Когда человек становится старым, очень старым, как брат моего деда Финеас Блэк, он погружается в благостные раздумья о минувшем. Но доктора Блэка занимало совсем другое.
Одним из самых противоречивых его свершений был цикл статей, который он в юности опубликовал в научном журнале. Они были напечатаны в 1881 году, затем вошли в книгу «Клинические исследования процессов старения и болезней памяти» (Эдинбург, 1886), а четыре года спустя в Перпиньяне вышли во французском переводе.
Доктора медицины Блэка интересовали не столько телесные недуги, сколько болезни ума, поэтому он довольно рано отказался от успешной врачебной практики. Он скончался в возрасте 103 лет в 1957 году.
Его «Исследования» вызвали переполох в академических кругах восьмидесятых годов девятнадцатого столетия; думаю, отчасти из-за этого дядя и закрыл практику. Он стал объектом нежеланного внимания, и коллега, — возможно, завидовавший его известности, — начал проявлять излишнее любопытство к его личной жизни, и — это тоже гипотеза — узнал нечто постыдное. Разразился скандал. К счастью для семьи, подробности не просочились в печать, но я помню тяжелое молчание, возникавшее всякий раз, когда в разговоре всплывало имя дяди Фина.
С тех пор минуло много лет, и можно лишь гадать о связи того инцидента с событиями, описанными в этой книге.
Моя история охватывает довольно длительный промежуток времени. Она слегка запутана, и факты могут показаться весьма необычными. Для начала я хотел бы сказать пару слов о себе и моем родственнике Грегоре Гранте, которому в рассказе отведена значительная роль. Кузен дяди Фина Грегор состоял в родстве с оккультистом Алистером Кроули. Хотя мы с Грегором принадлежали к одной и той же ветви клана Грантов, я понятия не имел о нашем родстве с Кроули, пока сам Кроули не предположил такую связь. По материнской линии я принадлежу к французскому семейству Вайрдов, которое в шестнадцатом веке поселилось в Брандише близ Вудбриджа в графстве Суффолк. В церкви Святого Лаврентия и находящемся неподалеку поместье «Брандиш» есть погребения Вайрдов, самое раннее восходит к 1669 году.
Согласно оккультным преданиям клана Грантов, с незапамятных времен мои предки из века в век собирали магические заклинания. Есть свидетельства, что каждое поколение добавляло свои отчеты о контактах с потусторонними сущностями. Собрание это в обиходе именовалось «Гримуар Грантов». Говорят, в семейной библиотеке
флорентийской ветви клана до сих пор хранится его итальянский перевод — «Grimoirv Gmntiano». Я слышал также, что английская версия этой книги находилась одно время у сэра Фрэнсиса Гранта, художника-портретиста, но пропала после его кончины в 1878 году. В прошлом веке легенды, связанные с Гримуаром, потускнели. За исключением двух-трех человек, родственники мои высмеивали их, считая наивными фантазиями о призраках и гоблинах.
После примечательных происшествий, которые я собираюсь описать, одним жарким летним вечером в валлийских руинах я обнаружил копию Гримуара. До той поры я считал его одним из тех преданий, которые нередко украшают истории древних кланов.
Следует отметить, что не все мои современники относились к категории скептиков. Алистер Кроули, например, неколебимо верил в существование пресловутой книги Тайных Ключей к иным мирам. Отыскав манускрипт, я вскоре узнал, что не только Кроули жаждал завладеть этой реликвией. Помню, что дядя Финеас, симпатизировавший Грегору и чуравшийся Кроули, тоже рассказывал мрачные истории о темных чарах Гримуара. Его откровения укоренились в моем впечатлительном юношеском сознании, убедив меня, что дядя Фин, возможно, в самом деле обладал сводом заклинаний, старательно собранных и записанных нашими далекими предками. Финеас и Грегор и были людьми, у которых Кроули пытался узнать местонахождение магической книги, — а поиски он вел без устали. Похоже, мой великий родственник верил, что именно ему предначертано судьбой быть хранителем Гримуара.
