Глядящие из темноты

— Сильно потрепали? — спросил маркграф у него за спиной.

— …А я уж думал, ты погиб в этой проклятущей дыре! — Берг выглядел до омерзения опрятно.

— Дурак я, что позволил тебе пуститься в эту авантюру… Черт бы тебя побрал, Леон. Почему ты не выходил на связь?

— Загубил передатчик, — устало сказал Леон.

Он с омерзением содрал с себя мокрые вонючие тряпки и склонился над тазом с подогретой водой.

— По крайней мере, ты вполне цел, — брюзгливо констатировал Берг.

— Да — согласился Леон, обтираясь грубым полотенцем, — повезло.

— Этот маленький мерзавец тоже смылся, ты знаешь?

— Да. Неумолимая тяга к приключениям, знаешь ли. Он не смылся — отправился со мной.

— И сейчас?

— Сейчас он в людской. Рассказывает про свои подвиги.

— Я рад, что ты тут, — неохотно признался Берг, — тут такое творится, понимаешь…

— А что тут понимать? — Леон натянул рубашку из тонкого полотна, придвинул кресло поближе к огню и с наслаждением закрыл глаза. — Конец света.

— Воистину так… Все как с ума посходили.

— Это, — равнодушно отозвался Леон, — я заметил.

— Теперь я начинаю удивляться, как ты вообще добрался, — сказал Берг. — Когда мы разделились, путь казался таким безопасным…

— Теперь он опасен, если вообще существует, — заметил Леон. — Ладно, я наговорю на фон, потом прослушаешь… в мой-то молния ударила, представляешь? Ты лучше расскажи, что тут делается.

— Тоже паршиво. — Берг прошелся по комнате. Уже одна эта его непривычная подвижность указывала на скрытое возбуждение. — Замок Ворлан уничтожен практически полностью; по словам очевидцев, его то ли испепелил небесный огонь, то ли еще похуже: огненный молот какой-то. Сам знаешь, как они умеют описывать из ряда вон выходящие события. В общем, нет никакого Ворлана, если не считать лорда Ансарда со своей дружиной да уцелевших крестьян, которые, понятное дело, все хлынули сюда; мурсианцев я даже не считаю, их горстка, но ворланцев изрядная толпа; да еще люди Ансарда — молодые, здоровые мужчины. Он всегда питал слабость к строевой, понимаешь ли. Маркграф их всех принял, понятное дело — как не принять родного племянничка с его вассалами; может, ему бы и удалось как-то их пристроить к делу, но тут разразилось это стихийное бедствие…

— Разверзлись хляби небесные? — подсказал Леон.

Берг кивнул.

— Меньше чем за две недели выпала трехмесячная норма осадков: я проверил по сводкам климатологов из Первой Комплексной. И не похоже, чтобы дождь прекращался, — сам видишь.

Леон взглянул в окно: пейзаж, казалось, был задернут мутной стеклянной завесой.

— Сейчас самое время полевых работ, а что толку к ним приступать — все гибнет. На урожай рассчитывать не приходится. Да еще и это нашествие мышей…

— Что?

— По всему графству. Я как-то раз видел, как они выбегали из амбара, да что там выбегали — вываливались! Это был какой-то живой ковер! Словом, все жители окрестных сел, все благодарные подданные нашей светлости кинулись в город, под защиту крепостных стен. Черт знает сколько народу. Жди теперь холеры, а то и чего похуже.

— Я проведу на всякий случай ревакцинацию, — сказал Леон.

— Сколько там еще ампул?

— На нас с тобой хватит. Вкачу дозу Айльфу, хоть и не знаю, как он ее перенесет. Но рискнуть стоит — парень спас мне жизнь.

— Да, — произнес Берг, — кстати… Насчет спасения жизни… Я полагаю, нам с тобой следует поблагодарить лорда Ансарда. Это целиком его заслуга — ваше спасение, я имею в виду. Он выслал свой отряд на поиски.

