Вирус Тьмы, или Посланник

На этом сообщении Никита перестал воспринимать информацию, переключая поток сознания в другое русло. Этому научил его Такэда, потому что заметил: после телеинформационной программы у друга растет желание поубивать сначала националистов, потом политиков, а потом уничтожить толпу, вознесшую этих политиков на своих плечах к власти. История толпы не помнит, любил повторять отец Никиты, заставляя сына быть личностью, пока не добился своего: сын научился вкладывать в любое дело, чем бы ни занимался, все физические и душевные силы, заряжаться на максимальный результат, что и позволило ему не только стать мастером спорта по акробатике, а также профессиональным танцором балета, но индивидуумом с высокой степенью ответственности, как опять же говаривал его отец.
      Обо всем этом вспомнил Такэда, услышав вздох друга. И вздохнул сам. Несмотря на все лестные отзывы и собственное мнение о Никите, он сомневался в том, что танцор справится с предстоящей миссией.
      Но Вестник выбрал его!..
      - Что вздыхаешь? - Толя выключил телевизор.
      - Помнишь, как старик тянул руку? А ведь блямба у него на ладони формировалась сначала не пятиконечная. Ты знаток символики, пояснил бы. Весть! - передразнил Никита приятеля. - Что за весть? Может быть, пояснишь, какой смысл вкладываешь в это слово? Я умный, пойму.
      - Позже, умник. А формировалась эта штука действительно интересно. Круг - это начало всему, знак Вечности, а треугольник в квадрате символ соединения божественного и человеческого, небесного и земного, духовного и телесного. Вестник... м-м... старик как бы предсказал твой путь... если ты его начнешь.
      - Чушь какая-то! Идти я никуда не собираюсь.
      - В том-то и дело. Но, боюсь, тебя вынудят к этому. Все, все! Не будем об этом больше, а то подумаешь, что я немножко свихнулся на мистике.
      - Не немножко.
      - Спасибо.
      - Не за что.
      Зазвонил дверной звонок. Такэда встал.
      - Обещай мне только быть осторожным.
      - В каком смысле?
      - В любом. Обещай, это серьезно. Я не всегда смогу прийти на помощь. И объяснить смысл предупреждения пока не могу, так что принимай на веру.
      Такэда пошел открывать входную дверь, в прихожей зазвучал женский голос.
      Никита медленно натянул простыню до подбородка - он спал летом без одеяла, - пребывая в шоке. Приятель, который должен был принести молоко, оказался девушкой.
      Она вошла в гостиную вслед за Толей и остановилась, сказав: "Добрый вечер".
      - Добрый, - просипел в ответ Сухов, убивая Такэду взглядом.
      Девушка была прекрасно сложена. Не слишком высокая, но и не карманный вариант. Черты лица изящные, небольшой, правильной формы нос и прекрасные большие глаза, не то голубые, не то зеленые, глядящие без лишней томности и притворной робости, искренне и доверчиво. Лишь потом, часом позже, Никита разглядел, что одета она в скромный на первый взгляд летний костюм, в котором при более внимательном взгляде угадывался изысканный вкус и утонченность. Впрочем, удивляться этому не пришлось, девушка оказалась художницей. Звали ее Ксения, Ксения Константиновна Краснова. Такэда в шутку звал ее Три К.
      Никита не помнил, о чем они говорили, шок прошел только после ухода Ксении.
      Обычно их разговор с Толей сопровождался шутками, ироническими репликами и пикировкой - оба ценили юмор и реагировали на него одинаково, но если бы Такэда позволил себе подобное в данной ситуации, в присутствии Ксении, Никита, наверное, пришел бы в ярость. Однако Толя тонко чувствовал состояние друга, и ему хватало ума и такта поучаствовать в беседе в качестве бессловесного предмета интерьера.
      Прощались они в коридоре, пообещав звонить, если что, и Толя увел девушку, подарившую хозяину мимолетную улыбку и взгляд искоса, в котором горел огонек интереса и расположения. Обалдевший Сухов обнаружил, что одет в спортивный костюм, хотя совершенно не помнил, когда он его надевал, преодолел желание проводить гостей до остановки и вернулся домой.