В ответ на его непрестанные домогательства, Грегор, в свою очередь, надоедал дяде Фину, считая (так же, как и я), что Финеас знает о книге больше, чем кто-либо иной. О том, как найденный мною манускрипт очутился в гламорганширских руинах, мне суждено было узнать значительно позже.
Необходимо упомянуть еще одно важное обстоятельство. По соседству с Брандишем в Суффолке находится Рэндлшемский лес. Не так давно о нем упоминали в прессе в связи с предполагаемым приземлением НЛО возле американской базы военно-воздушных сил. Брандиш располагается в десяти милях к северо-востоку от Ипсвича и неподалеку от Данвича — морского порта, который Г. Ф. Лавкрафт перенес в своих страшных рассказах в Новую Англию (примерно так же его соотечественники поступили с развалинами поместья «Брандиш», которые после Второй мировой войны были перенесены в Соединенные Штаты).
Итак, утверждают, что 1982 году в Рэндлшемском лесу среди ослепительно-белых сполохов и разноцветных пучков света произошла встреча с инопланетянами. Это событие описано в книге «Небесная катастрофа». Однако мой интерес к этим местам объяснялся иными причинами. В одной из книг о колдовстве я наткнулся на фамилию Вайрд. А надо заметить, что все члены моего семейства, которых ныне осталось немного, были убеждены, что когда бы и где бы ни возникла фамилия Вайрд, она непременно принадлежит кому-то из наших родственников. В данном случае речь шла о некоей Маргарет Вайрд, которую в шестнадцатом веке казнили за колдовство. Меня удивила эта информация, поскольку архивы Брандиша свидетельствовали о том, что другие Вайрды считались весьма почтенными обывателями. Я был изрядно потрясен, ибо выяснилось, что мой неувядающий интерес к оккультному разделял, по меньшей мере, один из предков моей матери. Заинтригованный открытием, я приступил к изучению архивов и вскоре выяснил, что Маргарет Вайрд обвинялась в сношениях с дьяволом в образе зверя. Местом их совокуплений был Рэндлшемский лес! По словам местного фермера, которые приводятся в Небесной катастрофе, даже сегодня «лес используется для недобрых целей, в том числе сатанинских ритуалов». На фоне обыденного тона, присущего авторам книги, замечание это выглядит весьма необычно.
Меня буквально окрылила связь моего предка с этим местом. Я вышел из материнского чрева ногами вперед, с двумя макушками на голове, не был крещен из-за родительских разногласий; поскольку у меня были все характерные приметы колдуна, я считал, что вполне способен заняться дальнейшими изысканиями. Разве не струилась в моих венах кровь Магистра Магии, не говоря уж о крови ведьмы, признавшейся в своих деяниях? Я обратился за помощью к ясновидящей, точнее — медиуму, услугами которой уже пользовался прежде, и предложил ей несколько капель своей дважды проклятой крови для исследования оккультной истории Маргарет Вайрд. Результаты превзошли все ожидания: они пролили свет на причастность клана Грантов к древнему колдовскому культу. Я подчеркиваю слово «древнему», ибо моя история не связана с фиглярством «современных» или «популярных» представлений о колдовском мастерстве. Я также получил возможность определить источник, из которого Алистер Кроули черпал сведения о самых темных магических таинствах.
Поскольку формат вопросов и ответов, используемый на спиритических сеансах, может показаться утомительным, я переработал материал, представив его в виде последовательного повествования. Не будучи историком или генеалогом, я заранее признаю, что, возможно, допустил какие-то ошибки. Но, как оккультист, я знаком с той угрозой, что в будущем может нависнуть над нашей планетой, а также делами, которыми занималась Маргарет Вайрд. Их связь с «космическим заговором», о котором говорится в «Небесной катастрофе» и других книгах, становится, полагаю, все более очевидной.
