— Это не мои выводы, это научные факты, — парировала Скалли. — Конечно, вы можете возразить, что и отдельные рептилии имели более сложные челюсти — например, некоторые динозавры, вымершие миллионы лет назад. С другой стороны, у иных млекопитающих…
Скалли говорила преподавательским тоном, и Молдер с тоской понял, что лекция может затянуться весьма надолго. Он энергично вмешался:
— По-моему, нам пора покинуть этот храм смерти. Иначе проспорим до ночи — слишком уж тут уютно и прохладно.
— Все равно с акванарком дело нечисто, — упрямо сказал Хэммст. — Конечно, пойдемте отсюда…
И решительно направился к выходу.
— Мне сегодня позвонил Вансгер, — вполголоса сообщила Скалли Молдеру. — Очень мягко удивился, что мы с тобой до сих пор у него не побывали. Сказал, что едва ли кто-либо еще знаком с подлинной информацией о Биг-Трэйке так же глубоко и всесторонне, как он. И добавил, что будет рад видеть пас завтра утром — или в любое другое удобное нам время.
Молдер нахмурился. Старая дружба со Скипнером отнюдь не давала «хозяину озера» права командовать агентами ФБР. И Молдер с самого начала собирался выдерживать дистанцию в отношениях с ним. А еще лучше — свести эти отношения к минимуму. Но в словах Вайсгера был свой резон. Информирован ои наверняка лучше многих. Возможно — лучше всех.
— Хорошо, — сказал Молдер. — Навестим его завтра. Он встает не слишком поздно?
— По его словам — на рассвете.
— Тогда отправимся до начала дневной жары… А теперь надо двигаться, не то мистер детектив опять заблудится в здешнем лабиринте…
ЭПИЗОД 2
Трэйклейн, 25 июля 2002 года, 05:18
Горизонт на востоке светлеет, набухает красным, по солнце еще не появилось. Самый прохладный час — термометры застыли на шестидесяти четырех градусах
.
Дом — обширный, но низкий и приземистый, выкрашенный белой краской — стоит примерно посередине между границей Трэйк-Бич и трейлервил-лем под названием Пфуллэнд. Впрочем, понятие «граница Трэйк-Бич» — достаточно условное. Границу отмечает лишь щит на огибающей озеро дороге, а дома, большие и маленькие, стоят здесь почти вдоль всего побережья…
В двух окнах упомянутого дома горит свет, потом гаснет. В темноте слышен скрип двери, вспыхивает луч небольшого фонарика. Звенят ключи, щелкает замок. Затем человек с фонарем идет по спускающейся к озеру дорожке. Он выглядит движущимся белым пятном, смутно различимым в темноте. Движения его сопровождает легкий скрип.
На берегу чуть светлее, чем у дома, и теперь можно разглядеть: этот человек — Фрэнк Косовски. Он сгружает с небольшой тележки снасти, весла, рыболовные принадлежности, складывает всё в стоящую у крохотного причала белую лодку.
Предрассветная темнота не безмолвна — шумно всплескивает рыба, пронзительно вскрикивают гагары. Звуки эти, при солнечном свете вполне мирные, сейчас могут показаться зловещими. Могут — но только не старому джентльмену. За много лет он привык к звукам ночи.
Лодка отваливает от причала и медленно исчезает в темноте — смутное белое пятно все менее различимо.
Спустя час
Стало гораздо светлее, но поверхность воды подернута туманом — видимость ярдов пятнадцать, не больше. Старика это не тревожит. Любители гонять по водной глади на катерах, скутерах и гидроциклах, выжимая из двигателей полную мощность, наверняка еще крепко спят. Господа такого сорта редко поднимаются рано. Столкновение с ними в тумане не грозит. И старик полностью увлечен рыбной ловлей.
Шарик на конце кивка, окрашенный яркой флуоресцентной краской, вздрогнул раз, другой — и замер. Косовски тоже замер, ожидая настоящей, сильной поклевки, — но так и не дождался. Вынул удочку из подставки, смотал леску. Наживка — гроздь мелких рачков-бокоплавов, изобильно водящихся под прибрежными камнями бухты, — слегка потрепана, пары рачков не хватает. Старик меняет насадку на свежую — и вновь опускает снасть в воду. Через несколько минут история повторяется.
