Сказание о кентавре Хироне

      И был тут наставник героев, мудрый кентавр Хироп, обреченный на безысходную муку, и еще Силен! И, пока все смотрели на Асклепия, Силен припадал губами к бурдюку с вином, отпивал глоток за глотком и мурлыкал свою песенку: "Жил Хирон. Жил Силен, У-лю-лю!".
      О многом говорили в эту вторую ночь в пещере Хирона его друзья и ученики. Сам же Хирон молчал, и они не знали, слышит ли он их или весь он ушел в страдание. Закрыты были его глаза, как у дремлющего, и до того был он тих, что Тиресий сказал:
      - Даже бушующее море горя уступает дыханию покоя.
      Никто из сидящих в пещере, кроме пьяного Силена, не знал, что в те часы, укрепляя себя мыслью, принимал бессмертный кентавр великое решение, так как не мог уже победить мыслью страдание и только волей титана сдерживал жалобу и стон.
      Говорили сперва гости о двух мирах, о живой и мертвой жизни. И Феникс, пытливый и упрямый, всегда доискивающийся чего-то, что тревожило его своей смутностью, спросил:
      - Телем, ты слыхал об истине: где она? И ответил Телем:
      - Истина - дело смертных. Но кто хочет исцелять, тот знает: живая жизнь борется с мертвой жизнью, и в этом вся истина - в их борьбе. Только в мире живой жизни, где радость, есть истина. В мире мертвой жизни истины нет- там только забвение.
      И все же Феникс продолжал допытываться у Телема:
      - Но я смертен, Телем, и во мне есть мысль. Не она ли борется со смертью?
      И ответил за Телема Геракл:
      - Со смертью борются руками. Тяжело отводить ее руку. Она сильнее великана. Но Геракл отводил. Тогда спросил его Феникс:
      - Ты слыхал об истине, Геракл? "Удивился герой-полубог:
      - Кто она? Титанида? Богиня? Или демон подземной мглы? Не слыхал я о такой бессмертной.
      И тогда все посмотрели на Геракла, и опять Феникс спросил его:
      - Знаешь ты, что решает в мире?
      - Сила.
      - Истина есть та сила.
      Но Геракл только повел плечами и сказал:
      - Не встречал я еще такой Силы. Если встречу - поборется Геракл и с Истиной.
      И снова все при этих словах посмотрели на мышцы Геракла, так как знали, что Геракл не умеет шутить.
      Тут припомнил Феникс слова Хирона:
      "Сила - в мысли высокой. Чем выше мысль, тем она и сильнее. Покоряет она и большое и малое. Великая жалость была силой Асклепия, потому что была она его самой высокой мыслью. Не от слабости - от великой силы истекает великая жалость".
      Тогда заговорили гости Хирона о жалости и снова вспоминали слова Хирона, хотя никто не мог сказать, так ли точно говорил Хирон:
      - Боги думают, что для большой жалости нужно и большое время, и, любуясь жизнью, забывают о малой жалости - для тех, у кого для жизни малое время.
      Так оно для Олимпа, для неба бессмертных, где время только и бывает большим. Но Асклепий говорил: "И в малом времени вмещается большая жалость, у кого она есть". Эту жалость и дарил он смертным. Не гордился он своим бессмертием, как боги неба, а радовался ему, как земной бог, потому что, будучи бессмертным, мог всегда источать смертным сострадание врачевателя.
      В том-то и была сила Асклепия.
      Удивили эти слова Геракла, и он спросил:
      _ Где же тут сила? Вот лежит он, земной бог, перед нами, поверженный богами неба. Если сила в высоком, то у великанов были бы самые высокие мысли, а у чудовищ - самая чудовищная жалость. Боролся я с великанами и чудовищами, но не встречал я у великанов и чудовищ жалости. Непонятна мне такая сила. Моя сила - я сам.
      Но, когда Геракл это сказал, поднял вдруг голову Силен и пробурчал, причем неизвестно было, шутит ли он или говорит серьезно:
      - Ох, Геракл, и объешься же ты когда-нибудь подвигами! Лучше выпей со мной. Еще есть у меня полбурдюка истины. Поборет она и Геракла.