Прежде чем приступить к описанию событий, я хотел бы представить вам медиума Маргарет Лизинг, благодаря которой был получен этот материал. Маргарет была трансмедиумом, контролирующим различные «ритуалы вызывания» в тайной Ложе, которой я руководил с 1955 по 1962 год. Она была не только ясновидящей, но и профессиональной танцовщицей, и нам время от времени выпадала возможность насладиться искусством ее труппы. Маргарет пребывала en rapport1 с целями и принципами Ложи, наши личные отношения были неизменно добрыми, и, могу добавить, исключительно дружескими. После ряда неудачных попыток, опыт общения с земными сущностями позволил ей покорить их и подхватить жизненный поток, некогда воплощенный в Маргарет Вайрд. Я опустил подробности фальстартов (некоторые из них увели нас далеко от цели) и, если расшифровки теперь читаются легко, — это заслуга беспощадной редактуры. Я всегда старался быть корректным и благоразумным в вопросах, связанных с живущими людьми и ныне действующими организациями.
Если будешь держать ее против света, — объяснил он, — появится совершенно другая картина.
Часть II, глава 4
1
О жизни Маргарет Вайрд не сохранилось письменных свидетельств, за исключением того факта, что в 1588 году она была казнена по обвинению в колдовстве. Обстоятельства ее рождения и детства не оставили следов, но эмоциональная травма, полученная девочкой при посвящении в колдовской культ, прожгла в астральном свете ощутимую энграмму.
Один из ранних сеансов ясновидения выявил, что примерно в двенадцать лет Маргарет получила новое имя — Аврид (очевидная анаграмма фамилии Вайрд). Лицо испуганной и все же ликующей девочки отразило опыт, слишком сложный для ее возраста. Обряд инициации проходил в туманах темного леса, окруженного зыбкими топями. Ее наставник явился из прибрежных болот Данвича. Это был ближайший вход в наш мир для тех, кто вынужден скрываться, принимая человеческий облик. В кульминационный момент ритуала девочку частично вывели из тела, и она погрузилась в сон. Она вступила в лес ребенком, но появившееся затем существо медиуму описать не удалось. В своем хрустальном шаре Маргарет Лизинг увидела множество подобных ей созданий. Они заполнили лес беловатой стелющейся дымкой, в которой их лица искажались безмолвными жуткими гримасами, а затем слились с болотом. Но Аврид осталась. Туманный водоворот не поглотил девочку; о том, что произошло с ее не столь бренными останками, я не ведал до тех пор, пока не отыскал Гримуар.
Просторная комната, полная книг, картин и изваяний. Дядя Фин беседует с сухопарым мужчиной, сидящим возле пылающего камина. В западном окне усталое солнце опускается за спеленатые дымкой купола холмов. На восьмиугольном столике лежит книга в кожаном переплете цвета морской волны.
Хрустальный шар оставался незамутненным. Я отметил, что Маргарет Лизинг довольна «приемом». Взгляд мой погрузился в глубины шара и задержался на большом полотне в черной раме, изображавшем жуткий мир Сайма или Маккалмонта. Окно на картине открывало зрителю сцену посвящения — в мрачном лесу, озаренном зловещими отблесками пламени. На переднем плане смутно вырисовывалась призрачная фигура, из ее глаз струился зеленый пар, окруживший Финеаса Блэка. Контуры его собеседника расплывались и дрожали, словно под слоем воды его влекло мощное течение. Приглушенному разговору вторило эхо: звук, казалось, исходил из далеких глубин…
Когда я снова взглянул на шар, комната и двое мужчин выглядели вполне нормально.
— Уверяю тебя, Фин, Алистер напал на след! Грегор указал на полотно, висевшее за его креслом, и возбужденно добавил:
— Окажись она здесь, она сказала бы тебе, куда ее спрятала.
