Дело о пеликанах

Барр не знал, что на это ответить. Было нелепостью допустить, что Коул хотел разгласить такую информацию. Проблема в тебе, Маттис. Ты убил судей. Ты запаниковал и убил Каллахана. Ты ненасытный подонок, которому было мало просто пятидесяти миллионов.

Маттис медленно повернулся и посмотрел на Барра. У него были воспаленные глаза в темных кругах. Совсем не то, что на фотографии вместе с вице-президентом, но ведь это было семь лет назад. За эти семь лет он постарел на все двадцать, и, похоже, за это время сел на мель.

— Это вы, шуты из Вашингтона, во всем виноваты, — сказал он уже громче. Барр не мог на него смотреть.

— И все же: это правда, мистер Маттис? Это все, что я хочу знать.

За спиной у Барра бесшумно открылась дверь. Лэти, в носках, осторожно, чтобы не наступить на полотенца, прошел два шага вперед и остановился.

Маттис, по полотенцам, подошел к стеклянной двери и открыл ее. Он выглянул наружу и тихо сказал:

— Да, это правда.

Затем вышел через дверь и медленно закрыл ее за собой. Барр видел, как этот идиот тащился по дорожке в направлении песчаных дюн.

“Что теперь? — подумал он. — Наверное, Эмил придет за ним. Наверно...”

Лэти подался вперед с веревкой в руках. Барр ничего не услышал и не почувствовал, а потом было уже поздно. Маттис не хотел крови в своем бельведере, поэтому Лэти просто переломил ему позвоночник и душил, пока не наступил конец.

Глава 38

По составленному ими плану она должна находиться в этом лифте на данном этапе поисков, но она считала, что произошло достаточно непредвиденных событий, чтобы изменить план игры. Он не соглашался, у них вышел крупный спор по поводу этой поездки в лифте, и вот она здесь. Грей был прав: это был кратчайший путь к Куртису Моргану. И она была права: это был опасный путь к Куртису Моргану. Но другие пути могли оказаться не менее опасными. Весь план игры был смертельный.

На ней было ее единственное платье и ее единственная пара туфель на каблуке. Грей сказал, что она очень хорошо выглядит, но так и должно быть. Лифт остановился на девятом этаже, и, когда она выходила из него, у нее сосало под ложечкой, и она едва переводила дух.

Секретарша по приему посетителей сидела на другой стороне роскошного вестибюля. За ее спиной во всю стену шла крупными медными буквами надпись “УАЙТ И БЛАЗЕВИЧ”. У Дарби подгибались колени, но она заставила себя подойти к секретарше, которая улыбалась профессиональной улыбкой. Было без десяти пять.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросила секретарша. Ее звали Пегги Янг, так было написано на табличке.

— Да, — с трудом выговорила Дарби, прочищая горло. — У меня на пять часов назначена встреча с Куртисом Морганом. Меня зовут Дороги Блайт.

Секретарша опешила. У нее буквально отвалилась челюсть, и она изумленно уставилась на Дарби, ныне Дороти. Она не в силах была говорить.

У Дарби замерло сердце.

— Что-нибудь не так?

— О, нет. Извините. Я сейчас. — Пегги Янг быстро встала и поспешно скрылась.

Бежать! Сердце бешено колотилось. Бежать! Она тщетно пыталась умерить дыхание. Ноги стали ватными. Бежать!

Она огляделась, стараясь казаться безразличной, как обычный очередной клиент, ждущий встречи со своим юристом. Уж, конечно, они не застрелят ее прямо здесь, в вестибюле юридической конторы.

Сначала появился он, вслед за ним секретарша. Ему было около пятидесяти лет, кустистые седые волосы и ужасный, сердитый взгляд.

— Привет, — сказал он по обязанности. — Я Джеральд Швабе, пайщик фирмы. Вы говорите, у вас назначена встреча с Куртисом Морганом?

Не раскисать!

— Да. В пять. Что, какие-то проблемы?