      Уснул он поздно, часа в два ночи, и спал как убитый, без сновидений и тревог.
      В среду он вышел на тренировку с другими акробатами, учениками Вячеслава Сокола, и отработал почти полную норму, чувствуя удивительную легкость в теле и желание достичь новых ступеней совершенства. Правда, каким образом осуществить желание, он не знал, но смутная догадка уже брезжила в голове: использовать элементы акробатики, все эти рондаты, флик-фляки и сальто, в танце, что могло усилить его эстетическую насыщенность.
      В четверг утром планировалась репетиция труппы, и Сухов пошел на нее с каким-то сопротивлением в душе: после воскресного своего сольного выступления работать с Кореневым уже не хотелось, да и вряд ли можно было что-то добавить к тому, что он выразил на сцене, на языке танца. Многие в труппе поняли его правильно, посчитав, как и Толя Такэда, этот взрыв танцевального движения прощанием. Сам же Никита понял это лишь на репетиции, когда увидел в глазах товарищей легкое удивление, а на лице Коренева хмурый вопрос и недовольство.
      Не дорепетировав до конца, он сошел со сцены - на сей раз репетировали не в танцзале, а на сцене театра, - но не успел спуститься в костюмерную, как вдруг произошел странный инцидент: пол сцены провалился! Если бы Никита остался до конца, он упал бы на конструкцию поддержки пола с высоты трех с половиной метров. К счастью, участники репетиции отделались травмами и ушибами да поломалась музыкальная аппаратура, на чем инцидент этот был исчерпан, однако в душе Сухова осталось сосущее чувство неудовлетворения, заноза тихого раздражения, будто он что-то забыл, упустил из виду, а что именно - вспомнить не мог.
      - Бывает, - сказал Такэда, которому он позвонил на работу. - Хотя, может быть, это психоразведка.
      - Опять ты за старое? - разозлился танцор. - Твои намеки я не понимаю: или не говори загадками, или молчи.
      - Хорошо, - коротко согласился Толя. - Как твоя новая родинка на ладони, держится?
      Никита взглянул на ладонь, буркнул:
      - Держится. Но побледнела и сдвинулась к запястью. Только что чесалась здорово, я, по сути, из-за этого сошел со сцены.
      - Любопытно. А так не беспокоит?
      - Покалывает иногда... только не надо ничего плести про Весть, психоразведку и тому подобное, я сыт мистикой по горло.
      - Тогда сходи к врачу. А лучше к Три К, она тебя приглашала.
      - К... когда? То есть приглашала когда?
      - Я с ней разговаривал час назад. Сходи, посмотришь на ее работы, на них стоит посмотреть. - Такэда повесил трубку. А Никита полчаса ходил по комнатам, пил молоко, пролистал газеты, смотрел телевизор, не вдумываясь в напечатанное и показываемое с экрана, пока не понял, что давно созрел. Если о происшествии в парке он думал эпизодически, то о Ксении - почти все время, и - видит Бог! - думать о ней было приятно.
      Громкое название "Студия художественных промыслов" носил подвал в одном из старых зданий Остоженки. Мастерская Ксении Красновой занимала одно из его помещений, освещенное двумя полуокнами и самодельной люстрой из пяти лампочек. Все помещение было заставлено мольбертами, стойками, холстами и рамами, картин в нем насчитывалось ровно две: пейзаж с рекой и сосновым лесом и портрет какого-то сурового мужика с бородой и пронзительным взглядом из-под кустистых бровей.
      Ксения работала над третьей картиной - нечто в стиле "русское возрождение": на холме, по колено в траве, стоял странник с посохом в руке, с ликом святого и смотрел на сожженное до горизонта поле, над которым на фоне креста церквушки всходило солнце. Картина была почти закончена и вселяла в зрителя непередаваемое чувство печали и ожидания.
