Magic The Gathering: Эпоха артефактов (№1) - Война Братьев

Харбин внезапно очень остро почувствовал, что находится в самом сердце чуждого ему мира, где нет ни одной родной души. Он был окружен существами, яростно стремившимися причинить ему вред. И единственной его защитой было слово королевы – той самой, которая только что в ответ на его возмущенные слова кричала.

Харбин не посмел оглянуться, но ему мерещилось, что лесные жители за его спиной, все как один, взяли в руки оружие.

В этот миг Титания пришла в себя – так же внезапно, как минуту назад сорвалась на этот ужасный крик, все еще звеневший в ушах Харбина. Королева пошевелилась и приняла подобающую позу. Харбин заметил, что ее лиственное одеяние на глазах восстанавливалось – отрастали листья, удлинялись побеги плюща.

Она взглянула на него, и Харбин увидел в ее глазах усталость и опустошение. Королева внезапно показалась старой и немощной.

– Вы грязные, мерзкие твари. И вы, и другие кощуны, там, на западе, – тихо и бесстрастно сказала королева. – От вас отвратительно воняет железом и нефтью. И вы, и ваши враги оскверняете нашу землю. Мы изгоним и вас, и их. Аргот не принадлежит тебе, дитя изобретателя. Он не принадлежит ни твоему отцу, ни его брату. Уходи прочь. И передай другим людям: уходите с наших берегов по своей воле или будете изгнаны силой.

Титания опустила голову. Глашатай произнес:

– Аудиенция закончена.

Харбин хотел доказать свою правоту, предупредить ее об опасностях, исходящих от Мишры, но кукла разлагалась на глазах, плющ и листья опадали, сгнивая прямо в воздухе. В конце концов на троне осталась лишь нефритовая маска.

– Пока ты находишься на нашей земле, никто не причинит тебе вреда, – сказал глашатай. – А теперь ты должен нас покинуть.

Харбина и двух его товарищей проводили из зала, рядом с ними шел глашатай. Многое было сказано, но еще больше осталось несказанного. Он потерпел неудачу, ведь аргивянам нужны древесина и руда, а разрешения на их использование он не получил. Впрочем, теперь он не сомневался, что таинственная королева и не собиралась давать им разрешение на это. Но что это было за устройство, как она управляла куклой? Может, она и сейчас следила за ними?

В толпе Харбин увидел человека. Человек был мрачен, лицо искажено яростью. Харбин вспомнил о людях в коричневых хитонах и спросил у глашатая:

– На острове есть и другие люди? Глашатай кивнул, но не замедлил шаг.

– Да. Но они не друзья тебе, дитя изобретателя. Они ненавидят машины, они ненавидят механизмы, они сбежали от них на наш остров много лет назад.

Харбин задумался и сказал:

– Так вот как вы узнали об Урзе и Мишре, верно? От беженцев с материка.

Глашатай улыбнулся:

– Друиды Цитанула пришли сюда века назад, дитя механических дел мастера.

– Но вы сказали, что они ненавидят машины.

– Неужели ты думаешь, – сказал эльф, – что твоя империя – первая построившая свое могущество на тирании машин? Или последняя? – Харбин не ответил, тогда глашатай спросил: – Для чего ты взял с собой летающие машины?

– Орнитоптеры? – уточнил Харбин. – Так нам было быстрее всего добраться до вас. К тому же таким образом мы не нанесли вреда вашим драгоценным лесам.

– Это была демонстрация силы, – сказал глашатай.

Харбин смутился. Глашатай смотрел в корень. Но теперь, увидев, на что способна королева, Харбин не чувствовал за собой особой силы.

– Да-да, – бесстрастно повторил глашатай. – Небольшая демонстрация силы. Что же, позволь и нам не остаться в долгу.

Они вышли на прогалину, где стояли орнитоптеры. Все пять машин были в целости и сохранности, как и двое оставленных при них аргивян. Только теперь вокруг них стояло больше эльфов и людей в коричневых хитонах, друидов Цитанула.