— И ваше имя Дороти Блайт? Да, но можешь звать меня Дот.

— Да, я же сказала. В чем дело? — В ее голосе было подлинное раздражение.

Он медленно приближался к ней.

— Когда была назначена встреча?

— Не знаю. Около двух недель назад. Я познакомилась с Куртисом на вечеринке в Джорджтауне. Он сказал, что он юрист по нефти и газу, а я как раз нуждалась в таком. Я позвонила сюда в офис и назначила встречу. А теперь скажите, что происходит? — Она сама удивилась, как гладко текла ее речь при том, что у нее пересохло во рту.

— Зачем вам юрист в области нефти и газа?

— Полагаю, я не должна перед вами объясняться, — сказала она довольно нахально.

Двери лифта открылись, и мужчина в дешевом костюме быстро подошел к ним, чтобы присоединиться к беседе. Дарби недовольно взглянула на него. У нее уже подкашивались ноги.

Швабе был настроен агрессивно:

— У нас нигде не записана эта встреча.

— Тогда увольте секретаря, отвечающего за деловые встречи. Вы всех ваших клиентов так встречаете? — О, она была полна презрения, но Швабе не сдавался.

— Вы не можете видеть Куртиса Моргана, — сказал он.

— Почему? — упорствовала она.

— Он умер.

У нее подогнулись колени, еще немного, и она упадет. И эта резкая боль под ложечкой. Но она быстро сообразила, что именно такой шокированный вид сейчас уместен. Как-никак он должен был стать ее новым поверенным.

— Простите. Почему мне не позвонили?

Швабе все еще сомневался.

— Я уже вам сказал, у нас в записях нет Дороги Блайт.

— Что же с ним случилось? — потерянно спросила она.

— На него напали неделю назад. Насколько нам известно, его застрелили уличные грабители.

Парень в дешевом костюме шагнул к ней.

— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?

— Кто вы такой, черт побери? — громко отрезала она.

— Он из охраны, — сказал Швабе.

— Охраны чего? — еще громче возмутилась она. — Это юридическая фирма или тюрьма?

Пайщик и мужчина в дешевом костюме переглянулись, и было ясно, что в данную минуту они точно не знают, что им делать. Она была очень привлекательна, очень огорчена, а ее рассказ был вполне правдоподобен. Они немного успокоились.

— Почему бы вам не уйти, мисс Блайт? — сказал Швабе.

— Скорей бы!

Человек из охраны протянул руку, чтобы проводить ее.

— Пойдемте, — сказал он. Она ударила его по руке.

— Только притронься, и я завтра же утром подам на тебя в суд. Прочь от меня!

Это несколько их встряхнуло. Она была в ярости, и ее несло. Может, они переборщили?

— Я провожу вас вниз, — сказал человек из охраны.

— Я знаю, где выход. Странно, что у вас, шутников, еще есть клиенты. — Она пятилась назад. Ее лицо покраснело, но не от гнева. Это был страх. — У меня юристы в четырех штатах, и ко мне нигде еще так не относились! — кричала она. Она была уже в середине вестибюля. — В прошлом году я израсходовала полмиллиона на услуги юристов и еще миллион собираюсь заплатить в следующем году, но вы, идиоты, не получите оттуда ни гроша! — Чем ближе она подходила к лифту, тем громче она кричала. Это невменяемая женщина. Они смотрели ей вслед, пока двери лифта не открылись и она не уехала.

* * *

Грей прохаживался вдоль кровати, держа телефон и ожидая, когда ответит Кин Смит. Дарби лежала растянувшись, с закрытыми глазами.

Грей остановился.

— Алло, Смит! Хочу тут уточнить у тебя кое-что по-быстрому.

— Где ты? — спросил Кин.

— В отеле. Посмотри газеты шесть или семь дней назад. Мне нужен некролог на Куртиса Д. Моргана.

— Кто это?

— Гарсиа.

— Гарсиа! Что случилось с Гарсиа?