      Ксения, в аккуратном голубом халатике, под которым явно ничего не было, почувствовала гостя и оглянулась, глядя отрешенно и уходяще. Волосы ее были собраны короной в огромный узел и открывали длинную загорелую шею, тонкую, чисто классической формы и красивую. Взгляд девушки прояснился, когда в Никите узнала "больного", ради которого по просьбе Такэды везла молоко чуть ли не через весь город.
      - Никита? Вот не чаяла увидеть тебя. Проходи, не стой у порога. Как самочувствие?
      - Привет, - смущенно сказал Сухов. - Все нормально. Выжил. Вообще-то друзья зовут меня короче - Ник. Я вас не отрываю от дел?
      Ксения засмеялась, сверкнув ослепительной белизной зубов.
      - Конечно, отрываете, но пару минут я вам уделить смогу. Если хотите, встретимся вечером, поговорим не торопясь.
      - Идет. Я заеду за вами...
      - Часов в семь, не раньше.
      - Тогда покажите мне хотя бы, над чем работаете, и я ретируюсь.
      - Только в обмен.
      - В обмен? На что?
      - Толя говорил, что вы гениальный танцор, и мне хотелось бы побывать на одном из ваших шоу.
      - Он у меня еще схлопочет за "гениального", - пробормотал Никита. - Конечно, я вам достану билет на очередное представление, только не ждите чего-то сногсшибательного: программу и сценарий составляю не я и танцую под чужую музыку.
      На лице девушки последовательно отразилась целая гамма чувств: вопрос, удивление, улыбка, понимание, интерес. Как оказалось, Сухов плохо разглядел ее в прошлый раз и теперь с восторгом неожиданности наверстывал упущенное, жадно отмечая те черты, которые слагаются в термин "красота".
      Кожа у Ксении была смуглая, то ли от природы, то ли от загара (а может быть, от татаро-монгольского нашествия?), глаза зеленые, с влажным блеском, поднимающиеся уголками к вискам, брови черные, вразлет, изящный нос и тонко очерченный подбородок. И маленькие розовые ушки. "Шедевр!" - как любил говорить о таких женщинах великий знаток Коренев. У Никиты вдруг гулко забилось сердце: он испугался! Испугался того, что Толя познакомил его с Ксенией слишком поздно и у нее уже есть муж или, по крайней мере, жених. Такая красота обычно недолго бывает в свободном полете...
      - ... - сказала девушка с тихим смехом.
      - Что? - очнулся Никита, краснея. - Простите, ради Бога!
      - Так и будем стоять? - повторила Ксения. - Картины показывать уже не нужно?
      - Еще как нужно! Просто вспоминал, где это я мог вас видеть? Вы случайно не приносили молоко одному больному?
      Ксения с улыбкой пошла вперед, а Никита, как завороженный, остался стоять, глядя, с какой грацией она идет. Казалось, таких длинных и красивых ног он еще не видел. Не говоря уже об остальном. И снова страх морозной волной пробежал по коже на спине: а если она и Такэда не просто друзья?!
      - Так вы идете? - оглянулась художница, открывая дверь перегородки подвала.
      Соседнее помещение оказалось галереей, вернее, складом картин, из которых лишь часть висела на стенах в простых белых или черных рамках, а остальные были составлены пачками, лежали на столах или закреплены в станках. Но и того, что увидел Сухов, было достаточно, чтобы сделать вывод: Ксения не любитель, она была Мастером, талант которого не требовал доказательств.
      На одной стене помещения Никита узнал молодых Лермонтова и Пушкина, Петра Первого, современных писателей и артистов. На другой были закреплены пейзажи, не уступавшие по эмоциональному накалу и точности рисунка пейзажам классиков этого жанра; особенно глянулся танцору один из них: прозрачный до дна ручей, опушка леса, сосны, мостик через ручей. Этот пейзаж напоминал родину отца под Тамбовом.
