Операция «Скрепка». Файл №302

      — О! Дорогая?
      — А как же! Гм-гм… Ты для меня очень дорога… Вдумайся в смысл, Скалли… Ты для меня очень дорога.
      — Ах, ты паршивец!
      — А что я такого сказал?!
      — Вот и найди себе кого-нибудь подешевле! Нет, но какой паршивец! Всегда знала, что ты такой!
      — Я уже не такой. Я переродился. Жизнь моя… Или ты, в свою очередь, приснилась мне?.. Я теперь скромнее стал в желаньях.
      — Еще скромнее?
      — Скромность — признак ума. Когда других признаков нет. У меня — есть.
      — Паршивец!.. А куда мы сейчас? К тебе? Или… ко мне?
      — Мы… кое-куда. Кое-где есть кое-что, чем мы займемся помимо расшифровки навахо-текста.
      — Молдер! А пояснее?
 
      Кое-где Вашингтон 21 апреля, ночь
      Кое-где — это в гнездилище интелей, обобщающе именуемых «Одиноким стрелком». Хип-парь-Лэнгли, Яппи-Карл, Шляпа-Фрохики. Худо-бедно — источник информации. За отсутствием источника Бездонной Глотки, навсегда покинувшего этот лучший из миров, и «Одинокий стрелок» — источник информации.
      Интели, в соответствии с дурацким пристрастием ко всякого рода конспирации, избирают для своего гнездилища нечто подвальное или чердачное, лучше трущобное, нежели комфортабельное. Оно и есть — гнездилище. Полутьма. Убогая мебель. Минимум комфорта. Но, конечно и конечно, — компьютерный парк на уровне!
      Впрочем, для данного случая конспирация вполне уместна, вполне.
      Здравствуйте, Карл. Здравствуйте, Лэнгли. А Фрохики?
      Должен вот-вот быть.
      Ну? Что скажете, друзья?
      По поводу?
      Хотя бы по поводу фотографии, изъятой агентом Молдером в отчем доме. Знаком ли вам кто-либо на ней? Кроме, разумеется, того, что слева. Слева — почтенный профессор Вильям Молдер.
      Итак?
      — Карл?
      — Когда сделана фотография, Молдер?
      — Примерно в 1973 году.
      — Гм-гм… Ого! Лэн! Ну-ка глянь!
      — Что, узнаёте кого-либо?
      — Встречный вопрос. Вам знаком проект, затеянный почти сразу после Второй Мировой под кодовым названием «Скрепка»?
      — Н-н…
      — А вам, мисс Скалли?
      — Предоставление убежища нацистским ученым в обмен на их багаж знаний. Ист?
      — Да. У вас отнюдь не девичья память, мисс Скалли. Именно — убежище за багаж знаний. Своеобразный бартер.
      — Бартер?! Вы сказали «бартер», Лэигли?!
      — Я сказал «бартер». А в чем дело? Довольно цинично, согласен. Однако я лишь повторил слэнговое обозначение, принятое в среде тогдашних создателей проекта. А в чем дело-то?
      — Не обращайте внимания, Лэнгли. Неконтролируемые ассоциации. Итак?
      — Странно… Вроде бы узнаю вот этого, рядом с вашим отцом. Виктор Клемпер. Наци. Не самый выдающийся ученый. Не Вернср фон Браун, словом. Но… самый страшный, если учесть род его занятий.
      — То есть?
      — Он занимался экспериментами над, с позволения сказать, недочеловеками… Ну, евреи, цыгане… Известная история… Газовые камеры, вакцинация и все такое…
      — Вакцинация?! Вы сказали «вакцинация», Лэнгли?
      — Я сказал «вакцинация». А в чем дело? Молдер? Мисс Скалли?
      — Нет-нет, продолжайте. Снова неконтролируемые ассоциации. Итак?
      Газовые камеры, вакцинация и все такое. Во имя торжества пауки, само собой! Если отвлечься от средств, то цели они достигли блестяще!
      — Иронизируете, Лэнгли?
      — Эмоционально — да. По сути — нет. Клемиер и фон Браун помогли, по сути, выиграть нам гонку с русскими в космосе. Астронавты высадились на Луну раньше Советов. Как говаривал старина Ней л Армстронг, «маленький шажок и гигантский шаг для человечества». О, историческая фраза!