— Он, по-видимому, умер. Застрелен группой грабителей.

— Вспоминаю. Мы выпускали статью неделю назад о молодом юристе, которого ограбили и застрелили.

— Кажется, он. Ты можешь проверить это для меня? Мне нужны имя и адрес его жены, если они у нас есть.

— Как ты его нашел?

— Это длинная история. Мы попытаемся сегодня вечером поговорить с его вдовой.

— Гарсиа мертв! Это, малыш, странно.

— Более чем странно. Парень что-то знал, и они уложили его.

— Ты-то хоть в безопасности?

— Кто знает?

— А где девушка?

— Со мной.

— А что, если они следят за его домом?

Грей об этом не подумал.

— Мы должны использовать этот шанс. Я перезвоню тебе через пятнадцать минут.

Он положил телефон на пол и сел в старинное кресло-качалку. На столе стояло теплое пиво, и он сделал большой глоток. Он смотрел на нее. Она лежала, закрыв рукор глаза, в джинсах и легком свитере. Небрежно сброшенное платье лежало в углу. Туфли на каблучках валялись в разных местах.

— Ты в порядке? — мягко спросил он.

— Да.

Она была умницей, и ему нравилось это в женщине. Конечно, она уже почти юрист, а на юридическом факультете должны учить сообразительности. Он потягивал пиво, с удовольствием глядя на ту часть, что была в джинсах. Он наслаждался редкой возможностью незаметно любоваться ею.

— Разглядываешь? — спросила она.

— Да.

— Секс сейчас меньше всего меня занимает.

— Тогда почему ты о нем говоришь?

— Чувствую, как ты пожираешь глазами мой красный педикюр.

— Верно.

— У меня болит голова. Просто раскалывается.

— Твоя работа стоила этого. Тебе что-нибудь принести?

— Да. Билет на Ямайку, в один конец.

— Можешь лететь вечером. Сейчас отвезу тебя в аэропорт.

Она убрала руку с лица и стала интенсивно тереть виски.

— Прости, что я заплакала. Он одним глотком допил пиво.

— Ты заслужила это право.

Она была в слезах, когда выходила из лифта. Он ждал ее, как в родильном доме отец ждет появления на свет новорожденного, разве что с кольтом 38-го калибра в кармане пиджака — с 38-м, о котором она ничего не знала.

— И что ты теперь думаешь о профессии репортера по расследованию? — спросил он.

— Уж лучше работать на живодерне.

— Ну, если быть искренним, не каждый день случается столько событий. Порой весь день просто сижу за столом и делаю сотни звонков бюрократам, которые не дают объяснений.

— Звучит потрясающе. Вот бы завтра так.

Он сбросил туфли и поставил ноги на кровать. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Несколько минут они молчали.

— А ты знаешь, что Луизиану называют штатом пеликанов? — спросила она, не открывая глаз.

— Нет. Я этого не знал.

— Звучит как насмешка, ведь коричневые пеликаны почти полностью исчезли в начале шестидесятых.

— Что с ними случилось?

— Пестициды. Они питаются исключительно рыбой, а рыба живет в речной воде, полной хлоруглеводородов, содержащихся в пестицидах. Дожди смывают пестициды с почвы в маленькие ручейки, которые в конце концов впадают в Миссисипи. Когда пеликаны в Луизиане едят рыбу, они получают дозу ДДТ и другие химикаты, которые накапливаются в жировых тканях птиц. Смерть редко наступает сразу, но в периоды стресса, например, голода или плохой погоды, пеликаны, орлы и бакланы используют свой жировой резерв и могут буквально отравиться собственным жиром. Если они остаются в живых, они обычно неспособны к размножению. Скорлупа их яиц становится настолько тонкой и хрупкой, что трескается при высиживании. Ты это знал?

— Откуда я мог это знать?

— К концу шестидесятых Луизиана начала завозить коричневых пеликанов из Южной Флориды, и с годами популяция понемногу росла. Но птицы до сих пор в большой опасности. Сорок лет назад их насчитывались тысячи. Сейчас в кипарисовом болоте, которое Маттис хочет уничтожить, живут всего несколько десятков пеликанов.