      А на противоположной стене... Никита подошел и, кажется, потерял дар речи. То, что было изображено на холстах, названия не имело, э т о можно было лишь обозначить словами: смешенье тьмы и света! буйство форм и красок! магия жизни и смерти! Картины не были абстрактными, хотя на первый взгляд ничего не изображали, но они имели смысл, а главное - создавали определенный эмоциональный фон и явно впечатляли. Одна звала к столу - Никите вдруг захотелось есть и пить... Вторая навевала сон. Третья заставила тоскливо сжаться сердце, четвертая почувствовать радостный прилив сил. Пятая влекла к женщине, да так, что в душе зарождалось желание и неистовое волнение!
      - Колдовство! - хрипло проговорил Никита, вздрогнув от прикосновения девушки к плечу - ее вопроса он снова не услышал.
      - Спасибо, - серьезно ответила та, пряча лукавую усмешку в глазах; она заметила, какое действие оказала на гостя последняя картина. - К сожалению, ваше мнение отличается от мнения маститых, от которых зависит судьба молодых художников и их персональных выставок. За шесть лет работы, а я рисую с пятнадцати, мне разрешили сделать всего две выставки: в Рязанском соборе и в Благотворительном фонде, остальные, самодеятельные, в общежитиях и студиях не в счет.
      Сухов покачал головой, с трудом отрываясь от созерцания картин.
      - Это действительно колдовство. Как вам это удается? Я читал, что существуют какие-то методы инфравлияния на подсознание человека, используемые в рекламе на телевидении и в кино. Может быть, вы тоже шифруете в картинах нечто подобное?
      - Я не знаю, как это называется, просто чувствую, что должно быть изображено на холсте для создания необходимого эффекта. Мой учитель говорил, что это прорывы космической информации. Годится такое объяснение?
      Никита улыбнулся.
      - Я бы назвал это проще - прорывами таланта в неизведанное, но если вас это смущает, не буду повторяться. Однако вы меня поразили, Ксения, честное слово! Можно, я еще раз приду сюда, полюбуюсь на картины, подумаю над ними?
      - Почему бы и нет?
      - Тогда до вечера. - Никита направился вслед за художницей, оглядываясь на галерею и чувствуя сожаление, что не насмотрелся на них вдоволь. - Кстати, Ксения, как вы познакомились с Толей?
      - На улице, вечером. - Ксения оглянулась через плечо, и Никита не успел отвести взгляд от ее ног. - У гастронома на Сенной ко мне подошли ребята... м-м... очень веселые, и Толя... уговаривал их не шалить.
      Никита, представив, как это делал Такэда, фыркнул.
      Ксения тоже засмеялась. Заметив его жест, кивнула на руку с отметиной.
      - Как ладонь, не беспокоит? Очень интересная форма у ожога, вы не находите?
      Сухов взглянул на звезду, упорно сползающую к запястью, и посерьезнел: показалось, что после вопроса девушки звезда запульсировала, послав серию легких уколов, добежавших по коже руки до шеи.
      - По-моему, это не ожог. Толя говорил что-то странное, но не объясняет, что имеет в виду. Потом поговорим. Итак, в семь у входа?
      Художница кивнула, глядя на него исподлобья, испытующе, серьезно, без улыбки. Этот взгляд он и унес с собой, сохранив его в памяти до вечера.
      Дома его ждал Такэда.
      - Тебя уволили? - удивился Никита, привычно хлопая ладонью по подставленной ладони приятеля.
      - Я свободный художник, хожу на работу, когда хочу. Был у Три К?
      - Слушай, не зови ты ее больше так... технически, а?
      - Хорошо, не буду. Так ты был?
      - Только что от нее, смотрел картины.
      - В студии? Или в запаснике?
      - Ну, не знаю где, там их было много, десятка три.
      Такэда хмыкнул.
      - Надо же! Ксения не всем показывает свои работы, несмотря на приветливость и некоторую наивность. Девушка это редкостная, такую встретишь одну на миллион, учти.
      - Уже учел. - Никита сходил на кухню и принес запотевшую банку с квасом. - Мы с ней идем вечером в кафе в Москворечье.
      - Это ты решил или она?
      - Я. А что?