Балуется мелочь?
Косовски хмурится и включает эхолот, — он недолюбливает эту электронную игрушку, но порой без нее не обойтись. Включает на несколько секунд — за большее время импульсы могут отпугнуть чуткую крупную рыбу. Всматривается в переплетение разноцветных линий, щелкает преобразователем — линии сменяются стилизованными силуэтами рыб. Не мелочь, вполне крупные, — но клевать как следует не хотят. Аппетит в жару пропадает не только у людей. Ну, погодите же…
Старик берет другую удочку — коротенькую, с зимней блесной на конце лески — на большой глубине такая снасть послужит и летом. Насаживает на крючок блесны единственного рачка. Блесна ныряет в глубину, леска быстро и бесшумно сбегает с катушки — и останавливается, провиснув. Дно. Старый джентльмен выбирает слабину и начинает тихонько дергать удочкой вверх-вниз, постукивая блесной о дно. Он без всякого эхолота представляет, что сейчас происходит внизу, на шестидесятифутовой глубине: подводные обитатели смутно различают сквозь облачка мути, как маленькая, но шустрая рыбешка раскопала в иле рачка и пытается нагло его сожрать у них прямо под носом. Такого не стерпит ни одна уважающая себя рыбина, пусть и не страдающая от избытка аппетита…
Косовски прав — его рука чувствует резкий удар, ожидаемый и неожиданный одновременно. Подсечка, тонкая леска звенит натянутой струной — старик сбрасывает с катушки несколько метров, парируя первые, самые мощные рывки. Потом медленно начинает подтягивать. Обитатель глубин силен и упорист, но до Биг-Трэйка ему далеко — яростно сопротивляясь, он идет-таки к поверхности. Его оппонент действует уверенно, отточенными движениями манипулируя удочкой и катушкой — при особо сильных рывках сдавая леску, выбирая ее при первых признаках слабости.
Наконец у поверхности показывается крупный большеротый окунь
, утомленный схваткой. Старик хорошо видит его растопыренные плавники, устало движущиеся жабры. И — видит, что крючок держится едва-едва, за самый край губы. Момент критический — и у самых измотанных рыб в финале схватки открывается порой второе дыхание. Старик стопорит катушку — теперь леску в случае неожиданного рывка не сбросить — и тянется освободившейся рукой к сачку.
Почувствовав приближение сетки, рыба делает резкий кульбит — и блесна вылетает из ее пасти. Поздно — старик втягивает сачок с трепыхающимся пленником в лодку, аккуратно, чтобы не испачкать белый костюм. Наметанным глазом оценивает добычу — фунтов шесть, не меньше — и радостно улыбается.
Фрэнк Косовски поймал сотни и тысячи рыб, по каждой радуется как ребенок.
Спустя полтора часа
Уже совершенно рассвело. Клев, и без того ire особенно активный, стих.
Старик меняет дислокацию — плывет неторопливо, стараясь не шуметь веслами. Подплывает к небольшому буйку, отмечающему прикормленное место. Таких мест у запасливого Косовски несколько.
Здесь тоже должны держаться окуни. Но прежде чем бросить якорь и размотать снасти, старик включает эхолот — проверка не помешает.
Включает — и отдергивается. Кажется, что прибор зашкалило — на экран, сминая переплетение линий, наползает громадное желтое пятно. Щелчок преобразователя — экран пуст. Эхолот, как и его владелец, не может поверить в рыбину таких размеров. Старик щелкает тумблером обратно — пятно заняло почти весь экран.
Губы беззвучно шепчут: Биг-Трэйк…
На какое-то мгновение Косовски цепенеет. Но лишь на мгновение. Много лет он искал ЭТО — и готов к встрече.
Рука ныряет в рыболовную сумку — и возвращается с предметом цилиндрической формы. Предмет похож на толстую рождественскую свечу пастельно-розового цвета. Но это не свеча, хотя тоже имеет фитиль.
