Кинси Милхоун (№1) - «А» – значит алиби

Сразу за мотелем начиналась бледно-серая дымка бесконечной пустыни, сгущавшаяся на горизонте в розовато-лиловую полоску. Дул мягкий и сухой ветер, обещая в скором времени изнуряющую жару, о которой и теперь можно было догадаться по дрожащим столбам солнечного света, которые мерцали в глубине пустыни, отражаясь от поверхности каких-то усыхающих водоемов. Лишь редкие кусты серебристой полыни разнообразили пустоту безлесного пейзажа, окаймленного грядой далеких холмов.

Для начала я заехала на почту, чтобы отправить обещанные пятьдесят долларов своему приятелю, а потом решила наведаться по адресу, который он сообщил по телефону. Шарон Нэпьер проживала в двухэтажном многоквартирном комплексе на противоположной окраине города. Это был оштукатуренный дом нежно-розового цвета с обгрызенными углами, будто их отъели какие-то голодные животные, бродящие здесь по ночам. На почти плоской крыше валялись камни и мусор, сбоку свисала ржавая пожарная, лестница. Весь обозримый ландшафт состоял из скал, кустов юкки и кактусов. Здесь было не больше дюжины строений, сгрудившихся вокруг бассейна, имевшего форму большой фасолины. Весь комплекс отделял от автостоянки шлакобетонный забор серовато-коричневого цвета. В бассейне плескались двое ребятишек, а у дверей одной из нижних квартир стояла средних лет женщина, зажав между ногами пакет с продуктами и пытаясь ключом открыть дверь. Парень-мексиканец поливал тротуар из шланга. На другой стороне комплекса находились дома, рассчитанные на одну семью. Чуть поодаль, через улицу, я заметила незастроенный участок. Квартира Шарон размещалась на первом этаже, ее имя значилось на белой пластиковой полоске, укрепленной на почтовом ящике. Хотя шторы в квартире были задернуты, но с некоторых крючков петли соскочили. В результате полотно загнулось внутрь и отвисло, образовав щель, через которую я смогла рассмотреть столик с пластиковой крышкой кремового цвета и два простых кухонных стула из такой же пластмассы. На углу стола я заметила телефон, под который была подложена стопка каких-то бумаг. Рядом стояла кофейная чашка со следами ярко-розовой губной помады на краю. В блюдце валялась потушенная сигарета со следами той же помады. Я огляделась по сторонам – пока никто на меня особого внимания не обращал. Тогда я быстро обогнула дом и прошла к черному ходу. На задней двери тоже был номер квартиры Шарон, а неподалеку, через небольшие интервалы, располагались еще четыре двери. Перед каждой дверью были устроены небольшие прямоугольные загончики, огороженные заборами из шлакобетона высотой на уровне плеча, наверное, чтобы создать иллюзию собственного, пусть и небольшого, палисадника. За заборами стояли мусорные баки. Шторы на кухне тоже были задернуты, и я осмотрела крошечный палисадник. Около крыльца Шарон разместила шесть кустов герани в горшках, у самой стены стояли два складных алюминиевых стула, а возле двери лежала груда старых газет. Справа от входа виднелось небольшое оконце, за ним – окно побольше. У меня не было возможности проверить, чье это окно – ее спальни или соседское. Окинув взглядом незастроенный участок, я "окинула палисадник и, обогнув дом с другой стороны, снова оказалась на улице, села в машину и направилась во "Фримонт".

У меня было ощущение, что я никуда отсюда не уходила: все та же дама в ярко-голубом продолжала швырять четвертаки в пасть игрального автомата. Я заметила, что волосы у нее на затылке скреплены глянцевой заколкой из красного дерева. Мне показалось, те же люди, что и вчера, прилипли к столам, где бросали кости, и тот же крупье механически двигал фишки лопаткой взад и вперед, словно сметал дорогой мусор. По залу ходила буфетчица с тележкой, предлагая напитки, и здесь же внимательно за всем наблюдал здоровенный мужик – как я догадалась, переодетый в гражданское сотрудник службы безопасности, – старавшийся прикинуться обычным проигравшимся туристом.