– Наблюдай, – сказал глашатай и подал знак.

В тот же миг друиды затянули песнь. У них были низкие, очень низкие голоса, и казалось, песнь не столько слышна, сколько осязаема – сердцем, душой, кожей. Язык был тот же, на котором глашатай обращался к королеве. Затем друиды взяли более высокую ноту, потом еще выше, разделившись на несколько партий, каждая из которых вела свою мелодию, перекликавшуюся и переплетавшуюся с другими.

Пилоты хотели обнажить мечи, но Харбин жестом остановил их. Эльфы же стояли неподвижно.

И вдруг орнитоптеры пришли в движение. Сначала Харбин решил, что это ветер потревожил крылья, но затем они развернулись полностью. На глазах у Харбина тяги, управлявшие крыльями, лопнули одна за другой, казалось, лопающиеся кожаные ремни подпевают друидам.

Один из пилотов закричал и бросился к своей машине, но было поздно. Орнитоптеры поднялись на дыбы, как дикие лошади, отчаянно хлопая умирающими крыльями по земле. На миг они стали похожи на живых птиц, пронзенных стрелами. А в следующий миг они безжизненной грудой рухнули наземь. Конструкции не выдержали движений, для которых не были предназначены.

Вместо орнитоптеров на поляне валялись груды бесполезных деревяшек, прикрытых изорванными в клочья кожами. Эльфы и друиды начали медленно отступать в лес.

– Ваша демонстрация силы. Наша демонстрация силы, – сказал глашатай. – Знай, мы собирались сделать это, как только вы поднялись бы в воздух. Но нам отдали другой приказ. Здесь, на земле, ты и твои товарищи находитесь под защитой Титании – пока не покинете лес. Пока вы не достигнете оскверненных вами земель, вам нечего бояться.

Глашатай улыбнулся, и это была ехидная, самодовольная улыбка.

– Не знаю, как ты, а я просто обожаю пешие прогулки. Доброй дороги, человек, – сказал он и исчез.

Мишра сделал все быстрее, чем предполагала Ашнод. Когда она прибыла в Зегон, кадир уже отплыл во главе флота и армии, которые должны были отобрать новую землю у Урзы. Лишь благодаря кое-каким весьма личным услугам, сдобренным угрозами, Ашнод сумела попасть на один из кораблей, отправлявшийся на Аргот с провиантом и оружием для уже отбывших войск.

Изобретательница увидела новую землю задолго до того, как та появилась на горизонте. Как только корабль преодолел зону ураганов, местонахождение острова стало очевидна благодаря мощному столбу дыма, который указывал капитану направление лучше любого маяка.

Берег превратился в пожарище, везде торчали обгоревшие страшные пни, похожие на гнилые зубы. Опушка леса сдвинулась практически: к горизонту, смонтированные фабрики работали круглые сутки, превращая новые ресурсы в машины и оружие.

Осмотрев пожарище, Ашнод поняла, что завоеватели встретили сопротивление. Неподалеку от пристани валялся гигантский обожженный каркас – останки механического дракона, около леса она нашла захоронение мутантов, среди которых виднелись тела, принадлежавшие, судя по всему, эльфам.

Сначала Ашнод собиралась немедленно отравиться к Мишре, но, ступив на берег, передумала: из империи ее изгнал Мишра, и, вполне вероятно, он не обрадуется, увидев ее. Прежде следует поинтересоваться ситуацией при дворе.

И Ашнод отправилась на поиски Хаджара. Она нашла его в двух милях от берега. Пожилой фалладжи занимался тем, что пытался сдвинуть с места боевую машину, застрявшую по самые оси в болоте.

Хаджар смерил Ашнод равнодушным взглядом, затем кивнул. Что же, она и на это не рассчитывала. Похоже, правду говорят – к старости люди добреют.

– Ты вернулась, – начал Хаджар.

