Дедушка русской авиации

– Ну что, ночью продолжим, Вика?

– Легко. Сотенка найдется?

– Откуда у солдата деньги?

– Тогда отвали.

Игорь раскурил погасшую сигарету. Сколько у него денег? Рублей пятнадцать, не больше. Может, сбросит?

– Вика, сто рублей – это чересчур, честное слово!

– Я беру за два часа, и торг здесь неуместен.

Помолчали. Чтобы заполнить тягостную паузу, Игорь снова принялся рассказывать неприличные байки и сальные армейские анекдоты. Вика беззаботно смеялась. Глядя на трясущуюся от смеха грудь, Гоша придумал, как выйти из создавшегося положения, и вернулся в свой вагон. Четверо его попутчиков были на месте. Гоша пересчитал свою наличность – одиннадцать рублей с мелочью.

– Мужики, нужно восемьдесят девять рублей! Срочно! Скидываемся.

Ребята не шевелились.

– Вы чего, малыши? Доставайте деньги, живо! Не бойтесь, беру в долг. В полку отдам, честное пионерское. Ну, быстрее, быстрее!

Солдаты полезли в карманы, стали там рыться.

– Выкладывайте все!

Трое ушастиков вывернули карманы. Гоша взял бумажки, мелочь отодвинул в сторону.

– Ну, теперь давай ты!

Четвертый солдат, Мубаракшин, крепкий и молчаливый парень, неотрывно смотрел в окно.

– Ау, лысина!

– У меня нет денег.

– Не пи… ди, я знаю, что есть!

– Мне нужно.

– Да я отдам потом!

– Мне нужно самому.

Гоша рывком поднял упрямца на ноги:

– Деньги на стол!

Мубаракшин оторвал от себя Гошины руки и, багровея от ненависти, закричал:

– Ты чего раскомандовался, говно? Кто ты такой, чтобы тебе деньги давать? Пошел ты знаешь куда?!

Гоша без замаха ударил крикуна в челюсть. Мубаракшин повалился на сиденье, закряхтел, потом сел, держась руками за стол.

– Ожил? Теперь – деньги.

Мубаракшин достал деньги, Гоша сгреб полученные от всех бойцов купюры в общую кучку и пересчитал собранную наличность. Семьдесят шесть рублей беспроцентного кредита плюс свои одиннадцать, итого восемьдесят семь. Еще тринадцать «рябчиков» – и все в порядке!

– Где Макиенко?

– Курит, наверно.

Макиенко действительно курил в тамбуре.

– Сережа, дело есть!

Гоша кратко изложил суть вопроса.

– Да ты что, совсем опух, салага? Тебе еще моих денег не хватало!

Полторацкий подарил сержанту оглушительную пощечину. Обычно багровый, Макиенко побелел.

– Нету денег!

– А где наши проездные?

– Так мы их на хавчик потратили!

– Руки вверх!

Макиенко недоуменно задрал свои грабли. Гоша вытащил все из сержантовых карманов. Ни копейки. Проездные деньги проедены, а своих у Макиенко не было. Воистину бедный сержант.

Гоша вернулся к Вике и протянул девушке деньги.

– Извини, что мелкими купюрами. И еще – не хватает тринадцати рублей. Может быть, все-таки военнослужащим действительной срочной службы полагается небольшая скидка?

Виктория, не считая, сунула деньги в сумочку. Ночью, впервые после пяти месяцев воздержания, Игорь, наконец, нормально потрахался.

Аборигены

На обочине мелькнул дорожный указатель с надписью «Кирк-Ярве». Вот оно, искомое место. Вид поселка удручал. В котловине, образованной невысокими, поросшими редким хвойным лесом сопками, хаотично разбросаны разномастные домики, в основном, одноэтажные. По огромному огороженному колючей проволокой аэродрому с ревом ползают тепловые машины. Снега – по пояс (и это октябрь!). Небо затянуто низкими серыми облаками. Никакого сходства с привычной, аккуратной и компактной учебкой. Ни тебе булыжных плацев, ни тебе тенистых деревьев, ни тебе монументальной шестиэтажной казармы.