Старик не успевает.
Удар. Хрусткий удар в пластиковое днище. Лодка взмывает в воздух.
Но Фрэнк Косовски недаром перепробовал за двадцать лет много моделей лодок — и остановился именно на этой, крепкой и падежной, с прекрасной остойчивостью, никогда не подводившей при внезапно налетающих осенью шквалах…
Лодка рушится вниз. Сильно качается, но встает на киль ровно. Воды внутри нет. Днище выдержало.
Старик с усилием рвет предохранительный пластиковый поясок, срывает колпачок со «свечи». Запальный шнур вспыхивает сам — подносить спичку не надо. Шипение, дымок, вылетающие искры. «Свеча» летит за борт.
— Скушай это! — кричит ей вслед старик.
Секунда тянется, как вечность. Вторая. Третья. Старик кусает губы. Подарки для старого Трэйки лежали у него слишком долго… Осечка?! Не сработает?!
Сработало. Звук, вырвавшийся на поверхность, негромок, но очень мощен, — просто кажется, что большая часть этой мощи лежит в инфраобласти и недоступна человеческому уху — но воспринимается всем телом.
Содрогается лодка. Содрогается старик. А какую-то долю мгновения спустя они содрогаются снова. — по воде дошла ударная волна.
По поверхности расходятся волны, в центре возмущения пятно — многочисленные белесые пузырьки рвутся сквозь воду, ставшую в том месте неприятно-маслянистой. Резкий запах чего-то химического. Серебрятся бока всплывших мелких рыбешек. Крупных мало — одна или две, крупные в большинстве своем держатся у дна и с такой глубины не всплывают…
Старик не обращает на рыбу внимания — ни на мелкую, ни на крупную. Он ищет взглядом одну, самую большую. О миллионах долларов не вспоминает. Кровь кипит азартом схватки и жаждой победы — как у двадцатилетнего. В руках вторая — последняя — «свеча». Он всматривается в озеро и…
И видит совсем, не то, что ожидал. В отдалении под углом расходятся две волны — острие этого клина направлено прямо на лодку и быстро приближается. У самой поверхности движется НЕЧТО. Очень большое НЕЧТО.
Проклятье!!!
Тварь после своей неудачной атаки не осталась поблизости. И не ушла на глубину. Сделала широкий круг в верхних слоях воды и возвращается. Заряд пропал зря.
Пальцы, стиснувшие «свечу», белеют от напряжения. Старик высчитывает метры и секунды. Срывает колпачок. Запал вспыхивает, шипит. Старик дает прогореть ему на две трети — и швыряет в ту точку, где через секунду окажется тварь.
Секунда. Вторая. Третья. Ничего.
Осечка. Не сработало.
Тварь все ближе. Старик видит уже не только волны — под водой можно различить смутную огромную тень. Косовски нагибается, затем выпрямляется вновь. В его руках «фермерский» ремингтон — дробовик без приклада, с укороченным толстым стволом.
Оружие рявкает. Еще. Еще. Свинец буравит воду. Возможно, одна из пуль зацепляет тварь. Не сильно, де смертельно — даже двухфутовый слой воды защищает лучше любого бронежилета. Но тварь опускается чуть глубже. Теперь она почти не видна — но стремительное движение угадывается. Ружье бесполезно.
Удар. Не в днище — в борт. Лодка снова выдерживает, но сильно кренится. Черпает воду. Рыболовные причиндалы и эхолот летят в озеро. Старик с трудом удерживается за борт — оружие он не выпустил. У него последний шанс, и он его использует. Опускает ствол глубоко в воду — и давит на спуск. Не подстрелить — оглушить, напугать.
Выстрел. Заполненный водой ствол взрывается. Резкая боль в пальцах. Старик разжимает их, выпуская изуродованное оружие. С кисти льется кровь.
Удар в борт. Почти без перерыва — еще один, гораздо сильнее. Старик не удерживается, падает в озеро. Пытается плыть к берегу, оставив лодку между собой и тварью.
