Джентльмен с Медвежьей речки (пер. А.Циммерман)

      – Ну, для спортсмена забираться в дебри – дело обычное.
      Они были так заняты друг другом, что не замечали ничего вокруг. Поэтому мне пришлось вмешаться:
      – Все в порядке, Пемброк. Я не нашел вашу дичь, зато видел ее хозяина.
      Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и говорит:
      – Дичь? Какую такую дичь?
      – Кабана, – говорю, – которому вы из своего слоновьего ружья отстрелили хвост. И когда в следующий раз вам попадется как бы дикий кабан, то имейте в виду, что в горах Гумбольдта они не водятся и что у вас на мушке беконный хряк дядюшки Джеппарда. Так что лучше не стреляйте.
      – О да, разумеется! – рассеянно ответил он и снова повернулся к мисс Маргарет.
      Я поднял его ружье, по недомыслию брошенное шагах в пяти, и сказал:
      – Ну ладно, Пемброк, уже поздно. Пора идти. К темноте до папашиного дома нам не добраться, так что остановимся у дядюшки Сола Гарфильда.
      Я уже говорил, что на горе Апачей люди понатыкали свои жилища чуть не друг на друга. Дом дядюшки Сола стоял у самого подножия, но от него до Билла Кирби, где жила и столовалась мисс Маргарет, не было и трехсот ярдов. Прочие дома облепили речку выше по течению.
      Я предложил Пемброку и мисс Маргарет спуститься в селение, а сам отправился за лошадьми.
      Я догнал их уже у дверей Кирби. Мисс Маргарет вошла в дом, и я увидел, как в ее комнате зажегся свет. Она привезла с собой масляный светильник – вещь, доселе невиданную на Медвежьей речке, мы как-то привыкли обходиться свечами и сосновыми лучинами. А еще она навесила на окна куски материи, называя их занавесками. Представляете? Говорю вам, у этой девушки были такие шикарные повадки, что и вообразить нельзя!
      Мы прошли дальше, к дому дядюшки Сола: я вел в поводу лошадей, Пемброк – рядом. Вдруг слышу, он глубоко вздохнул и говорит:
      – Изумительное создание!
      – Вы о Дэниеле Уэбстере?
      – Да нет же! – говорит. – С чего вы взяли? Я о мисс Девон.
      – Это вы в самую точку, – говорю. – Она будет мне прекрасной женой.
      Он повернулся ко мне так, точно я пырнул его ножом, в сумерках отчетливо выделялось его бледное перекошенное лицо.
      – Вашей женой? – хрило выдавал он. – Вашей женой?!
      – Ну да, – говорю я, рдея от гордости. – Правда, она не сказала еще последнего слова, но ставлю что угодно, своим сердцем уже не владеет.
      – О-о! О-о-о! – застонал он, как от зубной боли. Потом утихомирился и нерешительно так меня спрашивает:
      – А что бы вы могли предпринять, если, предположим, просто предположим, знаете ли, что найдется еще один соискатель на ее несравненные достоинства?
      – Вы хотите сказать, если какой-нибудь грязный скунсов сын задумает украсть мою девушку?! – И я так круто повернулся к гостю, что тот аж отскочил от неожиданности.
      – Украсть мою девушку?!! – взревел я. От одной этой мысли мои глаза застил красный туман. – Да я… Да я…
      Слова повыскакивали у меня из головы. Я вырвал с корнем молодую сосенку, переломил ее об колено, а обломки забросил за реку.
      – Вот самое малое, что я с ним сделаю! – прорычал я, тяжело дыша.
      – Благодарю вас, – слабым голосом промолвил гость. – Теперь у меня имеется четкое представление о последствиях.
      Больше он не сказал ни слова, и остаток пути мы проделали в гробовом молчании. Наконец впереди показался дом дядюшки Сола. Хозяин стоял на пороге в желтом свете, падавшем из открытой двери, и пятерней перелопачивал черную бороду.
      На следующее утро Пемброк уже не проявлял к медведям прежнего интереса. Он заявил, что от долгого сидения в засаде, хождения и беготни по горе Апачей у него разболелись мускулы ног. Сам я никогда прежде о таких штуках не слышал, но к тому времени уже порядком насмотрелся на всяких чужаков и разучился удивляться их выходкам. Просто на земле обитает такое особое племя неженок – и все. Я спросил, может быть, он хочет пойти порыбачить, и парень ответил, что хочет, и мы пошли.
