Другие редакции - Миргород (сборник)

) также еще очень сдержанно. Гоголь противопоставлен Марлинскому как представитель "естественности и простоты". Но за этой оценкой следует оговорка: "Я не отрицаю таланта в г. Марлинском и пока еще не вижу гения в г. Гоголе, но хочу только показать разность между талантом случайным … и талантом самобытным, независимым от обстоятельств жизни". Хотя в статье "О русской повести и повестях Гоголя" также не отрицался талант Марлинского и Гоголь назывался талантом, а не гением, — общий тон статьи был существенно иным, чем в двух апрельских заметках.
      Статья Белинского "О русской повести и повестях Гоголя" появилась в 7-й и 8-й книжках "Телескопа" за 1835 г. (цензурные разрешения от 1 и 11 сентября). От всего написанного о Гоголе раньше статья отличалась прежде всего большой принципиальностью: Белинский приветствовал Гоголя не как рядового талантливого писателя, а как представителя наиболее актуального направления — "реальной поэзии и ее наиболее актуального жанра — повести. Реальная поэзия, в противоположность идеальной, защищалась здесь еще с шеллингианских эстетических позиций ("вечный герой, неизменный предмет ее вдохновений, есть человек… символ мира, конечное его проявление"), причем не отрицалось относительное право на существование поэзии "идеальной". Белинский в плане мировой литературы не затруднился сопоставлять Гоголя с Шекспиром и Шиллером, а по поводу "Тараса Бульбы" — и с Гомером (оговариваясь, что не считает Гоголя равным им, но "для гения и таланта одни законы, несмотря на всё их неравенство"). Но в плане современной русской литературы Гоголь был поставлен на первое место: "По крайней мере, в настоящее время он является главой литературы, главой поэтов; он становится на место, оставленное Пушкиным". Эта градация — при живом еще Пушкине — связана была с представлением, что Пушкин "уже свершил круг своей художнической деятельности": вопрос о сравнении исторического значения Гоголя и Пушкина Белинским не поднимался; напротив, в начале статьи было заявлено, что Пушкин "составляет на пустынном небосклоне нашей литературы, вместе с Державиным и Грибоедовым, пока единственное поэтическое созвездие, блестящее для веков". Положение Гоголя в современной русской литературе подкреплялось обзором повестей виднейших русских прозаиков — Марлинского, Вл. Одоевского, Погодина, Павлова и Полевого (повести Пушкина не были упомянуты), причем никто из них не был признан сколько-нибудь равным Гоголю. Отличительными чертами характера Гоголя Белинский признал 1) простоту вымысла, 2) совершенную истину жизни, 3) народность, 4) оригинальность и 5) комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния. Первые четыре черты он признавал общими "всем изящным произведениям", последнюю — чертой индивидуальной для Гоголя. Огромное значение статьи Белинского заключалось в том, что она 1) решительно порывала с представлением о Гоголе, как о "забавном" писателе; 2) ставила во всей широте вопрос о сложном и противоречивом характере гоголевского творчества, как несводимого к "комизму"; 3) подлинный характер и тем самым историко-литературную роль Гоголя усматривала не в комизме его, а в реализме ("Он не льстит жизни, но и не клевещет на нее: он рад выставить наружу всё, что в ней есть прекрасного, человеческого и в то же время не скрывает ни мало и ее безобразия. В том и другом случае он верен жизни до последней степени").
      Заметим, что "истинную поэзию действительной жизни" оценил в Гоголе и Н. В. Станкевич (письмо от 4 ноября 1835 г. к Я. М. Неверову, "Переписка Н. В. Станкевича", М., 1914, стр. 335). Но в свете одновременных отзывов Станкевича о "Старосветских помещиках" философское содержание этой оценки раскрывается как идея "примирения с действительностью". Обличительно-иронические элементы гоголевского реализма от Станкевича ускользнули. Белинским они были поняты и выражены в замечательной формуле: "смех, растворенный горечью".