Из открытых дверей кабаре до меня доносился ровный, но довольно похотливый голосок певицы, которая напевала какую-то мешанину из бродвейских мюзиклов. Я перехватила ее жеманный взгляд, приглашавший посетителей зайти в полупустой зал, в свете прожекторов припудренное лицо светилось неестественно розовым цветом.

Найти Шарон Нэпьер оказалось совсем нетрудно. Это была высокая, порядка пяти футов и десяти дюймов, стройная женщина, казавшаяся еще выше из-за туфель на шпильках. Она относилась к тем дамам, которых обычно рассматривают снизу вверх: длинные точеные ножки, удачно подчеркнутые черными сетчатыми чулками, и черная мини-юбка, еле прикрывающая ягодицы. У нее были узкие бедра, плоский живот и тугие груди, заметно выпиравшие вперед. Она носила черную обтягивающую блузку-боди с глубоким вырезом и вышитым над левой грудью именем, которое я легко сумела прочесть. Волосы у нее были пепельного цвета, в ярком свете казавшиеся бесцветными, а глаза имели фантастический зеленый оттенок, что я отнесла на счет тонированных контактных линз.

У Шарон была бледная, без единого пятнышка кожа, а лицо своими тонкими, правильными чертами и белизной напоминало хрупкую яичную скорлупу. Ослепительно розовая помада эффектно подчеркивала полноту и сочность роскошных губ. Такой ротик явно предназначался не только для естественных надобностей. Практически все в ее поведении и внешности сулило жаждущим невообразимое сексуальное удовольствие – разумеется, за соответствующую и, думаю, немалую цену.

Шарон раздавала карты выверенными, механическими движениями и необыкновенно быстро. Вокруг стола, за которым она работала, сидели трое мужчин, и все хранили молчание. Для общения использовались самые скупые средства: поднятая рука, перевернутые или подсунутые под сделанную ставку карты, пожатие плечом в случае, когда открывалась верхняя карта. Две картинкой вниз, одна открыта. Шлеп, шлеп. Один игрок потер краем своей верхней карты по столу, предлагая вскрыться. На второй раздаче у одного из участников оказался блэкджек, и Шарон выплатила ему выигрыш – двести пятьдесят долларов фишками. Я имела возможность наблюдать за ним, пока она собирала карты, тасовала и снова раздавала. Это был довольно худой мужчина с узкой лысоватой головой и темными усами. Рукава рубахи у него были закатаны, а подмышки потемнели от пота. Его внимательный взгляд скользил по ее телу и непроницаемому лицу – холодному и бесстрастному, с горящими, как у кошки, глазами.

Она вроде бы не обращала на него особого внимания, но по всему чувствовалось, что этим двоим позднее будет чем заняться наедине. Я перешла к соседнему столу, чтобы понаблюдать за ней с более удобного расстояния. В час тридцать Шарон ушла на перерыв, и ее подменил другой дилер. А она направилась через все казино в комнату отдыха, где взяла кока-колу и закурила сигарету. Я последовала за ней и спросила:

– Если не ошибаюсь, Шарон Нэпьер?

Она пристально посмотрела на меня зелеными глазами с флюоресцентным, почти бирюзовым оттенком, обрамленными густыми темными ресницами, и ответила:

– Не припомню, чтобы мы встречались раньше.

– Меня зовут Кинси Милхоун, – представилась я. – Разрешите присесть?

В знак согласия она просто пожала плечами. Потом достала из кармана пудреницу и, взглянув в зеркало, поправила смазанную на верхнем веке тень. Хотя, как я сейчас заметила, ресницы у нее были накладными, но эффект получался потрясающий – глаза имели просто экзотический вид. В завершение, опустив мизинец в крошечную баночку с розовым блеском и проведя им по губам, она освежила свои роскошный рот.

– Так чем могу вам помочь? – наконец произнесла она, на секунду оторвав взгляд от зеркала пудреницы.

– Я расследую смерть Лоренса Файфа, – сразу перешла я к делу.