      Но не минуло и часа, как он заявил, что лучше вернется в дом дядюшки Сола и вздремнет пару часиков, причем идти захотел непременно один. А я остался и наловил здоровенную кучу форели.
      Вернулся я ближе к полудню. На мой вопрос, проснулся ли Пемброк, дядюшка Сол ответил:
      – О чем ты? Я не видел его с самого утра, когда вы оба отправились вниз по речке. Постой-ка, вон он идет сюда, только с другой стороны.
      Пемброк не стал рассказывать, где он провел целое утро, а сам я его не спрашивал, ведь неженки все делают наобум, не подумав, потому и спрос с них невелик.
      Мы пообедали форелью, а потом он, прихорашиваясь со всех сторон, достал из сумки дробовик и заявил, что сегодня ему хотелось бы поохотиться на диких индюшек. Честное слово, сколько живу на свете, не видал, чтобы на индюшек ходили с дробовиком, но я смолчал и на этот раз – от неженок иногда, знаете ли, еще и не такое услышишь. Итак, мы отправились вверх по склону горы Апачей. Возле школы я сделал остановку, чтобы предупредить мисс Маргарет, что, к сожалению, с уроком, у нас сегодня ничего не получится, а она и говорит:
      – Знаете, пока я не повстречала вашего друга мистера Пемброка, я понятия не имела, как сильно отличаются такие люди, как он, от… ну, в общем, от жителей Медвежьей речки.
      – Само собой! – говорю. – Но вы о нем, плохого не думайте. Он сам порой не ведает, что творит, а натура у него добрая. Нет, правда, нельзя же ожидать, чтобы каждый походил на меня. И знаете, я бы попросил вас об одном одолжении: вы уж будьте с дурачком помягче, как-никак он приятель моего друга Билла Глэнтона из Бизоньего Хвоста.
      – Я постараюсь, Брекенридж, – тронутая моим благородством, взволнованно ответила она. Я от души поблагодарил ее, а в моей груди неистово забилось большое сердце истинного джентльмена.
      Мы с Пемброком углубились в чащу леса. Очень скоро я почувствовал, что за нами следят. Несколько раз до моего уха долетал треск сухих веток под чьими-то осторожными шагами, а однажды мне почудилось, будто за широкий куст юркнула неясная тень. Однако, когда я подбежал к нему, там никого не оказалось, а на сосновых иголках, плотным ковром устлавших землю, не осталось следов. В любом другом месте такие штучки заставили бы меня изрядно понервничать, потому как по земле ходит немало людей, которые не отказали бы себе в удовольствии пустить мне пулю в спину, но я твердо знал, что ни один из них не осмелится показаться на моей территории. Получалось, если кто нас и выслеживал, так наверняка кто-нибудь из родственников, а значит, не было оснований опасаться за шкуру, ведь не станут же они стрелять по своим без предупреждения! Но в конце концов мне это надоело. Я оставил Пемброка в середине небольшой поляны вместо приманки, а сам скользнул обратно в лес. Я решил сделать крюк по лесу вокруг поляны и посмотреть, что это за тип крадется за нами. Но только Пемброк скрылся за деревьями, как раздался выстрел.
      Я изготовился было бежать обратно, как вдруг прямо на меня, вопя во все горло, вылетел сам Пемброк:
      – Попал! Попал! Я ранил дикаря! – Продираясь сквозь кусты, он нагнул голову. Ничего не видя и не слыша от возбуждения, гость ткнулся башкой прямо мне в живот, да так, что отлетел, будто резиновый мячик, и, описав диковинными башмаками дугу в воздухе, приземлился в кустах.
      – На помощь, Брекенридж! – взвыл он. – Скорей распутайте меня! Они уже идут по следу!
      – Да кто «они-то»? – спрашиваю я его, выдергивая за ногу из цепких объятий кустарника.