      Говорил, а сам косил неприметно глазом на Хирона. И, когда всегда рассудительный Феникс заметил: "Твоя пьяная истина слепа", рассмеялся в ответ пьяный Силен - он один еще мог смеяться в пещере Хирона и сказал:
      - Оттого, что сова слепа днем, она не глупее кукушки. Для пьяной истины весь мир пьян.
      Говорили гости Хирона о знании.
      Сказал Тиресий:
      - Знание - скука, когда некому служить этим знанием. Оно вечно кипящее варево, в котором выкипели живые соки. Тогда уж лучше ничего не знать. Скука никому не служит.
      Заговорил Телем:
      - Знание всегда служит - иначе оно умирает. Оно тоже смертно. И, когда оно отдает себя, тогда оно питается, и растет, и зреет, и радуется. Я, врачеватель, это знаю. Тогда жил я среди Киклопов. Теперь...
      И умолк последний Киклоп, что-то продумывая. А затем добавил:
      - Теперь я люблю знать для себя и измерять про себя глубину знания. Радостно мне видеть эту глубину и ее сияние. И чем глубже эта глубина, тем сильнее в ней сияние.
      Но, как завеса тучи, прикрывшая солнце, грустен был голос дважды ослепленного Тиресия:
      - Телем, позади сияния - ночь. Я, слепой, познал, как глубока эта ночь и как она беспросветна. Твое сияние - не больше чем искра или мерцание звездного дождя. Только луч, только свет и огонь есть истина. Погаснет луч и исчезает истина: тогда наступает мрак. Трудно жить, когда истина погасла.
      Но покачал головой Феникс.
      Сказал:
      - Я тоже был слеп. И мрак - истина.
      Говорили гости, но никто из них не мог согласиться с другим: ни Телем с Тиресием, ни Феникс с Гераклом. И никто не мог их примирить, потому что Хирон молчал. И тут все почувствовали, чего лишится земля, если не будет на земле Хирона. И с тревогой посмотрели на него.
      И вот оглядел всех доселе молчавший Пелей и неожиданно сказал:
      - Как много здесь слепых! Слеп Силен от вина. Слеп и Феникс - у него чужие глаза. Слеп Тиресий - он вовсе без глаз. А у Телема только один глаз, и он больше светит, чем видит. Только я и Геракл еще по-простому зрячи. И, как зрячий, скажу вам: знание - это власть и хитрость. Не одолел бы я Фетиды-оборотня, если бы не знал, что наводит она на мои глаза морок, оборачиваясь в моих руках то в зверя, то в куст, то в огонь... Хитрила она, но не выпускал я ее из рук. Властно держал, зная, что обманчивы все ее образы. И дал мне это знание Хирон. Знание служит, потому что оно повелевает. Потому-то оно и есть сила, что оно повелевает.
      И тут, что-то припомнив из своих былых прорицаний, тихо, словно про себя, сказал Тиресий:
      - Да, я теперь слеп. А твоя слепота, Пелей, еще впереди. Захиреешь ты от этого знания.
      Давно знал Тиресий, что за брак с бессмертной нереидой постигнет полубога Пелея кара: преждевременная старость и хворь. Но никто тогда не понял его вещих слов. Каждый сидел и обдумывал слова зрячего Пелея, пока суровый голос Геракла не нарушил молчания:
      _ Я видел зверя, который был богом: так был он силен. Может быть, он и был вашей Истиной?
      И тут впервые за все время ночной беседы прозвучал голос Хирона:
      - Зверь не может быть богом: он - зверь.
      И тотчас все глаза устремились к страдающему титану, но он не пояснял своих слов. Огромными пылающими глазами смотрел Хирон на своих гостей, и все поняли, что он сейчас скажет то, что долго от них таил. У всех гулко забилось сердце, и длительный миг казалось, будто по пещере мечется, натыкаясь на стены, слепое Время и не знает, где из нее выход.
      Сказал Хирон:
      - Отдаю я мое бессмертие. Не могу я, титан, быть только зверем.