– Где казарма, Макиенко? – спросил Игорь у проснувшегося сержанта.

– Да вот же она! Все, приехали! Дома!

Автобус притормозил у трехэтажного светло-зеленого здания. Из казармы высыпались аборигены в шинелях и теплых меховых куртках. На подтянутых, мужественных и доброжелательных старослужащих из передачи «Служу Советскому Союзу» здешнее воинство совсем не походило. У всех обветренные рожи (как у Макиенко), все расстегнуты до пупа, ушиты, шапки набекрень, сапоги сбиты в гармошку. Вольница!

– Здорово, карасей!

– Караси, бабки есть?

– Откуда прибыли? Из ШМАСа?

– Из Казани есть?

– А из Воронежа?

К Полторацкому вразвалку подошел крепыш – явно один из хозяев положения.

– Откуда, братан?

– Оттуда.

– На грубость нарываешься? Как фамилия?

– П…да кобылья.

Крепыш схватил Гошу за грудки:

– Как разговариваешь, падла?

Гоша сжал кулаки. Сказал, тем не менее, спокойно:

– Руки убрать.

Крепыш убрал руки, сплюнул, дернулся – хотел испугать. Гоша не пошевелился.

– Молодец, нервы крепкие. Но Саня тебя сделает. Потом.

Из казармы вышел капитан-строевик в сопровождении золотозубого прапорщика.

– Нестор Васильич, передаю тебе гавриков. Четверых отдаю в заботливые руки командира ТЭЧ, а вот этого – Бегичева – беру к себе. Ты его завтра с утра отправь ко мне в штаб.

– А що, добры парубки. Здоровеньки булы, хлопцы! Я – прапорщик Охримчук, Нестор Василич, ваш старшина. Ось – гарнизон, ось – казарма, ось – я, ха-ха-ха! За мной, бойцы!

Старшина всегда прав

В казарме было холодно, неуютно и грязно. От скользкого цементного пола веяло стужей, по коридорам гулял зябкий ветерок. В старшинской каптерке Охримчук критически осмотрел новичков. Наметанный глаз старшины сразу отметил существенную разницу между четырьмя обритыми и одним волосатым.

– А тебя чего ж не обскубали?

– Я из другой роты. У них старшина был гондон – обстриг.

– Ух, як загнул! Запамятуйте, хлопчики – старшина всегда правый! От так! Вещички заклеймены? Парадку и вещмешки оставите здеся, а шапки я вам зараз сменяю. Курбатов, принеси пять капелюхов!

Каптерщик Курбатов принес пять старых засаленных шапок.

– На, хлопцы, одевайте. А эти ваши шикарны шапчонки нехай полежат покуда.

– Зачем менять шапки?

– Як зачем? Щоб не отобрали деды эти, бисовы дети, дембеля. Они ведь, як хищники налетят – перушков не оставят. Им, паразитам, на дембель обязательно все новое надо одеть!

– Я шапку менять не буду, – заявил Полторацкий.

– Так отберут!

– Не отберут.

– Молодец! Так и надо – беречь мущество.

Тем не менее, остальным четверым Охримчук шапки поменял.

– Зараз выдам вам новое обмундировання – пэша. От так. Причепите погоны и петлички.

Старшина бухнул на пол кипу поношенных кителей и штанов из полушерстяной ткани оливкового цвета.

– Выбирайте, хлопцы!

– Что это за тряпье? Дайте новое! – возмутился Игорь.

– Як твоя хвамилия, хлопчик?

– Полторацкий.

– Повторацкый, ты, конечно, прав, но нема у меня нового! Нема, хоть тресни! Так що пока это поносите.

Полторацкий брезгливо перебрал мятое, заношенное шмотье, нашел себе более-менее чистый китель. Приличных штанов по своему росту Гоша не отыскал.

– Повторацкый, бери вот эти. Ты не бачь, що воны грязненьки – скоро воскресення, в бане простирнешь.