      Наиболее значительно в статье Белинского определение гоголевского юмора. Определяя его как "гумор спокойный, простодушный, в котором автор как бы прикидывается простачком", Белинский тут же замечает (возможно, по адресу Шевырева, Воейкова и др.), что "надо быть слишком глупым, чтобы не понять его иронии". Явно против Шевырева обращены слова: "И причина этого комизма, этой карикатурности изображений заключается не в способности или направлении автора находить во всем смешные стороны, но в верности жизни". Шевыревскому упрощению гоголевского юмора Белинский противополагает свое определение: "Но тем не менее это всё-таки гумор, ибо не щадит ничтожества, не скрывает и не скрашивает его безобразия, ибо, пленяя изображением этого ничтожества, возбуждает к нему отвращение". Принципиально новым и важным было здесь указание на критические, обличительные элементы гоголевского творчества, подкрепленное и анализом отдельных повестей. Герои "Старосветских помещиков" впервые Белинским определены как "две пародии на человечество"; герои "Повести о том, как поссорился…" — как "живые пасквили на человечество"; "очарование" Гоголя — в том, что, разоблачая "всю пошлость, всю гадость этой жизни животной, уродливой, карикатурной", он вызывает участие к своим героям. Другими словами гоголевская оценка действительности противоречива, но это соответствует противоречиям самой действительности ("И таковы все его повести: сначала смешно, потом грустно. И такова жизнь наша: сначала смешно, потом грустно!"). В отличие от всех остальных критиков, Белинский дал высокую оценку и "Вию", — не только бытовым изображениям и характеру Хомы, но и фантастике "Вия", за исключением только описания привидении (здесь Белинский согласился с упреками Шевырева; соответственное место было Гоголем впоследствии переработано).
      Несколько позже — в апреле 1836 г. — Белинский выступил с прямой полемикой против Шевырева по разным вопросам, в том числе и по вопросу об оценке Гоголя ("О критике и литературных мнениях "Московского Наблюдателя"". "Телескоп", 1836, № 5–6). Здесь Белинский писал: "Комизм отнюдь не есть господствующая и перевешивающая стихия его таланта. Его талант состоит в удивительной верности изображения жизни в ее неуловимо-разнообразных проявлениях. Этого-то и не хотел понять г. Шевырев".
      Точка зрения Белинского, в те годы совершенно новая, была затем поддержана самим Гоголем в его автокомментариях, особенно в "Театральном разъезде" и в известном зачине 7-ой главы "Мертвых душ". Очень возможно, что Гоголь самоопределился в этом направлении не без влияния Белинского. [О непосредственном впечатлении, произведенном на Гоголя статье Белинского "О русской повести…" передают воспоминания П. В. Анненкова. Гоголь по словам Анненкова "был доволен статьей, и более чем доволен, он был осчастливлен статьей, если вполне верно передавать воспоминания о том времени. С особенным вниманием остановился в ней Гоголь на определении качеств истинного творчества" (П. В. Анненков, "Замечательное десятилетие". Последнее издание: "Academia" Л., 1928 стр. 241). ] В статье 1840 г. о "Горе от ума" Белинский еще раз вернулся к трем основным повестям "Миргорода", видя в них образцы трагедии ("Тарас Бульба"), драмы ("Старосветские помещики") и комедии ("Повесть о том как поссорился…"). В этой статье, основанием на гегельянском противопоставлении разумной и неразумной действительности, Белинский существенно отошел от своих положений 1835–1836 годов и тем самым — от гоголевских самооценок.