      Хотя его слова были простые и обычные в кругу его гостей, среди которых сидели бессмертные киклоп Телем и Силен, но их смысл был необычен. Еще никто никогда в тысячелетиях и веках не отдавал своего бессмертия обратно жизни и не превращал себя добровольно в смертного.
      Силясь понять мысль Хирона, гости продолжали молча смотреть на него, покорясь той огненной печали, которая пылала в глазах сына Крона. И, когда Феникс первый постиг до конца, что Хирон покидает жизнь и уйдет навсегда с земли, встал он и с тоской в голосе сказал:
      - Ты уходишь от нас из живой жизни, Хирон! Тогда псе безразлично.
      И тут все поняли, что титан Хирон не в силах больше длить борьбу живой и мертвой жизни, которую вели в его теле лернейский яд и бессмертная сила титана. Страдание пересилило волю.
      Но не могла этого принять мысль Телема: ведь даже свергнутые молнией титаны остаются бессмертными в тартаре, а Хирон отдает свое бессмертие.
      Сказал:
      - Ты титан и задумал не титаново дело. И, когда Хирон ничего не ответил, послышалось бульканье, а затем бормоганье пьяного Силена:
      - Я бы не отдал. Зачем отдавать! Неужели Хирон хочет стать навеки тенью - пустым бурдюком? И отравленное вино жизни - все же вино.
      И, хотя Силен бормотал как будто смешливо и казался совсем пьяным, все слушали его пьяную болтовню со вниманием и даже с робкой надеждой.
      А он продолжал:
      - Будет скучно пьянице Силену без Хирона. Ты ведь тоже всегда пьян, как и я: я - от вина, ты - от мудрости. Жить - это значит опьяняться. Не отдал бы я бессмертия, Хирон. Не сказал ли ты это оттого, что вдруг слишком отрезвел?
      Понимали гости пещеры, что хочет старый Силен удержать Хирона на земле, но никто не знал, что сказать Хирону, не солгав. Легко убеждать страдающего терпеть страдание, когда есть страданию исход. Но страдание Хирона было безысходным.
      Только Геракл выговорил глухим голосом:
      - Хирон, ты забыл о Геракле.
      А Полей положил руку на плечо Феникса и добавил:
      - Неужели и Хирон может стать слепым? Кто же будет ему поводырем: не ты ли, Феникс?
      И у всех друзей и учеников мудрого кентавра сжалось сердце от слов Пелея при мысли, что ослепнет разум Хирона-прозрителя от яда.
      Тогда встал Телем и вторично склонился перед Хиро-ном.
      Сказал:
      - Еще раз я поклонился твоему мужеству, Хирон. Когда титан уже не может быть титаном - он становится тенью. Ты решил, как решает титан.
      Пока опечаленные гости говорили, Хирон собирался с мыслями. Он увидел, как любят его друзья, и решил еще раз пересилить муку, ответить каждому из друзей и в последний раз их утешить. Сперва обратился он к Фениксу:
      - Ничто, Феникс, не безразлично. Нет безразличия в сердце Титана и в мире титановой правды. Кому все безразлично, тот живет уже в мире мертвой жизни, а не живой И ничто не скучно, пока тело смеется и пока мысль рождает. Я ухожу, потому что тело мое только плачет и мысль больше не может быть матерью и порождать знание. Мое бессмертие - теперь только тень.
      Так всех по очереди утешал словом Хирон, учитель героев. Не утешал одного Силена. Только сказал ему:
      - Старый друг!
      Сказание о добровольной смерти бессмертного кентавра Хирона и о ею предсмертных дарах
      Печальными оставались в пещере на Малее друзья Хирона, и не мог он их ничем утешить.
      И бессмертные Телем и Силен, и смертные полубоги Тиресий, Феникс, Пелей и Геракл не могли принять его добровольную смерть. Разве не Хирон учил героев быть всегда как боги? Почему же он сам перестает быть богом?
      Понимал это Хирон и захотел пояснить друзьям свое решение и примирить их со своим уходом.
