Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Обманный лес

ModernLib.Net / Фэнтези / Голден Кристофер / Обманный лес - Чтение (стр. 2)
Автор: Голден Кристофер
Жанр: Фэнтези

 

 


– Заключай сделку.

Томас протянул руку к стакану, мгновение разглядывал карамельного цвета жидкость, кубики льда, мясистый ломтик лайма. Он взглянул в лицо своему разочарованию, напомнил себе о том, как ему повезло, и пошел дальше.

Поднеся стакан к губам, Томас устремил взгляд обратно, мимо стойки бара, за окно, где по улице шли несколько прохожих.

Один из них был гном в зеленой фетровой шляпе.

Стакан лязгнул о зубы и замер. Томас осторожно отставил его.

– Томас, что случилось? – с тревогой спросила Франческа.

Он уже стоял, отодвинув стул назад.

– Подожди секунду, ладно? – пробормотал Томас, чувствуя себя глупее некуда, но не в силах удержаться. – Я сейчас.

Он миновал стойку бара и прибавил шагу. Толкнул стеклянную дверь и встал, глядя на запад, крутя головой по сторонам в попытке разглядеть что-то в потоке людей. Он стоял поперек дороги и мешал людским волнам, колышущимся вокруг, поэтому и зашагал в том же направлении… в том направлении, куда скрылась его цель.

Ворчун.

Томас поднажал, начал обгонять людей и снова остановился на углу Бродвея. Опомнившись, чувствуя себя дурак дураком, он посмотрел на север и на юг, потом в последний раз глянул на запад. Карлика шутника, любителя носить зеленые фетровые шляпы, и след простыл.

Не то чтобы он и впрямь верил, будто видел Ворчуна, Одно время он посещал психиатра, но потому, что в среде творческих личностей это модно, а не потому, что у него было что-то не в порядке с головой. И все равно даже с одного мимолетного взгляда, брошенного на человека, который проходил мимо ресторана, он понял, что сходство поразительно. В этом мгновенном кадре и в этой зеленой фетровой шляпе, которая подразумевала, что остальные уже проиграли в сравнении, он показался Томасу куда более похожим на Ворчуна, чем все художественные изображения.

Честно говоря, в этом было что-то жутковатое.

Но по пути обратно в «Лайв Бэйт», к Франческе и ее недоуменным глазам, он начал полностью осознавать, какие возможности открылись перед ним в тот миг, когда он увидел проходящего мимо маленького человечка. Если не вышедший ростом пешеход с чувством юмора смог заставить человека, который придумал Ворчуна, взглянуть на него дважды…

– Меня только что осенило, – сказал он, снова берясь за стакан с кока-колой.

– Ты так это называешь? – спросила она насмешливо. – Я подумала, что ты увидел, как твою машину собираются отбуксировать на штрафную стоянку или еще что-нибудь в этом роде.

Томас улыбнулся, но в голове у него шла лихорадочная работа.

– Что ты скажешь о художественной экранизации, с актерами? – спросил он. – Почему мы ни разу по-настоящему не обсуждали эту возможность? Ну, то есть я знаю, что они скажут: «О, в "Иве" гнома играл карлик, и она провалилась!» Но Ворчун – только один из персонажей.

Какой-то человек, поднимавшийся со своего сиденья за спиной у Томаса, задел его стул и даже не подумал извиниться. Томас едва взглянул на него, поглощенный собственными мыслями. Франческа раздумывала, глядя на Томаса поверх сложенных домиком ладоней.

– Я знаю, что ты собираешься сказать, – первым начал он. – «Это слишком дорого». Но с современными компьютерными технологиями это будет стоить не так и много. Возможно, даже не дороже мультипликации.

– По «Винни-Пуху» не было снято ни одного фильма, – сказала наконец Франческа, позволив пряди густых рыжих волос упасть на левый глаз. Она не отвела ее. Слишком была сосредоточена.