Далеко он не уплывает — словно гигантский капкан с хрустом сходится на ногах. Ртарику кажется, что треск его костей слышен далеко-далеко над водой. Это последняя его связная мысль. Чудовищная сила тянет в глубину. Старик бьет руками по поверхности, пытается кричать — вода рвется в горло. Вокруг растет, густеет огромная кровавая клякса…
Две машины на берегу — остановились, привлеченные выстрелами. Люди бегут к озеру.
РАССЛЕДОВАНИЕ. ФАЗА 2
Трэйк-Бич, гостиница «Олд Саймон», 25 июля 2002 года, 08:00
О своем предполагавшемся вояже к владельцу здешних мест Скалли и Молдер в известность Хэм-мета не поставили. Однако, спустившись к раннему завтраку в десерт-холл гостиницы, они обнаружили там детектива, с энтузиазмом употребляющего уже вторую порцию омлета — по утреннему холодку к Хэммету вернулся аппетит. И вообще он выглядел свежим и отдохнувшим, чего никак нельзя было сказать о его коллегах из ФБР. На что детектив, поздоровавшись, тут же обратил внимание:
— Что-то у вас, коллеги, вид не очень… Плохо спалось на новом месте?
— Да нет, просто ночью немного поработала, — рассеянно ответила Скалли («немного» в ее понимании означало «почти до утра»). — Отсканировала все снимки ранений Берковича и начала делать объемную виртуальную модель искомых челюстей. Заодно составила программу идентификации прикуса по ста восьмидесяти семи параметрам. К вечеру закончу, тогда можно будет сравнить нашу модель со всеми имеющимися в Сети изображениями крупных животных — и весьма сузить круг поиска.
— А мне действительно снилось нечто неприятное и навязчивое, — сказал Молдер.
Скалли украдкой поморщилась. Сны-кошмары — чаще всего с участием недружелюбно настроенных инопланетных пришельцев — снились ее напарнику часто. Обычно после этого работоспособность агента Молдера резко падала.
— Мне снилось, — продолжил Молдер, — что в Трэйк-Бич пустили трамвай, совсем как уТеннесси
… И, прицепившись сзади к трамваю, по всему Городу на нем раскатывал кот. Огромный черный кот, неимоверных размеров — настоящий Биг-Трэйк среди котов…
— Черный кот — это серьезно, — с непроницаемым лицом сказал Хэммет. — Кстати, в штаге Нью-Хемгпшир лишь в шестьдесят девятом году — на общей антисегрегационной волне
— отменили закон, предписывающий обывателям топить черных котят сразу после появления на свет…
— А рыжих девочек сразу после их рождения тот закон топить не предписывал? — с легкой тревогой спросила Скалли.
— Нет. В Новой Англии традиционно считалось, что ведьмы должны быть не рыжими, а черноволосыми. Жгучими брюнетками. Очевидно, сказался опыт общения первых поселенцев с индейскими колдуньями. Или с негритянками-вудуистками…
Скалли облегченно вздохнула, а Молдер прокомментировал:
— Не диво. Я всегда знал, что ныо-хемпширцы скрытые расисты…
Пфуллэнд, 25 июля 2002 года, 08:11
Шериф Кайзерманн был в ярости.
— Знаешь, что я тебе скажу, сынок? — спросил он. Голос шерифа звучал тягуче, как у героев вестернов или фильмов из жизни юго-западных штатов, но слышалось в нем почти нескрываемое бешенство. — Я скажу тебе, что в полиции Трэйк-Бич пидоры не нужны. Пардон, я хотел сказать: не нужны представители сексуальных меньшинств. Гребан-ных в задницу сексуальных меньшинств.
