Девушка под яблоней (Буймир - 2)

      Текля чувствует теплую поддержку односельчан, и все же ей совестно слушать эти разговоры. Случается, и оборвет кого: уж очень, мол, вы пристрастны, хоть и сознает, что все это говорится, чтобы хоть немножко поднять ей настроение, отвлечь ее мысли от свалившихся невзгод.
      Да лучше бы она молчала. Эта неугомонная душа - пастух пуще принимается доказывать свое. Где еще так хорошо сберегают навоз, как в девичьей бригаде? В поле у дороги кучками сложили, присыпали землей, землю лопатами прибили, как учит Мусий Завирюха, чтобы не выветрился, а перегорал в кучах.
      Все внимательно слушают пастуха, что топчется по омету; далеко вокруг, до самого горизонта расстилаются перед ним поля. Савва, ходивший зимой в агрошколу, хорошо запомнил лекции Мусия Завирюхи.
      - Навоз перепревает, микроорганизмы разлагаются, образуются органические кислоты, удобрение, обогащающее почву, - говорит он, словно читая учебник.
      - Вашими же руками все делается, - улыбнулась Текля хлеборобам.
      Савва соскользнул вниз, окинул омет внимательным взглядом, оглядел со всех сторон и, налюбовавшись досыта, сказал:
      - Выложено - как выточено, никакой дождь не возьмет. И не погниет, как случилось у Дороша: топором рубили зимой солому скотине на корм. А то зачем бы им сено таскать из нашей бригады?
      Разве это не правда? Все знают, на всю округу оскандалился Дорош.
      Текля шла вдоль орешника к молотилке, сбивая ногами желтую пыльцу с чертополоха, с полыни. Обдало с ног до головы пахучим зноем. На безоблачной голубизне могучий дуб расправил ветви. От нагретого, уже начавшего блекнуть гречишного цвета спирало дыхание. Земля, думалось, и та вся пропахла медами. О, святой труд землероба - единственная утеха от тоскливых мыслей и тревог! Подсолнечник выставил сбои яркие лепестки сердце радуется! Девушка стояла словно завороженная, жадно вбирала глазами лучистое цветенье - растите, родные, хорошие мои, нежной красотой веселите человеческие сердца, вестники счастья. Вечно цвети, земля моя! Щедро устилай ярким ковром девичьи дорожки.
      Золотистое литое зерно горит на ладони, гордость светится в глазах девушки, она следит за порядком на току, присматривается, чисто ли вымолачивает молотилка колоски. Савва раскусил зернышко покрупнее, протянул на ладони - крахмал. Что искринка зерно. Сколько надо этого крахмала, чтобы пшеница перезимовала, набрала силы! Вот и Дорош возит зерно - плоское, сморщенное, чахлое.
      Пряча в платок улыбку, Текля почти ласково перекатывает зерно на ладони - как монисто, хоть на нитку нанизывай.
      Не взяло сухолетье пшеницу - что значит неистощенная земля и полновесным зерном сеяли! Босой ногой на песок и не ступишь. Если бы молочное зерно - сварилось бы. Девчата сгребали над Пслом сено - нельзя взяться за грабли, обжигают руки. Пробовали и против ветра встать - хоть бы освежил чуточку, да где он, ветер-то? Сжигает солнце урожай в колхозном саду, яблоко измельчало, осыпается слива. А пшеница успела прихватить прохлады, крепнет зерно, зреет, наливается, будто его глазурью покрыли. В Дорошевой бригаде на сено скосили хлеб - не завязывалось зерно, запеклось. И на пшеничных полях череззерница - высушило пыльцу.
      Как дитя малое, оберегай, расти зернышко, ухаживай за ним. Чтобы гессенка, шведка не напала, не высасывала из стебля соки. Чтобы паутинничком не позаплетала листья мучнистая роса. Не посекла ржавчина, когда зерно наливается молочком. Пилильщик чтобы не прогрыз в стебле коленца, жучок не выпил зерна. Чтобы не задушила головня, не вытянул соки бурьян. Чтобы хлеба не вымерзли, не полегли, не попрели. Не проросло бы, не заплесневело бы зерно. Чтобы не завелся клещ или долгоносик, моль или зерновка.
