Планета, на которой убивают

Гуданец Николай
Планета, на которой убивают

      Николай Гуданец
      ПЛАНЕТА, НА КОТОРОЙ УБИВАЮТ
      1.
      Если вам никогда не гадили в рот, не лупили кувалдой по черепу и не вывертывали все суставы наизнанку, значит, вы не испытали как минимум одну из важнейших стадий сволочного жизненного процесса - ожиданку, и вы, разумеется, можете считать себя счастливчиком. В отличие от меня, который пребывал в ожиданке вторые сутки.
      После бессонной ночи, совершенно измаяшись и одурев, я выбрался на рассветную улицу, чтобы позвонить Лигуну. Первые два таксофона с презрением выплюнули мой поддельный кругляш, третий оказался не столь разборчив.
      - Какого хрена в такую рань? - хрипло рявкнул Лигун.
      - Это я, Мес.
      - Стряслось чего-нибудь?
      - Браток, я в ожиданке.
      Он помолчал, пораскинул скрипучими спросонья мозгами.
      - Ладно, тащи два хухрика. Плюс за прошлый раз, итого четыре.
      - Я совсем пустой. Отпусти еще под грифель, я все скощу.
      - Мес, я же не фабричная лавочка. Только за наличные. Раз в жизни сделал исключение специально для тебя, так ты решил, и дальше так будет? Не надейся.
      - У меня через три дня пенсия, сразу рассчитаюсь...
      - Вот тогда и поговорим.
      Больше унижаться не имело смысла, но с разгону я еще пробормотал, не столько этой жирной скотине на том конце линии, сколько в окружающее пространство, шершавое и металлически жестокое:
      - Никаких сил нет терпеть... Глубокая ожиданка.
      - А ты попей водички, да побольше, - невозмутимо посоветовал Лигун. - Пока.
      Мембрана пропела отбой. Проклятье.
      Привалившись плечом к стенке кабины, я разжал пальцы, и трубка закачалась на шнуре, ехидно пища на весь мир о моем очередном поражении. Хорошо бы эта липкая от испарины трубка оказалась рукоятью турельного спаренного пулемета, а в перекрестье прицела красовалась бы туша Лигуна. Э, нет. Отставить. Дождусь пенсии пойду к нему, гасить долг и брать дозу, а коли перехвачу деньжат, и раньше того наведаюсь. Ежли незаломных толкачей отстреливать, то что тогда с заломщиками прикажете делать, за яйца вдоль бульвара поразвешивать? Значит, Лигун пускай живет. Слушай мою команду, перенос цели, девять линий верх, директриса один, длинными пли! Ой, мать солдатская и вся небесная братва, куда ж это пальнул взводный Трандийяар? Никак в самого Адмирала ненаглядного? Чего не сделаешь с ожиданки.
      Я шаркал по бульвару, как метла по плацу, и меня пошатывало, и сам себе я казался сухим и легким, будто ветви хвощей у меня над головой.
      Опять же скосить из родимого мотопехотного "Тайфуна" можно хоть кого, запростец делов, но Адмирала зачем? Во-первых, это не по Уставу и противоречит присяге. Во-вторых, согласно субординации, следует сначала обратиться к непосредственному начальству и далее по ветви. Тут полкового боезапаса не хватит, чтобы разобраться с эдакой оравой. В-третьих, доложите, как вы усвоили два предыдущих "во". Если каждый отставной вчистую инвалид начнет разбираться, за кого он кровь проливал и в ту ли сторону палил, будет подан дурной пример всему личному составу, особенно первосрочникам. Так что стоп огню, перенос цели.
      Расчету и стрелкам, двенадцать линий низ, директриса пятнадцать, короткими подавить, пли! Это дельная инициатива, подавить сушеную стерву из жилкомендатуры, чтоб не колотилась по утрам в дверь и не грозила выселением. А у меня вся грудь в салате - два "Стальных сердца" и "Щит Отечества" трех степеней, не считая мелочевки, в пузо вшита пластина, неоперабельный осколок под лопаткой, и чтоб я вам, штатские дешевки, отслюнивал по тридцать хухриков за полусгнившую чердачную халабуду? Еще и при пенсии девяносто пять? Еще при том, что Лигун толкает дозу дешево, и все равно вынь да положь две монеты? Может, проще вам объяснить диспозицию разрывными сорокового калибра?