      - Блажен, кто верует. Она не любит ходить по вечерам в кафе, рестораны и бары. Не то воспитание, не тот характер, не те устремления. Разве что в ресторан Союза художников, да и то очень редко. Она талантливый мастер...
      - Я это понял.
      - ...и живет в своем мире, - докончил Такэда бесстрастно. - Она тебя взволновала, я вижу, но...
      - Оямович! - изумленно взглянул на друга Никита. - Ты что? Откуда этот менторский тон? Или она - твоя девушка? Так бы сразу и сказал!
      - Она мой друг. - Такэда подумал. - И ее очень легко обидеть.
      Сухов сел, не сводя пытливого взгляда с безучастно рассеянного лица Толи, глотнул квасу.
      - М-да... иногда ты меня поражаешь. Тебя еще что-то беспокоит?
      Такэда выпил свой квас, помолчал.
      - Беспокоит. Как случилось, что у вас в театре провалился потолок?
      - Сцена, а не потолок. Провалился, и все. Наверное, поддерживающие фермы проржавели. Но я как раз ушел со сцены, надоело все, да и рука зачесалась так, что спасу нет.
      Толя задумался, хмуря брови. Никита впервые увидел на лице товарища тень тревоги.
      - То, что зачесалась рука, - символично, Весть говорила. Но то, что провалилась сцена... Неужели Они решили подстраховаться? Ну-ка, расскажи еще раз, как действовали эти твои "десантники" в парке.
      - Зачем? - Сухов снова с внутренней дрожью вспомнил ледяной взгляд гиганта в пятнистом комбинезоне, его парализующее электроразрядами копье, странный голос: "Слабый. Не для Пути. Умрешь..."
      - Дело в том, что в тот вечер в парке был убит еще один человек. Тот многоглазый старик, который передал тебе Весть... - Такэда не обратил внимания на протестующий жест товарища, - вот этот самый знак в виде звезды, шел к убитому. Вестник шел к Посланнику, и их убили обоих. Не смотри на меня как на сумасшедшего, я же сказал, в свое время я тебе все объясню, а пока пусть мои слова будут для тебя китайской грамотой.
      Толя выпил еще один стакан кваса. Он был встревожен до такой степени, что его обычная невозмутимость дала сбой. И говорил он больше сам с собой, а не с приятелем, словно рассуждал вслух:
      - Хорошо, что Они тебе не поверили, иначе действовали бы по-другому, но плохо, если решили перестраховаться и оставили черное заклятие.
      - Что-что?! - Никита смотрел на друга во все глаза.
      Такэда слабо усмехнулся.
      - Вообще-то заклятие - это психологический запрет, играющий роль физического закона. А черное заклятие иногда называют печатью зла. Боюсь, ты не поверишь, даже если я попытаюсь тебе объяснить все остальное. Ладно, поживем - увидим. Не возражаешь, если у тебя еще посижу?
      Никита ничего не имел против. Он был сбит с толку, озадачен и не знал, что думать о загадочном поведении Такэды и о его более чем странных намеках. И словно в ответ на мысли хозяина пятно на ладони отозвалось тонкими уколами-подергиваниями, распространившимися волной по всей руке до плеча.
      Глава 3
      Три дня Никита выдерживал характер: Ксении не позвонил, с Кореневым не скандалил, с Такэдой разговора о загадочных "печатях зла" не заводил (хотя намек на тайну его заинтересовал всерьез), зато усиленно занимался акробатикой и готовился к демонстрации своего "фирменного" танца - чтобы предстать перед Ксенией во всем блеске профессиональной подготовки. На четвертый день позвонила мама и пожаловалась на то, что ей в очередной раз не принесли пенсию.
      Сухов уже не раз выяснял причины подобного отношения почтовых работников, выслушивал их вранье насчет того, что заходили, но дома никого не застали, просил в следующий раз звонить дольше, извинялся и шел за пенсией с матерью, но тут его терпение лопнуло. К почтальону, который разносил пенсию, он не пошел, а направился прямо к начальнику отделения связи, молодому двадцатилетнему парню. И получил хамский ответ: "Пусть сама приходит, ноги не отвалятся".
