Киевская Русь

      Светлые князья и бояре, которых летописец называет княжими мужами, - не родовые старшины, а представители высшего класса древнерусского общества. Едва ли мы имеем родовых старшин даже у древлян этого времени (см. стр. 201-202).
      В том же смысле надо понимать и различение в договоре Игоря 945 г. послов и гостей. Из вышеприведенного текста ясно, что послы имеют преимущества перед гостями: у послов печати золотые, у гостей серебряные; послам полагается особое продовольствие "слебное", гостям "месячина". Если мы не затрудняемся расшифровать термин "гость", полагая, что тут разумеются купцы, то кого мы должны понимать под послами, стоящими выше купцов? Это, несомненно, бояре. Всех этих бояр и "лучших мужей" выделяло из массы богатство и связанная с ним власть.
      Бояре нашей древности состоят из двух слоев. Это наиболее богатые люди, называемые часто людьми "лучшими, нарочитыми, старейшими", продукт общественной эволюции каждого данного места, туземная знать и высшие члены княжеского двора, часть которых может быть пришлого (вместе с варяжскими князьями) происхождения. Терминология наших летописей иногда различает эти два слоя знати: "бояре" и "старци". "Старци", или иначе "старейшие", - это и есть так называемые земские бояре. Летописец переводит латинский термин "Senatores terrae" - "старци и жители земли" (Nobilis in portis vir ejus, quando sederit cum senatoribus terrae - взорен бывает во вратех муж ее, внегда аще сядеть на сон-мищи с старци и с жители земли). По возвращении посланных для ознакомления с разными религиями, Владимир созвал "боляри своя и старци". "Никакого не может быть сомнения, - пишет по этому поводу Владимирский-Буданов, - что восточные славяне издревле (независимо от пришлых княжеских дворян) имели среди себя такой же класс лучших людей, который у западных славян именуется majores natu, seniores, кметы и др. терминами".1 Эти земские бояре отличаются от бояр княжеских. Владимир I созывал на пиры "боляр своих, посадников и старейшин по всем городам",2 в своем киевском дворце он угощал "бояр, гридей, сотских, десятских и нарочитых мужей".
      1 М. Ф. Владимирский-Буданов. Обзор ист. русск. права, стр. 27, 1907.
      2 Лаврентьевская летопись, под 996 г., стр. 122-123.
      Арабы Ибн-Русте и Гардизи сообщают, что варяги обосновались в Новгороде (Holmgard) и отсюда облагают данью славян; многие из славян поступают к "этой Руси" на службу, В Новгороде особенно ясно бросается в глаза наличие этих земских бояр. Когда в Новгороде, при кн. Ярославе, новгородцы в 1015 г., перебили варяжских дружинников, князь отомстил избиением их "нарочитых мужей",1 составлявших здесь "тысячу", т. е. новгородскую военную, не варяжскую организацию. В 1018 г. побежденный Болеславом польским и Святополком Ярослав прибежал в Новгород и хотел бежать за море; новгородцы не пустили его и заявили, что готовы биться с Болеславом и Святополком, и "начаша скот сбирать от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен". Совершенно очевидно, что новгородское вече обложило этим сбором не княжеских дружинников, которых в данный момент у Ярослава и не было, потому что он прибежал в Новгород только с 4 мужами, а местное население и в том числе бояр.
      Таких же местных бояр мы видим и в Киеве. Ольговичи, нанесшие поражение киевскому князю Ярополку Владимировичу (сыну Мономаха) в 1136 году, как говорит летописец "яша бояр много: Давида Ярославича, тысяцкого, и Станислава Доброго Тудковича и прочих мужей... много бо бяше бояре киевские изоймали".2 Это были бояре киевские, а не Ярополковы, т. е. местная киевская знать.
      Важные данные о классовом составе русского общества X-XI вв. и, в частности, о боярах мы имеем в церковном уставе кн. Ярослава.