      И сейчас еще Текля тревожится: а ну как перестоит "украинка", посыплется зерно? Жатками недолго и вымолотить колос. Вся надежда на комбайн. Сперва выкосит на песках - там скорее хлеб поспевает, - и только после того перебросят в Буймир. Так что основное поле - красной пшеницы пойдет под комбайн.
      Чудесной мечтой жила девушка, ни с кем бы не поделилась, с одним человеком посоветовалась бы, да не отважится никак. Давно стала замечать: радость ли у нее, горе ли - тянется сердцем к Марку. И как это она его с самого начала не разгадала? Постылое прошлое гнетет душу.
      Дошла ли самостоятельно, в книге ли вычитала или добрые люди навели, но только Текля держится такой мысли: нельзя одним сортом пшеницы засевать поле. Если нынешним летом посеяли "украинку", в другой раз на этом поле сейте "гастианум" - не так вредители забивают пшеницу. Правда, неизвестно - может, еще какие новые сорта удастся вывести ученым. Да разве до Родиона дойдет живое слово? Увидел, что земля трескается, хлеб горит сухолетье, - и вот уже беспомощно разводит руками:
      - Это вам не фабрика...
      - А на фабрике что, манна с неба сыплется? - усмехнулся Павлюк.
      Ходит девушка по полю, глаза затуманены мечтой - побывать бы в Москве, посмотреть, что в мире делается, познакомиться на выставке с новыми достижениями, узнать, как другие трудятся над зерновой грамотой.
      Текля снова все внимание сосредоточивает на току. Хороший урожай на этом поле, надо бы часть намолоченной пшеницы отобрать на посев, дважды перегнать на сортировке, пропустить через триер, потом проверить в лаборатории на всхожесть, чистоту, на вес, протравить формалином - все привычные, известные, давно усвоенные средства. Все же еще раз напоминает - отвеять, пересеять, очистить от проросшего, битого, мелкого. Чтобы сильное зерно легло в землю.
      В междуречье за горой садилось солнце, вязальщицы возвращались с поля. Протяжная песня разносилась далеко вокруг:
      Ой вишенько-черешенько,
      Чом ягiд не родиш?
      Молодая дiвчинонько,
      Чом гулять не ходиш?
      Текля влилась в толпу, но не столько пела, сколько прислушивалась, плакала, рыдала в песне девичья доля:
      Ой рада б я родить вишнi,
      Так цвiт осипає...
      Ой рада бы я гулять ходить,
      Милий забуває...
      Тоскливые песни, горькие отзвуки человеческого сердца, сколько их рассеяно по земле!
      Вязальщицы нахвалиться не могут новым хлебом, зерно как литое, тяжелое, блестящее, пленочка тоненькая, не проросло, не заплесневело, досыта кормила его земля живительными соками; мука светлая, не отдает прелью, спорая, тесто поднимается - нельзя лучше, и пресное славно замешивается - белое, тягучее, не крошится: хлеб не присоложенный, не скоро черствеет, пышный, душистый - что солнце.
      И уже пошел разговор между вязальщицами, они полны самых лучших чувств к своему бригадиру, - быть Текле на выставке!
      ...Овеваемые степным благоухающим ветром, девчата плескались в Псле, сверкая мокрыми, коричневыми от загара телами.
      29
      Слишком уж вольно, без тени почтения держится Павлюк с начальством, душу выматывает, наговаривает, будто Урущак не заботится о росте племенного скота. Ферма "Красных зорь" катится, мол, вниз.
      - Так кто же отвечает за ферму? - спрашивает Урущак.
      - У меня руки связаны.
      - Как это?
      - А так, Родион там хозяйничает.
      - Ты что же, хочешь, чтобы прогнали Родиона?
      Где это видано и что ж это будет, если по первому капризу начнут снимать председателей? Да и способен ли Павлюк самостоятельно управлять фермой? Вот над чем следовало бы поломать голову.
      Молоденький зоотехник Кныш заметал, к удивлению всех присутствующих:
      - Да ведь это ж Павлюк создал ферму, вырастил племенное поголовье...
