Военные мемуары - Призыв 1940-1942

      Однако вскоре стало ясно, что это не удовлетворит англичан. Их действия направлялись из Лондона весьма влиятельными органами, осуществлялись на месте группой людей, лишенных щепетильности, но располагавших большими средствами, одобрялись Форин-офисом, которое иногда сетовало по этому поводу, но никогда не высказывало своего отрицательного отношения. Их поддерживал премьер-министр, чьи двусмысленные обещания и наигранные эмоции вводили в заблуждение относительно его намерений. Все это было направлено на то, чтобы обеспечить повсюду на Востоке руководящее положение Великобритании. Проводя свою политику, Англия намеревалась с помощью то завуалированных, то грубых методов занять место Франции в Дамаске и Бейруте. Набить себе цену - вот тот прием, который англичане собирались использовать в своей политике, стараясь внушить, что любая уступка с нашей стороны Сирии и Ливану является лишь результатом их доброго посредничества. Они начали бы подстрекать местных правителей к выдвижению все растущих требований, а затем поддерживать провокации, порождаемые такой политикой. Одновременно англичане попытались бы, выставив французов в невыгодном свете, направить против них местное и международное общественное мнение и тем самым отвлечь от себя народное недовольство, вызванное английской политикой притязаний в других арабских странах.
      Едва были принято совместное решение о вступлении в Сирию, как сразу же стали выявляться намерения англичан. В связи с тем, что Катру готовил свой проект декларации о независимости, сэр Майлс Лэмисон потребовал, чтобы декларация была провозглашена одновременно от имени Англии и "Свободной Франции". Я, естественно, выступил против этого. Тогда английский посол стал настаивать на том, чтобы в тексте декларации было указано, что наше обещание подкрепляется английскими гарантиями. Я отверг и это требование, ссылаясь на то, что слово, данное Францией, не нуждается в иностранных гарантиях. 6 июня, накануне дня выступления войск, Черчилль направил мне телеграмму, в которой он выражал свои дружеские пожелания и настаивал на том, что эта пресловутая гарантия имеет чрезвычайно большое значение. Я поблагодарил его за дружеские пожелания, но не ответил на вопрос о гарантии. Нетрудно было заметить, что наши партнеры хотели создать впечатление, что если Сирия и Ливан обретут независимость, они этим будут обязаны Англии. Это позволило бы англичанам в дальнейшем занять позицию арбитра между нами и государствами Леванта. В конечном итоге декларация Катру осталась такой, какой она и должна была быть. Однако как только Катру провозгласил ее, лондонское правительство отдельно и от своего имени опубликовало другую декларацию.
      Военная кампания, которую мы должны были начать, вызывает в моей памяти ужасные воспоминания. У меня свежи в памяти мои полеты между Иерусалимом, где находился мой штаб, и нашими храбрыми войсками, которые продвигались к Дамаску. Я помню, как навещал раненых во франко-английском полевом госпитале г-жи Спирс и доктора Фрюшо. По мере того как я узнавал, что многие наши лучшие солдаты гибнут на поле брани, что генерал Лежантийом тяжело ранен, полковник Женэн и капитал 3-го ранга Детруайа убиты, а майоры Шевинье, де Буассуди и де Вийутре получили тяжелые ранения и что, кроме того, большое количество доблестных офицеров и солдат храбро сражаются на другой стороне и гибнут от нашего огня, что 9 и 10 июня на реке Литани, 12 июня под Киссуа, 15 и 16 июня под Кюнейтрой и Эзраа в ожесточенных боях пали многие французские солдаты обоих лагерей и их английские союзники, я испытывал по отношению к тем, кто выступал против нас из-за соображений чести, смешанное чувство уважения и сострадания. В то время как противник держал Париж под своим сапогом, вел наступление в Африке, проникал в страны Леванта, проявленное мужество и потери в этой братоубийственной войне, которую Гитлер навязал военачальникам, попавшим под его иго, представлялись мне чудовищной тратой французских сил.
      Но чем горестнее сжимается мое сердце, тем больше крепнет во мне решимость положить этому конец. Такие же чувства, впрочем, испытывают и все бойцы "Свободной Франции", о которых можно сказать, что ни один из них не дрогнет. То же самое чувствуют и наши соотечественники в Египте, которые на собрании в Каире по случаю первой годовщины 18 июня встречают мою речь единодушным одобрением.