      — Простите, Лэнгли, с фон Брауном и его космическими разработками понятно более-менее. Но при чем тут Виктор Клемпер?
      — Думаете, в категорию недочеловеков наци включали только евреев и цыган?
      — Думаю, нет.
      — Вот и мы так думаем. Мы, «Одинокий стрелок». С точки зрения наци, какие-нибудь, например, пришельцы на летающей посуде — тоже ведь недочеловеки. Всяко не сверхчелове-ки. Для наци сверхчеловек — это только наци.
      — Лэнгли?!
      — Да, Молдер?
      — Вы что-нибудь знаете о вакцинации пришельцев нацистскими учеными?!
      — Не знаю, Молдер. Но — думаю. Подумаю, что знаю. В общем, я знаю, что думаю. Клемиер готов был пожертвовать и собственной женой ради своих экспериментов. И ведь пожертвовал. Они работали вместе. Та еще сладкая парочка! Виктор и Елизавета Клем-перы! Не расставались ни на миг.
      — На фотографии нет женщин, только мужчины.
      — Я же сказал: пожертвовал. Официальное медицинское заключение — сердечный приступ. Но что там на самом деле — темный лес!
      — Выйдем из лесу, Лэнгли. Кто-либо на фотографии вам еще известен?
      — Пожалуй, нет. Извините, Молдер, нет.
      — А где могла быть сделана фотография, по вашему мнению, Лэнгли? По месту? Ангар за спинами всей компании — не приходилось видеть его раньше?
      — Приходилось.
      — Где?! Когда?!
      — Право слово, Молдер! Где угодно и когда угодно. Тривиальный ангар. Без особых примет. Можно встретить хоть в пригороде столицы, хоть в дремучей глуши типа индейской резервации. Кстати… гм-гм…
      — Да, Лэн?
      — Вы, как я понимаю, вернувшись из небытия, поставили задачу пока не «засвечиваться»?
      — Точно.
      — Вам не кажется, что избранный способ маскировки отчасти сомнителен? Быть незаметным, слиться с толпой, уйти от «хвоста» в этой… одежке…
      — Лэнгли! Давайте не будем затрагивать тему моего костюма. Я так скажу: производственная необходимость. И оставим эту тему.
      — И тему моих глаз!
      — А что у вас с глазами, мисс Скалли?
      — Я же попросила!
      — Но вы сами о них заговорили… По-моему, нормальные глаза. То есть красивые глаза.
      — Правда?!
      — Мисс Скалли, я никогда не делаю комплиментов, я только информирую. Красивые глаза! Хотя, конечно, немного…
      — Что?!!
      — …усталые.
      — И всё?!
      — А что вы хотели бы услышать еще?
      — Нет-нет!.. Разве что… Давайте вернемся к фотографии и посмотрим внимательней, в четыре глаза — моих и ваших.
      — В шесть глаз, мисс Скалли. Я Очкарик. Шутка.
      — Смешно, да. Фотография, Лэнгли, фотография. Вот этот, за Клемпером? Ходячий скелет? Вспомните, Лэнгли, вспомните!
      — Извините, мисс Скалли, нет. — Гантенбайн? Нопфлер?
      — Я не могу вспомнить того, что не знаю. Этого человека я не знаю. А вы?
      — Нет-нет, продолжайте. Вы обронили «странно» при взгляде на фотографию. Что — странно?
      — Проект «Скрепка» намеревались свернуть к середине пятидесятых… Но если вы, Молдер, уверяете, что фото датировано 1973 годом…
      — Уверяю.
      — Ну, не знаю… Мисс Скалли?
      — А этот… Клемпер… он сейчас как? Где? Жив?
      — Живет и здравствует. За счет американских налогоплательщиков.
      — Он что, в Америке?!
      — Более того, в Вашингтоне. Вам адресок дать? Карл, запусти принтер, нарисуй нашим друзьям адресок.
      — Чуть погодя. Картриж подсел. Фрохи-ки за ним и пошел. Где его носит, черт побери?! Только за смертью посылать!
      И — как в дурной оперетте: «Где наш Фрохики?!» — входит Фрохики…
      Очкарик-шляпа Фрохики. Он входит. И — остолбеневает:
      — Молдер?!! Молдер-р-р?!!
      — Я, Фрохики, я.
