Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лидия и другие

ModernLib.Net / Отечественная проза / Горланова Нина / Лидия и другие - Чтение (стр. 7)
Автор: Горланова Нина
Жанр: Отечественная проза

 

 


      Для Вадика в рассуждениях Жени были такие повороты и зигзаги, что была бы такая картина местности - даже у такого, как он, шофера, машина бы не вписалась.
      Галька неуверенно подумала: женился бы ты, Женя, а потом спохватилась: так он бы каждый день такие слова на плечи жены нагружал. Бог с тобой, живи, как можешь.
      4
      - Лидия, это Егор Антоныч Крутывус вам звонит. Вы когда в последний раз видели Егора-маленького?
      Лидия схватилась за голову: покойная мамаша звала сына "Егор-маленький", теперь отец внушает седому мужику, что тот еще маленький ребенок!..
      - На прошлой неделе заходил. Трезвый, - сказала Лидия.
      - А вы почему говорите: трезвый? Я же не спрашивал, в каком состоянии он был... Вы что, выгораживаете его?
      - Ну что вы, нам просто было приятно видеть Егора трезвым. - Он же у вас умница...
      Егор Антоныч властно перебил Лидию: "умница" - а знает ли она, что семьдесят - нет, девяносто процентов того, что говорит Егор, взято из общения с отцом?!
      - Да, конечно, - Лидия начала уставать от этого бессмысленного разговора. Тем более, что Алеша в этот миг лег на край гладильной доски (он считал себя все еще маленьким, хотя весил семьдесят килограммов). Доска треснула
      - Алеша, ты сломал доску! - сказал Володя. - Неси эпоксидку, я сразу склею.
      - Не сломал, нет, милый папочка, я не сломал, я не хотел, она сама.
      - Лидия! - говорил тем временем Егор Антоныч. - Вам легко советовать! А Егор два часа назад звонил мне из вытрезвителя. Но его не было двое суток, и я заглянул в его дневник. Наверное, вам будет любопытно...
      Володя, который уже держал возле уха параллельную трубку, шепнул Лидии: "Говори, что очень любопытно, пусть скорее выговорится".
      - Да-да, конечно, очень любопытно.
      Тут Алеша решил на замерзшем окне написать несколько раз свое имя, заклиная таким образом смерть и холод. Иногда он впадал в отчаяние: слишком сильно время все портит и разрушает, никаких слов не хватает, чтобы его остановить. Вот состарился дедушка Лева, стал болеть, нет, нет, не болеть, нет, лежать просто...
      - Вот читаю, - Егор Антоныч на том краю провода что-то листал, "целый день был занят с больным отцом". Якобы и в аптеку сходил, и на прием к врачу меня записал. А сам на диване неделю пьяный валялся! Нет, Лидия, вы поняли?! Он наврал все! Подчищает свой образ в дневнике. В глазах потомков! А как закончил писать в дневник о себе, золотом, украл у меня денег... не скажу, сколько... и исчез. До сего момента...
      - Мама, - жалобно позвал Алеша, - отойди от нашего голубчикиного телефона, посиди со мной! Сегодня холодно, как парашют.
      - Алеша не позволяет больше говорить, - не удержавшись, ляпнул в трубку Володя.
      - Это, наверно, Володя, да? Здравствуйте, Володя. Вот вы как человек с сильной волей уж могли бы повлиять на Егора, но не хотите, а предпочитаете смотреть, как он гибнет. Гибнет!!! И при этом вы считаете себя хорошим человеком, да?
      Алеша не любил, когда родители накалялись от раздражения, а по их лицам он уже видел, что дело плохо.
      - Голубчикин телефон устал, - мягко заявил Алеша. - Хватит.
      Но Егор Антоныч на том конце провода быстро стал бросать в телефон такие слова: "Я. Начинаю. Вам. Завидовать. Что. У вас! Такой Алеша. Никогда не сопьется".
      - Все, Егор Антоныч, пирог подгорел, я вешаю трубку, извините!