При этих словах она замерла, будто парализованная.

Если бы я собиралась ее фотографировать, то лучшей позы нельзя было придумать. Но уже через секунду Шарон опять ожила – захлопнула пудреницу, засунула в карман и закурила. Она глубоко затянулась, не отрывая от меня взгляда. Потом стряхнула пепел и резко выпалила, сопровождая каждое слово, будто выстрелом, облачком дыма, вырывавшимся изо рта:

– Он был настоящим дерьмом.

– Да, мне доводилось это слышать, – кивнула я. – Вы долго работали под его началом?

Она улыбнулась:

– Вижу, вы неплохо приготовили свое домашнее задание. И могу поспорить, знаете точный ответ и на последний вопрос.

– Более-менее, – согласилась я. – Но многое мне пока неизвестно. Не согласитесь просветить меня?

– Насчет чего?

Я пожала плечами:

– Ну, как вам с ним работалось? И что вы почувствовали, узнав, что он умер?..

– Это был настоящий мерзавец, и, узнав о его смерти, я вздохнула с облегчением, – сказала она. – Я проклинала свою секретарскую работу по причине, о которой вам не догадаться.

– Вижу, нынешняя работа вам больше по душе, – заметила я.

– Послушайте. Мне нечего здесь с вами обсуждать, – бросила она отрывисто. – Кто вас ко мне направил?

– Никки, – ответила я, решив зацепиться за эту возможность продолжить беседу.

Похоже, Шарон испугалась:

– Но ведь она в тюрьме. Не так ли?

– Уже на свободе, – сказала я, помотав головой.

Она что-то прикинула в уме и спросила более мягким тоном:

– И что, у нее теперь есть деньги?

– Она не бедствует, если вы это имели в виду.

Резким движением Шарон затушила сигарету, буквально размазав ее по пепельнице, и отрывисто произнесла:

– Я заканчиваю в семь. Почему бы нам не отправиться ко мне домой и там не поболтать немного?

– А сейчас вы ничего больше не хотите рассказать?

– Только не здесь, – ответила она и продиктовала свой адрес, который я, хотя он мне и так был известен, занесла в блокнот. Потом Шарон кинула быстрый взгляд налево, и мне даже показалось, что подняла руку, приветствуя кого-то, а на лице у нее вспыхнула и сразу растаяла легкая улыбка. Она как-то неуверенно посмотрела в мою сторону и слегка развернулась, закрыв мне обзор. Я автоматически попыталась заглянуть ей через плечо, но она отвлекла внимание, коснувшись ногтем моей руки. Я взглянула на нее – она смотрела на меня сверху вниз с отсутствующим выражением на лице.

– Это был начальник нашей смены, мой перерыв закончился.

Она лгала с отменной наглостью, демонстрируя, что ей абсолютно наплевать на реакцию собеседника.

– Значит, увидимся в семь, – сказала я.

– Лучше в семь сорок пять, – предложила она. – Мне нужно немного проветриться после работы.

Набросав название своего мотеля и номер телефона, я вырвала листок из блокнота и протянула ей. Плотно свернув, она засунула его в пачку с сигаретами за целлофановую обертку и удалилась, грациозно покачивая бедрами и даже не обернувшись.

Раздавленный окурок еще слабо дымился, испуская едкий запах, и мой желудок начал проявлять новые признаки протеста. Я намеревалась еще поболтаться здесь и последить за Шарон, но руки дрожали, и вообще мне надо было полежать. Чувствовала я себя совсем неважно и уже начала думать, что ночные симптомы гриппа оказались вовсе не случайными. С затылка по всей голове опять растекалась тупая, ноющая боль. Я направилась через вестибюль на выход. Свежий воздух на какое-то время привел меня в чувство, но, к сожалению, ненадолго.

Добравшись до "Багдада", я купила в автомате банку севен-ап. Хорошо было бы и перекусить, но я боялась, что еда не удержится в желудке. День едва перевалил за полдень, и у меня не было никаких срочных дел аж до вечера. Поэтому, повесив на дверь табличку "Не беспокоить", я залезла в свою неразобранную кровать и плотно укуталась в покрывало. Кости мои уже начали ныть, и прошло немало времени, пока я наконец немного согрелась.