— Ансард? — удивился Леон такой степени участия совершенно незнакомого ему лично человека. — С чего бы? Какой ему с нас прок? Я понимаю, его светлость…

— Где сядешь, там и слезешь с нашей светлости… О дa, маркграф пытался что-то сделать — для виду… И даже не старался это скрыть. Да еще дал мне понять, что я под домашним арестом.

— Под арестом?

— Солер здорово потрепало. Мы сейчас его козырная карта в торгах с Ретрой, вот он и не знает, то ли подкупить нас, то ли припугнуть… То ли придушить к чертовой матери, чтобы другие не позарились. Та же Ретра — недаром посол Эрмольд на приемах от меня не отходит…

— Ретра?

— Вполне возможно, что в таких обстоятельствах Ретра захочет расширить свои границы. Причем, заметь, вполне бескровно. Еще немного, и солерцы сами начнут проситься под руку господина Орсона. Кто кормит, тот и господин… А тут еще мы, неизвестно зачем… Ох, Леон, до чего все не вовремя…

— Да… — согласился Леон, — не вовремя. Послушай, в каких ты сейчас отношениях с леди Герсендой?

— Что значит — в каких отношениях? — удивился Берг.

— Ну, ты можешь добиться у нее приема? Я бы хотел определить к ней Сорейль… Нужно ведь ее куда-то… Не на кухню же отправлять?

— А! — вспомнил Берг. — Та девушка… Я-то думал, ты захочешь оставить ее при себе — после всех твоих подвигов…

— Э… — промямлил Леон, — я думал… Устав…

— Ну да, — кивнул Берг. — Вообще-то, конечно, это все не по Уставу, но какой сейчас Устав — все так закрутилось… Так что я готов закрыть на это глаза. Если, конечно, ты не позволишь манипулировать собой — с ее помощью или при ее участии…

— Нет, — сухо сказал Леон, — я не хочу оставить ее при себе. Но я бы хотел пристроить ее ко двору — она молода, хороша собой и умеет себя держать… никто и не примет ее за простолюдинку.

— Маркграф ее узнает, неприятностей не оберешься.

— Не узнает. Он ее почти и не видел — в темноте, в горячке… а мурсианцев, которые могли бы ее опознать, и на порог замка не пустят. А я выдумаю какую-нибудь легенду… вернее, Айльф выдумает. Он на это мастак. Про заколдованный замок, про черного рыцаря-великана, предводителя разбойников, которого мы одолели оружием и хитростью.

— Освободили, значит, прекрасную пленную деву…

— Вот именно.

— А если она проговорится ненароком?

Леон заставил себя поглядеть Бергу в глаза.

— Не проговорится. Самое странное, Берг, что она и сама так считает.

— Она что, не в себе?

— Трудно сказать… Держится она совершенно адекватно, но что творится у нее в голове… такая неразбериха… Я, понимаешь, ее рыцарь, который ее спас… A она, понимаешь, благородная дева, которую похитили из родительского дома. Это ее-то, Берг! Которая ничего дороже дерюги сроду не видала! Да ее отца насмерть камнями забили, а мать умерла родами в вонючей хижине.

— Ну… — поджал губы Берг. — Впрочем, какая разница? Ни ей, ни леди Герсенде от этого вреда не будет, тем более что ее светлость, по-моему, слегка скучает… Я полагаю, высокая чета захочет тебя повидать не позднее сегодняшнего вечера — чтобы ты рассказал о своих приключениях, все такое… Заодно и Ансарду представить… Он тут постепенно набирает силу, похоже, так что лучше тебе поблагодарить его хорошенько… Ладно, зови свою красавицу…

Леон высунулся в проходную комнату для прислуги. Айльф, видно, уже успел поживиться на кухне и теперь спал у входа, свернувшись калачиком. Леон осторожно потыкал его в бок носком ботинка. Юноша тут же сел на матрасе, протирая заспанные глаза.

— Где Сорейль?

— Я отвел ее на женскую половину, сударь. Ей тоже отдохнуть требуется. Уж они там вокруг нее хлопочут, чудная девка, право, всем умеет угодить.

— Приведи ее. Я хочу представить ее леди Герсенде. Айльф кивнул.

