Послания себе (Книга 3)

      - Нравится?
      Сетен неопределенно двинул головой. Ал засмеялся и сел. Он был оживлен.
      - Теперь представим, что мы с тобой только что встретились...
      - Ага! - подхватил идею Тессетен и, распахнув объятья, кинулся к нему. - Братишка! Дорогой! Сколько мы не виделись, зима меня побери!
      Ал хохотнул, потому что Сетен, не доиграв, охладел к начатому порыву и остановился.
      - Я тоже рад тебе. Серьезно. Пока ты отдыхал, я думал о тебе и понял, что... в общем - пропади пропадом все эти мелочные обиды. Пусть все вернется и будет как прежде...
      - Согласен. Конечно, бескорыстный Ал, не все в этом мире делается с позиций выгоды, верно? Вот я, например, нужен тебе, как шару - угол, а ты меня привечаешь. А все почему? Да потому, что старая дружба не меркнет. Или, братец, тебя прельстила таинственная Тепманора?
      - Ты ведь умеешь читать мысли, Сетен...
      - не всегда и не у всех. Тебя мне всегда трудно было понять, мы с тобой живем в слишком разных мирах... Но ты жаждешь истории о моих злоключениях? Начнем, пожалуй...
      В это время в коридорах дворца ряженные нищими воины беззвучно перерезали стражу, охранявшую дворец. И в это же время над Тизэ разразилась наконец настоящая гроза.
      - ...И мы добрались до Тепманоры... - продолжал повествование Тессетен. - Солондан был крепким старикашкой: он помер только в прошлом году, - что-то вспомнив, Тессетен усмехнулся: - До последнего говорил о лиходее-Паскоме... Всю жизнь клял на чем свет стоит, а на последнем издыхании сказал, чтобы я, если с ним когда-нибудь увижусь, передал, что лучшего друга, чем кулаптр, у него, у Солондана, то есть, не было. Так жив наш неугомонный целитель?
      Ал опустил глаза и покачал головой.
      "Дорога до повозки умирающего кулаптра показалась Алу утомительно-длинной, просто бесконечной. Еще никогда астрофизику так не хотелось повернуть время вспять, как теперь.
      Паском лежал на прикрытых шкурой быка узлах с провизией и одеждой. Он угасал. Вчерашняя рана оказалась смертельной. Его тело сдавалось.
      - Иди поближе ко мне, мальчик... - почти беззвучно прошептал он, не в силах пошевелить рукой. - Иди-иди поближе, или, боюсь, ты меня не услышишь... Я хочу сказать тебе самое главное...
      Ал наклонился к нему. Глаза старика смотрели куда-то мимо него, в вечность.
      - Сейчас я уйду. Да это и неважно. Пятьсот лет назад случилось что-то похожее, но я не мог тебе помочь. Ты и твоя жена были другими, вам оставалось совсем немного... Но судьба обошлась с вами жестоко: в момент смерти вы были разлучены... Кроме того, ты не успел выйти на нужный уровень и... я не подыщу сейчас слов, чтобы достаточно-достаточно верно объяснить, что случилось... Твой разум разминулся в тот момент с твоей же душой... "Куарт" мог погибнуть, исчезнуть, не будь он тобой... Ты был приговорен к существованию сразу в двух ипостасях... - тут старику стало совсем плохо, глаза помутились, и он только чудом вернулся в реальность. - В двух... О чем я говорил?.. Да-да... Береги Ната и твою жену, мальчик...
      - Нат умер, Паском... - напомнил астрофизик.
      - Нат - это то звериное, что есть в человеке, и то человеческое, что есть в звере... Ты не понял еще? Береги его, Ал... Звери подчас бывают умнее и благороднее людей... Они загадка, а что может быть загадочнее души человека?
      - Паском...
      - Береги их. Слушай меня. А теперь - до встречи, мальчик мой...
      И взгляд унес кулаптра в неизведанные дали".
      Они с Тессетеном молча допили рубиновый напиток. Каждый думал о своем.
      Прогремел гром, но теперь он был затяжным и нескончаемым, как и мерцание молний.
      - Что там? - Ал хотел подняться, но Сетен удержал его:
      - Успокойся, братец. Это - гроза. Земля умывается. Ух ты! Я становлюсь поэтом!..