Грей задумался. Она долго молчала.

— Какой сегодня день? — спросила она, не открывая глаз.

— Понедельник.

— Сегодня неделя, как я уехала из Нового Орлеана. Томас и Верхик обедали вместе две недели назад. Именно в тот роковой момент было передано дело о пеликанах.

— А завтра будет три недели, как были убиты Розенберг и Дженсен.

— А я была рядовой невинной студенткой юридического факультета, не совала нос в чужие дела, имела восхитительный роман со своим профессором. Наверное, те дни навсегда миновали.

“Юридический факультет и профессор, возможно, и миновали”, — подумал он.

— Какие у тебя планы?

— Никаких. Просто хочу выбраться из этой проклятой заварухи живой. Убегу куда-нибудь и скроюсь на несколько месяцев, может быть, на несколько лет. У меня достаточно денег, хватит надолго. Когда настанет день, когда не надо будет все время оглядываться, если, конечно, он настанет, тогда, может, вернусь.

— На юридический факультет?

— Вряд ли. Право меня больше не привлекает.

— Почему ты хотела стать юристом?

— Идеализм. И деньги. Думала, смогу изменить мир, и мне еще за это заплатят.

— Но юристов уже и так, как собак нерезаных. Какого черта эти умненькие школьники все еще идут на юридические факультеты?

— Ясно почему. Алчность. Хотят иметь “БМВ” и золотые кредитные карточки. Если ты поступил на хороший юридический факультет, попал в десять процентов сильнейших выпускников и получил место в большой фирме, то через каких-то несколько лет будешь получать шестизначную цифру, и со временем она будет только расти. Это гарантировано. К тридцати пяти ты станешь компаньоном и будешь получать, по меньшей мере, двести тысяч в год. Некоторые получают намного больше.

— А остальные девяносто процентов?

— С ними дело обстоит хуже. Им достаются объедки.

— Большинство юристов, которых я знаю, ненавидят свою работу. Они предпочли бы заниматься чем-нибудь другим.

— Но не могут бросить из-за денег. Даже никудышный юрист в маленькой конторе после десяти лет практики зарабатывает сто тысяч в год. Он может ненавидеть свою работу, но где еще он получит столько денег?

— Не люблю юристов.

— А от репортеров, конечно, все в восторге. Замечено неплохо.

Грей взглянул на часы, затем взял телефон. Он набрал номер Кина. Кин прочел ему некролог и статью в “Пост” о бессмысленном уличном убийстве молодого юриста. Грей по ходу делал заметки.

— Еще кое-что, — сказал Кин. — Фельдман очень беспокоится о твоей безопасности. Сегодня у себя в офисе он ждал новостей о тебе и напустил в штаны, не получив ничего. Постарайся все-таки доложить ему до полудня завтра. Ты понял?

— Постараюсь.

— Постараться недостаточно. Грей. Мы тут все очень нервничаем.

— Что “Таймс”, сосут из пальца?

— Сейчас меня не волнует “Таймс”. Меня больше волнуете вы оба, ты и девушка.

— С нами все в порядке. Все прекрасно. Что у тебя еще?

— За последние три часа для тебя поступило три сообщения от человека по имени Клив. Говорит, что он полицейский. Ты его знаешь?

— Да.

— Так вот, он хочет встретиться с тобой вечером. Говорит, это срочно.

— Я позвоню ему позже.

— Хорошо. Смотрите, детки, поосторожнее там. Мы будем здесь допоздна, так что звони.

Грей опустил трубку и посмотрел на свои записи. Было почти семь часов.

— Я поеду встречусь с миссис Морган. Хочу, чтобы ты оставалась здесь.

Она села между подушками и обхватила колени.

— Лучше, я тоже пойду.

— А что, если за домом следят? — спросил он.

