Конан. Скрижаль изгоев (№2) - Время жалящих стрел

Такое уже случалось однажды – и жестоко раскаялись эти черви в своем безрассудстве.

Долго терпел Цернуннос. Пытался быть милостив к неразумным, что ползают по тверди земной, подобно кровососам в его густой шкуре, или личинкам на трупе мертвой птицы, и век их так же скоротечен и жизнь лишена смысла… Он даже дал часть силы своей одному из них, дабы тот вразумил своих забывчивых собратьев и миром вернул их на прошлые, истинные пути.

Но людишки оказались слишком глупы. Они не желали приветствовать повелителя. И, сколько ни ждал Бог-Олень в чащобе, не приползли к нему коленопреклоненные жрецы с чашами дымящейся крови, не бросили на забытые алтари еще теплые сердца, вырванные заживо из груди жертв, не размазали по камням их мозг.

Долготерпению Оленя пришел конец.

И когда Сын, которому дал он силу, ибо тот пробудил его ото сна, воззвал к нему, Цернуннос поднялся из чащи.

Он шел, дабы потребовать то, что принадлежало ему по праву.

Он шел, и земля содрогалась под его шагами.

Там, где вонзались копыта Бога-Оленя, появлялись колодцы. Но вода в них была ядовита.

Там, где падала с него шерсть, вырастал чертополох и молочай.

Где помочился он – стала земля бесплодна на трижды по десять зим вперед.

А куда бросал он взор – обмирало все живое.

Три деревни были на пути его, и были разорены.

Стены хижин трещали под стопами Звероликого, и рушились с грохотом, и пыль взмывала столбом там, где еще мгновение назад было жилище людей.

Рогами срывал он крыши.

Когтями крушил стены.

Скот разбегался при появлении Лесного Бога, с истошным мычанием, блеянием, хрюканием, снося изгороди и ограды. И его хозяева, обезумев, неслись вслед за животными, не видя ничего вокруг себя, спотыкаясь и падая на четвереньки, ибо все человеческое покидало их. Но острые копыта втаптывали несчастных в грязь, не различая людей и скот, и хрустели хребты их, и головы лопались, точно перезревшие плоды, и мозги и кровь окропляли черную землю.

Трубный олений рев оглашал долину.

Трубный олений рев, победный, торжествующий, донесся до стен Тарантии.

И содрогнулись стены.

Конан слышал, как воет вдали чудовище. Никогда прежде ему не доводилось слышать ничего подобного. В крике его звучали тысячи труб, слышался рык тысячи барсов, истошные вопли тысячи разъяренных фурий. Вслед за стражниками он выбежал из парадного зала Лурда, оттолкнув в сторону вцепившегося ему в плечо Нумедидеса. Принц еще вопил что-то ему вслед, пытаясь остановить киммерийца, но Конана было не удержать. Крики принца о грозном божестве, что идет принимать во владение свою древнюю вотчину, о божественном гневе и милости, показались ему бредом безумца. Должно быть, и вправду, сражение с бесноватой колдуньей повредило рассудок правителя.

Вой чудища доносился все отчетливее, и киммериец понял, что тварь уже приблизилась к городским стенам. Вбежав на конюшню, он вскочил в седло первого же попавшегося жеребца и, оттолкнув конюха, пытавшегося задержать его, во весь опор ринулся к воротам дворца.

Оглянувшись, он увидел, что еще несколько воинов из его отряда последовали за ним.

– Лучники! Лучники за мной! – прогремел Конан, проносясь мимо казарм.

Он видел, как устремились за ним солдаты, на ходу подхватывая тяжелые луки, цепляя колчаны со стрелами. Вскоре следом за киммерийцем уже скакал небольшой отряд.

Здесь не было никого из тех, с кем он впервые пришел в Тарантию, и Конан знал, что, когда бой будет окончен, сердце его будет скорбеть о павших товарищах. Они стали ему ближе, чем братья, за эти дни. Опасности сблизили их. Но теперь все они были мертвы. Невус и Жук пали от руки проклятого немедийца – он еще посчитается с этим псом! – а вскоре и Немой последовал за ними, пытаясь схватить беглеца на крыше галереи.