      - Как же так вышло, Сетен, что удача отвернулась от тебя в такой благополучной во всех отношениях стране?
      - Отвернулась?! Я похож на человека, от которого отвернулась удача?! Который способен выпустить ее из своих алчных лап?! Помилуй, братец! Ты меня не то слово, что удивляешь! Ты изумляешь меня! Как ты вообще представляешь себе сволочь-Тессетена, заявившегося вдруг к кому-то с искренне повинной головой, а?!
      - Это меня и удивило, - Ал снова оглянулся на грохот и встревоженно поднялся. - Что там происходит?
      - Гроза, братишка, гроза. Да ты меня почти не слушаешь!
      - Сетен! Что это? Говори!
      - При чем здесь Сетен? Чуть что - сразу Сетен! Я понял, ты хотел взять меня во дворец в качестве увеселителя скучающих вельмож. Или - мальчика для битья? А может, мне на скорую руку соединить эти две должности? И у тебя в ногах будет валяться страшный, как моя жизнь, вечно в шишках и синяках, но зато любимый шут. Как на это посмотрит твоя голубка-жена?
      Стряхивая его со своей руки, Ал пробирался к окнам.
      - Что это, Сетен?! - его зрение было еще достаточно хорошим, чтобы различить в темном небе летающие машины, которые разили с воздуха любые цели. - Что ты делаешь?!
      - Я?! С чего ты решил, что это - я?! - совершенно от сердца удивился Тессетен и провел руками по своей хламиде. По-твоему, я... вот в этом... могу - такое?!
      - Я думаю, ты можешь все.
      - А вот в этом ты прав, - и тот сбросил с себя опостылевшие вонючие тряпки, сверкнув черной кольчугой с дорогими украшениями. - Мой мир победил даже под твоим неусыпным руководством. Мы пришли к тождеству, братец. Ребус разгадан. На этом жалком шарике ВСЕГДА будет царить МОЙ мир, МОИ законы! Помнишь, несколько часов назад я сказал тебе, что ты обрел славу и величье и потерял то, за что я хотел бы стать тобой?
      Ал бросил короткий взгляд на лезвие меча и выпрямился, в открытую сверля взглядом глаза лучшего друга, глаза злейшего врага.
      - Так вот, братец, ты не сберег свою душу. Да будь ты проклят навеки веков!..
      Танрэй пробежала по опустевшему порталу Тизского дворца. Ветер рвал с нее накидку.
      Небесный бой закончился. Впрочем, нельзя было назвать боем откровенный расстрел ни о чем не подозревавших людей, которые легли спать. Никто из коренных жителей - землепашцев, скотоводов, строителей - не знал войны. И уж во всяком случае, никто, кроме Танрэй, не ждал ее сегодня. Многие умерли в блаженном неведении, так и не осознав, что произошло на самом деле.
      В голове Танрэй засела одна-единственная мысль: "Ал!". Девочка, учившая дикарей в школе погибшего Кула-Ори, внезапно вернулась в нее. И страшный ураган пытался сбить эту напуганную девочку с ног.
      В одном из коридоров она увидела стражника мужа. Она не знала имени этого красивого стройного юноши, но ей показалось, что сегодня она его уже где-то видела, и он не был так одет.
      - Где Ал?! - крикнула она.
      Стражник молча указал в конец коридора, на двери сектора, где был самый большой в Тизэ аквариум с привезенными со всего белого света рыбками. Ничего не сказав, подхватив путавшуюся в ногах юбку, Танрэй бросилась туда. Юноша провожал ее взглядом, пока она не скрылась в темноте.
      Лишь оказавшись внутри сектора, женщина вспомнила, кем был этот молодой воин. Он пришел сегодня вместе с Тессетеном, и она не успела разглядеть его на площади. Но и раньше, еще в Кула-Ори, еще совсем мальчиком, он часто встречался ей...
      Зал был многоугольным и пустым. Рыбки беззвучно жили своей жизнью за подсвеченным стеклом.
      - Ал! - крикнула она, и эхо разбежалось во все стороны. Сердце стучало во всем теле. - Ал!