      Никита, типичное дитя постсоветского общества, давно привык к тому, что новые демократические власти полностью переняли привычки старой государственной системы работать на отказ, а не на удовлетворение человеческих потребностей, однако в быту сам редко сталкивался с социальными институтами типа милиции, почты, ЖЭО, телефонной сети, ремонтных и строительных организаций. Зато и никогда не комплексовал по поводу "развитого идиотизма" чиновников, зная, что словом доказать ничего не сможет, - чиновничья исполнительная рать реагировала только на звонок сверху, документ или грубую силу. На этот раз Никита озверел.
      Он схватил начальника почты за ремень, приподнял и бросил на стул с такой силой, что тот чуть не рассыпался.
      - В следующий раз, если снова придется идти на почту мне, разговор будет другой.
      - Разговор этот произойдет раньше! - прошипел вслед белобрысый, модно одетый - в ядовито-зеленые безразмерные штаны и кожаную безрукавку - начальник, но Сухов не обратил на реплику внимания.
      Матери он ничего не сказал, только пообещал, что все будет нормально.
      - Калиюга в разгаре, - грустно сказала все понимающая мама, погладив сына по плечу. - Все изменяется к худшему, и нет лампады впереди.
      - Калиюга - это что-то из индийской мифологии? - Никита повел мать к остановке трамвая.
      - По представлениям древних индийцев, человеческая история состоит из четырех эр: критаюги, третаюги, двапарюги и калиюги. Критаюга благой век, длилась один миллион семьсот двадцать восемь тысяч лет... Тебе интересно? - Они остановились в тени тополя.
      - Я когда-то читал, но забыл. Продолжай.
      - Третаюга длилась один миллион двести девяносто шесть тысяч лет, и эта эпоха характеризовалась уже уменьшением справедливости, хотя религиозные каноны соблюдались и люди радовались жизни. Во времена двапарюги начали преобладать зло и пороки, длилось это восемьсот шестьдесят четыре тысячи лет. Ну, а калиюга... сам видишь: добродетель в полном упадке, зло берет верх во всем мире, войны, процветание преступлений, насилия, злобы, лжи и алчности... - Мама содрогнулась. Грехопадение всегда ужасно, но в таких масштабах... Я, наверное, брюзжу?
      - Нет, ты говоришь правду. - Никита поцеловал мать в щеку. - Это все, что ты знаешь о югах?
      - Почти. Все эти "юги", как ты говоришь, составляют одну махаюгу, тысяча махаюг - одну кальпу, то есть один день жизни Брахмы, а живет Брахма сто лет.
      - Долго-то как!
      Мать засмеялась.
      - Да уж, не то что мы.
      - А потом? Ну, прожил Брахма, допустим, свои сто лет, что потом?
      - Потом уничтожаются все миры, цивилизации, существа и сам Брахма. Следующие сто лет длится "Божественный хаос", а затем рождается новый Брахма. Что это ты вдруг заинтересовался? Отец оставил целую библиотеку по индийской и буддистской философии, но раньше ты ею пренебрегал. Вот твой друг-японец, тот все проштудировал.
      Никита взглянул на часы.
      - Он фанатик подобного рода литературы, мне это не дано. Ну, я побежал, ма?
      - Беги. Только побереги себя, что-то мне тревожно.
      Они расстались. Машина Сухова стояла без бензина, и мать уехала на трамвае, а он сел в метро и направился на поиски Ксении. Увидеть ее захотелось непреодолимо. А еще тянуло рассказать ей историю с убийством странного старика в парке и о передаче им знака в виде пятиконечной звезды.
      "Символ вечности и совершенства"... Никита привычно взглянул на ладонь, вернее - на запястье, потому что звезда, оставаясь коричнево-розовой, как заживший ожог, переместилась уже на запястье, имея явное намерение погулять по руке. Она почти не беспокоила, разве что изредка отзывалась на какие-то внешние или внутренние раздражители вибрацией тонких ледяных укольчиков, но именно этот факт и заставлял сердце Сухова сжиматься в тревоге и ждать неприятностей.