Глава 13

Телефон звонил с пугающей пронзительностью, и я проснулась, будто от толчка. В комнате было темно, я никак не могла сообразить, сколько времени и что это за постель. Чувствуя сильный, жар и озноб, с трудом нащупала телефонную трубку и перевернулась, опершись на один локоть, отчего покрывало свалилось на пол. Потом щелкнула выключателем и прищурила глаза от резкого, неприятного света.

– Алло?

– Кинси, это Шарон. Вы не забыли про меня?

Я взглянула на часы, было уже восемь тридцать.

– Черт возьми, прошу прощения, – промямлила я. – Вы еще побудете дома некоторое время? Я случайно заснула и сейчас выезжаю.

– Ладно уж, – ответила она без особого энтузиазма. Похоже, у нее были планы поинтереснее. – О, подождите. Кто-то звонит в дверь. – Она со стуком положила трубку, и я сразу представила знакомый твердый пластик кофейного столика. Оставалось ждать, когда она там освободится. Я с трудом поверила, что умудрилась проспать, и костерила себя за такой промах. С другого конца провода донесся приглушенный звук открываемой двери и ее удивленное восклицание. Вдруг раздался короткий глухой выстрел.

Зажмурившись от ноющей боли в голове, я присела на кровати и приложила ухо к трубке, прикрыв микрофон ладонью. Что же там случилось? К телефону с той стороны кто-то подошел. Рассчитывая услышать голос Шарон, я уже почти окликнула ее по имени, но что-то заставило меня захлопнуть рот. Сначала я услышала дыхание, а затем какой-то бесполый, приглушенный голос.

От свистящего "алло" меня прошиб озноб. Я закрыла глаза, заставив себя молчать, по всему телу мгновенно разлилась тревога, так что стук сердца отдавался даже в ушах.

Раздался короткий щелчок, и линия прервалась. Бросив трубку, я быстро сунула ноги в туфли и, уже выбегая из комнаты, схватила куртку.

Прилив адреналина вытеснил боль из моего тела. Хотя руки еще тряслись, но по крайней мере я уже могла двигаться. Закрыв дверь, я бросилась к машине. Потратив пару секунд, чтобы попасть ключом в гнездо зажигания, наконец завела машину и, развернувшись, помчалась к дому Шарон. По дороге достала из "бардачка" фонарь и проверила его – батарейки были в порядке. Пока я неслась по ночным улицам, тревога моя нарастала. Одно из двух – либо она разыгрывала меня, либо уже мертва, и, похоже, я догадывалась, какой вариант более вероятен.

Я остановила машину напротив ее дома. Там не наблюдалось никаких признаков активной деятельности.

Вокруг тоже никого не было. Ни групп зевак, ни скопища полицейских машин вдоль улицы, ни завывания сирен. У обочины стояло довольно много автомобилей, а окна почти всех видных мне отсюда квартир были освещены. Обернувшись, я взяла с заднего сиденья портфель и извлекла оттуда пару резиновых перчаток. Ладонь коснулась короткого ствола самозарядного пистолета, и я переборола отчаянное желание сунуть его в карман ветровки.

Трудно было заранее сказать, что именно я увижу в ее квартире и кого повстречаю, но оказаться там с заряженным пистолетом, если выяснится, что она действительно мертва, мне было уж совсем не с руки. Поэтому, оставив пистолет лежать на месте, я вышла из машины, заперла ее и сунула ключи в карман джинсов.

Я в темноте пересекла дворик перед главным входом в квартиру. Вдоль пешеходной дорожки были предусмотрительно рассажены ориентиры – шесть кактусов, торчащих по краям, словно маяки, и украшенных яркими желто-зелеными цветами. Эти растения создавали даже более праздничный эффект, чем иллюминация.