      Сказал:
      - Трудно вам, только созерцающим страдание, но не страждущим, ощутить страдание до конца. Сострадаете вы мне. Но и море сострадания не равно одной капле безысходного страдания. Жизнь - всегда радость. Это знают умирающие, только слишком* поздно узнают об этом. Даже скорбь жизни - радость. Разве осень не радует увяданием? Разве слезы горя не радуют самое горе? Не живут без радости. Даже тень радости - все же радость. Даже богов жестокая радость и та радует других. Разве радость других - не вино бодрости?
      Примите же и мой уход как радость. Зачем жить дольше Хирону?
      Не могу я больше искать корней познания. Не могу ходить по земле: не поднимают мои ноги мое тело, не в силах они поднять и дело мое. Не могу я больше исцелять.
      Весь я ядовит и, обжигая ядом, отравляю живую почву. Не могу даже прикоснуться к живому телу. Не могу я учить героев. Весь я полон страдания. Уже давно перелилось оно через край. Лишь печалю своей мукой других. Мое зрение мутнеет, и скоро буду я слепым, как Тиресий. Меркнет мое прозрение вместе с глазами. Не видя мира, не смогу я мыслью создавать новые миры! А ведь в этом вся радость мысли.
      Скажут: "Слеп Хирон. Боль мешает его мысли видеть". И это снес бы я. Но уже страдание пожирает самую мысль Хирона. Весь я - только пища. Мое тело только боль. Моя мысль - только боль. Все во мне кричит от боли. Неужели мне стать неумолчным криком?
      Нечем мне эту боль оправдать. Крик бесцельного страдания жалок. Высоко только страдание оправданное. Его надо гордо терпеть. Потому и терпит свое страдание Прометей, что оно - мятежное страдание. Не могу я проклинать богов, как он, и будить гневом гнев героев - я, познавший то, чего не познали боги. Да и не нужен земле еще второй мятеж-страдание, когда есть на земле Прометей. Или жить-страдать для одного терпения? Это значит перестать быть титаном. Никому такое страдание-терпение не нужно. Никому не нужное не нужно и мне. Буду я пуст, как Тень. Одна боль пустоту не наполняет. Я ненужный.
      И, хотя все, кто слышал эти слова Хирона, рады были крикнуть, что Хирон нужен миру, все, однако, молчали, не смея в чем-то солгать.
      И продолжал свое прощальное слово Хирон:
      - Нечего будет мне дарить живой жизни. Что ж, подарю я самого Хирона жизни мертвой. Но, уходя в аид, хочу я в последний раз раздать то, чем еще сейчас богат Хирон. к
      И в последний раз вспыхнули в Хироне его силы титана и вернулось к нему его прозрение.
      В эту ночь стал Хирон раздавать друзьям свои дары, завещая им лучшее из того, что он еще имел.
      Вот оно, завещание Хирона:
      - Ты, Геракл, злосчастный друг Хирона, прими от меня мой первый дар мое бессмертие. Направь шаги к Кавказу. Передай Прикованному о даре Хирона. Вольются в мятежную волю усталого Страдальца, непокорного, непримиримого, от Хирона новые силы для борьбы за титанову свободу. Прими же мою живую жизнь. Ты-Геракл, и ты ее поднимешь.
      Осветилась чудно пещера небывалым сиянием, и на мгновение осветился и засиял сам Геракл.
      Продолжал Хирон свое прощальное слово Гераклу:
      _ И ты, Геракл, Истребитель племени кентавров, истребишь и самого себя. Бьешься ты рукой не лукаво, по титановой правде, управляют же тобой, безумец, Крониды. Но твое самое черное безумие еще впереди. Истребил ты племя кентавров, от кентавра примешь ты и смерть. И не ты один будешь в ответе - ответит за гибель титановых народов поколение полубогов-героев. Очистят герои землю от рода титанов. Истребят и титанов и гигантов, будут думать, что истребляют чудовищ, - и станут герои не нужны богам. Сами захотят они быть богами, и сами же истребят друг друга, по воле Кронидов, в гибельных войнах. Но погибнут в великой славе. Только боги и люди останутся в мире жизни живой. И придет на землю железный век. Отсюда, из пещеры Хирона, ты пойдешь, Геракл, на новый подвиг, и снова в слепоте - поневоле ты убьешь, безумец, в чудовище титана...