– Неправда. Однажды сняли, но очень дешево и очень плохо. Никто не давал на это денег, но это потому, что герои «Винни-Пуха» – мягкие игрушки, а актеры только усиливают ощущение неправдоподобности, – возразил Томас – А у нас совсем другая история. Все герои Обманного леса состоят из плоти и крови. Это волшебный лес, но он при этом и настоящий.

Франческа отвела взгляд. Ее глаза бесцельно обводили ресторан. Томас знал ее слишком давно, и такое поведение означало – она хочет сказать ему что-то такое, что, по ее мнению, ему не понравится.

– Что? – спросил он. – Не понимаю, почему эта идея кажется тебе нежизнеспособной.

Прошло несколько секунд, прежде чем она снова взглянула ему в лицо. Она прикусила нижнюю губу – если бы между ними существовало физическое влечение, это даже могло бы показаться чувственным. Но, напротив, лишь раздосадовало его, потому что она чего-то недоговаривала.

– Фрэнки, что? – настаивал он.

– Я закину пробный шар, если хочешь, – сдалась она. – Но не знаю, пойдет ли кто-нибудь на это.

– Господи боже мой, да почему же нет? – спросил он, не веря своим ушам. – Это самый популярный цикл детских книг за несколько десятилетий. Почему бы кому-нибудь не ухватиться за эту идею?

– Могут и ухватиться, – объяснила она – Но – хотя, конечно, это только мое мнение, – я думаю, что художественная экранизация «Обманного леса» может, ну, что ли, напугать некоторых детей, и, боюсь, на студиях со мной согласятся.

– Напугать? – переспросил Томас. – Ты шутишь! Да, я вижу, что не шутишь. Такие шутки не в твоем духе. Но все-таки… что такого страшного в «Обманном лесе»?

– В «Обманном лесе» масса страшных вещей, – не сдавалась она. – В этом половина его прелести и половина причины, по которой он столь популярен. Но живое действие, оно… ну не знаю, слишком реалистичное. Но, послушай, я заброшу удочку.

Томас уже слегка выходил из себя. Он понимал все, что говорила Франческа, и не мог не признать, что она права. Во всем, что происходило в Обманном лесу, таился какой-то угрожающий подтекст. Ворчун, к примеру, был забияка, потенциально опасный персонаж – пусть даже и очень милый, – который носил в наплечных кобурах пару аргументов системы «кольт». В книгах он не меньше дюжины раз грозился прикончить мистера Тилибома, и Томас создал его таким, что это не было шуткой. И все же…

– Слушай, просто прозондируй почву, ладно? – подытожил он. – Теперь, когда «Дисней» покупает права на создание мультсериала, мы будем просто нарасхват. Даже без Нельсона де Кастро.

– Ты же у нас творец, – отозвалась Франческа Почему-то ее ответ показался ему забавным, и Томас ухмыльнулся.

– Угу, – сказал он, – это будет моей эпитафией.


Предвечерний свет оранжевыми бликами играл на стали и стекле – Томас вел свой «вольво» по Со-Милл-парквей. Натан ходил в детский сад при церкви Святой Бригитты в Тарритауне, где он жил со своей матерью. Томас переехал в Ардсли, за несколько миль отсюда, как только они решили разойтись. Не слишком далеко и не слишком близко.

По пятницам Натан оставался в группе продленного дня, чтобы Томас мог поработать, прежде чем забирать его. Обычно, когда ему не надо было ехать на Манхэттен на какую-нибудь встречу, как сегодня, он все равно появлялся около трех.

Сейчас время уже подбиралось к пяти, а дорога была забита. Сестра Маргарет, разумеется, его дождется. Она милая бабулька, не то что сестра Тереза, деспотичная старая ведьма, которая учила Томаса, когда он пришел в школу Святой Бригитты.

Школа представляла собой самое унылое и ничем не примечательное строение, которое когда-либо значилась в реестрах недвижимого имущества Римской католической церкви. Собственно церковь Святой Бригитты являла собой помпезное здание с рвущимся к небу шпилем и громадной витражной сценой распятия над алтарем, но дом приходского священника на другой стороне улицы и примыкающую к нему школу с таким же успехом молено было принять за военные бункеры.