Остальные его парни были среди тех, кто конвоировал принца Валерия в зал суда.

Подумать только, совсем недавно врата аквилонской столицы распахнулись перед их отрядом. Сам он ехал впереди, а чуть поодаль гарцевали его братья по оружию. Он жестко усмехнулся. Воля Небес неисповедима! О чем думали эти боги, когда спасали его товарищей из лап трольха, от жара огненных демонов, от стрел и мечей амилийских колдунов? Стоило ли Бессмертным брать на себя тяготы спасения этих грешных душ, чтобы потом умертвить их одного за другим… Он вспомнил, как некоторые из них возносили молитвы Митре, и нахмурился. Горькая складка залегла между бровей.

Зачем нужны такие боги? Стоит ли попусту тратить слова на бессмысленные молитвы и окроплять их алтари соком и медом, как это делают в Аквилонии. Куда честнее его Кром, Владыка Могильных Курганов. Тот хотя бы ничего не обещает своим сыновьям, наполняя их сердце храбростью и давая в руки меч.

Трубный рев заставил задрожать землю. Со стены ближайшего дома оторвался пласт штукатурки и рухнул на мостовую, рассыпавшись в мелкую белую пыль. Конь под Конаном встал на дыбы. Киммериец железной рукой осадил обезумевшее животное.

Как тихо на улице! Люди попрятались по своим домикам и закрыли ставни. Глупцы, они и не подозревают, что неведомый демон сокрушит их жалкие убежища, словно вязанки хвороста.

Как все же тяжел воздух во дворце! Воздух интриг, предательства и подлости. Взять хотя бы его нанимателя, принца Нумедидеса. С каким бы удовольствием придушил он эту жирную жабу! Ничего, рано или поздно он все равно сделает это. Конан представил, как будет корчиться этот слизняк, когда почувствует на своем белом горле его железную хватку, и ему полегчало.

Но кто же проткнул его парней арбалетными стрелами, словно вертелами – кур. Конан не мог даже предположить, чья это работа, но отныне все теплые чувства, что питал он к аквилонскому принцу, испарились, и глухая ненависть заняла их место. Шамарец стал причиной гибели его друзей! И со временем сполна заплатит за это.

Таких долгов варвар не прощал никогда.

Но сейчас было не время для скорби или планов отмщения.

Чудовище приближалось к Тарантии.

Когда их отряд добрался наконец до городской стены, они увидели, что опоздали.

Толпа бегущих в панике горожан задержала их. Люди бежали с выпученными от ужаса глазами, с перекошенными лицами. Матери тащили воющих детей. Мужчины бежали, отталкивая женщин, топча слабых и тех, кто имел несчастье оступиться. Подобно вздувшейся реке, хлестал людской поток по узким улицам столицы.

Вид их был страшен. За крышами домов невозможно было разглядеть того, кто так напугал их, но, по ужасу их, Конан готовился к худшему.

И все же сердце закаленного воина дрогнуло, когда Бог-Олень предстал перед ним во всем своем чудовищном великолепии.

Он был не меньше двадцати локтей росту. Морщинистая кожа неведомого существа напоминала кору древнего дуба, на теле буграми вздымались чудовищные мышцы. Его лицо с красными бельмами, лишенными зрачков, пылало яростью. Он был совершенно обнажен, лишь на запястьях виднелись широкие браслеты из неведомого металла, испещренные угловатыми рунами, да мощные чресла охватывал пояс, сделанный из шкуры целого оленя. На шее, перевитой жилами толщиной с корабельный канат, мерцали торквесы в виде свернувшихся змей, а исполинскую голову венчала корона переплетенных белых рогов.

Чудовище воздело к небу огромные руки, способные выкорчевать ратушу, издав рев, от которого присели лошади и посыпалась с крыш черепица.

Конан бросил взгляд на крепостную стену, что опоясывала город, и в сердце его вспыхнула надежда. Возможно, исполин не сумеет сокрушить эту преграду.