— Хорошо, сударь, — деловито сказал он и исчез в полутьме коридора.

И тут же вновь раздались шаги. «Что-то он быстро, — подумал Леон, но это был не Айльф — слуга в ливрее цветов маркграфа возник на пороге. — Ежели в одном месте убудет…»

— Его светлость просит господ амбассадоров пожаловать в гобеленовый зал, — возвестил он.

— Хорошо. — кивнул Леон. — Передай его светлости, что мы сейчас будем.

Слуга откланялся и исчез.

— Что там? — крикнул из-за портьеры Берг.

— Ты был прав. Нас требуют пред светлы очи.

— Ясно. Ну что ж, одевайся. Уж не знаю, сможет ли его светлость проглотить тот нелестный факт, что его племянник разыскал тебя буквально у него под носом… Но ты, на всякий случай, делай вид, что ничего не знаешь о всех этих мелких внутренних проблемах. Кланяйся и благодари за участие в твоей нелегкой судьбе. Горячо, но безадресно…

— Не вчера родился, — угрюмо заметил Леон. — Где этот чертов жонглер?

— Да вот он, идет…

Айльф вновь возник в коридоре, ведя за собой закутанную в плащ, почти бесформенную тень.

— Привел, сударь, — сказал он жизнерадостно. — Они там ее отмыли, приодели…

— Хорошо, — кивнул Леон. — Представим ее леди Герсенде. Ты уж это… Если тебя спросят…

— Уж я знаю, что им поведать, — угрожающе произнес Айльф, — я им такого расскажу… не то что их светлости — гобелены рыдать будут!

— Вот и хорошо. Мне тебя учить не надо. А ей скажи — пусть плащ снимет.

Айльф даже не стал утруждать себя разговором — просто дернул за полу, и плащ соскользнул вниз, открыв затянутую в тонкую серо-серебристую ткань фигуру. Волосы девушки были собраны в тяжелый узел, одна русая прядь выбилась и мягко касалась округлой щеки, глаза во тьме казались даже не серыми — серебряными. Она тут же опустила веки, густо опушенные русыми ресницами, и грациозно присела, склонив голову.

Берг за спиной у Леона переступил с ноги на ногу.

— Так, значит, это и есть та девушка? — спросил он. — И как ее зовут?

Девушка вновь подняла взгляд — на этот раз она смотрела не на Леона, а на Берга. Глаза почему-то вдруг сделались почти черными. «И как это ей удается?» — подумал Леон.

— Сорейль, сударь, — почти шепотом ответила она. — Сорейль… — медленно повторил Берг.

* * *

В гобеленовом зале было малолюдно — лишь свои… Присутствовали сами светлейшие особы, милейший примас и лорд Ансард. Впрочем, разумеется, были еще писарь, гвардейцы, оруженосец, паж леди Герсенды и еще всякая мелочь — Леон с некоторым стыдом отметил, что научился относиться к многочисленной свите маркграфа просто как к предмету обстановки. Эрмольдa не было. «Ага», — подумал Берг и чуть заметно кивнул.

— Мы вызвали вас, чтобы выразить свою радость касательно вашего благополучного возвращения, — обратился маркграф к Леону.

Леон глубоко поклонился. Колени у него все еще побаливали после многочасового пребывания в холодной воде, но ничего, не отвалятся.

— Своим благополучным возвращением я обязан Солеру, ваша светлость, — пылко, но неопределенно произнес он.

Ансард пошевелился на своем табурете.

— Если бы не мессир Варрен, я бы уже пошел на корм рыбам! — переадресовал свою благодарность Леон.

— Я позабочусь о том, чтобы Варрена достойно наградили, — согласился маркграф.

«Надеюсь, он и правда имеет в виду именно это, — подумал Леон. — Как бы не прирезали мессира Варрена в темном коридоре — за излишнее рвение».

— Не стоит вводить в расходы вашу светлость. Мы сами готовы щедро отблагодарить мессира Варрена, — вмешался Берг. — Жизнь дорого стоит.

— Особенно жизнь терранского амбассадора, — рассеянно заметил Ансард.