      Занавес за колоннами двинулся. Обрадованная, Танрэй сделала несколько шагов по направлению к нему - и замерла, как вкопанная. Навстречу вышел Тессетен, но не тот оборванец, каким она видела его сегодня днем. На нем была черная, не здешняя, кольчуга и широкий, длинный, тоже черный плащ из матового непромокаемого материала - в то время как на самой Танрэй не было ни единой сухой нитки, ни одного сухого волоска.
      - Сестренка! - улыбнулся он, и она попятилась. - Ну, зачем же ты так?..
      - Где Ал?
      - Ну вот, снова старая песня... У меня такое ощущение, что ты ищешь встречи со мной только для того, чтобы поговорить о своем дражайшем муженьке...
      - Где Ал?!
      - Да... здесь где-то блукает. Мы очень мило беседовали с ним...
      - Я видела, что ты разумеешь под "милой беседой"... Где мой муж?!
      - Не нужно на меня кричать, я очень чувствительный внутри... Я не виноват, что ты ему настолько безразлична, что он даже не беспокоится о том, что ты разъезжаешь среди ночи одна, да еще и под таким дождем... - Сетен подходил все ближе и ближе. Только тут Танрэй, к своему ужасу, вспомнила, что не взяла с собой даже элементарного оружия - ни нижа, ни метательной "звездочки", которой владела в совершенстве.
      - Зачем ты все это затеял, сумасшедший?!
      - Ты не поверишь, красавица! Фактически - из-за тебя... Ну, и парочка кое-каких малозначащих нюансов...
      - Малозначащих?! - Танрэй отвела плечи назад и отбросила за спину тяжелые мокрые волосы. - Таких малозначащих, как власть над чужим государством, не так ли?
      - Пф! - фыркнул Тессетен. - Если ты думаешь, что мое государство меньше или беднее твоего, то ты глубоко ошибаешься. Что до твоих обезьян - так они мне тоже не нужны: от своих деваться некуда. Так что не болтай глупостей, детка. Мы выйдем отсюда вместе, рука об руку...
      - Я ненавижу тебя, чудовище! - зашипела Танрэй, как шипят кошки и вонзила острые ногти в собственные ладони. - Немедленно отведи меня туда, где ты и твои лизоблюды заперли Ала! Лучше быть в тюрьме, но с ним, чем на свободе, но с мразью, подобной тебе!
      Улыбка в один прием спрыгнула с его лица, словно ее там и не бывало. Женщина, куда более жестокая, чем все мужчины, которых когда-либо знала, видела, про которых читала Танрэй, и куда более красивая, чем маленькая правительница, заступила на место Тессетена.
      - Ах ты тварь! - прохрипела она не то женским, не то мужским - каким-то странным, полифоничным, голосом прохрипела она. - Ала тебе подать? Хорошо пристроилась, говоришь?! Так на, оближи! Ты любишь этот вкус, сестрица! - и Тессетен швырнул под ноги Танрэй доселе скрываемый под плащом окровавленный меч.
      Танрэй истошно закричала, и это разнеслось по всему дворцу. Когда дыхание вышло без остатка, она поперхнулась и закрыла глаза. Женщина в лице Тессетена наблюдала за нею с холодной усмешкой. Насладившись зрелищем, она так же неожиданно исчезла, как и появилась. И тогда Тессетен почти совсем тихо добавил:
      - Будь он проклят! Я навсегда отделил его душу от разума... И ты - ты, не кто-нибудь! - пойдешь со мной, я дам тебе шанс, которого не дал он! Я ждал этого почти пятнадцать лет... Будь он проклят навеки веков!
      Танрэй хотела схватить меч и сделать что-нибудь с Тессетеном или с собой, но черный полководец наступил на лезвие как раз в том месте, где на нем багровела еще свежая кровь Ала. Тогда она отскочила к двери и бросилась прочь. Сетен побежал за нею и, когда четыре его воина, переодетые стражниками царя, собрались задержать ее, страшно рявкнул:
      - Уберите от нее свои лапы, ублюдки!!!
      Они вытянулись в послушную струнку.
      Тессетен до сих пор еще бегал довольно неплохо, но на перемену погоды покалеченная десять лет назад нога подводила его. Именно из-за этого он никак не мог нагнать легкую, как ласточка, Танрэй, освещаемую только молниями в разрушенной Тизэ.