      Пришлось сесть на скамью, подгибались ноги. Даже если подавить настильным огнем одну стерву, из резерва назначат следующую. Нет смысла, как ни крути. У нашего бравого отечества неисчерпаемые ресурсы стерв и мудаков.
      Что же касается самого разнесчастного и первостатейного мудака, он сидел на скамейке среди полуобгрызанных плаунов, покрытый кольчужным потом, и держался за свое искромсанное осколками пузо, а ноги у него дрожали, словно удилище, когда клюет клешневик. Эх, бывший взводный Трандийяар, увидели б сейчас такую развалину твои ребятушки, сгорели б со стыда. Хуже всякого штатского.
      Малость отдышавшись, я уяснил, куда шел. То есть, вроде бы направлялся куда глаза глядят, а на самом деле к Зайне. Вон тот двухэтажный домишко с балясинами, в переулке. Сюда мне путь заказан, и ни к чему вообще приходить, травить душу. Переигрывать нечего, все отгорело, поросло быльем.
      Однако же встал со скамеечки и тихим неуставным шажком поплелся к переулку, вроде бы гуляю, просто так, ничего особенного. Поравнялся с домом, еще не зная, зайду или пройду мимо, как вдруг Зайна сама окликнула меня, перевесившись через балконные перила.
      - Гляди-ка, Трандийяар! Ты не ко мне, часом?
      Я остановился и задрал голову. Оказывается, давно мы не виделись. Она еще пуще располнела, разрумянилась, волосы стала укладывать по-бабьи, кренделями вокруг макушки. Почему-то и это ей шло. Такой оторве все к лицу.
      - А, это ты... Да я просто гуляю.
      Конечно же, она не поверила, будто я забрел в переулок случайно, и, конечно, виду не подала, что меня раскусила.
      - Ты что, хворый? - спросила она, без особой заботы, но с интересом.
      - Да так. Старые царапины ноют.
      Мы помолчали. Ну что ей стоило сказать, к примеру:"Заходи, выпей бульончику." Или мне брякнуть:"Слушай, у тебя не найдется взаймы четыре монеты? Десятого отдам, как штык." Только я бы скорее язык себе откусил, чем сказал бы такое. Жаль, уяснил это только увидав ее, со стиранными подштанниками господина младшего интенданта в розовых пухлых руках.
      - Ну, бывай, - сказал я небрежно и зашагал дальше, стараясь не шататься. Зайна за моей спиной продолжала развешивать на просушку белье.
      Не в толкача Лигуна, не в Адмирала и не в стерву сушеную, и не из "Тайфуна" захудалого, а прямой наводкой по всему на свете из главного бы калибра, да фугаской, чтоб дерьмо брызнуло до облаков и к ним прилипло. Мало мне ожиданки, еще и Зайну повидал, ко всем прочим радостям в нагрузку. Сам нарвался, винить некого. Надо ж было вообразить идиоту, что мой паскудный язык повернется клянчить у нее деньжат.
      И опять я сидел на парковой скамеечке, силенок набирался. Невдалеке ветерком мотало розовую медузину, наконец она ухитрилась прилепиться к стволу хвоща, сначала пучком щупальцев, потом всем пузырчатым тельцем. Обустроилась и принялась за охоту, распустила веером с подветренной стороны кисею своих ловчих нитей. Служба у нее нехитрая, к вечеру нажрется мелкой крылатой шпаны и потом улетит с бризом обратно в залив.
      А мне поживиться нечем, в кармане только два самодельных таксофонных жетона из донышек гильз, которые в наглую собираю на городском гарнизонном стрельбище. С позавчера не ел ни крошки, о дозе нечего даже мечтать.
      Правду сказал третьего дня Лигун, мол, не твое это дело, Мес, шпыряться, поискал бы себе чего попроще. Я промолчал, только пялился на пакетик с дозой у него в руках, и все мои потроха, сколько ни на есть, плясали бачучу от нетерпения.
      - Ведь тебе уже дозы на два дня не хватает, верно? - допытывался он.
      - Уже нет, - как на духу сознался я. - Только на день.