      В конце концов он решил объясниться с Такэдой, а если тот не сможет помочь - пойти к косметологу и попросить свести пятно с кожи.
      На Тверской, в переходе, уже недалеко от студии Ксении Красновой, Никита стал свидетелем грязной сцены: двое молодых людей, неплохо одетых - в джинсы, кроссовки "Рибок" и черные майки, выхватили у инвалида, просящего милостыню, его картуз с деньгами и, не слишком торопясь, пересекли переход, не обращая внимания на возмущенные возгласы женщин и крик инвалида.
      Обычно Сухов не вмешивался в подобные конфликты, считая, что этим должны заниматься соответствующие службы, да и в его характере было заложено готовность к компромиссам, хотя и до определенного предела: и отец, и мать сумели привить сыну чувства долга, чести и совести. Почему вдруг его потянуло на подвиг именно в этот момент, он не анализировал: вероятно, сработала еще одна черта характера - нередко он подчинялся настроению.
      Парней он догнал на лестнице, задержал за плечо крайнего слева, белобрысого, с жирным затылком.
      - Минутку, мальчики.
      Реакция юношей свидетельствовала о том, что они хорошо отработали операцию отхода: оба рванули наверх и в разные стороны, сметая людей на пути, но тут один из них вместо родной "голубой" формы разглядел костюм Никиты и свистнул. Они сошлись и как ни в чем не бывало двинулись навстречу Сухову, поигрывая бицепсами.
      - Чо надо, амбал? - спросил белобрысый, во взгляде которого невольно отразилось уважение: Никита был выше каждого из них на полголовы и шире в плечах.
      - Верните деньги инвалиду, - тихо сказал танцор, чувствуя неловкость и какое-то злое смущение; он уже жалел, что ввязался в эту историю.
      - Какие деньги? - вытаращился белобрысый. Его напарник, потемней, с длинными волосами, в зеркальных очках, сплюнул под ноги танцору.
      - Вали своей дорогой, накатчик. Или, может быть, ты переодетый шпинтель, сикач [Шпинтель - милиционер, сикач - спецсотрудник (жарг. тюрем.).]?
      Никита молча взял его за плечо, ближе к шее, и нажал, как учил Такэда. Длинноволосый ойкнул, хватаясь за плечо. Его напарник молча, не размахиваясь, ударил Сухова в лицо, потом ногой в пах. Оба удара танцор отбил, но в это время его ударили сзади, и все поплыло перед глазами, завертелась лестница, в ушах поплыл звон. Он еще успел заметить, что ударил его тот самый "инвалид", у которого воры отобрали выручку, дважды закрылся от ударов длинноволосого, но пропустил еще один удар "инвалида" и оглох.
      Его били бы долго, если бы не вмешался кто-то из молча наблюдавшей за дракой толпы. Получив по удару - никто не заметил их, так быстро они были нанесены, - драчуны мгновенно ретировались с поля боя, и лишь потом Никита разглядел, что выручил его хмурый парень в костюме и при галстуке. Типичный дипломат.
      - Спасибо, - пробормотал Сухов, держась за затылок.
      - Не за что, мы делаем одно дело, - ответил "дипломат". - Идти сможете?
      - Сможет, - появился из-за его спины Такэда. - Благодарим за помощь, мы теперь сами. - Он наклонился над лежащим танцором, дотронулся до его затылка, озабоченно разглядывая окровавленную ладонь.
      Сухов, напрягаясь, встал на четвереньки, и его вырвало. В толпе раздался женский голос:
      - Да он пьяный...
      Такэда помог Никите встать на ноги и повел по лестнице наверх, потом поймал такси.
      - Может, тебя сразу в "Скорую"? Голова сзади разбита.
      - Домой, - вяло ворочая языком, проговорил Никита. - Ты что, следишь за мной?
      Такэда промолчал.
      - Ну и зачем ты ввязался?
      - Бес попутал. - Сухов потрогал забинтованную голову, покривился от боли. - Кто же знал, что они заодно? Какой в этом смысл? Делать вид, что отнимают... Или для эффекту - инвалиду после этого больше давать будут?