Хэмфри Батлер — двадцатилетний младший помощник шерифа — молчал. И, чтобы успокоиться, зримо, в ярких красках представлял, как короткий и быстрый удар его левой — согнутыми суставами пальцев — вдавится в кадык жирной старой жабы. Как жаба начнет ширрко разевать рот, безуспешно пытаясь ухватить хоть толику воздуха. Как рухнет на колени, скребя ногтями воротник и собственную шею. Как он, Хэмфри, ударит ногой — на этот раз неторопливо, наслаждаясь зреющим в глазах жабы ужасом, — впечатает подошву в мерзкую жирную харю и повернет ее туда-сюда, словно желая раздавить, растереть в прах отвратительное насекомое…
К пресловутым меньшинствам Хэмфри отнюдь не относился. Девушки — и Ширли Мейсон в первую очередь — вызывали у него вполне нормальные мужские реакции. И уж тем более он не был виноват, что природа наградила его длинными ресницами, миловидным лицом и гладкой нежно-розовой кожей. Хэмфри добирал мужественности, терзая тренажеры в зале «Атлетик-клуба», и даже втайне мечтал заполучить суровый мужской шрам на лицо… Но мечты оставались мечтами: начальство ценило в Батлере отнюдь не оперативную хватку, а лишь умение составлять служебные документы на отборном канцелярите — языке, как известно, весьма сложном и не каждому дающемся. Мисс Мейсон, к примеру, так им до конца и не овладела…
До сих пор Кайзермагш подтрунивал над своим помощником достаточно осторожно и беззлобно, но сегодня как с цепи сорвался. Хэмфри понимал, что сам отчасти виноват в этом, но легче ему не было..
Добравшись в своем мысленном избиении до шерифской мошонки, Батлер немного успокоился. И стал размышлять уже вполне серьезно: стоит ли немедленно сорвать с форменной куртки звезду помощника шерифа и отдать ее Кайзерманну вместе с советом засунуть в одно темное и тесное местечко — или лучше немного потерпеть. Батлер-отец, водивший знакомство с братом самого мистера Вайсгера, пару раз прозрачно намекал сыну: переизбрание Кай-зерманна находится под большим вопросом…
А шериф перешел от личных и деловых качеств помощника Батлера к общему упадку нравов в Соединенных Штатах. В итоге он злорадно констатировал, что ничего хорошего в ближайшем будущем этой стране не светит, — и, спустив пар в свисток, вернулся к делу.
— Ну и каким же образом вы, сэр, умудрились в течение шести часов наблюдать за подозреваемым и к утру убедиться, что сторожили пустой фантик от конфеты? Что птичка упорхнула неизвестно куда? Что до сих пор неизвестно, где эта птичка порхает и кому гадит на головы?
Хэмфри тем временем пришел к выводу, что применять звезду помощника в нетрадиционных целях пока не стоит. Следует все-таки подождать — однако планы на служебный рост отныне можно связывать лишь с вероятным преемником Кайзерманна. И молодой человек ответил самым изысканно-казенным слогом, на какой только был способен, — монотонно, словно зачитывал по бумажке невероятно скучный документ:
— В двадцать три пятьдесят восемь вчерашнего дня объект наблюдения вернулся в свой трейлер совместно с неустановленной молодой особой женского пола, после чего в означенном трейлере зажегся свет и стали раздаваться звуки, свидетельствующие, что объект и означенная особа занимаются распитием спиртных или иных напитков, а также прослушиванием музыкальных произведений, предположительно на принадлежащем объекту наблюдения музыкальном центре. В ноль-ноль двадцать три дня сегодняшнего музыка смолкла, но свет продолжал гореть, раздавались звуки разговора и звон бокалов, свидетельствующие, что общение объекта с означенной молодой особой пребывает в прежней стадии. В ноль три сорок два ситуация осталась без изменений, что привело к подозрению, что дело нечисто, ибо внешность означенной особы женского пола никак не давала возможности предположить, что объект наблюдения не предпримет за столь долгий срок в отношении означенной…
Бах!!! — ладонь шерифа с маху впечаталась в приборный щиток машины — разговор происходил в служебном джипе шерифа, припаркованном в некотором отдалении от Пфуллэнда и скрытом густым кустарником от глаз его обитателей.
— Если ты еще раз скажешь «означенная особа», — проскрежетал Кайзерманн, — то у твоего отца станет одним ребенком меньше! Неужели нельзя сказать проще: уж за три с лишним часа парень или затащил бы девку в койку и вдул ей от всей души, или бы они разошлись и поплыли каждый своей дорогой, как два использованных презерватива в городской канализации?! Продолжай и выражайся попроще.