      В тот день можно было надеяться, что Денц намерен положить конец этой одиозной борьбе. Кстати, в этой борьбе у него уже не было никакой надежды на благоприятный исход. В самом деле, стало известно, что Бенуа-Мешен, посланный правительством Виши в Анкару, чтобы добиться у Турции разрешения доставлять подкрепления, направляемые в Левант, через турецкую территорию, получил отказ. С другой стороны, разгром Рашида Али в Ираке и его бегство 31 мая в Германию открывали союзникам путь в Сирию через пустыню и Евфрат. После этого немцы уже не торопились с посылкой новых воинских частей в арабские страны. Наоборот, самолеты, направленные туда ранее, были переброшены в Грецию. Две французские авиационные эскадрильи, прибывшие из Северной Африки через Афины, где немцы снабдили их всем необходимым, являлись единственным подкреплением, которое с начала военных действий прибыло в Левант. А между тем нами, было получено из Вашингтона сообщение, что 18 июня политический директор Верховного комиссара Леванта Конти обратился к генеральному консулу США в Бейруте с просьбой срочно узнать у англичан, какие условия они и "деголлевцы" считали бы приемлемыми для прекращения военных действий.
      Предвидя последствия такого обращения и в виде предосторожности 13 июня я сообщил Черчиллю, на какой основе, по-моему мнению, могло бы быть заключено намечавшееся перемирие. Во время заседания у сэра Майлса Лэмпсона 19 июня, на котором присутствовали Уэйвелл и Катру, я составил в том же духе текст условий. Они представлялись мне удовлетворительными для нас и приемлемыми для наших противников. "Соглашение, - писал я, - должно основываться на следующем: почетные условия для всех военнослужащих и гражданских чиновников; гарантии прав и интересов Франции в Леванте со стороны Великобритании; осуществление представительства Франции в Леванте властями "Свободной Франции". Я подчеркнул, что "все военнослужащие и гражданские чиновники, кто пожелает, а также и их семьи, могут остаться, а остальные будут репатриированы". Но я добавлял, что "союзники оставляют за собой право принять меры к тому, чтобы обеспечить каждому подлинную свободу выбора". Наконец, чтобы опровергнуть слухи, которые распространялись Виши, я заявлял, что "никогда не предавал суду тех из своих товарищей по оружию, которые сражались против меня, выполняя полученные приказы, и что я не намерен делать это и в данном случае". Таковы в основном были те положения, тут же принятые англичанами, которые были срочно переданы по телеграфу в Лондон, чтобы сообщить их в Вашингтон, а оттуда в Бейрут.
      Поэтому на другой день я испытал неприятное чувство, когда ознакомился с точным текстом, который английское правительство в конечном счете направило в Бейрут. Он вовсе не походил на тот, под которым я поставил свою подпись. О "Свободной Франции" не было даже упоминания! Словно Денцу предлагали передать Сирию Англии! Не были внесены и оговорки, на которых я настаивал, чтобы помешать массовой и принудительной репатриации военных и служащих из Леванта. А между тем мне во что бы то ни стало необходимо было удержать их на месте в возможно большем количестве. Поэтому я направил Идену категорический протест и предупредил его, что буду придерживаться условий, выработанных 19 июня, и не стану признавать никаких других. Это предупреждение, как будет видно из дальнейшего, сыграло свою роль.
      По каким причинам вишистские власти более трех недель затягивали вопрос о переговорах, имеющих целью закончить военные действия, хотя они сами же сделали первые шаги? Для чего, спрашивается, нужно было так долго продолжать военные действия, которые уже ничего не могли изменить и только увеличивали потери с обеих сторон? Я считаю, что единственным объяснением этого является тот факт, что началось наступление немцев на Россию. 22 июня, на следующий день после того как генеральный консул США в Бейруте вручил Верховному комиссару ответ Великобритании, Гитлер бросил свои армии на Москву. При таких обстоятельствах он был явно заинтересован сковать большую часть вооруженных сил союзников в Африке и Сирии. В Африке об этом позаботился Роммель. В Сирии эту задачу выполняли несчастные французские войска.