      Тебе, Тиресий, дважды ослепленный богами, я дарю мое прозрение. Не отнимут его у тебя боги, так как не от них оно, а от меня, титана. Еще долог будет твой век. Читай тайные мысли богов и смело открывай их смертным героям...
      И тебя, Пелей, не забыл Хирон. Прими от меня, врачевателя, волшебное копье из пелионского ясеня. Бьет оно без промаха в руке героя. Но, поранив друга, оно же его исцелит: только прикоснись к ране концом острия. Для другой руки было предназначено это копье 2. Было бы оно тогда сильнее молний. Передашь копье сыну Ахиллу.
      И принял Пелей копье из рук Хирона.
      Тогда Хирон улыбнулся Силену:
      - Прощай и ты, старый друг Силен. Вот заветный сосуд с вином от первых лоз Диониса. Исцеляет это вино зрячих от слепоты - от ослепляющей трезвости. Храни его до своего трезвого часа. Твоим самым черным часом будет час твоей трезвости. Вот заповедное вино. Видно, и Хирон был втайне пьяница.
      И улыбнулся Хирон Силену.
      Затем обратился Хирон к безмолвствующему Киклопу, глаз которого ярко горел:
      - Знаю, ничего не нужно Телему. Но прими от друга титана эту каплю амброзии дней времен Крона. Отстоялась она за века. Приходили, уходили и боги и герои, а капля оставалась и крепла бессмертием. Я, сын Крона, принес ее на Малею с Пелиона. Ни к чему она больше Хирону. Храни ее, Телем, для больного, для того врача-исцелителя, который не исцелит себя сам.
      Но имени больного Хирон не назвал. И Телем-врачеватель, приняв каплю от Кентавра в чашечке бессмертника, не спросил его об имени больного.
      Пришла очередь Феникса. Сказал ему учитель-врачеватель:
      - Дал я тебе, ослепленному богами, глаза, чтобы видел ты правду чудес, самую правдивую правду. Но хочешь ты не правды чудес, а правды зрячих и смотришь па чудо, ненасытно разбирая его на песчинки по-зрячему, - ты, слепец. Быть тебе скоро вождем народа Долопов, самого зрячего из всех зрячих народов, у которых глаза ненасытны. Царствуй, слепой, над зрячими и радуйся...
      Затем долгим взглядом посмотрел Хирон на распростертое на полу пещеры тело Асклепия, и был полон света и силы взгляд Хирона.
      Все ждали, что подарит древний титан богу-Врачевателю и сможет ли он вернуть его живой жизни. Однако почему-то медлил Хирон, не отрывая глаз от любимого ученика, бессмертного, но простертого перед ним мертвым.
      Наконец он заговорил, и его голос, как и взор, был полон света:
      - Мальчик, мой последний дар отдаю я тебе. Еще осталась у кентавра Хирона половина его бессмертия. Сохранил я эту половину для тебя, Асклепий. Я ее передам Аиду, владыке мертвой жизни, чтобы принес он мою живую жизнь сюда, в пещеру, и влил ее в тебя, Врачевателя-бога. Встанет Асклепий. А пока пусть он спит без сновидений здесь, в пещере, и пусть проснется, когда уже не будет Хирона на земле. Иначе не отпустил бы он меня в аид. И бессмертные становятся мертвыми.
      Смолк и снова стал Хирон долго смотреть на тело Асклепия, которому он отдавал свою живую жизнь. Был тих и торжествен его голос, когда он снова заговорил:
      - Ты хотел исцелить смертных от смерти: быть сильнее Неотвратимости-Ананки. Теперь я исцелю тебя, бессмертного, от смерти и возвращу жизни живой. Будешь ты большим земным богом, но на небо никогда не взойдешь. И не сможешь ты воскрешать героев - утратишь тайну возрождения. В мир забвения унесет ее с собою Хирон, но будет о ней вечно петь живая жизнь.