      - Значит, все. Полный шпырец, - рассудил Лигун. - Но где ж ты раздобудешь такую прорву денег? Воровать не умеешь, грабить тоже.
      - Надо будет - научусь.
      - Не смеши. Из тебя вор, как из хера ножик, сразу видно. Ну, я для тебя, может, придумаю какое-нибудь поручение.
      Ничего я ему не ответил. Какие б ни имелись у него оказии, вряд ли они получше воровства. Апофеоз моего послужного списка, шпырь на побегушках у жирного засранца-толкача с медузьими повадками. Но выбирать не приходилось. Под толстой пленкой пакетика чуть взблескивали грани кристаллического порошка. И суставы зверски ныли, малая ожиданка тоже не десерт.
      - Значит, так, - толкач поднял фасованную дозу на уровень глаз. - Только для тебя, учти. Первый и последний раз в жизни отпускаю в долг. Постарайся, чтоб хватило не на день, а подольше. Держи.
      Он разжал пальцы, я подхватил пакетик на лету.
      Только потом, когда вышел от него, вдруг ка-ак да засвербело поперек моего гонора. Мне, боевому командиру, какая-то склизкая шваль кидает подачку. Именно даже не дает, а кидает, словно ручному кренку. Лови, не зевай, шевели жвалами. Упустишь подбирай с полу, ха-ха. Ну, сволота... Тебя бы ко мне во взвод, ты бы у меня даже спал бы по стойке "смирно"...
      Впрочем, умными людьми замечено, что сослагательное наклонение не утешает, а распаляет. Умные - они умные и есть, а я мудак двояковыпуклый. Проверено.
      Погнал домой со всех ног, дозу зашпыривать. Притом понимая отлично, что никогда я Лигуну в зубы не заеду, как бы ни хотелось иногда. Не будет такого счастливого стечения звезд и благорастворения флюидов. Жаль.
      Я - шпырь. То есть, полчеловека. Э, нет, шалишь, отставить. Это из цапровых болот я вернулся получеловеком, отставным инвалидом. Теперь же по всей строгости арифметики получается четверть человека. Ноль целых, двадцать пять сотых. Еще хватает брезгливости на то, чтоб не клянчить взаймы у бывшей жены. Но на большее - нет, спекся.
      Ожиданка. Проклятье. У-у, кто ж это выдумал такую жизнь шпырянскую? Проклятье.
      А кто выдумал, молчит в несознанке, и ему наши разговорчики в строю - глубоко до тыльной дверцы, он на нас вывесил аж до голенища, такой вот разбор.
      Может, в самом деле воды нахлебаться? Подлюга Лигун так посоветовал водички попить, будто и впрямь дело знает. А это лишь сменить горячую протырку на холодную, и то ненадолго. Что ж, зато хоть разнообразие впечатлений, все равно никакого терпения больше нету.
      Доплелся я до скверика обок бульвара, где питьевой фонтанчик булькает, и, не отрываясь, высосал ведрышка эдак полтора, если не больше. И с ледяным, тяжко плещущимся, засевшим в моем драном брюхе наливным ядром, еле переставляя ноги, рухнул на очередную скамью. Вскоре меня перестало поджаривать, зато начало оплетать игольчатой морозной сетью. По счастью, до того я вымотался, что ровнехонько на полпути, едва самочувствие стало сносным, отрубился и уснул.
      Дрыхнул долго и на совесть, будто после дежурства по части, да так, что заспал всю холодную протырку. Молоденький полицейский, который меня разбудил, в аккурат подгадал к началу следующей горячки.
      - Прошу извинить, - повторял он настойчиво вполголоса и потряхивал меня за плечо. - Прошу извинить, вам плохо? Вам вызвать медицинскую карету?
      Как я ни был плох, обстановку прикинул моментально. Этого еще не хватало. Возьмут у меня кровь на анализ, и год принудительного лечения обеспечен.
      - Спасибо, - промямлил я, - уже прошло. Легкий приступ, бывает.
      - Может, вызвать все-таки?
      Тонкошеий такой парнишка, румяный и с пушком над губой. Неужто впрямь недотепой уродился или корячится под простачка? Не надо мне на фиг вашей заботы, кареты, неба в клеточку, я сейчас унесу ноги подальше, заодно, кстати, по пути подохну всем в облегчение, а себе персонально на великую радость.