Когда Томас въехал на площадку за школой, было двадцать минут шестого. Сестра Маргарет сидела на крыльце и с безмятежной улыбкой наблюдала за тем, как Натан выколачивает губки для стирания с доски. Томас хлопнул дверцей машины, и она метнула на него строгий взгляд. Ему пришло в голову, что теперь, когда благодаря новым веяниям большинству монахинь позволено носить мирскую одежду вместо традиционного черно-белого облачения, они выглядят далеко не так внушительно. И все же вид у сестры Маргарет даже без этого пингвиньего наряда был весьма грозный. Если не знать, какая она милая.

– Привет, папа! – радостно завопил Натан, улыбаясь до ушей, хотя ему приходилось щуриться из-за облака меловой пыли. – Я только закончу, и все!

– Давай, дружище, – ответил Томас, усмехаясь про себя.

Сознательности Натану не занимать. Вот уж действительно хороший мальчик. У него были льдисто-голубые глаза – как у Пола Ньюмена, всегда говорила Эмили, – и рыжеватые волосы, которые с возрастом могли как посветлеть, так и потемнеть.

Смышленый, здоровый, славный, общительный. Вот такой Натан. Рэнделлам – еще когда Томаса и Эмили можно было назвать этим собирательным именем – страшно повезло.

Но даже радость от встречи с Натаном лишь откладывала неизбежное. При мысли об Эмили на память Томасу пришла его любимая песня из семидесятых. Это все Манхэттен, подумал он. «Есть те, кто создан друг для друга, есть те, кто любит на всю жизнь. А как же мы с тобой?»

Он всегда безоговорочно верил в подобную романтическую шелуху. Во всяком случае, до тех пор, пока в музыкальные грезы не вторглась настоящая жизнь. Для него это был серьезный удар. Истинность ответа – который был, разумеется, «нет» – глубоко его ранила.

Энтропия. Любовь выгорает. Никакое золото не, блестит вечно. Время проходит.

Все это слюнявая чушь. Но, в конечном итоге, у него есть успешная карьера и есть Натан. Так что, несмотря на душевную боль, он сравнительно счастливый человек.

– Прошу прощения, сестра, – сказал он, взбежав по ступеням, – слишком хорошо вбили в него почтение за те годы, что он провел в школе Святой Бригитты.

– На этот раз я прощаю вас, Томас, – предупредила монахиня, хотя на лицо ее уже вернулась улыбка. – Но только потому, что обычно вы приходите рано.

– Спасибо, сестра М. Вы – золото, – сказал Томас.

Он обернулся, чтобы позвать Натана, но застыл: рука сестры Маргарет невесомо опустилась на его плечо.

– Томас, – начала она, и он снова взглянул на нее, озадаченный ее тоном – Вы с Эмили в последнее время хорошо ладите? – спросила монахиня и слегка покраснела. – Я имею в виду, вообще. Не возникало ли каких-нибудь добавочных стрессов или… или трений, которые Натан мог бы заметить?

В этом мягком вопросе звучала искренняя тревога, поэтому Томас не стал отмахиваться от сестры Маргарет, как, возможно, отмахнулся бы от любого другого, решившего сунуть нос в его личную жизнь.

– Поймите, пожалуйста, меня волнует только благополучие Натана, – продолжила она, явно опасаясь, что задела его.

– Я отлично все понимаю, сестра, – уверил он ее. – Но кроме стресса из-за самого развода мне ничего не приходит в голову… ну, то есть мы с Эмили изо всех сил стараемся, чтобы Натану было полегче. Его что-то гнетет?

Сестра Маргарет нахмурилась, потом вскинула брови и вздохнула.

– Ничего конкретного, Томас, – призналась она. – Просто последние несколько дней у него очень расстроенный вид. Я спросила, не тревожит ли его что-нибудь, и он ответил, что ему грустно, но с детьми, которые пережили развод родителей, это бывает.