Он отдал приказ спешиться и приготовиться к бою. Теперь оставалось только ждать.

Сноровистые боссонцы поставили на землю огромные луки, наложили стрелы и натянули тетиву, ожидая команды киммерийца. Конан покосился на их тугие колчаны. Что ж, может, их жалящие стрелы сумеют спугнуть эту тварь…

Он оценивающе посмотрел на укрепления.

Тарантийская стена была сложена из огромных каменных глыб, и ширина ее была такова, что две колесницы могли разъехаться по верху ее, не задев друг друга. Он много слышал о ее неуязвимости, говорили, что ее не могли пробить даже знаменитые катапульты офирцев.

Лесной великан ударил по ней огромным кулаком. Стена затрещала, но выдержала.

Неплохо, сказал себе Конан, пока неплохо. И, повернувшись к боссонскому лучнику, спросил:

– Как зовут эту тварь?

– Цернуннос, – пробормотал тот, пряча глаза, чтобы варвар не смог заметить в них страха, – Бог-Олень древней Валузии.

– Бог-Олень, говоришь, – хмыкнул северянин, и, чтобы подбодрить растерянных воинов, бросил, усмехаясь: – Сейчас проверим, боится ли этот Бог-Олень стрел!

Тем временем Звероликий обрушил еще один удар на стену. Звук был такой, словно рухнула скала, и Конан не поверил своим глазам – вековая каменная кладка зашаталась и задрожала. Точно серый дракон, опоясывавший город, пробудился внезапно, содрогнулся всем телом и готовился взмыть ввысь.

Но вот огромная корона белых рогов поднялась над стеной. Каменная кладка начала осыпаться, и Конан понял, что, расшатав валуны, чудовище теперь упирается в крепостную стену, надеясь повалить ее.

Он был уверен, что это невозможно!

Но на его глазах вершилось немыслимое.

Каменная кладка затрещала, огромные серые глыбы полетели вниз, вздымая клубы известковой пыли, их становилось все больше и больше… они разлетались во все стороны, и Конан едва успел схватить поводья своего скакуна на дыбы, чтобы обезумевшее животное не бросилось прочь.

Отряд попятился.

– Потроха Нергала! – прошептал кто-то за плечом у Конана. – Это что же он творит?!

Камни сыпались теперь сплошным потоком, стена рушилась на глазах, точно сложенная из песка. Грохот стоял такой, что не слышно было даже криков, и Конан подумал, что так недолго и оглохнуть.

Пыль стояла столбом, мешая разглядеть чудовище, рвущееся в город.

Лишь корона рогов сияла белизной, точно паря в воздухе.

Но вот пролом расширился, и Цернуннос шагнул в Тарантию.

Сперва в облаках пыли появились лишь очертания фигуры. Кто-то сдавленно охнул. Кто-то помянул Сета… Лишь киммериец остался невозмутим. Он был готов к худшему.

– Приготовиться к бою! – бросил он клич. Спокойствие командира подействовало на солдат. Чудовище шагнуло к ним.

– Аххей! – выкрикнул Конан команду.

Стрелы взвились и запели в воздухе роем смертоносных ос.

Чудовище сделало еще шаг.

Наметанный взгляд киммерийца разом охватил фигуру противника. Кожа Цернунноса была морщинистой и замшелой, вся в бурых пятнах гнили. Несмотря на свой гигантский рост, Бог-Олень казался приземистым, таким коротким и мощным был его бугрящийся мышцами торс. Ноги, похожие на стволы дуба, заканчивались огромными раздвоенными копытами. Руки же были человеческими, но когти на них были зеленого цвета, длинные и загнутые, точно у лесной кошки.

Лик Зверобога был ужасен, и никто, взглянув в него, не мог сдержать дрожи отвращения. Корневища опутывали его голову вместо волос, и острые кусты рогов высились над ними. Вместо рта чернел провал, утыканный редкими желтыми пнями зубов. Красные бельма глаз, лишенные зрачков, пылали яростью.