      Однако 21 июня, после упорного боя в Киеве, наши войска вступили в Дамаск. Катру немедленно направился туда. Я сам прибыл туда 23 июня. В течение последующей ночи немецкие самолеты бомбили город, и во время бомбежки в христианских кварталах Дамаска погибли сотни людей. Так немцы доказывали свое сотрудничество с Виши. Однако едва успели мы прибыть в Дамаск, как со всех сторон - из Горана, Джебель-Друза, Пальмиры и Джезире стали поступать тревожные сообщения о поведении англичан. Нельзя было терять ни одной минуты. Необходимо было показать, что разгром Виши отнюдь не может служить предлогом для оттеснения на задний план Франции. Необходимо было немедленно укрепить наш авторитет.
      24 июня я назначил генерала Катру своим генеральным и полномочным представителем в Леванте. В письме, адресованном ему, я так определял его функции: "руководство восстановлением внутриполитического и экономического положения и приближения его, насколько это позволяют условия войны, к нормальному уровню; ведение переговоров с правомочными представителями населения о заключении договоров, устанавливающих независимость и суверенитет стран Леванта, равно как и союз этих государств с Францией; обеспечение обороны территории против врага; сотрудничество с союзниками в проведении военных операций на Востоке". Впредь до вступления в силу предусматриваемых договоров генерал Катру осуществлял "всю власть и всю ответственность Верховного комиссара Франции в Леванте". Что же касается переговоров, то они должны вестись с "правительствами, утвержденными учредительными собраниями, действительно представляющими всю массу населения и созванными, как только это станет возможным. Отправной точкой для переговоров должны служить договоры 1936"{150}. Таким образом, "мандат, доверенный Франции в Леванте, был бы до конца выполнен и миссия Франции продолжалась бы".
      Во время своего пребывания в Дамаске я принял представителей всех без исключения политических, религиозных и административных группировок, а таких там было немало. Несмотря на обычную восточную осторожность, можно было видеть, что авторитет Франции в нашем лице был признан безоговорочно. Нашу роль считали решающей в провале немецкого плана укрепиться в Сирии. Наконец, только от нас ожидали возобновления деятельности государственных органов и сформирования нового правительства. Генерал Катру, который великолепно был знаком с людьми и положением дел в стране, принял меры к обеспечению порядка, снабжения и медицинского обслуживания, но не торопился с назначением министров.
      Впрочем, драма близилась к концу. 26 июня Лежантийом, который, несмотря на тяжелое ранение, продолжал командовать войсками, овладел Небком и 30 июня отразил ожесточенную контратаку. 3 июля индийская колонна, пришедшая из Ирака, переправилась через Евфрат по мосту в Дейр-эз-Зор, который уцелел, по-видимому, не случайно, и продвинулась к Алеппо и Хомсу. 9 июля, двигаясь прибрежной дорогой, англичане достигли Дамура, и далее к востоку - Эццина. 10 июля Денц направил свои самолеты и военные корабли в Турцию, где они были интернированы. Затем он обратился с просьбой о прекращении огня, которая была немедленно удовлетворена. Условились, что полномочные представители обеих сторон встретятся через три дня в Сен-Жан д'Акре.
      Многое заставляло меня думать, что результаты этой встречи могут не соответствовать интересам Франции. Само собой разумеется, 28 июня я предупредил Черчилля о том, "какое чрезвычайно важное значение будет иметь с точки зрения нашего союза политика Англии по отношению к нам на Востоке". Конечно, я добился того, чтобы генерал Катру присутствовал во время переговоров. Разумеется, наши делегаты в Лондоне получили от меня точные указания относительно того, каким образом должна быть установлена наша власть в Леванте. Они должны были ими руководствоваться во время переговоров. Но условия, сформулированные в свое время Иденом для перемирия с Денцем, настроения, царившие в английских учреждениях, и тот факт, что лояльный Уэйвелл, назначенный вице-королем Индии, только что покинул Каир, а его преемник Окинлек еще не приступил к исполнению своих обязанностей, что представляло свободное поле деятельности для всех, кто испытывал "симпатии" к арабам, - все это не оставляло сомнений в том, что соглашение окажется неудовлетворительным. В конце концов перемирие было заключено между Уилсоном и Вердийаком. У меня не было другой возможности ограничить гибельные последствия перемирия, как уехать, занять где-нибудь удобную позицию и оттуда противодействовать соглашению, которое меня ни к чему не обязывало и которое я мог при первом подходящем случае опротестовать.