— Мы были бы рады послушать чудесную историю ваших странствий и чудесного спасения, милорд Леон, — сказал маркграф. — Говорят, вам есть что рассказать.

— Воистину, — Леон вновь поклонился, на этот раз не так глубоко, — Срединные земли полны чудесами. Мой менестрель готов поведать вашим светлостям удивительную историю.

— Ваш менестрель?

— Оруженосец и менестрель. Если вы позволите представить вам его… А заодно я хотел бы, чтобы перед ее светлостью предстала благородная девица, каковую я спас во время своих удивительных странствий…

— Отчего же, — рассеянно проговорила маркграфиня. Видимо, ее мысли были заняты чем-то другим.

— Просите, — велел маркграф. Леон хлопнул в ладоши, и Айльф, все это время выжидавший за портьерой, влетел в комнату. В руках у нeгo была лютня с коротким грифом — и где он ее раздобыл, удивился Леон. Стянул у какого-то пажа? Лихо опустившись на одно колено, Айльф сорвал со струн первый торжественный аккорд. Сорейль, точно повинуясь звукам музыки, медленно вошла в зал и склонилась в глубоком реверансе.

— Так, значит, это и есть ваша благородная девица, — графиня задумчиво поглядела на полупрозрачную Сорейль, — а она очень мила, эта девочка…

— Итак, я поведаю вам удивительную и долгую историю, господа мои… — задушевно и мелодично повел свою тему Айльф.

Маркграф неожиданно оперся руками о подлокотники и резко поднялся со своего резного кресла.

— Полагаю, — сказал он, — это развлечет ее светлость. Вас же приглашаю пройти в мой кабинет, амбассадоры. Нам есть о чем поговорить.

Ансард тоже поднялся и последовал за своим светлейшим родственником. Леон так и не понял, относилось ли это приглашение к нему тоже или он сам напросился. Секретарь, который все это время, стоя за креслом, не сводил глаз с маркграфа, тоже сделал было шаг следом, но маркграф остановил его движением руки:

— Нет-нет, вы свободны. Святой отец справится с вашими обязанностями не хуже вас, если потребуется…

Маленький священник поспешно кивнул.

«Ну вот, — подумал Берг, — пошло-поехало…»

Они пришли в примыкающий к гобеленовому залу кабинет. Из зала доносилось треньканье лютни, сопровождаемое высоким голосом Айльфа.

Маркграф присел в кресло, Ансард рядом — на невысокий табурет с массивными ножками, а святой отец пристроился у конторки. Резная тяжелая скамья мореного дерева располагалась у противоположной стены. Она была ниже кресла, так что сидящие на ней автоматически были вынуждены смотреть на его светлость снизу вверх.

— Садитесь, амбассадоры, — пригласил маркграф. «Вероятно, — подумал Леон, — владетель Солера с радостью ограничился бы совершенно приватной беседой с одним из нас, но до сих пор не сумел разобраться в степени обоюдного влияния». Его светлость не без основания полагал, что главный тут Берг, но лишь полагал — в Корпусе отношения между начальником и подчиненным строились на слишком неявных различиях. Да и не был Берг начальником Леона в прямом смысле этого слова — он был куратором миссии, а это уж и вовсе дело деликатное.

Они уселись на скамью, изукрашенные края которой больно врезались в ляжки.

Тут поневоле будешь лаконичным. Леон гадал — так было задумано или случайно получилось?

Берг, казалось, не снисходивший к столь мелким неудобствам, застыл на скамье как статуя, вежливо выжидая…

— Когда ваша милость, амбассадор Берг, прибыли в Солер со своим спутником, я полагал, что вам прежде всего надлежит тут освоиться, — начал маркграф. — У меня сложилось впечатление, что вы и сами стремитесь попервоначалу познакомиться с нашими устроениями и обычаями… Но теперь, как вы сами видите, положение изменилось… А потому я хотел бы знать, насколько распространяются границы ваших полномочий?

— Весьма обширны, ваша светлость, — тут же отозвался Берг, — мы — голос Терры.

— Только ли голос?