Хэмфри продолжил:
— К четырем десяти стало окончательно ясно, что парень не собирается затаскивать в койку девку и вдувать ей от всей души. Предположив, что между ними ведется некий важный разговор, могущий оказаться имеющим отношение к проводимому расследованию, в четыре пятнадцать я выдвинулся к трейлеру на расстояние, позволяющее разобрать слова означенного разговора. В пять ноль одну мной было обнаружено, что разговор идет по кругу, то есть собеседники дословно и с теми же интонациями повторяют уже сказанное. Поскольку выход из трейлера находился под моим постоянным наблюдением, а объект и озна… и девка покидающими его зафиксированы не были, мной было проведено обследование задней стенки трейлера, в результате которого был обнаружен неплотно прилегающий лист обшивки, позволяющий покидать…
— Достаточно, — оборвал его шериф, начавший уже скрежетать зубами от слога Хэмфри. — Что было дальше, понятно. Дальше ты, сынок, грубо нарушил закон, вторгшись в частное владение без ордера прокурора. И нашел там музыкальный центр, прокручивающий в режиме нон-стоп запись разговора. Так?
— Ничего подобного, — запротестовал Хэмфри, напрочь позабыв, что собирался доложить о нескольких громких выстрелах, раздавшихся за пять минут до приезда шерифа. — Никакого вторжения не было! Я всего лишь просунул туда голову — оторванный лист был как раз в гостиной трейлера. А согласно являющемуся прецедентом решению суда в деле «Пендеркост против Малииовски» просовывание головы или иного органа не является вторжением, если ноги просунувшего остаются на федеральной территории…
— Вот и просунул бы туда «иной орган»… — хмуро сказал шериф. И спросил, обернувшись назад: — Что будем делать, мистер Вешбоу? Похоже, птичка почуяла силки и упорхнула в дальние края.
Человек с худощавым личиком, напоминающим лисью мордочку, обосновавшийся на заднем сиденье и не принимавший участия в разговоре, отрицательно покачал головой.
— Не думаю, шериф, не думаю. Удариться в бега можно было гораздо проще. А раз клиент старательно обставлял алиби — мы с ним еще увидимся. Надо продолжать наблюдение.
— Алиби для чего? — удивился шериф. — Берко-вич давно мертв… Или вы считаете, что этот сукин сын ездил уничтожать какие-то улики?
Лисоподобный мистер Вешбоу обнажил в улыбке зубы — маленькие и остренькие.
— Узнаем, шериф, узнаем. И я чую, что достаточно скоро.
Чутье Вешбоу подтвердилось быстро, Рация заверещала сигналом срочного вызова. Услышав от дежурного экстренное сообщение, Кай-зерманн высказался коротко и емко:
— Himmelherrgott!! И добавил:
— Так вот зачем, Der Teufel, ему нужно было алиби…
Вайсгер-Холл, 25 июля 2002 года, 09:00
Вайсгер-холл был расположен неподалеку от озера — на высоком живописном холме, поросшем редкими соснами. Здесь, на южном берегу Трэйклейна, несколько миль побережье было совершенно свободно от застройки — отсутствовали мотели и палаточные городки, коттеджные поселки и трейлер-вилли. Надо думать, покойный Вайсгер-отец, распределяя участки под аренду, предпочел уединение выгоде, а сын пошел по его стопам.
Ворота в невысокой ограде, отнюдь не выглядящей непреодолимой фортецией, были гостеприимно распахнуты. Охрана отсутствовала, но наметанный глаз Молдера заметил расположенные по гребню забора датчики и глазки телекамер — судя по всему, их со Скалли приезд не остался незамеченным.
Машина медленно поднималась по петлявшей между сосен дороге — и на третьем повороте Вайсгер-Холл предстал перед агентами ФБР во всем своем размахе. Молдер ожидал увидеть нечто большое и суперсовременное — замок озерного магната из пластика, стекла и бетона. И ошибся. Дом действительно был велик — а из-за множества флигелей и пристроек казался еще больше. Но материалом для возведения двухэтажного особняка послужило дерево — толстенные стволы мачтовых сосен. Впрочем, двухэтажным здание можно было считать лишь весьма условно. Многочисленные его части были расположены на разных уровнях холма, и порой крытая галерея соединяла первый этаж одного флигеля с третьим этажом другого. Стилизованные башенки и декоративный частокол (ничего не ограждавший) придавали резиденции Вайсгеров вид форта времен освоения Дикого Запада.