      - Остановись! - кричал он. - Тебе все равно некуда идти, Танрэй!
      Сетен слишком поздно понял, что она задумала. Танрэй карабкалась на огромный гранитный холм, из которого мастера Ин под руководством ныне отсутствующего созидателя начали вытесывать зверя в честь Паскома, который будет лежать в пустыне тысячи лет и охранять Вечность. Памятник был не закончен, и с одной стороны холм круто обрывался вниз.
      - Нет! Не надо! - задыхаясь, выдавил Тессетен и, хватаясь руками за камень, чуть ли не на четвереньках полз следом.
      - Лучше так... - бормотала она, приближаясь к наивысшей точке.
      - Стой! Сестренка! Ради Природы! Ты уедешь, куда захочешь, никто не посмеет прикоснуться к тебе, даже взглянуть в твою сторону! Перестань!
      - Лучше так... - и в последнем ее рывке ветер сдернул мокрую накидку и швырнул в лицо Сетену. Правитель Тепманоры успел увидеть лишь то, как она раскинула руки - затем материя накрыла ему голову и обволокла неповторимым запахом, принадлежащим только Танрэй. Сквозь полупрозрачный мокрый газ Сетен различил только очень яркую вспышку и грохот, а когда освободился, вершина была пуста и расколота ударом молнии пополам. Тессетен еще ничего не понял и бросился искать место падения тела женщины, высматривать сверху ее труп или - о, лишь бы только так и было! - еще живую, пораненную, но живую сестренку-Танрэй. Он из-под земли достанет тогда второго Паскома, и ее имя оправдает свое значение...
      Внизу не было ничего. Сетен отодвинулся от края и увидел горстку белого пепла, постепенно разносимого ветром и размываемого дождем.
      И тогда жуткий рев огласил пустыню Тизэ...
      ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
      - Мне принадлежит вчера, я знаю завтра!
      Заклинание подхватил хор голосов. Зал Великого Суда Осириса был наполнен невидимыми людьми. И словно под напором этого хора, стены шара, в котором все это происходило, начал набухать и раздаваться, потянулся к звездам.
      - Вчера есть Осирис, завтра - Ра, в котором были уничтожены враги всего сущего, а Гор был сделан правителем Хеммета!
      Голоса надавили на внутренние пределы сферического храма, и створки бутона начали открываться.
      В черном небе висело до сих пор не рожденное Пятое Солнце. Один из лучей отделился от шара светила и ударил в верхушку раскрывавшегося шара храма Великого Суда. И лепестки раскинулись вокруг основания, белоснежные и благоуханные, а луч уплотнился и обрел форму Весов Маата. Возле весов, опираясь на локти, неподвижно лежали их темные хранители - Анубис и Упуаут. Глаза шакалоголовых богов, как и всех Посвященных, смотрели в Вечность, но при этом они совсем как обычные собаки, утомленные жарой, свесив из пасти бордовые языки, учащенно и поверхностно дышали. На высокой ступеньке, прямо за Мекхаатом, стоял сам Осирис, и его глаза были закрыты полыхающим тремя ясными звездами - Ал-Нитак, Ал-Нилам и Минтака - поясом Исет.
      - Взойди! - сказал Помощник Верховного Жреца, лицо которого закрывал низко надвинутый капюшон, как и положено Главному Попутчику.
      И он завел на Мекхаат душу юного фараона.
      - По приказу господина Западной Пустыни Запад был приготовлен как поле боя богов. Ты знаешь, кто в нем - Великий Бог?
      - Знаю, - ни секунды не колеблясь, ответил безбородый правитель Хеммета.
      В воздухе вспыхнул горящий треугольник. Анубис и Упуаут приподнялись со своих мест и зарычали, требуя тишины. Все голоса смолкли.
      - Кто он?! - вопросил Помощник Верховного Жреца и впился глазами, не видимыми в тени, в лицо фараона.
      - Осирис...
      Саша не понимал своих снов. В отличие от взрослых, он и не задавался целью истолковать их в каком-нибудь ключе. Сны свои он помнил, но так, как помнил сказки мамы, рассказанные на ночь, как слова ее песенок-колыбельных.