      – Индейцы! – взвизгнул он, прыгая передо мной, как сумасшедший, с дымящимся ружьем. – Проклятые краснокожие! Одного я подстрелил! Я вовремя заметил, как он крадется в кустах! Сам видел его ноги! Ей-богу, индеец, и на ногах не сапоги, как у белого, а настоящие индейские мокасины! Тихо! Слышите, как орет?
      – Индеец не может так ругаться, – сказал я. – Скорее всего, вы подстрелили дядюшку Джеппарда Гримза.
      Наказав гостю не двигаться с места, я помчался через кусты на дикие вопли. Рядом с поляной, у самой кромки леса, я увидел дядюшку Джеппарда, катающегося по земле. Обе руки он крепко прижимал к тому, что находится пониже спины. Роскошные кожаные штаны на нем еще дымились, а словеса повергли бы в ужас любого богохульника.
      – У вас неприятности, дядюшка Джеппард? – участливо так поинтересовался я. Это вызвало новый приступ воя.
      – Мое тело разрывает страшная боль, – проговорил он сквозь зубы, безжалостно коверка слова, – а ты стоишь и потешаешься при виде моей агонии! И это родная кровь! Ах ты… жопа!!! – закончил он в ярости.
      – Бросьте! – возразил я ему. – Из его ружьишка и блохи-то не застрелишь. Дробь не могла уйти глубоко под вашу дубленую шкуру. – Я вытащил нож и начал править его о подошву. – Ложитесь-ка на брюхо, дядюшка Джеппард, сейчас все выковыряю.
      – Не прикасайся ко мне, отступник! – злобно зашипел он, с трудом поднимаясь на ноги. – Где мой винчестер? А теперь я требую, чтобы ты притащил этого британского потрошителя сюда. Я должен всадить в него ответный заряд! Запятнана честь Гримзов, а кроме того, испорчены мои новые штаны. Теперь только кровь может смыть позор, нанесенный фамильной чести!
      – Да ладно вам! – попытался я его урезонить. Сами виноваты. Нечего было нас выслеживать.
      Тут из дядюшки вырвался душераздирающий вопль.
      – Это еще почему?! – бушевал он, брызжа слюной. – Неужели человек не имеет права защитить свою собственность? Я присматривал, чтобы ему опять не пришла охота отстреливать хвосты у моих свинок, а он, сукин сын, подстрелил меня, да еще в то же самое место! Знаешь что? Он – сущий дьявол в человечьей шкуре, твой британец, чудовище, которое рыщет по нашим горам и алчет крови невинных жертв!
      – Вовсе нет. Просто Пемброк принял вас за индейца.
      – А Дэниеля Уэбстера – за кабана, – ехидно усмехнулся дядюшка Джеппард. – Да если его не остановить, он перебьет население Медвежьей речки от мала до велика и все по ошибке, а ты его будешь защищать, да, чего доброго, еще и поможешь! Вот когда дома твоих родичей обратятся в пепел, а пепел обагрится кровью родных и близких – вот тогда, надеюсь, ты поймешь, как допускать к мирным селениям заморского убийцу!
      Здесь чувства дядюшки Джеппарда хлестнули через край, и, запустив в рот усы, он принялся ожесточенно их пережевывать. Потом вытащил золотой, полученный за хвост Дэниеля Уэбстера, и швырнул монету к моим ногам.
      – Возьми назад свой презренный металл. – Он гордо вскинул голову. – День возмездия маячит у тебя под носом, Брекенридж Элкинс, и томагавк войны справедливо покарает тех, кто в роковую минуту отступился от своих кровных братьев!
      – В какую минуту? – спрашиваю, а он мне в ответ только рыкнул и, прихрамывая, скрылся меж деревьев, проскрежетав через плечо:
      – На Медвежьей речке еще найдутся люди, способные встать на защиту поруганной старости! А до этого англичанина-убийцы я все равно доберусь, даже если потом мне уже больше ничего не придется совершить в жизни. Ты еще сильно пожалеешь, что водил с ним компанию, дубина ты стоеросовая!
      Я вернулся к насмерть перепуганному Пемброку, похоже, всерьез ожидавшему, что вот сейчас из кустов выскочит целое племя индейцев и отберет у него скальп. Я раздраженно сказал недотепе:
      – Пошли. Завтра я отвезу вас куда подальше, и вы сможете свободно палить во все стороны, не опасаясь угодить в призового борова или древнего бандита с упрямством осла. Когда дядюшка Джеппард заходится настолько, что начинает швырятьс деньгами, самое время хорошенько смазать винчестеры и затянуть пояс с парой добрых кольтов.