На кителе Полторацкого был полуоторван погон. Он быстро подметал его (иголка и нитка были запрятаны в шапке), прикрепил на петлицы «птички» (авиационные эмблемы), проверил наличие пуговиц на гимнастерке и штанах, а потом, как и все остальные, переоделся в новое старое обмундирование.

– Ось, зараз файно! Хэбешки я заберу – будете на подменку брать. А зараз свожу вас покушать, мабуть, вы голодные як собаки.

Курбатов принес продовольственные аттестаты и Охримчук повел бригаду кормиться. Путь до столовой был неблизок – примерно полкилометра. Это тебе не учебка, где столовая – на первом этаже, а рота – на втором. Внутри одноэтажная столовая удручала гораздо больше, чем снаружи – грязный свинарник с изрезанными, покрытыми трещинами столами и скамейками. Солдат в столовой не было. Время послеобеденное – все на работах.

Вернулись в казарму. Старшина завел ребят в кубрик – узкий, длинный (восемь окон), заставленный двухъярусными койками. Все, кроме деревянного, выкрашенного олифой пола и побеленного потолка, было выкрашено в серо-стальной цвет.

– Вот ваши пять коечек. Будете лежать по алфавиту.

– Почему у меня верхний ярус?

Старшина внимательно посмотрел на Игоря, как будто видел его впервые:

– А ты що, хотел бы нижний?

– Да, я в учебке спал на нижнем.

– Об учебке забудь, голубь. Хотя я не запрещаю – можешь поменяться – ха-ха! Ну, я зараз пиду до хаты, а вы пока побачьте окресть, принюхайтесь. Зайдите в Ленкомнату, бытовку. Из казармы не выходить, добре? Я перед ужином появлюся.

Гоша в ожидании ужина зашел в Ленкомнату и углубился в газеты. Газет было много, они были собраны в подшивки – «Правда», «Советский спорт», «Красная звезда», окружная газета и корпусная многотиражка. Полторацкий не читал газет трое суток, поэтому запоем стал глотать чтиво.

Боевое крещение

– Рота, стройся на ужин! – раздался крик дневального (час назад его на тумбочке не было – в учебке за такое сразу бы отправили на губу).

– Гоша вышел из Ленинской комнаты. Несмотря на громкий призыв, солдаты не спешили строиться (в учебке строились мгновенно). Игорь встал посреди коридора один. Из каптерки высунулся старшина, и ТЭЧ неторопливо построилась. Кроме Гоши, все были без шинелей.

– Иди сними шинель, – дернул Полторацкого за рукав белобрысый солдатик.

– Холодно без шинели.

– Иди сними, кому говорю!

– Отвали.

Поужинали (во время еды Гоше навалили кружочков десять масла – дембеля его не ели), вернулись в казарму, включили телевизор. Полторацкий телик смотреть не стал – пошел опять читать газеты.

Долго читать ему не пришлось. В Ленкомнату зашел крепыш, вырвал у Гоши подшивку и сбросил ее на пол.

– Слушай ты, борзота! Я у себя борзых не потерплю! Быстро в кубрик порядок наводить!

– Я уже ходил в кубрик, а туда не пускают, говорят, что в сапогах нельзя. И действительно, все ходят в тапочках. А у меня тапочек пока нет, не выдали.

– Босиком походишь!

– Босиком холодно, можно простудиться.

– Все, хватит порожняки гонять! Быстро в кубрик!

– Да иди ты нах… со своим кубриком!

Саня размахнулся и ударил. Попал в воздух. Он, видимо, считал себя непобедимым и потому в драке допускал грубые ошибки. Гоша увернулся и врезал Сане в солнечное сплетение. Саня задохнулся и посерел от боли. Следующий удар заставил его согнуться пополам. Еще одна плюха, и Саня мешком рухнул на пол, прямо на подшивку. Полторацкий аккуратно высвободил газеты из-под обмякшего тела и продолжил чтение.

Саня, кряхтя, медленно поднялся, и, шатаясь и протирая глаза, покинул Ленкомнату, а через пару минут вернулся сюда с группой товарищей. Верховодил в ней не Саня, а еще более здоровый мужик. Товарищи расселись на столах по разным углам комнаты. Здоровяк подошел к Полторацкому.