      "Аще кто пошибаеть боярскую дщерь или боярскую жену, за сором ей 5 гривен золота,... а менших бояр - гривна золота... а нарочитых людий 2 рубля..., а простой чяди 12 гривне кун... (ст. 3)
      Аще кто назовет чюжую жену блядью, а будет боярьская жена великих бояр, за сором ей 5 гривен злата, ... менших бояр... 3 гривна злата... а будет градских людей... 3 гривны сребра... а сельскых людей... гривна сребра... (ст. 25).
      Этот перечень "бояре нарочитые, бояре меншие, нарочитые люди и простая чадь" в Уставе повторяется по разным случаям неоднократно. Один раз вместо нарочитых людей названы "городские люди", а вместо "простой чади" названы сельские люди ("а сельской жене 60 резан" или "гривна серебра").3
      Хлебников на основании расчета Ланге соотношение этих штрафов представляет в следующем виде:4
      За оскорбление жен больших бояр 250 гривен кун, меньших бояр - 150 гривен кун, нарочитых (городских) людей 22 1/2 гривен кун, сельских людей или чади 17 1/2 гривен кун.
      1 Новгородская летопись, под 1015-1016 гг.
      2 Ипатьевская летопись, стр. 214, 1871.
      3В. В. Бенешевич. Сборник памятников по исгории церковного права, стр. 79 и 83. Петроград, 1915.
      4 Н. Хлебников. Общество и государство в домонгольск. период,, стр. 106. СПб., 1871.
      Принимая во внимание неясности в денежном счете "Правды Русской" и памятников одновременных с нею, мы в праве все же считать, что соотношение этих цифр верно. А это для нас в данном случае чрезвычайно важно. Социальное расстояние между большим боярином и сельским свободным человеком (общинником) выражается в цифрах приблизительно как 14 : 1, между боярином и городским или нарочитым человеком - 11 : 1. Летописный факт 1018г., приведенный выше, по той же расценке денег дает приблизительно то же соотношение.
      Итак, бояре есть разные, точно так же, как и горожане и сельские жители, о чем речь будет ниже.
      Очень интересные черты внутри к пасса землевладельцев отражены в житии Феодосия Печерского. Отец его по распоряжению киевского князя был переведен в Курск ("Бысть же родительма блаженного переселитися в ин град, глаголемый Курск, князю тако повелевшу"). Дал ли князь отцу Феодосия в Курске землю, или она у него была там раньше, нам неизвестно, но известно, что под градом Курском у родителей Феодосия оказалось имение. Когда умер отец Феодосия, 13-летний мальчик "оттоле начат на труды подвижнее быти, якоже исходити ему с рабы своими на село делати со всяким прилежанием". В этом же городе жил и "властелин града", ниже названный "судиею". К этому "властелину" попал на службу и Феодосии. Он работал в "его церкви", а однажды этот вельможа велел Феодосию служить в его доме на званной трапезе, куда были приглашены другие "вельможи града".
      Перед нами богатые курские вельможи, которым служит сын землевладельца небольшой руки. Мне кажется, отсюда неизбежен вывод, что курские вельможи тоже были землевладельцами, только крупными, служить которым не было зазорно Феодосию даже с точки зрения его матери, которая крепко блюла честь своего рода, находя несовместимым с его достоинством работу Феодосия по печению в церковь просфор ("молютися, чадо, останися от такыа работы, -твердила она сыну, - укоризну бо приносиши на род свой").1 Достоинство мелкого землевладельца, по ее мнению, не страдало от службы в доме крупного феодала.
      Поскольку мы уже отметили отдельные слои боярства, неодинаковые по своему материальному положению и происхождению, то вполне естественно допустить и разность в характере их материальной базы, по крайней мере, в начальный период их существования на территории Киевского государства. Если норманны, несомненно, входившие в состав боярства (по крайней мере, на севере Руси), вследствие примитивности организации своего завоевания, некоторое время пользовались ленами, составлявшимися "только из даней", то говорить то же о туземной, не-варяжской знати, выросшей в земледельческом обществе в процессе разложения земельной сельской общины и появления частной собственности на землю, решительно невозможно.