      - Отзынь от ветерана! - гаркнул сочным басом некто высоко над нами, где-то среди верхушек дендроидов и парящих розовых медузок.
      Впрочем, кричал вовсе не тот самый, которого нет и которому все мы уже остобрыдли хуже консервной каши. Просто у меня пошли законные шпырянские задурялочки с катаваськами. Кричал, по счастью, и не я.
      - Не командуйте тут, проходите, - зло огрызнулся полицейский.
      - Да ты соображаешь хоть, кто это? Ты, пацан, он же за тебя на фронте дрался... Ордена видишь? Или ты пенек без понятия?
      - Все вижу. Проходите. Я помочь хочу, ему же плохо.
      Моя голова повернулась, точно на заржавленной турели; каждый градус поворота срывался расплавленным дождем в мое пустое нутро и там пронзал дико набрякший мочевой пузырь. Экая мерзость, быть укомплектованным из мяса, костей и потрохов.
      - Бзец! - возопил благоговейно бас. - Полный бзец! Ты хоть знаешь, это кто? Это мой взводный!!
      Насилу сфокусировав под наждачными веками глаза, я узрел дородную пучеглазую ряшку над белой рубахой с пластроном, рыжий вихор над залысинами. Звание, имя сами выскочили на язык:
      - Капрал Джага...
      - Так точно! Разрешите обратиться?
      - Вольно. Мы ж не на плацу, - еле ворочая языком, выговорил я.
      - Вам плохо? Пойдемте сейчас ко мне. Вот сюда, через парк. У меня тут заведеньице, да и лекарь свой неподалеку...
      - Хорошо...
      - Ну и славно. Поднимайтесь, господин взводный. А ты извини, парень, что я сгоряча насыпался, - через плечо адресовался Джага к полицейскому. - Не разобрался поначалу. Извини.
      - Ладно, все в норме.
      - Ты хоть знаешь, это кто? - с пафосом продолжал он, помогая мне встать со скамейки. - Это ж Гроза Цапры, лучший командир разведвзвода на Закатном Побережье, у него именные часы от самого Адмирала, понял?
      - Ого! - изумился парнишка.
      - Вот тебе и ого. Знаешь, из каких передряг он нас выводил целыми?..
      - Хватит, - пробормотал я. - Зачем столько рекламы, Джага. Пойдем.
      - Слушаюсь, господин взводный.
      Спустя полторы вечности я доковылял до той стороны парка. Бравый капрал нежно придерживал меня под локоть ручищей, созданной для цевья гранатомета и вдовьих ляжек.
      Заведение Джаги оказалось небольшой, эдак на полвзвода, распивочной, и называлось простенько, с ненавязчивым юмором, "Щит Отечества". Увидев здоровенную вывеску с намалеванным орденом первой степени, я чуть не прыснул, хотя в тот момент мне было не до смеха. Проклятый организм изнемогал и буйствовал, желая опростаться, причем остатки вздорных предрассудков не позволяли мне заняться этим прямо на ходу и не утруждаясь расстегиванием штанов, как принято у заматерелых шпырей. Джага отконвоировал меня в клозет, и там я вкусил от заоблачных благ, наконец облегчившись.
      Довольно-таки сносным злачным местечком обзавелся мой бывший капрал: кроме чистенького светлого зальца, где подавали бочковую шуху и соленых улиток, там имелся рядом со стойкой чуланчик, и в нем столик на четверых с угловым диваном. Для особо почетных гостей, а также шкуродеров из бесчисленных инспекций, надо полагать. Туда-то меня Джага и определил на первый момент.
      - Что с вами, господин взводный? - спросил он умильным басом. Я распоряжусь насчет лекаря?
      - Не надо. Уже легче. Да и какой я вам взводный, дружище. Зовите меня Трандийяаром, безо всяких там господинов.
      - Осмелюсь уточнить, взводный - он всегда взводный, почтительно изрек Джага. - Ну, как бы это доложить... Вот первая в жизни баба, она же второй никогда не будет, я правильно понимаю?
      Самым забавным свойством Джаги было клиническое отсутствие чувства юмора. Он употребил это пикантное сравнение на полном серьезе, точно так же, как, наверное, зарегистрировал горделивое название своего кабачка.