– Земляк, ты, я вижу, читать любишь.

– Есть такой грех.

– Есть и другие грехи.

– Например?

– Не работаешь, грубишь старшим, нарушаешь форму одежды. Крючок застегни, ремень подтяни, чтобы все было по уставу. Подтяни ремень, сука!

Переход на оскорбления был ожидаем. Игорь резко поднялся, боднул головой, и окровавленный верзила отшатнулся назад. Не дав сопернику опомниться, Полторацкий пнул его в полноватый живот. ЗДОРОВЯК отключился, а на Гошу с трех сторон налетела кодла. Игорю пришлось попыхтеть, но вскоре все нападавшие были нейтрализованы. Сане хватило одного удара в челюсть, некий костлявый субъект налетел лбом на кулак, и, видимо, потерял сознание, а третий молодец, более верткий, чем остальные, после небольшой возни лег, пропустив боковой удар в ухо.

Остался еще один участник агрессивного квинтета, который все это время спокойно сидел на столе и разглядывал стенды, повествующие о жизни и деятельности В. И. Ленина. Казалось, что избиение товарищей его абсолютно не касается.

– А ты чего сидишь, ублюдок? – крикнул Гоша, разгоряченный схваткой.

– За ублюдка ответишь, – сказал флегматик, встал и неожиданно прыгнул на Гошу. Отшатнувшийся назад Полторацкий получил ощутимый удар сапогом в грудь. Нападавший попытался продолжить успешную атаку, но Полторацкий, решив для верности использовать подручные средства, загасил прыгуна подвернувшимся под руку стулом. Пока каратист приходил в себя от мебельного сюрприза, Гоша от всего сердца закатил контрагенту между глаз. Несмотря на стенобитный удар, противник устоял, но после повторного удара заметно обмяк и повалился на ближайший стол. Потушив свет, Полторацкий вышел из Ленкомнаты.

Гоша и Володя

По телику шел какой-то фильм, солдаты зачарованно пялились в ящик. Один солдат телевизор не смотрел, а, заложив руки за спину, неторопливо вышагивал вдоль коридора. Гоша приблизился:

– Ты какого призыва?

– Твоего.

– О, товарищ по несчастью! Гоша Полторацкий.

– Володя Гиддигов.

– Кавказ?

– Так точно. Северная Осетия.

– Когда приехал сюда?

– Четыре дня назад.

– Освоился уже?

– Да как тебе сказать? В общем, понял здешнюю службу. В ТЭЧ сейчас человек восемьдесят. Дембелей, дедушек, черпаков и карасей примерно поровну – по двадцать человек. Дембеля не в счет – в течение двух-трех недель они уедут, а вот с черпаками и дедушками нам жить. Черпаки злые как черти – их долбили полгода, они еле нас дождались. Деды тоже не подарок. Короче, в ТЭЧ дедовщина, причем мрачная. Караси здесь почти не спят – по ночам построения, «разводы на работу» – сначала пи…ят, потом дают разные задания. Короче – караси пашут, черпаки их гоняют, а деды тащатся.

– А ты?

– А я борзый карась. Мне сказали: кто-нибудь пальцем тронет – будет иметь дело с Кавказом. Здесь кавказское землячество шишку держит. Кавказцы живут по своим законам, их эта иерархия «карась – черпак – дед» не касается.

– Меня она тоже не касается, и терпеть рисовки этого говна я не намерен. Но при этом мне нужна помощь. Пятерых я пока угондошил, но с тридцатью-сорока балбесами не справлюсь. Надо бы нам объединить усилия. Не возражаешь?

– Не возражаю.

– Ночью подъем будет?

– Нет, первую ночь здесь разрешают спать спокойно, а вот во вторую точно поднимут.

– Не дрейфь, Володя! Мы их законопатим!

Ночью Полторацкого, как и предполагалось, никто не тронул. «Правило первой ночи» соблюдалось в ТЭЧ так же неукоснительно, как и в старофранцузских герцогствах.