      Такой удобной позицией был Браззавиль. Я там оставался, в то время как в Сен-Жан д'Акре вырабатывался документ, содержание и форма которого превзошли все мои наихудшие опасения.
      По сути дела текст соглашения означал полную передачу Сирии и Ливана англичанам. Ни слова о правах Франции ни в настоящее время, ни в будущем. Ни малейшего упоминания о государствах Леванта. Виши оставляло все в руках иностранной державы и старалось добиться только одного: репатриации всех своих войск, так же как и большинства служащих и французских граждан. Все это делалось для того, чтобы воспрепятствовать де Голлю увеличить свои силы и тем самым помешать ему сохранить в Леванте позиции Франции.
      Подписывая эту капитуляцию, Виши оставалось верно своему печальному призванию. Но, казалось, и англичане пошли на это соглашение не без задних мыслей. Делая вид, что им ничего не известно о союзниках - свободных французах, инициатива и сотрудничество которых весьма помогли им в достижении важных стратегических целей, они явно намеревались использовать все; что Виши бросило на произвол судьбы, чтобы сосредоточить в руках своего военного командования власть, которую Денц передал им в Бейруте и в Дамаске. Кроме того, англичане согласились на быстрейшую эвакуацию войск Виши из стран Леванта. По условиям соглашения эти войска должны были быть сосредоточены под командой своих начальников и погружены на суда, которые должен был прислать Дарлан. Более того, свободным французам было запрещено вступать с ними в какой-либо контакт и пытаться склонить их на свою сторону. Военное имущество, которое они оставляли, переходило исключительно в руки англичан. Наконец, так называемые "специальные" войска, то есть сирийские и ливанские части, которые всегда выражали свою преданность Франции, так что Виши даже не решалось использовать их против нас в недавних боях, должны были полностью подчиняться английскому командованию.
      Еще до того, как я ознакомился со всеми подробностями этого документа, основываясь только на сообщениях лондонского радио, естественно, весьма приукрашенных, я заявил, что не признаю соглашения, подписанного в Сен-Жан д'Акре. После чего я отправился в Каир и на каждом этапе своего пути доказывал английским губернаторам и всевозможным военным чинам важность того, что произошло. Так, в Хартуме я разговаривал с превосходно и дружественно настроенным к нам генерал-губернатором Судана генералом сэром Артуром Хюддлестоном, в Кампала - с губернатором, в Уади-Хальфа - с администратором клуба. Дело дошло до того, что о моем приезде стали предупреждать тревожными телеграммами. 21 июля я встретился с Оливером Литтлтоном, министром без портфеля в английском правительстве, командированным в Каир для осуществления там руководства английской политикой на Востоке.
      "Капитан" Литтлтон, человек живого ума, любезный и уравновешенный, явно не хотел начинать свою миссию с катастрофы. Он встретил меня с некоторым смущением. Я постарался избежать разрыва и, сдерживая себя, сделал ему заявление следующего содержания.
      - В результате кампании, которую мы только что провели объединенными силами, мы добились значительных стратегических выгод. Таким образом, в Леванте была ликвидирована угроза, которая нависла над театром военных действий на Востоке вследствие подчинения Виши державам оси. Но я должен вам заявить, что соглашение, которое вы только что заключили с Дендем, неприемлемо для нас. Верховная власть в Сирии и Ливане не может перейти от Франции к Англии. Осуществлять эту власть может только "Свободная Франция" и никто кроме нее, так как она должна дать отчет в этом перед Францией. С другой стороны, мне необходимо привлечь на свою сторону возможно большее количество войск, которые только что сражались против нас. Их массовая и быстрая репатриация, а также тот факт, что их держат организованными частями и изолируют от нас, лишают меня всякой возможности оказывать влияние на них. В конечном счете свободные французы не могут согласиться с тем, что они отрезаны от французских источников подкреплении и в особенности не хотят допускать, чтобы наши объединенные усилия завершились установлением вашего господства в Дамаске и в Бейруте.