      Друзья, я поделил свое бессмертие между достойнейшими - меж Асклепием и Прометеем. Теперь и я смертный. На тонкой нити висит оставшаяся половина моей живой жизни. Скоро порвется нить. Прощайте. Подняли головы боль и смерть, когда отдал я половину своего бессмертия Гераклу. Не могу я больше говорить. Близок мыс Тенара. Пора. Сам я сойду во мглу аида. Но покройте меня снова шатром зеленой листвы, чтобы вид мой не оскорбил живой жизни...
      Таковы были последние слова сына Крона и изгнанника - кентавра Хирона в его пещере на Малее.
      Сказание о схождении Хирона, сына Крона, в аид и о том, как ему поклонились Жизнь и Смерть
      Хотя только своим друзьям и ученикам сказал Хирон о своей добровольной смерти, но уже вся живая жизнь на земле, и боги на небе, и океан, и мир мертвой жизни за океаном знали, что Хирон отдает свое бессмертие и сходит Добровольно в аид.
      Безмолвной толпой стояли гости Хирона, титаны и полубоги, у входа в пещеру, провожая глазами его в путь, никто не последовал за ним: ни Киклоп, ни Силен, ни прозревший Тиресий, ни Феникс, ни Пелей, ни Геракл.
      Было утро, как юность. И в то раннее утро взошли одновременно на небо и Эос-Заря, и Гелий-Солнце, и Селена-Луна, и Звезды. Открылось высокое небо и на нем вершины Олимпа. И на тех вершинах стояли все боги Крониды, так же безмолвно, как гости Хиройа, и смотрели вслед уходящему сыну Крона. Не могли не почтить сына Крона Крониды.
      Над ним по алмазной небесной дороге растянулось длинное шествие титанов-светил. Медленно переступали солнечные кони, привыкшие скакать, и шагал впереди колесницы солнца, склонив голову в солнечном венце, титан Гелий, так, чтобы все лучи венца окружили чудным сверканьем белые волосы Хирона и золотили на нем листву, чтобы казался он прекрасным богом.
      Шел Хирон, тяжело хромая, но стараясь скрыть хромоту, чтобы и этим не оскорбить живую жизнь, ибо был он титан, сын Крона, и не мог унизить титанов.
      Шел, и склонялась перед ним Жизнь и все живое на земле, - на его прощальном пути.
      Хотя не было ветра, низко, до самой земли, пригибали перед ним свои вершины деревья. И пели дриады свои зеленые песни, которые поют они только во сне. Мягким шелком стелились травы, и цветы посылали ему все свое благоухание, ничего не оставляя себе. Даже колючки, расступаясь, целовали следы его ног.
      Звери вышли из чащ и легли вдоль лесных опушек и по краям горных полян и троп. До земли склоняли олени рога. Будто разом исчезли зубы и когти, так смиренно лежали хищные звери. И удивление стояло в глазах львов и барсов. Ручьи останавливали бег или, поворачивая теченье, провожали Хирона нежно-заманчивым звоном водяных арф. И речные боги и наяды выплывали и текли вместе с речными струями, обнажая свою красоту.
      Никто не плакал. Никто ни о чем не просил Хирона. Песнь тихой радости пела земля, чтобы зрелищем мощи и расцвета живой жизни остановить Хирона и вернуть его снова себе.
      Пели певчие птицы свои самые соловьиные песни, и запели даже орлы и совы песни зоркости и слепоты.
      Все записывали дубы-летописцы под корою в вековые кольца, и был тогда тот единственный день, когда камни захотели быть мягкими и когда вокруг огненного озера, в котловине, горы вели хоровод.
      Медленно шел Хирон. Ничем не выказывал он своего страдания, чтобы не омрачать радость жизни. И, когда, спустившись с гор, достиг он моря, выплыл из морской глубины титан Нерей и с ним нереиды, чтобы проститься с Хироном. И такой бурной жизнью играло море, и такой синевой глаз манили его нереиды, разрывая скользящим телом ожерелья из мириад жемчужин!.. Но снова поднялся Хирон в горы и дошел наконец до ущелья Тенара, где клубится черный туман. И, завидя Хирона, смутившись, стали тотчас отступать черные туманы. Поредели их клубы, уползая из ущелья к морю, и открылась вся глубина ущелья Тенара в холодном свете. Позади света лежала
      мгла.
