаны с вознаграждением, полученным этими парламентариями от «ИВЫ». Доппельдинст, так сказать. Свободный и конвертируемый доппельдинст.

Я торжествующе засмеялся. Цифры — едва ли суммы в тысячах (или там в миллионах) зелененьких. Во-первых, буквы смущают, а во-вторых, разброс очень разный. Почему Крымов получил 37 каких-то О.Д. (омериканских долларов?), а Карасев — всего 15 неких В.Ш. (воронежских шекелей?). Непорядок. Скорее, это были номера каких-нибудь хранилищ… или сокращенный адрес, по которому распределяются взятки от «ИВЫ». Обдумать эту мысль мне помешало новое сообщение диктора.

— Жанна Сергеевна! — что есть мочи закричал я. Птичка примчалась из кухни с ножом в одной руке и луковицей — в другой. Я сделал звук погромче.

— …И популярный американский писатель сегодня прибывает в Москву с туристическими целями. Кроме того, писатель надеется встретиться со своими российскими издателями и ознакомиться с перспективами выхода его бестселлеров на книжный рынок стран СНГ…

— Слышите, Жанна Сергеевна? — проговорил я. — Пренеприятнейшее известие. К нам, оказывается, едет Стивен Макдональд. Вернее, к вам.

Часть третья

ПЕРЕМЕНА МЕСТ

Глава 1

ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ

— Яшенька, это гениально! — с восхищением проговорила птичка Жанна Сергеевна, обозревая мою новую униформу. — Давай я поглажу побыстрее — и едем…

У меня не было оснований для выражения бурных восторгов. Костюмчик получился так себе и производил впечатление только на некотором расстоянии. Вблизи подделку различить было можно.

— Глупость все это, Жанна Сергеевна, — с тяжелым вздохом сказал я, отдавая ей реквизит. — Опасная самоубийственная глупость. — Мой профессионал, который во мне помалкивал добрых полдня, вырвался наружу и полез немедленно делиться мрачными пророчествами. — Живыми нам оттуда не уйти. Нас обязательно вычислят и возьмут на прицел. Шансы наши равны… — Слово нулю договорить я не успел: Жанна Сергеевна, встав на цыпочки, заткнула мне рот влажным долгим поцелуем. Она уже хорошо научилась справляться с профессионалом Штерном. Как высококлассный дрессировщик-гуманист со своими львами — только лаской и сахаром. Минут через пять, когда от поцелуя уже начало звенеть в ушах, птичка отпустила меня. К тому времени я окончательно позабыл большинство аргументов против и у меня в запасе остался лишь один, весьма неубедительный.

— Жанна Сергеевна, — пробормотал я тоскливо. — Я ведь специалист узкого профиля. Ладно, дискету я украл. Но красть еще и американского писателя — это в мои обязанности не входит. Я раньше никогда этим не занимался!

— Все на свете в первый раз, — мечтательно улыбнулась птичка. — Не сейчас — так через час. Интересней в первый раз, чем в последний…

По-моему, она процитировала какие-то стихи.

— Вознесенский, — добавила она, увидев на моем лице мучительное недоумение профана — Ранний. Раньше он писал, Яшенька, неплохие стихи…

— Ну, разве что до нашей эры, — с сомнением произнес я.

— Вот именно, — согласилась птичка. — До нашей с тобой.

В результате поэтического нокаута профессионал во мне надолго замолк, и к обсуждению совместного плана действий мы больше не возвращались.

Кстати сказать, мои претензии к нашему плану были родом здоровой самокритики. Идею перехватить Макдональда в аэропорту «Шереметьево-2» сразу после приземления самолета и таможенных формальностей родил именно я буквально час назад, в отчаянной попытке унять тихие птичкины слезы. Как только Жанна Сергеевна выслушала теленовость и поняла, что явление настоящего Стивена на русскую землю — не сон, а реальность, ее губы тут же скривились, носик-клювик горестно поник, огромные глаза начали наполняться слезами.

— Я пропала, — прошептала она. — Сроки выходят, а у нас нет ни книги, ни верстки, ни даже дискеты… Что я ему скажу?…

— Правду, — предложил я.