Угу, мысленно согласился Леон, еще и глаза и уши…

— Голос, господа мои, ничего не может… голос бессилен. Мне же требуется нечто более материальное — я хочу обратиться к Терре за помощью.

Берг чуть заметно дернул уголком рта, что должно было означать: «Так я и думал».

— Сами видите, амбассадоры, что за напасти ополчились на наши земли… — Не в силах усидеть на месте, ого светлость встал и прошелся по комнате. — Уж не знаю, чем я прогневал Двоих; святой отец вот полагает, что все из-за того, что народ вернулся к древним обрядам.

Он повернулся к примасу, тот молча кивнул в подтверждение.

— Я же полагаю, — сказал маркграф, словно продолжая давний спор, — что скорее наоборот: жители вернулись к древним обрядам, поскольку сочли по своей темноте, что Двое не в силах отвести все эти беды. От отчаяния, понимаете ли.

Леон почувствовал невольное уважение к этому человеку: его светлость обладал редкой для единовластного правителя способностью смотреть на вещи с разных точек зрения.

— Вы чрезмерно снисходительны, ваша светлость, — тихонько отозвался из своего угла примас.

— Помилуйте, сударь мой, — устало сказал маркграф, — мы должны быть беспощадны к себе и к сильным мира сего. А у слабых сих разума не больше, чем у детей.

— Дети, — не менее устало заметил примас (видно, спор начался не сейчас), — нуждаются в твердой руке.

— Вы полагаете, — самым любезным тоном произнес маркграф, — что, если вы отлучите тех несчастных, что гниют под стенами города, в графстве вновь воцарятся покой и благоденствие?

Какое-то время они мерили друг друга яростными взглядами.

Потом примас вздохнул.

— Признак благорасположения Двоих, — терпеливо сказал он, — это равновесие. Жизнь и смерть, добро и зло… воздаяние и прощение… а ныне оно, это равновесие, нарушено. Значит, нас лишили божественной милости. Значит, нужно ее заслужить. Кто ж остановится перед немногими жертвами?

«Нет, но каков святой отец, — подумал Леон, — а еще толковал тут про свободу выбора…»

— Замаливать грехи — ваше дело, — отмахнулся маркграф, — мое дело — позаботиться о том, чтобы у моих подданных имелись кров и пища.

Леон взглянул на лорда Ансарда — тот молча рассматривал унизанные перстнями пальцы. Интересно, почему он молчит? Не желает вмешиваться, или ему по рангу не положено?

— Прошу прощения, амбассадоры, я отвлекся, — спохватился маркграф, — равновесие там или нет, а нам понадобится помощь со стороны.

Все понятно… Солер находится на окраине Срединных отрогов, все торговые пути перекрыты Ретрой… Орсон жаден, он сдерет с Солера три шкуры за торговые поставки, но дело даже не в этом… Сейчас он может усмотреть гораздо большую выгоду в том, чтобы перекрыть кордоны между Ретрой и Солером… В конце концов истощенное, неспособное к обороне, опустошенное эпидемиями графство свалится ему в ладони, как гнилое яблоко. Выход к морю раньше был не нужен, не важен, но теперь, когда за горизонтом замаячила богатейшая заморская Терра… Они здорово изменили своим появлением расклад сил — сами того не желая. Впрочем, не будь Терры, мало что изменилось бы — Солер так или иначе лакомый кусочек… издавна славился своими роскошными альпийскими лугами… Да еще серебряные рудники — там вполне можно возобновить добычу. Почему, интересно, сам маркграф этим не займется? Когда так прижимает, не до суеверий…

— Я принял решение вновь начать разработку рудников, — как эхо, произнес маркграф.

— Разумное решение, — вежливо отозвался Берг.

— Да… на первый взгляд. Но даже сейчас, милорды, наниматься на горные работы никто не хочет. Боятся. Пришлось использовать кандальников… Первая же партия сгинула в горе вместе с десятником.

— Дурные вести…

— Да, амбассадор Берг, дурные. Не то чтобы мне кандальников было жаль… да и десятников… Но я могу слать их туда сотнями, а что толку… Потом, как знать, не прикармливаю ли я таким образом ту нечисть, что там обитает?