      Долго стоял кентавр Хирон над крутым спуском в бездну ущелья и смотрел в его глубину и мглу, прощаясь со светом и воздухом жизни, с росой, цветами и лучами.
      Наконец еще раз поднял он свою человеческую голову к небу и увидел над собой титана солнца, Гелия. Кивнули друг другу титаны, и Хирон стал медленно спускаться.
      Еще не было на земле такого часа, когда бы вся живая жизнь скорбела. Всегда сочетались в ней смех и слезы, радость и грусть. Но, когда Хирон ступил на тропу, ведущую в аид, охватила всю природу горесть. Стих шум листьев в лесу. Смолкли щебет и пение птиц. Замер в воздухе полет орлов и горлиц. Ключи перестали звенеть, и застыли струя и волна. Даже Время не смело скользить, тысяченогое, по своим тысячам дорог на земле, и в воде,
      и в воздухе.
      И, если говорит предание о неслыханном прежде на земле плаче птиц и плаче камней по Хирону, может быть, тогда вправду плакали птицы и камни. Пусть потом стыдились они слез всю жизнь.
      Высился недалеко от входа в аид Белый Утес - утес Забвения. Кто пройдет, пролетит мимо утеса, тот забывал себя и все живое. Здесь теряли память пролетающие Тени смертных и беспамятными влетали в аид. Но, когда Хирон проходил мимо того Белого Утеса, сам утес ему поклонился, и память не отлетела от Хирона.
      И увидел Хирон вдали черные воды океана и золотой челн солнца на том берегу. В мире живой жизни был уже вечер. Сам Гелий-Солнце стоял в золотом челне и манил
      к себе Хирона золотым веслом: может быть, еще вернется Хирон, и тогда перевезет его Гелий-Солнце обратно.
      Но Хирон не вернулся назад.
      И, когда он подошел ко входу в аид, демон Смерти Танат, выйдя навстречу кентавру, словно гостю, стоял у входа, и у ног его лежал Цербер, положив три головы на землю. И Смерть низко склонилась перед Хироном, не коснувшись его рукой.
      Так совершил свой последний путь бессмертный титан - благой кентавр Хирон, сын древнего Крона, врачеватель смертных и наставник полубогов-героев, подаривший свое бессмертие живой жизни.
      И Жизнь и Смерть ему поклонились на его последнем пути.
      ОТ АВТОРА
      Тысячелетия назад, в века языческой эры, воображение неведомых поэтов-мифотворцев Эллады с их удивительным даром понимания секрета той "логики чудесного", которая воплощена в мифе и сказке, создало загадочный образ кентавра Хирона, воспитателя поколения полубогов-героев. Только после того как автору удалось понять и раскрыть конструктивные приемы "логики чудесного", которая пронизывает все неисчерпаемое богатство эллинского мифа, и завершить свои теоретические изыскания по античной мифологии, автор приступил к свободному и поэтическому воссозданию утраченных мифов Древней Эллады с их сказочными образами, к которым принадлежит и сказание о кентавре Хироне.
      По своему характеру сказание о Хироне примыкает к кругу сказаний о титанах.
      Древнеэллинские мифы о мире титанов, как цельные законченные фабулы, не дошли до нас ни в форме поэтических произведений, ни в прозаическом изложении. Однако У множества древних авторов - поэтов и ученых сохранилось немало отрывочных упоминаний и намеков, связанных с этими сказаниями, исчезнувшими еще в эпоху расцвета Эллады.
      Наивные, грандиозные и даже, при всей своей чудовищности, трогательные образы титанического мира, залитого отсветом мечты о золотом веке человечества, не могут не пленять воображение не только юного, но и более зрелого поколения.
      Сказания о титанах служат как бы вступлением ко всему эпическому наследию древнеэллинского мира с его героической мифологией. Самые великие мысли человечества, возникшие в воображении поэта при первых лучах познания природы и взаимоотношения людей, самые потрясающие душу чувства были запечатлены в этих сказаниях с такой необычайной мощью и образностью, на которую способно только воображение в эпоху самой ранней поэзии, когда воображением познают и когда оно в образах мифа предвосхищает идеи и открытия грядущей науки.