      В письме к Жуковскому от 6–8 апреля 1837 г. Гоголь писал о "Старосветских помещиках" и "Тарасе Бульбе", что эти две повести "нравились совершенно всем вкусам и всем различным темпераментам" и добавлял: "все недостатки, которыми они изобилуют, вовсе неприметны были для всех, кроме вас, меня и Пушкина". Действительно, "Старосветские помещики", воспринятые как патриархальная идиллия, и "Тарас Бульба", воспринятый как официозно-патриотическая повесть (хотя ни та ни другая оценка не была верной), были поддержаны даже реакционной критикой в противовес эксцентрической фантастике "Вия" и особенно в противовес "Повести о том, как поссорился…" с ее обличительно направленным реализмом. Показательно отношение (1836–1837 гг.) кн. Н. Г. Репнина, дочь которого вспоминала: "Отцу сильно не нравился сатирический склад ума Гоголя, и он был притом сильно недоволен его произведениями, особенно "Миргородом"" (Шенрок, "Материалы", т. III, стр. 189). Это было уже после "Ревизора". Но тогда же начали раздаваться голоса "справа", проводившие границу между сравнительно "приемлемым" "Миргородом" и вовсе неприемлемым "Ревизором". Так, И. И. Лажечников писал 18 июня 1836 г. Белинскому: "Высоко уважаю талант автора "Старосветских помещиков" и "Бульбы", но не дам гроша за то, чтобы написать "Ревизора"" (А. Пыпин, "Белинский, его жизнь и переписка", изд. 2, стр. 104). В "Русском Вестнике", 1842, Н. А. Полевой также противоставлял повести Гоголя — разумеется, соответственным образом переосмысленные — "Ревизору" и "Мертвым душам", которые труднее поддавались такому переосмыслению: "В шутке своего рода, в добродушном рассказе о Малороссии, в хитрой простоте взгляда на мир и людей г. Гоголь превосходен, неподражаем. Какая прелесть его описание ссоры Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, его история о носе, о продаже коляски!".
      Дальнейшая борьба с Гоголем и за Гоголя разгоралась уже по поводу "Ревизора" и "Мертвых душ". В сознании самого Гоголя "Миргород" был заслонен "Ревизором": в так называемой "Авторской исповеди" Гоголь о Миргороде вовсе не упомянул, несколько искусственно разделив историю своего творчества на два периода: до "Ревизора" и после него. На самом деле, значение "Миргорода" как творческого этапа для Гоголя было исключительно велико, так как именно здесь и в одновременных повестях "Арабесок" обнаружилось то направление Гоголя, которое Чернышевский определил как "критическое", и те свойства, которые Белинский определил как "совершенная истина жизни" и как "типизм" (создание обобщенных характеров). Именно "Миргород" дал основание критике — прежде всего Белинскому — определить подлинное место Гоголя в литературе его времени и вскрыть содержание его творчества во всей его сложности и противоречивости: формула Белинского "комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния" — оказалась определением не только повестей "Миргорода" и "Арабесок", но и дальнейших созданий Гоголя — "Ревизора", "Шинели", "Мертвых душ".
      "Миргород" был переиздан в 1842 г. как второй том собрания сочинений. Для этого издания Гоголь радикально переработал "Тараса Бульбу" и внес ряд поправок в текст "Вия" (см. комментарии к этим повестям); та и другая переработка вызвала сочувственный отзыв Белинского (рецензия в "Отечественных Записках", 1843, № 2). Две остальные повести вошли в новое издание без перемен; грамматические и стилистические поправки были внесены в текст всех четырех повестей Н. Я. Прокоповичем, согласно общему полномочию, полученному на это от Гоголя. К концу второго тома был приложен словарь: "Малороссийские слова, встречающиеся в 1-м и 2-м томе". Словарь этот был составлен по-видимому, Н. Я. Прокоповичем на основании двух словариков, приложенных самим Гоголем к "Вечерам на хуторе близ Диканьки", а также отдельных примечаний в тексте "Вечеров" и "Миргорода". Однако, пояснения к отдельным словам в изд. 1842 г. не всегда совпадают с текстом словарика к "Вечерам" (например, вместо, "спеченый из пшеничной муки хлеб, обыкновенно едомый горячим с маслом" — "род пшеничного белого хлеба"; вместо "белое покрывало из жидкого полотна, носимое на голове женщинами, с откинутыми назад концами" — "белое женское покрывало из редкого полотна с откидными концами" и т. д.). Исправление гоголевских словариков сделано в том же направлении, в каком шли вообще все поправки Прокоповича в тексте "Вечеров" и "Миргорода". В некоторых случаях словарик изд. 1842 г. дает и измененные значения слов (например, вместо "золотуха" — "веред"; вместо "усадьба" — "поле, окопанное рвом"; вместо "деревянная тарелка" — "чашка для похлебки"; вместо "род чепца" — "род женской шапочки" и т. д.). Вместе с тем в словарик 1842 г. внесено объяснение свыше пятидесяти новых слов, отсутствующих в "Вечерах", с другой стороны, исключены два слова (запаска, кобза).