      - У нас нет таких намерений, - ответил Литтлтон. - У Великобритании в Сирии и Ливане только одна цель - стремление выиграть войну. Но это вызывает необходимость охранять внутреннее положение от возможных потрясений. Поэтому нам кажется необходимым, чтобы государства Леванта получили независимость, которую гарантировала им Англия. С другой стороны, пока будет продолжаться война, военное командование имеет особые права в области поддержания общественного порядка. Следовательно, только от него зависит принимать на местах окончательные решения. Что же касается технических условий, о которых договорились генералы Уилсон и Вердийак относительно отхода и посадки французских войск на суда, то это также необходимо для того, чтобы все происходило с соблюдением должного порядка. Наконец, у нас просто не укладывается в голове, что вы не доверяете нам. Ведь, в конце концов, у нас общая цель.
      - Да, - ответил я, - у нас общая цель. Но положение наше не одинаково, и наши действия могут перестать быть совместными. Государством, обладающим мандатом в Леванте, является Франция, а не Великобритания. Вы говорите о независимости государств Леванта. Но только мы правомочны предоставить ее им.
      И мы действительно предоставим им независимость из соображений и на условиях, о которых только мы можем судить и за которые только мы можем нести ответственность. Конечно, вы имеете право выразить по этому вопросу свое мнение, но вмешиваться в это внутреннее дело вы не можете. Что же касается поддержания общественного порядка в Сирии и Ливане, то это тоже наше, а не ваше дело.
      - Тем не менее, - возразил Литтлтон, - по нашему соглашению от 7 августа 1940 вы признали руководящую роль английского командования.
      - Я признал за этим командованием, - ответил я, - право давать директивы свободным французским вооруженным силам, но только в стратегических вопросах и против общего врага. Я никогда не допускал, чтобы эта прерогатива распространялась на суверенитет, на политику, на управление теми территориями, которые доверены Франции. Когда в один прекрасный день мы высадимся в самой Франции, вы тоже будете ссылаться на права английского командования, чтобы претендовать на управление Францией? Вместе с тем я должен повторить вам, что настаиваю на том, чтобы нам была предоставлена возможность вступить в общение с теми французскими элементами, которые служили у Виши. Впрочем, это также и в ваших интересах. Было бы совершенно абсурдно эвакуировать обстрелянные в боях войска. В один прекрасный день мы встретим их где-нибудь в Африке или в другом месте. Наконец, все военное имущество, оставленное вишистскими войсками, и командование "специальными" войсками должно быть возвращено "Свободной Франции".
      - Вы ознакомили меня с вашей точкой зрения, - сказал Литтлтон. - Мы можем обсудить все то, что касается наших взаимоотношений в Сирии и Ливане. Но что касается соглашения о перемирии, то оно уже подписано и мы обязаны эти условия выполнять.
      - Это соглашение ни к чему не обязывает "Свободную Францию". Я его не ратифицировал.
      - Что же вы намерены делать?
      - А вот что. Для того чтобы не создавалось никакой двусмысленности в отношении прав, которые английское командование намеревается применить и Сирии и Ливане, я имею честь поставить вас в известность, что начиная с 24 июля, то есть через три дня, вооруженные силы "Свободной Франции" не будут больше находиться в подчинении английского командования. Кроме того, я приказал генералу Катру немедленно взять в свои руки всю полноту власти на всей территории Сирии и Ливана, какое бы сопротивление и с чьей бы стороны он ни встретил. Я отдаю приказ вооруженным силам "Свободной Франции", поскольку это будет возможно для них, войти в соприкосновение со всеми другими французскими войсками и захватить их вооружение. Наконец, реорганизация сирийских и ливанских войск, которую мы уже начали, будет продолжаться самым энергичным образом.