      1 Патерик Киевского Печерского монастыря, стр. 17-19, СПб. 1911.
      Самое верное решение этой задачи будет состоять в допущении, что богатство этих бояр заключалось не только в "сокровищах", но и в земле. Очень вероятно, что в таком именно смысле надо понимать замечание летописца, сделанное им по поводу смерти князя Владимира. "Се же (смерть Владимира) уведевше людие, без числа снидошася и плакашася по нем: бол яры аки заступника их земли, убозии акы заступника и кормителя" (Лавр, лет., под 1015 годом).
      Признание боярского землевладения в IX-Хвв. в нашей литературе не ново: уже Хлебников в 70-х годах XIX в. высказал убеждение, что "богатство в древнейшее время всегда состояло (он разумеет, конечно, общество с преобладанием земледелия. Б. Г.) в обладании поземельной собственностью".1
      Для более позднего времени (XI в.) он высказывается об этом предмете еще более решительно: "...слово бояре не означало наемников, дружинников, игравших прежде более важную роль в дружине, но местных землевладельцев", "старшая или передняя дружина состояла отчасти из выслужившихся младших дружинников", "дружина стала наполняться местными боярами, богатыми землевладельцами".2
      М. А. Дьяконов уже в XX в., подводя итоги разысканиям по этому вопросу, писал: "Одни предполагают, что лучшие люди древней Руси вышли из торговой аристократии, другие - что это была по преимуществу военная знать; третьи думают, что землевладение издревле выдвигало крупных собственников в первые общественные ряды. Несомненно одно, что в ту пору, от которой сохранилось достаточное число документальных данных, бояре и огнищане являются землевладельцами и рабовладельцами".3
      В своей последней статье "Некоторые вопросы истории Киевской Руси" С. В. Бахрушин упрекает меня в том, что я в истории землевладения IX-XII вв. не указываю периодизации, "будто бы" этот процесс не подвергался "никаким существенным изменениям от IX до XII веков". Надеюсь, в этом новом издании своей книги я сумею лучше разъяснить свою точку зрения на предмет. Эволюцию на протяжении четырех веков я, конечно, признаю. Но тут дело не в эволюции. Нас с С. В. Бахрушиным разъединяет не признание ее или непризнание, а различное представление о состоянии культуры восточного славянства в IX-XI вв. и в частности - о роли земледелия в ранней истории нашей страны и времени появления частного землевладения. С. В. Бахрушин с уверенностью отмечает, что "нет ни одного известия о селах X в., которое не носило бы черт легенды", что в предании об Ольге "дело идет... не столько о пашенных землях, сколько о промысловых угодьях" потому что, по его мнению, земледелие "только в XI в. приобрело... господствующее значение", что только "в конце X в. еще начинался процесс освоения общинных земель будущими феодалами" (курсив мой. Б. Г.). О "легендах" и об Ольге речь будет ниже (см. стр. 81), а сейчас мне хочется подчеркнуть, что эволюция земледелия и землевладения в том виде, как ее изображает мой оппонент, противоречит фактам и биологическим, и историческим.
      1 Н. Хлебников. УК. соч., стр. 102.
      2 Там же, стр. 215, 219, 221 и др.
      3 М. А. Дьяконов. Очерки общ. и госуд. строя древн. Руси, стр. 83, 1910.