Плечи Жанны Сергеевны совсем поникли от такой моей черствости.

— Если правду, то все погибло, все! «Меркурий» его официально перекупит, и мне конец… Они даже могут встречать его уже в аэропорту…

— Непременно встретят, — бессердечно подтвердил я. После этих моих ужасных слов лицо птички залилось слезами. Видеть это для меня было непереносимо, и я почувствовал себя последним подлецом и вообще кругом виноватым. Тогда я и выдал поспешно свою безумную идею. Ту самую, что Жанне Сергеевне безумной отнюдь не показалась. Ручейки из ее глаз пересохли, она ахнула, поцеловала меня, сказала «Потрясающе!», побежала к телефону звонить в справочную, с полдороги вернулась, еще раз меня чмокнула, потом полчаса мучила аппарат, добиваясь то длинных гудков, то вообще молчания в трубке. Я тем временем, кляня самого себя за безрассудство, кроил из подручных средств очередной защитный костюм-униформу. Мой нынешний бомж, разумеется, здесь не годится: его видом в аэропорту можно было бы привлечь внимание только милиции, а американца — отпугнуть. Обмундирование монтера Скорлупкина тут тоже не подходило, а обычный бежевый плащ Якова Семеновича Штерна стал бы почти наверняка первой мишенью для всех желающих киллеров из «ИВЫ». Нет, подумал я, плащ мы побережем.

Последний раз бывать в валютном «Интуристе» мне случилось лет пять назад, еще в пору МУРовской юности, и я уже плохо представлял, в какие костюмчики они одевают свой выездной персонал. Смутно мерещились какие-то аксельбанты с позолотой, фуражки с неразборчивым гербом, бороды до ушей и брюки с генеральскими лампасами. Короче, подарочный гроб мастера Безенчука с кистями и глазетом. Спасало меня только то, что дорогой гость, скорее всего, имеет представление о парадной униформе «Интуриста» еще более смутное, чем я. По уверениям птички, Макдональд до сих пор в России не был и сравнить ему не с чем. В «Хилтоне» или там в «Континентале», возможно, персонал экипирован по-другому, но ведь на то она и Россия! Страна Федора Достоевского, куполов, водки, черной икры и красных рубах цыган. На короткое время я загорелся мыслью предстать перед глазами гостя именно цыганом с гитарой, однако эту симпатичную мысль пришлось отбросить. Во-первых, после рекламы «ИВЫ» у меня возникла стойкая аллергия к гитарам и даже к ни в чем не повинным балалайкам и мандолинам. Во-вторых, появляться цыгану на территории аэропорта «Шереметьево-2» было не менее опасно, чем бомжу или лицу кавказской национальности (вроде грузина в кепке, который однажды посетил особнячок на Щусева), — милиция бдила. И в-третьих, в гардеробе птичкиных друзей не было и намека на красную рубаху. Да и вообще, с какой стати отель «Интурист» станет отправлять на встречу дорогого гостя какого-то одинокого цыгана? Цыганское трио или квартет — допускаю: для экзотики, чтобы спеть на ломаном русском «К нам приехал, к нам приехал… Стив Макдо-о-о-о-нальд да-ра-гой!». Но я физически не смог бы расчетвериться или растроиться, а кого-то постороннего посвящать в это дело было нельзя. В конце концов, я остановился на том, с чего начал: на образе скромного шофера, перетянутого аксельбантами, как сбруей. Выглядеть он должен как гибрид швейцара и опереточного казака. Но не переусердствуй, Яша, приказал я себе, отыскивая в кладовой хозяев квартиры что-нибудь подходящее. Оригинальность не должна переступать приличия. Если все «Шереметьево-2» начнет дружно пялиться на твои цацки — наверняка среди любопытных будет и посланец «ИВЫ» с «Меркурием». А уж попасть из пистолета в такого павлина — задачка для третьеклассника.