– Новые перспективы, новые возможности, – ответила Ашнод. – Не подскажешь, кто последний в очередь к повелителю? – Она сбросила заплечный мешок и достала оттуда увесистый ящик. – А то я с подарком.

Хаджар не ответил, но оставил машину, махнул рукой помощнику, чтобы тот занял его место, и молча зашагал к берегу. Ашнод, забросив за спину мешок, последовала за ним с ящиком в руках. Хаджар не предложил ей помощь, а изобретательница заметила, что фалладжи сутулится, – судя по всему, годы неусыпного бдения подле Мишры начали в конце концов сказываться на здоровье стража.

Они дошли до находившейся неподалеку гигантской крепости, сложенной из грубо обработанного дерева и камня. Судя по обугленным стенам, ее защитникам когда-то пришлось нелегко.

– Похоже, не все у вас гладко, – начала Ашнод.

Хаджар кивнул:

– Остров заселен, так что приходится его завоевывать пядь за пядью.

Ашнод кивнула в ответ:

– Местные не выразили желания общаться?

– Предводительница их народа появилась в нашем лагере вскоре после высадки, – сказал Хаджар. – Зеленая женщина, укутанная в листья и плющ.

– И что произошло? – спросила Ашнод, заранее зная ответ.

Хаджар вздохнул. Едва заметно, но вздохнул: – Мишра спустил на нее драконов, те сделали все, что положено. Она закричала и моментально превратилась в кучку пепла. Атаки местных продолжились.

– Как он? – спросила Ашнод, когда они проходили мимо тяжелых крепостных ворот. – В смысле – Мишра.

– Жив, – сказал Хаджар, затем посмотрел Ашнод прямо в глаза. Худощавое лицо фалладжи выглядело осунувшимся. – И мертв одновременно. Поймешь, когда увидишь его.

Тронный зал в крепости выглядел по-походному – фронтовые условия! – каменный пол, грубый деревянный помост, капитанское кресло вместо трона. По обеим сторонам трона стояли два джиксийца, один – с искусственной рукой, другой – с металлической пластиной вместо глаз.

Хаджар остался у двери. Ашнод сразу поняла, что за время ее отсутствия в имперской иерархии произошли изменения.

На троне сидел Мишра. С тех пор, как Ашнод видела его в последний раз, он похудел и стал куда мускулистее. Стройным он не казался по-прежнему, но теперь вместо складок жира под кожей перекатывались могучие мускулы. Казалось, даже волосы и борода почернели. Ашнод решила, что стареющий изобретатель не устоял перед соблазном и выкрасил шевелюру, чтобы скрыть возраст.

Но глаза не изменились – в них, как всегда, светились любопытство и недоверие. Ашнод поняла, что успела забыть этот взгляд.

На поясе у кадира висел анх с гербом Саринта, хотя сейчас там правили повстанцы. Ашнод решила не затрагивать эту тему – на всякий случай: может, потеря Саринта – больная тема для императора. Рыжеволосая женщина опустила ящик и мешок на пол и, став на колени, распростерлась у ног кадира-изобретателя.

– Позволь мне приветствовать тебя, о повелитель пустыни и владыка морей, – сказала она и встала с колен, не ожидая разрешения.

– Мне кажется, я отправил тебя в изгнание, – мрачно ответил Мишра. – И, если мне не изменяет память, сказал, что предам тебя медленной мучительной смерти, если ты снова ступишь на мои земли.

– Так точно, о мудрейший из мудрых и справедливейший из справедливых, – сказала Ашнод, решив соблюдать правила этикета до тех пор, пока не поймет, в каком Мишра настроении. – Если бы ты и взаправду владел землей, на которой мы сейчас находимся, я бы ни за что не осмелилась испытывать твою милость, представ перед тобой. Но, кажется, за эту землю идет борьба, и я предлагаю тебе помощь в этой борьбе, дабы ты стал ее подлинным властелином.

Она взглянула Мишре в лицо, надеясь на улыбку, на знак того, что он рад ее видеть. Но лицо кадира было бесстрастно, лишь в глазах горел суровый, мрачный огонь.