— Суеверие, ваша светлость, — вспыхнул примас, — нет там никакой нечисти.

— Пусть так… Но на рудники надежды мало. Полагаю, нам придется спрятать свою гордость подальше и просить помощи. Чем идти на поклон к Ретре… Вы не раз говорили, какая Терра богатая страна. Как насчет зерновых поставок морем? Взаимообразно, разумеется…

— Это нереально, государь, — вежливо проговорил Берг. — Я имею в виду не помощь, а сугубо продовольственные поставки. Рискованно проводить корабли по океану в это время года: сейчас сезон штормов. А вот заем Терра может предоставить — мы наделены соответствующими полномочиями.

«Верно, — подумал Леон. — Полдесятка синтетических алмазов хватит, чтобы купить небольшое графство. Маркграф предпочел бы корабли с зерном, гуманитарную помошь, так сказать… всегда лучше просить у дальних соседей, чем у ближних. Да еще поставки морем сделали бы Солер полностью независимым от капризов Ретры».

И все же финансовый заем лучше, чем ничего, по крайней мере у Солера будут развязаны руки в торге с ближними соседями — кто знает, в каком состоянии казна…

Маркграф, видимо, думал о том же.

— Я предпочел бы зерно. Но не в нашем положении пренебрегать любой помощью. На каких условиях Терра может обеспечить нам кредиты?

— О, на самых благоприятных, — любезно улыбнулся Берг.

Он вполне мог бы сказать — на неограниченных. Черт, да эти стекляшки они могли бы отвалить даром, но такая щедрость уж точно была бы подозрительна. Что ж, если его светлость будет чувствовать себя обязанным, тем лучше.

— Значит, Ретра, — сказал маркграф скорее себе, чем присутствующим. — Герцог Орсон…

— Ваша светлость, это… — начал было Ансард, но, наткнувшись на холодный взгляд маркграфа, смолк, лишь неслышно пошевелил губами.

«Это неразумно», — расшифровал Леон.

— Ретру еще не затронуло бедствие, насколько я знаю, — продолжал маркграф, — мои осведомители…

— А цены на зерно? — мягко спросил Ансард.

— Орсон может либо сам заключить с нами торговый договор на разумных условиях, либо пропустить нас дальше, — сказал маркграф, — смотря что он сочтет более выгодным: содрать с нас одну шкуру за провоз либо три шкуры за собственное зерно.

— Солер не так уж богат, — кисло заметил Ансард.

— Об этом не тревожьтесь, — Берг широко улыбнулся. — Мы же подтвердили: Терра предоставит кредиты.

— Ваши динаты просто обожают заниматься благотворительностью, — любезный голос Ансарда приобрел едкость соляной кислоты.

— Нет. Они, как практичные люди, исходят из того, что добрые дела всегда окупаются.

— Как вы свяжетесь с Террой? — спросил маркграф.

— У нас свои каналы, — неопределенно ответил Берг. — Да и корабля мы ожидаем со дня на день… Нет-нет, не грузового — это нереально…

«Это он правильно, — подумал Леон. — А то как бы его светлости не пришла в голову светлая мысль, что, коль скоро корабля не предвидится вообще, денежки-то при нас… Затолкает нас в пыточный подвал, пока не поднесем мы ему все наши сокровища на серебряном подносе… не на самых благоприятных условиях, а на неограниченных».

— Но финансовую помощь я вам гарантирую…

— Значит, — заинтересовался Ансард, — какая-то связь с Террой у вас все же есть?

— Разумеется, — холодно ответил Берг.

Пускай думают, что Солер кишит шпионами Терры… Хитрыми, ловкими, незаметными, которые так и снуют туда-сюда по бурному морю…

Ансард вновь перевел взгляд на свои сильные тонкие пальцы.

— Терра — могущественная держава? — небрежно спросил он.

— Весьма.

— Военный союз всегда выгоднее кредитов, знаете ли. И для вас, и для Солера. Чем на коленях перед Ретрой ползать…

— Сударь мой, — сухо сказал маркграф. Ансард смолк, недовольно поджав губы.