— С какой стати они станут следить за домом? Он мертв.

— Может, они насторожились после того, как сегодня появился загадочный клиент и искал его. Даже мертвый он привлекает внимание.

Минуту она думала над этим.

— Нет, я еду.

— Это слишком рискованно, Дарби.

— Не говори мне ничего про риск. Двенадцать дней я хожу по краю пропасти и еще жива. Это будет несложно.

Он ждал ее у двери.

— Кстати, где я проведу ночь сегодня?

— В отеле Джефферсон.

— У тебя есть номер телефона?

— А как ты думаешь?

— Да, глупый вопрос.

* * *

Частный реактивный самолет с Эдвином Снеллером на борту приземлился в Национальном аэропорту в Вашингтоне в начале восьмого. Он был рад, что покинул Нью-Йорк. Он провел там шесть дней, мечась по своему номеру в “Плазе”. Почти целую неделю его люди проверяли отели, следили за аэропортами, ходили по улицам, и они прекрасно понимали, что зря тратят время, но приказ есть приказ. Им было сказано оставаться там, пока что-нибудь не произойдет, что позволит им действовать дальше. Глупо пытаться найти девчонку на Манхэттене, но вдруг она допустит ошибку, например, позвонит по телефону или воспользуется пластиковой кредитной карточкой, так что ее можно будет вычислить, и тогда они будут на месте.

Она не сделала ни одной ошибки вплоть до сегодняшнего дня, в два тридцать, когда ей понадобились деньги, и она воспользовалась счетом. Они знали, что так случится, особенно если она намеревалась покинуть страну и боялась пользоваться пластиковой кредитной карточкой. На каком-то этапе ей понадобятся наличные, и она вынуждена будет перевести их телеграфом, так как банк находился в Новом Орлеане, а ее там не было. Клиент Снеллера имел восьмипроцентную долю в банке; двенадцать миллионов долларов не такая уж большая доля, но этого достаточно, чтобы заставить колеса крутиться. В три с минутами ему позвонили из Фрипорта.

Они не ожидали, что она объявится в Вашингтоне. Это умная девочка, она бежит от неприятностей, а не ищет их. И чего уж они совсем не ожидали, так это того, что она свяжется с репортером. Это не приходило им в голову, а теперь казалось так логично. Ситуация была более чем критическая.

Пятнадцать тысяч были переведены с ее счета на его счет, и вот Снеллер опять за работой. С ним были двое. Еще один частный реактивный самолет был на пути из Майами. Он незамедлительно попросил выделить ему еще десять человек. Если им и придется поработать, то быстро. Нельзя терять ни секунды.

Снеллер был настроен не очень оптимистично. Когда Хамел был в их команде, все казалось выполнимым. Он убил Розенберга и Дженсена так чисто, а затем исчез, не оставив никаких следов. А теперь он мертв, получив пулю в лоб из-за какой-то маленькой недотроги-студентки.

* * *

Дом Морганов находился в уютном предместье в Александрии.

Район был богатый, население преимущественно молодое, в каждом дворике двухколесные и трехколесные велосипеды.

На дорожке у дома стояли три машины. На одной был номер штата Огайо. Грей позвонил в дверь и окинул взглядом улицу. Ничего подозрительного.

Пожилой человек слегка приоткрыл дверь.

— Да? — мягко сказал он.

— Я Грей Грентэм из “Вашингтон пост”, а это моя ассистентка — Сара Джэкобс.

Дарби постаралась улыбнуться. Грей продолжал:

— Мы хотели бы поговорить с миссис Морган.

— Не думаю, что это возможно.

— Пожалуйста. Это очень важно. Он внимательно посмотрел на них.

— Подождите минутку.

Закрыл дверь и исчез. Дом был с узким деревянным крыльцом, над которым была небольшая веранда. Они стояли в темноте, и их не было видно с улицы. Мимо медленно проехала машина. Дверь открылась.

— Я Том Купчек, ее отец. Она не хочет говорить. Грей понимающе кивнул.