Впрочем, новейшие технологии не обошли стороной псевдоархаичную постройку. Бревна, обработанные какой-то хитрой химией, выглядели свежими, срубленными не далее как в этом году — что, по мнению Скалли, предпочитавшей настоящую и без приукрашиваний старину, отдавало дурновкусием.
Человека, спустившегося им навстречу, Молдер узнал сразу, хотя видел только на фотографиях. Ему недавно перевалило на седьмой десяток — но стройный и подтянутый, он выглядел на несколько лет моложе. На нем были потертые на коленях джинсы, легкие летние туфли и распахнутая на груди рубашка.
— Добро пожаловать, господа, — сказал он. — Меня зовут Вайсгер. Джон Вайсгер.
Вайсгер-холл, 25 июля 2002 года, 09:15
Огромная и подробнейшая карта озера Трэйк-лейн, висевшая на стене в кабинете хозяина Вайс-гер-холла, тоже была стилизована под старину — пожелтевшая бумага, затейливый готический шрифт, в углах скалятся мифические чудовища. Может быть, из-за этих чудовищ узкое, вытянутое в длину и изогнутое озеро, напоминающее лежащую на боку букву «S» с одним лишним крючком, показалось Молдеру похожим на след какого-то невиданного гигантского монстра. Огромной ползучей твари, проползшей, продавливая земную кору, — и нырнувшей в неведомые глубины…
— Земли вокруг Трэйклейна тогда были пустынными, бросовыми и дешевыми, — тем временем говорил хозяин. — Но это было почти все, что осталось у моего отца после Великой Депрессии. Я родился несколько лет спустя — и лишь по рассказам знаю, как медленно, шаг за шагом, Трэйклейн превращался в один из самых популярных курортов Северо— Запада… Огромный, непредставимый труд — а теперь кое-какие ублюдки пытаются лишить меня всего этого.
Вайсгер вздохнул, обвел печальным взглядом стены кабинета — развешанные на деревянных панелях головы зверей и чучела рекордных рыб, фотографии в резных деревянных рамках, стоящие на полочках кубки, выигранные в неведомо каких соревнованиях… Вздохнул еще раз, словно пресловутые ублюдки уже стояли за дверью, готовые ворваться в дом и лишить хозяина милых его сердцу сувениров.
— Вы имеете в виду кого-то конкретного? — осторожно спросил Молдер.
— Естественно! Вы хотите сказать, что не знаете, на кого работает ваш приятель Хэммет? Я вычислил это, как дважды два четыре.
— Насколько я знаю, Хэммет работает на полицию штата.
— Не только. Смотрите… — Вайсгер быстрыми шагами подошел к карте. — Считается, что все берега озера и окрестные земли принадлежат мне, но это не совсем так. Вот этот, этот и этот обширнейшие участки на северном берегу были проданы отцом еще в тридцатых годах — нужен был стартовый капитал для создания курорта. Возможно, лет двадцать спустя он мог бы их выкупить — но не стал. Инфраструктура округа Трэйк уже сформировалась, места для воплощения всех задумок отца хватило — подводить дороги, линии электропередач и связи к дальним северным берегам, в обход многочисленных бухт, казалось невыгодным и ненужным. Земли остались невыкупленными. Как выяснилось, это была ошибка. Трагическая ошибка.
— 89-я федеральная трасса? — высказал догадку Молдер.
— Она самая, — кивнул хозяин. — Когда впервые заговорили о ней — за три года до смерти отца, — было уже поздно. Банк, завладевший землями по просроченной закладной очередного владельца, вцепился в них мертвой хваткой. По частям не продавали, искали покупателя побогаче — цена земель вдоль федеральной автострады выросла стократно. И пять лет назад нашли-таки подходящего человека. Именно он собирается пустить на дно мой бизнес. Именно на него работает Хэммет.