– И что за помощь ты предлагаешь? – сказал Мишра.

– За годы моего… отсутствия я побывала во многих землях, – сказала Ашнод, открывая ящик. – Я многое узнала, я добыла предметы, которые могут оказаться полезными для тебя.

Она извлекла из ящика медную чашу.

– Мне кажется, с помощью этого силекса я могу предсказать наше будущее, – сказала Ашнод с улыбкой, подняв чашу над головой.

Мишра глядел на Ашнод и ее дар, не меняя ни позы, ни выражения лица.

– Ты принесла мне посуду? – спросил он. – За годы твоего… отсутствия ты стала медных дел мастером?

Ашнод разочарованно опустила чашу.

– Это не посуда, о величайший из великих. В этом мире существуют силы, во многом превосходящие то, на что способны наши простые машины. И я научилась пользоваться этими силами.

– Магия, – оборвал ее Мишра.

– Что? – удивленно спросила Ашнод.

– Магия, – повторил кадир, – та, в которую верили эти чурбаны из Терисии.

– Можно назвать эти силы и так… – начала Ашнод, но Мишра снова оборвал ее.

– Магия, – сказал он в третий раз, – жульничество, шарлатанство. Дым, зеркала и прочие штучки. Я научился этому. Научилась и ты и с их помощью обманывала доверчивых. Но в действительности магии не существует. С меня довольно. Не трать мое драгоценное время на эти глупости.

– О мудрейший из мудрых, – сказала Ашнод, – я не думаю, что сила, найденная учеными из башен из слоновой кости, глупость… Мишра расхохотался резким, лающим смехом. Смехом, который, почувствовала Ашнод, не предвещал ничего хорошего.

– Не думал я, что доживу до дня, когда великая и могучая Ашнод, Ашнод Бессердечная, станет площадным шарлатаном и попытается вновь завоевать мою милость фокусами для дураков.

Ашнод почувствовала, что краснеет. Она не ожидала оскорблений, как не ожидала и такого приема. Не ожидала.

– Могу я продемонстрировать… – снова начала она. И Мишра снова оборвал ее:

– Оставь свои демонстрации для глупцов, Ашнод. Я знаю все твои уловки. Признаюсь, я по ним соскучился. Но пока ты… отсутствовала, я изменился. Не знаю, как ты, а вот я изменился. – Он смерил ее долгим, пристальным взглядом, и Ашнод удивилась – впервые за много лет она не понимала, что у него на уме.

Наконец Мишра сказал:

– Добро пожаловать домой, Ашнод. Вступай в мои войска, делай что хочешь. Я отменяю указ об изгнании. Но знай – за каждым твоим шагом будут следить. – Мишра едва заметно кивнул одному из монахов. – Если мои слуги заметят малейший намек на предательство, я своими руками сделаю из тебя мутанта. Понятно ли я выражаюсь?

– Понятно, еще как понятно, – ответила Ашнод, нахмурив брови. – Но нельзя ли нам переговорить в менее формальной обстановке?

– Ты будешь появляться здесь только по моему зову, – сказал Мишра. – И никак иначе. Ты очень необычный человек, Ашнод, и я совершенно уверен: если ты снова займешься настоящей работой – машинами, твой талант расцветет вновь. Можешь идти.

Ашнод не двигалась, и через миг Мишра повторил:

– Ты можешь идти.

Таким голосом могла бы говорить гранитная глыба. Ашнод поклонилась и покинула тронный зал. Хаджар вышел за ней.

– Да, дело плохо, – сказала она и повернулась к Хаджару. – Похоже, пока я странствовала в чужих краях, империя подрастеряла былой блеск.

– Есть люди, которые с этим согласятся, – бесстрастно ответил Хаджар.

Ашнод хотела расспросить его подробнее, узнать, насколько сильно теперь влияние джиксийцев, кто на самом деле управляет империей за спиной Мишры, но услышала, как сзади открылась дверь. Появился монах с металлической пластиной вместо глаз. Он отвесил Ашнод небрежный поклон.