      Я вручил капитану Литтлтону заранее заготовленную ноту, в которой были уточнены эти положения. Прощаясь, я ему сказал:
      - Вам хорошо известно, сколько я лично и те, кто следует за мной, сделали и делаем для нашего союза с Англией. Поэтому вы вполне можете понять, насколько сильно мы сожалели бы, если бы увидели, что наш союз ослабевает. Но ни мы, ни те, кто в нашей стране возлагает на нас надежды, не могут позволить, чтобы этот союз действовал во вред Франции. Если бы это, к несчастью, случилось, мы предпочли бы отказаться от обязательств по отношению к Англии. Но во всех случаях мы по-прежнему будем продолжать борьбу против врага всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами, Я намерен через три дня отправиться в Бейрут. С этого момента я готов принять участие во всех переговорах, которые вы сочтете желательными.
      Я покинул Литтлтона, который внешне сохранил хладнокровие, но показался мне взволнованным и встревоженным. Я сам был в достаточной мере взволнован. В конце дня я подтвердил ему письмом, что подчинение вооруженных сил "Свободной Франции" английскому командованию прекращается 24 июля в полдень, но сообщил, что готов договориться с ним о новых условиях военного сотрудничества. В заключение я телеграфировал Черчиллю следующее: "Мы считаем соглашение, подписанное в Сен-Жан д'Акре, противоречащим по своей сущности военным и политическим интересам "Свободной Франции", другими словами, Франции как таковой, и находим, что его форма самым серьезным образом затрагивает наше достоинство... Мне хотелось бы, чтобы вы сами почувствовали, что подобное отношение к нам со стороны англичан в таком жизненно важном для нас вопросе в значительной степени усугубляет наши трудности и приведет к таким последствиям, которые я считаю гибельными для нашего дела". Теперь слово было за Англией, и она пошла на уступки. В тот же вечер Литтлтон попросил меня о встрече с ним, и во время беседы он обратился ко мне со следующими словами:
      - Я согласен, что по некоторым внешним признакам вы могли подумать, что мы хотим занять место Франции в Леванте. Я вас уверяю, что это не так. Чтобы рассеять это недоразумение, я готов направить вам письмо, гарантирующее вас в отношении нашей полной незаинтересованности в Леванте в политических и административных вопросах.
      - Это было бы, - ответил я, - прекрасным принципиальным заявлением. Но остается в силе соглашение, заключенное в Сен-Жан д'Акре, которое этому явно противоречит. Кроме того, оно грозит привести к инцидентам между вашими представителями, выполняющими это соглашение, и нашими, которые его не признают. Остается также в силе ваше намерение расширить прерогативы английского военного командования в Леванте, что несовместимо с нашей позицией в данном вопросе.
      - Может быть, вы можете что-нибудь предложить нам и в отношении этих двух вопросов?
      - По первому вопросу я не вижу иного выхода, кроме немедленной договоренности между нами относительно "применения" условий соглашения о перемирии, которая исправила бы на практике то, что порочно в его тексте. Что же касается второго вопроса, то необходимо в срочном порядке, чтобы вы обязались ограничить прерогативы вашего командования на сирийской и ливанской территориях военными операциями против общего врага.
      - Разрешите мне подумать об этом.
      Атмосфера улучшалась. Наконец, после различных перипетий, 24 июля мы договорились о "разъяснительном" соглашении по поводу соглашения о перемирии, заключенном в Сен-Жан д'Акре. Переговоры по этому соглашению вели с нашей стороны генерал де Лармина и полковник Вален. Англичане заявили, что они готовы предоставить нам возможность вступить в контакте войсками Леванта, чтобы организовать их переход на нашу сторону. Они согласились также на передачу вооружения в распоряжение вооруженных сил "Свободной Франции" и отказывались от своего намерения поставить под свое командование сирийские и ливанские части. Было, кроме того, оговорено, что "в случае установления существенного нарушения соглашения о перемирии со стороны должностных лиц Виши английские вооруженные силы и войска "Свободной Франции" примут все меры, которые они сочтут необходимыми, чтобы присоединить войска Виши к "Свободной Франции". А так как фактически такие "существенные нарушения" уже неоднократно имели место, то можно было надеяться - и Литтлтон сам меня в этом заверил, - что в конце концов вопрос о том, куда направить вишистские войска, будет в ближайшее время пересмотрен.