      И, конечно, своим неуместным вмешательством навлек на себя гнев Урущака.
      - Нам лучше знать, кто ее создал! - бросив сердитый взгляд, поставил Урущак на место сунувшегося по неопытности куда не следует зоотехника. Ишь ты, нашлись у Павлюка защитники и в аппарате земотдела!
      Павлюк тем временем пускается на недостойные выходки и совсем уж непочтительно заявляет, что безголовый Родион вертит фермой как ему вздумается, заводит там свои порядки, а Урущак ему потакает.
      Итак, Павлюк осмелился обвинять Урущака. Будто бы Урущак недооценивает вопросов планирования кормовой базы, выращивания кадров, доверился лизоблюдам и подхалимам, - старая песня! Хочет подорвать авторитет Урущака перед агрономами, зоотехниками, перед всей этой седобородой, лысой гвардией хлеборобов. Опорочить человека - дело простое, попробуй потом вернуть ему уважение!
      - Доказательства! - настойчиво требует Урущак: в противном случае это не что иное, как клевета.
      Не зависть ли - случается такое - помутила рассудок Павлюку? Родион Ржа отменно ведет хозяйство, точно в срок выполняет все государственные обязательства, не раз это отмечалось на совещаниях. "Красные зори" постоянно в пример ставим, подымаем. И газеты о них пишут. А Павлюк хочет свести на нет все достижения колхоза.
      И правда, часть присутствующих на заседании недоверчиво отнеслась к словам Павлюка: все ли тут чисто, нет ли тут подспудных мотивов?
      Но Павлюк нисколько не смущен, его не застращаешь.
      - Хотите доказательств? - спокойно отвечает он. - Получайте: упал удой - раз, скотина отощала - два. Каких еще вам доказательств?
      Урущаку кровь бросилась в лицо.
      - Но ведь ферма "Красных зорь" опережает пока что на целых двести литров Бишкинь. Это по однодневному удою!
      - А должна бы опередить на тысячу! Недаром мы новую породу выращиваем.
      - Так кто ж вам не дает?
      - О том и речь. Злая воля председателя, если хотите знать, - вот что мешает! Родион Ржа даже порядочного пастбища не потрудился выделить, загнал коров на болото, концентраты на базар спускает. Больно смотреть на скотину - ребра торчат. И народ против Родиона.
      - Твоя работа! - резко бросает Урущак.
      - Соберите собрание, узнаете.
      Урущаку все ясно. Павлюк, видимо, сколотил группку своих приспешников, старается чуть не под суд подвести Родиона.
      - Родион всех настоящих работников разгоняет с фермы.
      - Это уж не пьянчужку ли и забияку Марка? - спрашивает Урущак. Удивительно, как он до сих пор там держался. Да его давно надо было оттуда протурить. Где у вас глаза были? Совсем разложился парень.
      Но Павлюк настойчиво твердит свое: Родион самых надежных людей разгоняет, ставит своих прихвостней да любовниц.
      Да, крайне непристойно держится Павлюк. Это ж неуважение к человеческому достоинству!
      Вместо того чтобы клеветать на честных людей, пусть лучше Павлюк скажет - как он допустил, что скотину раздуло? Племенная ферма чуть не погибла, Родион Ржа только и спас.
      - Как раз Родион Ржа и устроил так, что скотина чуть не погибла! гневно говорит Павлюк. - Зачем надо было прогонять с фермы добросовестного, знающего пастуха Савву? Назначили дояркой непутевую Саньку. Что же, мне самому прикажете стадо пасти? В свое время, случалось, я по месяцу не бывал в колхозе - и спокоен был, потому что знал: ферма в надежных руках, Марко присмотрит. Зачем Марка прогнали? Или такого пастуха, как Савва?
      Бредни, вздор! Урущаку и слушать не пристало. Будто бы высокопородный скот в ненадежных руках! Ферма под угрозой... Он, Урущак, спрашивает: кто ведет хозяйство, кто все свое старание прикладывает к выращиванию кадров, отвечает за все? Председатель колхоза!