— Я подумаю над вашим предложением, — сказал маркграф. — Всего хорошего, господа.

* * *

— Ну, — Берг говорил невнятно, поскольку как раз стягивал через голову жесткое церемониальное платье, — что ты об этом скажешь?

Леон дернул уголком рта.

— А что тут скажешь? Из-за чертова конца света нарушилось равновесие сил. Ну, и мы невольно добавили. Сейчас они будут нас обхаживать, пока не сообразят, что взять с Терры, собственно говоря, нечего. Как бы до смерти не заласкали…

— Солер не в том положении, чтобы капризничать. Я полагаю, что они попробуют договориться с Ретрой, используя нас в качестве козырной карты. Орсон наверняка пойдет на сделку — опять же частично из-за нас. Как тебе племянничек, кстати?

— Горяч… Как бы не обжечься…

— Такие вот времена выталкивают пассионариев. Не заварись эта каша, сидел бы в своем Ворлане, считал овец… Присмотреться к нему надо бы получше. Из него еще может выйти толк…

— Еще один Ганед-Основатель?

— Почему бы нет… Срединные графства раздроблены дальше некуда, так и просятся под чью-то сильную руку.

— Немножко для нас не вовремя, тебе не кажется?

— Да, — задумчиво проговорил Берг, — это верно… А давай-ка на него «жучок» нацепим, а? Подключим к фону… Кто предупрежден, тот вооружен…

— Валяй, — пожал плечами Леон, — мне что, жалко? Должны же мы ему преподнести что-то в благодарность за мое спасение. Там, в сундуке, должна быть фибула с рубином — отличный рубин, как раз для брюнета. Лорду Ансарду понравится… Нужно будет, кстати, спросить Айльфа, что он такого наплел. Впрочем, никто не будет ловить нас на противоречиях — это в духе эпохи.

— Надеюсь, — вдруг ни с того ни с сего выпалил Берг, — они с ней хорошо обойдутся.

— С кем?

— С Сорейль, разумеется…

— Не волнуйся, Айльф наверняка об этом позаботился — он умеет бить на жалость. Заодно никого не удивит, что она слегка не в себе, наша благородная девица. Потрясение, страшные испытания, все такое…

— Почему — не в себе? — поднял светлые брови Берг. — Я что-то не пойму… Она же не авантюристка, но самозванка какая-нибудь… Тебе ли этого не знать… Пройти через такое… бедная девочка!

Леон напрягся — такого сочувствия в голосе Берга он еще не слышал. «Черт, если я начну с ним спорить, он мне просто не поверит — решит, что мною движет ревность». Тем не менее он осторожно сказал:

— Берг… ты только не… Я понимаю, на первый взгляд кажется, что она совершенно адекватна, просто устала, загнана и испугана. Но это не так… это что-то другое… я не пойму… может, нервный срыв, истерическое забывание… у нее нестабильна психика, вот в чем дело…

— Там, на озере, ты не пускался в психологические изыскания — просто поверил ей.

— Это-то меня и настораживает.

— Ты просто стараешься избавиться от чувства вины, — твердо сказал Берг. — Ты не смог ей помочь, затащил ее черт знает куда — не знаю, что случилось там, в горе, что привело ее в такое состояние… А что, кстати, там случилось?

— Формально — ничего, — медленно проговорил Леон.

— Что значит «формально»?

— Ну, с горой этой действительно связаны какие-то легенды. Возможно… я не уверен, но возможно, там действует какой-то фактор, вызывающий галлюцинации.

— Газ?

— Может быть… В принципе, это почти все объясняет. Скажем, рудокопы, зарываясь вглубь, открыли ныход в какие-то подземные каверны, в полости, из которых начал сочиться галлюциногенный газ… потому и рудник спешно бросили. Этим, кстати, может объясняться и свечение горы.

— Ага… — Берг задумчиво кивнул головой.

— А уж они видят там то, что подсказывают их суеверия… сам знаешь, как это бывает.

— Да уж, — согласился Берг. — Кстати, учитывая ситуацию, как думаешь, не подготовить ли нам путь к отступлению, а?