      - Согласен, - кивнул я.
      - Да чего ж я тут это... разговорчики. Вам, небось, подкрепиться надо, господин... - судорожно сглотнув слово "взводный", он с натугой выговорил мою горскую фамилию. - Трандийяар. Я живенько распоряжусь, с вашего позволения.
      По идее, мне полагалось бы устыдиться своего вида доходяги, обтрепанного френча, болтавшегося пыльным мешком, и того, что бывший подчиненный рвется меня облагодетельствовать. Однако плевать. Джага был на редкость хорошим служакой, на гражданке такие всегда превращаются в законченных сволочей, но он почему-то уклонился от незыблемого правила. Он завалил стол снедью, выставил жбан отличной свежей шухи, потчевал меня прямо-таки на убой, умоляя отведать и того, и вон этого. Мое трижды клятое тело трепетно взывало о дозе, совершенно не интересуясь жратвой, но я заставил себя есть, и общими усилиями мы с капралом снабдили мою бренную оболочку примерно двухдневным запасом калорий.
      - Разрешите спросить, господин Трандийяар, а как вы теперь поживаете? - помявшись, полюбопытствовал он, когда я уже не мог впихнуть в себя ни кусочка.
      - Никак. Инвалидность. Пенсия.
      - Уяснил, - сочувственно пробормотал Джага.
      - И жена ушла. К другому, здоровому. Сразу, когда я вернулся. Потом я узнал, она давно путалась с тем тыловым слизняком.
      Сам не знаю, почему это у меня вырвалось. Такие вещи никому не говорят, даже своему бывшему капралу. Значит, до сих пор оно гноилось у меня в душе. И надо было хоть кому-то сказать, чтобы полегчало.
      - Все они курвы, - со знанием дела заметил Джага и сразу спохватился. - Извините, конечно, господин Трандийяар.
      - Ничего. По существу правильно. По форме тоже.
      - А я частенько вас вспоминаю. И горячие денечки Цапры. Вот странное дело, разрешите рассудить. Вроде живу хорошо. Но все это и не жизнь как бы, а кисель на салфеточке. Вот тогда мы и впрямь жили. По-настоящему. Все там было настоящее, и люди, и вообще. Все было правильно. Как надо. Не то, что теперь. Такое мое мнение.
      Разразившись этой небывало длинной и трудной для него тирадой, он уставился в полупустую кружку.
      - Согласен, - отозвался я. - Мне тоже так кажется. В этой жизни мы чужаки. Выпьем?
      - Охотно. За ваше здоровье.
      Я допил прохладную шуху. Больше мне тут засиживаться не имело смысла, хорошенького понемножку.
      - Мне пора идти. Большое спасибо, Джага. И за угощение, и за помощь. Спасибо.
      - Ну что вы, что вы. Это вам спасибо. Честь оказали заведению.
      Я встал, чуть поколебался. А, была не была, шпырю жеманиться не пристало.
      - У меня небольшая проблема... - задумчиво промолвил я. - Не найдется ли у вас взаймы четыре монеты? Пенсия через три дня, я сразу же отдам.
      Вскочивший одновременно со мной Джага покраснел и полез в брючный карман за портмоне.
      - Конечно, пожалуйста, всегда... Может, больше надо?
      - Благодарю, четырех вполне достаточно.
      Он порылся среди мелочи, выудил требуемые деньги и, смущаясь, протянул на ладони. Я невозмутимо сгреб монетки. Возврат долга и новая доза. Потрясающе. Там, в небесной каптерке, кто-то все-таки есть, и службу он знает.
      - Господин Трандийяар, простите, если что не так. Но вы заходите. Хоть каждый день. Для меня вас угощать большая честь. Дела идут неплохо. Заходите, не брезгуйте. Прошу вас.
      - Спасибо, Джага.
      Я крепко пожал ему руку. Он проводил меня до дверей и на прощание вдруг с чувством сказал:
      - Если хотите знать, сегодня сбылась моя мечта. Выпить с моим взводным. С вами.
      - Ну что ж, мне тоже было очень приятно, - сказал я, повернулся и зашагал через парк.
      Походка стала четкой, ожиданка уже не так грызла. В кармане, в кулаке я сжимал четыре мокрые от пота монеты, дуриком привалившее сокровище.