      5
      Конечно, в доме Лидии водилась и запрещенная литература. Сама хозяйка привозила из Москвы то от брата, то от Юли и слепые машинописные "Воспоминания" Надежды Мандельштам, и поэму Самойлова "Крылатый Струфиан", которую она переписала в тетрадку. Несколько раз Лидию спрашивали, знает ли она, кто у нее в компании стукач. Не хочу знать, отвечала Лидия. И доброжелатель смотрел на нее с сожалением: прячется от реального мира. Даже сама Римма Васильевна Комина сказала ей однажды:
      - Возможно, Лидочка, ваш салон санкционирован КГБ! Им же удобно, когда не нужно гоняться за каждым мыслящим.
      С работниками этой конторы Лидия общалась всего один раз. Как-то она была дома. В дверь позвонили.
      - Наверно, царственная Галина Васильевна принесла хорошую сказку "Аленький цветочек"! И тебе, мамочка, тоже - свои книжки, - нараспев сказал Алеша, прикидывая, где будет прятать свою книжку от Коти.
      Он еще продолжал говорить Коте: "не дам тебе рвать эту книжку на гнездо для милых котят...", и вдруг вошли движущиеся теплые вещи. Алеша застыл: он раньше понимал, что есть люди и есть предметы, от которых не дождешься, чтобы они заговорили. Он с ними много раз пытался общаться говорил - говорил, нет, не отвечают. "Милая струбцина, научи меня делать цепочку, как у соседа Генки". В общем, предметы все ему разрешали, но молча. И он их легко понимал. А здесь зашли двое... нечто среднее, похожее на людей, и даже начали говорить. Алеша не знал, как обращаться с гостями.
      А они, следуя своим представлениям о деликатности, как бы невзначай показали свои красные твердые книжечки.
      - Вчера вы тут, Лидия Львовна, читали нескольким друзьям Солженицына...
      - Да-а, а вы что - не знаете - его на Ленинскую премию в свое время выдвигали!
      Они скучными усталыми глазами посмотрели на нее:
      - Но потом-то Солженицын изменился, он написал антисоветское произведение "Архипелаг Гулаг"!
      - Да что вы, ребята! Дайте почитать! У вас ведь есть! Я думаю: наверняка у вас есть!
      Леше не понравилось, что мама делает вид, будто она веселая, а на самом деле ей очень грустно. И он закричал загробным голосом:
      - Все болит! Дай лекарство, дай, дай, дай!
      - Ну, Лидия Львовна, вы очень заняты, мы вас предупредили, до свидания!
      - А при чем тут предупредили! Дайте "Архипелаг"-то почитать - на ночь. Я никому не покажу! Ребята!
      Гости поспешно заскользили вниз по лестнице. Их предупреждали, что эта дама не средне-статистически реагирует. Так вот как это выглядит! Хорошо, что таких мало: пока одна попалась такая. Надорвешься тут с ними, до пенсии не дотянешь!..
      Через несколько дней Лидия увидела недавних визитеров в оперном театре. Оба беседовали с известной балериной. Лидия бросилась к ним с радостным криком:
      - Ну что вы - не забыли о моей просьбе? Вижу не помните (они уже бежали) ...я просила в библиотеке КГБ выписать мне Солженицына...
      Любители балета на миг застыли вокруг. Лидия еще рвалась догонять, упрашивать, но двое в штатском буквально растворились среди блестящего паркета, не оставив даже запаха сероводорода. Может, они воспользовались подземным ходом, который, по преданию, шел от буфета к банку?
      6
      Однажды встретились Надька, Грач и Фая, которая стала работать в "Вечорке". Грач подошел к Надьке и по-старому мягко и нежно взял ее под руку: "Надюш, - сказал он глубоким голосом, - я давно тебе хотел предложить - хочешь под моим руководством написать кандидатскую?" Надька почувствовала, что все кости ее превратились в теплое ничто, но грубо ответила: "Не только руководством, но и членоводством". - "Ну, не будем торопить события", - браво ответил ее уже научный руководитель.
      Грач помог написать диссертации всем своим бывшим пассиям, при этом каждая требовала возврата отношений в полном объеме. Может быть, именно это ускорило его кончину. Он умер в конце 1997-го, и на его похоронах громче всех плакала сестра из реабилитационного центра, Лиля. Лежа на спине после инфаркта, он успел ее обольстить словами - такими, которых вообще быть не может. Все плакали по Грачу - но не так горько, как Лиля: ведь им всё удалось с ним в огромном объеме. А она разговаривала с Сашей несколько дней, а потом... И теперь уже не прижаться к нему, не слиться и придется делать это с другими.