      Для издания, начатого в 1851 г., Гоголь успел просмотреть корректуры "Старосветских помещиков" полностью и "Тараса Бульбы" отчасти (кончая девятым листом) и внес в эти повести некоторые поправки (см. комментарии к этим повестям).

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

      Ниже указаны работы, специально посвященные "Миргороду", как циклу повестей, или уделяющие этому циклу значительное место; библиография работ об отдельных повестях указана в конце комментариев к соответственным повестям. Современные Гоголю рецензии на "Миргород" и критические статьи о нем не приводятся; ссылки на ник даны в тексте комментария.
      1. В. И. Шенрок, — "Гоголь в период Арабесок и Миргорода" ("Материалы для биографии Гоголя", т. II, гл. I; первоначально в "Вестнике Европы", 1892, № 7–8).
      2. Н. Котляревский, "Гоголь" (I-е изд; СПб., 1903, 4-е изд, СПб., 1915; о повестях "Миргород", главы VII и VIII).
      3. В. В. Каллаш, "Миргород". Вступительная статья в "Сочинениях Гоголя" изд. "Просвещение", СПб., 1909, т. II; то же в "Сочинениях Гоголя" изд. Брокгауз-Ефрон, Пгр., 1915, т. II.
      4. Н. И. Коробка, "Миргород". Вступительный очерк в "Полном собрании сочинений Н. В. Гоголя", изд. "Деятель", Пгр., 1915, т. II.
      5. Василий Гиппиус, "Гоголь", изд. "Мысль" Л, 1924; о повестях "Миргорода" — главы III–V и VIII.
      6. Н. К. Пиксанов, "Украинские повести Гоголя" (статья в издании "Собрание сочинений Гоголя", приложение к журн. "Красная Нива" за 1931, т. I; перепечатана с дополнением в книге того же автора "О классиках", М., 1933).
      7. М. Храпченко. Н. В. Гоголь. ГИХЛ, М., 1936; о повестях "Миргорода" — глава IV.

СТАРОСВЕТСКИЕ ПОМЕЩИКИ

I

      Повесть "Старосветские помещики" появилась впервые в "Миргороде", 1835 г., часть первая, стр. 1—55. Вторично повесть была напечатана при жизни Гоголя в издании: "Сочинения", 1842 г., том второй. В 1855 г., уже после смерти Гоголя, вышли первые четыре тома нового издания его сочинений под редакцией Н. П. Трушковского. Издание это было задумано Гоголем еще в 1850 г., но тогда не осуществилось, хотя некоторые листы первых четырех томов, по свидетельству Трушковского, прошли через авторскую корректуру. Из второго тома, содержащего "Миргород", при жизни Гоголя было отпечатано девять листов — в том числе, значит, и весь текст "Старосветских помещиков". Повесть эта не подвергалась значительным переделкам, но некоторые стилистические и грамматические изменения есть и в издании 1842 г. и в издании 1855 г.
      Рукописный текст повести (автограф) находится в тетради, хранящейся в рукописном отделении Ленинградской гос. публичной библиотеки. Текст повести (не совсем полный) занимает здесь листы 12—15а от начала, кончая словами "слезы лились как река", и от слов "Это блюдо", кончая словами "в самое сердце". Текст этого автографа очень близок к печатному, отличаясь от него только мелкими вариантами. По всем признакам, с этого автографа была сделана копия, которая и была сдана, в набор после сделанных на ней автором исправлений. При сличении рукописного текста повести с текстом "Миргорода" обнаруживаются, кроме авторских исправления, некоторые произвольные изменения языка и явные ошибки переписчика или наборщика, не замеченные автором. Что касается текста повести в издании 1842 г., тo известно, что его редактор, Н. Я. Пpoкопович, пользуясь разрешением Гоголя, "исправлял" некоторые выражения, автора, следуя грамматическим и стилистическим правилам.