      2.
      Все-таки я дремучий мудак. Ну что мне стоило занять пятерку и потратить четвертак на подземку, тогда не пришлось бы ковылять пешедралом через весь центр до берлоги Лигуна. Однако нет, в расплавленных ожиданкой мозгах засела магическая цифра четыре, и добавить к ней сумму на текущие расходы не хватило соображения. Хотя милейший Джага сам предлагал взять больше. Но тут уж сработали каким-то вывихнутым образом остатки моих предрассудков об офицерской чести, которая не позволяет одалживаться у подчиненных.
      Экий бред. И я уже не офицер, и Джага не мой капрал, и честь шпырю не положена, ему она как медузе сапоги, а поди ж ты...
      Долго ли, коротко ли, отмахал я по вечерней прохладе солидный марш-бросок и выдвинулся на ключевую позицию, наискосок от шестиэтажного дома, где квартирует Лигун. Там, рядом с бакалейной лавчонкой, имеется кабинка таксофона, который никогда не имеет ничего против жетонов-самоделок.
      Лигун взял трубку моментально, словно держал руку на аппарате, ожидая звонка.
      - Слушаю, - отозвался он каким-то мятым голосом.
      - Привет, это снова Мес. Хочу зайти, отдать должок.
      - Ты?! - изумился толкач почему-то. - Мес, до чего здорово, что ты отыскался. Откуда звонишь?
      - Да я тут, рядом. Зайду хоть сейчас.
      - Сейчас нельзя. Я жду одного человека, он на подходе. А вот через час приходи. Ровно через час. Только обязательно, да?
      Состояние у меня уже стало вполне сносным, только внутри тихо скреблась и подсасывала голодуха по дозе. Часок потерпеть я мог, да и настаивать не приходилось. А вот Лигун, похоже, спятил. Он говорил со мной чуть ли не заискивающе, никакого сравнения с утренним снисходительным издевательством. Без сомнения, ему до зарезу понадобились мои услуги, правда, совершенно непонятно, какого именно рода. Гадать нечего, само разъяснится. Важен тот примечательный факт, что судьбе вроде как надоело поворачиваться ко мне задницей, и она решила испробовать другую манеру.
      Выйдя из таксофонной будки, я заметил мощный черный вездеход-трехосник с затемненными стеклами, который подрулил к подъезду дома, где жил Лигун. Из автомобиля выбрался коротко стриженный усатый мордоворот, взял с заднего сиденья дорогой кожаный чемоданчик, включил радиоуправляемую секретку и прошествовал в дом. Наверняка тот малый, которого сейчас дожидался мой толкач. Он очень умело зыркал по сторонам коротко, как бы невзначай, но цепко. А еще носил довольно плотную, не совсем по погоде, куртку характерного покроя, сквозь которую не выпирает подплечная кобура.
      Глянув сквозь витрину бакалейной лавки, я засек время, часы над кассой показывали четверть седьмого. Предстояло как-нибудь угробить целый час. В принципе, мне предстояло угробить как-нибудь всю оставшуюся жизнь, и потому поставленная задача не блистала масштабностью или новизной. Слоняясь по близлежащему парку, я смотрел на хвощи и плауны, на парящих медузок, и даже, с некоторым интересом, на людей, впервые после затяжной мизантропии, владевшей мной после фронта почти безраздельно. Что-то внутри у меня сошло со стопора после встречи с капралом Джагой. Оказалось, есть на свете человек, мечтавший со мной выпить, и я, на пару со всемогущим случаем, подарил ему исполнение этой причудливой мечты. Оказалось, я еще не полное дерьмо и ничтожество. Есть чему подивиться.
      Нет, люди все-таки люди везде, и в цапровых зарослях, и в бетонных. Может быть, напрасно я отгородился ото всех, ощущая себя одиноким уродом и подраненным зверем. Смотреть на все сквозь прицел "Тайфуна", конечно, не возбраняется, но так можно слишком многое проглядеть.