      Для того, чтобы в XI в. могло появиться земледелие со всеми теми хлебными и техническими культурами, которые нам известны по письменным и археологическим источникам, необходимы века. Достаточно указать на сообщаемый восточными документами факт, что Славянский лен (конечно, лен-долгунец, годный для пряжи) в IX в. в значительных количествах шел в Среднюю Азию через Дербент, чтобы у каждого, знакомого с культурой этого льна, появилось совершенно ясное представление о столетиях, необходимых для развития этой культуры в стране, где лен появился и откуда он вывозился на далекий восток. То же в той или иной мере необходимо сказать и относительно других сельскохозяйственных культур, известных нашей древности. Я не могу здесь повторять того, что было уже сказано выше в главе III, но думаю, что тот, кто захочет поддерживать мнение, высказанное моим, критиком, должен опровергнуть сначала все собранные выше аргументы, а потом уже говорить о том, легендарны или нелегендарны факты о селах X в. Наконец, надо подумать и о том, не может ли и в легендах заключаться зерно самой подлинной правды.
      То же необходимо сказать и об истории частной собственности на землю и о росте крупного землевладения. Это тоже процессы весьма и весьма длительные. Установление периодизации этих процессов заключается совсем не в том, чтобы отсечь период до XI в. и сказать, что с XI в. крупное землевладение уже факт очевидный, а в том, чтобы постараться показать, как и когда, в течение какого времени и при каких условиях этот факт мог сделаться фактом настолько очевидным, что даже мой очень скептически настроенный критик находит возможным в нем нисколько не сомневаться. Сознаюсь, что, за неимением материалов, я этого процесса по периодам установить не смог, но настаиваю на том, что только очень длительный процесс мог привести к очевидным результатам XI в. Когда этот процесс начался, я сказать не могу, но что он шел и в VI, и в VII, и в VIII вв. в этом нет никаких сомнений, поскольку этот процесс есть процесс разложения рода и образования классового общества в земледельческой среде.
      Однако, несмотря на то, что вопрос этот далеко не новый, что к его решению привлекаются, за неимением новых, обычно одни и те же письменные источники, мне кажется, что из этих старых источников по данному вопросу извлечено далеко не все возможное. Я имею в виду договоры с греками. Только А. Е. Пресняков обратил внимание на то, что в договоре Игоря 945 года перечислены послы от переименованных в договоре лиц, но не сделал отсюда никаких выводов. А между тем эти выводы напрашиваются сами собой. В договоре 945 года, который заключался от имени князя Игоря, князей и бояр его, прямо перечислены эти князья и, по крайней мере, часть самого влиятельного и богатого боярства. От великого князя Игоря послом отправляется Ивор. Поскольку он является представителем столь высокой особы, он и поставлен в особое положение. Стоит он на первом месте и не смешивается с другими послами, которые и названы в договоре "общими слами". В эту общую массу послов попали и представитель княгини Ольги, жены Игоревой, и представитель кн. Святослава, сына Игорева, двух племянников Игоревых и 20 бояр. Среди них несомненный славянин Владислав и славянка Предслава (М. С. Грушевский склонен превратить ее в мужчину путем отсечения последней гласной). У каждого из них свой особый уполномоченный, как от мужчин, так и от женщин.
      Такую же картину мы имеем и в изображении Константином Багрянородным посольства в Царьград кн. Ольги. Княгиня Ольга прибыла в Византию не одна, а во главе большого посольства, среди которого в данной связи нас интересует категория, названная у Константина "апокрисиариями русских вельмож" (ар.). "Апокрисиарии" - это уполномоченные. "Русские вельможи" - здесь, несомненно, те самые светлые князья и бояре, о которых упоминают договоры с греками. Иначе понять этот термин нельзя, поскольку князья-рюриковичи, известные нам по русским источникам, тут же названы особо: Ольга, ее сын Святослав и какой-то ее племянник. Никаких других князей-рюри-ковичей мы не знаем. Стало быть, Константин Багрянородный под (ap.), приславшими своих апокрисиариев, разумеет русскую знать, т. е. по нашей терминологии боярство, куда успела влиться частично и знать народов, вошедших в состав Киевского государства. Это и есть то, что договоры и летопись называют светлыми князьями и боярами.