      — Молдер! Вы! Это вы! Карл, Лэн, это же Молдер!!! И вы так спокойно, так безучастно…
      — Остынь, Фрохики. Мы твое состояние уже пережили — час назад. Когда Молдер и мисс Скалли появились у нас. Как снег на голову.
      — Молдер, Молдер! И вы, Скалли, и вы!.. Невероятно! Дайте я вас обниму, а? Дружески, исключительно дружески! Невероятно! Я полагал, что вы, Молдер, гм-гм, безвозвратно ушли в историю… навечно.
      — Ну-ну, Фрохики, дружище, ну-ну. Придется подождать. Меняю вечность на лет эдак еще сорок бренного существования.
      — Нет, но надо же! Карл, Лэн! Это Молдер! Живой такой, веселый!
      — Эй, Фрохики, остынь. Уже остынь. Это Молдер, да. Живой такой, веселый, да. Ты скажи, ты картридж принес? Где тебя носило, черт побери?! Только за смертью посылать!
      — Карл… Я был… в госпитале.
      — Где-где?
      — В госпитале. Я чуть не рехнулся, когда услышал… Мисс Скалли…
      — Что?.Что?! Фрохики, что?!!
      — Мисс Скалли, я думал, вы… вас… И я сразу помчался в госпиталь… Госпиталь «Бедная Лиза»…
      — Фрохики!!!
      — Мисс Скалли, я поехал за картриджем и в пути… В общем, вертел ручку настройки, вертел. .. В общем, поймал полицейскую частоту… В общем, мисс Скалли, они там сообщили…
      — Фро-хи-ки!!!
      — В общем, в вашем доме два часа назад был выстрел. Соседи на всякий случай вызвали полицию… В общем, мисс Скалли…
      — Ну?!!
      — Ваша сестра в критическом состоянии. В коме. Выстрел в затылок. Она вошла в дом. Убийца уже прятался там, стоял за дверью. Нажал на курок и скрылся. Оружие бросил тут же. Она упала на пороге, мисс Скалли… Вот… Подробностей не знаю. Но она уже в госпитале. Я сразу, как услышал, — туда. Думал — вы… А это ваша сестра, слава богу! Тьфу, что я говорю! Но она жива, мисс Скалли, жива. Пока… В коме, но жива. Пока… Вот…
      Только за смертью посылать, да?..
      …И не спрашивайте, что у агента Скалли с глазами, не грешите на щитовидку. Надо ли объяснять, что у человека с глазами, когда он вдруг узнает о гибели младшей сестры (в коме?! но жива! но… пока…) Мелисса!
      «Будь я на твоем месте…» — навязчивая идея младшенькой по отношению к старшенькой. И как тебе на этом месте, Мелисса?
      «Вас убьют одним из двух способов. Нашлют на вас профессионального киллера. Не исключено, выходца из вашей же конторы. Он прикончит вас либо в доме, либо в гараже. Незарегистрированное оружие останется на месте преступления».
      Бежать! Бежать в госпиталь, к ней, к Мелиссе!
      — Скалли! Скалли, постой. Скалли!!!
      — Я должна быть там, Молдер! Я должна ехать туда! Я должна!
      — Нельзя!
      — Пуля предназначалась мне, понимаешь?!
      — А ты?! Ты понимаешь?! Если они задумали тебя убить, то прежде всего будут искать или поджидать как раз в госпитале.
      — Ублюдки!
      — Вот именно, ублюдки. И стоит ли доставлять ублюдкам такое удовольствие, как самой подставляться?! Лучше мы их подставим. Ну, подумай сама. Возьми себя в руки и подумай!
      — Молдер, лучше ты возьми меня в руки… Молдер, что же мне делать, Молдер?!
      — Взять себя в руки… Хорошо, иди сюда, я тебя обниму… Тихо, Скалли, тихо. Знаешь, я ведь тоже был почти по ту сторону. Да нет. Я был по ту сторону. И, как видишь, выцарапался.
      — Ты не сам. Тебя поднял Алберт Хостин. — . Значит, он сможет поднять и твою сестру!
      — Да? Молдер, да?
      — Да, Скалли, да.
      — Но Алберт Хостин… он же остался в Нью-Мексико. Ни телефона, ни электронной почты, езды тридцать шесть часов.
      — Он почувствует. Он сам приедет.
      — Как?! Как он почувствует?!