      Внутренний счетчик у меня работал, как в былые годы, безотказно. Я убедился в этом, вернувшись к витрине лавки ровнехонько в семь. Черный вездеход уже укатил, на его месте припарковалась дешевая голубенькая тачка, трехдверный полуфургон. Из принципа я выждал еще, пройдясь по улочке до угла и обратно, потом вошел в подъезд. Лифт, когда-то зеркальный, а ныне фанерный, изнутри являл собой помесь телефонной книги, словаря бранных выражений и анатомического справочника по гениталиям. Пока он с утробным покряхтыванием тащился до шестого этажа, я в который по жизни раз изучал чернильное изображение мужского ствола в натуральную величину, с зубастой пастью и корявыми глазками на головке, снабженного надписью "Это Лигун". Опять пришел к выводу, что при безукоризненности замысла не уловлено портретное сходство, и покинул кабину, дав себе слово как-нибудь наведаться сюда с авторучкой, чтобы подправить рисунок.
      Глубоко вздохнув, я разжал окостеневший в кармане кулак, выпустил монеты и позвонил в дверь. Лигун что-то не спешил открывать. Я позвонил еще, с тем же неуспехом. Приложил ухо к двери, услышал где-то в глубине его апартаментов журчание, то ли на кухне, то ли в ванной. Позвонил еще раз, долгим звонком, этаким полицейски требовательным. Потом грохнул по двери каблуком и рыкнул:
      - Эй, Лигун! Открывай, кровь и гром! Чего копаешься?
      Послышались торопливые шаги, шлепающие, босые.
      - Кто там? - спросил из-за двери незнакомый мужской голос.
      Линза смотрового очка потемнела, лишенная сквозного света приникшим к ней с той стороны глазом. Признаться, не слишком я уважаю мужиков, которые пользуются смотровым очком, цепочкой или спрашивают, кто пришел, прежде, чем открыть. Ну зачем они лишают себя шанса подраться, если он хоть чуточку наклевывается?
      - Я к Лигуну, он меня ждет.
      - А он ушел, - сообщил мужик. - И будет только завтра утром.
      - Ну, бзец! - громко удивился я. - Быть не может. А вы-то что там делаете?
      - Я его брат. Приходите завтра.
      - Ладно, так и сделаю.
      Мужик зашлепал обратно, видать, в ванную, а я подошел к двери лифта, распахнул ее и тут же с силой захлопнул, не входя. Гулкий звук прокатился по подъезду. Пусть тот тип думает, что я отвалил. Тут что-то не так, нечисто. И дозу свою ждать до утра я не намерен.
      Рядом с лифтовой сетчатой шахтой наклонная железная лесенка вела к чердачной двери. Я сел на грязную ступеньку и стал ждать. Сквозь смотровое очко из квартиры Лигуна меня заметить не могли. Будем надеяться, мой толкач еще жив, хотя ручаться за это я нипочем не стал бы.
      Как и следовало ожидать, через четверть часа дверь открылась, и оттуда вышел названый братец Лигуна. Крепкий молодой мужик, но не тот, что прикатывал час назад на вездеходе. Прическа и лицо обыкновенные, одежда обыкновенная, на плече объемистый жесткий кофр, вроде тех, что носят фотографы. Аккуратно заперев все три замка, он повернулся и увидел меня.
      - Хочу все-таки дождаться вашего братца тут, - сообщил я. - А вдруг он раньше придет.
      Парень пожал плечами.
      - Валяйте. Можете сидеть хоть целую ночь. Я не возражаю.
      Он пошел на меня, то есть, к лифту. С усмешкой я посторонился. Странно, он не напал. И оружия, вроде, при нем не было. Безмятежно расслабленный тип, только что из-под душа, с чистой шеей, совестью и биографией.
      - Между прочим, мы с Лигуном в одном дворе росли, - сообщил я. Очень хорошо знаю всех трех его сестренок. Просто лапочки. Только вот братца у него в семье не наблюдалось. К чему бы это, а?
      Парень распахнул дверь лифта и удостоил меня взгляда через плечо. Ну, глаза у него были еще те. Профессиональные глаза. Два дульных среза в упор. На меня они не подействовали, но он, пожалуй, и не хотел припугнуть, просто такое выражение глаз у человека. Вроде убьет и не сморгнет.
      - А ты недогадливый, - спокойно ответил он. - Я и есть его сестренка.