– Ваша чаша вызывает наш живейший интерес, – провозгласил джиксиец.

– Этот дурацкий магический предмет? – спросила Ашнод, недоверчиво подняв бровь. – Магический предмет, который, как только что сказал мне ваш повелитель, годится лишь на то, чтобы обманывать доверчивых?

Монах отвесил еще один поклон, и Ашнод готова была поклясться, что услышала, как внутри его тела что-то щелкнуло и зажужжала.

– Наше братство открыто всем новым идеям, и если эти идеи оказываются интересными, мы представляем их – в должном свете – его августейшему и проницательнейшему величеству. Итак, прошу вас. – Монах протянул руку за чашей.

– Обойдешься, – ответила Ашнод.

Монах недоуменно уставился на нее – если только с помощью металлической пластины вообще можно на кого-то уставиться.

– Нам приказано следить за вами, бывшая подмастерье. Ухо Мишры всегда слышит наш голос, и при его дворе для вас нет более верных союзников, чем мы. – Он улыбнулся – вместо каждого второго зуба – пустота. – Боюсь, и врагов опаснее нас тоже не найдется. Итак, прошу вас. – Монах снова протянул руку за чашей.

Ашнод взглянула на Хаджара и произнесла:

– Что это, новая имперская мода – держать при дворе всякую мразь?

Хаджар ничего не сказал. Он уставился в пол, но его вид – как, впрочем, и молчание – говорил о многом.

– Понимаю, – сказала Ашнод и вручила ящик монаху.

– Прошу принять сей дар в знак моего уважения к вашему святейшему братству, – процедила женщина. – Надеюсь, что в тот момент, когда вы прикоснетесь к чаше, рядом с вами окажется кто-нибудь, кто сможет оказать вам помощь.

Монах принял ящик и одарил Ашнод еще одной щербатой улыбкой.

– Мы не сомневались, что мудрость возобладает, – сказал он и исчез за дверью тронного зала.

Хаджар по-прежнему молчал. Он проводил Ашнод в палаточный городок, где жили придворные. Ей полагалась отдельная палатка, и, в соответствии с приказом кадира, она получала право доступа в любые помещения и полную свободу действий. Если ей что-то будет нужно, пусть обращается к нему, сказал фалладжи и отправился по своим делам.

Ашнод присела на койку и грустно покачала головой. Она рассчитывала вернуться с триумфом. Что же, она вернулась, но триумфа нет и в помине. Хаджар оказался прав – Мишра во многом изменился, но во многом остался прежним.

Она думала, стоит ли ей оставаться здесь, но решила, что имеет смысл прозондировать кое-где почву. А потом она поймет, надо ли отсюда исчезать, и если да, то в каком направлении.

Она водрузила на койку мешок, развязала его и достала с самого дна голготский силекс, завернутый в ткань и невредимый. В словах Мишры была доля правды – за годы ее… отсутствия Ашнод в самом деле стала медных дел мастером. И много кем еще. И ее врожденная подозрительность никуда не делась, поэтому-то она и принесла в тронный зал копию собственного изготовления. Так что монахи из Братства Джикса в это мгновение трудились над силексом работы Ашнод.

Оригинал же остался у хозяйки, которая провела пальцем по краю старинной, украшенной рунами чаши, и перед глазами женщины повисла едва заметная дымка.

Глава 32: На пути к концу света

Харбин и его люди, измученные, но целые и невредимые, добрались наконец до границы владений королевы Титании. Королева сдержала слово. Харбин чувствовал, что за каждым их шагом неусыпно следили эльфы, но за время пути не произошло ни одного инцидента с местными. Казалось, даже животные сторонились людей, преодолевавших – миля за милей – бесконечные мрачные джунгли, укрытые зеленым пологом листвы.