      Итак, мы имеем четыре текста "Старосветских помещиков". Они отличаются друг от друга исключительно стилистическими и грамматическими, вариантами. В издании 1842 г. эти варианты принадлежат не Гоголю, а Н. Я. Прокоповичу, и потому не принимаются во внимание при установке основного текста в настоящем издании; но тем самым должны остаться, в стороне и варианты издания 1855 г., представляющие сoбой дополнение к тексту 1842 г. Остаются, таким образом, автограф и текст "Миргорода". Печатая повесть по "Миргороду" 1835 г., мы исправляем несомненные погрешности переписки и набора по автографу.
      Приводим главные случаи, в которых мы следуем автографу:
      …хороши своею пестротою…
      Берем "пестротою", считая "простотою" ошибкой переписчика. Тихонравов оставил "простотою", но в комментарии написал: "В печатных текстах вместо слова "пестротою" поставлено "простотою"; в этой замене мы подозреваем ошибку писца: из контекста места видно, что автор противополагает новому гладенькому строению — "пестроту" обветшавшего домика, стены которого промыты дождем, крыша местами покрыта зеленою плесенью, крыльцо, лишенное штукатурки, выказывает красные кирпичи"". (Сочинения Н. В. Гоголя, 10 изд., т. I, стр. 565.)
      Стены комнат убраны были несколькими картинами и картинками в старинных узеньких рамах.
      Берем "комнат", считая "комнаты" ошибкой переписчика.
      За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушеными рыбками и прочим.
      Берем "закушивал", считая "закусывал" чужой поправкой; ниже во всех изданиях сохранилось "закушивал".
      Остальные случаи см. в вариантах.

II

      Повесть "Старосветские помещики" была задумана и начата Гоголем не раньше конца 1832 г. — после того, как он провел лето (с 20 июля до октября) на родине, в Васильевке. Н. С. Тихонравов поддерживает эту датировку указанием на то, что история исчезновения кошечки и последовавшей затем смерти Пульхерии Ивановны является отражением рассказа, слышанного Гоголем от М. С. Щепкина, с которым он познакомился в Москве у С. Т. Аксакова проездом в Васильевку или на обратном пути. Об этом сообщает А. Н. Афанасьев в статье "М. С. Щепкин и его записки": "Случай, рассказанный в "Старосветских помещиках" о том, как Пульхерия Ивановна появление одичалой кошки поняла за предвестие своей близкой кончины, взят из действительности. Подобное происшествие было с бабкою М. С—ча. Щепкин как-то рассказал о нем Гоголю, и тот мастерски воспользовался им в своей повести. М. С—ч прочитал повесть и при встрече с автором сказал ему шутя: "а кошка-то моя!"— "Зато коты мои!" — отвечал Гоголь, и в самом деле, коты принадлежали его вымыслу" ("Библиотека для чтения", 1864, 2, стр. 8). Работа над повестью шла, по-видимому, в конце 1833 г. или в начале 1834 г. Посылая матери вышедший из печати сборник "Миргород", Гоголь писал ей (12 апреля 1835 г.): "Посылаю вам, в завершение, мои повести, довольно давние, которые, впрочем, недавно вышли из печати".