      – При чем здесь кольты? – спрашивает он. – Где индейцы?
      – Да не было никаких индейцев, черт бы вас всех побрал! На Медвежьей речке о них не слыхали самое малое лет пять или шесть. Они… а, черт! Дюжина чертей! Вперед! Становится жарко! В следующий раз, как приметите что-то необычное, не торопитесь с пальбой, а лучше позовите меня. И запомните: чем больше в мишени будет сходства с волосатым дикарем, тем скорее перед вами один из достойнейших граждан Медвежьей речки!
      Уже совсем стемнело, когда, мы вышли к дому дядюшки Сола. Пемброк взглянул вверх на тропу, ведущую к селению, и воскликнул:
      – Мой Бог! Это что же – политический митинг? Посмотрите – натурально факельное шествие!
      Я тоже посмотрел и говорю:
      – А ну, живо! Спрячьтесь в дом, да не высовывайтесь!
      Парень аж побелел весь, однако возразил:
      – Если существует опасность, я настаиваю на…
      – Настаивайте хоть на водке, хоть на виски, – говорю, – но оставайтесь в доме. Я сам все улажу. Дядюшка Сол, пригляди-ка за ним.
      Дядюшка Сол был человеком дела. Крепко сжав зубами трубку, он положил одну руку Пемброку на холку, другой взялся за штаны пониже талии и зашвырнул англичанина в дом. Потом закрыл дверь и сел на крылечко.
      – Лучше бы ты, дядюшка Сол, оставался в стороне, – предложил я ему.
      – У тебя есть недостаток, Брекенридж, – ответил он, – туго соображаешь. Но ты приходишься сыном моей любимой сестре. И потом, я не забыл того колченогого мула, которого в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году Джеппард подсунул мне под видом здорового, да еще и содрал за него три шкуры. Пусть приходят!
      И они пришли и расположились все перед домом: сыновья Джеппарда – Джек, Бак, Исайя и Джошуа, а еще Пол Каунти. Кроме этих пришли Эрат Элкинс и целый выводок, Гордонов, и куча Бакнеров и Полаков. Все приходились мне какой-никакой родней, кроме Джоэла Брэкстона, который затесался сам по себе. Но этот тоже имел на меня зуб, потому как строил свои планы относительно мисс Маргарет. Некоторые из парней держали факелы, а Пол Каунти Гримз – так тот даже веревку с готовой петлей. Дядюшки Джаппарда среди них я так и не заметил.
      – Куда это вы с лассо на ночь глядя? – строго спросил я и загородил собою тропку.
      – Говори, где этот негодяй? – выкрикнул Пол Каунти, воинственно крутя над головой веревкой. – Подавай сюда заморского громилу, который стреляет по беконным свиньям и беззащитным старикам!
      – И что вы с ним сделаете? – спрашиваю.
      – А мы его повесим! – заорали они, искренне веселясь.
      Дядюшка Сол выбил пепел из трубки, встал и не спеша потянулся – точь-в-точь старый дуб с корявыми узловатыми ветвями. Он презрительно усмехнулся в черную бороду, как фыркает матерый волк, и нехотя произнес:
      – А где же мой двоюродный братец Джеппард? Почему он сам за себя не скажет?
      – Когда мы уходили, он доставал из шкуры двадцатую дробину, – пояснил Джим Гордон. – Обещался скоро быть. Брекенридж, нам не хотелось бы с тобой связываться, но без англичанина мы не уйдем.
      – Так вот, – говорю я этой своре, – вы его не получите. Мне его препоручил Билл Глэнтон, и я обязан вернуть все в целости – и голову, и руки, и…
      – И охота тебе тратить время на болтовню, Брекенридж! – мягко упрекнул меня дядюшка Сол. – Ты, что ли, не знаешь, что убеждать в чем-то отпрысков торговца хворыми мулами – дело дохлое?
      – Что же ты предлагаешь, старик? – осклабился Пол Каунти.