      - Почему же тогда он не в ответе и за то, что обкормили коров чем не надо?
      - А с себя ты снимаешь всякую ответственность?
      Атмосфера накалялась, присутствующие были взволнованы разгоревшимся спором, однако вмешаться в него никто не решался. Даже агрономы, что находились в подчинении Урущака и, казалось бы, должны были держать руку начальника, на этот раз не подавали голоса - наверно, не очень-то удобно чувствовали себя. Еще, пожалуй, чего доброго, сочувствовали Павлюку? А этот юнец зоотехник попытался даже возражать Урущаку.
      Павлюк лукавый, опасный человек - старается доказать Урущак. Делает вид, что болеет душой о воспитании надежных кадров, достойных, честных, порядочных и знающих. И в то же время...
      - Марко пьяный под забором валялся? - внезапно обращается к Павлюку Урущак.
      - Был однажды случай - с непривычки перепил, и то больше Родион раззвонил.
      Урущак бросает красноречивый взгляд на присутствующих и снова обращается к Павлюку:
      - На Тихона с кулаками Марко набросился?
      - Да, заступился за девушку, которой тот нанес оскорбление.
      - Павлюк в роли покровителя рыцарских чувств! - трунит Урущак.
      И выкрикивает с угрозой:
      - Ты заводишь склоку против Родиона!
      Павлюку надоел этот нелепый допрос, и он бросает небрежно:
      - Родион приставил к рекордисткам ничего не смыслящую и вдобавок ленивую доярку, при ней все коровы резко сбавили удои...
      Урущак - в который уже раз - удивляется развязной манере Павлюка держать себя. Недаром невзлюбили Павлюка на селе - уж очень он заносится. Здесь ему не стадо коров, а люди...
      Довольный, что так ловко обрезал Павлюка, Урущак усмехнулся и перевел взгляд на сумрачные лица участников заседания - не берет ли кто под сомнение его замечание? Что-то уж очень неприветливо поглядывают. И молчаливы. Никто слова не бросит в поддержку заведующего райзу. Наоборот, кое-кто даже готов, кажется, оспорить мнение начальника.
      - Около рекордисток не каждый справится...
      Урущак блеснул гневным взглядом на зоотехника, давая понять: кому неохота работать в райзу, он держать не станет. Известно, молодой еще работник не раз покается.
      И Урущак внушительным тоном принялся поучать, как следует держать себя скромному служащему, и речь его свидетельствовала о незаурядной широте взглядов. Урущак призывает к решительной борьбе с попытками заглушать инициативу на местах.
      - Мы не имеем права вмешиваться в распоряжения председателя колхоза, командовать, нарушать порядок. Разве мы можем знать всех пастухов, всех доярок? Указывать председателю, каких людей и куда надо ставить? Принижать его авторитет? Чтобы падала дисциплина? Разве председатель не знает своих людей? Не умеет воспитывать кадры? Да это же будет нарушение демократии!
      Урущак стремился отбить попытки Павлюка взять под сомнение замечательную слаженность всех звеньев, образцовые, достойные всякого поощрения порядки, которые завел Родион Ржа в колхозе. О, Урущак, вне всякого сомнения, хотел лишь помочь уяснить истинное положение вещей, раскрыть, так сказать, глаза на всю низость поведения, зависть и коварные происки, которые иные прячут под личиной заботы о делах колхоза. Почему же никто не подаст голоса, не осудит выходки Павлюка?
      И снова Урущак засыпает вопросами Павлюка:
      - Разве можно в горячие дни дергать людей, срывать с работы, созывать собрания? Это злонамеренная бесхозяйственность! Нас за это не поблагодарят. "Еще не кончился, скажут, хозяйственный год, а вы уже собираетесь менять руководство". Итоги покажут, кто виноват!
      Упрям Павлюк! Ни здравое рассуждение заведующего райзу, ни его раздраженный тон не производили на Павлюка впечатления. Он сохранял полное спокойствие и продолжал твердить свое - Родион Ржа разваливает колхоз.