      — Этот — почувствует. Я-то знаю. Был случай убедиться. Просто думай о нем, призови его. Ну?
      — Да, Молдер, да! Он ведь мне снился, Молдер, он мне снился!
      — Это был не сон.
      — Знаю, Молдер! Теперь знаю!
      — Думай о нем, Скалли! Думай!
      — Вот сейчас подумала.
      — И я.
      — И получится?
      — Будем надеяться.
      — Да, Молдер, да!.. Но Мелисса! Она сейчас там одна…
      — Не одна. Там врачи. И там, не сомневаюсь, уже твоя мать. Ей наверняка сообщили… Она там, у изголовья.
      …Она, мать, там, да. Ей сообщили…
      — Моя дочь сюда поступила, к вам в госпиталь.
      — Имя? Фамилия?
      — Мелисса Скалли.
      — Агент Скалли? Из ФБР?
      — Нет. Это ее сестра.
      — Минуточку… Да, есть такая.
      — Она… как?
      — Ей только что сделали операцию. У нее прострелен череп.
      — О-о…
      — Миссис! Миссис! Ну-ка! Нюхните! Еще! Теперь таблетку. Запейте.
      — О-ох… К ней… можно?
      — Пойдемте. Вас проводят. Сюда. Налево. Направо. Вот сюда.
      Сюда: «Интенсивная терапия. Посторонним вход запрещен».
      Она не посторонняя. Она мать.
      Мониторы. Мерное попискивание. Капельница. Забинтованное-перебинтованное нечто на койке. Мелисса? И это Мелисса?
      — Мелисс? Это я, мама. Я здесь, я с тобой.
      — Миссис… Мы сделали все возможное при таком серьезном ранении. Она в коме. Мозг поврежден. Но мы предпринимаем все, что в наших силах. Мониторы работают круглосуточно.
      — Я останусь подле нее.
      — Сестра! Принесите миссис Скалли кресло поудобней.
      — Мелисса, девочка моя, Мелисса. Это какая-то дикая ошибка, это ошибка, ошибка, ошибка…
 
      Нью-Йорк, 42-я стрит 22 апреля, утро
      Причитания безутешной матери про ошибку-ошибку-ошибку — без смысловой нагрузки. Причитания и есть причитания.
      Но если про ошибку говорят собравшиеся вместе господа хорошие, соратники, в небезызвестном обширном кабинете на 42-я стрит, это отнюдь не причитания. Это «разбор полетов». И смысловая нагрузка — почти неподъемная.
      Ходячий скелет (впрочем, в данный момент — сн. -тчий… в креслах), разумеется, далек от брызгания слюной, стучания кулаком по столу, громогласных проклятий. Ходячий (сидячий!) скелет сама невозмутимость, сама объективность, сама выдержка. Тем более и раздражает.
      Мистер Никотин, разумеется, далек от внешнего проявления раздражительности — зачем еще и эту радость доставлять господам хорошим, соратникам! Абсолютная хо-лодпая враждебность у господ хороших, у соратппкои. Типичные бляди, сэр! Им только дай повод…
      А Мистер Никотин дал повод, дал. Что там повод! Причину! И у ходячего (сидячего!) скелета все основания тыкать и тыкать носом в дерьмо Мистера Никотина:
      — Заметьте, я всегда возражал против радикального решения по фигуранту Скалли. Но если бы я мог хоть предположить, что ваше радикальное решение настолько не сойдется с правильным ответом…
      — Гарантию может дать лишь страховой полис! Не ошибается тот, кто ничего не делает, мистер Нопфлер.
      — Считаете, что все мы ничего не делаем? За исключением вас, конечно! Вы у нас трудяга! Вы за истекшую неделю такого натрудили — век не разгребешь. Убитая женщина — сестра фигуранта Скалли. Как полагаете, фигурант Скалли удвоит усилия по расследованию обстоятельств преступления? Или утроит? Как полагаете, фигурант Скалли выйдет на нас завтра? Или уже сегодня? Или еще вчера?
      — Все поправимо, все поправимо.
      — О, как же, как же! И кто станет поправлять! Непосредственно вы? Или ваш на удивление неудачливый киллер?
      — Он профессионал. Позвольте вам напомнить акцию по Вильяму Молдеру.