      Людмила, в последние дни отчего-то совсем погрустневшая, повела его, как обычно, на прогулку. Они шли рядом, держа друг друга за руку, но друг о друге не думали.
      На детской площадке няня отправила его играть к детям и осталась на скамейке, напряженная, как тетива натянутого лука. Время от времени она озиралась, надеясь увидеть кого-нибудь в праздной толпе.
      В это время Саша подошел к своему другу-Ванюше, мальчику пяти лет, куда более крепкому и самоуверенному, чем он. Ванюша гулял со своей бабушкой, у которой в ухе была большая родинка. Бабушка сидела с воспитательницами детсада и что-то вязала, почти не обращая внимания на внука, который если что - за себя постоит, мало не покажется!
      - Ты нашел моего дракона? - спросил Саша.
      - Нет, - ответил приятель, что-то пряча в карман.
      - Я дал тебе поиграть, а ты...
      - Давай лучше меняться. Если я найду этого чертика, то не буду его отдавать, а взамен ты бери все мои наклейки. Смотри. Это мне папа купил...
      - Не хочу. Принеси моего дракона. Я не давал его тебе насовсем, просто забыл...
      - А бабушка говорит - что упало, то пропало! Бе-бе-бе! Дурачок! Малохольный! Дурачок! - Ваня показал ему язык, толкнул и побежал к детсадовским, которые строили шалаш из обрубленных рабочими веток. Но сговорчивый Саша теперь ринулся ему вдогонку.
      - Отстань, малявка! У тебя сопли!
      Саша шмыгнул тыльной стороной ладошки по носу, убедился, что Ванька соврал, и снова потребовал свой талисман.
      - Щас ноги выдерну, спички вставлю, будешь ходить, как дед Пихто, на двух копытцах враскоряку, малохольный!
      Высматривая своего питомца, Люда привстала со скамейки и вдруг увидела бредущего по аллее растерянного Марка. У него был такой вид, словно он не мог понять, каким ветром его сюда занесло. Саша был забыт в ту же секунду.
      Мальчишки сцепились. Взращенный на улице, Ванюша был физически сильнее, грубее и увереннее "домашнего" Саши. Когда Ванька ударил в первый раз, Саша, не понимая, улыбнулся. На него никто никогда не поднимал руку. Но на повторное нападение он дал сдачи - и понеслось!
      Внезапно кто-то взял их обоих за шиворот и растащил в разные стороны.
      - Ну, ё-пэ-рэ-сэ-тэ-э-э-э-! - протянул худощавый мужчина в черном кожаном пиджаке и круглых очках. - Ну, это быдло понятно. А ты, маленький Ко-о-ор... Ну и ну! Ты меня удивил. Так, а ты, босяк - пшел вон к своей бабке!
      Ванька вырвался и убежал, на расстоянии выкрикивая что-то обидное в адрес Саши и незнакомца и пропуская при этом пару-тройку откровенно матерных словечек. Дмитрий покатил глаза и покачал головой:
      - Нравится мне этот мирок! Дрянь на дряни сидит...
      Саша с восхищением смотрел на Дмитрия:
      - Ка-а-а-арлсон!..
      - Летим со мною, птичка!.. - как орел из мультика, сказал Аксенов: - Я покажу тебе много интересного...
      - Летим!
      Люда спохватилась лишь спустя десять минут, и то лишь потому, что Марк спросил, где Саша...
      Рената вскочила и бросила трубку.
      - Ренат! - выходя в холл, сказала Марго. - Ренат, отметь-ка там...
      - Я ухожу.
      - Куда?! - Маргарита настолько удивилась, что выронила папку с бумагами и уставилась на подругу.
      - Сашкин пропал, - Рената схватила сумку и побежала к выходу.
      Марго нагнала ее на улице и затолкнула в свою машину.
      - Как пропал?! - переведя дух, спросила она.
      Рената не ответила. Она закусила губу и нахмурилась, но слез не было.
      - Так... Гулял в парке... с Людкой... и исчез...
      - А она что говорит?
      - А она? Ничего не говорит! Воет белугой, как дура! Что она говорит...