      Прототипами Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны одни считают деда и бабушку Гоголя (Афанасия Демьяновича и Татьяну Семеновну), другие — знакомых старичков Зарудных (см. Шенрок, "Материалы", т. II, стр. 141 и В. Чаговец, "Семейная хроника Гоголей"). ["Памяти Гоголя", Сб. Об-ва Нестора-летописца, Киев, 1902. Отд. III, стр. 5–6.] Несомненно, что, рисуя своих героев, Гоголь пользовался разнообразными фактами и наблюдениями, соединяя их вместе. С. В. Капнист-Скалон (близкая знакомая Гоголя) рассказывает в своих воспоминаниях о старичках Бровковых, у которых они останавливались в Миргороде по дороге в имение дяди, П. В. Капниста: "Старик и старушка встречали нас всегда с большим радушием и не знали, чем и как нас угощать. Чуть ли не их описал Н. В. Гоголь в своей повести "Старосветские помещики". Подъезжая к маленькому домику их, мы видели всегда старика с трубочкой в руках, высокого роста, с правильными чертами лица, выражавшими и ум и доброту, сидевшего на простом деревянном крылечке с небольшими столбиками; он приветливо встречал нас, вводил в маленькую, низенькую и мрачную гостиную с каким-то постоянным особенным запахом и с широкой деревянной дверью, издававшей при всяком входе и выходе ужасный скрип. Тут нас радостно встречала, переваливаясь с ноги на ногу, добрая старушка, его жена… При наших посещениях она больше всего хлопотала о том, чтобы изготовить нам чудный малороссийский стол и накормить людей и лошадей наших… Старушка… делала <много> добра в жизни своей, и неудивительно, что когда она скончалась, то никто в городке том не запомнит таких трогательных похорон. Дом и двор их до того были наполнены плачущими и облагодетельствованными ею людьми, что стороннему человеку трудно было добраться до ее гро6a. О сю пору память о ней сохраняется в Миргороде". ["Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х годов" т. I, Изд-во политкаторжан, М., 1931, стр. 318–319.]
      Повесть "Старосветские помещики" написана в тонах идиллии, но трогательное чередуется в ней с комическим, а комическое переходит в грустное. Пушкин дал очень точную характеристику этой повести: "шутливая трогательная идиллия, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления" ("Современник", 1836, 1). В гоголевской литературе уже указывалось на то, что Гоголь в этой повести зависит от карамзинской традиции. В 1832 г. Гоголь писал из деревни престарелому другу Карамзина, И. И. Дмитриеву: "Теперь я живу в деревне, совершенно такой, какая описана незабвенным Карамзиным. Мне кажется, что он копировал малороссийскую деревню, так краски его ярки и сходны с здешней природой".
      Эта цитата, взятая сама по себе, может навести на мысль, что в "Старосветских помещиках" Гоголь не только связан с традицией карамзинского стиля, но и проникнут тем же патриархально-идиллическим духом. Между тем, вслед за приведенными словами (адресованными, чего не нужно забывать, другу Карамзина) идут размышления и соображения совсем иного, не карамзинского характера: "Чего бы, казалось, недоставало этому краю! Полное, роскошное лето! Хлеба, фруктов, всего растительного гибель! А народ беден, имения разорены и недоимки неоплатные. Всему виною недостаток сообщения: он усыпил и обленивел жителей. Помещики видят теперь, что с одним хлебом и винокурением нельзя значительно возвысить свои доходы. Начинают понимать, что пора приниматься за мануфактуры и фабрики; но капиталов нет, счастливая мысль дремлет, наконец умирает, а они рыскают с горя за зайцами". Эти темы и соображения не высказаны в повести прямо, но составляют ее несомненную основу. Начальные слова ("Я очень люблю"), как и всю повесть, нельзя понимать прямо, вне юмора и даже иронии, окрашивающих повествовательный тон Гоголя. Рассказ о том, как войт и приказчик обкрадывают "старосветских помещиков", не имеет ничего общего с идиллией и вполне соответствует тому, о чем говорится в письме ("Хлеба, фруктов, всего растительного гибель!" и т. д.). Наконец, финал повести переводит ее уже прямо из жанра будто бы идиллии в жанр реалистического очерка, рисующего судьбу разоряющихся помещиков этого "необыкновенно уединенного" края. Итак, видеть в "Старосветских помещиках" прямую идиллию было бы неверно, как неверно было бы и умозаключать от такого понимания повести к преобладанию элементов патриархального мышления у Гоголя этой поры.