Я сосредоточил внимание на собеседниках, стараясь не смотреть на картину. Меня удивляло безразличие дяди к ее необычному виду. Даже клубящийся туман оставил его равнодушным. На его губах появилась безумная ухмылка, знакомая мне с детства. Мне пришлось напомнить себе, что оба они давно умерли, и что Алистер Кроули, на которого ссылался Грегор, скончался сорок лет назад.
Дядя Фин взял книгу. В комнате внезапно потемнело. Он принялся читать вслух:
«Нисколько не сомневаюсь, что во мраке старости сокрыт ключ крайним этапам жизни. Простой смертный может уловить намек в образах детства, но эти образы лишь маскируют действительность. За ними кроется тайна, связанная с будущим, а не прошлым…»
Он остановился, и Грегор произнес:
— Меня всегда интересовала загадка детства. Его невинность сродни слепоте. В детстве мы владеем тайным миром, который затем возвращается в воспоминаниях. Но мир этот можно почувствовать вновь, если сохранять покой и неподвижность. И тогда мы встречаем безвременность.
— Это происходит оттого, что душа обитает вне времени, — ответил доктор Блэк. — Слушай дальше. Автор книги знает тайну.
«Если в зрелости мы не способны обнаружить ключ, не следует ли нам, прежде чем закат затмит наш взор пеленой старческого угасания, обратиться за помощью к тем, кто свеж и невинен, словно утренний свет?»
Он взглянул на кузена и подвел итог:
— Оставаясь девственницей, она познакомилась с безвременной зоной и поняла, как туда войти. Нашла ключи и скрыла их в символах.
— Верно, — откликнулся Грегор. — Но где она спрятала книгу?
Выражение на лице дяди Фина я не смог истолковать.
— Что бы ты сказал, если б я сообщил тебе, что нашел эту книгу? — спросил он.
Внезапный шум снаружи. Собеседники повернулись, словно намереваясь выглянуть в открытое окно, нарисованное художником. Вопрос остался без ответа. Послышался грохот. Чуть помедлив, я все же взглянул на картину. В лесу начиналась буря. Вспышки молний озаряли деревья, сгибавшиеся под яростными порывами морского ветра. Луч орфордского маяка за Рэндлшемом пронзал тьму, очерчивая мрачную процессию в соснах. Мне вспомнились друиды, нарисованные Остином Спей-ром, и что-то щелкнуло в моей памяти. Спейр видел сцену, которую сейчас наблюдал я. Художник-медиум как-то уловил видение церемонии в лесной чаще. Я слышал колокольный звон, приглушенный и далекий, доносящийся из-под толщи вод. Он напоминал о легендах старого Данвича, об утопших звонницах и береговой черте, что из года в год уходит в пучину океана вместе с древним городом и аббатством, которое некогда было местом встреч тамплиеров. В этих звуках было что-то странное — потустороннее, необъяснимое…
Некое существо пыталось влезть в окно, пальцы вцепились в раму. Нечеловеческие, перепончатые пальцы. Неужто собеседники ничего не заметили, или они видели не то, что открылось мне? Их охватил восторг, я же содрогался от ужаса. Мне хотелось предупредить их: обличье девушки — обман! Неужели они не замечали зловещих глаз, осматривающих комнату? Я крикнул Маргарет, чтобы она остановила видение.
До этого момента я не понимал, что сам умею видеть. На прежних сеансах, которые мы проводили вместе, подобного не случалось. Маргарет пребывала в глубоком гипнотическом сне, однако, словно в ответ на мою просьбу, накрыла шар шелковым платком. Она вся дрожала. Я пощупал ее лоб и натер ей ладони и стопы желтоватым бальзамом, которым она пользовалась, выходя из транса. Ее потрясение передалось мне. Перелив ей свою колдовскую кровь, я стал соучастником ее видений. Эта мысль повергла меня в ужас. Я создал контакт, который мог длиться до конца наших дней, а, возможно, и дольше. Маргарет медленно приходила в себя, забыв, очевидно, обо всем, кроме того, что сейчас ее окружало.