      О чем говорит это представительство? Несомненно, прежде всего о том, что этим делегатам было кого представлять. Особенно характерны в этом отношении женщины, посылавшие своих уполномоченных. Ничего другого тут придумать нельзя, как только признать, что у перечисленных в договоре вельмож и, надо предполагать, их жен и вдов имеются свои дворы в самом обычном для этого времени смысле этого термина, т. е. усадебная оседлость, хозяйственные постройки, земля, обрабатываемая руками, "челяди", известное число военных и невоенных слуг. От этих боярских домов, крупных боярских фамилий и посылались представители для заключения договоров с греками. В случае смерти боярина, фамильный дом (двор, замок) не прекращал своей жизни: во главе его становилась жена-вдова ("что на ню муж возложил, тому же есть госпожа", "Правда Русская", Троицк. IV сп., ст. 93). Она тоже посылала своего представителя в Византию. Все это говорит нам об устойчивости, этих крупных фамильных, переходящих от отцов к женам и детям, владений, об организованности этих дворов, прежде всего, в смысле людского комплекса, собранного под властью своего хозяина. О родовых старшинах здесь не может быть речи. Перед нами верхи классового общества. Иначе трудно-себе представить это представительство. Становится совсем не легендарным, а самым реальным замок кн. Ольги Вышгород ("бе бо Вышегород град Вользин", Лавр, лет., под 946 г.), ее села, не одно, а много (см. стр. 184-185), и, конечно, совершенно реальное село Ольжичи, принадлежность которого именно ей, княгине Ольге, засвидетельствовал наш летописец. Такие вещи хорошо запоминаются. Каждый крестьянский мальчик в окрестностях знал, что данное село княжеское и именно кн. Ольги. Летописец, ошибиться здесь не мог, а умышленно сочинять факты этого рода у него не было никаких специальных побуждений. Причислять сообщение летописца о княгинином селе к числу фактов легендарных нет никаких оснований.
      Мне кажется, что справедливость моих догадок может быть подтверждена еще одним интересным, но, к сожалению, мало изученным источником. Я имею в виду "Устав Новгородского князя Святослава Олеговича" 137 года. В этом Уставе не только фиксируются новые распоряжения князя Святослава, но отмечается и то, что было до него, при его прадедах и дедах. Его далекие предки уже, стало быть, достаточно давно (X в. тут несомненен, так как иначе нельзя было бы говорить о "прадедах и дедах" во множественном числе), владели здесь землей.
      На каком праве владели новгородские князья этой землей, сказать трудно. Факты землевладения князей-рюриковичей на новгородской территории, конфискация этих земель вечем в конце 30-х или начале 40-х годов XII века и передача их св. Софии и монастырям были известны Ивану III и высказаны им в качестве оправдания конфискации на себя части земель епископских и монастырских "... зане тыи испокон великих князей, а захватили сами"1 или: "...быша бо те волости первое великих же князей, ино они (новгородцы. - Б. Г.) их освоиша".2
      Больше, чем вероятно, что и бояре новгородские уже очень рано успели стать владельцами доходных в том или ином отношении участков северной территории.
      И, как это ни смело будет с моей стороны, решаюсь высказать догадку, что некоторые бояре-мужи новгородские имели свое представительство в Игоревой делегации в Византию в 945 году. Подчеркиваю, что это только догадка, которую, однако, просто игнорировать, мне кажется, не следует.
      1 Татищев. Ист. Росс., М. 1848, стр. 67.
      2 П.С.Р.Л., т. VIII, стр. 204; т. XII, стр. 197; т. XXIV, стр. 198. Б. Д. Греков. Новг. Дом св. Софии, стр. 237-238.
      В уставе Святослава Олеговича названа Онежская княжеская земля, во главе которой стоял княжеский "домажирич", у которого есть особая княжеская касса, независимо от центральной княжеской кассы ("клеть") при княжем дворе. Домажирич собирает на Онежской территории виры и продажи. В той же грамоте ниже названо много погостов и других мест, с которых в пользу Новгородской Софии должна была итти десятина, но уже не от вир и продаж, а от княжеских даней, которые при систематической повторяемости довольно рано превратились либо в государственную подать, либо в докапиталистическую земельную ренту.