Томас заметил, что в устах сестры Маргарет, в отличие от многих знакомых ему представителей духовенства, слово «развод» не звучит постыдно. Он был благодарен ей за это.

– Наверное, ничего страшного, – сказала она наконец.

– Я поговорю с ним, – решил Томас. – Спасибо за заботу, сестра.

– У вас замечательный мальчик, с необыкновенным воображением, – тепло сказала сестра Маргарет. – Думаю, это не слишком неожиданно для ребенка, отец которого придумал Обманный лес, и все же это прекрасное качество.

На лице Томаса промелькнула кривая усмешка.

– Я сказала что-то смешное, мистер Рэнделл? – с притворным ужасом осведомилась сестра Маргарет.

– Я просто вспомнил свое пребывание в школе Святой Бригитты, – признался Томас – Тогда монахини пытались как могли укротить мое воображение. Я постоянно что-то рисовал или писал. Меня считали чудаком и нарушителем дисциплины просто потому, что я не был таким же серьезным, как остальные ребята.

– Тогда был такой подход, – согласилась сестра Маргарет. – В наши дни мы поощряем буйную фантазию. Творческие порывы идут на пользу ребенку, а впоследствии, возможно, и всему миру. Это дар Божий.

– Папа, мы идем или нет? – возмутился Натан.

Закончив выбивать губки, он стоял в сторонке, но его явно ограниченное терпение истощилось.

– Идем, дружище, – отозвался его отец. – Прощайся с сестрой Маргарет и поедем есть пиццу, которую я тебе обещал.

– Пепперони? – воскликнул Натан.

– А то! – ответил Томас.

Натан издал восторженный клич, помахал сестре Маргарет и подбежал к пассажирской дверце отцовского «вольво». Томас сунул руку в карман и выудил ключи. Он нажал крохотную кнопочку, которая отключала автомобильную сигнализацию, и крикнул «спасибо» в спину почти уже скрывшейся в школе монахини.

Томас открыл дверцу, велел Натану пристегнуть ремень безопасности и в последний раз взглянул на школу, прежде чем усесться в машину. Это было старое здание, выцветший гранит и бетон. Оно всегда казалось ему тоскливо-унылым. Но сейчас впервые в глаза ему бросилась строгая простота школьного здания, имя, высеченное над входом, и распятие там же.

Стоянка для машин представляла собой еще и площадку, где он с приятелями много лет назад играл на переменках. Шелест ветерка, ерошащего листья могучих дубов, которые все так же стояли на краю площадки, ласковое предвечернее солнышко, припекающее асфальт, и пение птиц, такое знакомое, что он едва замечал его… Все это перенесло его в прошлое. Всего на мгновение.

Ему ужасно хотелось, чтобы Натан пережил все хорошее, что в свое время пережил он. Все, и еще больше.

– Ну, как у тебя дела, Натан? – поинтересовался он, заводя мотор.

Мальчик не отвечал.

– Натан? – переспросил Томас, бросив взгляд на Бродвей в обоих направлениях, прежде чем свернуть налево и поехать на юг, к Ардсли.

И снова нет ответа.

Томас оглянулся и увидел, что Натан внимательно смотрит в одну точку на соседнем сиденье и почти неслышно что-то шепчет.

«А-а, – подумал Томас. – Дичок».

ГЛАВА 2

Томас, или Ти-Джей, Рэнделл, был сыном военного. Его отца переводили так часто – из Массачусетса в Техас, из Калифорнии в Виргинию, – что они со старшей сестрой Тришей ни в одной школе не проучились больше двух лет. По крайней мере, пока был жив их отец и еще некоторое время потом. В конце концов Рут Рэнделл перевезла детей обратно в свой родной городок Северный Тарритаун в штате Нью-Йорк. Томас тогда был в седьмом классе.

С тех пор он считал своим домом только это место.

Мать не дожила доего выпуска всего месяц, а Триша давным-давно переехала в Лос-Анджелес, где устроилась работать помощником режиссера в небольшую телекомпанию. В то место, которое Томас называл своим домом, она приезжала дважды – на похороны матери и на крестины Натана. Они перезванивались с полдюжины раз в году.