      7. Свобода
      1
      Рулевой кафедры марксизма-ленинизма профессор Кречетов вдруг неслыханно прославился. По всему городу он читал лекции о паранормальных способностях человека. И что поражало: компетентные органы никак не реагировали! Коммунист, материалист... Раньше он исчез бы еще до первого звука первой лекции, а сейчас собирал полные залы. И всем было интересно. И люди-то всё шли особенные. Вдруг неизвестно откуда соткалось светское общество - дамы в мехах, мужчины в свежих несгибаемых костюмах, стоически переносившие каменную духоту от набившейся по углам черни.
      Даже Егор как-то уговорил Лидию зайти на лекцию Кречетова. Слушал с наливающимся интересом, что-то черкнул в одной из своих многочисленных записных книжек (единственное, что он держал в полной аккуратности). Но Лидии сказал с привычно-гордым видом:
      - Ничего нового! Кречетов, по существу, занимается все тем же. Сам марксизм - вид магии. И символы все из магии взяты: пятиконечная звезда, красный цвет. А хоронят шаманов как? Поверх земли, как нашего Ильича...
      "Согласно некоторым исследованиям, биополе человека имеет форму яйца", - с наработанной простотой и значительностью излагал тем временем профессор. А из зала ему присылали интересные вопросы: "Правда, что Магомаев сделал пластическую операцию?". Жизнь кипела.
      2
      - Мамочка, вот тебе веер, когда тебе в милом Воронеже станет жарко, ты им обмахивайся, - Алеша не знал, что такое Воронеж, и не понимал, что бумажный веер не вытащишь на научной конференции, зато он чувствовал, что Лидии веер будет нужен как часть самого Алеши.
      Засидевшаяся у подруги Надька собралась уходить. Алеша встал на колени и стал помогать Надьке застегивать сапоги. Он застегнул обе молнии, потом расстегнул, снова застегнул. Надька понимала, что он уже большой мужик, и ему нужно что-то другое, и думала: "Пусть посмотрит на мои ноги". А на самом деле Алеша любовался ногами, как красивым китайским кувшином, который стоял в дедушкиной квартире.
      Чтобы показать Алеше, который сейчас ждет ее в Перми, что веер пригодился, Лидия достала его и начала тихонько обмахиваться. В это время сосед слева подсунул ей лист, на котором сверху старательно было выведено: "Есть желающие поехать к домику Мандельштама? Экскурсия в три часа. Сбор возле главного входа". Подписей стояло уже более тридцати. Лидия тоже накарябала свою фамилию клиновидным почерком.
      К трем часам солнце осталось на небе, только слегка перевалилось на другую сторону бездонного купола. Ветер достиг такой силы, что вымораживал всю кожу на лице. Из тридцати желающих к главному входу подошли только три красавицы со всей России: блондинка-профессор из Новосибирска, похожая на фотомодель, кандидат наук из Алма-Аты и наша Лидия. Замусоленный, но очень отважный экскурсовод-энтузиаст при виде этой тройной роскоши воспылал еще большим энтузиазмом:
      - Мужики, они такие - залегли с бутылками - непогоду пережидать. Мандельштама, поди, всего вдоль и поперек обсудили. А мы сейчас сядем в трамвай и поедем к чертогам вдохновения!
      Экскурсоводишка вел их по Воронежу, под степным солнцем, вцепившимся в сухую синь всеми своими лучами. И привел на край земли. Дальше не было ничего.
      - Отсюда начинается улица, на которой жил Осип Эмильевич, - веско сказал энтузиаст.
      Они растерянно смотрели: пустота, конец света! Обрыв вот есть. Никто из трех женщин не обладал спортивными качествами: они то и дело скользили гололед! Несмотря на свою внешнюю мощь и крепость, они были сейчас абсолютно беспомощны. Это потом вывелись породы струнных несгибаемых шейпингисток, а тогда... Но гид вдруг упруго-сильно скользнул вниз. Отдувая усы шалашом, он кричал:
      - Падайте в крайнем случае прямо на мою грудь! Не бойтесь - я сильный! - и он выпячивал вперед нечто ямистое. - Тут лестница вся заледенела.