Границу владений королевы было трудно не заметить. Лес обрывался резко и неожиданно. На одной стороне границы располагался пышный, зеленый влажный мир Титании. На другой стороне расстилалась земля, принадлежащая отцу Харбина и аргивянам.

На ней не было ни единого деревца – каждое было аккуратно спилено и увезено. На месте леса стройными рядами стояли гладкие пни, вокруг которых не было ни листочка, ни веточки, – аргивяне подмели все. Кладбище, да и только. Вдали виднелась медленно тлеющая огромная куча листьев и плюща, а за ней рыскали машины, вгрызающиеся в землю в поисках полезных ископаемых.

Эта земля была очень похожа на тот Аргив, в котором он вырос, она не походила на эльфийскую страну. И Харбин понял: его соплеменники захватили эту землю и сделали ее своей, к счастью или к несчастью.

Один шаг – и Харбин вышел на открытое пространство; один шаг – и земля под ногами сделалась твердой и утрамбованной, солнечные лучи обрушились на голову. Свет был такой ослепительный, такой безжалостно яркий, что Харбин закрыл глаза и не заметил, как из лесу вышли его товарищи.

И как только они вышли из лесу, за их спинами раздался эльфийский боевой клич.

Не раздумывая, пятеро аргивян опрометью бросились вперед, надеясь преодолеть шеренги пней и добраться до тлеющих листьев прежде, чем их настигнут клинки врага.

В своем логове в Койлосе демон по имени Джикс смотрел представление глазами своей прислужницы.

Она была из неудачниц, не выдержавших в свое время испытание машиной. Ей заменили ноги на механические конструкции из поршней и цилиндров, но тело отторгло механизм, вскоре переставший работать. Он не подлежал замене, и теперь сломанной игрушкой она лежала подле ног демона, застрявшие в трещинах пола протезы делали ее позу еще уродливее. Она долго рыдала о своей несчастной судьбе, пока наконец Джиксу не наскучили ее громкие всхлипывания и он лично не зашил ей рот.

Но и в этом виде она кое на что годилась. Демон пронзил когтями ее череп и внедрился в сознание, он наблюдал через призму ее эмоций и боли за организованным им самим в собственную честь турниром.

На полу пещеры сражались два су-чи. Джикс полностью контролировал их движения, как он контролировал мозг лежащей у трона женщины, но только на расстоянии. Опыт, приобретенный за долгие годы пребывания в чужой стране, и помощь устройств его собственного изобретения дали ему безраздельную власть над сердцами и душами этих машин.

Су-чи стояли в двух шагах друг от друга и осыпали друг друга ударами. Один держал в руках цепь, другой – дубину, сделанную из ноги су-чи, побежденного в предыдущем поединке. Джикс приказал каждому из су-чи бить другого, пока тот не превратится в горку металлических стружек, и обе машины, верные своему богу, исполняли приказ, не задавая липших вопросов и не жалуясь.

В этом поединке не было ни красоты, ни поэтики: машины, не наступая и не уклоняясь от ударов противника, тупо молотили друг друга, и удары металла о металл эхом разносились по подземелью.

Не отводя глаз, сжимаясь от ужаса каждый раз, когда удары су-чи достигали цели, на них смотрела женщина. Стоял страшный грохот, периодически дополняемый звоном отлетающих от машин частей. В эти моменты женщина дергалась, но демон крепко держал ее череп.

Когда в кровеносную систему несчастной вбрасывалась очередная порция адреналина, Джикс смаковал ощущения. Если бы не ее чувства и реакции, Джикс воспринимал бы битву просто как физический эксперимент, в ходе которого получают данные о распределении усилий, сопротивлении материалов, гибкости металлов, углах отражения и так далее. Но в глазах человека сражение машин выглядело совершенно иначе, и ничто не доставляло Джиксу такого удовольствия, как этот контраст.

Машины не знали усталости, но металл, из которого они были сделаны, постепенно разрушался. Машина, сражавшаяся цепью, сумела обмотать ее вокруг шеи противника и сорвала его голову с креплений. Железный череп, опутанный синими проводами, со свистом полетел в сторону трона демона, и женщина у его ног снова сжалась от ужаса.