Квартира Шарон была погружена во мрак, а знакомая мне по предыдущему визиту смотровая щель исчезла – кто-то плотно задернул шторы. Я постучала в дверь.

– Шарон? – произнесла я по возможности уверенным голосом, одновременно продолжая внимательно наблюдать за окнами и дверью – не пробьются ли оттуда лучи света. Затем натянула резиновые перчатки и повертела дверную ручку. Закрыто. Я постучала еще раз и вновь окликнула. Изнутри не доносилось ни звука. Что же предпринять, если кто-то притаился в квартире? Я решила пройти к черному ходу и обогнула дом с торца. Откуда-то из квартир верхнего этажа доносились звуки стереомагнитофона. Спина опять заныла от боли, а к щекам прихлынул жар, как после приличной пробежки, и сейчас я уже затруднялась сказать, что было причиной – грипп или страх. Стараясь не шуметь, я быстро двигалась по дорожке вдоль задней стены дома. Кухня Шарон оказалась единственной, где не горел свет. Над всеми дверьми черного хода висели фонари, которые отбрасывали неяркий, но довольно сильный свет на расположенные напротив каждой квартиры палисадники. Я попробовала повернуть ручку двери черного хода. И здесь заперто. Тогда я постучала в окошко.

– Шарон? – окликнула я, напряженно пытаясь уловить какие-нибудь звуки из глубины квартиры. Но все было тихо. Тогда я обследовала заднее крыльцо. Если она хранила запасные ключи вне дома, то наверняка прятала их где-нибудь поблизости. Я обратила внимание, что в двери сделаны небольшие стеклянные вставки, и, на худой конец, можно было выбить одну из них. Для начала я пошарила пальцами по маленькому выступу над дверным проемом, но тот оказался слишком узок для ключей. Все цветочные горшки у крыльца стояли ровно и, похоже, не сдвигались, а беглый осмотр их содержимого не выявил никаких посторонних предметов. Коврика на пороге не было. Подняв со ступенек стопку старых газет, я их встряхнула и перелистала, но никаких ключей оттуда не вывалилось. Окружающая палисадник шлакобетонная ограда была сложена из декоративных квадратных "кирпичей", примерно фут на фут, в виде своеобразного лабиринта со множеством уютных углублений и полочек, будто специально предназначенных для того, чтобы прятать там ключи.

В глубине души я все-таки надеялась, что не придется обшаривать всю стенку. Но, еще раз взглянув на стеклянные вставки в двери, я вздохнула – все же лучше заняться поисками, чем вышибать кулаком одно из этих окошек.

Справа, в самом углу загончика, стояла зеленая пластмассовая лейка, а рядом с ней валялся совок. Присев на корточки, я обшарила все декоративные дырки в бетонной загородке и в одной нащупала в конце концов ключ.

Протянув руку, я схватилась за лампочку висевшего над дверью фонаря и немного вывернула ее. Свет погас, и крыльцо погрузилось во тьму. Тогда я вставила ключ в замок, и дверь со скрипом отворилась.

– Шарон, – произнесла я охрипшим, свистящим шепотом. Меня все время подмывало выскочить из квартиры, но надо было убедиться, что здесь никого, кроме меня, нет. Держа фонарь, как дубинку, я второй рукой ощупывала стену, пока не отыскала какой-то выключатель. Это оказался пристенный светильник над раковиной. Разглядев на противоположной стене кухни выключатель верхнего света, я повернула тумблер, а сама быстро присела и отпрыгнула в сторону, чтобы уклониться от возможного выстрела. Пригнув голову и задержав дыхание, я прислонилась спиной к холодильнику и внимательно прислушалась – ни звука. Я чертовски надеялась, что не ввязываюсь в данный момент в глупейшую историю и что звук, который слышала по телефону, не был простым хлопком пробки от шампанского, а Шарон сейчас не развлекается в темной спальне запрещенными сексуальными фокусами с породистой собачкой и хлыстиком в руке.

Заглянув в гостиную, я увидела распростертую на полу Шарон Нэпьер в желто-зеленом велюровом халатике. Она одновременно напоминала мертвеца и крепко уснувшего человека, и мне хотелось узнать, кто же ее так "усыпил".