— Это займет не более пяти минут, я обещаю. Он поднялся на крыльцо и закрыл за собой дверь.

— Вы, наверное, плохо слышите. Я сказал, она не хочет говорить.

— Я слышал, мистер Купчек. И уважаю ее право на частную жизнь. Я знаю, через что ей пришлось пройти.

— Это с какого же времени вы, репортеры, стали уважать право людей на частную жизнь?

Мистера Купчека, очевидно, было очень легко вывести из равновесия. Еще чуть-чуть, и он взорвется.

Грей сохранял спокойствие. Дарби слегка подалась назад. На ее долю за этот день выпало и так слишком много скандалов.

— Ее муж три раза звонил мне перед смертью. Я говорил с ним по телефону, и я не верю, что это случайное убийство, совершенное уличными грабителями.

— Он мертв. Моя дочь расстроена. Она не хочет говорить. А теперь выматывайтесь отсюда.

— Мистер Купчек, — теплым тоном сказала Дарби. — У нас есть основания полагать, что ваш зять был свидетелем высокоорганизованной преступной деятельности.

Услышав это, старик слегка поутих и уставился на Дарби:

— Правда? Что ж, вы ведь не можете расспросить об этом его. А моя дочь ничего не знает. У нее был тяжелый день, и сейчас она приняла лекарство. Уходите.

— А завтра мы сможем ее увидеть? — спросила Дарби.

— Вряд ли. Но можете позвонить. Грей протянул ему визитную карточку:

— Если она захочет говорить, позвоните по номеру на обратной стороне карточки. Я остановился в отеле. А завтра около полудня я позвоню сам.

— Да, сначала позвоните. А сейчас уходите. Вы уже и так расстроили ее.

— Простите, — сказал Грей.

Они спустились с крыльца. Мистер Купчек открыл дверь и продолжал смотреть им вслед. Грей оглянулся.

— Какие-нибудь другие репортеры звонили или заходили к вам?

— Целая куча звонила на следующий день после то-то, как его убили. Хотели разной там информации. Хамы!

— А за последние несколько дней никого?

— Никого. Уходите.

— Кто-нибудь из “Нью-Йорк таймс”?

— Нет. — И он захлопнул дверь.

Они поспешили к машине, припаркованной через четыре дома вниз по улице. На улице не было ни одной машины. Грей попетлял среди коротких улиц предместья и покинул район. Он все время посматривал в зеркало, пока не убедился, что хвоста нет.

— С Гарсиа кончено, — сказала Дарби, когда они выехали на Триста девяносто пятую и направились в сторону города.

— Еще нет. Завтра сделаем еще одну последнюю попытку, и, может быть, она заговорит.

— Если она что-нибудь знает, ее отец тоже знает. А если он знает, почему не захотел помочь? Грей, здесь ничего нет.

Это было вполне логично. Несколько минут они ехали в полной тишине. Начинала сказываться усталость.

— Через пятнадцать минут мы можем быть в аэропорту, — сказал он. — Я оставляю тебя там, и через полчаса тебя уже здесь не будет. Садись на любой самолет, просто исчезни.

— Уеду завтра. Мне надо немного отдохнуть, и я хочу подумать, куда ехать. Спасибо тебе.

— Ты чувствуешь себя в безопасности? В данный момент — да. Но это такое дело, что все может измениться за считанные секунды.

— Я бы очень хотел спать у тебя в комнате сегодня ночью. Как в Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке ты не спал у меня в комнате. Ты спал на диване в прихожей. — Она улыбалась, и это был добрый знак.

Он тоже улыбался:

— Хорошо! Буду спать в прихожей.

— У меня нет прихожей.

— Так, так. А где же мне спать?

Она вдруг перестала улыбаться. Она закусила губу, и в ее глазах появились слезы. Он хватил слишком далеко. Это опять Каллахан.

— Просто я не готова.

— А когда ты будешь готова?

— Грей, пожалуйста, не надо об этом.