Томас любил сестру. Просто он не слишком хорошо ее знал. И не делал особых попыток исправить положение. Писательство не располагало к общению, разве что с теми немногочисленными друзьями, которых он завел по работе – и с которыми переговаривался исключительно по телефону или обменивался письмами по электронной почте, – и с его агентом. Возможно, отчасти поэтому ему пришлось так нелегко, когда они окончательно расстались с Эмили. Она была единственным оставшимся в его жизни человеком, который по-настоящему, на самом деле его знал.

В самые мрачные мгновения Томас задавался вопросом: как его характеризует то, что они больше не могут жить вместе?

И все же, пока у него есть его работа и есть Натан, жаловаться не на что. Конечно, немало было такого, что ему хотелось бы изменить в своей жизни, но он всегда полагал, что у всех так. Тем не менее, несмотря на его теперешнее одиночество, жизнь была ему в радость. Все, что надо было сделать в эти мрачные мгновения, это взглянуть в глаза своего сына.


Северный Тарритаун не так давно одержал победу в борьбе за право переименоваться в Сонную Лощину, поскольку местная легенда утверждала, будто бы Вашингтон Ирвинг сочинил свои произведения о всаднике без головы, Рипе ван Винкле и прочих прославленных персонажах именно здесь. В старших классах Томас даже учился в школе «Сонная Лощина», которая нарекла себя этим гордым именем задолго до того, как город последовал ее примеру.

Томас проехал по Бродвею через Сонную Лощину и въехал в сам Тарритаун, время от времени бросая взгляды на мост Таппан-Зи, висящий над Гудзоном в бледном предвечернем свете. На холме слева находился Мэримаунтский колледж, где училась его мать.

Жмурясь на позднее солнце, Томас взял с приборной панели купленные за доллар солнечные очки и надел их. Потом оглянулся на сына и увидел, что Натан все так же еле слышно болтает на тарабарском языке непонятно с кем.

По крайней мере, так это выглядело. Но Томаса Рэнделла не обманешь видимостью. Он точно знал, с кем разговаривает его сын.

Дичок был воображаемым другом Натана. Судя по тому, что Томасу с Эмили удалось выведать, этот невидимый приятель был порой неуживчивым маленьким рыжеволосым мальчиком на два или на три года старше Натана. Впервые Дичок появился вскоре после того, как Томас и Эмили решили разойтись. Для ребятишек его возраста воображаемые друзья не были чем-то из ряда вон выходящим, в особенности в тех случаях, когда обстановка в семье оставляла желать лучшего. Во всяком случае, так сказала психолог, доктор Моррисси.

– Натан, – повторил он еще раз.

Мальчик не отвечал.

– Натан! – сказал он чуточку резковато и положил руку сынишке на плечо. В конце концов Натан обернулся к нему.

– Уже почти приехали, папа? – спросил Натан, как будто они ехали черт знает сколько времени.

– Ты же знаешь, что да. Через пять минут приедем, – ответил Томас, потом улыбнулся. – А Дичок тоже будет пиццу?

Рот Натана начал кривиться в ухмылке, как бывало всегда, когда он собирался обозвать отца глупышом. Но ухмылка быстро сошла, и Натан нахмурился.

– Дичок не голодный, – заверил он. – Зато я голодный!

– Вот и хорошо, нам больше достанется, – подытожил Томас – А почему Дичок не хочет есть?

– Просто он глупыш, папа, – сказал Натан. – Он боится.

– Боится? – переспросил Томас, и теперь настал его черед хмуриться. Интересно, не поэтому ли Натан витает в облаках? Он знал, что сестра Маргарет непременно подняла бы эту тему, если бы Натан и в самом деле вел себя странно. К тому же она уже знала про Дичка, так что дело было не только в этом.

– Чего Дичку бояться? – спросил Томас. – Его никто не видит и не слышит, только ты. А ты никогда не причинишь ему зла.