      — О, как же, как же! Большой успех уникального мастера! Пристрелить в ванной больного и беспомощного старика! А позвольте, в свою очередь, вам напомнить акцию по Молдеру-младшему, по агенту Молдеру. Это ведь все тот же ваш уникальный мастер сначала спутал фигурантов, стреляя в окно, а при повторной попытке и вовсе попался?
      — Чуть не попался.
      — Попался, попался. Агент Молдер подловил его, как неопытного бойскаута. Агент Молдер узнал его в лицо и назвал по имени.
      — Агент Молдер больше никогда и никому не назовет моего профессионала по имени. Я отвечаю не только за себя, но и за своих людей. Недоработки одного устранит другой.
      — О, как же, как же! Недоработки устраните непосредственно вы?
      — В моем распоряжении достаточно профессионалов.
      — О, как же, как же! «Полярный волк»! Снимаю шляпу!
      — Что вы имеете против «Полярного волка», мистер Нопфлер?
      — Ровным счетом ничего. Он у вас забавный. Волк… Весьма забавный. «Ну, погоди!»
      — Это вы мне?
      — Это я не вам. Это название русского мультсериала. Аналог «Тома и Джерри».
      — Вы на досуге смотрите мультфильмы?
      — У меня не бывает досуга. Просто своего врага надо знать.
      — Своего врага я знаю.
      — М-м?
      — Фокса Молдера. А вы о ком подумали?
      — Конечно же, о Фоксе Молдере. Более ни о ком. Мы ведь с вами друзья, не так ли?
      И все присутствующие — друзья, не так ли? Не так ли, друзья?
      — Да-а… Таких друзей — за ручку и в музей.
      — М-м?
      — И в том музее каждого — на отдельный постамент, и — табличку: «Друг»! В качестве эталона. А вы о чем подумали?
      — Конечно же, об эталонной дружбе. Более ни о чем. Вот и у фигуранта Молдера с фигурантом Скалли, знаете ли, была эталонная дружба. Она, кстати, уверена, что ее напарник жив. Откуда бы у нее такая уверенность? Желаемое за действительное? Или действительное, оно же и желаемое? Очень трудно потерять напарника, практически невозможно! Даже если против него брошены лучшие силы «Полярного волка». Не так ли?
      — Фокс Молдер мертв. Я лично проследил за этим…
      — И лично убедились? Сделали контрольный выстрел?
      — Стрелять в горячий прах — только пыль поднимать.
      — Допустим. А что дискета с икс-файлами? Вы заверяли всех нас, что изъяли ее у фигурантов. Можете нам ее показать?
      М-да. Вопросец!.. Курение — вред, но таки позволяет держать паузу и казаться глубокомысленным. Но всему приходит конец. Сигарете тоже. А новую закуривать — уже неявное проявление внутренней сумятицы.
      Потому — придавить окурок, словно презрительную точку поставить, и:
      — Я не был заранее оповещен, что моя честность поставлена под сомнение!
      — Так пленка у вас или нет?..
      — У меня.
      — Хотелось бы все-таки на нее взглянуть.
      — И мне!
      — И мне!
      Вски-и-инулись, господа хорошие, соратники! Почуяли! Акела промахнулся! Не дождетесь!
      — Дискета с икс-файлами в надежном и недоступном месте. Интересы государственной безопасности!
      — Недоступном и для нас?
      — Само собой. Я же сказал: интересы государственной безопасности.
      — Но для вас она доступна?
      — Само собой. И завтра я вам всем ее предъявлю.
      — Почему не сегодня?
      — Потому что завтра.
      — Ну, если вы так ставите вопрос…
      — Я ставлю ответ.
      — Что ж, тогда… до завтра?
      — До завтра, господа!
      То-то! Знайте свое место, господа хорошие, соратники! Он, Мистер Никотин, как-никак не последний человек в государственной структуре, даже из первых будет. А вы все? Нет, на своей поляне вы все боги и цари. Но у каждого своя поляна. У Мистера Никотина — своя. И не надо, вот не надо заступать границу. Граница на замке! И ключик от замка у Мистера Никотина. А то вообразили, понимаешь ли! Может, вам еще и ключ дать от квартиры, где икс-файлы лежат?!
      Знать бы, между прочим, самому Мистеру Никотину, где та квартира!