— Перебежать к Орсону? Почему бы и нет? Мы клятвы вассальной верности не давали. Но пока еше не понятна расстановка сил — как бы нам ее не нарушить, если мы будем метаться, точно курица без головы…

— Великолепные у тебя метафоры…

— Стараюсь.

— Но Эрмольда все-таки нужно придержать про запас… — меланхолично заметил Берг. — Ладно, чего там… Утро вечера мудренее.

Записано со слов Айльфа, бродячего менестреля, этнографом Л. Калгановым

Один достойный юноша, приятной наружности и хорошего рода, влюбился как-то в прекрасную девицу — богатую и своевольную, поскольку она была единственной наследницей родительского состояния. Захоти она избрать его в супруги, он стал бы для нее достойной парой — ведь род его был ничем не хуже ее собственного. Беда в том, что она того не хотела. По странной прихоти сердца она, подобно многим представительницам ее пола, отвергала то, что само плывет в руки, и вздыхала о несбыточном; ходили слухи, что она влюблена была в своего сводного брата, человека вздорного и пустого, изгнанного из отчего дома. Может, этой непозволительной страсти она и не испытывала, но что было, то было: девица отвергала несчастного влюбленного, когда бы он ни пришел, да еще и насмехалась над ним, выставляя его в дурном свете перед своими дамами и домочадцами. Отчаявшийся юноша засыпал ее подарками и растратил бы от горя все отцовское достояние, не вмешайся его старая кормилица. Видя, как он чахнет так, что белый свет ему не мил, она подозвала его к себе и спросила, согласен ли он использовать последнее средство. Юноша дошел до того, что согласен был пожертвовать всем своим состоянием, да и жизнью тоже, лишь бы хоть на краткий миг соединиться с возлюбленной, о чем он и сказал старухе не таясь, прямо и искренне. «Хорошо, — сказала она, — тогда ступай за мной».

Не говоря ни слова, ни о чем не спрашивая, он закутался в темный плащ и вышел вместе с ней за ворота своей усадьбы. Темнело, беззвездное небо затянуло тучами.

— Хорошая ночь для нашей торговли, — сказала старуха.

Долго ли, коротко ли шли они, но наконец оказались на пустоши, где не было ни жилья, ни человека, ни скота — лишь посреди поля высилась запретная роща и белые стволы жертвенных деревьев, казалось, светились во тьме.

— Стань тут, — велела старуха, — и жди.

Он послушно опустился на колени. Тьма охватила его со всех сторон, но вскоре ему показалось, что он различает в ней мерцание, какое бывает за закрытыми веками. Наконец свет, хотя и призрачный, сделался ярче, и он увидел перед собой странную фигуру — ростом два вершка от земли, горбатую и кривую. Она не стояла на месте, а все время корчилась и приплясывала, точно язычок пламени или марионетка в ярмарочном балагане. И он понял, в какое запретное место привела его старуха и что перед ним тот, о ком нельзя говорить.

Он хотел было, сделав охранный знак, броситься прочь, но, вспомнив о своей непреклонной возлюбленной, остался на месте. «Что я теряю, — подумал он, — жизнь? Но жизнь без моей дамы мне не мила. Богатство? Но я готов отдать богатство за ее единственный взгляд. Бессмертную душу? Но я дошел до того, что готов наложить на себя руки, а значит, все равно ее потеряю». И он смотрел на нечистое создание, а то все ухмылялось и приплясывало, а потом спросило человеческим голосом:

— Зачем ты пришел, глупый мальчик?

— Я не мальчик, — сказал влюбленный, — я мужчина. И я жажду любви дамы своего сердца и пришел к тебе потому, что это последнее средство.

— Я могу поправить это горе, — сказал его собеседник. — Ты хочешь, чтобы твоя дама полюбила тебя еще сильней, чем ты любишь ее?

И влюбленный ответил: — Да.

— Хорошо, — сказал тот, кого не принято называть, — но ничего не дается даром. Сделка есть сделка. Что ты готов отдать мне, глупый мальчик?