      Это, конечно, можно было назвать лестницей, потому что пара перекладин на ней была. У спутниц Лидии реакция на предложение "падать на грудь" была никакая. "Некому на грудь, что ли, падать", подумала Лидия, ковыряясь ногами вниз по склону, а скрюченными пальцами отчаянно царапая забор и обламывая маникюр.
      - Падайте на меня! Я мужик сильный - удержу! - соблазнял снизу поводырь.
      "Да лучше я зубами за забор, потихоньку... Вот и ладненько, медленно"... Но тут обломился последний выступ штакетины, зубец забора... и Лидия полетела в неизбежные костлявые объятия. Она удивилась, что вблизи экскурсовод пах какими-то цветами, чем-то напоминающим детский запах Аркаши. В мужичонке тем временем что-то хрустнуло, а по лицу разлилось наслаждение. Он перешел с речитатива на крик: "Ого, удержал!" Остальные женщины тоже решились броситься в объятия железного спутника. Мужик два раза крякнул, два раза спружинил, - с лица его не сходила улыбка, задирающая усы совсем уж на нос. Чувствовалась многолетняя практика. Быстро отдышавшись, он кивнул вдоль изношенной деревенской улочки: мол, здесь близко-близко. Лидия взглянула на свои изодранные перчатки: выбросить и только. Но ведь Мандельштам!
      Временное пристанище великого поэта было почти не видно за забором. Дом - да помещался ли в нем Мандельштам во весь рост? - врос в землю. Пришедшие напряженно искали, что же от энергетических оболочек великого поэта зацепилось за углы этого сарая и вьется на наждачном ветру? Морозостойкие воронежские свиньи со смолянистыми красивыми пятнами, похожие по своей раскраске на лошадей, разнежено ходили среди рассыпчатого небесного сияния. Покормить их вышел благодушный мужик с сыном лет пятнадцати. Вдруг лицо свиновладельца переключилось в положение "ненависть", и он закричал на пришедших:
      - Сколько вы будете тут ходить - нас мучить! Жизни нет! Всю лестницу проломили! Если вы любите своего Ёсю, - починили бы!..
      - Он обещал меня зарезать, - грустно сказал экскурсовод. - За что он меня ненавидит?
      - А наверно во время Мандельштама лестница целая была, - после длительного молчания сказала красавица из Алма-Аты. - Экскурсий-то не водили.
      - А в лагерном бараке и эта развалюха вспоминалась ему, как золотой дворец.
      Лидия подумала: Мандельштама-то мы уже все пожалели, и чем дальше, тем больше теперь будем жалеть, так что вся страна будет охвачена этим порывом, а на этих-то людей, живущих ...живут уже, может быть, третье поколение в этой хибаре, и никто их не жалеет...
      В Перми Лидия горячо пересказывала друзьям эту смесь из Мандельштама, неореалистических декораций со свиньями и озлобленных полугорожан, живущих ...так нельзя жить. Осипа все жалеют, а их никто!
      - Распятого Спасителя все замечают, а разбойников по бокам - тоже мало кто, - тихо сказала Галька.
      - Молодец ты, не зря работаешь в книжном магазине, - сблагодушничал Бояршинов. - Лидия, давай сочиняй письмо в защиту простого человека. У него же должны быть свои радости. Я первый подпишу.
      3
      Лидия встретила Володю совершенно расстроенная:
      - Звонила Алла !
      - Да, милая Алла Романовна позвонила по нашему голубчикиному телефону, - комментировал Алеша.
      - Представляешь: в Израиль уезжает!
      - Не уезжает, - мягко осадил мать Алеша. - Не уезжает, нет.
      Полным укоризны взглядом он показывал: сколько можно себя так глупо вести - уезжать, болеть, умирать!
      - Мы без нее осиротеем, - вскинулся Володя, - возраст-то для лечения зубов подошел кардинальный!
      - Не кардинальный, не кардинальный!