      - Все, мать. Едем к моему Кириллу. Озадачим его. И сами будем ездить искать. Ты мне это прекрати! - Марго потрясла указательным пальцем, думая, что ее волнение заметно меньше и в то же время никак не попадая в замок зажигания ключом. Прекрати мне это!
      Наконец машина сорвалась с места.
      - Так, все, мать, надо успокоиться. Надо, - в пятый или шестой раз за последние три минуты увещевала швея. - Все. Раз-два-три... А если это Гроссман?
      И Рената вспомнила, что так и не сказала подруге о приходе следователя и о вчерашней своей встрече со странным типом по имени "Дмитрий".
      - Марго... - вместо этого вдруг произнесла она. - У тебя никогда не было такого странного ощущения, как будто ты вот-вот схватишь ускользающий ответ, грандиозную разгадку?..
      - Да, было пару раз... А что, есть какие-то идеи?..
      - Я не о том...
      - Ну, ты даешь... ничего грандиозного в этих разгадках не было...
      - Значит, это не то... У меня сейчас такое ощущение. И еще кажется, что весь мир затаился и смотрит на меня, выжидает... Только не надо о мании величия! Я знаю, С КЕМ сейчас Сашкин...
      Марго резко затормозила:
      - Тогда чего ж ты мне голову морочишь? Куда ехать?
      - Не знаю...
      - Ты балдеешь надо мной, глючное существо?
      - Нет, я правда не знаю. Если я не поймаю этот ответ, то произойдет что-то страшное... Едем к твоему Кириллу...
      Марго покосилась на нее. Интересно (тьфу на меня, конечно!), а что бы я сама делала на месте Ренатки? Ростов, это естественно, стоял бы на ушах... Что дальше? Плакала бы? Билась бы головой о стену? Или вела себя так же странно, как она: такое ощущение, что она идет по дороге в неизвестность, но путь в эту неизвестность проложен видимым ей одной пунктиром. Она не знает, что там, за горизонтом, но уверена, что пока не прозреет, ей необходимо придерживаться разметки. И вот сейчас эта разметка оборвалась. Иди, куда хочешь. И Рената стоит на перепутье, одна перед всем миром, который, как ей кажется, замер и взирает сейчас на нее...
      Он улыбнулся, увидев фигуры своего Помощника и юного фараона, преодолевших Мекхаат. Он сидел на престоле у водоема, в котором неспешно расцветал лотос.
      А невидимые души Великого Зала Суда запели гимн, ибо отныне их стало больше:
      Ты - луна, находящаяся на небе,
      Ты делаешься юным, когда ты желаешь,
      Ты делаешься молодым, когда ты хочешь,
      И ты Нил великий на берегах в начале нового года;
      Люди и боги живут влагой, которая изливается из тебя,
      И я нашел также, что твое величество - царь преисподней...
      - Как тебе это удалось? - вопросил Он своего Помощника и указал глазами на юношу.
      - Ты был им, и это многое значит...
      Молодой фараон во все глаза смотрел на того, ради кого преодолевал столь трудный путь - иногда сознательно, а подчас и вслепую, так же инстинктивно, как новорожденный котенок ползет к животу матери, стремясь быть обласканным теплым и шершавым язычком.
      ОН снял со своей головы корону из стеблей папируса и увенчал ею своего сына.
      - Мне пора...
      Анубис и Упуаут поднялись и подошли к Нему: Анубис справа, Упуаут - слева. И безбородый правитель увидел вдруг, как все трое слились воедино и стали Осирисом, по форме и содержанию. И, обратившись Осирисом, стали чем-то бОльшим, беспредельным, непостижимым.
      - Я... не понимаю... - прошептал мальчик.
      - Не беда, - сказал Помощник, прощаясь с Верховным. - Я тоже. Но Путь длинный, а Колесо круглое... Посмотри в небо. Звезды исчезают перед рассветом, как воспоминания... То, что может быть названо, должно существовать. То, что названо, может быть написано. То, что написано, должно быть запомнено. То, что запомнено, живет. В земле Хеммета дышит Осирис...
      - Звезды исчезают, как воспоминания, а запомненное все равно живет?.. - переспросил, задумываясь, фараон.
      - Они исчезают на рассвете, чтобы вернуться после заката...