Она молча смотрела на идущие впереди машины.

— Прости, — сказал он.

Она медленно сползла на сиденье и положила голову ему на колени. Он нежно потрепал ее по плечу, а она взяла и крепко сжала его руку.

— Я смертельно боюсь, — тихо сказала она.

Глава 39

Он вышел из ее номера около десяти часов, после того, как выпил бутылку вина и съел яичный рулет. Он звонил Мэйсону Пэйпуру, репортеру из “Пост”, пишущему о криминальных происшествиях, и попросил уточнить по его источникам детали уличного убийства Моргана. Это случилось в даунтауне, в районе, где редко случаются убийства; всего несколько хулиганских нападений и избиений.

Он был изможден, и ему ничего не хотелось делать. К тому же ему было грустно оттого, что завтра он уезжает. Ему давно причиталось шесть недель отпуска в “Пост”, и у него возникло искушение уехать вместе с ней. Пусть Маттис подавится своей нефтью! Но он боялся, что не вернется, хотя для него это не будет концом света, если не считать одного неприятного обстоятельства: у нее есть деньги, а у него — нет. Около двух месяцев они могли бы бродить по пляжам и греться на солнце на его деньги, ну а потом все бы зависело от нее. Но самое важное — она не приглашала его с собой в свое бегство. Она страдала. Он чувствовал, как ей тяжело каждый раз, когда она упоминала Томаса Каллахана.

Сейчас он был в “Джефферсон-отеле” на Шестой авеню, разумеется; следуя ее инструкциям. Он позвонил домой Кливу.

— Ты где? — раздраженно спросил Клив.

— В отеле. Это длинная история. Что у тебя?

— Они отправили Саджа в отпуск по состоянию здоровья на девяносто дней.

— А что с ним?

— Ничего. Он говорит, они хотят, чтобы он на какое-то время уехал. Там — как в бункере. Всем сказали заткнуться и ни с кем не разговаривать. Они напуганы до смерти. Заставили Саджа уехать сегодня в полдень. Он считает, что тебе может грозить серьезная опасность. За последнюю неделю он тысячу раз слышал твое имя. Они просто помешались на тебе и на том, как много ты знаешь.

— Кто это они?

— Коул, естественно, и его подручный Бирчфилд. Они превратили Западное крыло в настоящее гестапо. Иногда “они” — означает этого, как его, ну этого маленького суслика в бабочке? Ну, по внутренним делам?

— Эммит Вэйкросс.

— Да, он. Угрозами и выработкой стратегии занимаются, в основном, Коул и Бирчфилд.

— Какого типа угрозами?

— Никто в Белом доме, кроме Президента, не может говорить с прессой, официально или неофициально, без согласия Коула. Это относится и к пресс-секретарю. Коул все подвергает цензуре.

— Ничего себе!

— Они в ужасе. Садж думает, они опасны.

— Хорошо, я буду прятаться.

— Я был у тебя на квартире прошлой ночью. Когда будешь исчезать, скажи мне.

— Дам знать завтра вечером.

— Какая у тебя машина?

— Взял напрокат “понтиак” с четырьмя дверями. Очень спортивный.

— Сегодня после обеда проверил “вольво”. Все хорошо.

— Спасибо, Клив.

— Ты как, в порядке?

— Похоже. Скажи Саджу, у меня все хорошо.

— Позвони мне завтра. Я все же волнуюсь.

* * *

Он спал уже четыре часа, когда его разбудил телефонный звонок. На улице было темно и будет еще темно, по меньшей мере, два часа. Он посмотрел на телефон и после пятого звонка снял трубку.

— Алло? — спросил он недоверчиво.

— Это Грей Грентэм? — послышался робкий женский голос.

— Да. Кто это?

— Беверли Морган. Вы заходили вчера вечером. Грей стоял на ногах, напряженно вслушиваясь, сон мгновенно слетел с него.

— Да. Простите, если мы вас расстроили.