Но машина, только что ослепленная противником, продолжала наносить удары дубиной. Ее враг бросил цепь и поднял металлическую руку, чтобы отразить удар, столь мощный, что рука согнулась под прямым углом. Из суставов полетели искры, но это не остановило машину, и она, присев, обеими руками крепко схватилась за металлическую пластину, закрывавшую грудь ее противника.

Резко дернув, машина оторвала пластину и выставила на обозрение внутренности воина с дубиной. Те высыпались на пол, во все стороны полетели снопы искр, и обезглавленный су-чи развалился на части. Монахиня снова сжалась от ужаса, но Джикс еще крепче сжал ее череп и приказал держать глаза открытыми, чтобы он мог видеть сквозь них ослепительный поток огня, проливающийся на каменный пол из груди умирающей машины.

Через миг все прекратилось. Воин, сражавшийся цепью, неподвижно возвышался над грудой обломков – поверженным противником. Джикс ощущал в женщине страх и отвращение, смакуя эти чувства как самое изысканное вино.

Затем он отпустил монахиню, втянув стальные когти. Джикс поднялся и направился к машине-победителю. Ее суставы искрили, удары дубины оставили вмятины на черепе.

Джикс протянул руку и толкнул машину в грудь. Не ожидавший этого су-чи не удержался на ногах и с грохотом обрушился на каменный пол пещеры. От удара его руки и ноги отделились от корпуса, из которого вырвался последний всполох. Победитель затих.

– Недостоин, – подвел итог демон.

Затем он оглядел останки поверженных машин. Как они похожи на двух братьев-изобретателей: глупые, бездумные, легко управляемые, неутомимые в своей ненависти друг к другу, не упускающие ни шанса нанести противнику новый удар. И тот из них, кто выйдет победителем, точно так же окажется бессильным перед рукой Джикса.

– Скоро, – сквозь неприкрытые губами металлические зубы произнес демон. – Очень скоро.

«Королева Титания умирает», – думала Гвенна. Королева умирает, и вместе с ней умирает ее страна.

Над оставшимся лесом теперь постоянно висела дымка – большую часть острова подчинили себе братья. С одной стороны наступал Урза, с другой – Мишра, и там, куда они пришли, они оставались, а там, где они прошли раньше, не оставалось ничего. Земля слабела с каждой вырубленной рощей, с каждым сожженным деревом, с каждой изуродованной машинами горой. И вместе с землей слабела королева, а вместе с королевой – ее народ.

Гвенна чувствовала это, как и все остальные. Их связь с землей, то ободряющее прикосновение родного леса, которое они чувствовали сердцами, безвозвратно ушло в прошлое. Осталась лишь пустота. Пустота и дым полыхающих костров.

Как сказали Гвенне, Титания укрылась в потаенном и недоступном участке своего королевства и готовила там последнюю атаку. Но Гвенна видела королеву незадолго до того, как она отправилась в свое тайное убежище, и знала, что оттуда Титания уже не вернется. Ее величество выглядела изможденной, доведенной до последней стадии истощения старухой – ведь каждый удар, нанесенный врагами земле, отдавался в ее сердце. Гвенна знала, что они потеряли Титанию, а вместе с ней потеряли мудрость самой Геи. Богиня больше не могла их защитить.

Гвенна не собиралась сложа руки ждать вестей о том, что Титания сдалась на милость врага, не собиралась она дожидаться и последней битвы – их силы на исходе, в сражении они мало на что способны. Они могли бы выстоять против одного из кощунов, но не против обоих сразу. Поговорив со своими родичами, Гвенна сумела убедить эльфов начать собственную войну.

И тут к ним пришла рыжеволосая женщина, она рассказала им, как нанести врагу существенный урон.

Гвенна и легион ее товарищей собрались на оголенном берегу Аргота, где кощуны не оставили свои гарнизоны. Там они ждали одного врага, чтобы с его помощью нанести удар по другому.