Самая лучшая техничка

– ТЭЧ, подъем! – омерзительно завопил дневальный.

Гоша вскочил, как ошпаренный (ШМАСовская привычка). Добрая половина обитателей нижних коек даже не шевельнулось.

– Покуда старшина не пришел, будут дрыхнуть, – шепнул Гоше Володя.

Соседом Полторацкого снизу был тот самый белобрысый паренек, который накануне настойчиво рекомендовал Игорю снять шинель. Фамилия его была Голдобин. Гоша внимательно слушал вечернюю поверку и постарался запоминать выкрикиваемые Курбатовым фамилии. Особо Гоша отметил такой факт: в ТЭЧ всего один кавказец (Володя), один узбек, а остальные – русские, татары и башкиры с небольшой примесью украинцев. Видимо, основной контингент призван сюда с Волги, где располагался Игорин ШМАС. Полторацкий ткнул в плечо соседа:

– Эй, Голдобин, давай меняться местами! Ты – наверх, я – вниз!

– Ох…л, карасюга? – Голдобин беззлобно зевнул и продолжил сон-тренаж.

Кругом кипела работа. Караси заправляли и отбивали свои койки и койки черпаков, мели и мыли пол в кубрике, подшивали к кителям свежие подворотнички (свои – в последнюю очередь). То тут, то там звенели пощечины, глухо бумкали удары, хлопали пинки – это черпаки подбадривали работяг. По первой блямбе уже получили Бегичев и Мубаракшин. Белолицый узбек Юлдашев (тоже из Игориной команды) работал как заведенный, поэтому пока рукоприкладства избежал.

Полторацкий умылся, побрился, обработал свою койку и сел подшивать воротник. Его мирное занятие попытался прервать Федя-каратист (вся рожа – большой синяк; интересно, что он втравил старшине о причине травмы?).

– А ну, иди пахать!

– Федя, пошел нах…, или я тебе еще раз оптику поправлю.

Федя ретировался. Остальные наказанные вчера граждане хранили полное молчание и олимпийское спокойствие, не обращая на Игоря никакого внимания.

После завтрака бойцы стали переодеваться на работу. Каптер выдал Гоше новый технический комбинезон и старую замасленную меховую куртку.

– Курбатов, замени мне куртку, я это барахло носить не намерен! – обиделся Гоша.

– Бери, что дают, других все равно нет.

Полторацкий пошел к старшине и потребовал новую техничку.

– Настырный ты хлопец, Повторацкый, – проворчал Охримчук, но техничку выдал – офицерскую с капюшоном. Так Полторацкий стал обладателем самой лучшей в ТЭЧ технички.

Путь до ангара ТЭЧ был значительно дольше, чем до столовой, и пролегал по рулежной дорожке аэродрома. Шли строем под командой Курбатова. Как ни странно, порядок строя в анархичной ТЭЧ соблюдался – все, даже деды, застегивали крючки, затягивали ремни и шли в ногу.

Группы по интересам

Здание ТЭЧ производило впечатление. Такого размаха учебка не знала. Гладкий пол красноватого цемента, огромное гулкое пространство ангара, светящееся окно диспетчерской под потолком, громкая связь – все, как в цехе большого завода. К ангару был пристроено длинное двухэтажное здание – там помещались группы регламентных работ, классы, лаборатории, мастерские и склады. В ангар на регламенты были закатаны три МиГ-23 (закатывание всегда производилось вручную – раздвигали огромную штору, расталкивали в стороны гигантские створки-кассеты и вталкивали самолеты). Все МиГи были полуразобраны, кругом стояли выкрашенные в оранжевый цвет тележки, стремянки, лестницы, стойки, гидроподъемники, лежали водила, тормозные колодки, заглушки и тому подобные железяки.

Поясним, зачем нужно все это громоздкое хозяйство. Предназначение ТЭЧ – проведение регламентных работ на самолетах. Даже если все системы самолета работают в штатном режиме, без отказов, сбоев и прочих авиационных неурядиц, после ста часов налета истребитель направляется на регламенты в ТЭЧ. Таково незыблемое правило советской военной авиации, выстраданное горьким опытом аварий и катастроф, написанное кровью и проиллюстрированное грудами искореженного дюралюминия.