Логика пятилетки. Томас всегда старался воздействовать на Натана убеждением, но он ушел слишком далеко, чтобы помнить. Пять лет. Что творится в голове в таком возрасте? Он не мог вспомнить.

Внезапно Томас поймал себя на горьком сожалении о том, что они с Эмили не стали дальше водить Натана к доктору Моррисси. По всей видимости, у малыша появились глубоко укоренившиеся тревоги на почве их развода. Чувство вины подняло свою уродливую голову, но Томас задавил его. Натану куда лучше без постоянных родительских ссор.

Но порой вина заглушала доводы разума. От одной мысли о том, что он причинил своему собственному ребенку такую боль и горе, ему становилось тошно.

– Никто не обидит Дичка, дружище, – пообещал он Натану с натянутой улыбкой. – Никто не заберет его от тебя.

– Дичок не верит тебе, папа! – воскликнул Натан; теперь он разволновался еще больше. Хотя поначалу, похоже, воображаемое мнение его воображаемого друга вызывало у него сомнения, теперь, как видно, он был сам не свой.

– Они уведут его и сделают ему больно, может, даже убьют его, папа! – настаивал Натан.

Потом полились слезы.

Томас притормозил у обочины и, включив аварийную сигнализацию, отстегнул ремень безопасности. Он потянулся, отстегнул ремень Натана и прижал сына к себе в медвежьем объятии, все это время кляня себя. Он знал, что ни в чем не виноват. Такова жизнь. Но знать и чувствовать – две большие разницы, а чувствовал он приступ ненависти к самому себе.

– Тише, Натан, все хорошо, – прошептал он. – Папа здесь. Я не дам тебя в обиду никому… и Дичка тоже.

– Ты не можешь их остановить, папа, – всхлипнул Натан. – Дичок говорит, они все равно схватят его.

– Кто «они», дружище? – спросил Томас сынишку, озадаченный упорством мальчика. – Кто собирается его обидеть?

– Все. Султанчик, и Ворчун, и Боб Долгозуб, и древесные нимфы. Шакал Фонарь[3] собирается обидеть Дичка, папа. Они все хотят ему зла, – прорыдал Натан.

Томас только глазами захлопал. Обманный лес. Натан говорил о героях «Обманного леса», героях, про которых Томас – вернее, Ти-Джей Рэнделл – писал большую часть своей взрослой жизни. О героях, которые все это время обеспечивали семейству Рэнделл безбедную жизнь.

– Зачем… зачем им делать это? – спросил Томас, даже не удивляясь абсурдности собственного вопроса.

– Дичок говорит, это потому, что он здесь, со мной, а они… они до сих пор там, в Обманном лесу, – сказал Натан; голос у него дрожал, но слезы уже начали иссякать.

– Да ну же, Натан, – взмолился Томас, пытаясь воззвать к разуму мальчика – Ты же знаешь, что герои из Обманного леса – не взаправдашние. Папа их всех выдумал. И даже если бы они были настоящие, Ворчун и Султанчик ни за что не подружились бы с Бобом Долгозубом и всеми остальными.

«Ну вот, – подумал он. – Логика пятилетки». И это, похоже, подействовало, потому что Натан тут же слегка повеселел.

– Дичок просто глупыш, – продолжал Томас. – Ну кто еще откажется от пиццы пепперони?

– Глупыш, – согласился Натан, глядя на пустое место, где понарошку должен был находиться Дичок.

Остаток пути до «Пицца Палас» мальчик не разговаривал со своим невидимым другом. Когда они принялись за еду, разговор свернул на песочницы, качели и почему шоколадное молоко – самое лучшее творение Бога.

Но это происшествие никак не шло у Томаса из головы. Он дал себе слово поговорить об этом с Эмили в воскресенье, когда будет отвозить Натана. Пожалуй, придется им снова походить к доктору Моррисси.


Когда в субботу утром Томас закончил печь Натану оладьи, его мысли снова вернулись к сделке со студией Диснея и возможности экранизации «Обманного леса». Угроза жизни и благополучию Дичка была забыта.