      Я не сомневался в доброй воле английского министра. Но что станут предпринимать вопреки достигнутому соглашению генерал Вилсон и те его сотрудники, которые "симпатизируют" арабам? С целью добиться того, чтобы они вели себя как полагается, я снова телеграфировал Черчиллю, умоляя его "воспрепятствовать передаче в распоряжение Виши целой армии, состоящей из организованных частей". "Считаю своим долгом еще раз повторить, - прибавлял я, - что в интересах самой элементарной безопасности мне представляется необходимым отменить репатриацию армии Денца и предоставить возможность свободным французам помочь этим несчастным людям, обманутым вражеской пропагандой, выполнить свой долг".
      На следующий день, 25 июля, Оливер Литтлтон, министр без портфеля в английском правительстве, ответил от имени Англии:
      "Мы признаем исторические интересы Франции в Леванте. Великобритания не имеет никаких интересов в Сирии и Ливане, кроме желания выиграть войну. У нас нет никаких намерений посягать каким-либо образом на позиции Франции. И "Свободная Франция", и Великобритания обещали независимость Сирии и Ливану. Мы охотно допускаем, что как только этот этап будет окончательно завершен, Франция должна будет занять доминирующее в Леванте и привилегированное положение по сравнению со всеми другими европейскими странами... Вы имели возможность ознакомиться с недавними заверениями премьер-министра, сделанными в этом духе. Я счастлив подтвердить их сегодня".
      В том же письме Литтлтон заявлял, что принимает текст соглашения, который я ему передал и в котором речь шла о координации действий английских и французских военных властей на Востоке. Из него следовало, что англичане не имеют права вмешиваться в Леванте в политическую и административную область, а мы в свою очередь соглашаемся на выполнение их командованием функций стратегического руководства. Причем точно определялись границы этого руководства.
      В тот же день я выехал в Дамаск и Бейрут.
      По тому, как происходил торжественный въезд главы "Свободной Франции" в сирийскую столицу, можно было убедиться в энтузиазме населения этого древнего города, который раньше при всяком удобном случае подчеркивал свою холодность по отношению к французским властям. Когда несколько дней спустя я обратился в стенах университета к представителям страны, сгруппировавшимся вокруг сирийского правительства, и уточнил цели, которые ставила перед собой в Леванте Франция, я добился с их стороны полного понимания.
      В Бейрут я прибыл 27 июля. Французские и ливанские войска были выстроены шпалерами на всем протяжении пути, в то время как толпа встречала меня аплодисментами. Я направился через переполненную восторженным народом Пушечную площадь в Малый сераль и торжественно обменялся там полными оптимизма речами с главой ливанского правительства Альфредом Наккашем. Затем я явился в Большой сераль, где собрались французские должностные лица. Большинство из них поддерживало систему управления, установленную Виши, или относилось к ней с доверием. Но, вступая с ними в беседу, я убедился еще раз, какое влияние оказывают на поведение и даже на убеждения людей события, если они в полном смысле этого слова являются решающими. Высокопоставленные лица, чиновники, представители духовенства - все заверяли меня в своей лояльности и обещали, что будут служить своей стране при новой власти с безграничной преданностью. Должен сказать, что за самыми небольшими исключениями эти обещания были выполнены.
      Почти все французы, оставшиеся в Сирии и Ливане, невзирая на самые трудные обстоятельства, не переставали доказывать на деле, что они тесно сплотились вокруг "Свободной Франции", которая боролась за освобождение страны, одновременно осуществляя на местах права и обязанности Франции.
      Между тем как раз настало время, чтобы заставить уважать эти права и обязанности. Сразу же по прибытии в Бейрут я констатировал, насколько мало считаются генерал Уилсон и его политические сотрудники в военной форме с соглашением, заключенным мною с Литтлтоном. Должен признать, что это не вызвало у меня удивления. Что же касалось выполнения условий перемирия, равно как и поведения англичан в Сирии и Ливане, то все происходило таким образом, как будто никто ничем не был нам обязан.
      В полном согласии с англичанами Денц сосредоточил свои войска в районе Триполи. Командование по-прежнему оставалось в его руках. Воинские части со своими начальниками, оружием и знаменами расположились лагерем одна возле другой. Виши осыпало их орденами и благодарностями с объявлением в приказах. Войска получали только ту информацию, которую пропускали вышестоящие чины, и им постоянно внушали мысль о предстоящей репатриации.