— Нет. Отец очень меня защищает. И сердится. После того, как убили Куртиса, от репортеров не было спасения. Они звонили отовсюду. Им нужны были его старые фотографии и последние фотографии мои и ребенка. Звонили в любое время дня и ночи. Это было ужасно, и отец очень устал от этого. Двоих он спустил с крыльца.

— Кажется, нам еще повезло.

— Надеюсь, он вас не обидел. — Голос был тусклый и беспристрастный, хотя и чувствовалось, что она хотела казаться решительной.

— Нисколько.

— Сейчас он спит, там, внизу на диване, так что мы можем поговорить.

— А почему вы не спите? — спросил он.

— Я приняла несколько таблеток, чтобы уснуть, но выбилась из режима. Могу спать днем и бродить ночью. — Было очевидно, что она бодра и хочет говорить.

Грей сел на кровать и попытался успокоиться.

— Я не могу представить большего удара, чем этот.

— Прошло несколько дней, прежде чем мы начали осознавать реальность случившегося. Вначале боль была ужасной. Просто ужасной. Я не могла пошевелиться, чтобы не ощутить боль во всем теле. Не могла думать из-за шока и невозможности поверить в случившееся. Я прошла через похороны в состоянии какого-то транса, теперь все это кажется дурным сном. Я вам не надоела?

— Ничуть.

— Я не хочу больше принимать таблетки. Из-за них я так много сплю, что разучилась говорить со взрослыми людьми. Да еще мой отец имеет привычку выставлять людей за дверь. Вы это записываете на пленку?

— Нет. Я просто слушаю.

— Его убили неделю назад, ночью. Я думала, что он допоздна заработался, что частенько с ним бывало. Они выстрелили в него и забрали его бумажник, чтобы полиция не могла узнать, кто он. Я узнала из последних новостей, что в даунтауне убит молодой юрист, и поняла, что это Куртис. Только не спрашивайте, как они узнали, что он юрист, не зная его имени. Все эти неясности, всегда сопровождающие убийство, — все это очень странно.

— Почему он задерживался на работе?

— Он работал по восемьдесят часов в неделю, а иногда и больше. В “Уайт и Блазевич” потогонная система. Они стараются убить своих сотрудников за семь лет, а если это им не удается, они делают их пайщиками. Куртис ненавидел свою фирму. Он устал быть юристом.

— Сколько он там проработал?

— Пять лет. Он зарабатывал девяносто тысяч в год, так что он примирился.

— Вам известно, что он звонил мне?

— Нет. Отец говорил, что вы это сказали, и я всю ночь думала об этом. Что он сказал вам?

— Он так и не назвал себя. Он взял себе кодовую кличку “Гарсиа”. Не спрашивайте, каким образом я узнал его настоящее имя, — это займет слишком много времени. Он сказал, что, возможно, знает кое-что об убийстве судей Розенберга и Дженсена, и хотел рассказать мне то, что знал.

— Рэнди Гарсиа был его лучшим другом в начальной школе.

— У меня было впечатление, что он что-то увидел в офисе, и, вероятно, кто-то в офисе знал, что он видел. Он очень нервничал и звонил всегда с разных телефонов. Он считал, что за ним следят. Мы договорились встретиться рано утром в субботу, но в то утро он позвонил и отменил встречу. Он был чем-то напуган и сказал, что обязан поберечь свою семью. Вы что-нибудь знаете об этом?

— Нет. Я знала, что он находится в постоянном напряжении, но он был таким все эти пять лет. Он не таскал домой служебные дрязги. Он поистине ненавидел свою работу.

— Почему?

— Он работал на банду головорезов, банду разбойников, которые за доллар с удовольствием пустят вам кровь. Они тратили тонны денег на этот мнимый фасад респектабельности, но на самом деле это подонки. Куртис был прекрасным студентом и мог выбирать работу.

Это были такие милые люди, когда вербовали его, а потом оказались настоящими монстрами. И об этике здесь говорить не приходится.

— Тогда почему он остался в фирме?