      Николай аккуратно отклеил пломбу, повернул в замке ключ и беспрепятственно вошел в опечатанную квартиру.
      Здесь все было, как пять лет назад. Кто-то прибирался в коридоре, в комнатах, даже замыл следы крови...
      Почему я помню это? Я никогда здесь не был... Но не разум, а душа правят сейчас моими действиями, и я решил поддаться. Что было бы, не брось я свой "Форд" посреди дороги, когда началась гроза, а поддайся воле разума: "Лезть под дождь ночью безумие!" Теперь у меня до невозможности режет в горле, но голова моя цела. Я видел потом, что стало с моей машиной и тем угонщиком - случайно видел, по телевизору... Я догадался, что эта обгорелая железяка - мой "Форд"... Душа, именно душа не позволила мне тотчас броситься к Ней и закричать: "Не верь, ладонька! Не верь: я живой!" Или теперь, наоборот, это был разум?.. Кажется, я запутался... Но сны вернулись ко мне, и я уже дважды нащупал нить, ведущую прочь из Лабиринта. Эта нить привела меня сюда, в мою... Нет, почему ж - мою?! В Сашину квартиру в старом, еще сталинском, доме его родного уральского города... И ключи я нашел под крышей гаража, между кирпичами, без всяких проблем, будто ЗНАЛ, что они там лежат... Или знал? Без "будто"?
      Здесь находились тела Дарьи и Артура - так и так, поперек коридора. Они были еще теплыми, когда я...
      Николай опустился на колени и склонился над тем местом, где лежал труп Дарьи.
      Да, вот так все и было... Затем - очередь Артура... Он отчаянно сопротивлялся, все хотел вернуться, вскочить и преследовать убийц. В своем запале он даже после прямого попадания в голову умудрился пробежать за киллерами несколько шагов, до последнего прикрывая Дашу... Это страшно - вроде как у цыпленка с отрубленной головой открывается какой-то внутренний резерв, и он начинает носиться, уже мертвый, но живой. Однако Даша не успела испугаться. Она не так, как Артур, цеплялась за жизнь - пуля в сердце заставила ее мгновенно успокоиться... Стекленеющие глаза сквозь толщу времен и сейчас как будто смотрели на меня, когда я склонился над тенью воспоминаний... МОИХ воспоминаний...
      Цыпленок с отрубленной головой... Дьявольщина! Что за сравнение?!
      Отголосок прошлого: сверкающий, не инкрустированный меч в замахе. "Будь ты проклят! Твоей душе вовеки не найти разум и тело!" Так оно и было - вовеки...
      Николай сглотнул и снова ощутил боль в горле. Его где-то сильно просквозило в мокрой одежде, а он-то считал себя неуязвимым для "глупых" болезней. Из-за этой "глупой" болезни он три дня провалялся с температурой под сорок в гостиничном номере Пятигорска - вот куда его закинуло полубредовое состояние...
      Посмотрел - и хватит. В Челябинске тебе есть куда податься... Ник повернулся, чтобы выйти из зала и вдруг увидел висящую на стене, небрежно полузакрытую портьерой картину. Те, кто здесь убирал, видимо, не слишком интересовались искусством...
      Перед глазами полыхнуло, и все приняло объем. Нитка привела к выходу, а там...
      А на картине солнце заливало прекрасный, фантастически город, похожий на королевство Фата-Морганы. Солнце всходило: только на рассвете оно может отливать на белоснежных предметах такими персиковыми и нежно-розовыми полутонами... И зрителя отделало от Города лишь большое, но не безбрежное озеро, спокойное, слегка заспанное...
      Этот город был Ори - Центр, ближе к предместью Эйсетти, столица Оритана - Вечной Земной Оси... Увы, так и вышло... То, что названо, существует, и его помнят... Гордость и гордыня вещи все-таки разные...
      Николай закрыл глаза, от макушки до самых стоп пронизанный Озарением. Все произойдет именно сейчас. Он вспомнил! Он знал, кого ждать...