Натан был в восторге, до ушей перемазанный кленовым сиропом. Солнце нагревало кухню, несмотря на прохладный ветерок, врывавшийся в окно над раковиной. День выдался чудесный. Натан болтал о Джонни Квесте, Скуби-Ду и прочих любимцах из числа творений мультипликационной машины времени, именуемой «Картун Нетворк». Томас давно не помнил, чтобы ему было так хорошо. Радовался, что может разделить любовь сына к определенным мультикам. Как мало нужно для счастья.

За завтраком они болтали и дурачились, и Томас в который раз похвалил себя за то, что у него хватило предусмотрительности снять дом, а не квартиру. У Натана была своя комната, и ему приходилось по-настоящему спускаться к завтраку. Почему-то это казалось важным. От этого он становился настоящим домом, а не просто папиным домом, куда он приезжал на выходные.

К тому же он был очень славный. Томасу повезло, что он нашел его, да еще за приемлемую цену. Ведь несмотря на то что он зарабатывал вполне приличные деньги, жить на два дома, отдельно он и отдельно Эмили… Она занимала не самую последнюю должность начальника отдела кадров в «Сентинел Софтвер», но на то, чтобы расплачиваться с кредитом за дом, по счетам и за детский сад, средств не хватало – не говоря уж о том, во что обходилось растить Натана… В общем, это был клад, а не дом. В традиционном колониальном стиле, построенный всего несколько лет назад. Наверху помещались три спальни, одну из которых Томас приспособил под кабинет. Внизу он превратил помещение, которое, наверное, служило столовой, в библиотеку. Помимо этого в доме была только гостиная и кухня. И ванные, разумеется, по одной на каждом этаже.

Черно-белый дом находился в хорошем состоянии, но был практически лишен какой-либо индивидуальности. Он был слишком новым, а заботы Томаса по обустройству не продвинулись дальше того, чтобы захламить его книгами и видеокассетами. Он уже много лет не читал комиксов, но хранил коллекцию, которую собрал за время учебы в колледже, и с нетерпением ждал той поры, когда у Натана может проснуться к ним настоящий интерес. Если его вообще будут интересовать комиксы. В эпоху Интернета и компакт-дисков дети перестали тратить время на чтение чего бы то ни было.

И книг тоже.

Да, ребятишки влюблялись в Обманный лес, стоило только познакомить их с ним. Но Томас обнаружил, что его, Ти-Джея Рэнделла, читатели – на самом деле родители, а не их дети. К его огромному удовольствию, Натан уже не на шутку пристрастился к книгам и историям.

В кухню с неожиданной силой ворвался заблудившийся ветерок.

– Папа, можно мне еще сока? – попросил Натан.

Томас налил ему сок и принялся убирать со стола. Когда посуда была вымыта, он принял душ, пока Натан смотрел старые мультики про Супермена.

– У нас впереди отличный день, дружище! – провозгласил он, вытираясь насухо. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить в зоопарк?

Даже Супермену не под силу было тягаться с зоопарком в Бронксе. Натан радостно завопил и исполнил небольшой танец, который был его фирменным номером с тех пор, как ему исполнилось два. У Томаса перехватило горло, и он улыбнулся так широко, что его чуть суховатые губы едва не треснули.

– Идем! – воскликнул Натан.

Томас показал ему два больших пальца.

– Клево! – сказал он, и Натан повторил его жест и возглас.

Потом, когда они поедали сахарную вату и смотрели, как возятся обезьяны, Томас, к собственному удивлению, пожалел, что с ними нет Эмили. Неожиданная и непрошеная грусть начала просачиваться в очарование дня, разъедая его.

– Ну, Натан, видишь своих друзей? – спросил он, отделываясь от этого ощущения. – Мартышки, как мама всегда тебя зовет.

Натан посмотрел на него как-то странно.

– Мама не называет меня мартышкой, пап, – сказал мальчик с таким видом, как будто у его отца были галлюцинации.