      Урущак:
      - Мы заседали, проверяли - и признали: обвинения, бросаемые Родиону Рже, не имеют под собой никакой почвы. Хозяйство Родион Ржа ведет на высоком уровне! Следовательно, Павлюк клевещет на человека, одновременно и на районное руководство!
      А что ферма, которой заведует Павлюк, приходит в упадок, - по этому поводу комиссия сделает надлежащие выводы.
      Кажется, до полной ясности довел дело Урущак, даже вздохнул с облегчением. Двух мнений быть не может. Недостойное поведение Павлюка в этом запутанном деле доказано безоговорочно. И все же к самому концу для полноты картины Урущак, будто между прочим, бросает Павлюку свой последний вопрос: не из баптистской ли он семьи, случайно?
      Присутствующие ахнули от неожиданности. Неужели Урущак что-то разведал? Люди замерли, - похоже, события осложняются.
      И не насмешка ли слышится в ответе Павлюка: "Бабка баптисткой была".
      Разве не стали еще непроницаемей лица?
      Кто-то прыснул со смеху. Людей давил кашель.
      Урущак даже посинел от столь вызывающей непочтительности.
      На угрозу Павлюка обратиться с жалобой в высшие инстанции Урущак с кривой улыбкой заметил:
      - Никто никому не позволит подменять сельскохозяйственные органы!
      Знал, что сказать!
      Уж не на Нагорного ли намекал?
      Павлюк молча оставил заседание. Похоже, не слишком весело было у него на душе.
      Урущак окинул победоносным взглядом притихший зал и стукнул по столу кулаком.
      30
      Понурив голову, стоял пастух средь поля.
      Бушевавшие ветры с дождями лежмя положили, примяли, придавили хлеба. И все не унимались, все пуще свирепели - вертели, разметывали, в жгуты позакрутили, понаставили шалашей в поле. Тяжелый колос поник до самой земли. Не поле, а звериное логово. Словно табун нечистой силы толокся копны несет, снопы катит, расщепляет деревья, ломает ветки, вышелушивает зерно. Эта буря и ульи на пасеке пораскидала, посбивала яблоки, поразворотила крыши. Одни лишь Пастуховы скирды невредимы стоят!
      Измотала непогода людей. Прибило просо, гречиха тоже вся полегла. Хорошо, хоть одно пшеничное поле, пока вёдро было, убрали комбайном. Второе поле все полегло. А пшеница "украинка" как перестоит - зерно так и журчит за жаткой. Хлеба высокие, густые, - трещат, ломаются крылья у жаток. Зерно повыперло, повыпучилось, ударишь крылом - так и брызжет. Комбайном убирали.
      - Добрая машина, - должен был признать пастух.
      И сцепился с Дорошем, который попробовал было не согласиться с ним:
      - Колос опален, не держит зерна, а солома еще не дозрела, наматывается на барабан.
      - При чем тут комбайн? Пошли дожди, растворили все кислоты, - а что за кислоты, толком знает разве что Мусий Завирюха, - ожил корень, начал гнать по стеблю соки, солома отволгла, зазеленела, вот и наматывается на валы, забивает барабан, не перемолачивается. А машина даровая.
      Дорошу странно - не известно разве, сколько МТС берет зерна?
      Колхозники сбились в кучу, прислушиваются к спору. И уже им кажется, что вроде бы вместе с летом ожил и Савва - мотается без устали по стерне, будто всей работой на жнивах ему заправлять поручено.
      - Да ведь комбайн работает за падалицу, - доказывает пастух.
      - Как? - не понимает Дорош.
      - МТС за комбайн получит меньше зерна, чем его осыплется, если будем убирать косами... или жатками.
      И все убедились - пастух на ветер слов не бросает.
      Текля обводила взглядом выбитое, перемятое поле. Колхозники, занятые просушкой снопов, дают советы невесело глядящей девушке, как убирать полегший хлеб. Всем бросалась в глаза ее тревога. Обступив бригадира, уверяли: не дадут пропасть ни одному зернышку, старый и малый станут в помощь.
      На ту пору заявился Родион Ржа, насупленный, озабоченный. Остановил коня и сурово спросил бригадира, почему непорядок на поле. Девушка не ответила - ни малейшего уважения к замечанию председателя. И люди тоже не очень приветливо встречали Родиона.