Киммериец содрогнулся от отвращения.

С замирающим сердцем следил он за полетом длинных острых стрел – не тонких охотничьих, но боевых, каждая из которых, выпущенная умелой рукой боссонца, способна пробить стальные доспехи ратника. Хоть одна должна была поразить чудовище!

Жалящие стрелы нашли цель. Три ударились чудовищу в грудь. Две – в лицо. Остальные – в ноги и руки.

Но ни одна не причинила вреда.

Все они отлетели прочь, словно щепочки, брошенные неумелой рукой ребенка.

По команде киммерийца лучники выпустили еще залп.

Исполин отмахнулся от смертоносных жал, как отмахивается олень от мошкары. Мощной дланью ударил он себя в грудь.

И взревел.

От рева этого содрогнулись дома, покосились крыши. Люди в панике зажимали уши, чувствуя, как лопаются барабанные перепонки. Лошади вставали на дыбы, хрипели и рвали поводья.

Рев чудовища ураганом смел отважных воинов.

Цернуннос бросился на них.

Укрывшись в простенке дома, Конан смотрел, как топчут огромные копыта то, что оставалось от его отряда.

Зверобог бушевал.

Ничтожные людишки, что осмелились встать у него на пути, жестоко поплатились за дерзость. Кровь их залила мостовую. Лошади их пали, пронзенные рогами лесного бога. Луки, сломанные в щепы, валялись повсюду.

Торжествуя победу, Цернуннос издал другой глас, возвещая укрывшимся от гнева его, что повелитель Валузии идет к ним.

Дорога была известна ему.

Тот, Кто Первый Преклонил Колена, звал своего господина. Там, на холме, где высилась эта странная каменная гора, откуда доносился аромат свежей крови, он ждал своего бога.

Тяжело ступая, Цернуннос двинулся на зов.

Копыта Оленя крошили камень мостовой. Мощные руки походя обрушивали стены домов и сносили крыши. Он ненавидел эти каменные пещеры, где заперлись его рабы от гнева божества. Он разрушит их все, до основания.

Он запретит смертным жить в этих клетях. Как в прежние времена, лес сделается их вотчиной. Лес, где Цернуннос возобновит свою охоту, загоняя их, точно дичь. Лес, где Зверобог будет убивать…

Конан вполголоса выругался. Эта тварь раздавила его скакуна. Он оглянулся – нет ли где коня. Но вокруг только дымились руины домов, а на каменном крошеве, красном от крови, беспорядочно валялись трупы.

К киммерийцу подбежали два уцелевших воина в помятых доспехах. Один сжимал в руке копье с блестящим наконечником. Другой меч.

Северянин усмехнулся. Странные все-таки эти аквилонцы. Прилаживают себе на копья золотые наконечники, вместо того, чтобы позаботиться о безопасности столицы и укрепить крепостной вал. Он был уверен, поддерживай они ее в порядке, и чудовищу нипочем было бы не расшатать стену.

Конан смахнул с волос белую пыль и прищурился. Похоже, этот красавец направляется прямиком во дворец. Что ж, там, по крайней мере, есть ров с водой, на дне которого огромные шипы, говорят даже, из клыков дракона. Насчет достоверности последнего варвар сильно сомневался, но надеялся, что укрепления сумеют защитить Лурд от опасности.

– Пошли за ним, – махнул он воинам. – Не выпускать эту нежить из виду!

Но упустить из виду Зверобога было сложно. Огромная фигура виднелась издалека. Похоже, лесной колосс забавлялся тем, что срывал с домов черепичные крыши. Вот уж будет работы кровельщикам, усмехнулся про себя Конан.

Вместе с двумя уцелевшими воинами Конан бросился в погоню за чудовищем. Он бежал, что было сил, но Бог-Олень стремительно уходил вперед, и киммериец мог стать лишь бессильным свидетелем бесчинств, творимых разбушевавшимся демоном.

Он видел, как рушились дома под его напором, как гибли люди, пытавшиеся укрыться в них.