      Володя схватил телефон: "Слушай, Романовна, мы тебе в Израиль будем присылать фотографии своих беззубых улыбок, поняла?!"
      - Можете приезжать ко мне в гости, я вам буду восстанавливать ваш жевательный аппарат.
      4
      "КТО ВЫ, БОРИС ИХЛИНСКИЙ?" - визжали черные жирные буквы в газетном подвале. Володя ушибся глазами об этот заголовок. Он остановился у застекленной витрины типографии "Звезда" и стал читать. Статья с первой же фразы была удивительно мерзкая: "Помню, сидели мы с Борисом Ихлинским за столом у некогда известной Лидии Шахецкой"... Володя посмотрел на подпись: "Женя Бояршинов"! И хотя можно было ожидать, что автором окажется именно он, чувство гадливости только усилилось.
      Володя как человек физически крепкий сразу захотел сделать Бояршинову очень больно. Но было раннее утро, а у него в десять лекция в политехе, и потом еще надо в лабораторию гидродинамики.
      Он понял, почему все это напечатано. Боря Ихлинский во время перестройки стал очень активен. Компетентные органы хотели его скомпрометировать. Любым путем. А кого из журналистов тут нужно? Да, известное, незамаранное имя. Вероятно, Бояршинов получил солидное вознаграждение. Но эта статья поссорит его с большинством думающих пермяков.
      Как он к нам теперь придет? - думал Володя, не зная, что Бояршинов уже никогда не придет: купля-продажа-то состоялась: всю жизнь Женя мечтал вырваться в столицу и теперь эта мечта становилась явью. - Лидия расстроится. Он умер для нас. Хотя я, пожалуй, должен благодарить его за то, что двадцать пять лет назад его стакан водки попал к Лидии. Коктейль мести... Впрочем, он тут ни при чем.
      А Женя тем временем мчался к вокзалу, сжимая единственно верный чемодан, и внутренне прослеживал, как по всей Перми разворачивались листы газеты "Звезда". И множество разноцветных глаз бежало по строкам его статьи, и все больше и больше становилось в этом городе врагов. Но раз так, прочь из этого осажденного города!
      Статья Бояршинова сыграла свою роль: все в тот же вечер сбежались к Лидии - чтоб не бояться. Казалось, перестройка вот-вот отступит; вот оно начало конца, потеря темпа, одышка общества. По тому, как горячо все кинулись защищать Борю Ихлинского, тот понял, какая он важная фигура фетиш свободы. Боря стоял, хлопал глазами и дозревал: все это так пугающе и интересно.
      - Ну, если вы все всерьез, то и я тоже буду играть по-серьезному, наконец, заговорил он. - Даже не скажу, что Инна в четвертый раз выходит замуж и опять - не за меня.
      Галька совершенно не удивилась, что "кислогубый" вдруг такое отмочил.
      - Грехи, как соленая вода: чем больше пьешь, тем больше пить хочется, - туманно сказала она.
      Весь вечер авторитет Бориса Ихлинского рос и разбухал почти неправдоподобно. Лидия же стала еще радостнее. Она безумолку говорила направо-налево:
      - Мы должны сказать спасибо Бояршинову за его писанину - такой необыкновенно удачный вечер сложился.
      "Оказывается, я не такой уж сильный, если Бояршинов вдруг черноту нагнал", подумал Володя, отогнал неприятные мысли рюмкой водки и двинулся на кухню делать тосты.
      - Да, повезло Лидочке с мужем, - вздохнула одинокая Надька.
      Веня Борисов в последний год очень изменился: пузо запузырилось через ремень, под челюстью отвис лоснящийся мешок - в общем капитализм ему даром не дался. Быть во главе первого в городе кооператива - это значит заключать много сделок, при этом выпивая и поедая много чего. Видно было, что душа его к этому не лежит, но ведь надо пробивать новые тропинки в экономике.
      - Сейчас выпью и всю правду скажу, - трагически провозгласил Веня.
      - Правду или истину? - возник со своим вечным вопросом Егор.
      - Человеку в семье одному нельзя быть счастливым, если счастливы, то оба, - начал читать из воздуха Веня. - Не одной Лидии повезло, а им обоим.
      - Ничего, подходящая истина, - похвалил Егор, и выпил, как выпал с высоты.