      Председатель рассердился. У человека все печенки проело - как бы сделать так, чтобы ни одного зернышка не замочило дождем, а Текле вроде бы все трын-трава. Ветер в голове у девки, ни с какими указаниями не считается. Нет того чтобы уважить председателя... И Родион Ржа напустился на девушку: слишком уж неповоротлива она, погноить, видно, хочет хлеб, не иначе.
      - Почему до сих пор не заскирдовали?
      - Непогода, ветры, дожди. Разве можно скирдовать мокрые снопы? - без тени почтительности отвечает девушка.
      Ох, остра на язык, увертлива... И остальные туда же за ней тянутся: пусть ветер обдует, как бы не сопрели.
      Председатель знать ничего не хочет.
      - Сами вы все мокрые!
      И давай срамить людей: развесили уши, опустили руки, не хотят работать, думать. И бригадир тоже хорош, не может порядок навести.
      На опостылевшие разговоры о том, что хлеба полегли, поспутало их, а копны мокрые, Родион объясняет людям: стихия!
      - В воскресенье радиоперекличка!
      Председатели колхозов будут отчитываться о ходе уборки. Сам секретарь райкома Нагорный слушать будет. И он, Родион Ржа, вовсе не желает быть последним. Что он перед микрофоном скажет? По какой такой причине не заскирдовано поле? Одна отсталая бригада весь колхоз тянет вниз! А представитель обкома слушать будет?
      В бригаде хватает горе-советчиков, есть кому сбивать бригадира с толку. Ну что это за бригадир, коли всякий им помыкает?
      Известный на всю округу смутьян пастух Савва возражает председателю:
      - Говори это тем, что не имеет понятия, что такое член пленума обкома! А я себя отсталым не считаю. Как можно скирдовать? Солома выболела из-за непогоды, ту, что была в копнах, дождь намочил, бригадир велел просушить снопы, а уж после скирдовать будем! Солнце припечет, мокрая солома в скирде может сгореть. По стерне-то аист ходит, лягушек собирает.
      Родион ставит в пример соседнюю бригаду, где настоящий хозяин, то есть Дорош, за порядком наблюдает.
      Пастух, однако, не хочет признавать за Дорошем хозяйственных способностей, ни во что его ставит:
      - Поутру дым курится из скирды Дороша! Сунешь руку - теплая солома. Горит. А потом прелое зерно будешь раздавать людям? Присоложенное, проросшее?
      Родиону кровь ударила в голову. Вечно этот пастух наперекор встает, провались он сквозь землю! Услышал бы кто из представителей райцентра, что подумал? Не пользуется, значит, председатель авторитетом у колхозников? Никакого порядка? Посмешище, срамота! Разброд?! Нет, Родион возражений не потерпит. В бригаде завелось осиное гнездо, он знает. Давно надо было разогнать. Он сделает выводы.
      Крепко рассердился председатель, тронул коня и подался с поля.
      - Ну, теперь, дочка, несдобровать нам, - невесело сказал пастух Текле. - Сколько раз зарекался пускаться в пререкания с председателем, да разве стерпишь?
      Текля одобрительно усмехнулась - здорово пастух председателя отчитал.
      Сами судите - могло ли понравиться Дорошу, как Марко держит себя? Вместо того чтобы стать примером трудового усердия, заводит свары, всюду сует свой нос, допекает, - проныра, задира, вынюхивает везде неполадки, людей баламутит, во все дела бригадные вмешивается. Махал бы себе вилами, так нет, подозрительный, завидущий, взводит на человека разную напраслину - за что ж и прогнали-то с молотилки? Нет, бригадир вольничать никому не позволит - в бараний рог скрутит, перекорежит, передавит, как молотилка солому! Вместо того чтобы уважить, угодить, он еще оговаривает человека, пялит глаза, подмечает, кто как запрягает коней да как молотит. Пускается на всякие выдумки... Дорош укрывает зерно! Да кто тебе поверит! С обиды и не то можно наговорить. Знай топчись у навоза. Не сочиняй, не придирайся. Потому бригадир и ломал голову, придумать не мог, куда бы ткнуть Марка. Жаль, нет в бригаде преисподней для непокорных. Уж чего больше - на навоз поставили парня. Так нет же, и тут никак не утихомирится, не склонит непокорной головы, при всем честном народе бригадира чернит. Хоть в тартарары его упрячь!