      Воссоздавая древние мифы, автор не стремился реставрировать стиль и форму исчезнувших эпических сказаний. Автором руководило желание передать самый дух и образы мифотворческой античной поэзии с наибольшей пластичностью и внушить читателям любовь к этим огромным, титаническим людям с их стихийными чувствами и первыми большими, столь человеческими печалями среди радостного олимпийского мира.
      Иногда от этих сказаний веет сказочными трагедиями, как от большинства мифов, но их трагизм не удручает читателя, а пленяет и радует, подобно грозовой туче, разрешающейся дождем и радостным вздохом природы и людей.
      Фабула сказаний о титанах развивалась главным образом на фоне борьбы старшего поколения богов - бессмертных титанов Уранидов с младшим поколением богов - Кронидами. Центральной фигурой, вокруг которой объединены титаны, выступает Крон. Центральной фигурой круга Кронидов выступает сын Крона молниевержец Зевс. Предание объединило события их длительной борьбы в сказание о великой битве между богами и титанами - в Титаномахию. Она включалась в древние стихотворные космогонии и теогонии - в эпические произведения о происхождении мира Космоса и богов. Но в этих произведениях сохранился только перечень имен титанов с краткими и глухими упоминаниями о судьбе некоторых из них после победы богов Кронидов.
      Отдельные намеки на эпизоды борьбы богов и титанов! мы находим в различных мифах, связанных с героями- полубогами, - например, с Персеем, Гераклом и др.
      В сказании о Хироне грозная борьба между титанами и Крокидами уже позади. Крон низвергнут в тартар. Наступило господство Олимпийского пантеона. Над всем и всеми - владыка Зевс. Он всех превосходит мощью: в его руке перун - молниемет.
      Перед нами открываются величественные страницы предания об участи оставшихся на земле титанов, к которым принадлежит по своему происхождению и кентавр
      Хирон.
      Но, как ни древен Хирон, он как образ и личность выступает не в мире богов Олимпа, а в мире героев.
      Кентавр Хирон, так же как и Зевс, сын титана Крона и как Зевс он бессмертен, мощен и мудр. Но смысл их мудрости и мощи различен. Хирон не хотел быть богом и власти над миром не искал - он искал знания. Знание - его единственное оружие. В Титаномахии - борьбе богов и титанов - Хнрон участия не принимал и после победы Кронидов в круг олимпийских богов не вступает.
      При разделе мира между богами-победителями Хирон не соревнуется с астральными титанами, которые по-прежнему остались на небе как боги при своих светилах. Хирон удовольствовался малым уделом - пещерой на горе Пелион. Здесь в пещере он основал школу героической доблести и знания и предстал для юношества Эллады как совершенный образ гармонии совести и ума.
      Весь он глубоко человечен, полон земной радости и мысли и несокрушим волей. Ближе всех к нему образ титана Прометея-промыслителя. Страдающему прикованному титану передает Хирон половину своего бессмертия, чтобы дух страдальца не ослабел в его борьбе с насилием богов - властителей Олимпа. В пещере на Пелионе Хирон, по преданию, воспитал самых прославленных героев-полубогов, и наряду с героической моралью - моралью подвига - он как естествоиспытатель и мудрый врач обучает их искусству врачевания и любви к знанию. Так сложился чудесный миф о том, как мудрый кентавр Хирон на Пелионе воспитал... мальчика - бога врачевания Асклепия (Эскулапа).
      Фабула о мальчике-боге Асклепии, как и все сказание в целом, равно как и образы сказания героев, - плод авторского воображения и понимания мифологического мира Древней Эллады.
      МИФОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
      А
      А л о э и - солнечный титан, отец близнецов-великанов братьев Алоадов, свергнутый Зевсом в тартар.
      Амазонки - воинственные всадницы титанического племени, уничтоженные впоследствии героями-полубогами.
      А н а н к а - Необходимость, или Неотвратимость, - неотвратимая сила природы.
      Аргус - титан, по прозванию Панопт-Всевидящий. Олицетворение звездного неба. Верный слуга' и страж-хранитель богини Геры.