      Володя с горой дымящихся тостов зашел в гостиную:
      - В организме всегда присутствует полпроцента алкоголя!
      - Что-то маловато, - ответила Лидия.
      - Нет, не маловато, не маловато, - немедленно откликнулся Алеша.
      - Давайте выпьем за то, что Лидия для нас - половина Перми! предложил кто-то.
      - Вот это сказано! Я так ни в жизнь... - восхитилась быстро окосевшая Инна.
      Егор презрительно скривился: мне бы вот время выбрать, собраться с мыслями и эмоциональной сферой, я бы такой тост...
      Боря сходил к соседям за гитарой, загладил струны и запел:
      Нынче день какой-то желторотый,
      Не могу его понять...
      Голос у Бори оказался таким красивым, что все опешили. Голос этот как бы жаловался, что попал не по адресу - не в ту грудь, не в то горло, но если уж очутился, то придется жить здесь до конца.
      Вадик думал: как это Боря столько стихов выучил? А я две строчки запомнить не могу!
      Володя думал: Боре надо было, как родился, взять гитару и сразу петь, а он вместо этого книги читал. Думает, что книги - главное. А ведь есть кривая насыщения чтением, адиабатическая кривая: чем больше читаешь, тем меньше мыслишь.
      Вдруг Боря резко прижал струны, задавив звук, и сказал:
      - Этот сиреневый бант на гитаре уместен... Мы привыкли считать это пошлостью. Но пошлость - это самодовольство... А этот бант еще напоминает школьные годы, но уже говорит, что вот такие искусственные цветы будут на наших могилах.
      Веня пухлым кулаком колотил Володю по груди и кричал:
      - Ты скажи мне: выдержит СССР перестройку, выдержит ломку, выдержит?..
      Лидия думала с опаской: страна-то выдержит, а вот грудь моего мужа... Стучал бы ты в свою грудь, а не в Володину.
      5
      После смерти отца Лидия съехалась с матерью. Алеше сказали, что дедушка лег в больницу. А Лидия поймала себя на том, что избегает звуковых сочетаний с МР: смерч, смердеть, мрак, даже "морда" и "море" и те казались ей словами горестными, имеющими отношение к смерти. На уроках ей трудно стало искренне воспевать трепет жизни. Она заметила вдруг, что на прежде любимую тему - "Слово о полку Игореве" - говорит механически, без искренности.
      Однажды Лидия остро позавидовала коллеге, у которой сын - дворник! Та жаловалась: февралик, плохо учился. А Лидия думала: счастливая: сын у нее дворником работает! Зря я с Бояршиновым смеялась тогда над безумием Ленина - после инсульта, когда он буквы забыл... Над болезнью нельзя смеяться. Алеша вон каким родился. Если б он мог учиться в школе - хотя бы и плохо, если бы мог работать!..
      С другой стороны, есть слепые на свете, им, может, труднее, чем Алеше. В секонд-хэнде вчера она наблюдала, с какой ловкостью покупал одежду слепой. Он брал в руки вещь, затем ходил пальцами по всем ее закоулкам: проверял карманы, не порваны ли, обшлага - не замахрились ли. Когда вещь оправдывала себя на ощупь, он задавал вопрос в сторону ближайшего дыхания: "Цвета какого это?" - "Темно-зеленый, очень хороший", - отвечала Лидия. Но слепого темно-зеленый не удовлетворил, он бросил куртку обратно, взял другую...
      Лидию снова потянуло в секонд-хэнд, кстати, он находился в Доме культуры слепых. Сам дом был весь облеплен сверкающей крошкой, и она своим отраженным от неба сиянием словно олицетворяла идею лишенности зрения. Сбоку аккуратно висела фанерка, трафаретными буквами извещающая: "Одежда из Европы и Америки! Цены ниже всякой разумности".
      В бывшем гимнастическом зале пыль искрилась, как снаружи облицовка. Люди ходили от стола к столу. У них лица грибников, внезапно поняла Лидия. Вот эту куртку хорошо бы Градусову, - Лидия с десятиклассниками ставила спектакль "Суд над Бродским". Есть фотография, где Иосиф в такой же куртке...