Он видел, как какой-то смельчак, пытаясь защитить жену и дочь, прятавшихся у него за спиной, подскочил к Богу-Оленю и полоснул его мечом по ноге.

Клинок разлетелся на куски, точно стеклянный. Осколки брызнули во все стороны. Но утративший страх безумец не отступал. Конан видел, как схватил он кинжал и вонзил его в голень гиганта.

Бог-Олень на мгновение замер. Кровавые бельма полыхнули огнем.

Он опустил чудовищную длань – и зеленые когти смяли грудную клетку несчастного. Тот испустил предсмертный вопль, сменившийся хрипом. А Цернуннос, отбросив жертву, поднес руку к пасти и с наслаждением принялся слизывать кровь.

Конан слышал, как выворачивает наизнанку лучника рядом с ним. Привычный ко всему, закаленный в боях боссонец не выдержал… Да он и сам едва сдерживал подступающую к горлу тошноту.

Сузившиеся по-кошачьи глаза Конана проводили удаляющееся чудовище. Он был прав – тварь идет ко дворцу, но выбирает окольный путь, по широким улицам.

Там, где легче пройти. И где гуще толпа.

Но были и другие пути, по узким улочкам, где и двоим было не развернуться – зато они шли прямо к цели. Там он и перехватит лесную нежить!

Нельзя позволить ему и дальше бесчинствовать в Тарантии!

Подав знак боссонцам, Конан бегом бросился в лабиринт городских закоулков. У него не было определенного плана действий, он полагался на инстинкт. Но железная воля вела его вперед, не давала отступить.

Он должен остановить Цернунноса!

В самом начале широкой дороги, что вела на холм, к королевскому дворцу, возвышался храм. Был он не так велик и роскошен, как Храм Тысячи Лучей в Южном городе – но то было излюбленное святилище тарантийской знати, и потому подношения стекались сюда обильные, и жрецы не были обижены дарами. Храм Восшествия, как называли его, был оправленной в золото жемчужиной в тиаре Солнцеликого.

Ступени розового мрамора вели к нему. Два огромных нефритовых льва в два человеческих роста охраняли вход в святилище; рядом несли службу храмовые стражники, держа наперевес копья с золотыми наконечниками.

Приближающегося Зверобога они узрели издали. Сперва о нем возвестили бегущие в слепом ужасе толпы горожан, остановить которые не смогли никакие увещевания жрецов. Орущий, воющий, ревущий людской поток тек мимо них ко дворцу. Почти весь город собрался уже у стен Лурда. Даже отсюда видно было, что площадь перед дворцом черным-черна от людей. В самом же городе не осталось почти никого.

Жрецы Солнцеликого оказались храбрее прочих, хотя, завидев чудовище, бежали и многие из них. Но верховный жрец храма Гарен – сухощавый старик с выскобленным черепом – бесстрашно выступил Цернунносу навстречу.

– Остановись, демон! – воззвал он, воздев руки к небу.

На жреце было парадное одеяние, синее, расшитое парчовой нитью, на плечах – белая плащаница, скрепленная заколкой в виде солнечного диска, на голове – золотая тиара. Тысячи глаз были прикованы к нему, слуге Солнцеликого. Кто сможет остановить чудовище, если не он!

– Остановись, презренный! – выкрикнул он вновь, чертя в воздухе Знак Митры – свастику солнцеворота.

Двое жрецов со смятенными лицами, что жались позади, бросая испуганные взоры на стремительно приближающегося Бога-Оленя, торопливо подали ему свернутую ткань.

– Именем Митры взвываю к тебе! Остановись! Жрец развернул сверток. Это оказался покров алтаря с вытканным золотой нитью изображением Подателя Жизни. Служитель вытянул руки вперед, загораживаясь образом своего бога, точно щитом.

– Изыди, нечисть! Узри облик истинного бога – и изыди!

Цернуннос, не замечая воплей служителя Митры, шел прямо на него. Земля сотрясалась под тяжестью его шагов, и жрец, потеряв равновесие, вдруг упал на колени. Толпа ахнула. Где-то заплакали дети и женщины.