      Нет такой «квартиры»! Мистер Никотин готов прозакладывать все еще невыкуренные сигареты на весь остаток жизни — нет такой «квартиры», где икс-файлы лежат! Кабинет Фокса Молдера был обшарен скрупулезно — спецы «Полярного волка» ни миллиметра не пропустили, а они свое дело знают, как бы там ни язвил ходячий скелет. И ведь обнаружили закладку — в письменном столе! Но — пусто.
      А значит?
      Фигурант Молдер таскал дискету с собой, не иначе.
      А значит?
      От дискеты, как и от фигуранта Молдера, осталась пригоршня праха, не иначе.
      А если все-таки иначе, то дискета может быть лишь у напарника, у фигуранта Скалли. Но «Полярный волк» взял ее в оборот уже на полпути от места аутодафе Молдера и… ничего не обнаружил, кроме распечатки.
      А значит?
      У фигуранта Скалли искомых икс-файлов нет — ни в электронном, ни в печатном виде. Только в памяти. Память у нее, правда, не девичья, но то решаемая проблема — чтобы память отшибло напрочь.
      М-да, решаемая-то решаемая, но решена была она из рук вон плохо. Что-то действительно Крайчек в последнее время сильно сдал. Одна неудача, с ликвидацией фигуранта Молдера по месту жительства — допустим, случайность. Но вторая, с ликвидацией фигуранта Скалли по месту жительства — уже закономерность. И не суть, почему Крайчека преследуют неудачи, — сильно ли он сдал или решил переметнуться, или просто обстоятельства так сложились. Не суть!
      А значит?
      Незаменимых у нас нет. Крайчек исчерпал ресурс. Не пора ли произвести замену в команде? Вместо номера один в команде «Полярный волк» на поле выходит… Да неважно, кто выходит! Рвущихся в игру молодых-да-ранних волчар-командос — как в Бразилии диких обезьян. Главное, отозвать Крайчека — мягко, щадяще. А то и жестко, беспощадно — удалить с поля…
      Однако кадровый вопрос кадровым вопросом, но завтра группа господ хороших, соратников, потребует к ответу: дискету, сударь, дискету! за слова надо отвечать! Сам сказал «завтра», ну и где?!
      Это он, пожалуй, сморозил — насчет завтра. Придется подсуетиться. Ох, как придется! «Куклу» господам хорошим, соратникам, не подсунешь — они сами кого угодно обмишурят.
      А значит?
      Получается, в Западную Вирджинию тащиться?! В тоннах и тоннах документов ковыряться?! До потери пульса клавиатуру насиловать, переводя икс-файлы из бумажного в электронный вид?! Не самолично, разумеется, но весь личный состав «Полярного волка» придется на уши ставить!.. Зато получится копия — не отличить от оригинала. Если получится, если успеется — до завтра.
      Зря он сморозил, зря. А куда было деваться?! Под сверлящим взглядом ходячего скелета! Бош! Колбасник недобитый! Сраный наци! Езжай в свою Германию и там командуй! «Эрсте колонне маршиерт! Цвай-те колонне маршиерт!» Зазвали вас на свою голову!
      А какие были смирные, тише воды и ниже травы, когда пересекли Океан и ступили на землю страны Бога и моей: «Люди добрые! Не подумайте, что мы вас обманываем! Сами мы не местные! Поможите чем можете!»
      Еще вопрос — стоило ли им помогать! Вопрос вопросов! Тогда казалось, что стоило. Выгодный бартер!
      Нынче же… Им дай палец — руку откусят. А то и целиком проглотят. Наци сраные! Сраные наци!
 
      Коннектикут, Нью-Кеннан Оранжерея «Виктория»
      22 апреля, утро
      Наци — они и в Африке наци. С поправкой: африканские наци провозглашают лозунг «Бей белых, спасай черных!», а не «Бей черных, спасай белых!». Поправка несущественная. Ибо главное — «бей!». Цвет избиваемых роли не играет. Скажем, у гипотетических загадочных пришельцев из космоса физиономии вообще гипотетически зеленые. А у подавляющего большинства реальных загадочных русских физиономии вообще реально синюшные. А у тех же индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо, — красные. Ну и? Ежели ты белый, то и взывай: бей зеленых! бей синюшных! бей красных! Так, что ли? Нет уж, нацизму, расизму, шовинизму в любых проявлениях — наше гневное «нет»! Даже и в ныне дикой России, по хорошо инспирированным слухам, официальная доктрина: нацизму, расизму, шовинизму в любых проявлениях — наше гневное «нет»! Правда, они, варвары, как водится, избрали свой особый путь и ярый лозунг «Бей красных, спасай белых!» трактуют не как проявление нацизма-расизма-шовинизма, но как торжество исторической справедливости. Загадочный народец эти русские, загадочный!