      Около Лидии примостилась женщина с пропечатавшимся пенсионным выражением во всем облике. Она достала из сумочки маникюрные ножницы и стала быстро, ловко срезать бисеринки с рваной кофты. Крупное тело Лидии, как щит прикрывало ее от взглядов двух торговцев, которые неутомимо вспахивали своим вниманием каждую линию зала. Один из продавцов держал в руке карманный англо-русский словарь. Лидия вспомнила, как в прошлом году плыли с Володей на пароходе, где-то остановились рядом с пароходом американских туристов. С нею заговорил один американец с фотоаппаратом, и она - благодаря своей раскованности - тоже по-английски отвечала: муж (хазбент) спит в каюте (слип). Американец понял, что она хочет его в мужья, забегал по палубе, замахал: согласен, да, увезет ее в Америку! Тут вышел Володя, зевнул, обнял Лидию - американец стушевался, быстро сделал вид, что просто хотел сфотографировать...
      - Внучка у меня фенички делает, - шептала женщина, протягиваясь к уху Лидии. - Набор искусственного жемчуга - три тысячи, - как буханка хлеба. Государство обворовало нас, а мне нельзя? Пенсии не хватает на прожитье.
      Сияющие ножницы, совсем вросшие в пальцы, не вдавались в лишние размышления, они работали, не давая бисеру ни одного шанса укрыться.
      Лидия вдруг подумала: "Я вчера купила Алеше куртку - без одной пуговицы. Завтра этот секонд-хэнд последний день торгует. Значит, эти двести курток они уже не продадут. Я возьму вот эту пуговицу". Двумя скрюченными пальцами она схватилась за пуговицу, и вдруг словно обезумела. Как бы со стороны Лидия увидела собственные руки, когтящие тисненый кругляш: к куртке злосчастная пуговица была намертво прикручена стальной проволокой. Пальцы крутили и дергали добычу, действовали совершенно самостоятельно... Лидии казалось, что ее глаза превратились в телекамеры и снимают эпизод, к которому она сама не имеет ни малейшего отношения...
      Внезапная боль вернула Лидии чувство самое себя. Проволока в последнем отчаянии выставила раскрутившиеся от дерганий твердые усы - вцепилась, как верный пес собственности, вонзилась глубоко в тело, до самой кости! Лидия вернулась в себя еще раз, потерялась, снова нашлась. Гневно отшвырнув пуговицу, она принялась зажимать пульсирующий красный фонтанчик. Наконец, ей удалось соорудить на иссеченных пальцах корявый узел из носового платка и, забыв про куртку для Градусова-Бродского, Лидия двинулась к выходу. В голове стучало: " Как это я могла?! Я, человек, ставящий спектакль по суду над Бродским?!" Казалось, чернота, поселившаяся в душе, останется теперь в ней навсегда.
      В первую очередь о случившемся она рассказала сыну.
      - Нет, не украла, мамочка, и палец не разрезала, и кровь не полилась. Мамочка, нет! - Алеша хотел сделать все бывшее не бывшим и испуганно уговаривал ее успокоиться.
      Друзьям Лидин рассказ пришлось слушать снова и снова. Володя, которому Лидия каялась чаще других, в конце концов назвал эту историю "похищением века". А Егор примерно на восьмой раз посоветовал:
      - Ну, украла пуговицу, и ладно. Больше месяца переживать не стоит!
      Володя сорвал уже три листовки русских неофашистов с броскими заголовками: "Россия ждет твою волю!" Он бормотал: "Уже дождались - вот она, моя воля". Они ходили с Лидией по магазинам и то и дело натыкались на эту пакость. Одна листовка была приклеена очень прочно, как-то не по-русски, хотя звала русских быть еще более русскими. Даже изображенный на ней молодой сердитый красавец с мечом был какого-то эсэсовско-нордического типа.
      - Если б они поразмыслили хоть на атом, - сказала Лидия, - то нарисовали бы что-то более курносое, конопатое.
      Листовка никак не отрывалась. Лидия достала из сумочки ключи и стала часто-часто зачеркивать острой бородкой.
      - Помнишь, я писала в одной статье: "Вы против охаивания истории? Опровергните хоть один факт из "Архипелага"!"