      Дядюшка Сол одарил его благожелательной улыбкой и душевно произнес:
      – Попробую обойтись нравоучением, а начну вот с чего… – и с этими словами он так лихо врезал Полу Каунти в челюсть, что тот перелетел через дворик и, удачно угодив головой в дождевую бочку, остался лежать там среди обломков, пока его не привели в чувство несколько часов спустя.
      Уж если дядюшка Сол встает на тропу войны, остановить его нет никакой возможности. Только он отделался от Пола Каунти, как, издав боевой клич, подпрыгнул футов на пять, а когда вернулся на землю, держал в каждой руке по шее: в левой – Исайи Гримза, в правой – Джоэла Брэкстона. Как видно, под рукой у него не оказалось доброй метелки, так он почистил двор этими двумя.
      Это послужило сигналом. Сколько ни ищи, в целом свете не найдешь другой потасовки, в которой увечь наносились бы с такой легкостью и охотой, как при выяснении отношений между родственниками на Медвежьей речке.
      Пол Каунти еще не врезался в свою бочку, а Джек Гримз уже ткнул мне в лицо дулом кольта. Он выстрелил, но я успел шлепнуть ладонью по его руке, и пуля, пролетев мимо, прострелила ухо Джиму Гордону. Опасаясь, что своей легкомысленной стрельбой Джек, чего доброго, заденет еще кого-нибудь, я легонечко сунул ему кулаком, уж не помню куда, и никак не ожидал, что от такого пустячка его челюсть съедет набок. Да только Джим, всерьез решив, что в несчастье с ухом, кроме меня, винить некого, испустил сумасшедший вопль, вскинул дробовик и пальнул сразу из обоих стволов. Я нагнулся как раз вовремя, чтобы уберечь голову, зато принял большую часть заряда себе в плечо. Остаток изрешетил штаны Стива Кирби напротив задницы. Всегда обидно, когда на тебя с пеной у рта наваливаются твои же родичи, но я пытался держать себя в руках, а потому ограничился тем, что забрал у Джима ружье и разбил приклад в щепки об его же голову. А тем временем Джоэл Гордон и Бак Гримз, выбрав каждый по ноге, вцепились в меня мертвой хваткой, всеми силами стараясь повалить на землю. Джош Гримз повис на правой руке, двоюродный братец Пекос Бакнер молотил со спины по голове, а спереди, с кривым ножом, подбирался Эрат Элкинс. Я нагнулся и достал левой рукой до шеи Бака Гримза. Затем, махнув правой, отделался от Эрата Эдкинса. Правда, до того мне пришлось приподнять с земли липучего Джоша и крепким ударом спровадить подальше, а иначе он ни за что бы не согласился отпустить мою руку. Так что Элкинсу не очень-то и досталось: благополучно пролетев между заборными жердями, он приземлился на грядке с морковкой.
      И тут я замечаю, что моя левая нога уже не занята – оказывается, Бак Гримз уже потерял сознание. Я выпустил его шею и стал лягаться вновь обретенной ногой направо и налево, вперед-назад, и не моя беда, что шпора запуталась в усах дядюшки Джонатана Полака и выдрала добрую их половину. После того как я стряхнул с руки Джима и управился с Эратом, я отобрал у Пекоса топор – тот размахивал им с такой небрежностью, что запросто мог поранить кого-нибудь, и я просто в толк не возьму, с чего это Пекос так настроен сейчас против меня – ведь черепушку-то он проломил себе сам, ударившись о дерево. Я так полагаю, что если ты наметил перелететь, скажем, из одного конца двора в другой, так не худо бы сперва научиться облетать препятствия. И, кстати, не упорствуй Джоэл Гордон в желании искусать мою ногу, он не оставил бы свои зубы в голенище моего сапога.
      У меня руки были связаны мыслью, как бы не зашибить кого из родственников, а те, напротив, вконец обезумели от желания меня пришить, так что, несмотря на всю осторожность, число увечий нарастало с быстротой лавины. Одно это отрезвило бы любого, но только не жителей Медвежьей речки. Больших упрямцев не сыскать во всем свете! Трое или четверо снова налипли мне на ноги, словно не знали, что таким способом меня не свалить. А тем временем Эрат Элкинс, отдохнув на морковной грядке, снова пошел на меня с ножом.