В ангаре самолет разбирают чуть ли не до последней гайки, проверяют, испытывают и вновь собирают. Каждая группа ответственна за свой участок работы. Группа СД (самолет и двигатель) обслуживает планер со всеми его внутренностями и наружностями (шасси, гидравлика, пневматика, механика, тяги, рули, плоскости элероны и т. п.), группа АО (авиационное оборудование) отвечает за генераторы, аккумуляторы и кислородные приборы, радисты (навигационное и радиосигнальное оборудование) ковыряются в электронных блоках, люди из АВ занимаются авиавооружением – пушками, снарядами и ракетами. В общем, все при деле.

В ангаре Гоша обнаружил, что ТЭЧ отнюдь не исчерпывается шестидесятью бойцами срочной службы. Оказалось, что в ТЭЧ офицеров и прапорщиков значительно больше, чем солдат (Игорь в ШМАСе привык к обратной пропорции). Работали на авиационной технике, в основном, прапорщики и офицеры, а солдаты занимались неквалифицированной физической работой – в первую очередь, уборкой помещений. Как говорится: «Зачем в армии женщины – там есть солдаты!».

Начальник ТЭЧ майор Рудык определил Полторацкого по его ШМАСовской специальности – в группу СД. Вместе с Игорем туда попали Мубаракшин и тихоня Воскобойников, приехавший в часть вместе с Полторацким. Гоша познакомился с личным составом группы. Начальник группы капитан Браташ был в отпуске, его временно замещал старший лейтенант Лекомцев. Далее следовали два лейтенанта, четыре прапорщика украинско-белорусского происхождения, старшина – сверхсрочник и пятеро гражданских служащих Советской армии. Из срочной службы в группу входили знакомые нам дедушка Курбатов (командир отделения, в просторечии – комод) и дедушка Голдобин, а также дедушка Тухватуллин, черпак Лада и вышеназванные караси плюс карась Жужгов, прибывший в команде вместе с Володей пять дней назад.

До обеда не особенно обремененный работой Полторацкий переговорил со всеми своими сослуживцами – карасями. Увы, примкнуть к борзой двойке «Полторацкий – Гиддигов» все они отказались. Мотивировка: «Полгода попашем, год будем отдыхать».

Первый рабочий день пролетел быстро и безмятежно. Даже самые задрипанные караси почувствовали себя в ангаре ТЭЧ гораздо увереннее и спокойнее – в многочисленных нычках и шхерах огромного здания можно немного отдохнуть от тяжкого бытия молодого солдата.

После ужина Гоша с Володей вальяжно читали газеты в Ленкомнате, потом травили друг другу анекдоты и от души хохотали. Но радоваться было рано: впереди – отбой.

Битва при синей лампочке

…Первые полчаса после отбоя проходят в казарме спокойно. Мягко горит ночник (лампочка, окрашенная синей краской), раздается легкое шушуканье. И вдруг…

– Караси, подъем!

Это кричит вышедший на середину кубрика огромный Кобыхнов (тот самый, крепко побитый Гошей в Ленкомнате). Как спелые яблоки с дерева, падают с верхнего яруса на пол караси. Легкими белыми тенями (нательное белье делает их похожими на привидения), босые, слетаются караси на середину и встают в строй.

– Шинкаренко – на секу к дневальному! Веденеев – за дверь!

Наблюдатели для надежности выставляются на двух точках – у дверей кубрика и у входа на этаж. Система срабатывает безукоризненно за исключением тех случаев, когда «секач» засыпает. Впрочем, в ТЭЧ на секу всегда ставятся самые ответственные караси.

Секачи занимают посты. Кобыхнов грозно рычит:

– Где карась Полторацкий?

– Полторацкий спит!

– В строй, сука!

Гоша спрыгнул с койки, подскочил к Кобыхнову и мощным ударом свалил его с ног.