      - А молодежь выражается гораздо сильнее! - сказал Володя. - Просто пишут поверх листовок: "Пидоры спирохетные".
      Они проходили мимо Дома культуры слепых. И Володя объявил приготовленную приятную весть:
      - Ты больше не будешь бегать по секонд-хэндам. Мне предложили читать гидродинамику в Париже. На полгода!
      Лидия почувствовала, что сердце ее затопило радостью. И в этот самый миг палец, который давно зажил, вдруг задергало, будто кто-то потянул за вросшую в него невидимую нитку. Но Лидия не обратила на это никакого внимания.
      6
      В первом письме из Парижа Володя зачем-то много написал про отсутствие красивых женщин: мол, любую пермскую работницу одень по-европейски - и она засияет на пол-Парижа. Лидия только на секунду встала в тупик от такой озабоченности, потом вспомнила, что и сама в командировках, не видя мужа какое-то время, начинала внимательно смотреть на красивых мужиков, опять-таки напоминающих ее мужа.
      Веня, обыкновенно любивший и умевший истощать себя работой, пришел необычно рано - в пять вечера. Он только что купил "вольво", но знал, что Лидии об этом лучше не говорить, а то увязнешь в объяснениях, чем нехороша была "ауди".
      - Поедем в какой-нибудь бар, посидим! - предложил он.
      - Представляешь, - собираясь, рассказывала Лидия, - Володя пишет, что во Франции нет красивых женщин, зато одних литературных премий больше тысячи!..
      Она могла говорить что угодно, у Вени все равно было ощущение, что невидимый кондиционер очищает воздух.
      Некоторое время ехали молча. Лидии показалось странным, что Веня рулит рассеянно, словно вот-вот бросит руль. Наконец, как бы между прочим он спросил:
      - Помнишь Наташу Пермякову? Ты должна ее знать.
      Лидия вспомнила: бегущее вдоль ряда цифр и букв блюдечко, тьма, Галька, снимающая крестик, пламя свечки, сухонькие прямые пальчики точеные такие... Это и была она, Ната.
      Лидия вдруг испугалась спросить, почему Веня вдруг заговорил о Наташе. Они промолчали весь остаток пути. Лидия смотрела за окно и вспоминала, как Володя говорил ей: "В детском саду я был влюблен в одну девочку, которая писалась в постель и все над ней смеялись". А Наташа Пермякова еще в школе страдала почками. Ну и что?
      В ресторане Веня заказал коньяк "хенесси", салат из креветок, жюльен и по европейской котлете. Он не спрашивал у спутницы, что именно она хочет, потому что видел: Лидии не до этого, она уже набирает обороты...
      Она выпила, совсем даже не соблюдая рекомендаций: погреть коньяк в руках, подержать во рту. Она его хлобыстнула прямо в рот и жадно, без тонкостей, набросилась на закуску, чтобы хоть на секунду оттянуть предстоящий разговор.
      Вене хотелось вдеть в уши Лидии - смуглые и отливающие изнутри атласом - сережки с бриллиантами, которые лежали в коробочке. Эту коробочку он терзал в кармане, не решаясь достать. Так и не смог решиться.
      - Надо же, нищие ездят за границу, а мне некогда выбраться! неожиданно ляпнул Веня.
      Но Лидия никогда не считала себя и Володю нищими... Она ждала начала настоящего разговора. И дождалась.
      - По Интернету сообщили, - осторожно проговорил Веня, - что видели твоего Володю в Париже.
      Лидия молчала, и он поспешил пройти самое тяжелое место разговора:
      - Странно, что для встречи с Пермяковой ему надо было уехать во Францию.
      Внутри у Лидии росло ощущение, что она Володю никогда в жизни не видела - не было его ни в кругу друзей на фоне зеленой рощицы, ни в пустынном пейзаже зимней улицы, ни все эти долгие годы. А Веня говорил, говорил: Наташа приехала работать гувернанткой... "О пэр" - вот как это называется... Можно бы отправить Алешу в Европу... Там уже разработаны компьютеризированные способы лечения... Исправляют катастрофы интеллекта... Веня делал рассчитанные паузы для ответных реплик. Но Лидия молчала.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9