      А вот у нас, в Америке, в стране Бога и моей, любой наци априорно чувствует себя неуютно. Общественное мнение, понимаешь! И душевный, а равно и физический комфорт бывших наци обретешь, только если прикинешься добропорядочным старцем, в далекой молодости бежавшим от наци же в страну Бога и мою. При этом неплохо скандировать: «Мы не наци! Наци не мы!» Тогда живи-доживай свой век в райских условиях, и никакой суд не страшен, даже Страшный суд.
      Что есть райские условия? Что есть рай в общепризнанном понимании?
      Как же! Идиллия. Теплынь. Колибри. Орхидеи. И никто не донимает малоприятными вопросами: «Где вы были в ночь с Пивного путча на утро подписания акта Капитуляции?!» Вот — рай…
      Добропорядочный старец Виктор Клем-пер — за одну остановку от рая. При жизни. В Нью-Кеннане он. Это час-полтора езды от Нью-Йорка на северо-восток. Нью-Кеннан так и кличут в массах: Next Stop Paradise, то бишь. Следующая Остановка — Рай. Это ж какие средства нужно иметь, чтобы обосноваться среди особнячков и вилл Нью-Кенна-на! Здесь, знаете ли, обитают не самые нищие граждане страны Бога и моей] А добропорядочный старец Виктор Клем-пер и есть не самый нищий гражданин страны Бога и моей. Вопрос о первоначальном капитале отметается как неуместный. Работал он всю жизнь, жадно работал, вот и заработал! Работа делает свободным, не так ли? Свободным от бытовых неурядиц, от посторонних, от мук совести…
      Он, добропорядочный старец, на склоне лет интересуется исключительно одним: орхидеи еще не зацвели? орхидеи уже зацвели? орхидеи пока не отцвели? Оранжерея у него в Нью-Кеннане, оранжерея! Названа «Викторией» исключительно производно от имени владельца. Не от «Победы», а от Виктора. И не донимайте, пытливые: «На что вы намекали, называя прибежище „Викторией“? Это в смысле вашей победы над исторической справедливостью, да?! Выпьем, мол, за победу, за нашу победу!» Не донимайте! Просто владелец — Виктор, оранжерея — «Виктория». Идиллия. Теплынь. Колибри. Орхидеи. Садовник — Виктор Клемпер, грузный, кряжистый, эдакий отставной боксер-тяжеловес. Но мозги у него, в отличие от ушибленных боксерских мозгов, по-прежнему работают и работают и… делают свободным — судя по умудренному взгляду. Подобный взгляд — прерогатива сущего праведника, за годы и годы настрадавшегося от большой сволочи, либо прерогатива большой сволочи, за годы и годы поизмывавшейся над праведниками, да-а-а…
      Да какая же он сволочь! Он садовником родился и садовником умрет. Все цветы ему надоели, кроме… орхидей? И все люди ему надоели. Кроме… Да без «кроме»! Все.
      И вы тоже, молодые люди, гости непрошеные — маскарадный hombre с милейшей фройляйн… э-э, простите, мисс).
      Вы здесь неугодны, молодые люди. Что вам угодно, молодые люди?
      — Виктор Клемпер?
      — Молодые люди, по правилам этикета не мешало бы сначала представиться, нет?
      — Фокс Молдер.
      — Дэйна Скалли.
      — Очень приятно.
      — По вашему тону не скажешь.
      — Вы наблюдательны, фройля… мисс. Но по правилам этикета принято говорить «Очень приятно».
      — Итак?
      — Что?
      — Виктор Клемпер? Знаем, что — Виктор Клемпер, но по правилам этикета принято осведомляться, прежде чем…
      — Вам знакомы правила этикета, молодой человек? По вашему облачению не скажешь. Вы как сюда добрались? На мустанге? На пироге?
      — На машине.
      — Где вы ее оставили?
      — На площадке перед оранжереей.