– Караси, отбой! Черпаки, деды, подъем! Всем подъем! Деда ударили! Мочите гада! – истошно завопил Саня.

Против Гоши – более тридцати человек. Гоша отбежал в угол казармы. Толпа надвигалась медленно – Саня, за ним человек пять покрепче, за их спинами – остальная шушера. Проход узкий – это дает некоторое преимущество. Все, пора!

Гоша прыгнул вперед и пнул Саню в промежность. Саня скрючился. Противники, наступавшие вторым эшелоном, вскинули кулаки. Сейчас все решает быстрота. Гоша замахал руками как отбойным молотком. Несколько человек получили болезненные увечья и упали на пол, образовав своеобразную баррикаду. Гоша немного отступил, и каждого, пересекавшего «барьер», встречал рукой или ногой.

– Заходи сбоку! – раздался клич, и толпа, рассыпавшись, стала охватывать Гошу со всех сторон. Нападающие полезли через койки, стали бросаться на Игоря справа и слева. Полторацкий прижался спиной к стене, но это лишило его маневра. Он бился как гладиатор, но ежесекундно терял силы. Все, больше невмоготу, надо уходить. Через верхний ярус коек, прыжками по животам и спинам лежащих карасей, Гоша выскочил из кубрика.

Погони не было, но и сил практически не осталось. Болело исколоченное тело, саднило в горле, распух рот. Гоша, кряхтя, влез в сапоги, взял у дневального шинель и вышел из казармы. На улице было очень холодно и ясно. Горели звезды. Светил месяц. Мороз немного взбодрил измотанного воина. Он обтер колючим жестким снегом лицо, помахал ноющими руками – стало получше. Но вот вопрос – куда идти? Где провести ночь? В Ленкомнате, в бытовке, в подвале? Все равно найдут. Кроме того, скрываться, ночевать в укромном месте, а не на своей законной койке – участь чухана. Будь что будет, а в кубрик подниматься надо.

По дороге Гоша зашел в туалет, умылся, прополоскал рот, смыл кровь с костяшек пальцев. У дверей кубрика Гошу ждал Володя.

– А, наконец-то проснулся, осетин! Жаль, проспал самое интересное. Впрочем, шоу продолжается – сейчас, видимо, будет вторая серия. Ты со мной?

– Да, с тобой, но сегодня второй серии точно не будет. Так что можешь спокойно ложиться спать.

– Как спать? А эти козлы?

– Затихарились, мирно лежат в своих койках и вставать не собираются. Приходил дежурный офицер – видимо, шум услышал.

– Так почему же ты за меня не вписался?

– Хотел тебя в деле посмотреть.

– Вот скотина! А если бы они меня угондошили?

– Я бы не дал. В конце концов, позвал бы кавказцев.

Граница на замке

Утром Гоша проснулся с большим трудом. Одновременно с криком «ТЭЧ, подъем!» в кубрик вошел старшина, поэтому встали все.

– На зарядку, хлопцы! Ну улице тепло, тымпатура меньше двадцати градусов, можно бежать помаленько!

ТЭЧ выбежала на улицу. Дембеля и деды сразу же растворились в пространстве, как сахарный песок в стакане кипятка, а черпаки погнали стайку карасей по обочине обледенелой дороги в сопки. Тишь, безмолвие. Темно-фиолетовое небо с ярчайшими звездами, прозрачно-холодный воздух, редкие огоньки казарм. Стоит повернуться спиной к гарнизону, как взгляду открывается сплошная снежная пустыня и белые силуэты сопок. Гоше вспомнились рассказы Джека Лондона про золотоискателей Клондайка. Да, наверно, природа здесь почти такая как на Аляске, только вот золота нет. Одно дерьмо.