3
Обдумав происшедшее, я решил отказаться от дальнейших разысканий. Меня не оставляло ощущение, что я занялся делом куда более обременительным, нежели простое исследование истории Аврид. Кроме того, следовало позаботиться о Маргарет Лизинг. Я не мог подвергать ее чрезмерному риску ради собственных целей. Я предложил ей вместе провести отпуск, а затем наши пути должны были разойтись. Приятель предоставил в наше распоряжение домик в Гламоргане, недалеко от побережья. Море манило, прогноз погоды предвещал Лондону удушливые летние дни, так что мы, не дожидаясь сезона отпусков, покинули город и отправились в путь.
Несколько дней никто из нас не упоминал о спиритических сеансах. Как-то раз после обеда, когда из-за сильного морского ветра лежать на пляже не хотелось, мы решили прогуляться по окрестностям. Я хорошо знал эту местность, поскольку впервые провел здесь школьные каникулы в 1927 году, да и потом приезжал время от времени. Мы направились в сторону Эвенни и песчаных дюн Кандлстона. На пустоши среди сосен и осоки стоял разрушенный особняк, неточно названный в путеводителе замком. Настоящий «день пелены», как сказал бы Мейчен: лучи солнца, не в силах пробиться сквозь тонкую дымку, заливали дюны ярким белым светом и безжалостным зноем. Мы съели бутерброды, выпили баночного пива; Маргарет уснула, а я решил прогуляться по руинам. Я вошел в дом, вспоминая, как в детстве поднимался на второй этаж и сидел на одной из поперечных балок. Балки сохранились и поныне — на удивление мало подгнившие, но уже не такие крепкие. Через брешь в стене открывался вид на дюны, катившиеся к морю у Огмора, где возвышался настоящий замок — точнее, его остов, сохранившийся после разрушительного воздействия девяти столетий.
Внезапно внизу я увидел Маргарет, осторожно пробиравшуюся по завалам каменной кладки. Она не отозвалась на мой оклик. В ее движениях чувствовалась некая странность, словно Маргарет все еще находилась во власти сна. Это встревожило меня: входя в транс, Маргарет обычно полностью владела собой. Она неловко одолела небольшое препятствие и скрылась под аркой, ведущей в разрушенную залу. Свернув налево, Маргарет остановилась, словно о чем-то задумалась или сбилась с пути. Глаза ее остекленели, лицо казалось маской, повисшей в черной пустоте над ямой, разверзшейся у самых ног Маргарет нетвердо стояла у провала склепа. Я снова закричал, понимая, что не успею удержать ее. Она могла в любую секунду свалиться на острые обломки. В возбуждении я толкнул часть стены, поддерживавшей балку, на которой сидел, и большой обломок рухнул в дыру. Раздался грохот, и в лучах света заискрился столп пыли. Появилась летучая тень и с пронзительным визгом опустилась на голову Маргарет.
Солнечный свет померк. Никогда не забуду перепуганную Маргарет, срывавшую с себя живой студенистый шлем. Тварь запуталась в волосах. Светящиеся щупальца обхватили голову и просочились в череп. Крики Маргарет были ужасны. Залитая кровью, она отчаянным усилием отшвырнула тварь в пролом и упала в обморок на краю. Воцарилась полнейшая тишина.
Мы возобновили наши прогулки по пляжам, но в Маргарет произошла перемена. Конечно, ее потрясло, что одежда была запятнана кровью, а ран на лице и теле не оказалось. Несколько царапин на голове не могли объяснить столь обильного кровотечения. Я рассказал, что на нее набросилась птица, которую вспугнул шум обвалившихся камней. Я не стал говорить о призрачной твари и странных щупальцах, свитых из света и проникших в ее череп.