      "Старосветских помещиков" можно назвать идиллией только с оговорками, как это и сделал Пушкин. Гоголь и в самом деле строит всю повесть на своеобразном, противоречивом сочетании идиллического стиля с комическими сюжетными положениями и деталями и с реалистическими подробностями быта и обстановки в "фламандском" вкусе. На фоне такого рода подробностей "идиллические" элементы "Старосветских помещиков" звучат скорее как преодоление сентиментально-идиллического стиля, чем как действительное следование ему. Интересно, что традиционный "буколический" тезис идиллии использован Гоголем для истории кошечки, соблазненной дикими котами: "набралась романических правил, что бедность при любви лучше палат". Ироническое отношение к сентиментально-идиллическим традициям здесь очевидно.
      В эволюции Гоголя от идиллических "Вечеров" к критическому реализму комедий и петербургских повестей "Старосветские помещики" имеют огромное значение как преодоление реакционных традиций сентиментальной идеализации действительности, господствовавших в русской прозе 20-x годов.

ТАРАС БУЛЬБА

I

      В основном тексте публикуется вторая редакция "Тараса Бульбы" по автографу КАБ2 с дополнениями и исправлениями по авторизованной копии ЛБ4 и в отдельных случаях — по другим рукописным и печатным источникам (подробности см. ниже).
      Первая редакция повести печатается (в разделе "других редакций") по "Миргороду" изд. 1835 г. с дополнениями и исправлениями по автографу ПБЛ6.

II

      Повесть Гоголя "Тарас Бульба" при жизни Гоголя была напечатана дважды: сначала в отдельном издании "Миргорода" 1835 г., затем в т. II "Сочинений Николая Гоголя", где повесть была значительно переделана и расширена более чем вдвое. Кроме того, для задуманного второго издания своих "Сочинений" Гоголь в 1851 г. просматривал корректуры первых листов "Тараса Бульбы" (главы I–IX) и внес в текст повести ряд поправок. Вторая редакция повести, печатаемая в основном тексте, сохранилась в ряде рукописей: 1) первоначальные черновые наброски перерабатываемых глав (ЛБ3); 2) ряд рукописей (КАБ2), содержащих в некоторых частях по два последовательных слоя работы над второй редакцией повести; рукописи эти, однако, не дают полного текста повести, так как отдельные места, вероятно, правились Гоголем непосредственно по экземпляру "Миргорода"; 3) авторизованная писарская копия повести (ЛБ3), переписанная писцом (не вполне исправно) с автографа КАБ2 и в нескольких случаях еще раз исправленная Гоголем.
      В соответствии с общими принципами издания, текст второй редакции мы публикуем по киевской рукописи КАБ2 с дополнением по московской копии (ЛБ4) отрывков, отсутствующих в ней, и с учетом гоголевской правки в этой копии. Отдельные случаи, в которых мы дополняем текст киевской рукописи, либо отходим от него, перечисляются ниже. В отделе "других редакций" публикуется редакция 1835 г., а также текст промежуточной редакции глав V, VIII и IX (из КАБ2 с вариантами по ЛБ3); текст главы VI дан, кроме того, в первоначальном наброске (ЛБ3), существенно отличающемся от окончательной редакции КАБ2 промежуточная редакция этой главы неизвестна.
      Попытку реализации замысла "Тараса Бульбы" следует относить, по-видимому, к концу 1833 г., когда Гоголь усиленно стремился "туда, туда! в Киев, в древний, в прекрасный Киев" (письмо к М. А. Максимовичу от декабря 1833_г.), мечтая о кафедре истории в открываемом тогда Киевском университете и замышляя широкие планы исторических трудов, в частности трудов по истории Украины.