Томас поморщился. Он чуть было не стал возражать, но потом сообразил, что уже довольно давно не слышал, чтобы Эмили называла Натана своей «маленькой мартышкой». Возможно, прошло слишком много времени и мальчик просто забыл. Грусть едва не завладела им окончательно, но он заглушил ее. Сейчас они создают новые счастливые воспоминания. Это и есть жизнь. Настоящее. А не прошлое или будущее. Дети растут с ужасающей быстротой, и Томасу хотелось выжать как можно больше из каждого дня, который он проводил с сыном.


Натан уже давно не спал днем, но по пути из зоопарка домой его сморило. День выдался утомительный, и Томас и сам был бы не прочь вздремнуть. Но должен же кто-то был вести машину. Когда они свернули на подъездную дорожку к их дому в Ардсли, он заметил, что Натан сжимает в руках длинное зеленое перо, и удивился, где мальчик его взял. Наверное, решил он, в павильоне с попугаями в зоопарке, хотя Томас что-то не припомнил, чтобы видел там хоть одну птицу с таким переливчатым зеленым хохолком. Перо было таким ярким, что казалось ненастоящим, словно раскрашенным.

Когда Томас заглушил двигатель, Натан пошевелился, и перо исчезло между сиденьем и пассажирской дверцей.

– Мы приехали, Натан, – сказал он. – Что ты хочешь на обед?

– Пиццу пепперони, – последовал вполне предсказуемый ответ.

– Опять? Нет уж. Что скажешь о домашних рыбных палочках с жареной картошкой? – спросил Томас.

Натан буркнул что-то в знак согласия, еще не до конца проснувшись. Томас улыбнулся, понимая, что теперь, когда Натан поспал днем, он будет колобродить до позднего вечера. Что вполне его устраивало. Он как раз собирался на этих выходных ввести Натана в чудесный мир сериала «Планета обезьян». Он надеялся только, что потом его сыну не станут сниться кошмары.


– Папа! Папочка!

Глаза Томаса распахнулись за миг до того, как он понял, что на самом деле не спит. И все равно то, что разбудило его, все еще оставалось частью мира снов, который он только что покинул. В голове стоял туман, и его следовало изгнать, прежде чем можно было начинать соображать по-настоящему.

Следующий крик Натана привел его в чувство.

– Папочка! – кричал его сын в другой комнате.

Голос у Натана был дрожащий, жалобный – Томас хорошо помнил его с доразводных времен, когда Натан был меньше и чаще просыпался по ночам. Малыш проснулся в одиночестве и испугался. Ему приснился страшный сон.

– Чтоб тебя, Родди Макдауэлл[4], – буркнул Томас и откинул одеяло. – Уже иду, дружище! – крикнул он. – Все в порядке!

Томас, как был в трусах и футболке, поспешил по коридору в комнату Натана. У его ног что-то пошевелилось, что-то невесомое и зеленое, заколыхавшееся при его прохождении. Зеленое перо? То самое, которое, как он думал, Натан забыл в машине.

Но стоило ему распахнуть дверь в комнату Натана, как перо было забыто. Призрачный свет ночника заливал покрывало с символикой Национальной футбольной лиги жутковатой, как от газового рожка, бледностью. Тени разбежались по складкам постельного белья, по подушкам, по самому Натану, который жался к спинке кроватки. С мокрыми от слез щеками мальчик, раздавленный ужасом, смотрел на расплескавшийся мрак. Томас вгляделся пристальнее в то, что так напугало его сына, и на мгновение тени перестали быть тенями.

Казалось, они превратились в фиолетовые пятна крови, пропитывающей белье и покрывало, забрызгавшей стены… забрызгавшей Натана. Томас шарахнулся, поморгал и с усилием выговорил имя сына.

– Нат… Натан? – произнес он, и когда слово сошло с его губ, тени уже снова стали просто тенями, и Томас сообразил, что они никогда и не были ничем иным. Пожалуй, ему тоже стоило более ответственно подходить к тому, что он смотрит на ночь. Или это просто чувство вины дает о себе знать?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20