До конца нашего отдыха Маргарет пребывала в задумчивости. Мы больше не вели беззаботных бесед. Я начал замечать в ней то, что могу назвать лишь чувственным интересом ко мне, который она упорно стремилась удовлетворить. Один раз эта увлеченность проявилась, когда Маргарет игриво напала на меня и прокусила мне мочку левого уха. Я встревожился — не из-за боли, и не оттого, что Маргарет проявляла чувства, которых на самом деле явно не испытывала, а потому, что прокусила она ту самую мочку, из которой я давал ей кровь для контакта с Аврид. Кровь текла на удивление сильно, что, без сомнения, было связано с моим прежним донорством.
5
В последний день нашего пребывания в Уэльсе Маргарет наотрез отказалась выходить из дома. Я сидел в саду, читая документы о семействе Вайрдов: я вплотную занялся ими впервые после того, как начал исследовать эту тему.
К вечеру Маргарет сделалась очень беспокойной и убедила меня вернуться в дом. Я был раздражен оборотом, который приняли события, и твердо решил по возвращению в Лондон обратиться к другому медиуму. Но до нашего отъезда я решил уступать ей во всем, как обычно потакают человеку с причудами. Однако стоило мне оказаться в полумраке комнаты, которую она выбрала для своей спальни, у меня не осталось сомнений, что продолжение наших отношений неизбежно. Только она одна могла помочь мне установить контакт с моими предками по линии Вайрдов.
Маргарет почти постоянно пребывала в странной полудреме. Дядя Фин сказал бы, что она «попала в двам» — шотландская идиома, у которой нет адекватного перевода. Я понял, что в каком-то смысле стал частью ее фантазий. Мне приходилось потворствовать им по уже названной причине, и надо признать, это оказалось занятием довольно приятным, — во всяком случае, до тех пор, пока я не понял, что это уже не фантазии. Помня о том, сколь странной была недавняя игривость Маргарет, я с подозрением отнесся к ее небрежному предложению прогуляться.
Воздух был мягким, как бархат. Благоухание прогретого солнцем папоротника всегда меня очаровывало, и теперь разлившийся в вечернем воздухе под восходящей полной луной душистый аромат преисполнил меня томлением. Вспомнив о предстоявшем отъезде в изнемогающий от зноя Лондон, я принял предложение Маргарет.
Когда мы вышли из домика в прохладный, наполненный душистыми запахами вечер, мое настроение можно было описать словами персидского поэта:
Не говори, что потерялся я. Блуждал я среди роз.
С Любимой рядом горевать невместно.
Я среди роз блуждал. Не говори, что потерялся я.
Настроение у меня было превосходное — до тех пор, пока я не заметил, что мы свернули к Мертир-Мауру и руинам Кандлстона. Обратив внимание на размеренную поступь Маргарет, скованность ее движений и остекленевшие глаза, я попытался изменить наш курс, но тщетно.
Мы пересекли проселочную дорогу, петлявшую от Эвенни-роуд к Корнтауну. Когда мы перешли ручеек, заросший болотной травой и кишевший мотыльками, мне показалось, что я заметил plantypwyll — «детей заводи» из мрачных валлийских преданий. От их трепета в воздухе оставались белые размытые следы, а когда мы проходили мимо, они, казалось, преклоняли колена, точно колеблемые ветром тростники перед изваянием древнего бога. В то мгновение мне почудилось, что не лунный свет, а свет узнавания промелькнул между ними и Маргарет. Губы ее приоткрылись, и она тихо произнесла слова, которые я прежде слышал только из уст моего безумного дяди Фина: Akasai dasu — «Тьма бессмертна»!
— Ракурс довольно странный, но взгляд неотразимый. Кто это такой?
Эскет Сен-Клер восторженно изучал необычайно вытянутое лицо на одном из портретов, украшавших северную стену кабинета доктора Блэка. Мой дядя раздраженно откликнулся:
— Художник назвал его «Черным Орлом». Откуда мне знать, кто он?
Дядя снова склонился над книгой — «Этиологией болот» Стормлина.