      Потеряв устойчивость, Ник отступил к накрытому клеенкой дивану и сел, чтобы перевести дух и разобраться в том, что едва не ослепило его. Осторожно, как делает первый шаг младенец, повернул голову и посмотрел на стоявшую отдельно от других книгу - словарь с сильно потертыми краями. Первопричиной было желание увидеть его название. Как это произошло, Николай еще не успел осознать. Книга сама по себе чуть приподнялась над полкой и начала поворачиваться к нему обложкой... Это отнюдь не было минутным сумасшествием... Это вообще не было сумасшествием. Книга не упала даже от его легкого испуга - испуга того Я, единственность и неповторимость которого еще несколько минут назад не подвергалась сомнению...
      - Ну что, нырнули? - спросил Дмитрий, поддерживая Сашу в воде; озеро уже хорошо прогрелось, да и денек выдался погожим на славу.
      - Как? - Саша ни разу еще не нырял по-настоящему, сам.
      Дмитрий взъерошил свои короткие черные волосы, в мокром виде ставшие еще более черными, и, зажав нос, показал, как это делать.
      - А где мама? - спросил мальчик.
      - Мама? Ты сильно хочешь к маме?
      Тот пожал плечами.
      - Может статься, не больно-то ты ей и нужен, своей мамаше, маленький Коремхеб... Но ты можешь остаться моим гостем, и я научу тебя всему, что умею сам... Ну, скажи, скажи, зайка, что ты этого хочешь!
      Саша и на этот раз неопределенно повел худенькими плечиками.
      - Решайся, маленький Кор! Время дорого...
      Мальчику всегда нравилось, что этот взрослый дядя, Карлсон, не только меняет внешность, но и говорит с ним, как равный, как большой с большим... И он ничего не заставлял его делать, никогда не заставлял.
      - Я хотел бы увидеть маму... - вздохнув, сказал Саша.
      - Только увидеть - и все? Смотри, - и Дмитрий указал на берег.
      Возле дерева на пригорке сидела рыжая Рената. Саша издал радостный возглас и побежал из воды ей навстречу. Мама пришла к ним, и они будут все вместе, а Карлсон научит их летать! Он починит ей крылья, и они будут летать все вместе!
      Вода мешала двигаться, точно не хотела выпускать его из пруда. А Дмитрий смеялся, следуя за ним и не помогая.
      Рыжая Рената бросила камешек в воду и поднялась. Едва она это сделала, Саша увидел, что это вовсе не мама, а просто какая-то девчонка, совсем на нее не похожая. Мальчик разочарованно остановился по колено в воде и обернулся. В его серых глазах был такой укор, что Дмитрий неожиданно ощутил растерянность. "Разве ТЫ ТОЖЕ умеешь обманывать?!" - словно спрашивал этот взгляд.
      - Пойдем, поплаваем, - предложил Дмитрий, желая отвлечь его и думая, что прохладная вода прогонит внезапно подкатившую тошноту. Ему стало не по себе. Да, да, если бы ТОГДА все могли смотреть на мир ТАКИМИ глазами, он Тессетен, Темный Брат, Черный Горизонт, быть может, избрал бы себе другую Дорогу, иной Путь... И Время отвернулось от отступника с презрительной миной.
      Но Саша уже не хотел веселиться. Ему тоже стало не по себе, и он попросился на берег. Дмитрий перекинул через плечо полотенце и пошел за мальчиком на ослабевших ногах. Теперь не он вел ребенка на свою дачу, а наоборот.
      Недалеко от дома Дмитрию стало совсем плохо. Муть, поднимавшаяся из глубины души, не оседала. Он споткнулся и схватился за сук старого, трухлявого дерева, тутовника обхвата в три, изъеденного шелкопрядом, изувеченного дуплами, уродливого до невозможности.
      - О, только не это!.. - вскрикнул он.
      Саша обернулся, и Дмитрий укрылся от него за стволом, согнувшись в три погибели и дергаясь от неудержимых рвотных спазмов.
      - Ормо... - слетело с языка недосказанное имя, и темная пена хлестнула у него изо рта, как и два дня назад.
      Саша, ничего не понимая, стоял на тропинке среди одуванчиков и ждал спутника. Ему вдруг стало так страшно, что захотелось бежать и бежать без оглядки. Но он не знал, куда.
      Вокруг было много тутовых деревьев, высоких, кустарникообразных, гладких и корявых - разных.