Суровый старец силился встать, сжимая в костистой руке покров с солнечным кругом.

– Именем Митры, заклинаю тебя остановиться!

Цернуннос был уже совсем близко. Чудовищное копыто нависло над распростершимся на земле жрецом – Зверобог на мгновение замер…

– Изыди, демон!

Жрец бессильно плюнул на стопу чудовища.

Копыто опустилось. Фонтаном брызнула кровь. Упавший покров окрасился алым.

И вдруг чудовище взревело. Но теперь это был крик не торжества, а боли.

С яростной жестокостью принялось оно топтать павшего жреца – покуда от того не осталось лишь кровавое месиво. Но вопль, полный ненависти и муки, все так же рвался из глотки гиганта.

Конан видел это. Они подоспели как раз вовремя.

Выходит, божество не так уж и неуязвимо, мелькнула в голове мысль.

Ему вспомнился рассказ, слышанный им в таверне, будто бы на охоте Осеннего Гона этот самый Цернуннос предстал перед дворянами в Валонском лесу и был изгнан принцем Нумедидесом с помощью амулета Митры. В тот раз киммериец не придал этой истории особого значения, ибо чего только не услышишь после нескольких кружек крепкого вина, но теперь уверенность его поколебалась. Он своими глазами видел, как взвыл демон от боли, когда образ Солнцеликого Митры попал ему под копыта.

Кром, во всех этих храмовых побрякушках не больше святости, чем в его кошельке. Но почему же так взвыл этот урод?

Он повидал в своей жизни немало богов, демонов и прочей нечисти, порожденной злобным Хаосом. И насколько он помнил, все они чего-нибудь да боялись. Но эта тварь появилась на свет задолго до того, как был зачат первый из хайборийских богов. Его багровые бельма наверняка видели еще гибель Атлантиды. Может, он и вправду неуязвим? Иначе как ему удалось протянуть столько тысячелетий?

Конан оглянулся вокруг. Куда подевались все эти слуги Митры, Эрлик их побери! Хоть бы один попался на глаза. Глядишь, и подсказал бы, как одолеть Лесного Демона!

А где все хваленые дворцовые колдуны? Где эти прирученные чернокнижники? Правда, их чары годятся только для того, чтобы свести бородавку на заднице благородного нобиля. Но где знаменитые аквилонские рыцари, где Черные Драконы во главе с бесстрашным Альвием? Попрятались по щелям, словно крысы!

А Цернуннос все ревел. И взбешенный болью, которую причинил ему жрец, он в ярости боднул огромными рогами навершие портала храма.

По мрамору побежали трещины. А обезумевший Зверобог принялся крошить ровные ряды абсид, мять камень ступеней, сшибать вершины нефов. Огромные ручищи обхватили одну из статуй льва, своротили с пьедестала и швырнули вниз. С грохотом покатилось изваяние по ступеням, пока не разбилось вдребезги в самом низу, покрыв все вокруг себя нефритовыми черепками.

Вдалеке за спиной киммериец слышал завывания жрецов – укрывшись в глубине храма, они молили Митру о спасении. Наконец он получил ответ – куда же подевались служители Огненноликого.

А Зверобог, расправившись и со второй статуей, принялся за колонны, украшавшие фронтон святилища. Примерившись, он обхватил ручищами первый столб, огромный, в четыре человеческих роста, и принялся раскачивать его, точно выкорчевывал дерево. Жилы с корабельный канат толщиной вздулись у исполина на шее, мышцы взбугрились на руках и ногах, лик исказился от натуги и злобы, желтая пена выступила на вывороченных губах.

Поднатужившись, он сорвал колонну с места и швырнул ее оземь. Мраморный столб раскололся на восемь частей, и куски его покатились по лестнице, следом за поверженными львами.

За вторую колонну чудовище принялось иначе. Теперь оно не пыталось вырвать ее из земли, но, напротив, толкало внутрь, уперевшись рогами. Конан не знал, есть ли предел неимоверной силе Зверобога – но она превышала все виденное им доселе.