      — Так вот, вас не затруднит вернуться к ней, сесть за руль и — покинуть меня так же, как вы добрались сюда? Видите, я очень занят.
      — Чем?
      — Цветочками. Моими цветочками. Будете проходить мимо — проходите. И ни в коем случае не заденьте своим… серапэ. Они такие хрупкие, капризные.
      — Мистер Клемпер! Вы, в отличие от ваших цветочков, не создаете впечатление хрупкого и капризного. Зачем же вы со мной так? И с леди?
      — Я, молодой человек, не создаю впечатление. Я такой, какой есть. Честь имею.
      — Да? Имеете? Честь? Уверены?
      — Молодой человек, закончим общение, а?
      — Еще не начинали, мистер Клемпер. Или вы предпочитаете — герр Клемпер? Значит, говорите, «Я такой, какой есть»?
      — Что вам угодно, молодой человек?!
      — Зовите меня просто мистер Молдер. Я же представился. Агент ФБР Молдер. Фокс Молдер.
      — О, ФБР! А документик можно?
      — Документик можно. Документы, герр Клемпер, в порядке.
      — Спасибо. А ваша дама?
      — Она тоже.
      — Из ФБР?
      — Да.
      — А документик можно?
      — Придется поверить на слово. Она тоже из ФБР. Агент ФБР Скалли.
      — Гм. И что угодно двум агентам ФБР от мирного садовника?
      — Садовника? Мирного?
      — Я, знаете ли, садовником родился и садовником умру…
      — Герр Клемпер, вы знаете, что это не так. Мы знаем, что это не так. И?
      — Зовите меня просто мистер Клемпер. Для лучшего взаимопонимания, если нам, конечно, удастся его достичь.
      — Попытаемся.
      — Попытка, конечно, не пытка, мистер Молдер, но… Возможно ли взаимопонимание между агентами ФБР и… мирным садовником? Как там говорится: я имею право хранить молчание, я имею право на адвоката, я имею право…
      — Мистер Клемпер. Ваша ирония сейчас не к месту и не ко времени. Забудем о ФБР. Я пришел к вам не как юридическое лицо к юридическому лицу. Я пришел к вам частным порядком — как сын человека, с которым вам доводилось вместе работать и работать. Мистер Клемпер, вы знаете, что это так. Мы знаем, что это так. И?
      — Предположим. И?
      — Давняя история. Вы ведь, когда пересекли Океан и прибыли в Америку, сразу были востребованы нашим правительством?
      — Я был востребован вашим правительством и поэтому пересек Океан. Давайте не путать причинно-следственные связи.
      — Давайте. И?
      — Что — и?
      — Над чем вы здесь у нас работали и работали?
      — Послушайте, мистер Молдер… Вы знаете, что я знаю, что вы знаете. К чему ворошить?.. Сами сказали: давняя история. Я старик. Воспоминания о прожитом, даже приятном, нагоняют на меня тоску, в преддверии скорого ухода из этого мира.
      — Давняя история — приятное прожитое, герр Клемпер?
      — Мы же договорились — мистер Клемпер.
      — Мистер Клемпер.
      — Послушайте, мистер Молдер… Я сказал: воспоминания о даже приятном.
      — То есть та давняя история вам неприятна?
      — Послушайте, мистер Молдер… Вы не против, если я буду говорить не с вами, а с мисс Скалли? Просто не могу избавиться от ощущения, что общаюсь с каким-нибудь Чингачгуком.
      — Рецидив? Предубеждены против наших цветных братьев?
      — О, ну что вы! Я сугубый интернационалист! Просто не могу избавиться от ощущения, что вот-вот лишусь скальпа. И потом, извините… запах. Вы, извините, когда последний раз мылись? Мои орхидеи и то не в силах перешибить…
      — Мистер Клемпер! Повторюсь, ирония сейчас не к месту и не ко времени.
      — Уж какая тут ирония! К тому мне, хоть и старику, приятней беседовать с цветущей женщиной, чем, извините… с вонючим hombre. А вы пока побудьте на расстоянии, на мои цветочки посмотрите, понюхайте.
      — Что ж, мистер Клемпер… Скалли?
      — Да, Молдер. Да.
      — Так-то лучше, молодые люди. О, каков парфюм! Совсем другое дело! Что за парфюм, дорогая фройляйн? «Пятое авеню»?
      — Это мой естественный запах.