      Тогда я понял – как ни крути, а придется применить силу, и начал с того, что сгреб Эрата Элкинса в братские объятия – вот почему у того вмялись пять или шесть ребер, после чего он перестал со мной разговаривать. Честное слово, не встречал второго парня, который так глубоко таил бы обиду на житейские пустяки.
      А вот если бы он перестал дуться и пораскинул скудным умишком, то сразу оценил бы, насколько по–родственному мягко я с ним обошелся. И впрямь – урони я его под ноги, его непременно затоптали бы, потому как я раздавал удары ногой без разбора всем желающим. Вот почему, слегка подержав, я осторожно выбросил Эрата из толпы, и он врет всякий раз, когда утверждает, будто я нарочно швырнул его на вилы Озарка Гримза – мне вообще недосуг было разглядывать инвентарь, который они с собой притащили.
      И в этот самый момент кто-то отсек мне топором ухо. Вот уж когда я не выдержал и начал понемногу выходить из себя. Вдобавок четверо или пятеро родичей лягали, кусали и дубасили меня все скопом и этим своим недостойным поведением вконец истощили мой природный запас мягкости и самообладания. Диким ревом, сорвавшим листья с ближних осинок, я выразил им свое недовольство и пошел махать руками, точно мельница. Через минуту мои невоспитанные родичи усеяли двор, как хурма устилает землю после внезапных заморозков. Затем я вцепился в лодыжки Джоша Гримза и принялся лупить им по головам тех ненормальных, кто еще держался на ногах, а Джош орал так, что со стороны подумать – так вроде с ним непотребно обращаются. И вот, когда двор принял вид настоящего поля боя, дверь дома вдруг распахнулась и целый потоп кипятка вылился на головы враждующих сторон!
      На мою шею пришелся примерно галлон, и я не обратил на него особого внимания, зато прочие мгновенно приостановили военные действия и начали кататься по земле, и вопить, и ругаться, а дядюшка Сол, поднявшись среди кучи Бакнеров и Гримзов, возмущенно проревел:
      – Женщина! Что ты себе позволяешь?!
      В дверях дома с огромным чайником в руке стояла тетушка Завалла Гарфильд.
      – Да прекратите вы изничтожать друг друга, идиоты вы этакие, – сказала она. – Англичанина давно уже и след простыл. Стоило начаться драке, как он выбежал через заднюю дверь, оседлал свою лошадку – и был таков! А сейчас, олухи, дети и внуки олухов, угомонитесь вы, наконец, или мне повторить?.. Господи Боже! Что это там за свет?
      Со стороны поселка доносились крики, и мне показалось, что для нескольких факелов зарево что-то слишком уж сильное. И тут из леса выбегает Медина Кирби, одна из девчонок Билла, завывая на бегу, точно дикая индианка.
      – Наш дом горит! – разобрал я в промежутках между воплями. – В окно влетела шальная пуля и угодила в масляную лампу мисс Маргарет!
      С отчаянным криком я оставил поле битвы и помчался к дому Билла, следом бросились все, кто еще был в состоянии передвигаться. За время драки неоднократно разгоралась бешеная пальба, и, должно быть, одна из пуль долетела до окна комнаты мисс Маргарет. Семья Кирби успела вытащить во двор большую часть пожитков, кто-то таскал с речки воду, но когда я прибежал, крыша дома пылала огромным костром.
      – Где мисс Маргарет?!-рявкнул я.
      – Ой, она там – внутри! – заверещала миссис Кирби. – С потолка упала балка и легла как раз поперек двери в ее комнату! Мы не смогли ее открыть и…
      Я схватил спасенное из огня одеяло, окунул его в бочку с водой и, подхватив под мышку, нырнул в огонь. Из главной комнаты на половину учительницы вела только одна дверь, заблокированная огромным брусом. Возиться с ним было некогда, и поскольку я слишком хорошо знал, что для моих плеч любое окно покажется узким, то наклонил голову и со всей силы протаранил стену. Несколько бревен сдвинулись с места, образовав достаточно широкую дыру, чтобы можно было пролезть в комнату.