Один из врагов приближался к ним на кораблях из железа и дерева, двигатели которых озаряли ночное небо снопами искр. Кое-кто из эльфов поежился и произнес что-то вроде «мерзкое чудовище». Но Гвенна была готова войти в брюхо этих мерзких чудовищ ради возможности сражаться с врагами на их родной земле.

Большие корабли остались на рейде, а к берегу подошли корабли поменьше. Из них вышли люди, одетые в кожу. Вели их рыжеволосая женщина с резным посохом в руках и старый узколицый человек.

Женщина поклонилась и обратилась к Гвенне на ее языке:

– Готовы ли вы к путешествию?

Гвенна посмотрела на свой народ. В их сердцах она увидела и беспокойство, и ярость. Девушка кивнула.

– В таком случае садитесь на борт, да побыстрее. Пока вы на берегу, вам угрожает опасность, – сказала рыжеволосая женщина. – К счастью, ураганы на севере стали значительно слабее, так что плавание должно пройти без приключений.

«Это все потому, что Титания угасает», – хотела крикнуть ей в лицо Гвенна, но сдержалась. Она просто еще раз кивнула и дала знак своей армии. Эльфы взяли оружие и начали садиться в лодки. На миг Гвенна обернулась и услышала, как прощаются друг с другом женщина и узколицый мужчина. Гвенна не понимала их слов и решила, что они, верно, когда-то были любовниками и теперь прощались – скорее всего навсегда.

«Тем лучше», – подумала Гвенна и перепрыгнула через фальшборт последней лодки, сделав свой первый шаг в сердце страны врага.

– Это рискованный шаг, – сказал Хаджар, наблюдая, как эльфы в лакированных деревянных доспехах садятся в лодки.

– Любой шаг рискованный, – ответила Ашнод. – Но нам нужно нанести удар по верфям Урзы прежде, чем он сможет отправить сюда флот с новыми припасами. У нас нет для этого войск, но есть эти безумные дети лесов – они так ненавидят его, что готовы сделать работу за нас.

– Ты должна отправиться с нами, – сказал Хаджар. Ашнод покачала головой:

– На твой отъезд Мишра не обратит внимания, но если он выяснит, что уехала я, он лично отправится за моей головой.

– Он будет в ярости, – сказал пожилой фалладжи.

– Он будет вне себя от счастья, – парировала Ашнод, – когда узнает об успехе твоего предприятия.

– После победы я приведу флот обратно, – сказал Хаджар.

Ашнод удивленно посмотрела на Хаджара:

– Зачем? Ты думаешь доставить сюда припасы из Зегона? Там ничего не осталось, все подмели до крошки, все расплавили, все вырубили, все превратили в материалы, армию и солдат и свезли сюда. Мы на краю пропасти, Хаджар. Мы победим или сейчас, или никогда.

Хаджар замолчал. Потом тряхнул головой и серьезно произнес:

– Мне очень не хватало тебя. Мне всегда нравилось, как ты мыслишь и поступаешь. Братству Джикса до тебя – как до неба.

Ашнод сказала:

– Я объясню Мишре, что идея была моя, но ты потребовал лично возглавить экспедицию, поскольку сомневался, что я сумею сделать все, как надо.

Хаджар несколько мгновений обдумывал ее слова, затем улыбнулся:

– Для меня было честью работать с тобой. Ты все делаешь как мужчина.

По привычке Ашнод изо всей силы сжала посох, но вслух произнесла:

– Спасибо, Хаджар. Я знаю, ты хотел сказать мне приятное, и я благодарю тебя за это.

Погрузка закончилась, Хаджар сел в самую большую из лодок, налег на весла и повел ее прочь от берега. Ашнод наблюдала, как удаляются сигнальные огоньки флотилии, пока они не завернули за мыс и не исчезли. Тогда она развернулась и зашагала в сторону лагеря, размышляя, заметит Мишра отсутствие Хаджара и флота или нет.