      Ясно, что этот перечень охватывает не всю Новгородскую территорию, а лишь некоторую ее часть.
      Уже в начале XIX в. было обращено внимание на то, что в нашей древности, говоря современным языком, бюджет княжеского двора отделяется от государственного бюджета. На княжеские нужды, на содержание его двора идет 1/3 доходов-даней, а 2/3 идут на государственные потребности. Ольга брала 1/3 дани с древлян на свой двор, сосредоточенный в Вышгороде, 2/3 шло на Киев. Ярослав и другие новгородские посадники уплачивали 2/3 даней в Киев, а 1/3 оставляли себе (Мстислав Удалой взял дань с чуди и 2/3 отдал новгородцам, а 1/з раздал своим дворянам), т. е. двору.1 Если это так, то в перечне Святославовой грамоты мы можем видеть именно ту часть Новгородских погостов, которые выделены были на содержание княжеского двора. С этой своей вотчины князья и давали десятину на содержание Софийского храма. Голубинский доказал, что десятина была положена не на всех людей, а лишь на "одних вотчинников, которые владели недвижимыми имениями и получали с имений оброки".2 Так Владимир уставил для Десятинной церкви Киевской "от именья своего и от град своих" (укрепленных дворов-замков. - Б. Г.) десятую-часть, так и Ярослав после Владимира "ины церкви ставяше по градом и по местам, поставляя попы и дая им от именья своего урок". Земельные владения новгородских князей, которые они унаследовали, несомненно, от древнейших времен, по своим размерам очень велики, а по составу, как и по историческому своему происхождению, сложны и очень интересны. Состоят они из отдельных погостов, у которых до перехода их в княжеское владение может быть были свои еще более старые владельцы, по именам которых они назывались и продолжали называться и после их окняжения. Во всяком случае это одно из возможных объяснений этих названий: Волдутов погост, Тудоров, Ивань погост, Ракуль, Чудин, Спирков и др. Может быть, эти личные имена частью принадлежали и местной знати, "чудским старшинам", как думал М. К. Любавский. Но ведь и некоторая доля чудских старшин влилась в состав новгородского, а потом и киевского боярства, например, боярин Чудин (ср. погост Чудин в грамоте Святослава Ольговича), как нам хорошо известно, обосновавшийся в Киеве до 945 года (под этим годом упоминается его двор в Киеве, построенный на месте бывшего княжеского).
      1 Гагемейстер. Разыскания о финансах древней России, стр .29.1833.
      2 Е. Голубинский. История русск. церкви, т. I, вып. 1, стр. 507, М. 1901.
      Обращаю внимание на совпадение нескольких имен новгородских крупных землевладельцев-бояр с именами тех бояр, которые посылали своих уполномоченных в Византию в 945 году. Это Тудор, Спирк (Сфирк). В договоре 911 года упомянут Лидул, весьма напоминающий Лигуя (грамота Святослава). Нет ничего невероятного в том, что несколько крупных новгородских знатных фамилий (они могли иметь владения и не только в Новгородской земле, а и южнее) участвовали в большом политическом предприятии вместе со своими князьями Олегом и Игорем, новгородцами по происхождению, как не без основания уверяет нас летописец.
      Конечно, это только догадки, которые заслуживают внимания только потому, что они находят подтверждение в других фактах княжеского и боярского землевладения X века. Среди имен, связанных с названиями Северных погостов, кроме одного Ивана, христианских имен нет, а многие из имен, весьма вероятно, не славянские имена," что так понятно для Новгорода с известной пестротой его этнических элементов.