      Захлопнул за собой дверь, нажал на кнопку и поехал вниз. Между прочим, с ключами от квартиры в кармане. Насколько я Лигуна знаю, живым бы он ключи не отдал даже господу Богу.
      Следовало все-таки парня скрутить. Однако сам он не бросился на меня, и вообще был окутан броней непрошибаемого спокойствия. Зацепиться не за что, выбрать момент для атаки никак не получается, психика буксует. И потом, что я, сыскарь, что ли?
      Не мешкая, я взобрался по железной лесенке к чердачной двери, примерился. Ухватившись обеими руками за вертикальную стойку, откачнулся назад, а потом вмазал обеими ногами рядом с косяком, по замку. Дверь, как миленькая, распахнулась. Запорную планку срезало напрочь вместе с шурупами и куском косяка. Нормально.
      Далеко внизу ухнула дверь лифта. Я вошел на чердак, закрыл за собой дверь и подпер изнутри обрезком доски, чтоб случайно не приоткрылась. В голове у меня сидело одно. Лигун летом всегда держит окна открытыми.
      Пробравшись меж косых балок к слуховому окну, я распахнул его и выбрался на крышу. Осторожно, придерживаясь за ребристые стыки кровельной жести, спустился по крутому скату, забирая наискосок влево. Лег на пузо, ухватился за желоб, заглянул вниз. Там, в трех секундах свободного полета, меня поджидала мостовая. Голубой полуфургон с нахальной сестренкой Лигуна удалялся на полном газу. Интересно, а есть ли у моего толкача вообще хоть какая-то родня? Если да, ее наверняка ждут приятные хлопоты о наследстве.
      Я крепко вцепился в желоб, сполз через край, повис на руках и разжал пальцы. Порхать бы мне вольным трубалетом до самого низа, кабы не оказался случайно на пути балкон, да еще не чей-нибудь, а моего лучшего друга Лигуна. Он оставил гостеприимно приоткрытой оконную раму, и я, не мешкая, воспользовался этим трогательным приглашением войти.
      В просторной гостиной с помпезной доисторической мебелью не было ни души. Тела тоже не было. Спальня не порадовала меня ничьим присутствием. Зайдя в кабинет, я с интересом отметил, что рядом с резным антикварным бюро на оранжевом ковре расплылось свежее пятно крови. Над ним, на уровне груди, в штукатурке засела пуля. Тридцать третий калибр, да еще в упор, прошивает насквозь. Труп унесли, но я смутно догадывался, куда. В ванную, не иначе.
      В коридоре сиротливо расположились два ярких шлепанца с помпонами, один за два шага от другого. Явно слетели с ног хозяина, которого волокли через всю квартиру. Что за малопонятная причуда, затаскивать убитого в укромное место. Труп запросто мог бы лежать, где уложили, на роскошном галийском ковре, никому оно не помешало бы. Однако открыв дверь в ванную, я понял, зачем это сделали. Хотя, с другой стороны, вообще перестал понимать, что к чему, и остолбенел.
      Нет, не душ принять сюда забегала самозваная сестренка Лигуна со спортивной мускулатурой и фоторепортерским кофром. Узорную плиточную облицовку забрызгало кровью, словно тут отводил душу пьяный мясник, истосковавшийся по своей работенке. Одетый в легкий блузон и батиковые тренировочные брюки, Лигун сидел в здоровенной ванне. Что у него за штука оказалась вместо головы, я в первый момент даже не сообразил.
      Вроде бы я всяческого понавидался, однако то было на войне. А вот тут меня вдруг пробрала оторопь, и я едва не выблевал прямо на труп все, чем щедро попотчевал Джага.
      На голове убитого сделали длинный надрез, от виска до виска через затылок, потом кожу содрали, выворачивая, как чулок, и оставили болтаться кровавый лоскут со свисающими сосульками волос, целиком накрывающий лицо. Полчерепа спилили, костяную скорлупу кинули на дно ванной. А головной мозг вырезали напрочь, оставив пустую чашу с белесым пеньком и розовой лужицей внутри. Вот так.
      В этом было что-то нечеловеческое, лабораторное, и абсолютно не поддающееся пониманию. Передернувшись, я выкатился из ванной, направился на кухню, жадно выхлебал здоровенную кружку воды из-под крана. Там меня ждал еще один сюрприз.