День выдался невыносимо жарким и душным. Сен-Клер апатично расхаживал по кабинету. Подойдя к картине, изображавшей окно и девочку на переднем плане, он застыл, всматриваясь в ее широко открытые глаза. Он сразу же уловил связь между ней и Черным Орлом. Возможно, это объяснялось тем, что девочка словно смотрела в упор на портрет, от которого ее отделяло окно в кабинете дяди Фина. Окно выходило на тенистый сад и далекую водную гладь, подернутую завитками желтой дымки. Было что-то зловещее в лучезарном спокойствии этого элегантного пейзажа, открывшегося между пристальным взором Черного Орла и невинностью изумленной девочки, в глазах которой затаился ужас.
— Завидую вам, — тихо произнес Сен-Клер. — Вид на пруд навевает грезы. Кажется, из дымки вот-вот появится что-то необычное.
— Это не пруд, а болото, — раздраженно буркнул доктор Блэк. — Зловонная топь.
Он поднял голову и зафиксировал на Сен-Клере долгий обескураживающий взгляд. Глаза доктора Блэка были водянистые, с тяжелыми веками.
— Plantypwyll, — с усмешкой откликнулся Сен-Клер и, хохотнув, добавил. — Они вторглись в ваше сознание, доктор Блэк, и затуманили разум. Вы окружили себя гротескными картинами, — хотя меня они, бесспорно, восхищают. Не удивительно, что вы жалуетесь на Темных. Между прочим, я знаю кое-что об этом художнике.
— Это рисунок Остина Османа Спейра.
Сен-Клер повернулся к дяде:
— Я встречался со Спейром. Он ловил рыбку в мутной воде. Подозреваю, одно время он был связан с дядюшкой Алистером, — добавил он лукаво.
— Кроули — мой родственник, — с раздражением напомнил Блэк.
Помолчав немного, Сен-Клер задумчиво добавил:
— Еще одной знакомой Спейра была сомнительная особа по фамилии Воган. Элен Воган.
Доктор Блэк захлопнул «Этиологию болот» и достал длинную желтоватую сигарету.
— Неужели? Я всегда полагал, что эта дама была плодом воображения Артура Мейчена. Так вы говорите, она действительно существовала?
— Да, она существовала на самом деле. Или лучше сказать — существует.
Впервые за все время разговора доктор Блэк проявил интерес к гостю. Сен-Клер пытался вытянуть из моего дяди воспоминания для книги, которую собирался назвать «Возрождение декадентства». Доктор, погруженный в «Этиологию болот», не выказывал желания вести подобную беседу. Заинтригованный Сен-Клер никак не мог взять в толк, какая связь между книгой, столь сильно занимавшей Блэка, и его общеизвестными занятиями оккультной эстетикой. Сен-Клер не знал о медицинской карьере моего дяди и не подозревал, что некоторые болотные газы могут воздействовать на клетки головного мозга необъяснимым для науки образом.
Огоньки, сверкнувшие в глазах старика с белыми ресницами, оживили его лицо, хотя тяжелая голова, некогда величественная и гордая, клонилась теперь набок, точно у позабытой статуи. Мочки уха, крылья носа и подбородок раскрошились, осыпая руины «Мальв», его обширного поместья, растворяясь в болотной дымке, стершей своей дрожью границы неба и земли. Но решимость осталась. Властное, точно у Цезаря, лицо высилось на постаменте таявшей плоти, все еще пылая неистовым безумием, заметным и под маской старости — одержимости не долголетием, но бессмертием. Доктор Блэк не был глупцом: он изведал иную, экстатическую долговечность.
Что до неустанных поисков бессмертия, то однажды, в ответ на мой вопрос, дядя Фин рассказал о своем знакомстве с индийскими йогами, жившими по два-три столетия и даже больше. Время имеет чисто субъективный характер и определяется активностью мозга. Некоторые йоги способны подавлять процесс мышления на длительные сроки, — тогда время замедляет ход, а тело не стареет. Поскольку мысли неразрывно связаны с дыханием, йоги добиваются сходной цели, удлиняя паузы между вдохом и выдохом.