Колонна пошатнулась. Трещины паутиной разбежались у ее основания. И медленно, как падает срубленный дровосеками дуб, колонна рухнула внутрь храма. Истошные вопли донеслись изнутри, и киммериец понял, что задело кого-то из жрецов.

Пора было с этим кончать!

Холодная ярость опалила киммерийца. За те дни, что провел он в Тарантии, столица Аквилонии успела полюбиться ему. Он привык к ее неумолчному шуму, неугомонной веселости, к радушию жителей, проникся уважением к их отваге и невозмутимости, с которой встречали они любые напасти.

Этот город не был ему родным – но Конан почувствовал, что готов защищать его до конца. Никакая нежить не посмеет стереть с лица земли его Тарантию!

Внезапно, словно что-то толкнуло его, он оглянулся на дорогу, ведущую к королевскому дворцу, и с изумлением увидел, как скачет им навстречу от Лурда одинокий всадник. Орлиный взор киммерийца опознал в грузной фигуре, мешком сидящей в седле, наследного принца Нумедидеса.

– Нергал его побери! Тоже мне герой нашелся!

Варвар сплюнул сквозь зубы.

Должно быть, принц, окрыленный победой на ведьмой, решил потягаться силой с чудовищем. Он и раньше-то не блистал умом, а теперь, должно быть, после схватки во дворце у него и впрямь что-то сдвинулось в голове!

Будь прокляты все эти смельчаки-неумехи, лезущие на рожон!

Конан огляделся по сторонам. Против Цернунноса должно найтись оружие.

Огонь, подумалось ему вдруг. Странно, что никто не догадался раньше…

Свистящим шепотом он подозвал двоих боссонцев, жестом указывая в глубину храма, туда, где горели светильники из обожженной глины. Хмурые лучники кивнули. Три тени неслышно скользнули в темный зев святилища.

А Цернуннос тем временем принялся за третью колонну. Он явно не намеревался останавливаться, пока не разрушит храм до основания.

Широко расставив ноги, уперевшись, так что острые копыта оставляли глубокие борозды в камне, Зверобог пытался вывернуть из земли третий столб. Крыша храма, лишившись поддержки с одной стороны, угрожающе трещала, и жрецы в храме выли от страха, сознавая, в какую ловушку загнали себя.

Один из служителей, потеряв голову от ужаса, ринулся вперед, обгоняя троих солдат, осторожно крадущихся к чудовищу с пылающими светильниками. Конан пытался удержать его… Но с тем же успехом можно было пытаться остановить сбесившуюся лошадь.

Размахивая деревянным образом Митры на тонком древке, какие жрецы выносили на торжественные процессии, человек в белом одеянии ринулся вперед, прямо на Бога-Оленя.

– Митра, спаси нас, избави от скверны лесной! – кричал он.

Незрячим взглядом красных глаз демон вперился в него. Он нагнул голову. Острые белые рога поддели несчастного, и кровь его заструилась по ним.

Цернуннос поднял голову. Труп жреца все так же висел, распятый, на его рогах. Кровь текла по звериному лику бога. Жирный, раздвоенный на конце язык с наслаждением слизывал алые капли…

Конан с яростным криком бросился на демона и, не добежав нескольких шагов, метнул в него лампу, полную горящего масла. Боссонцы повторили его маневр. Снаряд одного ушел в сторону, и пламенник разбился о колонну, но зато два других нашли цель. Киммериец, успевший отпрыгнуть в сторону, затаив дыхание наблюдал. Если план его сработает…

Оба светильника разбились, угодив один в бедро, другой в бок Цернунноса. Кипящее масло потекло по грубой замшелой коже. Пламя стремительными язычками взмыло вверх по оставленным маслом дорожкам.

Сейчас!..

Киммериец сжимал рукоять меча, бесполезного в борьбе с демоном, но придававшего ему уверенности. Огонь разгорался! Вот уже зарделся мох, покрывавший ноги лесного исполина. Еще немного – и тот вспыхнет, как факел, весь объятый пламенем!