А ведь еще изрядный сектор северных земель принадлежит «Биг-Трэйк-фонду», вспомнил Молдер, Получается, что от самого жирного куска Вайсгеру достались только крохи. Он спросил:
— Это именно один человек? Не корпорация?
— Сделка была достаточно запутана, но я сумел проследить все нити, — объяснил хозяин. — Официальным покупателем оказалась некая компания, зарегистрированная на Кипре с уставным капиталом в один доллар и учрежденная двумя фирмами — ирландской и гибралтарской. Но если пройти всю цепочку липовых компаний, в самом ее конце можно обнаружить одного человека.
— Кто же это?
— Некий русский нувориш. Их «нефтяной барон». По фамилии Бай… Буй… извините… — Вайсгер вернулся к столу, надел очки и прочитал по бумажке: — Баймухаммедов.
— Да, у русских порой весьма заковыристые имена, — сказал Молдер. И вспомнил свое пребывание в России, Подкаменную Тунгуску и местного жителя Охчайлугана, ни в какую не соглашавшегося на разумное сокращение своего имени…
— И что же планирует воздвигнуть на Трэйклей-не этот русский? — спросила Скалли. — Нефтяной промысел?
— Нефти здесь нет. Его замысел проще — курорт. Но курорт для очень богатых людей. Для тех, которые прилетают на отдых на личных реактивных самолетах и легко покупают сотни квадратных миль лесов — чтобы стрелять оленей, не рискуя угодить в грибника. Концепция моего отца была проста: любой американец, хотя бы даже совсем небогатый, должен иметь возможность приехать на Трэйклейи и отдохнуть — пусть в трейлере, пусть в палатке… Но нефтяным баронам такие соседи ни к чему. Меньшее, что они согласны иметь под боком, — публику, живущую в пятизвездочных отелях и рискующую погрузить свои драгоценные тела лишь в бассейны с подогретой дистиллированной водой. Именно они — пятизвездочные отели — и должны сменить трейлер-вилл и и палаточные городки.
— Мне кажется, это будет нелегко, — сказал Молдер. — Все-таки большая часть земель на берегах принадлежит вам, и продавать их, как я понял, вы не собираетесь.
— Все не так просто, мистер Молдер, — вздохнул хозяин. — Озеро и его берега — это капитал, который дает проценты лишь при наплыве людей… А обслуживающие приезжих структуры принадлежат мне лишь отчасти — и отнюдь не везде мой пакет акций копт-рольный, хотя по традиции я возглавляю советы директоров всех этих компаний. Исподволь работа по перекупке акций уже идет — но самая большая ставка этим Бай.. Буй… да пропади он пропадом! — вы понимаете, о ком я, — самая большая ставка им сделана на историю с «монстром озера». Умело раскрученная, она вызовет бегство туристов и обвал акций. Тогда земли придется продавать — чтобы выжить и сохранить хоть что-то. И тут уж этот проходимец своего не упустит.
— Да, эта история для него — просто подарок судьбы, — сказал Молдер.
— Неужели вы верите в подобные совпадения? — изумился хозяин. — От всей истории с монстром за милю разит нефтяными долларами.
— Экспертиза подтвердила, что укусы на трупе Берковича естественного происхождения, — напомнила молчавшая до этого Скалли.
— Когда у вас много денег, — сказал Вайсгер, — привезти и выпустить в озеро стаю пираний, пару-тройку аллигаторов или даже акулу-убийцу труда не составит.
При упоминании аллигаторов Молдер поморщился. Вспомнил одну старую неприятную историю. И сказал:
— Аллигаторы, пираньи и акулы свои жертвы пожирают. А не далее как вчера я читал одну книгу по ихтиологии и выяснил: идущие на нерест лососи рыбой практически не питаются. Но хватают ее, убивают, стиснув челюстями, — и бросают. Инстинктивно уничтожают будущих врагов своего беззащитного потомства. Просматривается явная аналогия со смертью мистера Берковича. Его тоже никто сожрать не пытался. Пожевали и выплюнули.