— Почему долголетие столь редко встречается? — спросил я дядю Фина. — И отчего оно ограничено двумя-тремя столетиями?
— Вероятно, йог начинает понимать бесплодность телесности, — ответил доктор Блэк. — Возвращаясь из добровольного забытья, он встречает те же проблемы и тяготы жизни, с которыми сталкивался прежде — все тот же старый мир, его тщету и огорчения. То, к чему он стремился (а магнетический сон в данном случае являлся феноменом направленной воли), становится нежеланным. Наверное, — добавил он, — существует закон необходимости, определяющий рамки человеческого недомыслия.
Сен-Клер почувствовал, что получил свой шанс.
— Помните, в одном из рассказов Мейчен описывал набросок, в котором художник запечатлел — я цитирую — «самое яркое воплощение зла», когда-либо виденное одним из героев истории?
Блэк не ответил.
— Этюд изображал Элен Воган, — продолжил Сен-Клер.
— А художником был Остин Осман Спейр. В начале века, еще совсем юный, он пользовался широкой известностью. А через двадцать лет о нем позабыли.
— Фантазии, мой друг, — возразил дядя Фин. — Пустые фантазии.
— Не соглашусь. Вы знали Спейра?
— Нет, мы не были знакомы. Моя антипатия к кузену Алистеру не позволяла мне встречаться с людьми, даже отдаленно связанными с ним.
— Однако вы цените его картины!
— Рисунки, — раздраженно поправил его доктор Блэк.
— Глядя на них, я узнаю руку гения. Было бы глупо лишить себя удовольствия, которое мне доставляют его работы.
1
Но расскажите мне о Элен Воган. Я знал Мейчена, однако он ни разу не упоминал ее имени.
— Вполне возможно. Он питал суеверное уважение к своему старшему другу Артуру Уэйту, а тому не нравился общий настрой мистических рассказов Мейчена.
— Уэйт был старый дурак, — проворчал доктор Блэк.
— Мейчен намекал, что Элен Воган стала злым гением одаренного художника, — добавил Сен-Клер.
Блэк пристально посмотрел на молодого человека. Выражение недовольства на его лице уступило место задумчивости. Он ведь знал эту женщину, действительно знал, но звали ее не Элен Воган. Ее подлинное имя ускользало от него, но лучезарный образ темноволосой красавицы с итальянскими чертами лица предстал перед ним как наяву. Возможно ли такое? Доктор Блэк не верил в подобные совпадения.
День был жаркий, но он содрогнулся от пронизывающего холода. Память уносила его в прошлое. Так все же — возможно ли это? Ведьма, щеголявшая своими чарами, утверждавшая, что может изменять свой возраст, становиться то юной, то старой. Случилась беда, и она исчезла. Розыски, в конце концов, были прекращены, минули годы. В юности Остин Спейр и Говард Филлипс Лавкрафт были очарованы лицами древних старух. Блэк почувствовал головокружение и облокотился, чтобы не упасть. Собеседник, пристально наблюдавший за ним, заметил, что Блэк потрясен, но не знал, вызвано ли это недомоганием. Блэк перевел дыхание и погрузился в минувшее еще глубже. Он вспомнил, что Спейр был так предан старухе по фамилии
Паттерсон, что порой называл ее своей второй матерью. Она считалась колдуньей и пользовалась поддержкой духа, которого звали Черным Орлом.
Дядя Финеас уснул. Болотный туман просочился в окно и заполнил комнату, почти поглотив его с головой. Последним, что дядя видел в тот вечер, был взгляд Черного Орла; картина, открытое окно и штора, трепетавшая в потоках горячего воздуха. Пристальный взгляд далекого лица, хоть и далекий, был настойчив… а ракурс казался очень странным.