      Комната была вся полна дыма, и я чуть не ослеп от слез, однако разглядел неясную фигуру, ощупью пробиравшуюся к окну. С потолка, оторвался язык пламени, и огонь, кровожадно урча, лизнул мне голову, за шиворот просыпалось с ведро горящих угольев, но этого даже не почувствовал.
      Дым стоял такой, что хоть топор вешай. Ободрав кожу об головешки кровати, я схватил мисс Маргарет и, завернув в одеяло, поднял на руки. Как ни странно, мисс Маргарет оказала бешеное сопротивление: она норовила, лягнуть меня ногой, извивалась угрем, и хотя голос под одеялом звучал невнятно, я разобрал несколько таких словечек, каких меньше всего ожидал услышать от школьной учительницы. Правда, при истерике бывает всякое. Похоже, она уже начала привыкать к сапогам и даже нацепила шпоры – я это понял после первых же пинков.
      К этому времени пламя охватило всю комнату сверху донизу; потолок прогибался все сильнее, и вздумай я пробираться обратно тем же ходом, то непременно превратил бы в жаркое и себя, и девушку. Я снова нагнул голову и мощным ударом проложил путь сквозь пылающую наружную стену, опалив при этом остатки волос, ресницы и брови. Обожженный, пошатывающийся, с драгоценной ношей на руках, я вышел прямо из огня и упал на руки милых родственников.
      – Спасена! – прохрипел я, задыхаясь. – Снимите одеяло! Вы спасены, мисс Маргарет!
      – Чтоб-ты… – донесся из-под одеяла глухой голос мисс Маргарет.
      Дядюшка Сол запустил руку в сверток и резко выдернул обратно.
      – Черт меня задери! – Он был явно обескуражен. – Если это школьная учительница, то со времени последней встречи она отрастила изрядные усищи!
      Он сорвал одеяло, и нашим глазам предстала физиономия дядюшки Джеппарда Гримза с ополовиненными усами! Я аж взвыл с досады:
      – За каким чертом ты туда полез, облезлый койот?!
      – Я пришел свершить суд Линча, тупоголовый осел! – огрызнулся он. – А когда увидел, что горит Биллов дом, то влез в окно, чтобы спасти мисс Маргарет. В комнате ее не было, зато я нашел записку. И только нацелился обратно в окно, как ты, полоумный маньяк, сграбастал меня в одеяло.
      – Где записка?! – взревел я дурным голосом. – Медина! Поди сюда, прочти!
      В записке оказалось следующее: «Дорогой Брекенридж. Мне очень жаль, но я не могу дольше оставаться на Медвежьей речке. Меня всегда смущали здешние нравы, а ваше желание непременно на мне жениться переполнило чашу. Я всегда видела от вас только хорошее, но выйти замуж за гризли – это уж слишком. Если сможете, пожалуйста, простите меня. Сейчас, когда я пишу эти строки, со мной рядом находится мистер Дж. Пемброк Пембертон. Мы любим друг друга и, чтобы избежать неприятностей, выберемся через окно в задней стене дома, а потом уедем на его лошади. Передайте мой сердечный привет детям. Медовый месяц мы думаем провести в Европе. С уважением, Маргарет Девон.»
      – Ну, что ты на это скажешь? – дядюшку Джеппарда так и распирало злорадство.
      – Где мой конь?! – заревел я, быстро теряя остатки разума. – Я догоню их и покажу кое-кому, как обходиться со мной по-подлому! Я сниму с него скальп, даже если придется отправиться в Европу или к черту на рога! Прочь с дороги!
      Я уже расшвырял половину толпы, как вдруг по медвежьей хватке почувствовал, что на мне повис сам дядюшка Сол.
      – Ну, ну, Брекенридж, – принялся он меня увещевать, стараясь пристроить также и ноги, болтавшиеся в разные стороны. – Не стоит им мешать, оставь их в покое. Девчонка сама сделала выбор, а ты…
      – Отцепись от меня! – рыкнул я и стряхнул его, как спелое яблоко с дерева. – Никто не сможет меня остановить! Моя жизнь не будет стоить и цента, когда вся история дойдет до Глории Макгроу, а потому я просто обязан вытряхнуть душу из шкуры вероломного британца! Дорогу оскорбленной чести! Да, и принесите мне мое ухо!