Но огонь зашипел и погас так же внезапно, как и разгорелся. Точно чудовищный порыв ветра задул его. Зверобог даже не заметил этого, не ощутил ни малейшей боли, как когда тот отчаявшийся смельчак пытался ударить его мечом.

Конан нахмурился. Что же делать, если эту тварь не берет даже огонь?

Обернувшись, он увидел, что Нумедидес почти уже достиг храма. Но на подъездах к святилищу конь его внезапно заартачился. Как ни нахлестывал его принц, скакун храпел и упирался, дрожа всем телом, и ни плетка, ни уговоры не могли заставить его двигаться вперед.

Киммериец усмехнулся, наблюдая за ним. Лошадь оказалась куда умнее хозяина…

Наконец Нумедидес спрыгнул на землю, оставив бесполезное животное, во весь опор устремившееся назад, к замку, и побежал вверх по ступеням. Он размахивал руками и что-то кричал на бегу – но ветер относил его слова.

Цернуннос, как ни странно, услышал его. Он прекратил раскачивать колонну, на мгновение замер, а затем всем телом развернулся навстречу принцу. Тот продолжал выкрикивать что-то несвязное, простирая руки к Владыке Леса.

Стиснув зубы, Конан следил за ним. Сейчас этого глупца постигнет та же участь, что и остальных… Он презирал этого жирного болвана – но долг повелевал его спасти!

Мозг киммерийца быстро перебирал варианты. Чудовище не было неуязвимым – он видел это собственными глазами. Однако ни сталь, ни огонь не способны были причинить ему вред.

И все же вой Цернунноса, исполненный адской боли, до сих пор стоял у него в ушах. Тот закричал, когда раздавил жреца, несущего изображение Митры.

Так что же заставило это чудовище взвиться так, будто он наступил на раскаленный уголь? Тем более, что он явно не заметил бы и горящий дом, попадись он ему под ноги. Так что? Не образ же Солнцеликого, в конце концов?

Конан на мгновение задумался, но глаза его продолжали зорко следить за Нумедидесом.

Второй жрец тоже размахивал ликом Пресветлого, но Цернуннос отправил его в Небесные Чертоги и не поморщился. Однако у него был амулет из дерева. А у первого?

Алтарный покров, расшитый золотой нитью! Брошь на плече и высокая тиара – тоже из желтого металла.

Конан на миг замер, почувствовав, как заколотилось сердце. Кром! Похоже, эта тварь боится золота!

Вот и в таверне говорили, что Нумедидес изгнал Цернунноса. Чем? Магическим оберегом. Но тоже золотым!

Конан захохотал. Сейчас ты попляшешь у меня, Рогатый!

Если только он не ошибся… Ну а если и ошибся, так Нергал с ним! Лучше уж погибнуть, чем вот так стоять и смотреть, как бесчинствует лесная нежить.

Так он подбадривал себя, стараясь отогнать дурные мысли. Умереть на поле боя, конечно, почетно. Это конец, достойный мужчины. Но одно дело погибнуть с мечом в руках, и совсем другое так, как эти жрецы! Но смерть под копытами Зверобога была слишком страшной, чтобы задерживаться на этой мысли.

Он бросил прощальный взгляд на жмущихся позади боссонцев.

– Не трусьте, парни! Выберемся! Не в таких переделках бывали!

Но, судя по их отчаявшимся, побледневшим лицам, даже слова капитана не могли придать им бодрости.

Конан махнул им рукой.

И, подхватив ритуальное копье с золотым наконечником, оброненное во время панического бегства одним из храмовых стражей, устремился к чудовищу.

Нумедидес тоже был там.

Конан слышал на бегу, как взывает он голосом, в котором не было ничего человеческого:

– Цернуннос! Цернуннос! Ты пришел, Цернуннос! Он не знал, чего хочет принц от лесного божества, как надеется одолеть его, но киммерийца это и не волновало. Он был весь сосредоточен на битве, где любой промах мог стать роковым, где все решала сила первого удара. Он словно сам обратился в копье, летящее к цели…