В два прыжка я пересекла гостиную и, прижавшись на секунду к стене, заглянула в темную прихожую. Рассмотреть было ни черта невозможно. Тогда, нашарив левой рукой выключатель, я зажгла свет, заливший всю прихожую и часть спальни, где, похоже, никто не скрывался. Включив свет в самой спальне, я быстро огляделась вокруг. Открытая дверь справа от меня, судя по всему, вела в ванную. Никаких признаков ограбления я не заметила.

Раздвижная дверь стенного шкафа была плотно прикрыта, и это мне не совсем понравилось. Вдруг из ванной комнаты донесся слабый скрежещущий звук. Замерев, я присела на корточки, сердце глухо упало вниз. В качестве оружия у меня был только фонарь, и я проклинала себя, что не захватила пистолет. Опять повторился тот же невнятный скрип, который вдруг показался мне ужасно знакомым. Я резко распахнула дверь и осветила ванную фонариком. Ну конечно – это обычная мышка, без устали бегающая по кругу внутри своего проволочного колеса. Ее клетка как раз стояла на полке. Щелкнув выключателем, я убедилась, что, кроме этого грызуна, здесь больше никто не прятался.

Затем я приблизилась к нише, отодвинула дверь и, подождав секунду, заглянула внутрь. Стенной шкаф был набит одеждой. Переведя дыхание, которое до сих пор пыталась сдерживать, я еще раз внимательно огляделась вокруг. Убедившись, что дверь черного хода закрыта, и, задернув занавески на кухне, я вернулась к Шарон. Потом включила в гостиной свет и опустилась рядом с телом на колени. Пулевое отверстие находилось у самого основания горла, словно медальон, в котором вместо фотографии была живая плоть.

Ковер около головы потемнел от крови и по цвету напоминал сырую куриную печень. В волосах Шарон я заметила мелкие осколки костей и поэтому решила, что пуля попала в позвоночник и разнесла его вдребезги. Что ж, так лучше для нее – все-таки меньше мучений. Судя по всему, она упала прямо на спину – обе руки раскинуты, а бедра слегка повернуты. Глаза остались полуоткрыты, их зелень уже потускнела, а пепельные волосы казались мертвенно-серыми.

Если бы я оказалась здесь, как мы и договаривались, она, возможно, осталась бы жива. Мной овладело запоздалое раскаяние, и я мысленно попросила у Шарон прощения за свои плохие манеры, за свое недомогание, за смертельную для нее задержку. Мне хотелось взять ее за руку и попытаться оживить, но это было невозможно, и вдруг до меня дошло, что если бы в тот момент я оказалась здесь, то тоже могла быть уже мертва.

Я еще раз внимательно оглядела комнату. Палас был старый и вытертый, так что следов от обуви не осталось.

Подойдя к окну, я поплотнее задернула шторы, чтобы сейчас, когда включен свет, никто не мог заглянуть с улицы. После этого я совершила уже более подробный осмотр всех помещений в квартире. Постель осталась неразобранной. В ванной валялись сырые полотенца.

Корзина для грязного белья переполнена. На краю ванны стояла пепельница с раздавленными и размазанными окурками; после сегодняшнего посещения казино мне уже была знакома эта ее манера. Квартира состояла лишь из трех основных комнат – гостиной с обеденным столом у окна, кухни и спальни. Мебель была расставлена как попало, и, похоже, самой Шарон здесь принадлежали лишь некоторые детали обстановки. Что касается общего бардака в квартире, тут явно чувствовался стиль хозяйки – грязная посуда в раковине, переполненное мусорное ведро... Я бегло просмотрела бумаги рядом с телефоном – груда уведомлений и счетов. Судя по всему, ее склонность к хаосу в финансовых делах не претерпела изменений с тех пор, как она покинула Санта-Терезу. Взяв со стола всю пачку этой бухгалтерии, я сунула ее в карман куртки.