      Я совсем не склонен умалять значение промысловых угодий ни в X и в XI, ни в более поздние века, но не они делали в это время погоду. Не опровергает моих положений и тот известный всем факт, что князья и бояре древней Руси в X-XI вв. имели много золота, серебра, дорогих мехов и тканей, получаемых ими не от сельского хозяйства, а попадавших к ним либо в качестве военной добычи, либо путем торговли в обмен не на произведения сельского хозяйства, а на продукты пушной охоты и бортничества. Если только летописец нисколько не преувеличивает, то можно даже удивляться размерам этих сокровищ. Под 1158 г., например, мы имеем следующую запись: "Сии бо Ярополк вда всю жизнь свою, Небольшую волость и Деревьскую и Лучьскую и около Киева; Глеб же вда в животе своем с княгинею 600 гривен серебра, а 50 гривен золота; а по княжи животе княгини вда 100 гривен серебра, а 50 гривен золота; а по своем животе вда княгини 5 сел и с челядью и все да и до повоя".1
      Размеры находимых древнерусских кладов как будто подтверждают эти сообщения летописи.
      1 Ипатьевская летопись, стр. 338, изд. 1871 г.
      И тем не менее все эти факты объясняются очень просто тем, что территория, занятая восточным славянством, рано стала ареной деятельности торгового капитала стран как азиатского Востока, так и скандинавского Севера и греческого Юга. Это развитие торговли уже давно отмечалось в нашей науке, а совсем недавно было еще раз и очень сильно подчеркнуто Пиренном в его книге: "Les villes du moyen age", где, сравнивая положение торговли каролингской Европы и южной Руси, он отдавал явное преимущество этой последней.1 Но денежное и товарное обращение может обслуживать сферы производства самых разнообразных организаций, которые по своей внутренней структуре все еще имеют главной целью производство потребительной стоимости, и часто "самостоятельное и преобладающее развитие капитала в форме купеческого капитала равносильно неподчинению производства капиталу, т. е. равносильно развитию капитала на основе чуждой ему и независимой от него общественной формы производства. Следовательно, самостоятельное развитие купеческого капитала стоит в обратном отношении к общему экономическому развитию общества".2
      Торговля первых самостоятельных, пышно развивавшихся торговых городов и торговых народов, как торговля чисто посредническая, основывалась на варварстве производящих народов, для которых они играли роль посредников. Эти общества, становящиеся объектом воздействия чуждого им торгового капитала, иногда обнаруживают большую устойчивость своих производственных отношений. Поэтому необходимо внести существенную поправку в мнение Довнар-Запольского и др. о том, что основой богатства господствующих классов в этот период истории Киевской Руси были движимые ценности, а не земля.
      Самое появление классов в обществе, где главной отраслью производства было земледелие, не может быть объяснено без появления частной собственности именно на землю. Однако владение землей нисколько не исключает факта наличия у господствующих классов значительных сокровищ, полученных не от эксплоатации земли.
      Нам надлежит сейчас еще раз проверить наши наблюдения и соображения о землевладельческой базе господствующих классов древней Руси, так как эта сторона дела имеет для нас чрезвычайное, решающее значение. Вот факты.
      Ольге принадлежало село Ольжичи ("и есть село ее Ольжичи доселе").3 Вышгород был городом (замком) кн. Ольги.4
      1 Henry Pirenne. "Les villes du moyen age". Essai d'histoire economique et sociale, p. 46-52. Bruxelles, 1927.
      2 К. Маркс. Капитал, т. III, ч. 1, стр. 252. Госиздат. 1930.
      3 Лаврентьевская летопись, под 947 г. Тут дело не в том, созвучно ли это имя с именем княгини Ольги или не созвучно, а в том, обманывает ли нас или не обманывает летописец, когда нас уверяет, что это село, как бы оно ни называлось, стояло уже в XI в. при летописце, которому было известно, что оно принадлежало именно кн. Ольге. С. В. Бахрушин в указанной статье без достаточных оснований устраняет это свидетельство о наличии княжеских сел в X в.