      "Истории Малороссии", всей "от начала до конца", "или в шести малых, иль в четырех больших томах" (письмо к М. А. Максимовичу от 12 февраля 1834 г.) Гоголь так и не написал. Осколками грандиозного замысла истории Украины явились две статьи: "Взгляд на составление Малороссии" и "О малороссийских песнях" ("Журнал Министерства народного просвещения", 1834, № 4, апрель, отд. II, стр. 1—15, 16–26) и повесть "Тарас Бульба", отдельные страницы которой, как и самый замысел, близко связаны с обеими статьями. Гоголь датировал первую статью 1832 годом и упоминал об этих статьях, как о написанных давно; см. письма к М. П. Погодину от 19 марта 1834 г. и к М. А. Максимовичу от 28 мая 1834 г. Несмотря на это, исследователи, начиная с Н. С. Тихонравова, совершенно справедливо относят обе статьи к концу 1833 г., связывая их с отмеченным уже увлечением Гоголя; историею Украины.
      Хронологическая связь первой из отмеченных статей с повестью Гоголя подчеркивается также местом первой редакции "Тараса Бульбы" в записной тетради Гоголя (ПБЛ6): ей предшествуют отрывки "Взгляда на составление Малороссии", отрывок исторической повести "Мне нужно видеть полковника…" и "Старосветские помещики", а следом за нею идет "Вий". Этим определяется приблизительная дата первой редакции "Тараса Бульбы"; более точно начало работы над ней можно датировать мартом—апрелем 1834 г., если учесть, что среди источников "Тараса Бульбы" несомненно была "Запорожская Старина" И. И. Срезневского и что первые два выпуска "Запорожской Старины" Гоголь получил лишь в конце февраля—начале марта 1834 г. (12 февраля 1834 г. он жалуется М. А. Максимовичу: "Запорожской Старины я до сих пор нигде не могу достать"; а 6 марта уже благодарит самого И. И. Срезневского: "Вы уже сделали мне важную услугу изданием ЗапорожскойСтарины").
      Черновая рукопись повести, сохранившаяся в тетради ПБЛ6, была во второй половине того же 1834 г. переписана для издания в "Миргороде", причем подверглась систематической правке. Сохранив в неприкосновенности всё развитие сюжета, отдельные характеристики, описания и мотивировки, Гоголь разделил текст на главы (в черновой рукописи это разделение лишь кое-где намечено), пытался преодолеть некоторый схематизм черновой рукописи, дополнить и расцветить сюжетную ткань повести новым материалом, в отдельных случаях даже новыми эпизодами.
      Особо следует отметить три отрывка, переработка которых вызвана, вероятно, цензурными условиями. Так, в чернозем рукописи после слов Бульбы о науке и просвещении следует фраза: "Бульба присовокупил еще одно слово, которого однако же цензора не пропускают в печать и хорошо делают". В "Миргороде" последняя фраза была изменена следующим образом: "Бульба присовокупил еще одно слово, которое в печати несколько выразительно и потому его можно пропустить". По цензурным, очевидно, соображениям была изменена в "Миргороде" и речь кошевого. В черновой рукописи кошевой, жалуясь на то, что не только наружность церкви в Сечи, но даже внутренние образа "вот сколько лет уже" стоят "без всякого убранства", прибавляет: "Николай-угодник божий, сердега, в таком платье, в каком нарисовал его маляр и до сих пор даже и серебряной рясы нет на нем. Варвара великомученица только то и получила, что уже в духовной отказали иные козаки". В "Миргороде" имена святых были исключены, и речь оказалась таким образом обезличенною: "Хотя бы серебряную рясу кто догадался им выковать. Они только то и получали, что отказали в духовной иные козаки". Очевидно, по цензурным соображениям исключен в "Миргороде" и лирический отрывок о запорожском танце, "который по своим могучим изобретателям носит название козачка". В черновой рукописи после этого следует: "Только в одной музыке есть воля человеку. Он в оковах везде. Он сам себе кует еще тягостнейшие оковы, нежели налагает на него общество и власть, везде, где только коснулся жизни. Он раб, но он волен, только потерявшись в бешеном танце, где душа его не боится тела и возносится вольными прыжками, готовая завеселиться на вечность". Освобождая текст Гоголя от цензурных искажений, мы указанные три варианта черновой рукописи вводим в текст первой редакции "Тараса Бульбы."