До меня снова донесся уже знакомый металлический скрип, и я зашла в ванную, чтобы еще раз взглянуть на эту глупышку. Совсем крошечная мышка с коричневой шкуркой и ярко-красными глазками-бусинками продолжала терпеливо бегать по замкнутому кругу, оставаясь все время на месте.

– Прошу прощения, – произнесла я хриплым шепотом, почувствовав у себя на губах соленые капельки слез, и встряхнула головой, понимая, что сейчас совсем не время для сантиментов. Бутылочка с водой была еще полная, а вот еды в клетке совсем не осталось. Я положила на блюдечко несколько зеленых таблеток, лежавших рядом на полке, и снова вышла в гостиную. Подойдя к телефону, набрала номер полиции Лас-Вегаса. В памяти некстати всплыл предостерегающий голос Кона Долана. Еще не хватало, чтобы меня задержали для допроса. В трубке раздался один из этих суровых и официозных голосов.

– Приветствую вас, – начала я. Мой голос немного дрожал, и я быстро откашлялась. – Не так давно, э-э-э... слышался какой-то шум из квартиры соседки, а сейчас я решила к ней постучать, но никто не отвечает. Боюсь, не стало ли ей плохо. Не могли бы вы проверить, что там случилось?

Мое сообщение, судя по всему, вызвало у диспетчера раздражение и скуку, но он все-таки записал адрес Шарон и обещал кого-нибудь прислать.

Взглянув на часы, я поняла, что находилась в квартире не более получаса, но уже пора было убираться отсюда. Меня сейчас бы совсем не обрадовал телефонный звонок или неожиданный стук в дверь. Я проследовала назад к черному ходу, выключая везде свет и невольно прислушиваясь, не приближается ли кто-нибудь к дому.

Времени в моем распоряжении оставалось очень мало.

По дороге я еще раз взглянула на Шарон. Мне не хотелось оставлять ее в таком виде, но поделать тут я ничего не могла. Очень уж не хотелось быть замешанной в ее смерти и особенно торчать в Лас-Вегасе в ожидании встречи со следователем. И уж совсем ни к чему, чтобы досточтимому Кону Долану донесли, что я была здесь. Ее могли убрать и мафия, и какой-нибудь сутенер, а может, и тот мужик из казино, который так плотоядно поглядывал на нее, когда она выдавала ему выигранные двести пятьдесят баксов. А возможно, она знала о Лоренсе Файфе нечто такое, о чем лучше было молчать. Ее мертвые пальцы сейчас обмякли и выглядели очень изящными, увенчанные длинными ухоженными ногтями нежно-розового цвета. Вдруг у меня остановилось дыхание – ведь у нее был листок с моим именем и телефоном, который она сунула в пачку сигарет. Где же эта пачка?! Я быстро осмотрела все вокруг, сердце бешено колотилось. На пластиковом кофейном столике пачки не оказалось, хотя там валялись остатки догоревшей сигареты, от которой сохранилась только колбаска пепла. Не было сигарет ни на диване, ни на кухне. Я еще раз заглянула в ванную, чутко прислушиваясь, не приближается ли полицейская машина. И могла поклясться, что где-то вдалеке завыла сирена, прозвучавшая как сигнал к отступлению. Проклятие! Я обязана найти этот чертов клочок бумаги! Мусорное ведро в ванной было доверху забито салфетками "Клинекс", обертками от мыла и сигаретными окурками. На прикроватной тумбочке пачки тоже не было, пусто и на туалетном столике. Вернувшись в гостиную, я, поморщившись, взглянула на мертвое тело Шарон. В ее велюровом зеленом халате было два больших боковых кармана. Скрипя зубами, я присела рядом с ней на корточки. Пачка обнаружилась в правом кармане, там оставалось еще с полдюжины сигарет, а под целлофаном лежал плотно сложенный листок с моим именем, нацарапанным сверху. Я торопливо вытащила его и сунула в свою куртку.

Быстро выключив везде свет, я проскользнула к двери черного хода и слегка ее приоткрыла. Голоса раздавались уже совсем рядом, справа от меня стукнула крышка мусорного бака.