      Такэда разглядывал свои ноги, о чем-то задумавшись. Время от времени он посматривал на хозяина, и во взгляде его надежда боролась с сомнениями.
      Они сидели на диване в гостиной Сухова, пили кофе, смотрели новости и перебрасывались редкими фразами.
      - Ты знаешь, меня раньше никогда не били! - криво улыбнулся Никита; в голосе его прозвучало удивление.
      - Ничего, это исправимо, - рассеянно ответил инженер.
      Сухов хмыкнул, оценив реплику. До сего времени, то есть до драки, он жил в своем мире, высоком мире искусства и музыки, спортзалов и театров, не пересекавшемся с миром улиц и подворотен, воровства и насилия, обмана и страха. Судьба и воспитание, устойчивый круг культурных отношений хранили его от множества неприятностей, и, попав в переплет, ожидая от окружающих другой реакции, он растерялся, вдруг осознав, что ничего не знает о жизни вокруг. И было жутко обидно, что вступился он за псевдоинвалида зря.
      - Знаешь, а тот парень ничего. Хорошо бы найти его и пригласить в ресторан.
      - Какой парень?
      - Что помог мне. Странный только... по-моему, он меня с кем-то спутал, потому что сказал, что мы делаем одно дело.
      Такэда насторожился.
      - Так и сказал: одно дело?
      - Так и сказал. А потом ты подошел. Ума не приложу, как тебе удается вычислить меня.
      - Если отвечу, не поверишь.
      - А ты попробуй.
      Такэда допил кофе, отобрал пустую чашку у Никиты и отнес поднос на кухню. Сказал, вернувшись:
      - Существует система знаний, не основанная на познании и науке. Если хочешь, один из ее адептов. - Сухов присвистнул.
      - С ума сойти! А ты не темнишь, адепт? Уж не прицепил ли мне какую-нибудь электронную штучку вроде микропередатчика?
      Такэда отреагировал на шутку друга с неожиданной серьезностью:
      - Я - нет, Они - могли.
      - Снова загадки? - Никита не имел намерений ссориться с Толей, поэтому спрашивал скорее риторически, зная, что Такэда все равно ответит лишь тогда, когда захочет. - Кто это - они?
      - СС, - без тени усмешки ответил японец. - Я тебе уже говорил это аббревиатура слов "свита Сатаны". Хотя кто опасней: они или эсэсовцы времен Отечественной войны - еще надо подумать. Я имею в виду тех самых "десантников" в пятнистых комбинезонах.
      - А-а... - Никита поморщился, но язвить и высмеивать Такэду желания не имел. - Значит, по-твоему, они оставили... как ты там называл? "Печать зла"? И поэтому мне сегодня набили морду?
      - Не уверен, что сегодняшний случай инспирирован ею, но не исключаю и такую возможность. Ты видел то, что не должен был видеть, и Они не могли не подстраховаться.
      - А помог мне тогда кто? ЧК? НКВД? МБР? Молчишь? По-моему, все это чепуха! К тому же их главарь там, в парке, мне не поверил.
      - Вот как? Ты мне ничего не говорил. - Открываться до конца Сухову не хотелось, было стыдно и обидно, слова "десантника" характеризовали его не с лучшей стороны, но Такэда никогда не смеялся над слабостями других.
      - Он сказал что-то вроде: "Слабый. Не для Пути. Умрешь". В общем, абракадабра. Что за путь такой, почему я не для него - осталось тайной. Может, пояснишь?
      - Может быть. Не сегодня.
      - Не шутишь? - Никита изумленно оторвался от спинки дивана. - Ты знаешь, о чем речь? Эта фраза имеет смысл?!
      - Эта фраза имеет страшный смысл! И в ней все правда, к сожалению. И что ты еще слаб, и что не создан для Пути, и что умрешь. Попытайся изменить реальность. Хотя... кто знает, может, не к сожалению, а к счастью? Ведь ты не собираешься никуда идти, менять образ жизни?