      4 Там же, под 946 г.
      У матери Владимира I, ключницы княгини Ольги, Малуши, было тоже село Будутино.1 У Рогнеды был город Изяславль. Берестово было подгородным княжеским селом у Владимира. Под Новгородом уже в конце X и начале XI в. было княжое село Ракома, куда ездил кн. Ярослав в ту ночь, когда новгородцы избили варягов на Парамони дворе. Здесь уместно напомнить и знаменитые поездки кн. Ольги по мало освоенным властью частям государства, где она интересовалась не только местами охоты, но и населенными местами и землей (см. стр. 184-185).
      Это все факты, случайно дошедшие до нас от X в. Обольщать себя уверенностью, что они подлинно относятся к тому времени, к какому приурочил их летописец, конечно, не приходится. Но, с другой стороны, это факты такого рода, искажать которые для летописца не было никакого смысла, и потому, мне кажется, мы можем принять их, если не в качестве подлинных, то во всяком случае таких, невероятность которых требует специального доказательства.
      А. Е. Пресняков тоже считает боярское землевладение явлением старым. Он указывает на то, что "упоминания о боярских селах случайны и немногочисленны, но это - упоминания мимоходом, как о явлении обычном".2 У нас есть полное основание признать мысль А. Е. Преснякова совершенно правильной. Упоминания о боярских селах X в.-только слабые намеки на общественное явление, имевшее весьма широкое распространение в жизни этого времени.
      Фактический Материал XI-XII вв. значительно богаче. В 1087 г. по поводу смерти Ярополка Изяславича летопись говорит: "Ярополк десятину дал от всих скот своих святой богородицы
      и от жита".3
      Кн. Мстислав в 1096 г., считая войну законченной, "распусти
      дружину по селом".4
      Владимир Мономах проявлял большую заботливость о хозяйстве в селах, как видно из его поучения. "Куда же ходяще путем по своим землям, не дайте пакости деяти отроком, ни своим, ни чужим, ни в селах, ни в житех, да не кляти вас начнуть".5 В житии св. Ефросиний называется в 1128 г. княжеское село около Полоцка, в 1146 г. упоминаются княжеские села в земле северян,6 в 1150 г. - в Смоленском княжестве.7
      1 С. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 145, прим., изд. "Общ. Польза". А. А. Шахматов. Разыскания, стр. 377. Упоминание о Берестовом летописцем XI в. не есть доказательство того, что летописец не имел оснований связывать это село с именем кн. Владимира Святославича, как думает мой оппонент С. В. Бахрушин (ук. соч.).
      2 А. Е. Пресняков. Лекции по русской истории, стр. 195.
      3 Ипатьевская летопись, под 1087 г.
      4 Лаврентьевская летопись, стр. 230. 1910.
      5 Там же, стр. 237.
      6 Голубинскии. История русской церкви, т. I, в. 1, стр. 522, примеч.
      7 Голубовский. История Северской земли, стр. 28.
      Любеч и Чернигов были окружены в XII в. княжескими селами,1 у Андрея Боголюбского в Ростово-Суздальской земле был город-замок Боголюбов и много "слобод купленных и сел лепших". В том же XII в. неоднократно встречаются известия о разорении сел боярских.2 От Владимирского епископа Федорца "много пострадаша человеци... и сел избыша, оружия и конь..."3
      В 1171 г. Владимир Мстиславич, хитростью овладевший Доро-гобужем по смерти Владимира Андреевича, говорил своей дружине: "целую к вам крест и к княгини вашей, якоже ми на вас не позрети лихом ни на ятровь свою, ни на села ее".4 А в 1150 г. кн. Изяслав в обращении к своей дружине говорит о владении дружинниками землей, как о явлении обычном, само собою разумеющемся: "вы есте по мне из Рускые земли вышли, своих сел и своих жизней лишився". Здесь дружинник мыслится именно в качестве землевладельца.5