Пора сказать несколько слов об окружающем Гошу антураже – сиречь, поселке Кирк-Ярве. Поселок разделен на три части. Первая – аэродром (плюс ангары, стоянки, заправки, пункт управления и помещение дежурной смены). Вторая – гарнизон, где находятся солдатский клуб, штабы, санчасть, пекарня, столовая, кочегарки, автопарки, гауптвахта, казармы срочной службы полка, отдельного батальона авиационно-технического обеспечения, второй по значимости части в гарнизоне (ОБАТО), отдельного батальона связи и радиотехнического обеспечения (ОБС и РТО), передвижных авиаремонтных мастерских (ПАРМ), центра боевого управления (ЦБУ) и транспортного отряда (подразделения, обслуживающего транспортные самолеты и вертолеты), а также казармы прикомандированных частей. Наконец, собственно поселок с офицерской столовой, почтой, Домом офицеров, магазинами, школой, детсадом, больницей, аптекой и жилыми домами. Рядом с поселком проходит железная дорога. За дорогой склады и подсобное хозяйство – теплица, коровник, свинарник. За подсобкой – сопки.

Живет в поселке две тысячи человек, включая солдат срочной службы, смысл существования которых – обеспечение боеготовности авиационно-истребительного полка № 419 войск ПВО страны, прикрывающего с воздуха Северный флот и участок северо-западной границы СССР. Государственная граница здесь совсем недалеко, причем, граница между противостоящими военными блоками – Организацией Варшавского договора и НАТО. Говорят, с запасного аэродрома в Быковке в сильный бинокль видна Норвегия, а на ее территории – американская военно-воздушная база со звездно-полосатым флагом и надписью US Air Force. Каждый день (и не по одному разу) летают вдоль границы над нейтральными водами юркие F-15, элегантные «Дракены» с треугольными крыльями и громоздкие «Орионы», переделанные из гражданских «Локхидов». Каждый день звучит пронзительная сирена, и истребитель дежурной смены взлетает на сопровождение самолета «вероятного противника».

Вот зачем существует Кирк-Ярве. Он защищает нашу границу, наше небо, наш флот, нас с вами от тех, кто вообще-то и не собирается на нас нападать.

Кто в доме хозяин

Перед отбоем Гоша сказал Голдобину:

– Долго я терпел тебя, дурака, и хватит! Убирайся нахрен, на второй ярус!

– Чтобы я спал на втором ярусе, а какой-то чмошный карась внизу? Да ты умом е. лся!

Гоша молча сбросил на пол голдобинскую постель, а на ее место положил свою.

– Ты чего это делаешь, карась поганый?

Звонкий удар в ухо заставил Голдобина замолчать. Гоша громко сказал на весь кубрик:

– Не дай бог еще какая-нибудь б… назовет меня «карасем»!

Действительно, Полторацкого трудно было назвать «карасем» – после подъема он не вставал, ходил по кубрику в сапогах, расстегивался до пупа. А еще он назначил расторопного карася Жужгова своим личным ординарцем:

– Отныне пашешь только на меня! Усек? Увижу нарушение – получишь звездюлей и ты, и тот, кто тебя припахивает!

Наведя шухер в ТЭЧ, Полторацкий обратил свои ясные очи на другие подразделения. Ему хотелось лидерства, он тяготел к большой гарнизонной политике. С первой эскадрильей больших проблем не возникло. Добрая половина этого подразделения состояла из узбеков. Вычислив «отца узбеков» – сержанта Базарбоева, Полторацкий провел с ним разъяснительную беседу на тему «кто в доме хозяин». Базарбоев оказался парнем смышленым и «просек поляну» почти сразу – всего лишь после второго удара. Со второй и третьей эскадрильей дело было сложнее – там задавала тон сильная кавказская фракция. К этим ребятам «подъехать на кривой козе» было невозможно, поэтому Полторацкий при посредничестве Гиддигова вступил в переговоры с лидером кавказской «диаспоры» Гией Мгеладзе. Гия как истинный сын Востока, от принятия окончательного решения уклонился, но, уезжая на дембель, подарил Полторацкому свой охотничий кнопочный нож, то есть, практически передал скипетр. Так начался переход кавказской фракции под Гошин протекторат.

Красный день календаря

К 7 ноября в полку остался лишь один дембель – ярый залетчик Ширяев, который целыми днями или пьянствовал, или слонялся по казарме в кителе со споротыми погонами.