      Не место Марку в бригаде, с первого дня принялся точить бригадира: куда это годится, - усадьба бригадная в ямах да чурбаках, заставлена сломанными телегами, санями, за ногами навоз тянется.
      Марку ли не знать, за что его прогнали с молотилки!
      Дорош кума, свата ставит к молотилке, и хоть тут все семьдесят семь сторожей присматривай - бригадир даст посильнее ветер на молотилке, и зерно пойдет в полову. В полове припрячут зерно. На решете полно этой половы, спадать зерну некуда, вот оно и идет в полову. Или, скажем, соломотряс забился - опять-таки зерно сыплется в полову, в солому. Колоски попадают в отходы, мелко перебитую солому.
      Мог ли Марко спокойно глядеть на это? Само собой разумеется, он во всеуслышание высказывал свое возмущение:
      - Дорош укрывает от государства зерно! Прячет в полове.
      Пристало ли бригадиру слушать такие речи?
      - У молотилки ты мне не нужен, - сказал Дорош Марку. - Ишь надумал учить уму-разуму людей, которым своего опыта, слава богу, девать некуда.
      В беседах с Марком колхозники не скрывают недовольства бригадиром. Одно горе - Дороша сам председатель с завхозом покрывают. Понаставили везде своих прихвостней. А чуть кто непокорный - гонят взашей.
      Дорошиха вон... румянец во всю щеку... что помидор. Сердцем, говорит, больная, на уборку не ходит, а огород свой полет; как гребанет - что твой плуг, даже земля гудит. Бычка зарезали, кабана закололи, и второй уже трясет салом, за пять месяцев - пять пудов сала на кабане нарастила. Два огорода прополоть надо, за двумя коровами присмотреть. Телята, поросята, гуси, куры... Когда же там в поле ходить? А тут вишни, яблоки поспевают, овощь всякая, так бригадир не только в воскресенье, а и среди недели наряжает подводу, жене на базар съездить; когда уж там на уборку успеть "невры".
      И надо сказать, почему-то этой загадочной хворью - "неврами" - болеют исключительно жены начальников.
      Недружно жил Марко с бригадиром, потому и прогнали его с молотилки, поставили навоз возить. Так он и тут впал в немилость - за злой язык и невыносимый характер.
      Из-за уборки Родиону еще раз пришлось сцепиться - теперь уже с Мусием Завирюхой.
      Вырвав с корнем пучок стерни, Мусий Завирюха совал его Родиону под нос:
      - Пропаши слегка стерню, микроорганизмы развиваются, вон на корешках синеет голубизна - азот.
      Но Родион Ржа, как ни приглядывался к корешкам, сколько ни вертел их перед глазами, ничего не увидал. Ей-же-ей, выдумывает разную чушь Мусий Завирюха.
      - Успеется еще... Мне пасти скот надо, - отвечал председатель.
      - Августовская зябь самая сильная, - убеждал Мусий Завирюха, - лущить стерню полагается сразу после косовицы, пока еще не испарились азотные, фосфорные вещества на корешках.
      - Да что ты мне все лекции читаешь? - напустился Родион на Мусия Завирюху. - Набрался от академиков всякой грамоты и теперь голову морочишь? Тебе известно, что на лугу трава выгорела?
      Так они ни до чего и не договорились.
      31
      Сквозь сосновые ветки мерцали звезды. Раскинувшись на траве, Санька мечтательно прислушивалась, как стрекотала темнота вокруг. Томно разглядывала сверкающее кружево. Воздух напоен ароматами - грудь распирало от пьянящего запаха чабреца, нагретой смолки.