– Лучше сообщи управляющему, что у нее перегорела лампочка, – послышался женский голос так громко, будто говорившая стояла всего в шаге от меня.

– Вот сама и скажи, – ответил кто-то с раздражением.

– По-моему, ее нет дома. Свет выключен.

– Она должна быть здесь. Я видел свет в квартире лишь минуту назад.

– Шерман, но сейчас у них никого нет. Везде темнота. Она, должно быть, вышла через переднюю дверь, – предположила женщина.

Сирена взвыла оглушительно, будто через мощный усилитель. У меня бешено заколотилось сердце, а грудь словно обожгло. Я осторожно прошмыгнула в темный загончик перед крыльцом и сунула ключи в небольшую щель за пластиковой лейкой, моля Бога, чтобы только это не оказались ключи от моей машины. Выскочив из палисадника, обогнула дом с левой стороны и вышла на улицу. Мне с трудом удалось заставить себя продефилировать тихим прогулочным шагом мимо полицейской патрульной машины, остановившейся перед домом. Открыв замок на двери автомобиля, я резко дернула ручку вниз, словно за мной уже гнались. Потом стянула резиновые перчатки. Голова трещала от боли, по телу катился холодный пот, а к горлу подступала едкая горечь. Надо как можно скорее сматываться отсюда! Я судорожно сглотнула слюну. Тошнота буквально захлестнула меня, и приходилось с трудом сдерживаться, чтобы не застонать. Руки так тряслись, что я с трудом запустила двигатель, но все-таки сумела тронуться с места. Проезжая мимо входа во двор, я увидела патрульных, направлявшихся в обход к заднему крыльцу квартиры Шарон Нэпьер и державших руки на бедрах, поглаживая свои револьверы. Для обычного сигнала соседей в этой сцене было что-то уж слишком театральное, и мне подумалось, уж не позвонил ли в полицию кто-нибудь еще и с более тревожным сообщением, чем мое. Еще полминуты, и меня бы застукали в этой квартире, потребовав полных объяснений. Такой вариант мне совсем не нравился.

Вернувшись в свой "Багдад", я спешно упаковалась, решив, что пришло время улепетывать. Похоже, у меня была самая настоящая лихорадка. Чего мне сейчас больше всего хотелось, так это завернуться в теплое одеяло и отрубиться. Голова просто раскалывалась от адской боли.

Я зашла в контору к управляющему. Там оказалась его жена, своим облачением напоминавшая девушку из гарема турецкого султана, если, конечно, слово "девушка" применимо в данном случае. Это была дама лет шестидесяти пяти, с таким морщинистым лицом, будто его пересушили. На ее седой голове громоздилось что-то вроде чалмы, а на уши спускалась кокетливая вуалетка.

– В пять утра мне надо отправляться в путь. Пожалуй, лучше расплатиться заранее, – сказала я.

Спросив номер комнаты, она покопалась в картотеке и вернулась с моей регистрационной карточкой. На меня одновременно навалились невероятная усталость, тревога и боль; хотелось как можно быстрее оказаться в пути. Но пока, превозмогая себя, я должна была спокойно и доброжелательно общаться с этой "восточной" женщиной, которая еле передвигалась по комнате.

– Куда вы направляетесь? – спросила она равнодушно, подбивая на калькуляторе итоги моего проживания в мотеле. Похоже, она где-то ошиблась и заново повторяла свои расчеты.

– В Рено, – ответила я, машинально солгав.

– Вам здесь повезло?

– Что?

– Я спрашиваю, вы много выиграли? – повторила она.

– О да, весьма прилично, – сказала я. – Даже сама удивляюсь.

– Что ж, это лучше, чем у большинства, – заметила она и внимательно на меня посмотрела. – Вы, случайно, не собираетесь до отбытия звонить по междугородному?

Я помотала головой:

– Нет, я очень тороплюсь.

– На мой взгляд, вам не мешало бы немного поспать, – посоветовала она. Потом заполнила платежную квитанцию по моей кредитной карточке, и я подписала ее, забрав копию себе.