В кладовке, на одной из пыльных вешалок, обнаружилось наконец то, что надо: мундир не генеральский, но полковничий и очень древнего покроя; рядом висел пропыленный моток подходящего золоченого шнура, из которого можно было нарезать аксельбантов на целый взвод. Обрадованный находкой, я секунд тридцать пытался вообразить, для чего могло понадобиться столько погонных метров аксельбанта, пока не догадался, что это просто декоративный шнурок, который во времена молодости моей бабушки Рахиль Наумовны для красоты пришивали к бархатным портьерам. Возможно, в моей собственной кладовой среди неразобранных бабушкиных вещей скрывается такое же богатство…

Через некоторое время костюм парадного шофера из «Интуриста» вполне созрел. Я накинул его и погляделся в зеркало. Больше всего я походил в нем на диктатора какой-нибудь слаборазвитой латиноамериканской страны. Впрочем, все швейцары дорогих московских ресторанов тоже внешне напоминают этих типов и даже ведут себя как маленькие диктаторы. Если им не позолотить ручку. Точнее скажем, позеленить.

Для завершения картины я приставил к подбородку складную бороду. Вот оно, то самое! Самобытный славянин с еврейским шнобелем — полномочный представитель лучшей валютной гостиницы Российской империи. Очень похоже. Жаль, что не хватает времени разжиться у Пряника еще и братиной. Ну да ладно, что есть, то и есть, обойдемся. Пора звать публику.

Жанна Сергеевна впорхнула в комнату, состоялся уже упомянутый разговор про мою гениальность и стихи Вознесенского, после чего птичка оперативно почистила и погладила униформу. Китель был немного тесноват, но брюки в самый раз. Стрельба в таком костюме потребует некоторого дополнительного напряжения сил, зато бег не будет ничем стеснен. Очевидно, упрямый Фатум мне подсказывал, что сегодня еще придется побегать, но, может быть, не придется отстреливаться. Или наоборот, если дядя Фатум шутит.

Всю дорогу до автостоянки я бдительно оглядывался, а птичка, напуганная моими рассказами про киллеров, вообще извертелась. Кажется, нас не пасли. Поверх кителя с аксельбантами я нацепил плащишко, на голову водрузил старую шляпу из хозяйских запасов, а пальцем придерживал бороду, которую, по-моему, приклеил халтурно. Складная борода была из дежурного набора Якова Семеновича Штерна — как и кепка, и кавказские усы. Правда, эту бороду я приклеивал с неприязнью (и поэтому, видимо, пожалел клея): всякое мое сходство господином Иринарховым меня раздражало. Однако для шофера-швейцара-аксельбантоносца борода была в стиле, пришлось носить.

Автостоянку на этот раз сторожил не тот парень, которому я сдавал на хранение свой «мерседес», и это было замечательно. Боюсь, что парень не пережил бы спокойно превращение флегматичного бундеса в чучело, обмотанное гирляндами аксельбантов. За рулем я снял плащишко, нацепил фуражку с золотым шнуром — и мы помчались в аэропорт. Времени было уже впритык, однако мы надеялись успеть… и мы успели. Сообщение о том, что самолет авиакомпании «Дельта», следующий из Нью-Йорка, произвел посадку в аэропорту «Шереметьево-2», застало нас уже в зале ожидания. Здесь было так шумно, так людно и публика была такой экзотичной, что мои позументы воспринимались почти нормально. Что касается Жанны Сергеевны, то она с видом заправской служащей гостиничного сервиса очень натурально озиралась в поисках жертвы. В руках она держала заранее сочиненный нами плакат; на одной стороне было написано крупно Welcome! Hotel, а на другой, скрытой пока от публики, — McDonald. Людей с плакатиками здесь крутилось немало; пока мы не выставляли напоказ нужную нам фамилию, мы могли и не привлечь внимания конкурентов. В конце концов, друзья «Меркурия» и «ИВЫ» едва ли могли себе вообразить, будто рассекреченный Яков Семенович Штерн явится, как идиот, самолично встречать искомого американца. Проснувшийся на мгновение профессионал колко заметил мне, что детективу Штерну пока везет как раз оттого, что его противники думают о нем лучше, нежели он заслуживает. Они воображают, будто если Яков Семенович до сих пор жив, — значит, он хитрый, предусмотрительный. Вообще, пришла хорошая мода переоценивать своих противников; сам я, впрочем, этой моде не был подвержен.