Глава 13
Как Медвежья речка вышла из берегов

      Не помню, сколько миль промчался я той ночью, пока красная пелена перед глазами не начала понемногу рассеиваться, и я смог, наконец, оглядеться. Я знал, что все это время, не сворачивая, гнал по дороге в Бизоний Хвост. А еще я знал, что кроме как в Бизоний Хвост беглецам податься было некуда, и что, невзирая на фору во времени, по тропе Капитан Кидд догнал бы их в два счета. Но по мере того как исчезала пелена, ко мне постепенно возвращался рассудок. Это походило на пробуждение от ночного кошмара. Я придержал коня на гребне холма. Дальше тропа спускалась в лощину, вновь поднималась и терялась за гребнем другого холма. Начинало светать, и в серой дымке легкого тумана не было слышно ни звука. Я посмотрел на тропу – в пыли четко виднелись следы подков пемброковой лошади. След был совсем свежий – нас разделяло не более трех-четырех миль, и я мог бы словить их в течение часа. Но я подумал: «А чего ради я так стараюсь? Или у меня в голове совсем уже не осталось мозгов? В конце концов, девчонка имеет право выскочить за кого ей вздумается, и если у нее хватило ума выбрать не меня, а Пемброка, не стоит становиться у них на пути. Я не посмел бы коснуться и волоса на ее голове, а вот собираюсь резануть по сердцу, убив ее избранника. Ну и скотина же я в таком случае!» От этих мыслей мне стало до того стыдно и до того жалко себя – хоть волком вой!
      – А, катитесь вы! Благословляю! – с чувством напутствовал я вероломную парочку и потряс им вслед кулаком. Потом повернул Капитана Кидда и поехал восвояси.
      Я не собирался надолго оставаться дома и ждать, пока Глория Макгроу затеет меня свежевать, но надо было переменить одежду. От той, что еще на мне болталась, после драки и пожара остались одни обгоревшие лохмотья. Ко всему прочему, я потерял шляпу, а дробь, засевшая в плече, то и дело давала о себе знать осиными укусами.
      Проехав с милю, я пересек дорогу, ведущую из Лапы Кугуара к Ручью Гризли. Хотелось пить и есть, и я свернул к таверне, выстроенной недавно на берегу Мустангова потока в полсотне ярдов от перекрестка.
      Солнце еще не взошло, когда я натянул поводья у коновязи, слез с седла и вошел в таверну. При виде меня бармен дико вскрикнул, попятился и, упав спиной прямо в лохань с водой и пустыми бутылками, громкими воплями начал звать на помощь. Я увидел, как к двери бара подошел какой-то человек и пристально посмотрел на меня. Что-то в его обличье показалось мне знакомым, но признал я его не сразу.
      – Заткнись и живо вылезай из лохани, – нетерпеливо сказал я бармену. – Чего вылупился? Ну да, я это! Дай-ка выпить чего-нибудь.
      – Извини, Б-брекенридж, – почти не запинаясь, ответил тот, поднимая грузное тело из хлябей лоханных. – Теперь-то я тебя узнал. Только человек я нервный, и ты не представляешь даже, как сильно ты меня напугал: вдруг появляешься в дверях, а у самого обгорели и волосы, и брови, и ресницы, и вся одежда, да еще шкура черная от сажи. Какого черта ты…
      – Хватит судачить о моей внешности, лучше поскорее налей виски, – рыкнул я на него, будучи не в настроении для легкомысленной болтовни. – И растолкай повара, да скажи ему – пусть нажарит побольше яичницы с бетоном.
      Бармен поставил на стол бутылку виски, а после просунул голову в кухонную дверь и гаркнул:
      – Нарежь свежего бекона да набей на сковородку побольше яиц! Брекенридж Элкинс требует корма!
      Потом повернулся, и я спросил его:
      – Кто это выглядывал вон из той двери?
      – Ах, тот, – говорит. – Да это чуть ли не такая же знаменитость, как и ты, – Дикий Билл Донован. Не доводилось встречаться?
      – А как же, – усмехнулся я, наливая в стакан. – Он пробовал хапнуть у меня Капитана Кидда еще в мою бытность теленком. Пришлось помочалить его как следует, прежде чем парень внял голосу разума.