      Санька потягивалась всем своим крепким телом. Родион так и млел, припадая к литой, прохладной руке. От Родиона несло винным перегаром, девушка лениво сопротивлялась, то вскидывала руками, то сгибала их в локте, и тогда руки казались еще полнее. Роскошные, обольстительные, белые, они мутили разум. "Точно ее в молоке купали", - восхищался Родион Санькой. Каких только чар не навеет терпкая летняя ночь! От Псла потянуло прохладой, запахло укропом, коноплями...
      В забытьи тянулись друг к другу, всласть тешились. Родион обеспамятел от счастья. Отдались любви без оглядки, наперекор всему свету, не посчитались с толками и пересудами. И теперь довольны, что столь решительно и беспощадно расправились со своими врагами. И сколько еще таких деньков, полных любовных утех, выпадет на их долю!
      Мир и любовь царили сейчас меж ними. Санька уже не досаждала ему попреками, теперь сама искала встреч наедине: убедилась - председатель пустых обещаний не дает, хозяин своему слову. Сбылись все мечты и надежды, все, что сулил ей председатель, - в бараний рог скрутил ее врагов, оттого дивчина и одаряет Родиона ласками, да такими, что у него все нутро замирает.
      Все сбывается, как того желает Родион, а кто посмеет стать ему поперек дороги, того в порошок сотрет! На муку перемелет! В этих словах звучала сила, и они будоражили Саньку, ее так и тянуло к Родиону - вот таким она хотела бы видеть его всегда! И Санька всем телом приникала к нему, любовалась во тьме его лицом, которому пышные усы придавали особенно мужественный вид.
      - Марка бросили на навоз! - потешался Родион над незадачливыми своими противниками.
      Саньку распирала злая радость:
      - Теклю бы еще выставить.
      Родиону теперь все можно, слово председателя - закон, скоро прогонят и Теклю, да еще и с треском, чтобы на веки вечные запомнила, к чему приводят непокорство и своеволие. И другим чтобы заказала. Чересчур зазналась. "Всех Павлюковых прихвостней скоро разгоним", - уверяет Родион свою ненаглядную подругу, чтобы сделать ей приятное. Для Родиона нет ничего невозможного, стоит только ей пожелать.
      У Саньки кровь взыграла. Она почувствовала, какое это счастье - иметь возлюбленного, у которого власть в руках. Санька с кем попало не станет водиться. Уже давно въелась ей в печенки эта Текля. Да разве ей одной? Во всем селе противней Текли не найдешь. Резка, задириста, не смолчит - кто бы там ни был, не стерпит. Любого отчитает, осрамит при всем честном народе. Мало ли натерпелась от нее? В бригаде, в поле распоряжается, добилась богатых урожаев, ей почет, ей уважение. Собрала всех, кто горой за нее стоит, и, чего доброго, в Москву еще попадет. Тогда нам не жить!
      Родион только посмеивается над ее страхами: а мы где будем? Что они могут поделать без Родиона? Разве Санька сама не видит? Станет ли кто брать под сомнение слово председателя - ведь от него зависит судьба любого колхозника.
      Родион сжимает налитые девичьи плечи. Теперь ее воля - кто посмеет стать наперекор, кому под силу тягаться с Родионом? Одолела недругов. Под надежной защитой, теперь никто не посмеет сказать про нее дурное. А председатель на что? Санька забрала себе самых удойных коров, плывут трудодни, а с ними и молоко. Может, еще на выставку пошлет, человеком сделает. Прославится его Санька, получит грамоту, при деньгах окажется и, как знать, не станет ли чураться тогда Родиона?
      И не понять - шутит он или в тревоге сказал.
      Санька клянется Родиону - коли все сбудется, как он говорит, то и сказать невозможно, какими утехами она одарит его.
      Чудесные денечки им на долю выпали.
      Родион щедро сыпал заманчивыми обещаниями, подслащивая их нежностями: станет Санька во главе фермы, разгонит всех неугодных ей людей, наберет послушных да покорных.
      - А Павлюк? - не умещалось в голове Саньки. Ведь не кто другой, как он, вечно был им помехой.
      Родион закатился хохотом. Павлюк? Павлюк не так давно сунулся было в райцентр с жалобой на Родиона, так Урущак его из кабинета выгнал!